Гости поспешили в свои покои, а Сергей, встретив испытующий и чуть растерянный взгляд Игоря, кивнул ему и зашагал к морю.

...Ни разу не оглянулся. Не замедлил шага, не слышал позади никого, но не сомневался, что Игорь идет вслед.

Шли берегом. К каменному, с продолбинами в боках, избитому волнами и косым, береговым ветром, мысу. Здесь они раньше бывали втроем... Сергей и один приходил к этому каменистому, уединенному взгромождению, уходящему покатым спуском в песок, а крутым - в море. От этого нелюдимого, видного издалека лобного места, в сторону острова уходила узкая, обмываемая волнами гряда, напоминавшая эспланаду - пространство, ничем не занятое, оставленное между крепостью и береговыми постройками для более надежной обороны. Казалось, самой природой здесь было уготовано ристалище для поединка друзей.

Не оборачиваясь, Сергей прошел дальше ноздреватого каменного борова, чтобы не останавливаться и не ждать Игоря, и чтобы не перебивать возбужденный ход мыслей.

Пройдя по влажному песку у самого уреза воды, он повернулся и словно завзятый дуэлянт пошел к замшелому барьеру.

С другой стороны так же неторопливо и выжидательно приближался Игорь Завидный.

Не думали друзья, что давний спор между ними примет такое продолжение...

Сергей не смог бы выразить этого словами, но всем существом своим чувствовал, как что-то скользкое и пакостное разрасталось в их взаимоотношениях с Игорем. Не сама нелепая история с ужом и появление гаденыша в чемодане, а странное и двусмысленное поведение Игоря во время всей этой катавасии наполнили душу Сергея скверным чувством. После опасного столкновения Завидного с Мамразом на крыльце, когда дружинник вынужден был отступить, Сергей еще больше встревожился. Самой неприятной была упорная невнятность в поведении Игоря, его скрытность по отношению к другим и вызывающая откровенность по отношению к нему, Сергею. Своим поведением Игорь словно хотел показать полнейшую независимость от Сергея, и даже пренебрежение к его дружескому мнению. "Что хочешь, дружище, то и думай, а я именно так буду делать! И ты не посмеешь мешать, и будешь помалкивать не только по праву дружбы..." Так оно и вышло у крыльца, когда Мамраз был поставлен в тупик выходкой Завидного, а он, Брагин, ничего не смог изменить, ничем не помог старательному Мамразу.

... Они должны объясниться. И это произойдет здесь у моря. Сергей все больше понимал, что их вначале общие, деловые разногласия начинали накапливаться и как бы сгущаться, принимать более категорическую форму: и то, что некогда было только разговором, - становилось опасным острием.

- Прямо в затылок тебе смотрел всю дорогу, - хмуро проговорил Игорь Завидный. - Неужели тебе не хотелось обернуться! Ведь я могу внушать!

- Если бы я обернулся, - спокойно ответил Сергей, - ты ни шагу не сделал бы дальше...

- Ого, а ты не боишься, Брагин, что твоя полуда может пооблезть?..

- Я не боюсь, но ты, Игорь, себя .. начинаешь бояться, и тут всего можно ожидать Самого пакостного!..

Они сошлись возле обтесанного морем валуна, похожего на дикое, степное надгробие, и говорили друг другу в лицо, не отводя глаз.

- Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется!.. - глухо, с натугой изрек Завидный.

- В прошлый раз, около Нины ты по другому поводу тревожил тень Федора Тютчева.

- Предугадать-то не дано!..

- Чего же ты, Игорь, в себе боишься? - Сергей видел бледное, но спокойное лицо Завидного, и снова поражался его выдержке. Да, он умел скрывать свои мысли и чувства. - А боязнь себя - страшнее угроз и наглости. Хотя и скрываешь, но ты испуган...

- Не дано!.. И к этой неизбежности надо относиться спокойно.

- Но в твоем спокойствии виден страх.

- И все же предугадать можно. - Набежавший было от волнения румянец на щеках Игоря быстро угас в холодной и стойкой бледности лица. Лишь на какое-то мгновение удалось Сергею поколебать его спокойствие. - До того, как сказать Мамразу слово об этом симпатичном венецианце, я уже предугадывал, как оно будет воспринято тобой, Сергей Денисович! И я не ошибся. Твой улавливатель сработал синхронно. - Игорь держался непринужденно, но свои худые руки из-за спины не показывал, старательно прятал, видимо, опасаясь выдать внутреннее волнение.

- Я знаю, Брагин, ты следил за мной и через окно. Что это: дружеская забота или служебная бдительность?..

- Больше - чувство юмора!.. Смешно наблюдать, когда человек от себя начинает что-то прятать, а еще большее юродство, когда пытается показать другим... что он этого не делает. - Сергей нагнулся, выдернул из песка оголенное ветром, но еще живое корневище черкеза, невидимого поблизости, и с силой ударил по каменной махине, разделявшей друзей как волнорез. - Помнишь, Игорь, как один мудрец наблюдал человека наедине с самим собой? Чудак ловил солнечный зайчик, а другой - заставлял ходить пустые валенки... Смешно? Не очень... Человек никогда не бывает совершенно один... С ним всегда совесть. Когда я заметил тебя, Игорь, за накрахмаленной, с переломом поперек, занавеской...

- То увидел, как моя совесть показывает тебе пальчиком на фиговый листок?

- Не совсем так, Игорь Маркович! Совесть твоя была в то время... в заношенной и грязной, соломенной шляпе, которую держал Мамраз.

- Врешь ты!.. В шляпе была гадюка...

Игорь Завидный с болезненной гримасой на лице вынес из-за спины правую руку. Пальцы на ней были скрючены и туго сведены судорогой. Он с улыбкой поморщился и ударил скрюченной, неподвижной кистью по колену... Послышался сухой хруст и жалкий, удушливый смешок со всхлипом...

С моря шел тяжелый клыкастый вал. Можно было еще успеть отпрыгнуть, отскочить от надвигавшейся громадины, спрятаться за каменный редут. Но ни Сергей, ни Завидный не двинулись с места.

* * *

Шквал наступал без ветра, боковой, в обход гранитной гряды. И вдруг послышался гул. Не остров ли Кара-Ада гудел вековечным колоколом?!.

 ... За пирсом, возле тихой, ракушечной отмели неожиданно повстречался Сергею директор Чары Акмурадов. Они сошлись и молча постояли на берегу, глядя в беспокойный перебор волн. Светлые, серебристые облака с легкой звенью проплывали над хмурой и гладкой глыбой Кара-Ада. Луна стояла прямо над маяком, и свет ее в маячных огнях казался почти синим и каким-то пыльно и оседающе сухим, безжизненным, тогда как лучи маяка источали живой, трепетный свет, и море бережно перекладывало его с волны на волну, стараясь проторить запоздалым пловцам ночную дорогу. В порту отбили склянки. Из поселка по ветру долетали смех и музыка.

- Купаться не думаешь? - спросил Чары Акмурадов. - Мне переобуться надо. Чокои свои модельные песком засыпал.

- Купайтесь, - ответил Сергей Брагин, присаживаясь на обломанную якорную лапу. - Я покараулю...

- Тебе доверю караул. - Чары Акмурадович присел на борт старой шлюпки, заваленной слежавшимися песком и сухими водорослями. Посматривая из-под приспущенных бровей, старый пограничник Акмурадов осторожно заметил: - А ты, Сергей, и вправду сейчас чем-то на караульного похож. Только не пойму: в наряд собрался или из дозора возвращаешься?...

Сергей молчал, догадываясь, что Чары Акмурадову уже известно не только про гадючью находку в чемодане заезжего торгаша, но и о разговоре и стычке Брагина с Игорем Завидным.

- Молчишь? - неожиданно спросил Акмурадов. - Как знаешь. Мне Фалалей Кийко мимоходом кое-что порассказал. Про остров и чемодан... Не зря ведь этот дядя даже днем - с фонарем!..

Луна поплутала в облаках и пропала в их потемневшей пучине, а маячные прострелы на море стали видней и острее.

- Я тоже видел бакенщика у гостиницы, - вспомнил Сергей, крепче оседлав массивную якорную лапу. - Потом он даже пытался что-то сказать... Я спешил.

- Умение слушать, говорят, признак ума.

- Согласен, но в Завидном и во всем другом я сам желаю разобраться. - Сергей начинал горячиться. Он встал, и, шагнув к воде, наступил на широкий павлиний веер подкравшейся волны. Попрыгал на песке и подсел к Акмурадову в засыпанную шлюпку. - Чары Акмурадович, я вижу - вы хотите мне что-то сказать!.. - Серьезный, даже встревоженный вид старшего товарища настораживал Сергея, но он не посмел допытываться, понимая, что в разговоре, начатом не по своей воле, благоразумнее помолчать.

- Когда обдумаешь все это, тогда сам первым заговоришь, Сергей Денисович. - Отколов от борта шлюпки гнилую доску, Акмурадов бросил ее в темноту.