Пушистый Фомка не смыкал шустрых глаз, ему и ночь была нипочем. Мягким клубочком он носился по заснеженной белым порошком площадке, прихорашиваясь, то н дело смотрелся в лужицу под фонарем около пожарной бочки. Заглядывая в дрожащее зеркальце, он заигрывал с усатым, глазастым и смешным гномиком. Расставался с ним, когда отбегал и опять встречал, как только заглядывал в кругленькую бездну со звездочкой в глубине. Надоел этот усатый гномик Фомке, и он решил прогнать его: ударил лапкой по лужице и поскользнулся. Замутился мир, потухла звездочка и Фомка сам полетел в темную бездну... Нина едва успела выхватить мокрого и теперь худенького Фомку из-под колеса тачки, прижала к щеке, и тут впервые за все время катастрофы ее охватил страх. Как это ужасно: все может произойти так быстро, легко, бессмысленно!.. Какая-то чугунная тишина стояла вокруг. Все так же двигались предметы и люди, но беззвучно, с холодным отупением. Почему все вокруг стало таким бесцветным и сонным, или таким оно и было раньше? Но ведь что-то изменилось же за то время, пока она спускалась вниз по железной крутой лесенке, у которой ступеньки были похожи на острые, заточенные лезвия; ведь что-то подвинулось во всем окружающем? Походив по площадке и поискав чего-то, Нина поняла, что она сама стала совсем другой... И все это произошло, пожалуй, после разговора с Сергеем, когда она поверила в него. И еще, наверное, от того, что Нина в первый раз осмелилась открыто засмеяться на слова Семена Семеныча о их "взаимном понимании утонченных чувств и прелести чистого интеллекта... а также тщетности грубого фанатизма, к которому прибегают иные и не глупые, образованные, но "грубошерстные" специалисты вроде Брагина". Метанов не очень высоко ценил "витязей картонного меча" и снисходительно терпел их "газетный энтузиазм". В данном случае Метанов с издевкой отзывался об энтузиазме Брагина, "который действовал куда успешнее медведя, помогавшего мужику гнуть дуги из дубков"... Но все это было сказано в шутливой форме, а для служебного пользования Метанов изрек:

- Передайте, Нина Алексеевна, мое высокое благодарение, и пусть Сергей Денисович не сомневается в достойной оценке его труда и похвальной жертвенности! - Не упустив случая еще раз напомнить Нине о ее мягкости и уступчивости, Метанов присовокупил великодушно: - Серьезно, Нина Алексеевна, с ним не связывайтесь, если что - попросите меня. Авторитетов Брагин побаивается. Мой гость и друг - Игорь Маркович, не очень одобряет зубодробительные методы Брагина, но на этот раз он, пожалуй, не против вмешательства в конструктивные тонкости установки "кипящего слоя". Наш обожаемый Игорь Маркович делает уступки этому практику...

В этом месте телефонного разговора Нина чуть было не крикнула в трубку: "Брагин ваши химические тонкости ломом выворачивает, и считает, что лом - инструмент слишком деликатный для печи, а кочегар Шабасан в качестве опахала к этим тонкостям приподобил мельничный вентилятор; а жена шорника Степанида Маркеловна приволокла новенькую деревянную кувалду для бункера!.." Слов этих Нина не сказала, но неосторожно засмеялась.

Ответа она не расслышала, кажется, Метанов ничего не понял и тоже рассмеялся... над неудачником Брагиным. После этого, нарушив всякий этикет и думая только о Сергее, о себе и этой разломной ночи, Нина слушала "Эгмонта" - бетховенского титана. А когда рядом титан - ничего не страшно. Только надо честно поступать с титанами!..

...Вернувшись на площадку, она проверила вентилятор, который помогал прямо-таки здорово. Шабасан успевал не только следить за всеми вспомогательными работами, но и выполнял роль автогенщика. Сварка срочно потребовалась внутри поврежденного аппарата, и Брагин, обрядив Шабасана в свою дубленую шубу, взял его в удушливое, огневое царство. В раскаленном котле, похожем на опасную бомбу, скопились горячие газы, копоть, едкий пар от смешения самых различных химикатов, вдобавок к этому внутри аппарата начались взрывы и дьявольские вспышки электросварки. Ослепительный свет ручных молний в спертой мгле терял свою яркость. Он едва пробивался сквозь дымную, бурлящую толщу, и при каждой новой вспышке из отдушины котла газы вырывались, словно из ствола крепостной пушки. Мрачный световой эффект давал возможность представить, в каком аду находились ребята.

Занятая подготовкой смены, выдерживая установленный режим, Нина сначала не придала значения тому, что Сергей позвал с собой Шабасана и отдал ему шубу, а сам юркнул в парильню в одном свитере и лыжных брюках. Ребята через небольшие интервалы по очереди выбирались на свет, и всякий раз в шутку и всерьез удивлялись после своего "небытия", что свет еще есть и что его небесные опоры не рухнули и не собираются падать, лишь бы самим выстоять и уцелеть.

Выходить наружу стали чаще. Окатывались водой, без разбору с жадностью пили все, что попадалось под руку: холодный чай, воду, сюзме-чал из кислого молока и недоброженный квас бабки Степаниды. Курить никого не тянуло, да и говорили мало. Выбравшись на волю, сидели на ветерке, в сторонке, надсадно дыша ночным воздухом, уронив руки и понуро глядя перед собой на то, что первым попадало в поле зрения. Фомку, блудливого чертенка с черной манишкой, никто не обходил вниманием. Одни старательно вытирали ему нос и мордочку платком и подолом рубахи, а другие также заботливо... пачкали ему шубку потными ладонями. Он не обижался, доверчиво заглядывал в глаза и порывался потрогать лапкой набрякшие, побелевщие брови и ресницы у своих нянек. Не упуская случая, Нина разговаривала с каждым из ребят и хотела знать, что делается с решетками. Их очистка опять затягивалась. Каждый уверял, что дело уже сделано: разок наведаться в пекло к Брагину, подлатать уголок решетки, забрать инструмент и можно не на побывку, а насовсем выходить к звездам, на вольный ветер. Один Сергей ничего не обещал и уже столько времени не появлялся на площадке. Ребята говорили, что они с Шабасаном в душегубке по очереди меняются шубой и даже спор затевают: кому она больше в тягость, а без нее каждого кондрашка бьет...

... На часах скоро одиннадцать. Условленный срок. Звонил несколько раз директор Чары Акмурадов и просил сообщить... о погоде. Он понимал всю сложность операции. Чары Акмурадов не торопил ребят - героев и мучеников норовистой печи; он по-настоящему беспокоился о судьбе людей и обещал приехать. Через несколько минут Нина будет держать ответ. Ну и что ж, ведь давно известно, что солдат на ветру - левофланговый, за весь строй в ответе. Нина не боялась предстоящего доклада: если решетки исправят, то не будет причины тревожиться. Пусть утром мотовоз подтягивает вереницу платформ. Гранулированный сульфат пойдет. А если поднятый шум окажется пустой брехней и ничего с ремонтом без остановки печи не получится, то Сергей Брагин будет сам обмениваться любезностями с руководством комбината. Будет... если выберется из парильни по добру и по здорову, если не сварится в своем дубленом полушубке, как безвестный шелкопряд, сварившись в котле, навсегда остается в шелковом саване, сотканном им самим... Нина почувствовала недоброе в той заботливой осторожности и медлительности, с какой Феликс Лимонов прилепил ей к вязаной кофточке на груди живую брошь - Фомку-царапку. Феликс не торопился говорить, потискал котенка, подготовил Нину молчанием.

- Поспешить надо, Нина Алексеевна!..

- Тебе дурно? - сказала Нина совсем не то, что подумала, и так сжала в руках котенка, что тот запищал и квакнул лягушонком. - Миленький, тебе тяжело?..

- До слез "миленький", - вздохнул Феликс. - Не может даже ругаться путем! Значит хана!.. Атаман не крикнет больше: "Сарынь - на кичку!.."

- Умолк?.. - не сразу поняла Нина словоблудного Феликса.

- Героев кладут на щит или плащ-палатку, а у нас- верблюжья колючка! - Феликс прибил рукой раздерганное гнездо сторожихи Маркеловны. - Здесь и упокоим, как говорит Фалалей Кийко, уложим своего гегемона. - Феликс удивительно умел скрывать в таком словословии свои истинные мысли и переживания, делал это так искусно, что никогда не казался фигляром; он говорил- о чем думали и остальные, только своими словами, отборными, до предела напряженными, имеющими крепкий заряд. Он не любил как бы залежалые слова, которые можно было назвать и "калиброванными", годящимися на все случаи, для любого разговора. Про себя Феликс жалел людей, пробавляющихся карманным, кухонным запасцем слов. Слушая его сейчас, Нина знала, что главный смысл этой очень условной речи где-то еще впереди, а может - уже в прошлом... Так и случилось. Феликс добавил всего несколько слов к сказанному. - Нина, прими его в свои руки. Тебе одной доверяем. И ему будет полегче...

Так и не поняла Нина - для чего Феликс Лимонов раньше всех выскочил из огнеупорного колокола, в котором находились ребята: или хотел подготовить ее к дурному известию, или самому стало невмоготу и он поспешил выбрать местечко для заплошавшего вожака.

В клубах пара, неузнаваемым, одряхлевшим появился Сергей. Трудно было уразуметь, каким способом двигался Брагин: вели его или несли. Шуба на нем раскисла и висела грязной дерюгой, лицо казалось маслянистым и побитым, с кровоподтеками. Подшитые, с кожаными задниками, губастые валенки Сергей потерял и щеголял в бордовых безразмерных носках со стрелками. Ноги у бедняги из-под шубы едва выглядывали, краснели гусиными лапками. Поравнявшись с Ниной, смешной и жалкий в своем скоморошьем наряде, Сергей вдруг осклабился, показав редкие и крупные зубы. Пожалуй, ему нехватало сейчас только тех чёток, с которыми Брагин стал бы главным сатиром этой Вальпургиевой ночи. Опасаясь смотреть на Сергея, опечаленная Нина пошла рядом и показала Мамразу, где лучше приохотить горемыку. Уложили его на травяное ложе Маркеловны. Старуха в это время играла бахчевой трещоткой где-то внизу, около завалочной ямы. Потом послышался "сверчок". Посвистывала бабка лихо, выделывая милицейским свистком замысловатые соловьиные коленца. Распластавшись на подстилке и загадочно улыбаясь, Сергей пытался поймать рукой серебристые бабкины трели, и показывал на них пальцем.

- Какое у Маркеловны тонкое шитьё! Можно тюбетейки вышивать.

- С решеткой покончим и тогда займемся тюбетейками или гюльяка девушкам будем чеканить, - ответил Феликс тихоголосому Сергею. - А не получится, можно и в золотари податься. Вон сколько добра мы выгребли! Передовую технику вполне освоили! - Феликс Лимонов в этом диалоге блестяще доказал, что он может быть собеседником любому человеку и при всяких обстоятельствах, даже... если тот в бреду. Страстный словолюб верил в лекарственную силу слов, и рад был придти на помощь дорогому существу или же, в крайнем случае, пособоровать. Но сейчас Феликс говорил не ради утешения. - Давайте, други, итоги... Как сказал поэт: тогда считать мы стали раны, товарищей считать...

-Чтобы во всем разобраться, сначала перекусить бы!- приободрился после молчания Назар Чичибабин.

- Кумыс остался, Шабасан? - спросил Мамраз, растирая ладонью грудь Сергея. - Нина Алексеевна, доложите по команде о наших трофеях!..

Поднимаясь с локтя на кисть, опираясь на левую руку, рывком, Сергей привстал и снял с груди тяжелую руку Мамраза. Не в силах согнать с лица застарелую и вымученную улыбку, он поморщился.

- Кто это сказал - спросил вдруг Сергей у Шабасана, - ну кто наврал, что жар костей не ломит?.. Все это - враки! Пословица с прорехой... От жара и пара кости так корежит, будто через тукодробилку пропустили. Эй, Феликс, ты рановато всплыл на поверхность! Теперь вот и не знаешь про чудеса в печном решете. Правда, Шабасан?

- Чего голову ломать, Сергей Денисович! Поломанной вы не бросили бы эту чертову самоловку. Если вы тут, значит, полный порядок! - ответил Феликс.

Взглянув доверчиво и просяще на Нину, -Сергей сказал:

- Не пора ли нам избавить начальство от мук? Позвони... Пускаем печь. -Он встал, покачиваясь, подошел к бочке с водой и начал умываться.

Подсобники и Мамраз уже заделывали отдушину в аппарате, подправляли огнеупоры. Осталось наладить дутье и можно было засыпать мирабилит.

...Установке вернули жизнь. Стрелка часов медленно подбиралась к верхней зарубке. Близилась полночь, а это значит, что свое обещание Сергей Брагин исполнил. Не подкачали и ребята, и все же Нина не шла к телефону. Не лучше ли Сергею самому сообщить в Бекдуз приятную весть? Разве не лестно услышать похвалу! А Брагин и ребята заслужили даже большего. Конечно, главное было не в докладе и похвале, а в том, что печь снова работает и остыть ей не дали. Не оставалось повода для разговора о "техническом невежестве обслуживающего персонала новейшей установки", печь "кипящего слоя" имела полную возможность показывать все, на что способна. Устранена угроза длительной остановки, а это был бич, на который так знобяще уповали коллеги Метанова из конструкторской группы. Один из них весьма откровенно излил свою печаль: "Пока среднее техническое звено комбината постигнет тонкости новой конструкции, могут произойти известные моральные издержки в этом варианте печи. Все быстротечно в технике!" А среднее звено на приисках Кара-Богаза - это в основном молодые инженеры - Ягмур Борджаков, Нина Протасова, заканчивающий заочно химический техникум Шабасан, Мамраз, Сергей Брагин. Вот по их вине, оказывается, мог произойти моральный износ установки "кипящего слоя", и этот износ угрожал еще до того, как печь начнет приносить государству пользу? Что ж, тогда хваленая печь напоминала ту кобылку, которая, не видавши горы, обмарала гужи!..

Ночь никак не могла устояться, обрести сонный покой. Частым пунктиром затишье прострочил появившийся со стороны озера мотоцикл. Он так стрекотал, что трудно было уследить за его движением. И вдруг сразу заглох, и по тому, как внезапно умолк, можно было догадаться, что мотоциклист затормозил на большой скорости. Этим лихим гонщиком оказался Ягмур. С опущенными на подбородок очками, он вбежал по лесенке, и поскользнувшись, схватился за удлинитель к переносной лампе. Хотя и была лампешка в защитной сетке, слетев с гвоздя, она ударилась о кирку и взорвалась маленькой бомбочкой. Хлопок получился чистым и веселым, и никто не возмутился случайным недоразумением. Появление Ягмура на освещенной печной арене тоже никого не удивило. Не сговариваясь, ребята ответили на его приветствие общим усталым кивком.

- Салам!..

- Не разбудил? - словно извиняясь за что-то, сказал Ягмур.

- Ничего. Прощаем, - успокоил его Феликс. - Если думаешь, что сплю, то приляжь рядышком и всхрапни, как мерин в упряжке!..

Подстерегая зевак и слишком забывчивых, тонким хлыстом полоснула сирена. Не успела пройти первая оторопь и холодок под ложечкой, как дрогнула, лязгнула и поползла лента транспортера. На широком полотне, словно на верблюжьей шорке, поднимались вверх к завалочному окну, к исправленному котлу и огневым решеткам бугристые валики мирабилита. Пришла в движенье длинная, непрерывная цепь агрегата и узлов. Задрожал воздух, замигали огоньки... А ветер сквозным потоком смывал ночные звуки и уносил их чернильный настой на край озера.

- Чары Акмурадович к тебе прислал, - проговорил Ягмур, когда вместе с Сергеем Брагиным они поднялись в аппаратную, к пульту управления с разноцветными лампочками, стрелками, самописцами и кнопками, на которых девушка в тюбетейке играла как на баяне. - Директор просил тебя, Сергей Денисович, не только подправить, что испортилось, но и проследить за работой всех агрегатов до конца смены. Сутки-то эти режимные, контрольные! Для комиссии идет выработка. Нина про это знает?

- Не спрашивал.

- Должна знать.

Не только Нина знала, но и Мамраз. Только Шабасан чего-то не договаривал.

Сергей с Ягмуром сходили в котельню и опять в аппаратную, в просторный, гулкий зал с низеньким столиком посредине.

- По дороге к тебе я шофера Ораза встретил на бетонке, - раздумчиво сообщил Ягмур, стоя у панели с приборами.- Машину, говорит, срочно требуют... Могут нагрянуть.

- Похоже. - Устало ответил Сергей, - Нина по разным телефонам торкалась и никому не дозвонилась. Видно, в одном месте где-то собрались.

- Скорей всего уже уселись в газик и торопятся сюда. Ораз свою арбу не привык шажком гонять. Жди гостей, Нина Алексеевна, не жалей кок-чая! - Ягмур подошел к Нине и посоветовал оповестить всех о возможном визите.

- Вах, была не была, сам всем скажу! - вызвался Ша-басан.

- Ходи изба, ходи печь, хозяюшке негде лечь! Гостям счета нет, и все командуют! - притопнув каблучком, сказала Нина. Вместе с другими она впала в кисло-шутливый тон, и убрав с подоконника мухомор, поставила на его место бутыль с зеленым зельем-отстоявшейся рапой, соляной настойкой. Взглянув на приборы, она подошла к дежурившей девушке Айне... Нина тут же забыла что-то, крикнула и остановила транспортер. Потом посигналила и снова пустила... Вот так было и с Гошей... Скрежетала и завывала самотаска мирабилита, мигала красная лампочка. Видимо, вся эта система подачи сырья не давала Нине покоя.

Молчаливая Айна, в белом халатике, похожем на длинную блузку, высокая, медлительная девушка с двумя косами на груди, - как и подобает незамужней туркменке, - ходила рядом с Ниной Алексеевной и что-то отмечала в тетрадке. Ее черные, внимательные и лукавые глаза успевали следить за нервными, чуткими приборами с мелкими, еле заметными делениями и беспокойными стрелками, за поздними посетителями и за тем, что делалось на площадке, за широким окном, около транспортера. Но больше всего Айна наблюдала за Ниной Алексеевной. Прилежной и предупредительной Айне казалось, что хозяйка печной установки чем-то недовольна, хотя в аппаратной был образцовый порядок, приборы не вызывали тревоги.

После ремонта установка быстро набирала тепловой уровень, скорость вихрения в циклонах и необходимую ритмичность в подаче мирабилита. Кажется, не было причин волноваться, и все же дежурная Айна около Нины чувствовала какую-то неуверенность.

- Как ты считаешь, Айна, каков сейчас унос сульфата в атмосферу?- спросила Нина, листая тетрадь и отыскивая какие-то цифровые записи. Выше нормы?.. Отмечай это особо.

- Аи, ничего не меняется. Семен Семеныч говорил про какой-то регулятор, а пылит еще больше.

Девушки шептались, склонившись над тетрадкой около щитка с белыми глазницами, а Сергей с Ягмуром - сидели на круглых стульчиках и рассматривали схему установки, подложенную под целлофановую слоёнку.

- Смотрю на эту паутину, Сергей Денисович, и мне кажется, что она соткана на живую нитку, из каких-то обрывков, - рассуждал Ягмур Борджаков, резко вскидывая брови, чтобы не так слипались усталые глаза. - Сживили кое-как это шитво, потому и рвется. Насильно приставлено одно к другому. Вот эти циклоны! Взяты на прокат из другой схемы, предусматривающей пониженную влажность мирабилита. Такие циклоны я давно видел на содовых печах. Нина Алексеевна бьется над потерями сульфата и его сорностью, а виноваты не Шабасан и лаборантка Айна, а вот эти случайные ветродуи!

Сергей навалился грудью на стол и подпер голову рукой, глядя не на приборы, не на замкнутые линии, полукружия и квадратики, и не на телефонограмму под прозрачной пластиной, в которой Метанов предупреждал об ответственности... за прием телефонных звонков из конторы, касающихся испытаний печи. Сергей Брагин смотрел на висевшую около окна карту нашей страны и рядом на дощечке - красную, кричащую надпись. "Включено!!!" Это слово с тремя восклицательными знаками предупреждало, что включена система печной установки и надо быть осторожным около машин. Но Сергей сейчас читал это внушительное слово в другом смысле: печная установка уже включена в систему химических мощностей страны, советский народ имеет право на нее рассчитывать, ждет пользы, возмещения затрат.

- Включено, - повторил Сергей пылающее слово.

- На полную включено и должно тянуть.- Теми же мыслями был занят и Ягмур Борджаков.

- И тянет. Пока - из народной копилки.

Сергей закрыл глаза, наморщил лицо и крепко потер переносицу. Глаза от бессонницы, смрада и усталости резало и ломило. Стучало в висках, все тело болезненно ныло.

Походив около поднятых ветром занавесок, он попросил у Нины записи за последнюю неделю и сличил их по дням. Были непонятные скачки и лихорадности, особенно за последние несколько суток, которые предшествовали приезду комиссии. Ожидая вопросов, Нина не отходила далеко от Сергея и не теряла связи с Айной, хлопотавшей у приборов. Хмурый Мамраз молча стоял у раскрытого окна, смотрел на редкие, бледносухощавые, продольно упавшие огоньки Шестого озера. Огромность трескуче сухого озера чувствовалась по какой-то втягивающей тишине и неуловимости границ небесного свода над твердой гладью озерного разлива.

Отвернувшийся к темноватому окну Мамраз внимательно прислушивался к разговору, следил за шагами Нины и шелестом бумаги в руках Сергея Брагина.

- Недельный баланс сульфата к субботе почему-то возрос почти вдвое, а расход энергии снизился.- Не спрашивал, а вслух рассуждал Сергей.- В чем же секрет?...

- Точно и сама не знаю. Скорей всего сказывается новая регулировка и режим экономии,- так же спокойно отвечала Нина. - Люди осваивают установку и понимать начинают...

- Между сменами очень большая разница! Ты задумывалась над этим? - не скрывая своих подозрений, спросил Сергей.- Кстати, что понимать люди начинают?

Интуитивно, затылком Мамраз чувствовал, что Сергей смотрел в эту минуту на него, а голос повысил тоже для того, чтобы и он прислушался к разговору.

- Ничего инкриминирующего, темного в этом я не нахожу, - с нервозной поспешностью отозвалась Нина.- Никто из нас на сульфате или мазуте наживаться не намерен. Проверяйте учет... Счетчики запасные в карманах не носим.- Нина повысила голос, засуетилась и едва не сбила со стола графин на стеклянном подносе.- Вместе с нами работает дружинник. Грезишь, Мамраз, отзовись!..

Не поворачивая головы, глядя на изрезанное полосами света озеро, Мамраз ответил:

- Пора отозваться, Нина Алексеевна! Мне тоже здесь не все понятно, как инженеру, а вот как дружинник, кое-что стал примечать...

Нина тихонько подошла к Мамразу, вздохнула у него за плечом и помолчала, давая этим понять, что при желании могла бы одним словом испортить ему настроение.

Внимательно наблюдая за их молчаливым поединком, Сергей встал, взболтал в графине воду с осадком на дне и посмотрел на свет.

- Взгляни, Ягмур, какая муть!.. Привозная вода быстро мутнеет. Свою надо опреснять. Слышал, на Мангышлаке какой атомный опреснитель отгрохали!.. Будет время, и у себя такой же самоварчик заведем.

- Да, Сережа, это будет здорово; своя пресная вода, мощная газовая река, которая уже идет к нам, обилие электричества!.. Держись, Черная пасть! Все богатства выжмем из Кара-Богаза, и скажем - мы с честью выполнили завет Ильича. Я уверен, что мы скоро так скажем! - Ягмур Борджаков подошел к карте, провел рукой по голубому припаю Каспия, напоминавшему тучный курдюк овцы.

- Вот для этого и надо нам надежной, стоящей техникой обзаводиться, - добавил к словам Ягмура Сергей. - Будем считать, что мы начали решительное наступление, и ленинский завет уже выполняется. Главное сейчас - делать все лучше и быстрей!

- Попробуй разгон взять, если под ногами такое вот путается! - ворчал Мамраз.

В дверь постучали, притом очень странно, ударили около пола чем-то крепким, тяжелым и угловатым.

- Зайдите,- на правах старшего ответил на стук начальник смены Мамраз.

Широкая, обитая толстой мякотью дверь аппаратной отворилась и на порожке встала Степанида Маркеловна с ружьем на плече, с арбузом под мышкой и кастрюлькой в руке. Она прошла прямо к столу и положила свое приношение перед Сергеем Брагиным и Ягмуром Борджаковым.

- Икра баклажанная. Перетомилась чуток, но с дымком, лакомая, - с русским хлебосольством угощала Маркеловна.- На ломтик кладите, а можно и ложкой! - Старуха, приглашая Сергея отведать первым, стала около него с боку и кивала. - В чугунке томила Отведай, Денисыч, и других угости!

- Спасибо, - засуетился Сергей. - А ты подперчила, Маркеловна? Ну, тогда попробуем. В животе давно урчит, чего лукавить. Ягмур, Нина - прошу! - Он встал и пододвинул стул Нине. - Всякого за ночь испытали, а вот поесть не удалось.

- И чтоб наизнанку вывернули кастрюльку, - приказывала Степанида Маркеловна, - а то драгоценную воду расходовать на мытье!

- Уважим,- отозвался Сергей, деловито вооружаясь ложкой.

Не обращая ни на кого внимания и ни мало не стесняясь, Маркеловна блаженно, с тоненьким стенанием зевнула, пошептала что-то и еще раз зевнула, пошире, а потом застыдилась и прикрылась рукавом.

- Ох и снопьяная ночь выдалась! - посетовала старуха.- Тяжко сторожить, когда никто не тревожит. Думаю раздобыть себе нюхательный табак, али, как его - нас! Для бодрости!..

Ее не прерывали. Старуха обиженно посмотрела на всех: делают вид, что слушают, а самим тошно разговаривать со старой. Но Маркеловна ошибалась. Ее слушали и между словами кое-что угадывали. Это старуха сразу же понялг из вопроса Мамраза,'который наглухо закрыл окно и спросил:

- Чеменев тоже по ночам не тревожит? - Мамраз подошел к Айне и что-то шепнул ей. Потом вернулся к ночной охраннице.- А, навещает! Значит, с тобой, Степанида, ему расставаться жалко. Два месяца, как на пенсию ушел, дочь в поселок зовет, а он тут в степи зажился. Не отцепится никак от слепой времянки.

Сергей, сильно проголодавшийся, склонясь над кастрюлей и с каким-то отупением слушая разговор, заметил Мамразу:

- Не удлиняй разговор. Маркеловна сейчас на посту, личность неприкосновенная. Нельзя ее задерживать...

- Никак нельзя,- согласился Мамраз.- Пойдем-ка отсюда, Степанида Маркеловна!

Нина вдруг забеспокоилась, смешалась, некстати заулыбалась.

- Всегда начинается с пустяка, а потом!..

- Мудрец изрек: каждая шутка - начало зла, - ответил суховато Мамраз.

- Другую я пословицу слышала, батыр с Мангышлака! - Нина говорила сбивчиво, озлобленно.- Молодец против овец!.. Эх, дружинник!..

Пока длился их довольно туманный разговор, Сергей смотрел и слушал, но безучастно, с каким-то дремотньм отдохновением. Спасительная спортивная привычка и умение использовать самую короткую передышку для концент рации сил и воли часто выручала Брагина. Он доел икру с теплой, поджаристой, белой пышкой, взрезал арбуз V выдал всем по сочному ломтю, не обойдя и Айну, которая все время как-то настороженно поглядывала на Сергея и, видать, хотела что-то сказать. Красный сахаристый арбуз заставил Мамраза и Маркеловну вернуться с порога. Они заметно повеселели и стали быстро уплетать, явно побаиваясь дальнейшего, неминуемого разговора. Нина положила свой ломоть на подоконник, прикрыла газетой. Ей было не до арбуза, но Сергей истолковал ее отказ по-своему, как пренебрежение или обиду. Желая убедиться в своих догадках, он вырезал из второй половинки арбуза сердцевину и подал ее на кончике охотничьего ножа Нине. Росистая, ядреная, с глубокими норками от семячек мякоть горела на ноже. Страдание на лице Сергея и его умоляющий взгляд не тронули а, пожалуй, больше удивили Нину. Столько искренности и смешной откровенности было в этом неуклюжем жесте, что Нина смутилась, приняла угощение и повернулась к измерителю накала в печи. Стрелка прибора билась около запретной черты. Для оператор а это был серьезный сигнал, и Айна потянулась к телефону, невольно взглянув на Сергея. Недавние муки покинули светлое чело ревнивого ухажёра, он уже спокойно готовил печной капризуле новый ломтик арбуза.

Чего только нельзя увидеть в такую беспокойную ночь, когда усталые, обремененные заботами, но молодые и задорные остаются одни, без опекунов и становятся самими собой. Около посветлевшей Нины и глазастой смуглянки Айны Сергей вдруг стал неузнаваем.

- Все время рваться вверх и вдаль! Вот это девиз, Айна! - Сергей был не то чтобы весел, но после короткого передыха и нежданной трапезы находился в приподнятом настроении.

- Теперь буду знать, чем вас лечить - арбузом! - засмеялась Айна.

Все было таким скоротечным, разноголосым, и все же Сергей сумел воспользоваться светлой полоской, живительной отдушинкой в этой ночи, чтобы устоять и приготовиться к новым испытаниям. Мамраз и Степанида Маркеловна ушли. Не притворив за собой дверь, они спустились с лестницы и о чем-то снова заспорили внизу, на ветру. Последовал за ними и Ягмур Борджаков, которому только что звонили с насосной станции. Оставшись один с девушками, Сергей шумно и проворно прибрал на столе, завернул посуду, остаток еды в марлю и спрятал в шкафчик. Айна, озорно подмигнув ему вместо похвалы, начала звонить по внутреннему телефону в котельную и на завалочную площадку. Нина, кажется, вообще не заметила его стараний.

Взыскующим тоном, еле сдерживаясь, она поговорила с Шабасаном и отвела Сергея к приоткрытому окну.

- Неужели и ты что-то подозреваешь, Брагин? - спросила она пытливо, и не с возмущением, а с любопытным беспокойством.- Я здесь день и ночь пропадаю, но ничего не вижу предосудительного. Показатели... Да, они резко меняются, но меняется и настройка печи! Доделки, пристройки, замена приборов...

- Согласен... Колупается тут, кому не лень,- сказал Сергей,- но основные узлы не имеют никаких коренных изменений. Доделки -идут в котельной, возимся с техникой безопасности, но сама видишь результаты!..

- Гошу уже оперировали,- глядя в пол, с большим запозданием сообщила Нина о своем разговоре с Метановым.- Удалили до плеча... А он говорят, даже не застонал.- Нина помолчала, распахнула окно.- Я уверена, что он о нас думает. Что скажу при встрече?..

- Важнее другое - что Гоша нам скажет! - Сергей прислушался к шуму со стороны озера. Там были свои тайны, на сухом, будто колдовском болоте все время что-то происходило, двигалось, сопело, вспыхивало, шептало... Ночной шабаш то разгорался, то делался притаеннее, но никогда не затухал совсем: на мучнистом озере творилась живая сказка.

Шум ветра временами перебивался какой-то возней и человеческими голосами, но вдруг и это покрывалось криком птицы или древним, но всегда юным и восторженным возгласом 'осла. Эту животину держал грузчик и затарщик Чеменев, промышлявший заготовкой саксаула, верблюжьей колючки и куровника на топливо. Увлеченный таинственной ночной былью, Сергей не заметил, как в зал аппаратной вошел директор комбината Чары Акмурадов. Сергей ожидал его с вечера, а вернее- еще с утра, но все же его появление было сюрпризом. В просторном с овальными, как в операционной, углами зале, да и во всем печном царстве на какое-то время установилось относительное спокойствие. Люди от занятости и усталости молчали, на время как бы потеряв связь между собой. Когда происходит что-то страшно неожиданное, вроде недавней схватки с огневой стихией, то появление нового человека часто не замечается, но приезд директора в полуночный час поневоле показался всем неожиданным.

- Живы - здоровы! - не сразу заговорил Чары Акмурадов.- Это главное! В другой раз такой ремонт, пожалуй, не надо разрешать. Рискованно. Не знал я, Сергей Денисович, что у нас есть такие герои. Похвально. Я уже сообщил в Красноводский горком партии, а писатель Пральников в Ашхабад позвонил. Гляди, распишут теперь. Стоит, конечно, но с оговорками!..

- Попарились, и больше ничего,- Сергею, кажется, не очень-то по душе был весь этот разговор.- До подвига, может быть, и далековато, а поработали ребята на совесть! - Он взглянул на сомкнутые в круг крылышки жужжащего у потолка вентилятора и, подойдя к регулятору, прибавил ходу. Ветер в зале стал зримым, многоруким. Заколыхались занавески, поднялась над столом бумага, а у Айны зашевелились на груди косы. Оживленнее стали лица полуночников. Сергей прищурился и продолжал теперь уж с пылом:- Люди умеют работать, и делают все, не жалея себя. Сколько можно с ними сделать на Кара-Богазе! Прежде всего именно это было доказано в ночной схватке.

- Не тужи, Сергей Денисович, и завод пустим! Добьемся своего. Из разговора с секретарем горкома партии я понял, что у нас не только сульфатный завод скоро будет. - Чары Акмурадов подошел вместе с Ниной Алексеевной к щитку с контрольными приборами, посмотрел на свои часы и полистал записи в "бортовом журнале" опытной установки. - Пока вы с печью воевали, мы получили "добро" на пуск бишофитной установки.

- Разрешили? - Сергей от окна быстро пересек зал, чтобы получше удостовериться в серьезности этих слов. - На полный режим будем ставить бишофитную!

- От нас все зависит.

- И это хорошо, но не слишком ли много у нас опытного оборудования! И так мало по-настоящему промышленного, доходного, работящего.

- Благо бишофит теперь пойдет на комбинат в Фергану не с твоего тюленьего храповика, а с фабричной установки, которую можно скоро дотянуть до требуемой мощности. Приналяжем и на нее, и на сульфатный завод. А тут содовый, бромный уже проектируют. Да и магнием мы очень богаты. Его требует наша промышленность. Давать надо!

Сергей промолчал, но говорить ему не терпелось.

- Пока плюхаемся с этой патентной печью, могли бы завод ввести в строй действующих. И бишофитом завалили бы заказчиков. Гляди, и бромный завод начал бы подниматься, и кальцинированная сода была бы уже не мечтой, а реальностью! Не надо позволять уводить себя и, главное, дело в сторону. Давайте, Чары Акмурадович, поговорим на рассвете. Лучшее время для мечты... Вот как подумаешь о ленинских словах, о требованиях Ильича к Кара-Богазу, и хочется свои дела самой большой мерой измерять!..

- Наивысшей мерой, Сергей Денисович, народной и государственной! - проговорил Чары Акмурадов, задумчиво глядя на щиток с приборами.

- Химия сегодня - это наш хлеб и оружие! За медлительность в освоении Кара-Богаза с нас надо построже требовать, - говорил убежденно Сергей Брагин. - У нас есть все условия искать, пробовать и работать надежно, с огромной экономической отдачей. Запасы, богатства наши прямо-таки беспредельны. Материалы о Кара-Богаз-Голе в наших и заграничных изданиях постоянно появляются. Кто к нам только не приезжает! Со спутников американцы за нами наблюдают. Залив фотографируют, расчеты какие-то делают и об этом пишут в журналах.... Торговых агентов присылают к нам иностранные фирмы. Вот какого кобчика сейчас к нам подпустили! Шныряет и вынюхивает..

Акулы заграничные зарятся. Прощупывают. Прицеливаются. Вот как надо свое достоинство блюсти! Иностранные жучки держат нос по ветру!.. Если уж из космоса обстреливают объективами, то на земле и подавно пялят глаза на каждую нашу родинку и золотинку. Надо крепко помнить об этом. С нашим заморским гостем тоже лобызаться рановато... Все ли тут ладно? - Сергей ходил от окна к стене и обратно, все время обращаясь почему-то именно к карте, тыкая пальцем в затемненную глубь Каспия и в голубой "аппендикс" на восточном берегу акватории залива Потом он сел за столик, где только что делил арбуз, поднял графин и посмотрел на свет.

Поднятая давеча со дна густая муть все еще висела тягостным воспоминанием и никак не хотела оседать. В разговоре тоже все время чувствовался какой-то неприятный осадок, который нет-нет да и поднимался омрачающей тиной. Сам того не замечая, Сергей сел вынужденно, потому что устал. Особенно почувствовал он эту телесную и умственную усталость, когда опустился на стул.

- Чары Акмурадович, вы приехали вместе с Метановым? - спросил вдруг Сергей.

- И даже с Игорем Марковичем!.. Прямо из автомашины они бросились осматривать ваши латки на выпарном аппарате.

- Ну и как... довольны?

- Удивляются. Такой ремонт у них не дозволяется инструкциями.

- Выходит, обидели мы конструкторов!

- Поглядим... Они тебя на койке ищут. Спорят, удобно ли будить!

Опершись боком о стол, Сергей сидел неподвижно и говорил через силу.

- Вздремнуть не мешало бы, - с каким-то безразличием, словно о ком-то другом сказал Сергей.

- За чем же дело встало? - сочувственно ответил Чары Акмурадов. - Довезу до дому.

- Боюсь, что усну в пути. Придется канителиться.

- Тогда тут... Можете уложить его, девушки? - озабоченно спросил Чары Акмурадов. - Кажется, он не буйный.

Айна немного смутилась и тихонько рассмеялась, отчего вконец застеснялась.

- Нас сейчас в спальне нет, пусть ложится!..

- От такой заботы и спать расхотелось, - вяло засмеялся Сергей и поерошил волосы. - Лучше второй трудодень мне, Чары Акмурадович, начисляйте. Потом сразу за все отосплюсь, а сейчас вам буду ночь портить. Пойдемте. Следы Гоши около транспортера посмотрим. Вместе с Метановым и Завидным!..

Чары Акмурадов достал платок, подержал его в руках и накрутил на палец.

- Не лучше ли до утра отложить?

Сбросив сонливость, Сергей Брагин стал упрямым, несговорчивым.

- Но ведь люди около печи продолжают работать, как и Гоша, тем же способом!

В подтверждение его слов послышался сигнал, известивший тех, кто был в опасной зоне, что транспортер включен. Сергей быстро открыл дверь на площадку, и невольно отступил на полшага: порожек неторопливо и спокойно переползал домовитый и общительный Фомка. Он поднял носик к Сергею и благодарно мяукнул. Потерся у ноги бочком, выгнул пушистую спину и поковылял в свой угол, к блюдцу с молоком. Лизнул, поперхнулся, фыркнул и стал лакать.

- Анечка, - попросила Нина провожавшую ее Айну, - посади Фомку в ящик шкафа. Не совсем закрывай, отдушнику оставь. Ладно, Анюта?..

- Все равно спать он ко мне на колени заберется. Правда, Фомич?..

И в эту минуту за окном в темноте, на озере громыхнул выстрел. Рваный. Лохматый и мягкий, будто стреляли ватой. После глухого хлопка почудилось, что в воздухе запахло паленым валенком, и разорванный в клочья воздух долго не мог соединиться.

- Вверх что ли отсалютовали?.. - проговорил озадаченно Чары Акмурадов. - Не иначе, Степанида заспалась. В народе говорят, что спящего и змея не трогает... Значит, кто-то другой потревожил.

Невысокого роста, располневший в пятьдесят лет и начавший курить, уверяя всех, что прибег к этому зелью по совету врачей, Чары Акмурадов был человеком удивительно спокойным и покладистым. Никак не верилось, что он в то же время был заядлым охотником и рыболовом, а несколько лет назад охранял границу в субтропиках, южнее Кара-Богаза, имел бывалый воин в своем послужном списке много благодарностей и наград за свой верный солдатский труд и мастерство следопыта. Была в послужном списке воина границы Акмурадова и такая боевая операция, о которой он никому не говорит. Мало кто знал и о его ранении, хотя осторожная и даже болезненная походка и чуть приподнятое правое плечо выдавали давнишний прокол груди... Сергей Брагин понаслышке знал об этом, но никогда не расспрашивал. Посчитает нужным - расскажет... Услышав сейчас выстрел за окном, Чары Акмурадов замер на пороге комнаты и по давней привычке быстро взглянул на котенка Фомку. Животные и звери острее чувствуют все передряги, их поведение опытному глазу говорит о многом. На этот раз пугливое создание не помогло: Фомка, привыкший к шуму и грохоту, не выказал ни малейших признаков беспокойства. Он потрогал лапой свою тень на стене и начал преспокойно лакать молоко.

- Боюсь, что выстрел сделан не с перепугу и не для острастки, а... по существу! - определил Сергей, бросившись к притворенному ветром окну.

Сергей не мог похвастаться ни послужным списком, ни своим боевым прошлым на границе, ни выдержкой Чары Акмурадова. Был когда-то и Брагин военным человеком, но служил в строительных частях и трудился над восстановлением туркменской столицы, рассыпанного в пыль землетрясением Ашхабада. А вот спортсменом и охотником был не менее заядлым, горячим и удачливым, чем чекист Акмурадов. В свое время Сережа Брагин увлекался теннисом и стрельбой, а сейчас в Бекдузе перешел на шахматы и гантели, хотя в последнее время серьезно приналег на плавание. Правда, он еще не пробовал со своим дружком Мурадом плыть до Кара-Ада, но делал успехи и прилично играл в водное поло. Впрочем, в этом он целиком полагался на оценку своего тренера... Нины Протасовой, которая похвалу зря не расточала. Вот и сейчас, высказав свою догадку о прицельной стрельбе, Сергей быстро взглянул на Нину, словно ища в ее взгляде подтверждения своему мнению... Степанида Маркеловна в эту ночь бодрствовала, была на ногах, значит, стреляла не спросонья.

Нина не выдержала вопрошающего, брагинского взгляда, отвернулась, но внешне казалась спокойной и даже чуть развязной. Она взяла Фомку на руки, подняла к потолку и посадила его на шкаф.

- Мало ли тут бродит охотников. У-у, злюки, стреляют! - приговаривала она, обращаясь к Фомке. - А наша Маркеловна, пожалуй, и стрелять не умеет! Дирекция считает, что около печи баба должна быть с ухватом или кочергой, но не с ружьем. Степаниде дали пушку не иначе, как с запаянными курками!

- Нина Алексеевна, а вы проверяете охрану объекта? - поинтересовался Сергей. - Круг ваших обязанностей...

- Не круг, а беличье колесо, товарищ Брагин! - отпарировала Нина, не любившая у Сергея этот начальственный тон, к которому он иногда прибегал при старших по должности, видимо, из желания показать соблюдение всех лестничных ступенек субординации. - Если бы я была уверена, что ружье у Маркеловны действительно стреляет, то применила бы его не ночью, а днем, чтобы не промахнуться!.. Я отбила бы кое у кого охоту командовать и лезть со своим... ангельским ликом в чужой огород. - Нина выскочила за порог, оставив Фомку на шкафу. - На старухах вздумали вымещать. Припадки бдительности!.. Разрешите, Чары Акмурадович, я пойду узнаю и доложу товарищу Брагину!..

Ворвался ветер и с ним вместе влетели мягкие хлопья второго, такого же растрепанного и смутного выстрела, каким обычно отплевывается старенькая двустволка.

- Вот теперь - прицельный выстрел... В нашу сторону, Сергей Денисович! - безошибочно определил Чарь: Акмурадов, сразу же утратив свою завидную выдержку. - Не будем ждать, пока мушкет перезарядят!

Спокойнее всех оказался пушистенький Фомка. Он вовсе не испугался, повел ушами и угомонился на уголке шкафа, пошевеливая испачканным в чернилах хвостом, Нина взглянула на котенка, и почему-то вспомнила в эту минуту дурашливый разговор Мурадика... с цепным псом Акбаем. "Не смотри так, Акбай! - крикнул Мурад на дружка и добавил: - тетя Нина, Акбай смотрит и как будтс думает, что он человек, а мы - собаки..." Похоже, что и Фомка сейчас так же думал о стрельбе людей. Нина посмотрелась на ходу в стеклянную створку шкафа и устыдилась своих вздорных мыслей о котенке.

Она выбежала во двор навстречу ветру и темноте, чтобы доказать Брагину и другим, что на ее участке ничего позорного произойти не может. Сбежав с лестницы, Нина от фонаря метнулась к водонапорному баку, за котельную, к аляповатой кустарной установке по переработке бишофита. Под фонарем перевела дух и окунувшись в темноту, устремилась к Семиглавому Мару, чтобы оттуда спуститься к озеру. Под яром, в озерном распахе мигали огоньки, обозначавшие каёмку железной дороги и дренажные стойки. Внутри железного океана, как спящие свиньи, пузатились мешки с сульфатом, который был собран машинами ленинградца Волкова и старателями последнего из могикан - ручниками бригады Ширли-ага. Спуск к озеру и светлые бегунки в пойме были хорошо видны со стороны бака. Про валиваясь в "солевой снег", Нина устремилась к мешкам. откуда и прозвучал последний выстрел. Шла она наобум Направления не знали и Чары Акмурадов с Брагиным, которые поспешали в темноте за Ниной, чтобы не потерять ее в поднявшемся переполохе.

Казалось удивительным, что после выстрелов нигде не было заметно ни малейшего движения или какого-либо беспокойства. Можно было предположить, что кто-то пульнул из озорства и притих, а, может, и забыл про пущенных в ночь двух ружейных чижей. Пытанный и крещённый в жаркой перестрелке на границе Чары Акмурадов знал что безнаказанно игра с оружием не обходится, и даже шальной выстрел находит цель. Акмурадов догнал Нину около бульдозера и придержал ее за руку. Сергей Брагин остановился чуть в сторонке. Лучше заметишь чье-либо движение и нужный предмет при наблюдении, если сам затаишься и будешь в неподвижности сличать один предмет с другим. Этому старого следопыта Чары Акмурадова не надо было учить. Но едва он успел притаиться, как из-за поломанного прицепа к автомашине вышел человек. Не очень таясь, но осторожно, темная фигура сначала направилась к бульдозеру, однако, не дойдя до него метров десять, вдруг резко свернула к баку с мазутом. Видимо, крадущийся человек был не лишен чутья и понимания опасности. Нина узнала этого человека и хотела окликнуть, но Чары Акмурадов положил ей руку на плечо. Узнали идущего и Сергей с директором. Ничего плохого за этим человеком не замечалось, можно бы и не таиться, но выстрелы в темноте клали на все отпечаток подозрительности, и за ним продолжали тихо наблюдать. Попетляв на Маре между автомашин и бочек, человек неторопливо и осмотрительно направился к жилым баракам. Перейдя блестевшие рельсины, завернул к одинокой сторожке грузчика Ивана Чеменева.

Подождав немного, Чары Акмурадов поднял свой "дозор" из засады.

- Сам Мокридин! - с недоумением, смягчая негодующий взгляд Брагина лучами карманного фонарика, проговорила Нина. - Почему? Он же больной и освобождение получил! За него Мамраз дежурит.

- От высокой температуры иногда случается бессонница или бред, - заметил Сергей.

Мокридин шагал довольно уверенно и неторопливо, как и полагается с бюллетенем в кармане.

Закрытое облаками небо словно опустилось ниже .над разбросанными по озеру лампочками. У дальних огней поднявшаяся пыль заметно притушила лучи, а у ближних как бы промакнула тени. Стало темнее и глуше, подвижный воздух с наждачным песком царапал тело, запорашивал лицо, бил в глаза. Порывы вскоре ослабли, и теперь ветер не рвался горячими языками, а давил огромной массой, подгоняя тучи в небе и песчаные клубы на земле. Такие ветры в Бекдузе и на озерах дули почти каждую ночь. Они не особенно беспокоили, лишь бы к восходу солнца угомонились, чтоб можно было собирать сульфат.

Ветер окончательно слизал все прежние ночные звуки, и только в отдалении гремела печь, лязгали транспортеры, ухали и гудели форсунки.

- Надо было пойти за Мокридиным вслед, - сказал Чары Акмурадов, - по заячьим следам доходят до медвежьих!

- Стражницу надо искать, - ответил Сергей Бра-гин. - Без Маркеловны дело тут не обошлось.

Появление крадущегося Мокридина окончательно подавило Нину.

- Не зная обстановки, не надо расстраиваться и шум поднимать,- старался утешить ее Чары Акмурадов. - Конечно, можно бы сделать так, как тот находчивый арба-кеш на старом ашхабадском базаре...

- Чем же прославился арбакеш? - полюбопытствовал Сергей, видя, что и Нину заинтересовал рассказчик.

Чары Акмурадов, продолжая наблюдать, отвел свой "наряд" за бульдозер и шепотком досказал:

- На шумном базаре было столько ослов, что арбакеш потерял свою скотину. Никак не может отыскать. И попал в беду, как мы сейчас, но не растерялся. Крикнул хитрец, что хочет зарезать осла, а шкуру продать. Для порядка предупредил всех базарных, чтобы те свою живность забрали. Когда заботливые хозяева увели вислоухих скакунов, арбакеш без труда опознал возле дувала своего осла!..

Сергею понравилась побрехушка и он сдержанно усмехнулся.

- Толково!..

- При чем тут мы, осел и арбакеш?... - невпопад спросила Нина. - Брагин всегда смеется... несерьезно!

Пришлось пояснить.

- Мы не можем найти своего стража... Как же быть? Может, испробовать способ хитроумного арбакеша? Припугнуть всех остальных,чтобы разбежались, и тогда наша охрана обозначится..!

Признаться в своей недогадливости было неловко, и Нина с запозданием усмехнулась.

От порыва ветра сверху вдруг обрушилась туча песка. Сергей выхватил из рук Нины фонарик и, присев, поднял над головой пучок света. Акмурадов тоже пригнулся, и в этот миг чья-то здоровенная ручища потушила ладонью старательный фонарик. Нина вскрикнула. Ей показалась страшной не огромная рука со скрюченными, медленно сводимыми пальцами, а то, как ручища грубо и нагло схватила живительный огонек и погасила его в кулаке. Страшно, когда в чьем-то кулаке мрет родничок света... Сергей, не разбирая что к чему, лишь от одной обиды за украденный свет, разъяренным барсом взметнулся с земли и ударил снизу вверх, в то место, откуда протягивалась рука: ударил и кулаком, и крюком локтя, и поворотом плеча, и всем корпусом, как бьют натренированные и сильные боксеры. Удар пришелся впору. Волосатая рука, державшая в кулаке свет, разжалась, и фонарик снова засветился.

- Зачем так-то, с копыт! - вдруг услышал Сергей рядом с собой осипший голос Мамраза. - Мы его бредешком хотели.

- Кого, Сережа, зашиб? - ничего не разобрала Нина.

Сергей отдал ей фонарик и быстро вытер о штанину саднящий, сжатый до судорожной боли небольшой, но тяжелый, будто литой кулак. Ударил, как говорится, от души, с оттяжкой, за мое почтение. Гаситель света с волосатой дланью как хряснулся навзничь, так и успокоился, не сказав даже "спасибо". Щелкнул фонарик в руке Мамраза и на землю упал светлячок, обрисовав на песке рослого, громоздкого человека с жилистыми, волосатыми держками и курносым, небритым лицом, на котором застыло такое блаженное выражение, как будто верзиле щекотали пятки или дали отведать любовного напитка.

- Чеменев, - без труда опознала своего шабра Степанида Маркеловна, кося глаза на ружье в руках Мамраза.- Уложен по всем правилам, как тополек-саженец. И улыбаться бы ему не нужно. Шрапнель из моего ружья не взяла, так тычка получил мерин охальный.-Разъяренная Степанида ткнула верзилу чуником. - А я-то ему верила, старая, по ночам за мной шастал. Помогать вызвался!

- Чистый нокаут, - определил Мамраз. - Вот это удар! Маркеловна, кто еще шнырял между мешками? У такого сторожа на бахчах ни одного арбуза не останется. Посвисти, Маркеловна!

- Золотые слова, Мамраз! И дружинники наши только на танцах отличаются, - долго не решался вступить в разговор Чары Акмурадов. - На самом же деле вот где нужны охрана и твоя богатырская застава, Мамраз.

- Был у вас мой рапорт, - не умолчал Сергей Брагин, поглядывая на отставного грузчика Ивана Чеменева. - Для многих у нас на озере сульфат стал бросовым, заместо балластного песка. Тащат, кому не лень! У хлопкоробов на харманах порядок, а мы свое добро не бережем.

- Куда его девать? - спрашивал Мамраз неизвестно кого про лежащего нарушителя Чеменева. - Мешки надо бы пересчитать. Не зря на озере стрельбу и возню подняли.

- Зарятся, как шакалы, на ядовитые мешки! - ругалась Степанида Маркеловна. - Неужели сплавлять сольцу хотели?

- Ты, Маркеловна, лучше бы про то сказала: сколько уже сплавили мешков?.. - злился Мамраз.

- И куда этот мухомор употребить-то можно? - искренне недоумевала Маркеловна. - Кульками не продашь, а'пятерик в автобусе в город не увезешь. Не иначе, по пьяному заполоху бродил этот боров по озеру. А мешки те... в сторонке могли с дневной раструски остаться. Я их по заплаткам-то не примечаю. - Простодушные оправдания | Маркеловны звучали очень неубедительно, и она это понимала. Вдруг чему-то обрадовавшись, старуха присела около пошевелившейся головы Чеменева. - Ба, уже дрыгает, родимый!.. Сейчас он мне полную реестру сделает!..

Увидев над собой заботливое и просящее лицо Степаниды, Чеменев снова смежил веки.

- Дай-ка, Мамраз, ружье, я ему приложу мушку понюхать. Говори, сколь мешков переместил? И с кем ты тут мухлевал? Ишь, на корысть доходную набрел! - Степанида ухватила за ствол и выдернула у Мамраза из рук дробовик. - Я тебя, прощелыгу, распишу по всем статьям, а потом пусть посадят тебя...

Между тем Чеменев, улежавшись на теплом песке, косил глазом и не мог решить: вставать ему или еще подождать. Скулы-то и впрямь будто проволокой стянуло, а язык к гортани присох. Из нерешительности вывела его угроза Маркеловны:

- Чары Акмурадович, мне этого лысака не доверяйте. Порешу.

- Решать вместе будем, Степанида Маркеловна, - ответил Акмурадов, взглянув на часы и на светлеющую полоску неба.

Обменявшись взглядом с Брагиным, спокойный и тяжеловесный Мамраз подошел к Чеменеву, ухватил его подмышки и сначала поставил на пятки, потом на полные ступни.

- Цепляйся за планету покрепче, а то полетишь! - посоветовал он Чеменеву. - Земля-то держать тебя не хочет. Слаб в коленках!

Широко расставив ноги и пробуя рукой сдвинуть нижнюю челюсть, Чеменев вращал белками глаз, пытал взглядом то одного, то другого, стараясь отгадать: кто же преподнес так смачно и ладно?.. Рослый, дюжий Мамраз? Коренастый, на коротких и чуть кривоватых ногах, полнеющий Чары Акмурадов? Этот тоже не промажет. Кулак у него увесистый. А, может, худощавый, но ладный, с крутыми, сильными плечами и полусогнутыми в локтях руками, пружинистый и собранный Сергей Брагин? Да, этот двинет при нужде, у него и в словах-то хватка завзятого бойца, а кулак - налитой.

- Ты, Серёга, заехал? - спросил в упор Чеменев, разминая руки и плечи, словно примериваясь отпустить сдачу. Взгляд его лупастых глаз был смутным, недобрым. - О последствиях не думал? Приложиться так плотненько!..

- Думал про все, когда оглаживал, - спокойно ответил Сергей.

- Тогда спасибо, Денисыч, что так точно рассчитал. Не довел до ладана!.. Теперь и вовсе я верю, что слова твои тоже не пустышки, а со свинцовым наливом.

- Подхваливаешь, охальник, думаешь скостят! - не уступала Маркеловна. - У-у, прилипала!..

- И буду его хвалить, Маркеловна. Много дури одним махом выбил. Сразу образумил.

Похвала была лестной так же и предводителю дружинников Мамразу: давала свои плоды воспитательная работа. Эта ночь действительно вразумила Ивана Чеменева, и было решено отпустить его с миром до утра, хотя Степанида Маркеловна и настаивала "печь его по всем статьям". С трудом уговорили ее не применять больше в дело оружие.

Потирая щеку, Чеменев подошел к Сергею и еще раз попытал его взглядом, тронул за плечо.

- Благодарствую, Денисыч, за целебную критику, - шептал Чеменев дрожащими губами, порываясь уже не пытать силу Сергея, а обнять.

Хмуро, обеспокоенно, подняв густые торчащие брови, Сергей первый раз взглянул Чеменеву в лицо. Спросил отрывисто :

- Сам дойдешь или помочь?

Чтобы скрыть слезы, бывший сибирский плотогон Иван Чеменев отвернулся. Пошел он не к своей времянке у глиняного крутояра, а к Каспию. Зашагал Чеменев туда, куда прошел Мокридин...

Пошагал Чеменев по песчаному свею неуклюже и с какой-то задумкой, но далеко не ушел. Сергей Брагин нагнал его, и они пошли вместе, близко друг от друга, но не рядом: они как будто вели с собой кого-то третьего. И он, третий, будто шел промеж них, широким шагом, к Семиглавому Мару.

От Ивана Чеменева, из первых уст узнал Сергей некоторые подробности ночной стрельбы. Перед ужином к нему зашел Мокридин, начальник смены с печной установки, и завел странный разговор. Большими приятелями Чеменев с Мокридиным не были, но вели знакомство еще со времен совместной работы в транспортной конторе, где один был грузчиком, а другой, Мокридин, - главным механиком в депо мотовозов. Сблизили их не только рыбалки и охота на моторке Чеменева. Среди сборщиков сульфата и подсобников с печи Чеменев имел много дружков, были свои ребята у табельщиков и весовщиков на участках ручного сбора и на площадках, отведенных для машин Волкова. И если с уходом на пенсию эти связи Ивану Чеменеву стали не очень потребными, то Степан Мокридин в них нуждался, и особенно сейчас, когда опытная установка стала на усиленный режим и когда все показатели, как по выработке сульфата, так и по расходу электроэнергии и горючего в форсунках начали приобретать особое значение. То ли по своей надобности, то ли по чьей-то просьбе Степан Зиновьевич попросил Чеменева заручиться поддержкой кого-либо из табельщиков, чтобы можно было в случае необходимости брать на время, - да, только взаимообразно, - несколько "торбочек" озерного сульфата, собранного ручниками. Требовалось это, по словам Мокридина, единственно для соблюдения "плавности и гибкости графика, поддержки престижа новой техники...." А в конце месяца все можно будет сбалансировать и вернуть ручникам взятое на "прокат".

Чеменев подумал, поговорил с друзьями и стал помогать Мокридину сплавлять сульфат в задник печного склада. Делалось это расчетливо и тихо, разумеется, не так часто, чтобы не создавалось больших разнобоев в выработке между сменами на печи. Кроме Мокридина к такому допингу никто не прибегал, хватало пока этой прибавки.

Первым начал замечать отставание своей смены Мамраз. Работали его ребята вроде бы не хуже, чем в смене Мокридина, а на гора выдавалось сульфата меньше. Ходили разные слухи, но Мамраз им не верил, и не стал зря тревожить Нину Алексеевну. Он хотел во всем убедиться своими глазами, и повел наблюдения за ночным сторожем Степанидой Маркеловной. Слишком подолгу иной раз засиживалась она среди сменщиков, отлучалась со своего поста.

Связи Маркеловны с пьющим Чеменевым и до этого были довольно близкими, а после посвящения Чеменева в пенсионеры их отношения утеплились еще больше. Днем Сте-панида домовничала, да и у бобыля свободного времени хоть отбавляй. Поумерил Чеменев свой рыболовецкий пыл, ссылаясь на сомнительные недуги. Здоровье его, слава богу, не вызывало ни у кого опасений, на пенсию плотогон надумал идти почти в конце седьмого десятка. Степаниду Маркеловну многие называли старухой, но это больше потому, что она так сама себя охотно величала. На самом же деле кареглазая, дородная и упитанная Маркеловна была не так уж слаба душой и телом, правда, лицом казалась старше своих лет. Морщин было много. Не прошло даром почти тридцатилетнее бдение в белом озерном пекле, в пыльном чаду, около соляных кучек-тумпаков, которые затар-щица Степанида пересыпала в мешки и благословляла сульфат на странствия по белому свету. Сколько мешков прошло через ее руки - не счесть. И они так примелькались, что она смотрела на них как на скучную принадлежность озерного захолустья; как на кусты кочковатой полыни, подмытые и приподнятые ветром; как на барханы по берегу озера; на перелетных дудаков-дроф и гусей, которых очень напоминали белые чувалы. Во множестве появлялись мешки и огромными стаями уплывали с озера в морские скитания. Куда ни посмотришь - всюду мешки и мешки!.. По правде говоря, для Маркеловны они давно потеряли свой счет и цену, стали как бы безразличны. И хотя из-за мешков часто спорили и даже на озере дрались ручники, на ночь их оставляли большими станицами под открытым небом, без всяких ограждений и обозначений: лишь кое-где можно было увидеть бумажку или тряпочки с "семейными гербами". Словно спящие отары они были неподвижны ночью, и на просторном пыльном лежбище было тихо и спокойно.

Да и много ли значили два - три передвинутых с места на место пятерика, если за день каждый старатель иной раз набивал порошком до сотни таких пузатых пингвинов.

Миролюбивой и благодушной Маркеловне никогда не приходило в голову, что мешки с сульфатом можно было не только перетаскивать и уносить, а перевозить десятками и даже сотнями, делать это на глазах у всех, и в то же время... незаметно. Если ночью с озера возили на самосвалах к завалочной яме мирабилит, то почему бы не подбросить и подсохшего, затаренного сульфата?.. Пропажу одного, приметного, с заплатой мешка где-нибудь с краю гурта Маркеловна, может быть, и заметила бы, а десяток или сотнягу!.. На такое "оптовое" убавление у ней глаз не был наметан. Зато такие масштабы стали привычными Чеме-неву и Мокридину. Приверженность к крупным операциям себя вполне оправдывала. И главной виной Маркеловны было, видно, то, что за долгую жизнь она не научилась а, вернее, ее не научили - за сосной различать леса.

Связь охранницы Степаниды Бауковой с Чеменевым была крепкой. Никто иной, как захмелевший Иван Чеме-нев подпутал ее с арбузом, уговорив нести его в аппаратную. Баклажанную икру Маркеловна сама приготовила для Нины Алексеевны, которую сердечно уважала. Днем еще заметила Степанида Маркеловна, как она горбилась около закобызившейся печи, и сжалилась, словно мать, над ней и Сергеем. А поди ж ты, как обернулось дело с переспелым арбузом! Увидел Мамраз в арбузной мраморной рвани, словно ворожея в извилинах ладони, все с первого взгляда: Маркеловне, мол, выпала дальняя дорога и казенный дом... Не к добру она бросила без охраны подъезды и озерную губу около Семиглавого Мара, не ко времени вздумала угощать проперченной икрой с прованским маслом. Видать, не зря сказывается, что простота бывает хуже воровства. А тут тебе и простота, и - воровство!..

События развивались мирно и плавно. Как помнится, от пульта управления печью Мамраз повел Маркеловну по невидимым тропкам соленого ночного царства: она шла впереди и сама торила путь. А тому, кудряшу белозубому, будто все равно было, куда вела его руженосица. По дороге Мамраз укорял ее за сонливость и отсутствие воинской выправки... Обижаться она и не думала: спать любила, а выправку и еще кое-что за тридцать озерных лет соль пои-сточила. Шел Мамраз сзади, но будто вожжами управлял ее ходом, остановками и поворотами. Словно понукал хитрец своим молчанием, неволил идти не куда-нибудь, а на участок машинного сбора, где вчера допоздна пыхтели вол-ковские "божьи коровки". Место это находилось неподалеку от вскрытого пласта, откуда грузовики возили мирабилит для опытной установки. Этой дорогой могли ездить и другие машины, возить не только мокрый, льдистый мирабилит, но и просушенный, собранный сульфат. Другие сторожа этого места не касались, редко добредала сюда и Маркеловна. "Ну, кому охота возиться ночью по своей воле с мешками соли, которой вокруг столько, что возить- не перевозить! А ведь ее и щепотку в суп не положишь" - думала Маркеловна по своей простоте.

Дойти до карьера им не удалось. Не дошел до того места и тот человек, которого они в темноте сначала приняли за чувал с солью. Сначала он стоял неподвижно, но вдруг засуетился и начал оттаскивать к дороге мешки.

- Я же говорю - ночь снопьяная, - протирая глаза, пожаловалась Маркеловна оторопевшему Мамразу.- Всякая кинобредь мерещится! Чего доброго - сядешь на мешок и смотреть начнешь задарма.- Маркеловна сняла с плеча ружье и заглянула в ствол, как будто хотела убедиться, что оно заряжено.- Ты, Мамразушка, понимаешь чего-нибудь? Мне ходячая мешкотара чудится!..

Настороженный Мамраз шепнул Маркеловне, чтобы она не шумела и смотрела, что будет дальше. Маркеловна же поняла предупреждение по-другому: только сейчас она отличала в темноте человека от мешков и сразу же решила действовать. Ей вдруг показалось с перепугу, что и другие мешки зашевелились... После всех передряг Степанида и сама не могла объяснить: зачем и куда она стреляла? Зато очень внятно пояснил потом Чеменев, которого от раскаленной и кучной картечи спас мешок с сульфатом, поднятый на спину. В мешок вошло волчье свинцовое угощение. Не разбирая дороги, Чеменев бросился бежать к Семиглавому Мару, где поджидал Мокридин. Вслед беглецу Мамраз крикнул, чтоб остановился, но где там!.. Чеменеву легче было пасть от выстрела, чем встретиться с кем-нибудь из знакомых. Догнать этого человека было можно, и Мамраз бросился ему наперерез, но тут прогремел второй выстрел, неизвестно кому предназначенный... Мамраз вынужден был вернуться и забрать у Маркеловны ружье, ставшее вдвойне опасным.

Чеменев сумел удрать от Мамраза, но из огня он в полымя попал. Увидев в темноте тощий лучик фонарика, он принял его за сигнал Мокридина. Опрометью метнулся к одинокому огоньку и хотел убрать, похоронить его, зажать в кулаке, чтобы все было бесследно, молча... Но, как говорится, с огнем шутки плохи. В этом Чеменев вполне убедился, когда у него... искры из глаз посыпались.

Брел сейчас Иван Чеменев рядом с Сергеем и страдал не от свинцового удара в челюсть, а от бабьего выстрела в спину. Уж лучше бы - ниже спины, да крупной солью, как сопливому воришке - огороднику. До самой времянки, пока поднимались на изволок, Чеменев молчал. У входа в мазанку, около фанерки на песке, придавленной рельсиной и служившей крыльцом, он потребовал от Сергея:

- Мокридина не замай. Я сам сниму скорлупку!..

Сугробы песка до самого оконца и плоская крыша делали мазанку с виду гораздо ниже, чем она была на самом деле. С крыши, к двери спускалась на железном поводке электрическая лампочка; свет падал переливами, окатывая подступы к халупе мутными волнами. По обеим сторонам фанерного крыльца возвышались песчаные отвалы. Тропинка шла между ними. Одинокая мазанка напоминала блиндаж или погреб для картошки. Дверь на случай заносов открывалась во внутрь. Сейчас она была не прикрыта. Растворив дверь во всю ширь и став спиной к притолоке, Чеменев пропустил вперед Сергея Брагина, откинул марлевую подсиненную занавеску и остановился у порога в недоумении. За столиком, покрытым чистой накрахмаленной скатертью с росписью по краям и острыми углами сидели гости. Под портретом улыбающейся Валентины Терешковой восседал осанистый Степан Зиновьевич Мокридин, а под засушенной мордочкой детеныша сайгака, висевшей на гвоздике, горбился лысоголовый, худолядый, с приподнятой левой бровью Фалалей Кийко. Между ног он держал зажженный фонарь с черно-маслянистым стеклом.

Гости увлеченно резались в карты. На приветствие Сергея сдержанно кивнули и снова вперили глаза в карточный иконостас.

- Вашего короля, Степан Зиновьевич, я козырьком упокоил, - бубнил Кийко, тяжело укладывая на бедного короля свою козырную карту, словно надгробную плиту. - Упокоил и - аминь! - На лоб Фалалею сел крупный черный комар. Подождав пока тот впился, Кийко спокойно снял его двумя пальцами, поднес к глазам, рассмотрел получше и приложил к раскаленному стеклу фонаря. - Упокоим кровососика....

- Развлекаетесь? - спросил Чеменев, загремев в углу ведром. Он угощал водой Брагина.

- Коротаем времечко, чтобы хворь отогнать, - ответил Мокридин. - Перебросились в шесть листиков.

Сергей Брагин внутренне содрогнулся от его выдержки и скрытности.

- Стреляли где-то... Не слышали? - сразу же выказал свою карту Сергей.

- Надо было про это спросить там, около бульдозер а, - с прежней выдержкой, потрясающе спокойно ответил Мокридин. - Никто из вас троих... в темноте даже моим здоровьем не поинтересовался. А я хотя и болезненный, на бюллетене содержусь, но утром приму смену у Мамраза. Решился. Не положено болеть в такое ответственное время. Чтобы не ложиться больше, не раскиснуть в постели, приходится вот в свои козыри дуться. Благо, партнер попался сносный! - Мокридин помолчал, ожидая слов Сергея, но ничего не услышал. Его не смутило молчание Брагина. Наоборот, оно кое-что объяснило. - А я видел вас, когда шел из карьера!.. Вы кого-то ждали, и я не стал мешать. - Степан Зиновьевич в разговоре прилежно побил все карты Кийко и взял из колоды остатки. - А стреляли там, Сергей Денисович, зря! Ведь я лично попросил Чеменева расчистить дорогу для самосвалов, чтобы заезды подсократить. Представьте себе, что все было согласовано с главным инженером Метановым. Подумал я: утром заступаю, стало быть, фронт работ надо подготовить заранее. И вдруг - пальба!.. Стрелкам-то не пришлось бы засылать к пострадавшим своих секундантов! Любопытно, кто стрелял? Могло и убить!

- Масть у тебя черная, Степан Зиновьевич! - вершил беспощадно свои карточные дела Фалалей Кийко. - Вы дамочку с кудерьками под меня подложили, а я ее упокоил... крестовым пестом! Не дрыгнет больше дамочка...

Подойдя сзади к Мокридину с полынным горько-пахучим веником в руке и заглянув через плечо в его карты, Чеменев изрек угрожающе:

- Сдавайся, калядчик!..

- С козырями-то?

- Упокоим! - Кийко взглянул на Сергея и чуть отодвинулся к стенке, как бы приглашая его сесть рядом на узкую, высокую скамейку.

Приглашение было кстати: Сергей дьявольски утомился. Он шагнул к сайгачьему чучелу и опустился на скамейку, медленно, с болью в ногах и пояснице. Кийко отодвинулся еще, и когда Сергей оперся рукой о грубо струганную сосновую доску с желобками от шерхебеля, то неожиданно нащупал какую-то бумажку. Осторожно помял ее в руке и, не выдавая находки и ни на кого не глядя, сунул ее в карман.

Кийко преспокойно добивал Мокридина:

- Упокоим!

- С козырями-то?

- Сдавайся, филин!

- Эге, мы еще не так козырнем! - злился и, ехидно улыбаясь, угрожал клыкастый Мокридин.

Задуманный разговор с Мокридиным у Сергея Брагина не получился. Правда, они поговорили, но не так, как хотелось Сергею. Напрасно он силился уличить осторожного и ушлого Степана Зиновьевича, заставить признаться во всех кознях, на которые намекал Чеменев. Во время этого неприятного разговора Мокридин даже не бросил играть в карты, и больше того, в таких накалистых обстоятельствах, никудышними картами надеялся выиграть, пытался козырять. В те минуты Сергею и в мысли не пришло, что Степан Мокридин отвечал за свои действия перед авторитетами из группы Метанова. Кажется, он даже верил в пользительность своего опасного промысла и манипуляций: Мокридин усердно перевозил собранный лопатами и машинами сульфат к опытной установке, "повышая ее выработку". Его уверили, что эта добавка к печной продукции вещь временная и делается во избежание "дискредитации" новой техники. Многого тогда еще не разумел Сергей Бра-гин, поэтому удивился и тому, как услужливо выпроводил его из своего блиндажа Чеменев, обещавший снять со своего дружка "скорлупку"... А как было бы кстати узнать Сергею про то, что происходило в мазанке с песчаными отвалами после его ухода и как исполнил Иван Чеменев свое обещание.

Не дожидаясь окончания игрального кона, Сергей заспешил. Сложенная в несколько раз на манер бумажного чертика записка лежала в кармане, покалывала и просилась наружу, чтобы быстрей рассказать нечто важное... Поднявшись от порога наверх, к фанерке под лампочкой, он прислушался. Откуда-то доносилась музыка: не то со стороны печи, не то со стороны поселка, раскинувшегося на буграх около насосной станции. Прямо не верилось, что в мире столько музыки, и что она так миролюбиво уживается с дикой полынью, ветром, песчаными бурями первобытных заповедников и пустошей. Сергей схватил на лету обрывки какой-то органной фуги печали, но не стал вслушиваться в тягучие звуки подстать ветру, а поспешил за отвал, к стене мазанки, куда доходили всплески лампадного света. Не терпелось развернуть записку, переданную Фалалеем неизвестно от кого. Не успел он развернуть бумажку, как на плечо ему опустилась увесистая рука. Увернувшись от нежданных объятий, Сергей быстро встал спиной к мазанке с вылупившейся от жары дранкой. И как в ночной драке, на всякий случай сжав кулак, Сергей слегка присел и отвел плечо назад для своего коронного апперкота. Пригляделся. Рядом стоял Фалалей Кийко с непокрытой головой.

- Упокоить решили? Погодьте, - негромко произнес Кийко, коснувшись его ноги фонарем. - Бить не надо. И читать - тоже!... Сначала я скажу. Записку передал рыбак Ковус-ага. И еще хочу устно сказать.., Пойдемте к тому крематорию с кипящей печью. Только упреждаю: буду говорить то, что мне нагнусавил торговый интурист. Заграничный, знаете? Скользучий, как уж с Кара-Ада.

- По своей воле пришел сюда, Фалалей?

- Пока не поймешь! У меня и своя воля крепенькая, молью не изъеденная. - Кийко все время прикасался то к плечу, то к локтю, а один раз даже попробовал на щеке у Сергея колючую щетину. - Игорь Маркович и другие общаются с этим иностранным головлем, а что ж мне!.. Мы сами с усами!.. Опасности в иностранцах, вроде бы, не стало такой, как раньше. Вчера он в клубе так вытанцовывал, такие коленца вытворял - пятками уши себе почесывал. А ведь птица важная. Вроде бы звонили откуда-то, чтоб ухаживали за ним... Понимать надо. - Стараясь в темноте рассмотреть лицо Сергея, Кийко часто забегал вперед, и Сергей невольно натыкался на него. - О чем я хочу сказать: и вас торгаш просил подумать про контакты ученые... Может, что предложить желаете... Скоро он уезжает. Хочет встретиться с вами. Можно и в конторе... Ему видишь ли, главное - заручку поиметь!..

- И все? - не подавая вида, что миссия Фалалея его несказанно удивила, Сергей старался выказывать в меру и заинтересованность. - Ко мне одному у него такая тяга?

- Сдается мне, Сергей Денисович, что и с другими он толковал. Много и сладко, кажись, сулит... Наш Кара-Богаз, видно, покоя им не дает своими кладами.

- Это и все? Можно бы тебе, Фалалей, и не ездить сюда, - суховато сказал Сергей. - Я и сам собираюсь в Бекдуз. Но за услугу '- спасибо!

Фалалей Кийко нисколько не обиделся на такое отношение.

- Не стоит благодарности, Сергей Денисович. Я и по другим делам здесь. На печи у меня одежонка осталась. Шубняк и другое барахлишко.

Сергей знал этот волшебный полушубок, спасший его в дымной душегубке. Он вспомнил про свою находку в кармане и решил порадовать Кийко:

- Награда твоя нашлась, Фалалей. Медаль за Будапешт. Не забывай её, кровью она завоевана. Хранить надо, как дорогую память и благодарность народа.

- Медаль? - спокойно переспросил Фалалей Кийко. - Откуда знаете, в личном деле моем читали?

- В руках держал. Тяжелая. Горячая. Видно, много в себя вобрала. Береги ее, победитель!

Теперь-то Кийко не утерпел. Встал перед Сергеем, лицом к лицу, и еще более настойчиво хотел заглянуть ему в глаза.

- Не смеешься, Сергей Денисович, разве похож я на победителя?!.

- Похож. Опаленный, изломанный, но настоящий победитель.

Глядя в упор, Фалалей убедился, что тот не смеялся, и только после этого уступил дорогу.

- Спасибо, Сергей Денисович, за сердечное слово!.. Так они повстречались в ту ночь. И так разошлись.

Молча. Не договорив чего-то скрытого, оставив недосказанное про себя, но как будто условились о встрече и продолжении разговора, важного для того и другого. В хлопотах бакенщика Фалалея наблюдательный Сергей Брагин стал кое-что понимать, и начинал проникаться искренним уважением к угрюмому бобылю...

От мазанки Сергей быстро зашагал к печной громадине. Не доходя до площадки с весами, в темноте он встретился с охранницей Степанидой Маркеловной,

- Ругать будете? - спросила она в таком наступательном порыве, что Сергей не рискнул даже возвысить голос и дал ей высказаться. - За то самое... взгреете?

- За что?

- Маху я дала!

- Да, зря с поста ушла!

- Нет, зря я промазала! Прицел не тот взяла.

Старуха вошла в такой раж, что Сергею стало не по себе, и он попытался задобрить Маркеловну:

- Никакой промашки у тебя не было, - говорил он нарочно тише, чтобы сбить у нее боевой азарт. - Заряд в цель попал!..

- Попал? И ему от свинца ничего? Какими же бирюльками вы меня снабдили? Я стреляю, а он, как заговоренный.

- Мешок с солью спину ему прикрыл, - пояснил Брагин.

- Жалко! - Маркеловна жаждала возмездия. - Я ему хотела гусек испортить. Он в долгу у меня!.. - После этих слов Маркеловна вдруг осеклась и вздохнула. - Ну, прослабило меня, как на исповеди! - Она поутихла, стала спиной к ветру. - А второй кто был, которого я не успела пощупать?

- Такое дельце, Маркеловна, дробью и картечью не пояснишь. Видно, плоховато мы пока стреляем!..

На дороге, за серебристыми баками стояла автомашина с потушенными фарами. Оказывается, директор Чары Акмурадов до сих пор ждал Сергея Брагина, чтобы вместе ехать в Бекдуз. В газике - битком набито, и Сергей сначала не рассмотрел всех спутников. Место ему уважили рядом с шофером, и скорее всего из опасения, что он сейчас же пустится в бурные споры со своими соседями, а рядом с шофером он был безопаснее. Но в дороге не возникло никаких споров, и Сергей задремал, клюнув раза три в ветровое стекло, не обращая внимания на чей-то шепот сзади. Ехал он в мучительном полусне. А когда его подвезли к квартире и ссадили, Сергей только тогда узнал, что вместе с ним сидели в газике Метанов, Мамраз и профессор из Туркменской Академии наук Георгий Николаевич Сокольников. Но не было в автомашине Игоря Завидного, который до этого больше всех рвался в поселок. Поискав его глазами и не найдя среди пассажиров, Сергей сначала не придал этому значения, но потом его вдруг осенило: Игорь остался с Ниной...

Оставив его одного, спутники пожелали Сергею спокойной ночи. Запоздалое пожелание. Море на востоке уже светлело и словно поднималось над берегами, грозилось расплескаться по всей земле. И чем светлее делалось море, тем шире и грозней становился голубой разлив. Сначала море плескалось только по другую сторону косы, и вода на горизонте казалась воздушнее и светлее, чем небо. Но вот лазурное половодье хлынуло через гранитный гребень косы. Разлив угрожающе охватывал безбрежную ширь, и когда над барханами заиграла заряна, в другой стороне залива вытвердился над водой каменный каравай острова Кара-Ада; встал во весь рост маяк с приспущенным зеркальным забралом. А лазоревые огоньки побежали еще дальше по лиловому океану горизонта, и вдруг море разом охватило западную окраину Бекдуза, приблизилось к самым домам и как бы поднялось над ними.

Море... Каждый день другое. Новое. Неузнанное. На землю с воды хлынула соленая синь и таинственный шепот волн, пришедших издалека по звездным перекатам.

Свежесть утра. Ядреный ветер и нетронутая чистота слившихся воедино солнца, неба и моря... Все это было рядом, властно звало и просилось влиться во внутрь, заполнить собой все существо. Сергей посмотрел на полукруглый, словно ласточкино гнездо, прилепленный к стене балкончик своей квартиры, на открытую дверь и вздувшуюся пузырем занавеску. На улице, широкой, приплюснутой бетонными плитами, никого не было. Взглянув на блестевшую в комнате спинку кровати и угол подушки, Сергей потянулся, зевнул и прямо посередине пустынной улицы снял с себя сначала рубашку, а потом и сиреневую шелковую майку с волейбольным номером на груди и спине. Ветер впился иголками в загоревшее, мускулистое тело, и такое нетерпение взыграло и стрельнуло по жилам, что он не устоял на месте и бросился в колючки ветра.

Рассвет он встретил, качаясь на волнах. Потом бродил по берегу. Первые лучи солнца быстро нашли его спящим на песке и дружески разбудили, когда надо было вставать, приниматься за дела. Домой Сергей зашел только переодеться, послушать последние известия и выпить бутылку кефира, забытого в холодильнике. Он настроил приемник и, выйдя па балкон, заглянул со стороны в свою комнату. Когда долго не бываешь дома и когда никто не прикасается к предметам, то по их расположению, устоявшемуся созвучию и молчаливым знакам можно узнать свои мысли, с которыми покинул этих близких друзей. Надо только получше прислушаться и присмотреться к ним... Радость и благодарность памяти так же сильны, как и суд памяти. Предметы в небольшой комнатке на втором этаже с подвесным балконом на улицу, в сторону пустыни и соляных озер, вся ее обстановка и сам воздух, казалось, хранили тепло и свет тех минут, когда Сергей торопился на встречу с ней... И если он тогда не страдал, то мучительно думал о Нине. Хотел угодить своим видом, чисто выбритым лицом, рубашкой, выглаженной собственными руками, и мыслями о том, что наконец-то он все расскажет Нине, признается ей в своих чувствах. А вот на столике перед окном и ее портрет в витом овале. Внимательный и бедовый взгляд, впадинки на щеках, чуть дрогнувшие в улыбке губы и шаловливые мальчишеские волосы, подчеркивающие порывистость, озорную силу и милую ветренность, бьющую против воли, от избытка здоровья и нерастраченных желаний. Вот так, уходя, поставил он фотографию на краешек, чтобы она была как можно ближе, когда он пойдет к порогу комнаты, а потом чуточку пораньше встретит... Все предметы тогда повернулись к ней... И сейчас все было так же. Да и как могло быть иначе, ведь Сергей не переставал думать о Нине. Он зашел в комнату. Сел перед столом, но не тронул портрета. Тишина стала в тягость. Он повернулся и включил радиоприемник. Музыка. Знакомая, родная музыка. Неужели возможно такое в жизни и какому закону это подвластно? Фортепьянная пьеса из "Времен года" Чайковского. Народный напев... "Говорила калина - цвести не буду я весной...." Сколько раз слушали они это вместе с Ниной. Когда прошлый раз Сергей шел к ней, чтобы встретиться на обеде у Анны Петровны, звучала эта же несбыточная клятва калины, которая зарекалась, но зацвела по весне... Пусть и это останется... Сер гей, как и тогда, выключил приемник перед концом мелодии, как бы остановив время. Кто знает, может быть, когда он подумает потом о Нине и заиграет музыка, то снова послышится жалоба калины...

Много позволяет чудачеств человек наедине с собой.

Нет, это не так: Сергей в это утро не был одиноким, в комнате была она... с озорными глазами, смешинкой в уголке губ и впадинкой на щеке. Нина нигде не покидала...

А когда Сергей зашел в контору, наведался в кабинет главного инженера Метанова, то поистине волшебное утро явило новое чудо: в телефонной трубке звучал ее возбужденный голос. Сергей уселся на диван и прислушался к разговору. Без особого труда улавливалось то, что кричала Нина с "печного" телефона.

- ... Нет, Семен Семенович, я от него не в восторге, так и есть, но то, что Брагин рисковал и помог нам с вами - факт! - эти слова Метанов словно нечаянно, как неуловимых джинов, выпустил из трубки, и спохватившись, начал забивать говорливую чашечку приторно - горьковатым словесным конфитюром, который Семен Семенович несказанно обожал, сам чувствительно лакомился и других преохотно угощал. Но как ни улыбался сейчас Метанов, стараясь передать свою улыбчивость на расстояние интонациями голоса, ему все же приходилось больше слушать, чем говорить. Начальник опытной установки Нина Протасова, как понял Сергей, обвиняла в чем-то главного инженера и требовала, чтобы ее убрали с печи. Теперь уже окончательно. Ни на какие уступки она больше не шла. "Хватит ей этого исполнительства!" Невмоготу. Одно за другим: пришла беда - отворяй ворота!..

- Про стрельбу, Нина Алексеевна, забудьте! - с большими затруднениями отвечал Метанов. - Я всегда говорил, что охрана важных объектов - дело не женское. Подыщем. Сейчас же иду к Чары Акмурадову. Я - на вашей стороне. Боритесь за показатели!... КМокридину? Понимаю. Не стоит к нему относиться с предубеждением. Чистейшее недоразумение! Мы сумеем рассеять подозрение. - Семен Семенович прижал трубку к груди и смахнув пот с лица, пододвинул Брагину сигареты, зажигалку дивной формы и пепельницу.-Слушаю... Разумеется, мы настороже. Поволноваться можно, но отчаиваться категорически запрещаю! Ничего не меняйте, пусть смены остаются в прежнем порядке. - И опять Метанову пришлось прикладывать трубку к груди, словно стетоскоп для выслушивания сердца. Залив окурок водой из графина, он долго не отвечал собеседнице. А когда заговорил, то уже совсем другим голосом, отягощенным тоном официальности и чем-то гораздо большим, чем личные отношения с

Ниной Алексеевной. Лицо его стало напряженным, он косил глазами в трубку, как бы умоляя Нину не кричать.

- Парторг уже звонил? Совершенно справедливо. Главный вопрос - сдача печи "кипящего слоя". Заберите все необходимое и приезжайте пораньше. Вместе произведем рекогносцировку местности. Что еще, Маркеловну? Не ваша печаль, кого надо-оповестят. Приезжайте... Оснований достаточно, чтобы надеяться нам на зеленый светофор. Не прощаюсь!..

Закончив разговор и услышав отбой, Семен Семенович не вешал трубку и долго еще смотрел на Сергея, видимо, считая и его участником этой обменной информации, в которой Брагина, действительно, интересовало многое. Сергей понял из этого разговора, что Метанов готовится к заседанию партбюро основательно и находится во всеоружии, имея про запас какой-то новый козырь.

Впрочем, об этом Сергей скоро узнает от Чары Акмура-дова. Оказывается, поступило распоряжение совсем остановить и законсервировать, а возможно и демонтировать вращающуюся печь, которая в какой-то мере конкурировала с установкой "кипящего слоя". "Вращалка" была с наружным обогревом, напоминая печи работающие на цементных заводах. Как только началось освоение новой установки, предшественницу все время держали в "черном теле", пускали редко, мотивируя ее остановки старостью и неэкономичностью. И вот получено распоряжение на ее полное выключение из производственного цикла и продажу, если найдутся охотники. Акции новой установки значительно повышались. Чары Акмурадов и Брагин догадывались о вмешательстве в это дело сторонников Игоря Завидного и Метанова. Своим беспокойным, пытливым умом Сергей Брагин предвидел другое: раньше срока придется списывать махину "кипящего слоя", которая рядом с новым сульфатным заводом и другими установками всем покажется... несуразной корягой - раскорякой, техническим анахронизмом. Думал он об этом сердито и с некоторым пристрастием, но в главном вряд ли ошибался.

В последнее время Семену Семеновичу стало казаться, что Брагин чересчур вспыльчив, прямодушен и мнителен. И он начинал опасаться молодого инженера, не наедине, а когда тот выражал свои суждения с запальчивым убеждением при других, не считаясь ни с какими авторитетами и рамками приличия. За Сергеем Брагиным такой грех водился, и он знал об этом, однако обнаружить в себе изъян бывает куда легче, чем подлечить болезнь. Семен Семенович был старше Сергея годами и богаче житейским опытом, он был когда-то и простым лаборантом, и преподавателем института, и директором комбината на Азовском море, повидал заграницу, к тому же Метанов был мягче характером и тоньше, изысканнее и обаятельнее в обхождении. Он знал за Сергеем Брагиным другую слабость: говорить все напрямоту, часто по первому впечатлению и с резкостью ослепляющей, с азартом увлекшегося спортсмена. Отступать от сделанного 'или отрекаться от сказанного Сергей не любил, а вернее - не мог, и это тоже превосходно, знал Семен Семенович, и умел этим пользоваться так, что Сергей и не подозревал, а если и догадывался, то чаще всего с запозданием. И ему оставалось потом только наблюдать, как ловко пользуется Метанов его опрометчивыми взрывами. Как бы там ни было, сейчас Метанов прибег к испытанному приему. Положив палец на переключатель, он продолжал держать в руке телефонную трубку, словно жалея, что не досказал чего-то Нине Алексеевне. Это по его мнению должно было возбудить любопытство Брагина и толкнуть его на откровенный обмен мнений... Но не думал Семен Семенович, что этот обмен начнется с такого наскока и таких решительных действий Сергея Брагина, который вихрем подлетел к телефону, выхватил у Метанова из рук трубку и только потом попросил разрешения позвонить. Он снова вызвал печную установку.

- Протасовой хотите что-то передать или вспомнили о забытом на Маре во время поездки? - поинтересовался Метанов, пока Сергей еще не начал разговора и, ощупывая шнур, продувал замусоренную посторонними звуками трубку.

- Предупредить ее надо, чтоб потом путаницы не было, - отозвался Сергей. - С какого часа вращающаяся печь отключается? Это важно для подсчетов.

- О, оригинальный рисунок мысли! - незамедлительно отозвался Метанов, стараясь придать своим словам насмешливый оттенок. - Какой-нибудь абстракционист мог бы ее изобразить коротеньким кусочком медной проволоки, завязанной тройным узелком, а кончик расплющив и раздвоив острыми усиками...

- Почему же именно раздвоив? - простодушно спросил Сергей, продолжая выдувать трескучий сор из трубки.

- В вашем вопросе, Сергей Денисович, не столько яда, сколько зрительной опасности, как в змеином жале! Простаки боятся именно раздвоенного язычка, но ведь смерть таится в зубе, - с педагогической обстоятельностью пояснил Семен Семенович, причем это пояснение он делал Брагину уже не первый раз и оно стало у него своеобразным рефреном в особо важных разговорах. - Своим вопросом о вращающейся печи вы хотите не прояснить суть, а в некотором роде - запутать. Оно?..

- Я хочу просто предупредить Протасову, - ответил Сергей, - и ничего не стараюсь запутывать, наоборот, хочу другим помочь, чтоб не спутали... А то будут валить все беды на вращалку!

- Можно подумать, что это не выжившая из ума цементная громыхалка, а драгоценная амфора! - искусно рулил в разговоре Семен Семенович не только с помощью кормового устройства, но и лавируя парусом словесного ялика.

- Надо чтоб заранее отделили сульфат один от другого, - беспокоился Сергей Брагин, зная, что готовая продукция от двух разных печей ссыпалась в одном помещении и хотя по виду была разной, могла перемешаться, что и случалось не раз.

 - Мне сдается, Сергей Денисович, что вы печетесь впустую... Вращалка уже давно простаивает, а если подает признаки жизни, то робким чиханием или кряхтеньем!.. И, как всегда, Сергей оказался самим собой: он так бурно реагировал на эти слова, что бросил заговорившую наконец-то трубку и стал метать слова, не глядя на собеседника, из вежливости боясь обидеть, обжечь его взглядом, но в то же время нимало не беспокоясь о выборе слов, а если и беспокоился, то подбирал словцо покрупнее калибром, самое бодяжное и жгучее, чтоб до седьмого ребра пронимало.

- Апокриф, ложно сочиненная версия, дорогой Семен Семенович! Вы любите это камфорно вонючее слово, - ярился Сергей, - именно апокриф! Эти сочинения попадаются уже не раз в отчетной документации. И вы, главный инженер, допускаете это техническое святотатство! Теперь доказываете, что вращалка давно уж обомлела, выдохлась... А ее и привезли-то сюда с камышинкой в заднем клапане, как цыганскую коняку у деда Щукаря... И все же с нашей помощью она тянула, да и сейчас перхает, но тянет, кое-что выдает на гора. Учитывать это надо, как припек вращающейся, печи И путать тумпаки - бугорки сульфатные не позволительно Иначе, Семен Семенович, с помощью одной тростинки мы начнем надувать двух кобылок!..

- Эх, вложить бы такую речь в уста уркагану из криминального боевика! Не надо и стрелять, всю сценичность можно держать на вашем феерическом речитативе, - Метанов сумел-таки рассмеяться, а у Сергея хватило юмора, чтобы ответить на этот вымученный смех простой и тихой, вполне искренней улыбкой.

- Знал бы дед Щукарь, что камышинкой грешат не только конокрады, но и галурги!..

Смех у Метанова перешел в улыбку, а фальшивая улыбка в нервную гримасу. На этот раз Семен Семенович 'что-то не подрассчитал, и в накладе остался сам, а не Брагин. Но когда Сергей во второй раз потянулся к телефонной трубке, то не сумел завладеть: Семен Семенович снял ее с рычага первым и запрашивал через коридор конторы по телефону у директора разрешения зайти к нему по важному делу. Получил ли он такое разрешение?.. Их разговор неожиданно оборвался. И не успел осторожный Семен Семенович положить трубку, как в кабинет торопливо вошел сам Чары Акмурадов.

С Брагиным они в это утро еще не виделись. Акмурадов поздоровался с ним, крепко пожав руку и заглянув в глаза.

- Из Ферганы пришла телеграмма. Наш бишофит получили... - сказал он возбужденно.

- Вчера еще было сообщение, - не хотел казаться несведущим Метанов.

- Я о другом говорю, Семен Семенович! Бишофит наш прошел анализ.- Чары Акмурадов подсел к столу и начал ковыряться в деревянном, украшенном резьбой стаканчике для карандашей, среди которых острием кверху обнаженно торчало лезвие скальпеля.

- На положительный результат, Чары Акмурадович, вы, надо полагать, и не рассчитывали! - старался опередить сообщение директора озадаченный Метанов. - С такого самогонного аппарата как ваш, Сергей Денисович, нормального продукта получить трудновато. Вы не обижайтесь на меня, дружище! Сознайтесь, вы не ждете Нобелевской премии за свою винокурню?

- Я жду того, на что делом рассчитываю! - ответил Сергей. - Новая бишофитная установка делалась с учетом нашего первого опыта. Вы же не станете этого отрицать. И если ферганцы примут первую пробу бекдузского бишофита, если он сослужит службу для хлопкоробов и поможет им удалять с помощью наших химикатов листья с хлопчатника для машинного сбора, то мы вправе быть довольными!..

Чары Акмурадов посмотрел снизу вверх на стоявшего рядом Сергея, выслушал его внимательно и пытливо, потом поднялся со стула и вынул из нагрудного кармана шелкового кителя сложенную телеграмму.

- Вот ответ! - Акмурадов пригладил седой чуб в черной шевелюре, который говорил больше о сохранившейся молодости, чем о наступающей старости, перевел взгляд на Метанова, затем снова на молодого друга. - Скажи, Сергей, только откровенно, без патетики: ты искренне веришь в наш бишофит? Не зря ли возимся?

- Верю.

- Надежда - бог грядущих дней. - Метанов надел очки, приготовившись читать мало утешительную телеграмму.

Небрежно взяв ее у директора, Семен Семенович откашлялся и сел с раскрытым ртом и отведенной в сторону левой рукой в ораторской позе. Сергей, приготовившийся слушать, прикрыл окно, насторожился, но так ничего и не услышал. В недоумении повернувшись к Метанову, он увидел его набирающим какой-то номер телефона, а телеграмма, топорщась от клейстера, встала дыбом на краю стола и стойко сопротивлялась ветру, старавшемуся сдуть ее на пол. Не обращая ни на кого внимания, Сергей бережно взял жесткую бумагу обеими руками и снова отошел к задернутому снизу окну. Прочел. Положил телеграмму на стекло метановского стола, разгладил ее и прижал с уголка стаканчиком с резьбой, чтобы ветер не унес.

- Наш бишофит и должен быть лучше немецкого, - сдержанно и удовлетворенно проговорил Сергей Брагин. - Ведь наш-то... уроженец Кара-Богаза, который один на земном шаре!

- Не надо утрировать и принимать всерьез! - шумел у телефона Метанов, зажав рукой трубку. - Все это скидки на молодость туркменской химии. Поблажки!..

Обиженный этой словесной кислятиной, Сергей выхватил телеграмму из-под стаканчика и вслух прочел добрую весточку с Ферганского химического комбината, куда они послали первую партию своего бишофита. Узбекские химики тоже радовались, что в сравнении с заграничным, немецким, бекдузский бишофит оказался лучшим. Ферганцы просили срочно сообщить, какой заказ могли бы принять добытчики Кара-Богаза?..

- Ну, и сколько же, Сергей Денисович, мы сможем поднять? - спросил Чары Акмурадов.

- Сейчас приток небольшой, - откровенно признался Сергей Брагин. - Но заявку можем дать очень серьезную, будем поставлять бишофит. У нас уже есть вполне современная установка. Главное сделано - получаем бишофит из рассолов.

- Собираемся получать, - Метанов продолжал куда-то безуспешно названивать, и делая это усердно, он в то же время горячо поддерживал разговор. - Вы, Сергей Денисович, сами же говорите, что девиз у нас пионерский: твори, выдумывай, пробуй!.. Так? И установка ваша больше похожа на духовой пистолетик из камышины, в которую ребятишки заряжают арбузную кожуру. Где же ваши звонкие шпоры времени?..

- Проба пробе рознь, Семен Семенович! - ответил Брагин. - Бишофитная установка, сделанная без широковещательных реклам, без всяких, как говорят музыканты, форшлагов, сразу же помогла нам открыть животворный родник. А вот другие пробы... трубопровода, "горного цеха", сифонных установок для садки мирабилита и еще кое-что - для нас как бы вместо водолазной обувки со свинцовыми подошвами. Дает нам устойчивость, чтобы держаться в погруженном состоянии!..

- Старая притча и как она не надоест! - у Метанова на высоком, выразительном лбу морщинки до того плотно сжались, что слились в синеватую опухоль. Он бросил звонить, переключился на зажигалку, которая тоже перестала высекать искру. - И так вы, Брагин, всякий раз переходите на личные выпады! Бишофит нужен, но не ложкой снятая пеночка; деловой, устойчивый бишофит для крупнейшего в стране Ферганского комбината. На телеграмму отвечать надо трезво, без ложных заверений. Так, Чары Акмурадович?

- Ответ я уже приготовил.

- И какой же, любопытно? - Семен Семенович, наконец-то, засветил зажигалку. Задул ее и снова зажег. - Соблазн велик, но по одёжке и протягивай ножки!..

Сергей Брагин молчал, но именно к нему обратился Акмурадов:

- Как бы ты, Сергей, ответил ферганцам?

- Дадим бишофит. Не отступим. У нас его будет много. Пусть ферганцы рассчитывают на наше рабочее слово.

- О, великий романтизм! - сожалеючи проговорил Семен Семенович. - Буря и натиск! То воитель вы, а то рыцарь на час. Восторженное настроение посещает вас, Сергей Денисович, не надолго. Сейчас обещаете, а потом сомнения. Самовар-то ваш пеной давится! С новой установкой тоже возня.

- Но зато дело с бишофитом твердое, жизненное, оправданное. И мы уже пополняем народную копилку. Да и за свой небывалый самовар мы не боимся! - от сказанного Брагин не желал отступать, и своей иронией Метанову не удалось его сбить. Но Сергея беспокоило не это словопрение, а молчание Чары Акмурадова, до сих пор ничего не сказавшего о своем решении.

- На дохлых тюленей опять надеетесь, Сергей Денисович? - вспомнил старую историю Метанов. Ничем он не гнушался и не брезговал, когда хотел обезоружить противника в споре. - Галургия наша вряд ли раздобреет от тюленьего жира! На падаль не надо полагаться, лучше уж браконьерство. Не так ли? А впрочем, это оригинально, бесподобно! Какая изысканная рецептура!.. Вы, Брагин, тоже пытаетесь сделать открытие и получить право на патент. Дерзайте, ныне ободренны!..

Сергей Брагин был удивительно сдержан и тактичен, почувствовав, что противник пускает в ход издевки и подталкивает на открытый скандал. Он понимал, что Чары Ак-мурадов надеялся на него. Приневолив себя к вежливому ответу, Сергей сказал:

- Вы находите, Семен Семенович, что это действительно открытие? Тогда не поможете ли с Игорем Завидным оформить мне свое авторство?

Наступившая пауза напоминала предгрозовое затишье. Чары Акмурадов дал Метанову возможность закурить, собраться с мыслями, но опередил его в разговоре, положив на стол телеграмму.

- Пишите, Семен Семенович, наш ответ ферганцам, - попросил он главного инженера. - Будем поставлять бишофит. Да не смотрите так трагично... Пишите, что мы ждем солидный заказ!..

В кабинет вошел Байрам Сахатов, парторг комбината, и за разговором сначала никто не обратил внимания на то, что же он держал под мышкой и в руке, А когда увидели, то все трое в недоумении переглянулись. Сахатов принес картонный блин с магнитофонной лентой, деревянный кубок и мешочек с землей. Ничего не говоря, он остановился около порога, и худощавое лицо у него было торжественным и печальным. Метанов оторвался от телеграммы, но только для того, чтобы встряхнуть под столом авторучку. Попробовав перо на ногте большого пальца, Семен Семенович взглянул на директора и мучительно стал дописывать обязательство на поставку бишофита. Появление парторга Сахатова он хотел было использовать для продолжения дискуссии на больную тему, но по взгляду Чары Ак-мурадова понял, что надо сначала дописать телеграмму, а потом уже затевать разговор. Сергей Брагин решил, что Байраму Сахатову требуется помощь, и подойдя к нему, хотел взять целлофановый мешочек.

- Не трогай! - внушительно предупредил его Байрам, вытянув свою длинную руку так, что Сергей при всем желании не смог бы завладеть таинственным мешочком. - Возьми сначала голоса... Не запутай. Не клади. Держи осторожно!..

Все знали, что парторг только что прилетел из Красноводска, куда его вызывали в горком партии по тем же вопросам опытной установки и машинного сбора сульфата. Но вместо того, чтобы до заседания партбюро рассказывать о своей поездке, Байрам Сахатов, явно чем-то озадаченный и как всегда сдержанный, обдумывающий что-то и готовый сообщить какую-то новость, возился со странным набором разнородных предметов. Вид у него был важный, взволнованный. Парторг бывал иногда очень неугомонным и часто проявлял себя с какой-то неожиданной жизненной стороны, поражая всех жизнелюбием и выдумкой.

- Не перепутай голоса, Сергей! - просил он в какой уж раз.

- Что это за кубышка? - спросил Сергей, пытаясь дотронуться до красиво выточенного кубка. - Клади на стол и говори, что принес!

- Нельзя класть! - с беспокойной живостью ответил Байрам Сахатов. - Это - как факел! Здесь не просто земля, а огонь сердца... большая человеческая жизнь!..

Интерес у Сергея перешел в нетерпенье, которое и толкнуло его на поступок, если не детский, то не совсем приличный: Сергей дотянулся до руки Сахатова и силой опустил ее к столу. Но и после этого парторг не выпустил из рук то, что так бережно держал и не решался никому доверить. Первому все же он доверил Сергею Брагину.

- Возьми, - сказал Байрам Сахатов с трепетным предостережением. - Не клади... В руках держи. Чувствуешь, Сергей, что это?..

- Не пойму.

- Это горсть земли с могилы героя Валерия Рылова.

Но и после этого не поверил Сергей, что это действительно так. Неужели это от их земляка Валерки Рылова, весельчака и спортсмена, молодого геолога, сына карабогаз-ского искателя?.. Паренек из Бекдуза, Герой Советского Союза Валерий Дмитриевич Рылов погиб в бою с фашистами на литовской земле и похоронен в Римше, на кладбище, в самом центре селения. И вот земля оттуда... Черная, влажная, с неувядшими травинками.

- Из Литвы? И еще свежая, пахучая земля, - не верилось Сергею. - Как ты добыл, Байрам?

- Друзья привезли, - сказал наконец новость Сахатов. - У нас же сейчас гости с берегов Янтарного моря! А вы и не знаете. Ночью приехали, когда вы на озере стреляли по своим теням...

Сергей взглянул на Сахатова: всерьез ли он насчет теней? Не похоже, чтоб смеялся.

- Сестра нашего Валерия увела гостей к себе. Захватила всех сразу Ирина Дмитриевна и не выпускает из дома. Насилу вот это выпросил. - От этой новости люди как-то вдруг подтянулись и насторожились, а текущие дела на какое-то время стали обсуждаться не так крикливо и суматошно.

- И ты до сих пор молчал! - серьезно упрекнул Сахатова директор Чары Акмурадов.

- А гости не похожи на циркачей. Без афиш и фанфар приехали, - не обижаясь на упрек, ответил Сахатов. - С аэродрома без провожатых сразу нашли дорогу к своим родственникам.

- Да, эти литовцы теперь самые ближайшие наши родственники! Крепче такого родства не может быть на свете, - Чары Акмурадов потрогал небритый подбородок, посмотрел на других.

Под стать ему своей щетиной был только Сергей Брагин, совсем одичавший за время аварии. Он хотел побриться в обеденный перерыв. И только Метанов, хотя и провел вместе с ними ночь на колесах, был свеж, готов к любому приему. Про Байрама Сахатова - высокого, с длинными, зачесанными назад гладкими волосами, чуть приспущенными висками и спокойным, осторожным лицом; про молодого парторга, недавнего лаборанта, выпускника ашхабадского университета и говорить было нечего. У него всегда был вид аккуратного учителя или лектора, хотя он подолгу пропадал на озерах среди сборщиков, на промышленной площадке, около установки "кипящего слоя", в порту, на жилых стройках, в пионерских лагерях. Элегантность и кажущаяся хрупкость фигуры не мешали Байраму Сахатову лезть в самую адскую черновую работу, в производственную толчею. Бывало, что он слишком глубоко уходил и путался в мелочах, в которых без него можно было обойтись. За эту вездесущность и настырность Чары Акмурадов и другие коммунисты нередко упрекали Сахатова, а он в шутливой форме, но вполне резонно говорил:

- Лабораторная работа, как вы решили, не по мне. Вот я и стал подвижником. Зачем ждать, когда к тебе придут: лучше самому пойти к людям и узнать от них нужное, послушать, чего хотят сказать, проведать - о чем их заботы. Не будет халат коротким, если по совету сшит!

Возразить на это было трудно, и все же некоторая несобранность и желание во всё встревать и делать самому у Сахатова были. Освобожденным парторгом он работал немногим более года, набирал опыт и помощников, а отсутствие усидчивости и степенности Байрам с успехом возмещал своей завидной энергией, поворотливостью, твердостью суждений в самых щекотливых вопросах и умением отличать истинных тружеников от болтунов и приспособленцев. Знавший Сахатова лучше других, Чары Акмурадов не случайно упрекнул, подозревая, что тот опять взял на себя лишнего.

- Вместе с гостями ты прилетел из Красноводска? Теперь я догадываюсь, почему им не понадобились провожатые в Бекдузе. - Пожалуй, не зря ворчал Чары Акмурадов, таких гостей надо встречать, если и не речами и барабанами, то и не втихомолку, а всем миром, хлебом-солью. - Узнал хотя бы о их планах, Байрам Сахатович? - продолжал хмуриться директор.

- Вы же туркмен, Чары Акмурадович, - так же серьезно отозвался Сахатов, поглаживая расписную шкатулку. - Гость в доме - превыше всего! Для своей родни - литовцев из Римши - ничего не пожалеем и не скроем.

- И по-русски гостей так встречают, Чары Акмурадович! - поддержал парторга Сергей Брагин. - Стеснять их не надо, а подумать как лучше принять, положено!

- Опять, Сергей Денисович, хотите взять силовым приемом, - нарушил свое затянувшееся молчание Метанов. - Поголовным большинством берете: двое на одного. Я на вашей стороне, Чары Акмурадович! Нельзя допускать произвола под видом радения и энтузиазма. Общественное горение тоже не лишне регламентировать, Байрам Сахато-вич! Мы тут с бишофитом не знаем что делать, в темную играем, а у вас обособленные приемы гостей чуть ли не из-за границы!.. Западных соплеменников, которые отлично знают, что такое высший тон и настоящий сервис, надобно изысканно встречать. И ваш, Сергей Денисович, национальный этикет тоже следует отпускать в меру, когда вступает в свои права истинная цивилизованность. Это своего рода бомонд!.. Я готов помочь, Чары Акмурадович. Очень ко времени оказался среди нас Игорь Маркович Завидный - украшение любого общества! - Семен Семенович прищелкнул пальцами, словно заранее предвкушая свой душещипательный конферанс на этой встрече. - Эх, а не пригласить ли нам на торжества представителя с того света? Это будет сенсация, шик! Послушай, старина, Байрам Саха-тович, давай угостим этих прибалтийцев... представителем иностранной фирмы. Это же фурор!..

Первым возразил сам Байрам Сахатов.

- Наши друзья не на карнавал приехали, и не на смотрины. Они не нуждаются в такой сомнительной приправе.

- Что... разве у нас выводка подержанных грандов? - в том же смысле, что и Сахатов, сказал Сергей. Кивнув на телеграмму, он заметил: - А про бишофит, Семен Семенович, вы свои слова зря в общую разговорную кучу свалили! Об этом у нас особая речь, и темнить тут, как вы справедливо подчеркнули, не следует. Сегодня на партбюро и с бишофитом проясним.

Семен Семенович умел ловить стрелы на лету и пускать их в обратном направлении, но сейчас своим даром он не воспользовался, видимо, решив, что у Братина слишком туго натянута тетива лука. Тем более он не знал, как истолковать напряженное молчание Чары Акмурадова.

- В такое время разве может состояться заседание партийного бюро? - спросил Метанов у всех сразу. - День отдан гостям...

Озабоченность на его лице по этому поводу была столь внушительной, что он для большой убедительности привстал на цыпочки и выглянул в окно, словно гости уже надвигались и следовало побыстрей все поворачивать на улыбчивый лад. Но смотреть-то, оказывается, надо было не в окна, а на дверь, которая отворилась с такой стремительностью и с таким ветром, что бумаги слетели со стола, а люстра закачалась и на плечо Семену Семеновичу упала сонная моль, застрявшая в светильнике с ночи. В дверях появился самый заметный и необходимый в этот день га-лург - председатель завкома Садык Мустафин, пожилой, полный, но очень подвижной и суетливый, гурьевский казах в полувоенной форме. Как всегда с планшеткой, в сапогах, гимнастерке с накладными карманами и не по костюму - в войлочной белой шляпе степняка.

Поприветствовав всех осторожно приподнятой шляпой, Мустафин вошел в кружок, расстегнул планшетку и вынул из нее кусочек медной проволоки.

- Видали? - спросил он почему-то именно у Сергея Брагина.

На первый взгляд ничего особенного в этой медяшке не было, и Сергей осмотрел у проводничка концы: один был блестящий, с острым обрезом, другой - оплавленный, с копченым наростом. Прикинув, к чему бы этот кусочек проволоки мог крепиться, Сергей спросил:

- Для ребят подобрал, стрелять из рогатки?..

- Ах, не узнаешь, Сергей Денисович! - укорил его в недогадливости Мустафин. Он взял у Брагина погнутую проволочку и передал Метанову. - Вам, Семен Семенович, велел отдать Гоша. От него я пришел. Из больницы. Говорит Гоша, что нашел ее в электрическом счетчике у "мангалки" кипящего слоя.

- При чем тут счетчик? - возмутился Метанов. - Не бредит ли этот субъект?

- Аи-аи, Семен Семенович, зачем такая обида? - Мустафин вынул из планшетки узенькую бумажную ленту, исписанную в столбик. - Вот кривая градусов у Гоши. -

Видите - прямая! Нет у него температуры. Врачи даже не верят, а я верю. Гоша не будет обманывать. Он человек правдивый. Если у него эта самая кривая... все время прямая и температура в норме, значит, Гоша правильный человек. И бред ему не нужен, Семен Семенович! Я хотел выбросить эту проволоку, а он вам послал. Пусть, говорит, у вас лежит. Должен найтись хозяин!..

- Если и найдется, то не по своей воле. Теперь понятно... - сказал вдруг непокладистый Сергей Брагин. - Сохранить проводничок все же придется, Семен Семенович! Послано вам лично...

- В категорической форме - лично! - подтвердил Сабит Мустафин. Толстяк все время двигался и вовлекал в движение других: одному что-то давал в руки, другого просил посмотреть на Гошин бюллетень, с третьим о чем-то пошептался у окна, и всем по очереди любезно наступал на ноги. Никого не оставив без внимания, Мустафин задал собравшимся головоломный вопрос: - Кого угощать калиной?..

Первое, что поспешил выяснить каждый из присутствующих: не ослышался ли? И не оговорился ли умаявшийся батыр Сабит Мустафин, который был действительно вездесущим человеком, знал на химических разработках буквально все и всех, потому что около пятнадцати лет работал грузчиком в порту, на ручном сборе сульфата, потом весовщиком, заведовал товарным двором, а председателем завкома избирался пятый раз. Он завсегда был в самых липких делах, как в репьях и, кажется, не было таких вопросов в жизни Бекдуза, которых бы не касался профсоюзный лидер Мустафин. Шумный его приход в кабинет Метанова сейчас всех озадачил: откуда взял Мустафин в пустыне калину?

- А брусникой, случайно, не хочешь нас угостить? - вздумал было посмеяться Семен Семенович.

- Не я, а гости угощают! -Мустафин широко улыбнулся, приготовившись еще чем-то угостить. Скрытничать Мустафин не умел и сразу же проговорился. - И вино выставили на стол, сгущенное очень!..

- Разгулялся ты, Мустафин, не сдержать! - покачал головой Чары Акмурадов. Отвлекшись на минутку от разговора, он передал вошедшей секретарше телеграмму и попросил заказать разговор с Ашхабадом.

- Калину - к общему столу! - предложил между тем Сахатов. - Для гостей и у нас найдется такое, чего они никогда не видывали.

- Простые люди, настоящие родственники! Литовцы уже собрали наш народ на улице. Меня ждут! - Сабит Мустафин обмахивался планшеткой и пятился к двери, чтобы улизнуть, видимо, кому-то чего-то уже наобещав. - Я так и скажу...

- Что ты им скажешь? - остановил его Чары Акмуралов.

- Ничего особенного. Скажу, что вы уже готовы... Пришлось попросить его сесть на диван и посоветоваться сообща, как раскроить день. Гостям по праву отводилось почетное место и основное внимание. Шкатулку Байрам Сахатов поставил на стол, и ее рассматривали со всех сторон, как диковинку. В своем роде это была музейная вещица, которая поражала не только тонкостью, филигранностью отделки, красотой древесного рисунка и какой-то теплой и задушевной тональностью раскраски. Шкатулка была любовно сделана для семьи Валерия Рылова, в память о дорогом человеке и в знак уважения сельчан Римши к своему защитнику, отдавшему жизнь за их счастливую долю. Небольшую толику этой земли с могилы Валерия они привезли с собой, и она будет храниться в этой деревянной шкатулке. У драгоценного сосуда было две ручки и крышечка с янтарем. На одной стороне шкатулки была вычерчена с мелкими подробностями карта Литвы, а на другой - с таким же старанием изображена акватория Каспия и залива Кара-Богаз. Мастер не пожалел сил и душевного жара для отделки драгоценного ларца. Потом выяснилось, что эта дивная мастерица сама приехала к бекдузским химикам. Ее звали Аделе Гадукене. Работала она председателем Игналинского райисполкома. Шкатулка говорила о многом. Не успели ее рассмотреть во всех деталях, как в коридоре послышался шум. В сопровождении ребят в кабинет вошла сестра Валерия Рылова, моложавая, с характерным крупным, скуластым и веселым лицом сибирячки, Ирина Дмитриевна.

- Караул, смирно! - послышался негромкий, утомленный голосок.

К своему удивлению Сергей Брагин увидел во главе пионеров, одетых по всей форме, своего верного дружка Мурада, уже вставшего на ноги после заплыва к острову Кара-Ада. Сергею показалось, что Мурад неузнаваемо повзрослел и ему очень шла белая рубашка с ковровой вышивкой на вороте, тюбетейка и зимние, тяжелые ботинки, видимо, надетые в жару лишь потому, что были совсем новенькими и ядовито блестели. На похудевшем, бледно-желтом лице крупный нос и горящие, черные глаза выделялись особенно заметно и делали Мурада строгим и чуточку незнакомым. Во всей его вытянувшейся фигурке чувствовалась какая-то угловатость, а в глазах недетская суровость и пристальность. На стриженой под машинку чуть удлиненной голове смешно торчали тонкие, оттопыренные уши, а глаза горели волевым, мятежным огнем. Сергей Брагин почувствовал взгляд этих глаз на себе еще до того, как узнал в принарядившемся, худеньком мальчугане Мурада. А когда узнал, и они встретились глазами, Сергей вспомнил сразу же о записке, переданной ему Фалалеем Кийко. Он перечитывал ее несколько раз, но мало из нее понял. Ясно было одно: Мурад, а, может быть и Ковус-ага, хотят о чем-то поговорить... Когда это лучше сделать? Этот требовательный вопрос прочел сейчас Сергей в горящих глазенках Мурада.

- Ирина Дмитриевна, пионерский караул готов для охраны... и встречи с Героем, нашим Валерием!.. Мы, тетя "Ира, обещаем и клянемся!..-Мурад, отдавая рапорт, сначала держал руку по всем правилам пионерского устава над головой, но вдруг покачнулся и взялся за тюбетейку, а потом быстро выправился и взмахнул рукой так ловко и важно, словно в ней была сабля или маршальский жезл. - Пионеры Кара-Богаза принимают Героя в свои ряды!..

Нет, это была не игра и не праздничный ритуал; выполнялся суровый и тяжелый обряд мужества; это была встреча со своим земляком, погибшим и как бы вновь воспылавшим в родном Кара-Богазе, откуда он веселым, самонадеянным и жизнелюбивым пареньком ушел- на войну. Маленькие сограждане встречали Валерия Рылова с почетом и пионерской верностью. Чутких ребячьих сердец в эти минуты как будто коснулось пламя войны; оно испытывало на верность и крепость, закаляло. Ребята держались молодцевато, правда, сказывалась напряженность, ответственность, но они гордились, что именно их послали все школьники и пионеры сопровождать Ирину Дмитриевну, сестру Героя. Мурад стоял от тети Иры по правую сторону, а слева держал недремный караул Васька Шабан, тоже нарядный, накрахмаленный и очень взъерошенный, с облупленным носом и лоснящимися щеками от затяжного купания. Остальные ребята выстроились за ними.

Воинственный вид ребятишек и рапорт Мурада вконец растрогали Ирину Дмитриевну, и она вместо того, чтобы как старшая, на правах родственницы отдавать распоряжения, оперлась на своих маленьких рыцарей - Мурада с Васяткой - и расплакалась... Губы кривились, словно через силу улыбались, а слезы струились по щекам и падали то к Ваське, то к Мураду. Рядом с плачущей сестрой Героя ребята .казались особенно мужественными. Большие и маленькие преклонили головы перед точеной, расписной урной, в которую Сергей Брагин бережно, при общем молчании, опустил землю с зелеными росточками и самоцветами песчинок.

- Караул, готовьсь!.. - Мурад сделал шаг вперед и опустился на колено. Стояла напряженная тишина, хотя и в комнате, и в приемной, и в коридоре собрался народ. Байрам Сахатов взял урну и подошел к Ирине Дмитриевне.

- Тебе, Мурадик... Неси! - сказала тетя Ира и передала Мурадику живую землю.

Расталкивая ребят, к Мураду протиснулся Васька Ша-бан, и с этой минуты до самой школы, куда понесли урну, стал его телохранителем. Правда, не он один. На улице к Ирине Дмитриевне Рыловой подошел Ковус-ага и вместе с ней занял место около Мурадика. Так и шли они серединой бетонированной, залитой солнцем и вычищенной морским ветром улицы, нигде не останавливаясь и не прибавляя шага до новой школы с молоденьким садиком из акаций, серебристого лоха, коренастых карагачей и обрядившихся в зеленые сарафаны старомодных ив.

...Никто не оповещал жителей Бекдуза, и с радиоузла не успели сказать о приезде гостей, а люди по извечной негласной осведомленности потянулись к школе. И лучшей встречи литовским побратимам нельзя было и придумать.

В обеденный перерыв приехали старатели с Семиглавого Мара и с Шестого озера, пришли портовики, приплыли с легендарного Кара-Ада служители маяка... Тихие и скромные гости, притомленные долгими путями-дорогами в затерянный Кара-Богаз, приунывшие было от жары, вдруг оказались в таком водовороте, что забыли про усталость, перестали обращать внимание на липкий, нагретый ветер, от которого не было спасения. Поначалу литовцы держались вместе, но скоро, гостей разъединили, и у каждого из них оказалось свое тесное и шумное окружение. В поселке химиков уже знали, кто именно к ним приехал. Об этом передавалось изустно, по самому надежному - беспроволочному телефону. В центре внимания была медлительная и внимательная ко всем, светлоглазая и густобровая Аделе Гадукене, стоявшая во главе крупного литовского района. Серьезная, скупая на улыбку Аделе ни на шаг не отходила от сестры Героя, растерянной и суетливой Ирины Дмитриевны, с которой она подружилась давненько. Они переписывались, обменивались посылками. Закадычными подружками стали их дочки: Римма и Лида. В прошлом году химики Бекдуза гостили в литовской деревушке Римши, Ирина Дмитриевна стала там дороже родной сестры, у Аделе ее приняли как члена семьи.

Сейчас среди делегатов литовских крестьян была Евгения Булатовене, директор средней Римшинской школы, носящей имя Валерия Рылова, и главный врач больницы Бронислав Балычавичус. В школьном мирке и гости и свои поступили полностью в подчинение к пионерам. Главными распорядителями здесь были ребята из класса Мурада и Васьки Шабана, именно того класса, в котором учился Валерка Рылов. Во время переклички каждый день здесь звучало:

- Валерий Рылов!.. Лучший ученик класса отвечал:

- Гвардии старший сержант Валерий Рылов погиб смертью героя в борьбе с фашистскими захватчиками при освобождении литовской деревни Карлы...

Навечно занесено его имя в списки учеников школы. Здесь есть его парта. Его ученические доспехи. Его уголок, и в нем - портрет... Из рамочки смотрит живой Валерка. Узколицый. Стриженый, с широко расставленными глазами и упрямо сжатыми в одну линию тонкими губами. На нем темная рубашка с застегнутым воротом... Глядит он внимательно и вопросительно, как будто ждет от людей какого-то ответа или подтверждения тому, что он не зря отдал жизнь, что людям хорошо живется и они помнят его, Валерия Рылова... И люди задушевно отвечали ему: ты не забыт, Валерий! И жизнь свою отдал не напрасно: кто кончил жизнь геройски, начал свое бессмертие...

Мурад поставил сосуд с живой, проросшей землей перед портретом. В незатейливом классном уголке как будто вспыхнул светильник, наводивший на всю обстановку и на строгие лица людей грустную торжественность. Те, кто был старше годами, вспомнили военную грозу, родных и друзей, не вернувшихся домой, но оставивших свой вечный след на земле. У ребят в эти минуты с особенной остротой пробивалось чувство ответственности за свои поступки и дела, и осмысленное уважение того, что совершали их отцы и старшие братья. Пожалуй, именно в такие минуты зарождались те могучие истоки гражданской и боевой преемственности, которые питали силы нашего народа и нашей советской державы. Здесь не было ничего показного, притянутого, специально состроенного. Сама жизнь породила эту встречу литовских и туркменских тружеников у школьной парты, портрета Героя и около самодельного кувшинчика с горсткой родной земли, взятой из грузного могильного холмика.

Из окна школы был хорошо виден суровый, гранитный остров Кара-Ада - нерукотворный памятник богатырям октябрьских бурь. Славные революционеры в эти минуты тоже были рядом, они будто несли почетный караул у горки цветов и кувшинчика с прахом... Среди собравшихся их представлял участник тех мятежных событий, каспийский таймунщик Ковус-ага. Прослышав о приезде гостей, старик принарядился в красную атласную рубашку с черными тесемками и солдатским ремнем, надел высокий черный тельпек, темно-синие, армейские диагоналевые брюки с кантами, и слежавшиеся, долго неношеные, со сплющенными голенищами сапоги. Крупное лицо с выразительным носом, внушительный рост и могучая, иссиня черная борода делали Ковус-ага самой заметной и колоритной фигурой среди гостей и своих. Это замечала не только растроганная Анна Петровна, пришедшая сюда вместе со своей семьей; столичный литератор Виктор Пральников, часто обращавшийся к Сергею Брагину и Чары Акмурадову, не сводил глаз с Ковус-ага. Долго и старательно искал он старика, и вот повстречал в такой обстановке, где Ковус-ага казался олицетворением живучей связи времен, событий и поколений; могучий яшули с Каспия представлял как бы всю туркменскую землю и свой народ. И лучшего представителя, казалось, не могло и быть. Каспийский партизан, помощник революционеров с острова Кара-Ада, подвижник неистового Кара-Богаз-Гола, он завоевал эту землю, сокровищный край, и твердо стоит на жизненной боевой высоте. Старый рыбак знал умного, чуть заносчивого, но уважительного Валерку Рылова, провожал его на войну и сейчас склонил голову перед горсткой земли, политой его кровью... Ковус-ага имел право сказать своему Мураду и его друзьям, пионерам Бекдуза, а вместе с ними и взрослым, а себе - первому:

- К борьбе за ленинское дело - будьте готовы!

На слова каспийского таймунщика откликнулись дружно:

- Всегда готовы!

Услышал Ковус-ага в клятвенном хоре голос Сергея Брагина, и ему захотелось быть рядом с Сергеем. Тот, словно угадав желание старика, подошел сам; и теперь вместе Сергей Брагин и Ковус-ага повторили:

- Всегда готовы!..

К бородачу Ковус-ага подошли гости. Скрестив руки на груди и поклонившись, Аделе Гадукене растерянно сказала:

- Какие сильные вы... на Кара-Богазе! Спасибо, папаша, за такого удальца! Валерий Рылов стал нашим родным сыном. - Взяв Ковуса-ага за руку, статная и красивая литовка ласково заглянула ему в натруженные морем и жизнью глаза, прошептала. - Приезжайте к нам в Римшу. Постоим рядом с Валерием... Погостите у нас... Увидите край наш и полюбите!

Молчаливый и торжественный Ковус-ага вдруг разгладил свою бородищу и порывисто обнял литовскую молодуху, крепко прижал к груди. А две слезинки, соленые, как морские брызги, оброненные стариком в бороду, пожалуй, никто кроме Анны Петровны не заметил. Пристально следила она за своим капитаном, и все время проталкивалась к нему поближе.

- Рано к себе приглашаете, - улыбнулся Ковус-ага. - Сначала посмотрите, как мы вас примем!

- Посмотрели! От нас ничего не скроете. Мы - как дома! - тоже улыбаясь, живо ответила Аделе.

- Право гостя - право бога... говорили старики! - Ковусу-ага нравилась бойкость светлоглазой и румяной литовки.

- Э-э, я знаю и другое у туркмен: незванный гость на мягкое не сядет. Так? - Аделе снова заглянула в глаза старика, добрые и ласковые.

- Вас мы давно к себе звали, за вами в Литву наши джигиты ездили!..

- Спасибо, отец, кто от сердца зовет, того к себе приглашай! Так у нас говорят. Приезжайте к нам!..

Ковус-ага хотел побыть с ребятами и поддался их уговорам повезти гостей на каменный скирд Кара-Ада. Яшули попросил Чары Акмурадова помочь в этом. Но, оказывается, гостей пригласили к себе озерные добытчики сульфата, и уже прислали автобус. Ребятам была обещана поездка на остров завтра. "Пожалуй, это к лучшему, - подумал Ковус-ага, - надо обязательно поговорить с Сергеем". Но сделать этого не удалось. Из школы, как только проводили гостей на Шестое озеро, Чары Акмурадов, Сахатов и Брагин с Мустафиным уехали на бишофитную установку. Помчались они вслед за телеграммой, только что отправленной ферганским химикам.

Летучая сходка, стихийно вспыхнувшая в перерыв, была первой встречей гостей и бекдузцев. Вечером в клубе должно было состояться настоящее чествование желанных гостей - побратимов.

Из школы почти все разошлись, и в классном уголке, около пожелтевшего, но не потерявшего своей живости портрета, источавшего свет солдатского бессмертия, стало тихо. Здесь остались одни ребята, а с ними Ковус-ага. Парторг Байрам Сахатов попросил его сказать вечером гостям из Литвы несколько слов... О чем? Пусть старый партизан, каспийский бунтарь и старатель сам решит. Лучше всего можно было думать около солдата, смотрящего с сыновней доверчивостью и гордым спокойствием воина, которого не страшила пуля и смерть, а теперь не пугает забвение: глухая плесень безвестности никогда не коснется его имени. Герой будет жить всегда. Остался вместе с Ковус-ага и Мурад. Ему предстояло на пионерском сборе рассказать о подвиге вот этого остроносого, упрямого и, кажется, чуть холодноватого и самолюбивого человека в солдатской гимнастерке, переступившего через порог этой школы в бессмертие... Мурад не раз слышал это громкое и студеное слово, и думал сейчас, как он произнесет его перед ребятами и что подумает в ту минуту?.. А может, бессмертия и не бывает, а есть добрая память и уважение людей! Остальное все земля берет... Вот она - земля в кувшинчике. Сильная, родимая, заряженная силой жизни земля. На этой земле Валерка в последний раз видел солнце и ушел в нее... А вот его живое лицо. Он всегда будет жить в памяти людей, и это самое главное. Все это надо обдумать. Сейчас, пока нет ребят и взрослые работают - машинами и лопатами сгребают серебристый порошок, чтобы лучше зеленели поля, чтобы было больше гладких и белых тетрадей, увлекательных книг, энергии для космических кораблей... Пока в порту, где когда-то Валерка ловил бычков и кильку, грузили сульфатом корабли... Пока мамка, Анна Петровна, в лаборатории разливала по колбочкам пробу рапы из подземных колодцев... Пока на острове Кара-Ада готовили маяк к ночному дозору... Пока отец, Ковус-ага, вспоминает про то, как они топили колчаковский транспорт и рубились с басмачами, потом строили фелюгу, чтобы проникнуть в Черную пасть, в тайник залива, а потом плыли от Каспия к стенам Московского Кремля на таймунах... Да, надо все обдумать, пока не вернулся с приисков Сергей Денисович, которого с нетерпением ждал Мурад; надо было вспомнить, как это было у Валерки

Рылова, когда он свой подвиг совершил. На такой подвиг, пожалуй, решился бы и он, Мурад! А для начала он сделает к нему первый шаг, доплывет до острова Кара-Ада...

Мурад не по писанному, а со слов жительницы Римши, литовки Аделе, от тети Ирины и фронтовика, приезжавшего в Бекдуз, так много узнал... Командиром отделения связистов был Валерий на фронте. Однажды полк форсировал Западную Двину. С тяжелой катушкой и телефоном Валерий первым бросился в реку. Рвались снаряды и мины, пули вжикали как мухи-журчалки. Они искали смельчака, витали рядом, а Валерка все плыл, подталкивая впереди себя крохотный плотик. Валерка был ранен, но плыл... Вот и берег. Ползком, еле волоча раненую ногу, он установил связь с командным пунктом, и наша артиллерия начала громить вражеские укрепления. Обеспечивая связь, Валерка с товарищами вели огонь по врагу. Несколько раз провод рвало минами и снарядами. Валерка взбирался на крутояр, тянул провод руками и зубами, но не давал молчать телефону. Враги искали телефон самолетами, снарядами... и бомбили. Зелененький ящичек телефона был опасен для них. Связь поддерживал полуживой, истекающий кровью Валерий Рылов. Он помог полку не только форсировать Западную Двину, но и занять важный плацдарм, обеспечивший наступление наших войск.

В этом бою отличился не один Валерий, лихо дрались и его друзья. Развертывалось стремительное наступление, и гвардейцы безостановочно рвались вперед. Еще много было на пути к победе боев, еще не раз Валерий покажет свою ратную удаль, пока... осколок танкового снаряда не сразит карабогазгольского парня на литовской земле, на окраине живописного селения Карлы, неподалеку от сарая, в котором находились раненые советские воины и жизнь которых спас Валерий. Сам он получил больше десяти ран, и умер, когда осколок попал в голову. Погиб воин, но не умерла вместе с ним солдатская слава. Через шесть дней после его гибели 22 июля 1944 года в газетах был опубликован Указ о присвоении парню с Кара-Богаз-Гола Валерию Рылову звания Героя Советского Союза.

... Пока взрослые на озерах собирали урожай, а краны-верхогляды в порту загружали сульфатом трюмы кораблей, пока не проснулась ребятня в лагере и нежилась в прохладе пионерского терема на берегу Каспия, Мурад смотрел на портрет солдата 'и записывал в тетрадку все, что знал о его жизни и подвиге. Мурад расскажет об этом друзьям. Тетя Аделе сказала, что она прочтет стихотворение литовской кружевницы Марии Чепуленене о подвиге Валерия, а по радио будут передавать запись выступления колхозников и пионеров Римши, и литовские песни... Мурад знает, что и как рассказывать, он мысленно ставит себя рядом с Валерием.

- Папа, а я так смогу? - Серьезно, волнуясь чуть ли не до слез, спрашивает парнишка у Ковуса-ага.

Старик долго молчит, он не хочет бросать слов зря. И Мурад с трепетом ждет, что он скажет. Наконец, Ковус-ага поднимает голову, оглаживает бороду и обнимает сынишку.

- Сможешь. Только всегда готовь себя к этому. Всегда! Требуй от себя с каждым днем больше. И верь в свои силы, орленок!..

Мурад крепко прижимается к Ковусу-ага. Он верит ему, верит в себя.

Гудит пароход. Не прощается, а дружески предупреждает людей и море о своем выступлении в трудный путь. Гудит грозно, властно, чтобы все знали: пароход выходит в море. Ковус-ага повернулся лицом на звук гудка, встрепенулся.

- Пойдем, Мурад, - проговорил он, оправляя рубаху и надевая тельпек. Старик взглянул на портрет Валерия Рылова, на устоявшийся в уголке кувшинчик с земной плотью и взял Мурада за руку. - На пристань пойдем. "Степан Шаумян" двигает!.. И провожать и встречать его положено.