... За открытым окном - синяя, тяжело колышущаяся стена. Острая, извилистая грань отделяет ее от белесого неба. Страшно, но так любопытно и так хочется смотреть на вздыбленное море, а если захотеть, то до него, пожалуй, можно рукой дотронуться. Волна подбежала к самому окошку и стала выше и песчаного берега, и костлявого громоотвода. Узенькую лодку словно приклеили к морской синеве и она плоско висит над берегом. Нина смотрела на высокое - до самого неба, подвижное море и не переставала удивляться, как эта зыбкая громада не вливается через открытое окно в комнату. Перевесившись через подоконник и зажмурившись, она протянула обнаженную до плеча смуглую руку с длинными пальцами, чтобы дотронуться до водяной стенки. Вдруг явственно почувствовала прохладную массу воды, побултыхалась в ней рукой; посмотрела на мокрые пальцы, залюбовалась янтарными капельками, тихо падающими на толченые ракушки под окном... Потом вскинула голову, чтобы не мешала прическа, и снова посмотрела: перед глазами песок и ноготки ракушек - глянцевые, притупленные ноготки...

- Мелькнуло и ничего нет! - неожиданно воскликнула Нина и села на подоконник, поджав босые, сильные, загорелые ноги с капельками воды на икрах от недавнего купанья. Она громко и озорно засмеялась. - Одно мельканье, видимость... И море над головой, и сухие золотистые брызги, и эти ракушки - чьи-то окаменевшие древние мозги. Этот самый - брагинский черный лебедь - чья-то обгоревшая душа!.. Ничего вечного... настоящего. Кругом одно мельканье... А все эти видения я, наверно, сама выдумала. Слышите, Брагин, Игорь!.. Захочу и ничего этого не будет... Вот кинусь сейчас в эту морскую глыбь, зайду в земной шар... стена упадет и вместе со мной укроет весь свет... Фу, какая дымчатая ерунда!.. Все есть и ничего нет... Мельканье. Какой-то калейдоскоп. Сознание только на мгновенье вспыхнет - и все... А может, все это опять когда-то возродится?!. - Нина захохотала, дергаясь плечами, уткнула лицо в ладони и чуть не свалилась с подоконника. Не будь рядом Сергея, она наверняка слетела бы на пол, хохочущая, отрешенная.

- Ерунда какая-то, Сережа! - твердила она и хохотала до затяжного кашля.

- Возможно, - ответил осторожно Брагин.

- Мимолетность во всем, правда? - продолжала она смеяться заливисто. - Пушинки сна...

- Послушай, Нина, что я рассказываю! - Из глубины комнаты послышался тоже смех, но холодноватый, сдержанный. - Это занятно! Вернулся, стало быть, мудрец... интурист из путешествия и рассказывает друзьям, что он видел в диковинных странах. И что же?.. Оказывается, на знойном острове он обнаружил первобытных обитателей. Как и полагается, все ходят голыми. Райская неприхотливость и ультрабожеская мода. "Совсем без одежды?" - спросил недоверчиво его друг-домосед. Этот маловер, видать, был очень похожим на одного из наших друзей... рационалистов. "- В чем мать родила!.." - отвечал повидавший виды человек. "- Не может того быть! - не соглашался домосед. - Как же так?" "- Да, без единой бретельки..." "-А как же они отличают мужчин от женщин?"

Смеялись все, и громче всех Сергей. На этом Игорь его и подловил.

- Сережа, не кажется ли тебе, что Фома этот неверующий напоминает тебя?

- Сходства не улавливаю...

- И для тебя - самое очевидное, всем понятное нередко кажется загадочным! Без бутафории, Сереженька, ты не можешь... Очевидные истины ты не разумеешь без указателя... святая наивность! И в институте ты поражал нас ею...

- Подкоп? - Сергей подступил с вилкой и бумажной салфеткой к Игорю Завидному.

В тот же миг все разговоры покрыл приятный веселый голос.

- Доблестные галурги, оставьте вашу будничную суетность! Никчемным спором не надо портить чудесную новеллу о мудреце, который не верил в истинность творений природы. - На середину комнаты вышел улыбающийся и выпрашивающий к себе внимания Семен Семенович Метанов. В вытянутой руке он держал бокал искрометного шампанского. - Игорь Маркович, какая прелесть ваша новелла! Расскажи сначала. Только с острым перчиком и без морали. Давайте же, други, на нашем простеньком торжестве отдохнем от моралистики.

Не от хмеля, а больше от полемического возбуждения и нескрываемой радости по случаю нежданного застолья Игорь Завидный был на редкость говорлив и обаятелен. Но разговор его не был беспредметным, и при каждом удобном случае он старался подковырнуть Сергея Брагина. Делал он это на правах гостя и в своем роде - именинника. И опять же больше для Сергея, а не для Нины и Метанова, он вытянул на свет пряную новеллину, позаимствованную у персидского остряка Закани.

- Банальная, бородатая мудрость! - перебила Завидного Нина.- Брось ты, Игорь, старую, как мир, восточную побрехушку! Видно, что она заучена тобой до оскомины и с умыслом.

- Нинель, ты ошибаешься на сей раз, - с наигранной обидчивостью и капризом ответил Игорь. Он театрально вытянул руку и, явно рисуясь, вознамерился снять облитую солнцем девушку с подоконника. - Пока не затвердил, Ниночка, а только разучиваю эту блестящую восточную репризу для своих столичных друзей. Выверяю ее валентность!

- Браво, Игорь Маркович, ты проверяешь на нас, провинциалах, остроту своей светской шпаги! - Нина захлопала в ладоши и привстала на цыпочки, напрягши до предела стройные, будто литые ноги. - Это, пожалуй, действительно остроумно... Завидно, галург Завидный! - сымпровизировала Нина.

Шутка о восточном мудреце спервоначала казалась невинной, но вдруг она обернулась другой стороной и стала обидно двусмысленной. Сергей почувствовал скрытые шипы в этой притче и сменился в лице. Завидный словно ждал этой перемены, начал заигрывать с Ниной. Старший по возрасту и служебному положению Семен Семенович Метанов добровольно и как-то незаметно вошел в роль миротворца. Он серьезно и не без оснований опасался, что молодой ленинградский ученый, Завидный, сотрудник головного института, и друг его - Сергей Брагнн, осевший после учебы в Бекдузе, схлестнутся в споре. На этот раз перепалка затевалась не в кабинете главного инженера, как вчера, а на званом обеде, в доме лаборантки опытного цеха Анны Петровны. Обед был устроен по важному случаю. Именинником на нем был гость, Игорь Завидный. Вчера он получил из института телеграмму: ".. Поздравляем ученой степенью кандидата химических наук"; до своего отъезда из Бекдуза, с промыслов Кара-Богаз-Гола, Завидный решил в узком кругу отметить радостное событие. Особенно приятно и важно сделать это было вместе с однокашниками, питомцами Новочеркасского института, с которыми судьба снова свела его на "диком бреге" овеянного легендами и сказаниями каспийского залива Черная пасть. Думали-гадали, где лучше пображничать, и послушались Нину; собрались в деревянном, опрятном и надежном рыбачьем домишке.

Сразу же условились, что распорядителем будет сам Игорь. Он этого очень хотел, взяв на себя все расходы и оставив хозяйкам кулинарные хлопоты и прием гостей, которых было не так уж много. Но Анна Петровна по опыту знала, что и этих немногих будет трудно обиходить: каждому потрафь и угоди. Вроде бы свойские люди, простые, а строптивцы, спорщики несусветные. Не успеют сойтись, так тут же ярятся бодливыми козлами. Анна Петровна больше всего опасалась этих "культурных" раздоров. Ко всему была готова; но никак не ожидала, что так скоро среди ученых людей из-за какой-то скабрезной побасенки обиды пойдут. И выпили-то всего ничего. Спасибо Семену Семеновичу, сам взялся коноводить всем: знает дело, любой пожар своей речью может залить, лютых врагов помирить, не то что дружков угомонить. На Метанова и Нину больше всего и надеялась старушка. А вышло так, что Нину после стакана шипучки будто подменили. Разбыстрилась больше всех, вспорхнула и купаться побежала От моря вернулась босиком, ядреная, задорная, как утренняя зорька. Заставила всех налить стаканы. Еще шипучки... Больше для лихости. Свой же недопитый фужер взяла. Анна Петровна как мать любила шумливую и вспыльчивую, но уважительную и не жадную девушку, но сейчас укоряла ее за озорство, за то, что спорщиков она не только не старалась утихомирить, но, наоборот, подзадоривала, как будто хотела стравить Сережу с этим красавцем Завидным. А, может, так показалось старушке, которая к молодым относилась с материнской задушевностью и постоянной опаской, - не натворили бы чего. Никого она особо не отличала, только, пожалуй, к Сереже Брагину относилась с явным пристрастием и скрытой нежностью. Он был чело-зеком прямым, внимательным и почему-то, как казалось Анне Петровне, очень одиноким, хотя и общительным. Но, пожалуй, самое главное - был он лучшим другом ее мужа, старого таймунщика Ковус-ага. У старушки почему-то всегда светлело на душе, когда Сережа и Нина были рядышком, или когда издали, но дружелюбно переглядывались. Она замечала, что Сережа как-то тянулся к Нине, но робко, скрытно... И ей хорошо было рядом с ним. Почему? Она и сама не знала, да и не доискивалась причины. Хорошо, и все тут... "Пусть и им будет уютно и светло в жизни", - не раз думала она про себя. Старушка знала, чего стоит человеческая близость, понимание и душевное участие.

Повидать ей довелось на своем веку многое, и она научилась примечать.

От Анны Петровны не укрылось: когда Игорь начал рассказывать "веселящие" истории, Сергей украдкой опрокинул в рот недопитое при тосте, сентябрем взглянул на улыбчивую и раскрасневшуюся Нину. Посмотрев на свое кособокое отражение в пустой бутылке, порывисто встал из-за стола и подошел к виновнику торжества. Семен Семенович очень кстати предупредил их разговор.

- Не лучше ли нам на воздух? - снисходительно поглядывая на друзей и обняв их за плечи, он приблизил молодых людей к себе. - У моря легче дышится. Замечено, что ионизированный воздух выравнивает тонус. К тому же, при виде моря стыдно спорить по пустякам.

- Какой выравниватель тонуса? - возмутился Сергей. - Вы все стараетесь подстричь, сгладить, перекинуть мостик! Надо ли так, Семен Семенович? Подслащенная ложь...

Анна Петровна, с потным, курносым и насмешливым лицом, разгладила на голове ровненький и широкий развал седых волос и, подбоченясь, с притворным вздохом подсела к Нине на уголок походного рундука капитана Ковус-ага. Сморкаясь в уголок фартука, старушка прошептала:

- В деревне у нас бондарь Касьян был... Такой же, как Метанов: на что ни взглянет - все вянет.

- О, милейший Сергей Денисович, зачем же свой гарпун в меня бросать! - улыбчиво отвечал Метанов. - Старого каспийского осетра острогой поддеть трудно. Пойдемте-ка, други!.. Можно искупаться, охладить страсти.

- А зачем? - с усмешкой спросил Сергей, вырываясь из липучих объятий Метанова. Прислонившись к стене, он горячо провозгласил. - Страсти и только страсти нужны для свершения великих дел. Без них конец всему возвышенному как в творчестве, так и в личной жизни...

- Да, весьма мудрое изреченье! - великодушно похвалил Метанов, - Не лишне было бы узнать автора. Как и предыдущий анекдотец, сия сентенция тоже из восточного кладезя мудрости?

- Не угадали, Семен Семенович, это из другой шкатулки.

- Возможно. Но мне по душе эта мысль. В ней кредо на всю жизнь. Пожалуй, морским купаньем не охладить такой страсти!

Притихшая было Нина испытующе и задумчиво посмотрела на Сергея.

- Что страсти! Их сладкий недуг исчезнет при слове рассудка.

- Стоит ли нам встревать в спор великих мыслителей, в прения номенклатурных небожителей! - Семен Семенович, довольный своей остротой, самозабвенно захохотал, что не всегда мог себе позволить. В смехе он особенно соблюдал сдержанность и осторожность. Оборвав смех, он добавил. - Все гениальное - это рекордный вес, который не всегда годится для. повседневной гимнастики ума. Нам что-нибудь полегче... лирическое, скажем.

- Тонкое по интеллекту, интимное и скрытое от расхо'-жей практики - не по нутру Брагину! - довольно осторожно пропел Игорь, приятельски подмигнув Нине. - Ему больше подходит этакое эпическое, с громом меди и барабанным боем. Чтобы все было значительно, весомо и зримо, как на плакате. Эх, жалко, нет стихов про белоснежное, сульфатное озеро Черной пасти и волшебные кристаллы, от которых, к несчастью, слабит... Но соль и деньгу тут лопатой гребут!

- Метко и складно!.. "Денежки лопатой гребут!" Лопата у нас - лирика соляных угодий. Как колдунья на помеле. Бессмертна, и пока на озерах ее власть. Но скоро заставим кикимору взлететь па небо в чертоги духов. - С опрометчивым увлечением Сергей опять ударился в патетику, не заметив иронии друга.

- Браво, упоительно - слабительной лирике Кара-Богаз-Гола! -  торжественно провозгласил Игорь Завидный.- Вдарь еще, Сережа, по тугим и звонким струнам Бекдуза!.. Кажется, есть и такой музыкальный инструмент. Ах, го-пуз!.. Прошу прощения.

- К черту шутки и насмешки! Озера наши соляные - прекрасны! - Сергей с увлечением, искренне и запальчиво заговорил о сказочных каспийских угодьях. - Подымись на вершину Семиглавого Мара, глянь на искристые озера! Белым-бело! Солнцем поджаривает, налетает ли афганец, они в хрустальном уборе непорочной чистоты. Не у нас ли на Каспии заповедная девственность и первозданная красота!..

Неожиданная и напряженная тишина установилась в комнате. Все смолкли, прислушиваясь и всматриваясь в "белое торжественное затишье", ставшее таким зримым и выпуклым после поразившего всех поэтического экстаза Сергея Брагина.

- Милый Сереженька, ты ли это?.. Не узнаю и хвалю за находку, - удивленно проговорила Нина. Поправив прическу своих темнокаштановых волос, она взяла его руку и сжала пальцы в кулак. - Пастернак на Кара-Богазе... Звучит. А теперь слушай меня и не разжимай кулак, пока я не досчитаю до трех... тогда ладонь свою покажешь. Согласен?

- А потом?.. - все еще раз горяченный и сияющий спрашивал Сергей. - Когда покажу тебе ладонь...

Они отошли к открытому окну , за которым теперь уже было совсем другое море. От острова Кара-Ада ветер нагнетал к берегу невысокие, темноватые складки, с редкими, хохлатыми бурунами. Не было на воде лодок, а горизонт исковеркали первые, беспорядочные волны. Нина снова уставилась на море, но притихшая, без прежней беспокойности.

- Слушайся меня, Сережа, и давай вместе считать до трех... Я не хочу, чтоб ты был смешон. Сожми крепче кулак!

Гости оказались очень колготными и норовистыми - каждый на свой манер, - и Анна Петровна была настороже, то и дело выглядывала из чадной кухни, где на газовой плите шипело и клокотало что-то вкусное.

Перекинув через плечо старенький, латаный чулок, наполненный почти до пят луковицами, она колдовала над гусем, породистым каспийским крикуном, - начиняла его яблоками. Гирлянду лука Анна Петровна как сняла со стены для кухонной надобности, так, по забывчивости, и носила в руках.

- Рассудочные стихи, - глубокомысленно заметил Семен Семенович. - Миротворные. Пассивно созерцательные. И конструктивным холодком веет... Если уж стихами отстреливаться, то я бы прострочил очередь из автоматического оружия молодых!

- Слава те!.. - облегченно вздохнула Анна Петровна.- До стихов дошли. Сейчас такие словеса пойдут; Умаялись про соль да трубы спорить, - она поманила на кухню Нину, но та взглянула как-то безразлично, словно ничего не видела перед собой. Одиноко она стояла у окна, под широкой, порхающей от ветра тюлевой занавесью, безучастно тихая, заложив руки за голову.

Нина даже не обратила внимания на шум за окном, на чьи-то хрусткие, тяжелые шаги по ракушечнику и повернула голову только после осторожного покашливания. Утопая в рыхлом песке, перед рыбацким домиком остановился, облитый солнцем, путник в сером пиджаке нараспашку, в каких-то новомодных, бронзовых, негнущихся брюках и неизвестно каких ботинках, скрытых в песчаной перине. Голубоватая, вся в дырочках, шляпа, снятая не то от жары, не то в знак приветствия, была прижата к груди, сразу же узнав в пришельце ашхабадского литератора Пральникова, Нина тоже как-то машинально приложила руку к груди и поклонилась, напрасно силясь согнать с лица выражение безучастности.

- Виктор Степанович! - послышался из глубины комнаты голос Сергея Брагина, давно и близко знакомого с писателем. - К нам в гости?..

- У вас в гостях я уже был, - шутливо отозвался Пральников, здороваясь со всеми через окно. - И никого не нашел ни дома, ни в конторе, а теперь пришел повидать Ковус-ага.

- И его нет!.. Он на Баре, с водолазом не может расстаться, - с готовностью и виноватой улыбкой ответила Анна Петровна, для чего-то снимая с себя мешковатый, белый халат и пряча его в шкафчике. Скорей всего старушка опасалась, что приезжий человек не признает в ней хозяйку дома, а примет за подавальщицу из столовой или за больничную хожалку. А это было бы обидно, потому что гость пришел к Ковус-ага, и она должна принять его как хозяйка. - Заходите. Чего под окном-то стоять. Поди не славить пришли!.. Встреть, Нина, - засуетилась Анна Петровна, в виде залога приняв от гостя через окно жесткую, будто пропитанную клеем или крахмалом, летнюю шляпу-решето.

Первым столичному литератору пожал руку на крылечке все же Семен Семенович, не раз встречавшийся с ним до этого и на промыслах, и в Ашхабаде.

- Куда вы меня - прямо к столу! - слабо отбивался Пральников. - Я и переодеться не успел с дороги.. Вид у меня карнавальный.

- У нас не смотрины, а дружеская пирушка! - озорно подмигнув Анне Петровне, выручила гостя Нина. - Знакомьтесь.

Знакомиться-то пришлось одному Игорю Марковичу Завидному, потому что остальных гость, оказывается, уже знал по своим прежним встречам и приездам в соляные урочища Кара-Богаз-Гола. Без всяких оговорок, излишних околичностей ашхабадец Виктор Пральников был сразу же принят в компанию воскресных бражников. Его присутствие не создало больших отклонений в начатом разговоре, наоборот, накал увеличился, и причиной тому была нескрываемая заинтересованность гостя в споре. Он поддерживал Завидного и в го же время одобрял горячие наскоки чересчур откровенного и прямого практика Сергея Брагина. Казалось, что в их споре Виктор Пральников хотел не только выяснить их точки зрения, но и утвердить свою, прояснив ее, прежде всего, для себя. Потом Брагин поймет это более отчетливо, а сейчас он был просто рад чувствовать рядом понимающего и в чем-то поддерживающего его человека.

- Известно, что делают ерша из различных напитков, -без особого труда снова овладевал инициативой Семен

Семенович, - но позвольте, други, как же тогда назвать нашу разговорную мешанину?..

- От ершика, говорят, голова болит! - простодушно заметила Анна Петровна.

- Тогда восприемлем незамутненной! - с этими словами Семен Семенович налил всем столичной. И гут же подбросил тост. - За процветание и урожайность нашей Каспийской житницы!

- Будьте...-вздохнула старушка. - Чтоб не бедовала Черная пасть! И за моего Ковус-ага пригубьте.

- И за все светлое в этой Черной пасти! - добавила негромко Нина, притронувшись к стопке Сергея Брагина.

- Светлое и разумное, - ответил он кивком. Метанов в этом шушуканье усмотрел какое-то нарушение этикета и утвердил свое:

- Никаких показных тостов. За тучную ниву Каспия и ее достойных жнецов!..

- Будьте!.. - одобрила Анна Петровна. Опорожнив рюмку, старушка опустилась на табурет и заскучала. Но кручина не шла к ее курносому и хотя морщинистому, но задорному, веселому лицу. Игорь шумно отодвинул стул, снял со спинки ремешок "Спидолы" и, сразу же настроившись на нужную волну, шарахнул по всем углам комнаты джазовой сечкой... Он вызвал и напустил музыку не для того, чтобы слушать, а чтобы разговор, который он хотел продолжать, не был безответственно общим и разбродным. Взрыв джаза быстро утих, и палилась нежная, мягкая, словно шелковистая, мелодия. Музыка постепенно обволакивала, затягивала все как бы голубоватой дымкой, в которой можно у всех на виду, никуда не удаляясь, побыть с человеком наедине... Безошибочно определив, что Сергей был готов к такому "рандеву", а, значит, и к откровенно когтистому разговору, Игорь Завидный решительно подступил к Сергею. Музыкальную табакерку с золотистыми перепонками и ременным жгутиком он поставил на подоконник возле Нины. Вскоре тут образовался как бы эпицентр "джазового потрясения", вихревого и заразительного. Танцевальные позывы коснулись порозовевшего от столичной томного, игриво сдержанного Семена Семеновича. Шутки ради он пригласил на танец Анну Петровну.

- Оно бы и не грешно притопнуть и повести плечами! Только мне не до чечетки, - Анна Петровна засмеялась всем своим открытым, русским лицом, светлыми глазами, каждой морщинкой. - В духовке гусак млеет, как бы не начал гоготать. За приглашение благодарна, Семен Семенович. В другой раз - вот моя рука! - старушка поклонилась с красивой плавностью.

Закусивший с дороги на уголке стола Виктор Степанович Пральников посидел около Брагина, а потом с позволения хозяйки дома углубился в семейный альбом Ковус-ага. В пожелтевшей папке "скоросшивателя" были собраны не только давнишние фотографии старого моряка, но и разные бумаги, две грамоты и газетные вырезки, относящиеся, главным образом, к проплыву таймунщиков через Каспий до Москвы. Любопытный альбом в какой-то мере мог заменить желанную беседу с самим Ковус-ага, которого Пральников должен был непременно повидать. Застолье между тем шумно продолжалось.

Нина опрометью скрылась в другой комнате и вышла с лентой в смоченных одеколоном волосах, в черных лодочках, свежая, насмешливая и гордая. Метанов расшаркался, склонил набок голову и с маслянистой улыбкой уставился на обаятельную девушку.

- Смею надеяться!..

Они согласно, крепко обнялись в танце. И сразу же чем-то не понравилась эта пара озабоченной старушке. Взглянув сурово на Сережу, она бросила на посудник чулок с луком и громко, замутив голосом музыку, спросила:

- Семен Семенович, сударик, а какой у вас номер?

- Простите, про какой именно номер...

- Очки какие носите? Мои некстати треснули. По ободочку... Не откажите в любезности, помогите. Пока вы танцуете, я в ваших очках гуся обследую!

Нина от души рассмеялась и, касаясь грудью разгоряченного партнера, сбилась с такта.

- Но позвольте, при чем тут мои очки? - смутился чуткий Метанов под взглядом Нины, но быстро нашелся, не испортил танца. Погрозив пальцем шутливой старушке, Семен Семенович властно и порывисто обнял девушку, привлек к себе в такт музыки, и Нина тут же стала удивительно податливой, покорной музыке и кавалеру.

Танцевала Нина с упоением, целиком отдаваясь восторженному порыву, отточенной слаженности движений, взаимному чувству ритма танца.

Обособленно сидели на кушетке Брагин и Завидный, не мешая ни танцующим, ни Виктору Пральникову. С откровенным любопытством следя за Ниной, Сергей ожидал, с чего же начнет разговор Игорь, занятый своей хитроумной зажигалкой-медальончиком, сувениром какого-то заграничного фестиваля.

- Деспотизм редких вещей, впрочем, как и красивых людей, не имеет предела, но как дьявольски приятен этот гнет красивости! - восторженно жаловался Игорь. - Иная чарующая безделушка завлекает и пленит, как та искусная француженка, сказавшая откровенно: "Смелей вперед, и я - ваша!.." Вот и эта ладанка, с виду простушка, но бесценна, как раковина с жемчугом. - Игорь любовно положил зажигалку на ладонь, отвел руку в сторону и взглянул, избоченясь. - Маньяк ты, Сережа, и упрямство твое болезненное. Ты словно противишься приятному. Взять хотя бы курение... Помню, в институте, желторотиком ты выкуривал в день по две пачки едкого "Прибоя", а в дебрях Каспия, где дикарем можно запросто стать, из упрямства ты лишил себя даже этой горькой сладости.

- Пытаюсь открывать в себе новые горизонты. Многое я о себе еще не знаю. - Сергей говорил и видел, как игривая Нина и вспотевший Метанов, кружась по комнате, около кадки с фикусом сбились с шага, виновато и понимающе посмотрели друг другу в глаза, молча и согласно повернули головы в разные стороны.

Пухленькие пальчики рук усердствующего и упоенного танцем Метанова шевелились и прыгали на плече Нины; эти розовые, блудливые присосы-щупальцы как будто искали чего-то... Порой очень мнительный и горячий, до неприличного вспыльчивый, Сергей не сводил глаз с ее запрокинутой головы, округлых плеч и мелькающих ног, то быстрых и напряженных, а то плавных и легких, отливающих глянцевым загаром... Все замечал Сергей. А многое и додумывал... Она сейчас, конечно, чувствовала своим телом горячие переборы руки Метанова, отвечала на касание пухленьких, вызывающих гадливость пальцев мысленно или плечиком. Не могла не чувствовать и не отвечать. Они же соприкасаются... Сережа страдал от своей подозрительности, казнился догадками. Бывало и раньше с ним такое... Нина перехватила свою красивую, не очень полную, сильную и смуглую руку, растопыренными пальцами провела по спине окончательно взмокшего Метанова, и - не иначе,-что-то передавая ему своим объятием... Сергей отвернулся, но ненадолго. Когда снова обратил взор на танцующих, то увидел, как Нина с полузакрытыми, томными глазами что-то нашептывала Семену Семеновичу, и тот, распаренный, как мышиный жеребчик, дергался всем телом, семенил полусогнутыми ногами, шаркая подошвами, а на поворотах лихо выбрыкивал. Более мучительного зрелища, кажется, Сергей еще не видывал. Он ненавидел сейчас и танцоров, и проклятую "спидолу", но больше всего - свои унизительные мучения... Выйдя на веранду, он устремил свой воспаленный взгляд в холодную и вспученную ветром безбрежность моря.

- Впередсмотрящий и неподкупный Брагин! Скажи... ты веришь во вредителей? - неожиданно спросил Игорь. Оказывается, он был все время рядом, наблюдал за его добровольной казнью, и сейчас решил, видимо, доканать.

- Пожалуй, больше верю в дельцов, - глядя в море, ответил Сергей. - Они дьявольски изворотливы и обаятельны. А как живучи и цепки!.. Дельцы могут страшно навредить. Рассудим, Игорь, начистоту. Когда идет свободная борьба мнений, то естественно должны быть сторонники и вероятны, конечно, противники. Только недоумок этого не поймет. Бывает, кто-то в споре заблуждается, не в ту сторону тянет. Но одни, так сказать, искренне заблуждаются, а другие с умыслом кривят... случается, что некоторые ловкачи свои скороспелые и модные поделки, а точнее - подделки выгодно запродают доверчивым людям.

- А как же, Брагин, отличить истинного, пытливого открывателя нового от убежденного в своем плутовстве, пробивного хлюста?

- Только с помощью изотопов... совести! С помощью чрезвычайно зорких лучей чести.

- Вот к этому и пришли. Послушай же, Брагин, ведь тог анекдотичный мудрец тоже, видимо, ошибочно и только по одним штанам причисляет себя к мужскому племени. Очень жаль беднягу, не дошел до изотопов! - Оба смотрели на море, на остров, на притаенный маяк утесистого Кара-Ада. Игорь помолчал. Потом зашагал в дальний угол веранды и долго рассматривал старое осиное гнездо, затянутое паутиной, из которого как будто повыпадали зубы... Неторопливо вернулся к Сергею и к приостановленному разговору. - Смешно, Сергей, но и в делах ты такой же. К примеру взять трубопровод. Получается с ним такая же анекдотическая метаморфоза. До сих пор ты не уверен: есть он или... С дурацким, с ослиным упорством ты, старик, не доверяешь явному, обнаженно зримому... Не инженер ты, Брагин, а упрямый осел.

Нисколько не удивился Сергей такому вихрению в разговоре. Он стоял вполоборота к Игорю, пристально наблюдая за полетом стрижа, мелькавшего у кромки облака.

- Просишь или вынуждаешь? - сказал Сергей напрямик. - Имея свое убеждение, как же можно подлаживаться под чужое?

- Прямее говори, Брагин. Не хочешь нас поддержать, когда печь будут принимать... Ты хочешь казаться умнее ученых, имеющих звания? Допустим, ты умнее меня, на минутку допустим... Но, а как же видные галурги?!

- Брось шаманить, Игорь! Пойми, это не упрямство. Мне надо, просто необходимо, во всем самому убедиться... Возможно, я стану вашим сторонником, но только после того, как поверю. Понимаешь, пойму и поверю!.. Без проверки жизнью вообще трудно верить, и я - не могу, не имею права.

- От кого ты ждешь этих прав? Губит тебя робость, бескрылая рассудительность! О каких пожирающих страстях ты сейчас распинался? Неистовый Руссо плохой помощник на промысле слабительных солей. Не годится мятежный Жан Жак - в галурги! - Повышая голос при нагнетании джазовой музыки, Игорь незаметно для себя продолжал говорить в том же тоне и после того, как умолкла "Спидола", доставившая Сергею столько мук. - Мы поругались бы, Сергей, не будь такими друзьями.

- В том-то и дело... такими друзьями!.. -вздохнул Брагин. - Все это не так просто, Игорь. На поверхности видна только одна макушка, как у того островка Кара-Ада. А что скрыто в глубине?..

- Тугодумом становишься в этой глухомани. Я тебе про это и говорю: все гораздо сложнее, чем ты думаешь, Сергей. Но и усложнять, препарировать не следует. Есть сложности очень понятные, и неразумно в них ковыряться, нагнетать заумь. - Музыка быстро угасла, словно вода впиталась в песок. Поглядывая на ашхабадского писателя, увлеченного беседой с Анной Петровной, Игорь говорил тише. - От тебя, Сережа, многое зависит.-Но может статься так, что ты незаметно для себя... окажешься в стороне; спокойненько, при соблюдении светской вежливости может так случиться - отторгнут тебя от ключевых позиций. Есть способы....

На веранду торопливо шел Метанов, разгоряченный, в прилипшей к телу шелковой косоворотке, с красной вязью на груди. Нина спешила за ним стремительной, размашистой походкой, поправляя на ходу рассыпанные волосы, спадающие на лоб мальчишескими, обдерганными прядками. Легкие, остроносые лодочки проплыли вдоль узеньких, как на палубе судна, половиц до низкого порожка-реечки, но на веранду не ступили. Сергей грустно следил за легкими, туго облегающими ступни, черными лодочками и не мог отвести от них глаз. Они преследовали его, как ехидные зверьки, манили, издевались и грозили...

- Не будет ли так лучше для тебя! В сторонке иной раз быть гораздо выгоднее. Надо только умело ждать... опытные гиревики на помосте какой-то необязательный для себя вес пропускают, - заботливо поучал Игорь. И вдруг он заулыбался. - Купаться собрались? - быстро перешел он на общий разговор. - А где же обещанная моторка? Ниночка, а тебе надо зонтик прихватить. Я принесу...

- Поспорили? - Нина все понимала и не собиралась прятаться под зонтиком. - Никогда не можете ладить...

- Ниночка, драки не будет! У меня сегодня такой праздник! Просто наш старик не в духе.

- Значит, затеяли праздничный турнир?

- Считай, что в шахматы сразились.

- Чья взяла?

- Партия осталась неоконченной, - скучновато усмехаясь, Игорь почесал затылок сразу двумя руками и сделал жалостливую гримасу.-Мой несгибаемый противник имеет... лишнюю пешку!

- Только и всего? - Нина, поняв намек, вспыхнула, нахмурила тугие, высокие валики бровей и не рассердилась, а скорее по-детски обиделась. Силясь улыбаться, она становилась жалкой. - Какая-то пешка...

- Не какая-то, а проходная, но у меня - качество! Пожалуй, это стоящая компенсация.

- О, как это занятно! - Нина начинала злиться не на Игоря, а на себя за несдержанность и откровенную вздорность. Ну стоит ли сравнивать себя с какой-то пешкой?.. Она чувствовала, что подкалывает Игоря, пожалуй, зря. Может, он совсем не хотел уподоблять ее пешке и, конечно, шутил, не имея в виду ее отношений с Сергеем. Она пыталась уверить себя, что это была просто дружеская шалость со стороны тонкого и чувствительного Игоря, но сдержаться уже не могла.

- Расчетливо играй, Завидный, у тебя качество! И кандидатский... диплом.

- Чур-чур!.. Кандидатский балл... ты хотела сказать! - и так вышло, что от своей же шутки Игорь вдруг скис. Вспышка Нины и обнаженность ее слов озадачили его. - Я не хотел никакого подвоха, это же шахматная терминология.

- Зато я с подвохом! Пойди, Игорек, поищи мой зонтик! - Примешивая к рассерженности чуточку наиг.ран-ности, Нина была великолепна, и Сергей со своей обостренной восприимчивостью не преминул отметить это про себя.- Повелеваю всем: на берег, к морю! - Нина притопнула шиловидными каблучками с коронками, тряхнула мальчишеской прической. - А вам, рыцарям, продолжать затеянный турнир! Семен Семенович, и мы составим пару: поиграем в пятнашки или в лянгу! Жалко, альчиков нет!

- Неужели на большее мы с вами не способны, Нина Алексеевна? А плавание или гребля! - Семен Семенович говорил Нине, но не отходил от Завидного, намереваясь что-то ему сообщить. - Как это залихватски выразился поэт: поседевший, как сказанье, и как песня, молодой! По мне!.. Спасательная поэзия-для персональников. Ну-с, зонт под мышку, "Тербаш" в руки, а прикладную музыку - на плечо, и к морю. - Он повесил бледножелтую "Спидолу" на согнутую руку, слегка тронул ее, и она сразу же очнулась, забубнила с холодной заученностью и повтор-ностью.

Подошли с альбомом фотографий Пральников и Анна Петровна.

- Я нарочно не мешал вашему диспуту, - осторожно проговорил Виктор Степанович, глядя на Брагина. - Но считайте меня, Сергей Денисович, в главном деле своим сторонником. Я тоже против миленького лоска и прожектерства.

Для Метанова эта мимолетная реплика дошла сквозь томную испарину цыганского романса, которым угощала "Спидола", но Семен Семенович тут же ответил Пральникову:

- Дорогой Виктор Степанович, правда ли это, что в цивилизованном мире началось увлечение старинными иконками и поржавевшими керосиновыми лампами?.. Говорят, что за ними приезжали к нам даже из-за океана. Интересно и другое: как лично вы относитесь к этому драгоценнейшему хламу? Кажется, вы об этом именно начали говорить?..

Виктор Пральников даже порадовался столь тонкому ходу своего собеседника и тут же намекнул на эту удачную находку:

- Замечено в последнее время такое увлечение, - Пральников подождал, когда подойдет Завидный, и спросил: - Кого же вы, Семен Семенович, считаете больше антикваром - меня или Брагина?

- Боже упаси считать вас старьевщиками! - ужаснулся Метанов.

Нина подхватила его под руку и повела на улицу. Не слишком разгульная, но колготная компания после трудных сборов направлялась к морю.

- Забыли про хозяйку! - спохватилась Нина на крыльце. - Анна Петровна, оставьте горшки и шагайте с нами. Покатаем вас на моторке.

- У меня гусак, - ответила старуха, заглядывая в духовку.

- Не улетит.

- Иди, Нина, погуляй. Только будь осторожна, не быстрись, не плавай далеко... И за Сережей посматривай. Напали все на одного... И ты тоже. От твоего смеха он мучается. Ничего не пойму! - Анна Петровна заспешила к холодильнику. - Водички возьмите пресненькой. У моря сгорите!

Пока хозяйка сливала в термос ледяную воду, искала сетку и ворчала на свою забывчивость, вылазка купальщиков к морю окончательно расстроилась.

- Позвольте, мадам! - подскочил услужливый Метанов.

Он схватил термос, но не удержал его в пухлой руке и уронил. Звон разбитого стекла попортил и музыку и настроение. За окном тоже послышался шум, а в комнату поползла дорожная пыль.