К морю они пошли не улицей, а через садик с акациями, сафорой и туйками, по морскому чистому игольчатому песку с ракушечной крошкой. Не верилось, что в такой сыпучке могут расти деревья, у которых нижние ветки кое-где торчали прямо из сугробов. Вокруг было солнце с песком пополам... Несмотря на зной и невзгоды, зеленые воители выживали, отбивали у песка и ветра пологий морской берег. Приезжие удивлялись этому, а старожилы рассказывали, как из этого морского угла, из Бекдуза доходили до самой Москвы и выходили на выставках в чемпионы сочные, душистые дыни и пудовые арбузы.

Кара-Богаз мало видеть. Его надобно знать. С этой целью и осматривал чуть ли не каждое деревце в школьном саду Виктор Степанович Пральников. Впрочем, это не помешало ему заметить Ковуса-ага, едва старик покинул ребячье царство и вышел на воздух. Но и тут Пральников чуть было не упустил Ковуса-ага. Думая, что старик пойдет в поселок, в сторону своего дома, Виктор Степанович свернул на главную аллею, но Ковус-ага шел через гаревую дорожку и прямиком, сквозь живую изгородь подрезанной маклюры направился к пристани. Мурад заметил ашхабадца, но тоже не остановился, поспешил за отцом и скрылся за колючим штакетником. Догадываясь, что они торопятся на пристань, Виктор Степанович постоял перед небольшой статуей первой туркменской пионерки Эне, обогнул беседку, баскетбольный щит и зашагал на шум моря.

Всплески волн за кустами лоха и деревьями помешали Пральникову услышать негромкий окрик редкого посетителя школьного сквера. Оглянулся он, когда совсем рядом услышал шарканье ботинок и сопенье разомлевшего иностранца.

- Алло! В такую жару бегать надо медленно, - проговорил он с укоризной, хотя сам шел удивительно быстро. - Я хотел спросить у вас, милейший, про эти деревья. Какая будет у них порода?

Виктор Степанович был уже знаком с заезжим торгашом по гостинице и встречал у директора комбината Чары Акмурадова. Он приветствовал гостя наклоном головы и, остановившись, проговорил:

- А какая порода деревьев вас интересует?

- О, я ищу не сандаловое дерево и не самшит, который есть из семейства буксовых. Я не собираюсь делать скрипку, как великий мастер Страдивариус или Гварнери. - Иностранец держался свободно, но без фамильярности, с соблюдением чувства такта и некоторой дистанции. - Мне нужен ваш сказочный... саксаул. Это не он есть? - иностранец подтянул к себе жидковатую, но крепкую ветку тамариска.

- Нет, это не саксаул, - решил помочь негоцианту Пральников. - Саксаул ни с каким деревом не спутаешь.

- О, как дороги для памяти дикие достопримечательности! А когда к этому примешиваются еще и причуды!..

-- Какие же причуды у вас могут быть связаны с саксаулом? - заинтересовался Пральников.

- Вы все равно не поверите. Мы, иностранцы, для вас все изверги, тираны, чудаки. Мы ничего не любим, кроме золота. Пусть будет так, но я хочу увезти из Кара-Богаза немного саксаула.

- Это не трудно сделать, но зачем?

- О, я обещал своей подруге сделать настоящий шашлык... на саксауле! Она знает, что нет на свете ничего лучше такого шашлыка. Вы литератор и можете меня понять. Чтоб и она со мной мысленно побыла в Каракумах, я привезу ей саксаул. В его дыму поджарю альпийского барашка! Поверьте, леди оценит это, а её внимание стоит хороший бизнес! Такой для нее утонченный сюрприз. Из Африки я привез ей очаровательный зуб аллигатора и кусочек шкуры питона на ридикюль... Из Египта вывез редкие ценности для своей коллекции: две умопомрачительных голубых бусинки из мастаба - древней гробницы какого-то жреца. У вас в Туркмении есть и текинские ковры, и ахалтекинские кони и еще кое-что из природного... Сульфат для нашей фирмы я уже приобретаю. Отличное у вас сырье, золотой край. Через протеже мне добыли ковровую сумочку!.. Но мне еще чего-то хочется, не казенного, а экстр аваганте!.. И я надумал саксаул.

- У вас изысканные запросы,- довольно пассивно поддержал разговор Пральников. - Больше ничего вас не заинтересовало?

- Торговля всегда останется скучной коммерцией, а экзотика - мое увлечение. Я видел вашу туркменскую мадонну в гипсе, которая есть первая пионерка. Видел страшный остров Кар-ра-Ада! Камни. Змеи. Кости...

- Для нас Кара-Ада не только мрачные скалы! - горячо возразил Виктор Степанович. - Это - суровый памятник, всегда посылающий людям живой свет. Остров Кара-Ада олицетворяет нашу борьбу, ее великий смысл и светлую память о творцах Октября!..

- О, я понимаю, туркменские карбонарии!.. - с пафосом, в котором улавливалась скрытая ирония, произнес странствующий бизнесмен. - О, это есть каспийские пирамиды фараонам революции!.. - довольный этим экспромтом, иностранец улыбнулся, впрочем, весьма осторожно, помня о своей дипломатической визе. - О, свет маяка с опасного острова Кара-Ада я не возьму для своей фирмы! Я беру на экспорт, как две египетских бусинки из мастаба, две маленьких фактуры саксаула из ваших джунглей... О, Кара-Ада!.. Ад-да!.. у мрачного Данте нет такого ада... Кар-ра-Ада!..

Это восклицание вырвалось у красивого, надушенного итальянского купчика в тот самый момент, когда они вышли из школьного садика со скульптурой юной туркменки Эне, смело боровшейся с врагами молодой Советской власти. Покинув кленовый подог, Пральников и гость сразу же оказались на морском волнобое, у пристани. Из синей, волнующейся пучины поднималась каменная твердыня острова.

- О, Кара-Ада!.. - повторял иностранец, когда они подошли к стоявшим на пирсе бородатому Ковусу-Ага в кумачовой рубахе и бледнолицему Мураду.

Тяжело и ворчливо, как бы нехотя разминаясь, от причала отваливал "Степан Шаумян". На пристани было немноголюдно. Ковус-ага с парнишкой, провожая судно, сначала шли по берегу, потом ступили на бревенчатый настил и продолжали двигаться параллельно пароходу до самого крайнего бревна, пришитого к сваям железными скобами. Не глядя под ноги, шагая твердо, уверенно, старик и курил, и переговаривался знаками с моряком на пароходе. У шаткого перильца Ковус-ага остановился, вдруг захохотал и погрозил своему собеседнику кулаком.

- Подол опустится, а... срам в глазах останется! - крикнул старик, видимо, не решаясь передать знаками сокровенный смысл этой весьма фигуральной поговорки. - Понял?.. Попутного ветра. Хош!..

Ковус-ага оглянулся на берег и увидел иностранца, а с ним ашхабадского гостя.

- Пап, а дяденька с парохода опять тебе машет, - дернул отца за рубаху Мурад.

- Этот разговор боцман заводит уже не к делу!

- А о чем он говорит, пап? - полюбопытствовал Мурад.

- Старый спор. -Отмахнулся от парнишки старик.- За бакенщика Кийко меня ругает. Зря, говорит, к нему придираюсь. Наверно, Кийко и не плохой человек, но скрытый и землистый какой-то! Не даром говорят: бойся бабу крикливую, а мужчину - молчаливого!..

- Бакенщик? - Мурад вздрогнул и вцепился старику в плечо. - У него рука в керосине и волосатая. Он ведь такой?..

- Чего ты испугался? - спросил сынишку Ковус-ага, но как ни добивался, ничего больше не вытянул от побледневшего и замкнувшегося в себя Мурада. - Ну и молчи, посапывай: хоть и сопливый нос, да свой!

Закадычный друг старика, бакинский боцман Пинхасик, с которым они дружили с юности, перестал кривляться и паясничать на корме судна: он увидел, как Ковус-ага вступил в разговор с подошедшими к нему людьми.

- Попутного ветра, - еще раз прошептал Ковус-ага.

Уменьшаясь и словно впитываясь в синюю даль, "Степан Шаумян" уходил в море. Таял он на глазах, и то, что несколько минут назад было явью, быстро становилось только памятью; и чтобы представить себе толстого боцмана с обветренным лицом, в круглой фуражке и разглаженной форменке, Мураду уже приходилось напрягать свое воображение, память... Он наморщил лоб и сжал кулачки: он был недоволен своей памятью... Ему почему-то вдруг стало жалко расставаться с добродушным, хотя и крикливым толстяком, которого на глазах поглощало расстояние и время. Рядом с ним Мураду было куда приятнее и интереснее, чем с холодно-блестящим беззаботным и пахучим иностранцем, который казался каким-то липким и ядовитым. От этого чувства Мурад никак не мог отделаться; учтивый, улыбчивый вид подошедшего иностранца сначала бросил его в дрожь, заставил побледнеть и ухватиться за руку Ковуса-ага, и хорошо, что ни отец, ни другие не заметили его внезапной ярости, и он сумел оправиться от какого-то испуга. Если Мурад и не принимал участия в разговоре, то следил за его накалом и вспышками. Вскоре разговор коснулся его, и Мурад стал как бы в центре внимания. Произошло это после того, как Виктор Пральников начал расспрашивать старика про оставшихся в живых пленников острова Кара-Ада, которых спасал партизан Ковус-ага, а потом сопровождал до Красноводска... Для иностранца упоминание о змеином ковчеге оказалось неприятным, и он отошел от старика, приблизившись к безобидному мальчугану с красным галстуком.

- О, ты настоящий агит-картинка! - залепетал иностранец. - Теперь я буду знать, с кем общается наш Джанни Родари. Прелестный маскарад!.. - и он протянул руку, чтобы тронуть пальчиком пылающий язычок галстука, но взглянув в лицо Мурада, вдруг, словно обжегшись, отпрянул. - О, как можно?!.. - прошептал он достаточно громко, чтобы все услышали: - опять Кар-ра-Ада!.. Как может ходить утопленник? Это - он?.. Тот, который плыл на Кара-Ада. Кто его спас?.. - иностранец смотрел прямо в лицо Мураду и говорил ему же о нем самом, как будто об отсутствующем. - Он... не может больше ходить... Тот синий и холодный, с крабом...

- И я помню! - спокойно, как и полагается духам, ответил Мурад. - И вас, и толстого ужа помню!

- О, Кар-ра-Ада! - взмолился чужестранец, не имея смелости оторвать взгляда от говорящего утопленника. - Как можно: и краб у вас тоже обманщик?..

Подошли Ковус-ага с Пральниковым.

- Хар-рам зада, пакость тоже рядом бывает! - подтвердил Ковус-ага.

Кого ругал Ковус-ага, никто не понял. Мурад боялся, как бы отец в сердцах не наделал чего-нибудь непозволительного в присутствии приезжих. Заметив беспокойство сына, старик перестал ворчать и тихо заговорил с Виктором Степановичем, который тоже старался повлиять на старика успокоительно, отводя разговор от острых поворотов. Но если бы Пральников знал в эту минуту о переживаниях Мурада, он, пожалуй, больше бы тревожился за малыша. Мурад смотрел на торгового дельца озлобленным, но осторожным зверьком. Никто не знал, помнит ли он хотя бы смутно то, что происходило с ним в воде, на лодке, на песке с крабом в волосах? Об этом никому не дано знать, кроме него самого, да и он долго будет вспоминать обрывки кошмарного, смертного сна, в котором многое слилось и перепуталось, но что-то крепко запомнилось; вдруг он признал иностранца и как бы вновь увидел такое, чего, вероятно, и сам гость не удержал в памяти.

- У вас, господа, настоящий химический Клондайк!- иностранец, оправившись от смущения, сел на своего конька. Как не волновала и не изводила его экзотика заповедных уголков земного шара, химические богатства Кара-Богаз-Гола интересовали все же больше, чем звенящий, окостенелый на ветру саксаул. Гость осмелился опять обратиться прямо к Ковусу-ага. - Хотя вы скорее похожи на бога пустыни, чем на химика, все же интересно мне узнать: догадываетесь ли вы об истинных сокровищах залива Кара-Богаз?

- Не только догадываюсь, я здесь хозяин!..

- О, как приятно играть в загадки! - иностранец обрел истинное вдохновение и уже не скрывал того, чем хотел удивить Ковуса-ага. - Вы только мечтаете, а далекие от вас, тонкие специалисты уже точный расчет имеют. Я говорю о специалистах других стран. Вы читаете их рефератории? - Завладев разговором, гость поочередно выбирал себе оппонентов. Не получив ответа насчет рефераториев от старика, он обратился к Виктору Степановичу.- Надеюсь, вы в курсе международной научной информации? Надо полагать, недавно вы видели в американских журналах снимки... ваших родных мест. Этих самых, где мы сейчас стоим. О, как изумительно зафиксирован ваш неприкосновенный Клондайк. Запечатанный под замки залив Кара-Богаз они не только измерили по всем параметрам, но и ловко препарируют!.. Делают точные расчеты сколько и какого химического продукта можно и нужно получать из рассолов и твердого сырья. В проектах они уже настроили вокруг акватории залива заводы и даже комбинаты, перегонные установки, акведуки!.. Вся эта индустрия коллег...

- Акул! - не стесняясь, вставил Ковус-ага. - Мы давно знаем, какие у этих хищников вкусы и как они любят жрать чужое!

- О, бизнес можно делать, не впутываясь в политику, господа! - заграничный делец пытался делать вид, что говорит это всерьез. - Наша фирма готова сотрудничать на чисто коммерческой конъюнктуре. При такой ситуации можно вместе шагать, но надо очень зорко наблюдать за ногами других!

- Друг смотрит в лицо, недобрый - на ноги, - спокойно вставлял свои замечания Ковус-ага. - Одни с неба, на спутниках, как коршуны за нами подсматривают, а другие - низом шныряют, по-шакальи!..

- О, я тоже люблю народный юмор! - деланно засмеялся иностранец. - Ловкий паяц - сильнее короля!

- Да, маскарад бывает очень толковым, -неторопливо говорил старик. - А умного оценишь рядом с дураком!

- О, мы о другом сейчас говорим! Я человек деловой. Мне за службу фирма платит. - Иностранец настойчиво возвращался к своему. - Другие с неба к вам заглядывают. Без всякого разрешения. Мы - из рук в руки хотим!.. Симбиоз. Зачем с неба, зачем со спутника фиксация? Можно - из кармана в карман!..

Ковус-ага вел разговор спокойно и деловито, и Пральников ему не мешал, а лишь следил за всеми перипетиями диалога и подстраховывал старика на всякий случай. Но в этом не возникало необходимости. На последние слова иностранца Ковус-ага ответил:

- Пусть летают и зарятся стервятники! Для Черной пасти это не страшно. Журавль в небе, а силок - на земле. Мы знаем, по каким дорогам летают спутники. Говорят, что они у американцев только на воду могут садиться, а в Черной пасти водица ядовитая: зад разъест.

- О, это... секс!

- Найдем где стервятникам сесть!..

Волны у берега перекатывались с глухим, тяжелым плеском, и на отходе - ухали. Их ворчливый говор был как бы продолжением оборвавшейся беседы на пристани. Налетел ветер с горячей и колючей песчаной крупкой. Иностранец спрятал глаза за щитками темных очков, а рот прикрыл клетчатым платком. Старик взглянул на него и сказал как бы между прочим:

- Да, чем язык короче, тем жизнь длиннее. - Хоп! - торкнул тихонечко Ковус-ага локтем Виктора Степановича. - Верблюда упрекнули за кривую шею: "А что у меня прямое?" - с обидой спросил верблюд. Понять это надо! - Старик отнимал у ветра свою бороду, а тот дергал ее своей беспалой ручищей до боли.

К поселку, на ветер - каждый шел по-своему: Ковус-ага грудью вперед, иностранец - бочком, согнувшись и защищаясь рукой, словно опасаясь удара... А пустыня хлестала беспощадно. Внезапный шквал, сначала порывистый и верховой, набрал устойчивую силу, и помела поземка. Песок бил жесткими струями. Стоило на миг остановиться, и тело теряло равновесие, уступало встречному ветровому напору. Казалось, на ветер можно было ложиться с вытянутыми вперед руками, как на парусину. Иностранец свернул к водонапорной башне, и постояв в затишье, направился к гостинице.

Компания распалась, и тужить об этом не приходилось. Освободившись от дипломатической нагрузки, Ковус-ага без труда уговорил Виктора Степановича навестить их рыбацкий бивак, служивший надежным укрытием при любой погоде.

Мурад не пошел с ними. Надеясь встретить Сергея Денисовича, он побрел по бурлящему песку к конторе. О чем хотел он говорить? В тонкости и сам Мурад не знал: зачем он так настойчиво ищет этой встречи? Ему хотелось посоветоваться с Сергеем Денисовичем... Он начал вдруг что-то вспоминать из своей опасной истории с проплывом и короткой побывки около острова... Что-то ему будто мерещилось, но было и такое, о чем хотелось поговорить со старшими. Он не очень оправился от своего потрясения и ему бы лежать, а он ходил, тянулся к людям... Изо всех сил крепился. Нет, ему нельзя лежать, он должен посоветоваться с Сергеем Денисовичем.

Мурад бредет по песку, тонет в буране, падает, встает и рвется через тугую завесу... Какой бешеный ветер, но и он не может пересилить удушающий зной. Трудно дышать, нет сил вытаскивать ноги из песка... Незаметно для себя Мурад поворачивает к морю и ноги пошли быстрее. Море... Сразу стало свежее. Просторнее. Мурад вдохнул полной грудью и повернулся лицом к острову. Кара-Ада!... Он был в лиловом тумане. Башенка маяка упиралась в небо, и словно покачивалась, а сам остров как будто медленно плыл навстречу волнам и тучам. На маяке вдруг блеснуло какое-то зеркальце; солнечный зайчик побежал по волнам, скользнул по песку и скрылся в песчаном рванье бури. И вдруг этот зайчик осветил что-то в памяти... Мурадик до боли стиснул зубы, зажмурился и вспомнил... Мгновенная вспышка выхватила из тьмы гребень волны с зеленым вихром, потом камешек, расколотый волнами, но не раскрошенный... он распался, когда краб задел его панцирем и, как самосвал, попер на себе тоненькую, слоистую плитку. А рядом с высохшей мумией рака - Мурад увидел тогда след от гвоздя в чьем-то каблуке. И опять - там, тень от скалы словно таяла под солнцем, вмятина от каблука фигурная, как пряник... А еще дальше к скале было что-то белое... И когда белое затрепыхалось, залаяли собаки.. Откуда взялась собака?.. И вдруг от собачьего лая белое пятно пропало... Совсем, как будто его и не бывало... Но ведь было же это белое! Что это такое?.. Зайчик, только что сбежавший с маяка и потерявшийся в песчаном смерче, больше ничего не воскресил в памяти Мурада. Но вдруг снова вспомнился собачий лай, а потом мелькнувшая тень у берега... Когда это было - до краба или после?.. Плавно и тонко выводил ветер свою кантилену. Мурад уцепился слухом за ветровые долгие тяжи. Ведь и тогда - так же сверлил скалу ветер, и что-то скользкое и длинное, как уж, обтекло скалу... А потом-на краю тени появилась Найда, и по дну, в светлой воде около берега опять проползало что-то продолговатое... Опять краб был... и опять каблук мелькнул за камнем... Ага, и очки!.. Было, все это было!.. Но откуда взялась белая, вонючая салфетка на лице и резиновая кишка во рту? И краб с огоньком... Нет, это был уже не краб, а зеркальце у тети на лбу. А каблук с гвоздем и Найда... там, на Кара-Ада ведь были?..

Очутившись опять в своем школьном садике, Мурад не удивился: все время от самого моря его вела сюда мысль о встрече с Сергеем Денисовичем. Он и в садик давеча выходил из школы с тем же тайным желанием встретить его, расспросить о самом себе: дядя Сережа умный, он должен знать... Мурад часто возвращался к этим мыслям, и стал замечать, что когда думал об острове, то вспоминал что-то из своего потерянного кусочка жизни. Подойдя к молчаливой и гордой, смотревшей на него гипсовой пионерке Эне, Мурад остановился. Памятник девочке не был похож на другие статуи. Он не возвышался над живыми людьми как другие. Курносая Эне, в простеньком платьице, помятом ветром, с длинными косами и книжкой, прижатой к груди, стояла на скрещении двух аллей, под густым карагачом. Казалось, она только что выбежала из класса на перемену и поджидала свою подружку. Ростом Эне была не выше девчат, с которыми учился Мурад в одном классе.

Эне словно приглашала к себе друзей, звала их стать рядом, чтобы вместе посмотреть вокруг. То, что увидела чуткая сердцем и непреклонная Эне на заре Советской власти, как свою мечту, теперь сбылось. И вот сейчас, поднявшись на новую ступеньку времени, Эне видела новые дали, новые зори, и в их свете судьбу своих молодых друзей... Мурад подошел вплотную к Эне. Она была ровня ему, плечо к плечу, совсем простая девчонка, которую хотелось дернуть за косу, отнять книжку и заставить бегать по дорожкам садика, помучить, чтоб она не сразу догнала.

- Эне, - тихонько говорит Мурад, - я не буду отнимать у тебя книжку. Не бойся. Мне сегодня нельзя баловаться. Я про Валерку Рылова буду рассказывать ребятам. - Мурад оглянулся и провел по теплому лицу девочки ладошкой. - И про тебя, Эне, расскажу. Тетя Аделе из Литвы и ее друзья должны знать и про тебя.

Песчаный ветер - корявый листодер, - притих, набух от моря влагой и мягко шастал по листьям, проминая зеленый шатер над головой и смывая с личика Эне гипсовый сон.

- Не скучай, Эне, - незаметно продолжал Мурад. - Скоро каникулы кончатся, ребята придут в школу и мы каждую перемену будем с тобой играть. Подожди еще немного, Эне-джан!

- Тоже хочешь памятником стать, Мурад-джан!? Мы с тобой будем вместе, - послышалось нежданно от гипсовой стройненькой фигурки в длинном платьице. - К славе рвешься... Да? Тогда становись рядом со мной, я подвинусь. Нам и двоим места хватит. Слава - она огромная, как солнце. Только смотри, не сгори в ней. Она - жжет, испепеляет, как и солнце!

Колючая ветка, которую Мурад вертел в руке, без труда достала невидимого оракула и огрела его по спине.

- Не дури! - взмолился оракул. - Бо-ольно!..

Добрая Эне сжалилась и прикрыла собой Ваську Шабана.