Наступила пауза…
Гостиная сонно тонула в синеватом сумраке теплого летнего вечера. Хрустальная пирамидка люстры еще не зажигалась, только в одном углу комнаты красиво светился на высокой деревянной подставке золотисто-желтый пергаментный абажур с рисунком древней каравеллы; и от него спускался сноп лучей на маленький круглый столик со стеклянным верхом, на пушистый ковер под ним и широкое, низкое мягкое кресло, обтянутое коричневым велюром.
Сидя в этом кресле, Борис чувствовал, что оно так и тянет его в свою уютную покойную глубину. Бокалы из очень тонкого стекла, похожие на большие груши со срезанной макушкой, стояли на столике, сверкая золотыми ободками; на дне их искрился густой, насыщенный солнцем и временем арманьяк.
В гостиной было тихо, очень тихо, располагало к отдыху, к мирной беседе, к покою.
Но наступившая пауза таила в себе нечто совершенно противоположное. В ней было напряжение ожидания чего-то значительного, что непременно должно произойти в этот вечер.
О том, что так иногда бывает, Борис Гарин знал по рассказам старших товарищей. Но одно дело знать понаслышке, а другое — почувствовать самому, что к тебе и к твоему собеседнику подкралась эта самая многозначительная пауза, приостановила разговор и замерла, как гончая в стойке перед норой лесного зверя…
В таком же кресле, но несколько в стороне, в тени, сидел собеседник Бориса — лысеющий, среднего роста человек с прямыми, приятными чертами лица, в новенькой синей паре из тонкой «тропической» Материи. Поблескивало кольцо с черным агатовым камнем, золотые запонки, миниатюрная жемчужная булавка, скрепляющая светло-серый галстук с белоснежной сорочкой. Вот рука человека потянулась за бокалом, попала в освещенный круг, и Борис невольно обратил внимание на тщательно округленные ногти и подстриженную кожу. «Очень заботится о руках», — подумал Борис и еще раз посмотрел в лицо собеседника.
В нем не было ничего необычного. Чуть пухлое розовощекое лицо преуспевающего чиновника, открытый, почти без морщин, лоб, довольно большие серо-голубые глаза, которые сейчас казались темными и блестели под влиянием выпитого Шато нёф де пап. Уже давно Борис привык к немного наивному, пытливому выражению этих глаз, — когда Жозеф Дюваль расспрашивал.0 жизни в Советском Союзе, когда задавал нелепейшие подчас вопросы: «Правда ли, что у вас общие жены?», «Можно ли читать в России Бальзака?». В этих случаях Борис не говорил громких фраз и не делал жестов возмущения, — в удобный момент рассказывал о счастливой семейной жизни своего друга или вспоминал о горьких иллюзиях Люсьена Шардони. Гарий замечал, что в этот миг глаза Жозефа Дюваля оживлялись, как будто он находил ответ на какой-то свой вопрос, и Борис понимал, что пройдена новая грань в их отношениях.
Борис (да и товарищи, с которыми он советовался) часто спрашивал себя, что было причиной установившихся между ним й этим солидным чиновником важного министерства дружеских отношений. Будучи приглашен на кинопросмотр, он пришел, хотя многие из его коллег предпочли сослаться на «ранее принятые приглашения»… Здесь Борис с ним и познакомился. Дюваль согласился пообедать с Борисом в ресторане, потом дал ответный обед. И все время этот наивно-любопытный взгляд, расспросы о жизни русских и ни слова о политике, о том, что могло представлять интерес для сил, враждебных нам.
Во время второго посещения ресторана Борис, выйдя помыть руки, «случайно забыл» на столе свою записную книжку… Борису после передали, что Дюваль книжку заметил, но к ней даже не притронулся.
Нет, положительно трудно было заподозрить Жозефа Дюваля в каком-то злом умысле. Буржуазный интеллигент, который ищет правду, хочет снять шоры с глаз, понять Россию такой, какая она в действительности, — к такому выводу пришел Борис и сумел убедить в этом своих товарищей.
…Размышления Бориса прервал голос хозяина, приглашающий попробовать коньяк. Рука с длинными холеными пальцами подняла снизу грушевидный бокал, покачала в знак приветствия и унесла в тень.
— Надеюсь, мсье Гарин, вы извините меня за этот скромный дружеский ужин.
— Не столько скромный, сколько дружеский, — подчеркнул Борис и весело взглянул на собеседника поверх своего бокала.
Дюваль с готовностью кивнул головой, словно понимая сокровенные мысли Бориса, который снова и снова молча проверял и взвешивал: друг или не друг?
Дюваль охотно брал на прочтение переводы советеких романов, правда, сетуя на. то, что в них «слишком видна тенденция». В советских фильмах его привлекала глубина содержания, хотя по форме он считал наши картины стоящими ниже возможностей кино. Любил поспорить о свободе личности в Советском Союзе и на Западе, конечно, отдавая предпочтение последнему. Кстати, Борису не раз удавалось наглядно показывать Жозефу Дювалю, где подлинная свобода, а где лишь обманчивая маска ее. «Свобода — осознанная необходимость». Дюваль долго не мог уяснить себе значение этих слов и только с большим трудом добрался до сути. Отношения развивались. Борису уже казалось, что от него тянутся к уму и сердцу Жозефа Дюваля тонкие, невидимые, но прочные нити.
Проверка пришла в разгар венгерских событий. В дни, когда вся буржуазная пресса билась в антисоветской истерике, Борис смело позвонил Дювалю и предложил встретиться. Сначала в трубке был слышен только прерывистый шорох дыхания. Затем Дюваль нерешительно ответил согласием. Он не возражает, только… только не в ресторане. Он приглашает Бориса к себе домой. Он и сам хотел…
Так впервые Борис попал в эту богато и со вкусом обставленную квартиру старого холостяка. Его поразили безукоризненный порядок и чистота, которые с помощью приходящей служанки поддерживались в комнатах. Ни пылинки на золоченых багетах картин. Длинный сервант из красного дерева ярко сверкал под дробящимися лучами хрустальной люстры. Две вазы с искусственными цветами и декоративная восьмиугольная пепельница, стоящие на серванте, поблескивали протертыми заботливой рукой гранями…
Хозяин встретил тогда Бориса холодно и сдержанно. Заявил, что на правах друга прямо хочет высказать свое неодобрение «советской интервенции в Венгрии». Но, когда Борис методично, с терпеливой настойчивостью разрушил взятые напрокат аргументы, Жозеф Дюваль, плохо скрывая волнение под внешне невозмутимой оболочкой, вдруг заговорил совершенно по-другому. Да, он понимает, что Советы нельзя упрекать в защите Венгрии, пока налицо иностранное вмешательство в венгерские дела. Он сам живой свидетель этого вмешательства. Сам видел телеграмму в Будапешт послу его страны, в которой давались рекомендации… После минутного колебания Дюваль рассказал и содержание рекомендаций.
Была пройдена еще одна грань в отношениях. Когда они снова встретились, Борис дал понять, что испытывает к Дювалю большую благодарность, а тот держался так, как будто сознает принесенную нам пользу. Борис торжественно вручил Дювалю дорогую авторучку, и тот принял ее, хотя со дня рождения прошло уже около месяца…
И вот тогда Борисом Гариным и всеми, от кого это зависело, было принято решение — провести с Жозефом Дювалем серьезный закрепляющий разговор. Но неожиданно встречи прервались. Дюваль ответил, что уезжает на полтора месяца в Италию. Потом сказал, что болен. В третий раз голос служанки ответил, что хозяина нет дома.
Гарин забеспокоился. В чем дело? Действительно ли так неблагоприятно складывались обстоятельства, или сам Дюваль не хочет больше поддерживать знакомство? Что-нибудь случилось?
Когда же над земным шаром засветились новые звезды, рожденные гением советского человека, Борис снова решил попытать счастья. Он встретил Дюваля на улице, когда тот возвращался с работы. Дюваль — как ни в чем не бывало — приветствовал Бориса, и лишь одно русское слово, произнесенное с неловким смешным акцентом и ударением на последнем слоге, звучало у него на губах: «Спутник! Спутник! Как это прекрасно, мсье Борис! (Впервые Дюваль назвал Гарина по имени.) Опять вы дали шлепка тупоумным американцам! Мы должны встретиться и выпить за Спутник». Условились, что через два дня Борис придет к Дювалю на легкий ужин.
…И вот наступила пауза. Борис смотрел на своего собеседника, глубоко сидящего в кресле, и старался понять, нет, интуитивно почувствовать, о чем тот в данное время думает. А у самого Бориса назревало в душе то состояние, когда необходимо принимать решение, принимать немедленно, и то решение, которое может оказаться очень полезным Родине или невольно причинить ей вред. Середины в таких вещах, как правило, не бывает. Внешне Борис оставался спокойным, а мозг продолжал интенсивно работать, мысли двигались в определенном направлении, стараясь охватить в последний раз все «за» и «против». Так, не переставая, бежит речной поток, хотя и скрытый от глаз холодной, безучастной, неподвижной коркой льда…
В принципе решение оставалось прежним — это Борису подтвердили. Надо было только ответить на вопрос, почему после длительного перерыва, когда Дюваль встреч явно избегал (хотя и объяснил это болезнью), он согласился на сегодняшнюю? Прошла она в теплой, дружеской обстановке. Жозеф был даже чересчур предупредителен, чрезмерно любезен. «Старается загладить вину», — думал Борис. И вдруг объяснение пришло само собой: «Спутник! Действительно, ведь это же Спутник совершил в сознании Дюваля тот окончательный перелом, который делает его навсегда нашим другом. Другом, другом!..» Гарин выпрямился в кресле и, высоко подняв бокал с коньяком, сказал:
— За нашу дружбу, Жозеф!
— За ваше здо… здоровье, Борис, так это у вас говорят? — ответил Дюваль и весело рассмеялся.
Борис весь напрягся и сосредоточился. Он сидел теперь на краю кресла, опираясь на него локтями и подавшись вперед. Сейчас он приступит к решительному разговору.
Но вдруг он физически почувствовал, что ему мешает какая-то неловкость, скованность. И почти тотчас же понял, что это происходит оттого, что сам он сидит в кругу света, падающего от лампадера, а собеседник остается в тени. Следить за его реакцией в таком положении прямо немыслимо. Гарин решил прежде всего изменить невыгодную для себя обстановку.
Непринужденно оглянувшись, он остановил свое внимание на небольшой старинной картине, висевшей над сервантом. Поднявшись, подошел к ней и стал приглядываться в сумерках.
— Честное слово, Жозеф, я сказал бы, что это кисть Питера Брейгеля. Не правда ли?
— О нет, — откликнулся польщенный хозяин, — только его ученика.
Он встал и, подойдя к стене, щелкнул выключателем. Свет люстры залил гостиную. Дюваль вернулся и сел в кресло, но не там, где он сидел раньше, а там, где сидел Борис: оттуда была виднее картина, которую Борис рассматривал.
А Гарин действительно любил чудесного фламандского живописца. От его грубоватых веселых крестьян веяло духом восстания, духом сопротивления иноземному игу. Вот и теперь из потемневших завитков рамы глядело молодое, горько-насмешливое лицо простолюдина.
— А ведь это Тиль Уленшпигель! — вырвалось у Бориса. — Ни дать ни взять, герой Шарля де Костера собственной персоной! Помните, Жозеф: «Пепел Клааса стучит в мое сердце. Не будет мне покоя, пока не найду изменника!»
— Да, помню, — негромко ответил со своего места Дюваль, и, если бы Гарин не стоял к нему спиной, он заметил бы, как дрогнула рука с черным агатовым перстнем.
Подходя к картине с разных сторон, Борис заметил, что хозяин пересел в кресло под лампадером. Момент как нельзя более удачный, и Борис медленно стал двигаться в направлении кресла, стоящего в тени, с намерением занять его. Он уже сделал несколько шагов, как заметил…
Да, это была обыкновенная обугленная спичка. Она лежала в пепельнице на серванте. Сначала Борис, не обратив внимания, прошел мимо, но взгляд его снова упал на спичку. И смутная тревога холодком заползла в сердце.
Хозяин никогда не курил и не журит сейчас. Квартира, несомненно, тщательно убиралась перед приходом гостя: вазы и сама пепельница выразительно блестели. И вдруг — спичка, обгорелая спичка, нарушающая всю гармонию изящной гостиной, так не идущая к новому с иголочки костюму хозяина, к его холеным рукам, к его безукоризненному пробору на лысеющей голове… Спичка! Чья? Неужели… Неужели кто-то здесь был за минуту до прихода Бориса? А может быть… Может быть, кто-нибудь есть в квартире и сейчас? И только еще на мгновение взгляд, против воли Бориса, уже издали скользнул по пепельнице со спичкой.
Садясь в кресло, Борис внимательно, ощупывающе посмотрел на Дюваля, который был теперь ярко освещен лучами люстры и лампадера. Но не было в нем ничего, что вызывало бы настороженность. Улыбаясь какой-то своей мысли, он, казалось, был целиком поглощен бокалом коньяка. Нагревая стенки стеклянного шара ладонями обеих рук и придавая ему вращательное движение, Дюваль с наслаждением вдыхал терпкий аромат арманьяка, полузакрыв глаза.
— Выпьем за искусство! — сказал он вполголоса, не меняя позы.
— Что ж, за искусство можно, — ответил Борис и пригубил.
С того места, где он сейчас сидел, ему была видна вся гостиная. Вот открытая арка, ведущая в столовую (на столе еще стояли неубранные остатки холодного ужина — служанка была отпущена до прихода Бориса). А вот и дверь в спальню. Борис обратил внимание на то, что в прошлый раз, когда он здесь был, эта дверь была плотно затворена и лишь чуть прикрывалась со стороны гостиной бархатными портьерами. Сейчас же портьеры были полностью задернуты, а дверь за ними незаперта: тяжелые полы медленно шевелились, шурша по паркету.
Очевидно, взгляд Бориса дольше, чем нужно, задержался на двери, потому что Дюваль, привстав с кресла, с беспокойством спросил:
— Сквозняк, мсье Борис? Вам дует?
— Пожалуйста, не волнуйтесь, — ответил Борис. — Я не боюсь сквозняков. Мы, русские, привыкли в нашем климате к холодным и подчас неприятным ветрам.
Теперь он был очень недоволен собой. Слышал много раз и сам другим говорил: частная квартира — неподходящее место для решительного разговора с ее хозяином… Ведь хозяину и стены помогают!
Наблюдая осторожно, Борис заметил в поведении Дюваля за привычной для чиновника десятилетиями воспитанной выдержкой чуть видимые признаки нервозности. Вынув из внутреннего кармана пиджака белый аккуратно сложенный шелковый платок, Дюваль вытер ладони. Его глаза временами выражали напряженное беспокойство и, встречаясь с глазами Гарина, словно о чем-то спрашивали.
Еще несколькими минутами раньше Борис объяснил бы все эти явления тем, что Дюваль сам предчувствует неизбежность разговора и ждет его. Но сейчас Гарин искал в поведении Дюваля другое. Спичка… Неужели Жозеф Дюваль не то, чем он все время казался Борису?
И новая пауза походила теперь на туго сжатую пружину, которая каждую секунду готова разжаться и нанести неожиданный удар. Борисом овладело то величайшее, железное спокойствие, которое всегда приходило к нему в минуту грозящей опасности. Всем своим существом Борис теперь сознавал, что опасность эта притаилась там, за тихо колышущейся портьерой, закрывающей вход в спальню…
Вдруг в тишине раздался громкий металлический удар, за ним второй, третий… Высокие стенные старинные часы пробили десять. Борис посмотрел для приличия на свои часы и сделал привычное движение человека, собирающегося прощаться.
— Вы уже уходите, мсье Гарин? — спросил Дюваль, повернувшись в кресле.
— Да, уже поздно, мсье Дюваль.
— Да, поздно уже, — неопределенно сказал Дюваль и медленным движением поставил на столик свой бокал. Он присталько смотрел на него, как будто сожалея, что в бокале уже ничего нет, но было ясно, что Дюваль в это время решает какой-то чрезвычайно сложный для него вопрос.
Но вот он поднял голову, и глаза его встретились с глазами Бориса. Впервые это был совершенно чужой, не знакомый Борису взгляд, настороженный и кажущийся равнодушным в одно и то же время.
— Я ждал, мсье Борис, — сказал Дюваль, перегнувшись через борт кресла. — Я должен вам кое-что сообщить, передать…
«Начинается», — подумал Борис и, уже поднявшись, холодно спросил:
— Я слушаю вас, мсье Дюваль.
— Вот, я принес специально для вас… — заторопился хозяин и стал шарить по карманам. — Телеграмма нашего посла в Чили. Я думаю, что вам это будет интересно.
— Дюваль! — нарочито громко и с подчеркнутым равнодушием сказал Борис. — Вы ошибаетесь. То, о чем вы говорите, не представляет для меня совершенно никакого интереса. Да, да, и прошу не утруждать себя продолжением разговора на эту тему.
Гарин ожидал, что сейчас Дюваль начнет громко кричать, звать на помощь, всовывать в карманы Бориса «телеграмму посла в Чили», а затем из спальни появятся дюжие молодчики, и провокация налицо…
Но рука Жозефа Дюваля, которая вытаскивала что-то из внутреннего кармана пиджака, нерешительно замерла.
— Вы уверены в этом? — спросил Дюваль недоверчиво.
— Абсолютно уверен, — ответил Борис и направился к прихожей.
По старой привычке хозяин вышел вперед и, сказав традиционное «Пардон, мсье», открыл дверь в прихожую, пропустив туда гостя.
С тактичной настойчивостью Борис взял из рук хозяина плащ.
— Ничего, я сам. — Осторожно ощупал карманы (нет ли в них чего-нибудь постороннего) и протянул Дювалю руку для прощания.
— Благодарю, мсье Жозеф, за гостеприимный прием, — сказал он с безупречной вежливостью. — Уверен, что эта встреча надолго останется у меня в памяти.
— О конечно, конечно, — сказал Жозеф Дюваль. — Буду рад вас видеть у себя, всегда буду рад! — С этими словами он посмотрел в лицо Бориса, и во взгляде его было что-то недоброе и в то же время виноватое…
Не оборачиваясь, Гарин сошел с лестницы, ежимая в карманах кулаки. Выйдя на улицу, он глубоко вдохнул в себя свежий вечерний воздух и огляделся. Ничего особенно угрожающего, только два полицейских прогуливались неподалеку да совсем рядом с парадным стоял, опершись спиной о чугунные перила витрины, молодой человек с газетой в руках.
Борис небыстро пошел в левую сторону и смешался с вечерней толпой. Напряжение все еще не проходило. Что же, в конце концов, случилось? Кто такой Дюваль? Старый опытный враг, которого Борис не смог раскусить вовремя, или временный попутчик, изменивший в последнюю минуту? А может быть… может быть, подозрения Бориса, были напрасными? Стоило, может быть, рисковать?
Уже через несколько кварталов он заметил, что молодой человек, стоявший около парадного, следует за Борисом на некотором расстоянии от него, а на другой стороне улицы медленно движется в том же направлении черный «ситроен».
— Такси! — крикнул Борис проходившему свободному таксомотору и, войдя в машину, сказал шоферу: — Вокзальная площадь, поскорее, пожалуйста.
Водитель не стал себя упрашивать, надеясь на чаевые.
Выйдя из машины, Борис пошел по широкой, залитой огнями, шумной торговой улице, ведущей от вокзала к центру, города. Для того чтобы еще раз провериться, Борис остановился перед ярко освещенной витриной табачного магазина, осторожно просматривая в зеркальном отражении проходящие мимо лица.
На витрине в продуманном беспорядке лежали, как карточные колоды, разноцветные коробки сигарет; рядом солидными шпалерами вытянулись гаванские сигары; блестели кругом стальные зажигалки, а в центре высился разрезанный посредине медный глобус с вложенными внутрь пачкой сигарет и коробкой спичек с синими, красными, желтыми головками…
И вдруг знакомые черты лица промелькнули в витрине. Тот же молодой человек с газетой…
Выдохнув из груди весь без остатка воздух, Борис улыбнулся широкой, торжествующей улыбкой облегчения. Сомнений больше не оставалось. Спичка! Спичка выручила…
Нет, подумал Борис, не спичка, а русская пословица: «Семь раз отмерь, один отрежь».
Особенно в таком ответственном деле!..
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ3
Сергей Маслов
ДРУГ СОВЕТСКОЙ РАЗВЕДКИ6
Борис Юринов
ДОБРОЕ ИМЯ ДОБРОВА ВОССТАНОВЛЕНО 49
Владимир Карпов
НЕИЗВЕСТНЫЙ РАЗВЕДЧИК ГЛИНСКИЙ61
Александр Бондаренко
ПОБЕГ ИЗ АДА77
Борис Наливайко
ОПЕРАЦИЯ «АЛЬТГЛИННИКЕ-БРЮККЕ» ИЗ
Иван Дедюля
ВЫСОКОЕ ДОВЕРИЕ137
Владимир Кукушкин
ПОВСЕДНЕВНАЯ РУТИНА175
Эдуард Колбенев
ПАКИСТАНСКИЕ ВСТРЕЧИ201
Борис Григорьев
ДЕНЬ ПОБЕДЫ В ДАНИИ, ИЛИ РОМАНТИЧЕСКОЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ БОРНХОЛЬМ215
Александр Киселев
БРИТАНСКИЕ ПЕРЕКРЕСТКИ230
Крист Алов
НОЧНОЙ ПЕРЕПОЛОХ 264
Вячеслав Лисов
УЖИН293
Николай Самарин
СПИЧКА:305
РАССЕКРЕЧЕНО ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКОЙ
Корректор Э. Казанцева Верстка В. Ерофеев
Подписано в печать 21.03.03.
Формат 84xl08y32. Гарнитура «Ньютон».
Печать офсетная. Уел. печ. л. 16,8. Доп. тираж 5000 экз. Изд. № 024701־-ДО. Заказ № 3908.
Издательство «ОЛМА-ТІРЕСС Звездный мир» 129075, Москва, Звездный бульвар, 23А, стр. 10
Отпечатано с готовых диапозитивов в полиграфической фирме «КРАСНЫЙ ПРОЛЕТАРИЙ» 127473, Москва, Краснопролетарская, 16
В книге «Рассекречено внешней разведкой» читатель познакомится с деятельностью разведывательных органов СССР в наиболее трудные и драматические периоды в истории нашей страны.
СЛУЖБА
ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ
Сведения о некоторых операциях, осуществленных нашими разведчиками, публикуются впервые.
СПЕЦСЛУЖБЫ ОТКРЫТЫЕ МАТЕРИАЛЫ
isbn 5-ףчfi4ם-ףβ4-x
785948
ІІЗДЛТІЛЬСГВО
ОЛМА ПРЕСС 9
490847
