Контрнаступление

(Зондаж о передышке)

29 ноября 1941 года Жуков позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, попросил его дать приказ о начале контрнаступления. Сталин слушал внимательно, затем спросил: – А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку? – Противник истощен. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счет северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьезно осложниться. Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом... Поздно вечером 29 ноября Сталин принял решение о начале контрнаступления и предложил штабу Западного фронта представить план контрнаступательной операции. Утром 30 ноября представили Ставке соображения Военного совета фронта по плану контрнаступления, исполненному графически на карте с самыми необходимыми пояснениями. Жуков направил с планом только коротенькую записку Василевскому: «Прошу срочно доложить народному комиссару обороны товарищу Сталину план контрнаступления Западного фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой». К графическому плану была приложена объяснительная записка о проведении этих контрударов. На этом плане Сталин написал: «Согласен» – и поставил подпись. Из сказанного видно: инициатива контрударов принадлежит Жукову, но окончательное решение принимал Сталин, поэтому не правы многочисленные авторы, которые все заслуги контрудара под Москвой отдают только маршалу Жукову. И маршал Василевский в своих воспоминаниях пишет о том, что Ставка готовила контрнаступление. Разумеется, сама идея, что контрнаступление когда-то должно было состояться, что для этого надо готовить стратегические резервы (и они готовились!), – эта идея в Ставке Верховного Главнокомандования существовала. Но если бы Ставка продолжала собирать и сосредоточивать силы согласно этой своей идее, то немцы или закрепились бы очень прочно на достигнутых рубежах, или подтянули бы свежие силы из северных и южных группировок. А замысел Жукова в том и состоял, чтобы переходить в контрнаступление немедленно, наличными силами. При этом он понимал, что общее наступление по всему фронту, как это бывает обычно, здесь осуществлено быть не может, сил для этого недостаточно. Потому-то предлагаемое им контрнаступление должно было происходить (и происходило) так своеобразно. В сущности, Василевский, определяя контрнаступление, говорит о тех же контрударах, что и Жуков, но поскольку в этой операции участвуют несколько фронтов и авиация Верховного Главнокомандования, то у Василевского есть основание называть все это контрнаступлением. Но по объективной оценке того, что происходило в действительности, вначале общего контрнаступления все же не было, и Калининский, и Юго-Западный фронты лишь прибавляли еще по одному контрудару на своих участках для содействия Западному фронту. Василевский вспоминает, что Конев, услыхав от него о приказе наступать, заявил, что Калининский фронт не располагает силами для наступления. Только после долгих убеждений Василевского Конев все же обещал нанести удар на Тургиново с целью прорвать оборону и выйти в тыл противнику. Как видим, речь идет лишь об одном ударе, чтобы выйти в тыл войскам, противостоящим фронту Жукова, и тем самым поколебать их устойчивость. На Юго-Западном фронте, о включении которого в контрнаступление вспоминает маршал Москаленко, происходило следующее: «Говоря об особенностях контрнаступления против 2-й немецкой армии в районе Ельца, нужно прежде всего отметить, что оно началось с тех рубежей, на которые отошли наши войска только накануне вечером в ходе оборонительных боев. Иначе говоря, началось без предварительной подготовки и сосредоточения сил, прямо с ходу: вчера оборонялись, отступали, а сегодня перешли в наступление. Потребовалось, фигурально выражаясь, лишь повернуться через левое плечо и разить противника, под натиском которого мы еще вчера отступали». Эти суждения крупных военачальников, на мой взгляд, склоняют нас согласиться с точкой зрения Жукова. И дело тут не только в разной терминологии: у Жукова – контрудары, у Василевского – контрнаступление, – но и в том, что подразумевается под этими понятиями. Один из факторов, на который делал ставку Жуков, – это внезапность. Противник не ожидает, что советские части способны перейти к столь активным действиям. Из дневниковых записей Бока, Гальдера и других гитлеровских генералов видно: они считали, что Красная Армия уже не располагает силами, и намеревались спокойно использовать передышку для подготовки к новым операциям. Вот тут-то Жуков, с благословения Сталина, и преподнес им сюрприз! Итак, напомню: после того как 5 декабря ударил Калининский фронт (командующий И. С. Конев), 6 декабря – Юго-Западный (командующий С. К. Тимошенко) и в тот же день войска Западного фронта под командованием Жукова нанесли контрудары по главным группировкам противника севернее и южнее столицы, наши войска с тяжелыми боями пошли вперед. В течение месяца противник был отброшен от Москвы на рубеж Наро-Фоминск – Малоярославец – Сухиничи – Белев. 5 января 1942 года в Москве было созвано совещание Ставки по поводу того, что делать дальше после выхода войск на указанный рубеж. Стенограммы на заседаниях Ставки не велись (в отличие от немцев, у которых каждое слово на всех совещаниях фиксировалось). Каких-либо документов (кроме директивы) или чьих-то записей я тоже не нашел, поэтому пересказываю по воспоминаниям участников этого совещания с некоторыми сокращениями. Докладывал об обстановке и намечаемых действиях начальник Генерального штаба. Со свойственной ему рассудительностью он объективно оценивал обстановку, сравнивал силы сторон, предупреждал, что, несмотря на отступление от Москвы, гитлеровцы еще имеют возможность наносить сильные удары. Сталин слушал Шапошникова с явным неудовольствием, его, видимо, раздражала медлительность, которая, как ему казалось, была не только в темпе речи Шапошникова, но и в действиях, которые предлагал Генштаб. Наконец Сталин прервал Бориса Михайловича: – Немцы в растерянности от поражения под Москвой. Они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление. Враг рассчитывает задержать наше наступление до весны, чтобы весной, собрав силы, вновь перейти к активным действиям. Он хочет выиграть время и получить передышку. Никто из присутствовавших против этого не возразил, и Сталин продолжил. – Наша задача состоит в том, – рассуждал он, прохаживаясь, по своему обыкновению, вдоль кабинета, – чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны... На словах «до весны» он сделал акцент, немного задержался и затем разъяснил: – Когда у нас будут новые резервы, у немцев не будет больше резервов... Дальше Верховный изложил, как он понимает возможную перспективу войны, и наметил практические задачи отдельных фронтов. Его замысел был таков. Учитывая успешный ход подмосковного контрнаступления, целью общего наступления поставить разгром противника на всех фронтах – от Ладожского озера до Черного моря. Главный удар нанести по группе армий «Центр». Ее разгром осуществить силами левого крыла Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов путем двустороннего охвата с последующим окружением и уничтожением главных сил в районе Ржева, Вязьмы и Смоленска. Перед войсками Ленинградского, Волховского фронтов, правого крыла Северо-Западного фронта – задача разгромить группу армий «Север». Войска Юго-Западного и Южного фронтов должны нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс, а Кавказский фронт и Черноморский флот – освободить Крым. Переход в общее наступление осуществить в крайне сжатые сроки. Изложив этот проект, Сталин предложил высказаться присутствовавшим. Слово попросил Жуков: – На Западном направлении, где создались более благоприятные условия и противник еще не успел восстановить боеспособность своих частей, надо продолжать наступление. Но для успешного исхода дела необходимо пополнить войска личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь танковыми частями. Я за то, чтобы усилить фронты Западного направления и здесь вести более мощное наступление. – Мы сейчас еще не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов, – поддержал Жукова Вознесенский. – Я говорил с Тимошенко, – сказал Сталин. – Он за то, чтобы действовать и на Юго-Западном направлении. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной. Кто еще хотел бы высказаться? Ответа не последовало. Вот с этого заседания Ставки 5 января 1942 года и начинается, на мой взгляд, всеобщее контрнаступление, по которому именно Ставка принимала решение и организовывала его осуществление. А еще точнее, даже не Ставка, а Сталин единолично, как это делал он много раз прежде. К сожалению, еще продолжалась в поведении Сталина инерция его руководства в мирное время – как это ни огорчительно, однако не сказать об этом нельзя, иначе я потеряю настрой на объективность. Жуков прямо говорит: «Весь замысел о переходе во всеобщее наступление на всех направлениях – это, конечно, не идея Генерального штаба, не замысел Шапошникова, который докладывал. Это исключительно был замысел лично Сталина». Директиву о наступлении штабы фронтов получили 7 января 1942 года. А 10 января командующие фронтами и командармы получили Директивное письмо Ставки Верховного Главнокомандования. В нем военное положение оценивалось в духе выступления Сталина на заседании от 5 января 1942 года и давались практические указания фронтам – для действий ударными группами и организации стратегического наступления. Вот это было уже общее наступление: для развития контрударов Сталин вводил свои стратегические резервы 20-й, 10-й армий, 1-ю ударную армию, другие части усиления и всю авиацию. Не буду подробно описывать ход и итог общего наступления, приведу лишь мнение двух военных специалистов, прекрасно разбиравшихся в предмете. Маршал Василевский: «В ходе общего наступления зимой 1942 года советские войска истратили все с таким трудом созданные осенью и в начале зимы резервы. Поставленные задачи не удалось решить». Академик Самсонов: «...переход в общее наступление на всех основных стратегических направлениях без достаточного учета реальных возможностей фронтов провалился». Я так подробно остановился на проблеме разграничения контрударов и общего наступления, чтобы стало отчетливее видно, почему прежде всего сам Сталин, а за ним почти все наши военные историки и теоретики «объединяли» их в одно контрнаступление, начинающееся 5 декабря. Проще всего объяснить такие действия Сталина диктаторской инерцией мирного времени. В какой-то мере это, как говорится, имело место. Но попытаемся понять его намерения. Сталин не из тех, кто принимает решения, не взвесив все за и против. В данном случае он видит такую реальную картину: гитлеровская армия понесла большие потери в многочисленных, пусть даже победных операциях. В сражении за Москву она окончательно выдохлась, это подтверждается тем, что после контрударов Жукова наличными силами гитлеровские дивизии попятились назад. Есть все основания предположить, что под общим ударом всех фронтов, не позволяющих противнику маневрировать, покатится на Запад, а возможно и рухнет весь Восточный фронт немцев. Поэтому Сталин и замышлял общее наступление от Балтийского до Черного моря. Логика в таком суждении есть. Но дело в том, что логика в военном деле не идентична с логикой в философии, тут свои особенности, свои невидимые подводные камни. Напомним только об одном – о боевом духе, моральном состоянии войск. Соотношение сил может быть в пользу одной из сторон, и логика в таком случае подсказывает превосходство этой стороны. Однако низкое моральное состояние (тот самый подводный камень) приведет к поражению более сильную сторону. В контрнаступлении под Москвой боевой дух Советской Армии был на подъеме: после долгих неудач погнали, наконец, гитлеровцев назад. Сталин имел все основания опираться на этот фактор. Это, как говорится, то, что на поверхности, видимое всем, кто присутствовал на совещании Ставки, и понятное Генштабу, который оформлял решение Сталина на общее наступление. Но, как выяснилось совсем недавно (я эти документы увидел, только уже работая над этой книгой – в 1999 году), у Сталина были еще свои, никому не известные, далеко ведущие стратегические расчеты. Сталину казалось, что общее наступление советских войск деморализует германское руководство, которое увидит свои отступающие по всему фронту войска и пойдет на мирные предложения, которые выдвинет он, Сталин. Верховный Главнокомандующий не посоветовался по этому поводу со своими полководцами, и даже с членами Политбюро, поэтому никто из них не упоминает об этой попытке ни в устных воспоминаниях, ни в опубликованных мемуарах. Сложилась ситуация, похожая на ту, что наблюдалась во время заключения Брестского мира 1918 года, когда Ленин подписал кабальный договор ради спасения молодого Советского государства. Сталин видел – немцы уже под Москвой, потери Красной Армии огромны, резервов нет, формирование новых частей возможно только из новых призывников, но нет для них вооружения: оборонные заводы частично остались на оккупированных территориях, а большинство пребывает в стадии эвакуации; танки, самолеты, орудия, стрелковое вооружение выпускается в незначительном количестве предприятиями, которые раньше находились в глубине страны, а их очень немного. Для восстановления и организации производства эвакуированных заводов на новых местах в Сибири и Средней Азии необходимо время. Передышка нужна была во что бы то ни стало. Сталин приказал разведке найти выходы на гитлеровское командование и от его, Сталина, имени внести предложение о перемирии и даже больше (далеко идущие планы) – о коренном повороте в войне. Для осуществления этих тайных переговоров были реальные возможности: еще в 1938 году заключено соглашение о сотрудничестве между НКВД и гестапо. Существует подлинный документ, подтверждающий это.

Генеральное соглашениеО сотрудничестве, взаимопомощи, совместной деятельности между Главным управлением государственной безопасности НКВД СССР и Главным управлением безопасности Национал-Социалистической рабочей партии Германии (ГЕСТАПО). (Дальше следует текст -Генерального соглашения" на 9 страницах, я его опускаю и привожу только последний лист. – В. К.).Текст соглашения отпечатан на русском и немецком языках в единственном экземпляре, каждый из которых имеет одинаковую силу, скреплен подписями и печатями представителей НКВД и ГЕСГАПО. Русский текст соглашения остается в НКВД, немецкий в ГЕСТАПО. Совершено в Москве, 11 ноября 1938 г. в 15 час. 40 мин. Подписи сторон: НАЧАЛЬНИК ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ВНУТРЕННИХ дел ссср комиссар госбезопасности I ранга (Л. БЕРИЯ) НАЧАЛЬНИК ЧЕТВЕРТОГО УПРАВЛЕНИЯ (ГЕСТАПО) ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ ГЕРМАНИИ БРИГАДЕНФЮРЕР СС (Г. МЮЛЛЕР)

Разведчики связались с немецкими «коллегами», встреча состоялась в Мценске 20 февраля 1942 года. Мценск в то время находился на оккупированной гитлеровцами территории. Видимо, идея об этих переговорах возникла у Сталина в самом начале контрнаступления, и поиски контактов наши разведчики начали немедленно. Как это происходило, мне неизвестно. Сталин лично написал «Предложения германскому командованию». Они отпечатаны в двух экземплярах, один остался у Сталина, другой предназначался тому, кто будет вести переговоры. Этот документ, по-видимому, не предполагалось вручать немцам, он представляет собой конспект, перечень вопросов, которым должен был руководствоваться советский представитель.

ПРЕДЛОЖЕНИЯ ГЕРМАНСКОМУ КОМАНДОВАНИЮ 1). С 5 мая 1942 года начиная с 6 часов по всей линии фронта прекратить военные действия. Объявить перемирие до 1 августа 1942 года до 18 часов. 2). Начиная с 1 августа 1942 года и до 22 декабря 1942 года германские войска должны отойти на рубежи, обозначенные на схеме № 1. Предлагается установить границу между Германией и СССР по протяженности, обозначенной на схеме № 1, 3). После передислокации армий вооруженные силы СССР к концу 1943 г. готовы будут начать военные действия с германскими вооруженными силами против Англии и США. 4), СССР готов будет рассмотреть условия об объявлении мира между нашими странами и обвинить в разжигании войны международное еврейство в лице Англии и США, в течение последующих 1943—1944 годов вести совместные боевые наступательные действия в целях переустройства мирового пространства (схема № 2). Примечание:В случае отказа выполнить вышеизложенные требования в п.п. 1 и 2, германские войска будут разгромлены, а германское государство прекратит свое существование на политической карте как таковое. Предупредить германское командование об ответственности. Верховный Главнокомандующий Союза ССР Москва; Кремль 19 февраля 1942 г. И. СТАЛИН

То, что «Предложения» составлены Сталиным, подтверждает его подпись, а на то, что это только конспект, указывают короткие «сталинские» фразы, напечатанные не на государственном или партийном бланке, а на простом листе бумаги без указания непременных в официальных обращениях сведений о исполнителе и расчете рассылки копий. Обратите внимание на дату – идет общее наступление советских войск. Сталин говорит с гитлеровским командованием с позиции силы, даже угрожает уничтожением в случае несогласия! Но он переоценил возможность извлечь стратегические дивиденды из сложившейся, как ему показалось, благоприятной военной и политической ситуации. Немцы не были в состоянии растерянности. Их представитель группенфюрер СС Вольф вел себя не как бедный родственник в трудном положении (так представлялось Сталину из-за нашего общего наступления), а уверенно, и даже со свойственным немцам высокомерием. Переговоры продолжались в течение недели. В итоге, первый заместитель народного комиссара внутренних дел СССР представил Сталину следующий рапорт.

ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАРОДНОГО КОМИССАРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР № 1/2428 27 февраля 1942 г. Товарищу СТАЛИНУ РАПОРТ В ходе переговоров в Мценске 20—27 февраля 1942 года с представителем германского командования и начальником персонального штаба рейхсфюрера СС группенфюрером СС Вольфом, германское командование не сочло возможным удовлетворить наши требования. Нашей стороне было предложено оставить границы до конца 1942 года по линии фронта как есть, прекратив боевые действия. Правительство СССР должно незамедлительно покончить с еврейством. Для этого полагалось бы первоначально отселить всех евреев в район дальнего севера, изолировать, а затем полностью уничтожить. При этом власти будут осуществлять охрану внешнего периметра и жесткий комендантский режим на территории группы лагерей. Вопросами уничтожения (умерщвления) и утилизации трупов еврейского населения будут заниматься сами евреи. Германское командование не исключает, что мы можем создать единый фронт против Англии и США. После консультаций с Берлином Вольф заявил, что при переустройстве мира, если руководство СССР примет требования германской стороны, возможно, Германия потеснит свои границы на востоке в пользу СССР. Германское командование в знак таких перемен готово будет поменять цвет свастики на государственном знамени с черного на красный. При обсуждении позиций по схеме №2 возникли следующие расхождения: 1). Латинская Америка. Должна принадлежать Германии. 2). Сложное отношение к пониманию «китайской цивилизации». По мнению германского командования, Китай должен стать оккупированной территорией и протекторатом Японской империи. 3). Арабский мир должен быть германским протекторатом на севере Африки. Таким образом, в результате переговоров следует отметить полное расхождение взглядов и позиций. Представитель германского командования Вольф категорически отрицает возможность разгрома германских вооруженных сил и поражения в войне. По его мнению, война с Россией затянется еще на несколько лет и окончится полной победой Германии. Основной расчет делается на то, что, по их мнению, Россия, утратив силы и ресурсы в войне, вынуждена будет вернуться к переговорам о перемирии, но на более жестких условиях, спустя 2—3 года. Первый заместитель народного комиссара Внутренних дел СССР (МЕРКУЛОВ)

Как оценить этот демарш Сталина? Можно, конечно, поупражняться по поволу беспринципности интернационалиста Сталина, согласного на сговор с фашистами против союзников. Он сам считал и называл эти предложения «неэтичными» по отношению к союзникам, как и то, что он позднее предпринял перед Перлхарбором. Но очевидно и то, что он готов был взять на себя любой большой грех ради спасения страны и народов, ее населяющих. Сталин знал о намерении Гитлера расчленить Советскую страну, превратить ее в колонию и истребить «аборигенов», «унтермеишей» для освобождения земель и раздачи их поселенцам-победителям. Сталин не предал «своих» евреев, не пошел на их истребление, как это сделали у себя фашисты, хотя взамен гитлеровцы предлагали очень выгодное «создание единого фронта против Англии и США». Цена, которую требовали за это гитлеровцы, – «поголовное истребление евреев» – для Сталина была неприемлемой. (Вот и задумайтесь, господа – те, кто по сей день считает его антисемитом.) Мне кажется, уступки и сама идея Сталина о развороте боевых действий на 180 градусов для ведения совместных боевых действий против Англии и США являются ничем иным, как тактическим ходом с целью выиграть время. Обещания провести перегруппировку армий и «после заключения мира между нашими странами» начать совместные боевые действия в 1943—1944 году – это, как говорит русская поговорка, «Улита едет, когда-то будет». Главное, спасти страну сейчас от нашествия. За два года много воды утечет, можно будет и с союзниками объясниться, и боевых действий против них не начать. Главное сейчас – отдышаться и подготовить Вооруженные Силы и промышленность к более успешному отражению гитлеровской агрессии, если немцы отважатся ее продолжать. В общем, хитрил Сталин, и ложь эта была во спасение. В политике подобные маневры обычное дело... В этой ситуации Сталин явно блефовал. Но блеф в политике – это не то же, что блеф в карточной игре или в каком-либо криминальном деле. Блеф в политике – это редкое искусство. Одно из главных его свойств – сочетание демонстративной открытости с полной непонятностью истинных (скрытых) намерений. На поверхности действия вроде бы обычные, но не понятные сопернику. А внутри – предельная личная решительность, игра «на лезвии ножа», с готовностью, в случае неудачи, отступить. Блефуя, политик подходит на предельно близкое расстояние к невозможному, оставаясь между тем в зоне еще возможного. Блеф основан на непредсказуемости поведения, на неожиданности, скоротечности, чем ставит в тупик противника, это и использует в свою пользу блефующий . В какой-то степени, если даже эта попытка не оправдывает, то объясняет настойчивое требование Сталина продолжать наступление. В период переговоров ему во что бы то ни стало нужны были активные действия наших войск. А мы воспримем это как еще один пример его стратегического мышления. Хотя и неудачный, но, как говорится, с добрыми намерениями – ради спасения Отечества.

ВласовВ дни битвы за Москву начала зарождаться легенда о генерале Власове. В этой битве он не совершил ничего особенного, и даже наоборот, почти не участвовал в ней из-за болезни. Но после того как Власов перешел на сторону гитлеровцев и стал претендовать на роль «освободителя народов России», потребовалась ему престижная биография. Вот и начали придумывать ему патриотические подвиги. Один (довольноталантливый сочинитель) написал о нем целую книгу, в которой выдает Власова за главного защитника Москвы. -s Поскольку нам придется еще не раз соприкасаться с этой личностью, считаю необходимым поставить точки над "и" в щмом начале мифотворчества. -i Я впервые услышал о Власове еще в предвоенные годы, будучи курсантом Ташкентского пехотного училища имени Ленина. После неудач в финской войне новый нарком обороны маршал Тимошенко издал приказ по боевой подготовке, основной идеей которого был принцип: учить тому, что необходимо на войне, в условиях, приближенных к боевой обстановке. Это означало, что мы большую часть своей учебы и жизни будем проводить в поле. И пошли бесконечные учения, окапывания, многокилометровые дневные и ночные марши, самостоятельное приготовление пищи (каши) в полевых условиях или питание сухим пайком в течение нескольких суток. Дисциплинарные гайки закрутили до последней степени: за опоздание из увольнения на несколько минут – арест, на несколько часов – трибунал. Некоторые курсанты, даже у нас в училище, где все же был режим учебного заведения, не выдерживали такой истязательной требовательности, и бывали случаи самоубийств. Вот в таких драконовских условиях генерал Власов выделился своей жестокостью. При осенней проверке частей Красной Армии его 99-я стрелковая дивизия была признана лучшей в сухопутных войсках... Наверное, не трудно представить, каким был этот генерал, отличившийся таким образом в тех невероятно тяжелых условиях службы. Тогда Власова наградили орденом Ленина. А нарком обороны Тимошенко так расчувствовался на учениях от требовательности Власова, что тут же вручил ему золотые часы. «Красная Звезда» печатала статьи, восхваляя и пропагандируя непреклонную требовательность командира лучшей дивизии. 99-я стрелковая дивизия получила переходящее Красное знамя РККА. Власов считался тогда кристально чистым по происхождению и образцовым с партийной стороны офицером. Правда, был у него небольшой грешок: в молодости в попы готовился – окончил духовное двухгодичное училище в Нижнем Новгороде и затем поступил в духовную семинарию, где проучился еще два года. Но кто же мог этим упрекнуть генерала? Сам Генсек Сталин был когда-то таким же семинаристом. Это сходство, пожалуй, работало на авторитет Власова. Во всех аттестациях и характеристиках подчеркивается его политическая зрелость и преданность партии. Он сам в автобиографии пишет (в том же 1940 году): «В ВКП(б) вступил в 1930 г. ...Неоднократно выбирался членом партийного бюро школы и полка. Был редактором школьной газеты. В общественной работе всегда принимал активное участие, был избираем членом военного трибунала округа». Обратите внимание – заседал в трибунале в годы самых жестоких репрессий (1937—1939). Я не располагаю материалами о том, кого конкретно осудил и отправил на тот свет за антисоветскую деятельность будущий борец с большевизмом, но, наверное, очень многих, потому что приговор к высшей мере наказания – расстрелу – был в те годы самым частым. (Оставляю возможность поискать в архивах и осветить эту сторону деятельности Власова другим исследователям, так как не располагаю на это временем и документами). Вот какими слонами завершает Власов описание своего партийного портрета: «Партвзысканий не имел. В других партиях и оппозициях никогда и нигде не состоял и никакого участия не принимал, никаких колебаний не имел. Всегда стоял твердо на енеральной линии партии и за нее всегда боролся. Органами Советской власти к суду никогда не привлекался. За границей не был». В общем, кристально чистый, безоглядно преданный коммунист. Насчет «за границей не был» Власов лукавит. Был он за рубежом, в Китае, немногим более года, с сентября 1938-го по декабрь 1939-го. На сей счет я располагаю любопытным документом:

СПРАВКА СекретноКандидатура полковника Власова Андрея Андреевича проверялась через НКВД по линии Разведывательного управления для посылки в командировку за рубеж. Получена проверка № 167 от 11 августа 1938 г., что компрометирующих материалов нет. Начальник 1 отдела 21 сентября 1938 г. Полковник (Румянцев)

Какое задание выполнял Власов, тоже оставляю для выяснения другим авторам. В завершение этого эпизода из жизни Власова скажу лишь то, что он дал подписку о неразглашении, и поэтому имел юридическое право не упоминать о задании. Однако добавлю такой штрих, чтобы дать читателям пищу для размышлений. Разведывательное управление, использовав Власова только один раз, почему-то не оставило его в своих кадрах, а написало хорошую характеристику о преданности партии и, как говорится, с миром вернуло на службу в войска. Вывод в характеристике такой: «Тов. Власов, находясь в командировке, с работой справился». Я не один год прослужил в этом уважаемом управлении и знаю: попасть в разведку – дело весьма трудное, но уйти из нее еще сложнее. Когда офицера после первого испытания возвращают в войска, за этим стоит нечто не в пользу этого человека. Пишу об этом не потому, что так полагается писать о изменнике, – нет и нет. Сам факт говорит за себя: почему-то не пришелся ко двору в разведке Власов. Вернемся к службе в войсках. Как рекомендовалось в аттестации, генерал Власов был назначен на должность командира 4-го механизированного корпуса, а затем командующим 37-й армией, которая вела тяжелые бои за Киев. Таким образом, Власов не мог бы пожаловаться на трудное продвижение в службе. Наоборот – головокружительный взлет: неполный год командовал дивизией (с января по октябрь 1940 года), неполный месяц корпусом (с 22.6 по 13.7.41), с сентября 1941 г. командовал 37-й армией до дня сдачи Киева. Затем выходил из окружения, и в ноябре назначен командующим 20-й армией, которая обороняла Москву в составе Западного фронта. Много было написано в западных и наших изданиях об этом периоде «полководческой деятельности» Власова. Не хочу обременять читателей опровержением всех этих небылиц, приведу несколько документов, которые перечеркивают все тенденциозные выдумки. В своих воспоминаниях генерал Сандалов, бывший тогда начальником штаба 20-й армии, пишет, что Власов был только назначен командующим, но на первом этапе битвы за Москву в командование армией практически не вступил – находился далеко от передовой, в госпитале. Военный совет армии, вполне естественно, запрашивал разные инстанции – когда же появится командующий? Вот один из телеграфных ответов:

Начальнику Главного управления кадров Красной АрмииГенерал-майор Власов сможет быть направлен не ранее 25—26 ноября связи продолжающимся воспалительным процессом среднего уха. Начальник штаба ю.з.ф. Бодин Нач. воеисанупра ю.з.ф. Бялик

Генерал Сандалов пишет в своих мемуарах, что при его назначении на должность начальника штаба 20-й армии он спросил маршала Шапошникова: "Акто назначен командующим армией?" – Недавно вышедший из окружения командующий 37-й армией Юго-Западного фронта генерал Власов, – ответил Шапошников. – Но учтите, что он сейчас болен. В ближайшее время придется обходиться без него... Следовательно, Власов практически не вступил в командование 20-й армией в ноябре 1941 года, когда шел оборонительный период битвы за Москву. В этом месяце армия только формировалась и была в резерве Ставки. Отсутствие Власова в «ближайшее время», о котором сказал Шапошников, растянулось, по сути дела, и на весь период контрнаступления под Москвой. Вот что пишет генерал Сандалов о первом посещении Власовым штаба 20-й армии: «Сокрушительный удар дивизии Короли и групп Ремизова и Катукова стоил неприятелю больших потерь, смял его оборонявшиеся части и принудил их к отходу. Наступая на пятки отходившего в Волоколамск противника, нанося ему фланговые удары лыжными отрядами, 331-я дивизия Ф. П. Короля подошла утром 19 декабря к восточным предместьям Волоколамска. В полдень 19 декабря в с. Чисмены начал развертываться армейский командный пункт. Когда я и член Военного совета Куликов уточняли на узле связи последнее положение войск, туда вошел адъютант командующего армией и доложил нам о его приезде. В окно было видно, как из остановившейся у дома машины вышел высокого роста генерал в темных очках. На нем была меховая бекеша с поднятым воротником, обут он был в бурки. Это был генерал Власов. Он зашел на узел связи, и здесь состоялась наша первая с ним встреча. Показывая положение войск на карте, я доложил, что командование фронта очень недовольно медленным наступлением армии и в помощь нам бросило на Волоколамск группу Катукова из 16-й армии. Куликов дополнил мой доклад сообщением, что генерал армии Жуков указал на пассивную роль в руководстве войсками командующего армией и требует его личной подписи на оперативных документах. Молча, насупившись, слушал все это Власов. Несколько раз переспрашивал нас, ссылаясь, что из-за болезни ушей он плохо слышит. Потом с угрюмым видом буркнул нам, что чувствует себя лучше и через день-два возьмет управление армией в свои руки полностью... Вечером группа генерала Ремизова и морская бригада заняли пригородную слободу Пушкари и вышли к северозападной окраине Волоколамска. Несколько позже сибиряки 331-й дивизии Короля во взаимодействии с танкистами группы генерала Катукова пробились к восточной и юго-восточной окраинам города. Ночью начался штурм города». Из приведенных цитат ясно одно: Власов к взятию Волоколамска не имеет никакого отношения, потому что он там не был и армией не командовал. Что касается Солнечногорска, освобождение которого тоже записывают в заслуги Власову, то этот город был освобожден 12 декабря, задолго до первого приезда – 19.12 – и быстрого отъезда Власова, о котором пишет генерал Санда-лов. Мне могут возразить: но генерал Власов за бои под Москвой награжден орденом Красного Знамени! Это верно. А случилось так: всех командующих армиями за победу под Москвой представили списком на награждение таким орденом. Был в этом списке и генерал Власов – по должности, а не по делам. А вот Жукова в списке не было, и он за эту блестящую победу по защите столицы, а потом и за решительное контрнаступление, не награжден. Не было в списке... Список командующих армиями составлял Жуков как командующий Западным фронтом, он не мог включить самого себя. Но Верховного Главнокомандующего Сталина тоже не наградили за это выигранное великое сражение. Видно, не до того было...

 

Подбор умелых соратников

В дни контрнаступлений Сталин опирался на Жукова, Шапошникова, Василевского. Но, наряду с ними, искал и новые сильные личности. Так было с Еременко. Помните, что сказал Сталин, посылая Еременко спасать от окружения войска Юго-Западного фронта: «Вот человек, который в сложившейся обстановке нам нужен!» Но в Еременко Сталин явно ошибся. А вот в выборе начальника тыла Вооруженных Сил Андрея Васильевича Хрулева он, как говорится, попал в «десятку». В сложившейся на тот момент обстановке, при угасании наступления, наиболее целесообразным было закрепиться на достигнутых рубежах и перейти к жесткой обороне, изматывать противника и накапливать свои резервы. Тем более что к этому времени завершилась не только переброска, но и восстановление многих оборонных заводов из оккупированных районов в Сибирь и Среднюю Азию. Эти заводы начали выпускать вооружение, так необходимое для вновь формируемых частей. С работой тыла тесно связано имя генерала Хрулева – ближайшего соратника Сталина в этом сложном и очень ответственном деле. Выбор случился не вдруг. Сталин обычно долго присматривался к человеку, проверяя, главным образом, в деле, а затем приближал, брал в свою команду и наделял большим доверием. В ходе войны Сталин высмотрел, выдвинул и вырастил целую когорту замечательных полководцев: Жуков, Василевский, Конев, Рокоссовский, Черняховский, Баграмян и многие другие, – все они его личные выдвиженцы. Сталин их поддерживал, прощал ошибки, награждал за успехи, но постоянно держал в строгости. Среди таких выдвиженцев оказался и Хрулев. Андрей Васильевич так вспоминает этот поворотный в его службе день: «– Я стал просить Сталина – нельзя ли обойтись без меня. На его вопрос, почему я не хочу принять это предложение, ответил: „Поскольку Мехлис поставил своей задачей во что бы то ни стало меня уничтожить, он этим воспользуется и начнет травлю“. Сталин улыбнулся и сказал: – Ну вот, сильнее кошки зверя нет. – Для кого какой зверь, а для меня Мехлис – страшный зверь, – говорю ему. Он тогда стал расспрашивать, почему у меня такое убеждение, что Мехлис обязательно расправится со мной. Я ответил буквально следующее: – Когда в прошлом году Вы рассматривали вопрос обо мне на Политбюро, Мехлис метал громы и молнии, силясь всех убедить, будто я замешан в вое н но -фашистском заговоре. Вы предложили мне все рассказать о моей деятельности на этот счет. Но так как мне нечего было рассказывать, убедились, что я человек честный, и сказали Мехлису и Ежову, чтобы они отстали от меня. После этого, когда я перед отъездом пришел к Мехлису, он мне заявил: „Скажите спасибо Ворошилову. Он Вас тяжестью своей придавил и не дал мне поступить так, как следовало бы поступить, но я заявляю Вам, что постараюсь сделать все возможное, чтобы мое стремление (т. е. Мехлиса) оправдалось“. Тогда Сталин на все мои сомнения и возражения заявил: – Ну хорошо, а если я вместе с вами поведу борьбу против Мехлиса, то как вы думаете – мы справимся? Я откровенно ему сказал: – Как будто бы по логике вещей должны бы справиться, но Вы имейте в виду, что Мехлис такой человек, что он может черт знает что наделать и из любого положения способен выкрутиться. Сталин усмехнулся: – Он нас с вами вместе может разгромить? – Вас-то не разгромит, а меня вот разгромит. Но решение все-таки состоялось. Я был назначен начальником снабжения Красной Армии...» Талантливый организатор-интендант, Хрулев всю войну прекрасно справлялся со своей невероятно сложной должностью по обеспечению армии всем необходимым. Андрей Васильевич – образованный, интеллигентный человек, его наблюдения за работой Сталина нам очень пригодятся. Вот его рассказ: "– А что такое Ставка? Это Сталин (и ни одного человека в его секретариате), Генеральный штаб (он вызывал ксебе с картой начальника Генерального штаба или его помощника) и весь Наркомат обороны. Это и была фактически Ставка. Вызывает он командующего войсками какого-либо фронта и говорит: – Мы хотим вам дать директиву провести такую-то операцию. Что вам для этого надо? Тот отвечает: – Разрешите мне посоветоваться со штабом. – Идите к ВЧ. Вся связь, которой располагал Сталин, – один телефон, но все было подключено к нему, в том числе и ВЧ. Никаких ни радиостанций, ни телеграфных станций, ничего в кабинете не было. Телеграф был у Наркомата связи в Генеральном штабе. В Генштабе имелись и радиостанции. Не было такого положения, чтобы Сталин куда-то ходил к аппаратам. И вообще он сам никуда не ходил. Он приезжает, допустим, в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. Дает список, кого из членов Государственного Комитета он вызывает. Заранее он их не собирал. Он приезжал – и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать. Вы, возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку дня обсуждать и т. д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это Хрулева касается, давайте сюда Хрулева; это Яковлева касается, давайте сюда Яковлева; это Пересыпкина касается, давайте его сюда. И всем давал задания. Кроме того, все члены Государственного Комитета обороны имели в своем ведении определенные участки работы. Так, Молотов ведал танками, Маленков – самолетами, Микоян —делами продовольственного интендантского снабжения, снабжения горючим, и у него же был ленд-лиз. В течение дня принимались десятки решений. Причем, не было такого, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина. Жизнь во всем государственном и военном аппарате была сложная, так что никто не уходил из помещения. Сталин, например, мог прийти в четыре часа, а потом в восемь часов. Сегодня он закончил работать в одиннадцать часов вечера, а пришел в восемь часов утра и т. д. У меня на улице Горького была кремлевская «вертушка». Звонит ночью. Берешь трубку. – Вы почему не спите? Я говорю: – Позвольте, Вы звоните, значит, Вы считаете, что я не должен спать. Всегда все люди были на месте. Было организовано так, чтобы они могли быть быстро поставлены в известность. На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников. Правда, позднее Сталин дал указания управделами СНК Я. Е. Чадаеву кое-что записывать и стал приглашать его на заседания. Сталин подписывал документы, часто не читая, – это до тех пор, пока вы себя где-то не скомпрометировали. Все было построено на громадном доверии. Но стоило ему только убедиться, что этот человек – мошенник, что он обманул, ловчит, – судьба такого работника была решена. Я давал Сталину тысячи документов на подпись, но, готовя эти документы, за каждой буквой следил. Следует также иметь в виду, что, если у вас имелось важное и неотложное дело, можно было прийти в кабинет Сталина и без приглашения. Я так делал неоднократно, и Сталин меня ни разу не выгонял. Да он и никого не выгонял. Надо было сидеть и слушать. Но когда создавалась какая-то пауза, я обычно говорил: – У меня есть один вопрос. – Сидите. (Что означало – этот вопрос он будет рассматривать.) Бывали и казусы. Авиация просит дать на подготовку кадров 2200 тысяч тонн высокооктанового бензина, а мы можем выделить максимум 700 тысяч тонн. Генерал-полковник В. В. Никитин из Управления снабжения горючим НКО доказывает, что Хрулев дает очень мало бензина, мы не можем выполнить программу подготовки летчиков, которая утверждена ГКО. Сталин вызывает меня. Я ему докладываю, что у нас ресурсы бензина не позволяют дать больше 700 тысяч тонн, а кроме того, план распределения бензина мы уже утвердили, там записано 700 тысяч тонн, и теперь надо пересматривать план. Он ничего не говорит, вызывает Поскребышева: – Ну-ка, Микояна сюда. Приходит Микоян. Сталин к нему обращается и говорит: – Летчики просят 2200 тысяч тонн высокооктанового бензина. Товарищ Хрулев дает только 700 тысяч тонн. Можно удовлетворить просьбу летчиков? – Можно. Я тут же Микояну говорю: – За счет чего? – У меня кое-что есть. – Нет, Анастас Иванович, ничего больше нет. Я записал в этот план полностью все, что у нас запланировано получить из Америки, но процентов пятнадцать-двадцать танкеров гибнет, немцы их уничтожают. Я все это подсчитал. Сталин вмешивается и говорит: – Что вы спорите? Микоян этим делом ведает и знает. Я отвечаю: – Нет, товарищ Сталин, он этим не ведает и не в курсе дела, и я сейчас ему объясню, что он не сможет этого сделать. Сталин спрашивает: – Что есть реального? Я поясняю: – В этом плане есть 500 тысяч тонн резервов Ставки. Распределяйте этот резерв Ставки. – Что же, я без резерва останусь? Не годится. Уходим. После этого разговора Микоян вызывает М. И. Кормилицына – начальника Управления снабжения горючим: – Прибавьте 500 тысяч тонн. Тот отвечает: – Я ничего не могу прибавить. Микоян заявляет: – Позвоните Хрулеву, пусть Хрулев это сделает. – Ничего не надо звонить Хрулеву. Кормилицын возвращается, приходит ко мне и рассказывает. Я говорю: – Делай, если он тебе приказал. Я не видел, чтобы Сталину кто-нибудь возражал, что этого сделать нельзя, а когда я возражал, он говорил: – Что это за человек, ему хоть кол на голове теши, он все свое". Сталин высмотрел Хрулева еще до войны, а вот в дни неудачного контрнаступления, как я сказал выше, он опирался на своего выдвиженца, пытаясь исправить положение. "– Поскребышев дал телефон, по которому находился Сталин, и предложил мне лично соединиться с ним. Когда я позвонил Сталину, он мне заявил, что вызвал меня с фронта по чрезвычайным обстоятельствам, а именно: по причине создавшейся критической ситуации на железнодорожном транспорте. И тут же сообщил, что для рассмотрения вопроса о работе железнодорожного транспорта создана комиссия из членов ГКО, в которую он бы считал необходимым включить и меня. Я просил меня в нее не включать, а что касается моего участия в работе комиссии, то ямогу выполнять любое поручение, не будучи ее членом. Но через час я получил постановление ГКО (это было 14 марта), в котором говорилось, что «в состав руководящей пятерки по делам НКПС дополнительно включаются Микоян и Хрулев». Андрей Васильевич продолжает рассказывать: "– Пока шел разговор о моем участии в комиссии, Сталин ни разу не упомянул о работе Л. М. Кагановича, стараясь рассказать мне, как это ему представлялось, о состоянии железнодорожного транспорта, о состоянии перевозок. Он, видимо, уже был кем-то достаточно осведомлен о сложившемся положении, когда говорил о Ярославской, Северной, Казанской дорогах, забитых составами поездов. Движение по ним уже почти прекратилось. Что касается таких дорог, как Сталинградская, Пензенская, Куйбышевская, Рязано-Уральская, Южно-Уральская, то они были на грани паралича, не пускали поездов и не принимали их. Критическое положение на железнодорожном транспорте сложилось в результате ежемесячного ухудшения работы железных дорог, и только, видимо, благодаря тому, что нарком путей сообщения Каганович не докладывал о назревающей катастрофе, железнодорожный транспорт действительно зашел в тупик. Но не потому, что люди не умели работать, или не умели и не хотели понимать происходящих событий. Работа железнодорожного транспорта резко ухудшилась главным образом потому, что нарком путей сообщения не признавал вообще никаких советов со стороны сотрудников НКПС. Между тем они вносили немало ценных предложений, чтобы выйти из создавшегося положения. Каганович же кроме истерики ничем не отвечал на эти предложения и советы работников транспорта. В процессе работы комиссии ГКО я наблюдал перепалку между Кагановичем, Берией, Маленковым и другими членами комиссии. Причем у Кагановича аргументация была одна: «Вы ничего не понимаете в работе железнодорожного транспорта, вы никакого хорошего совета мне подать не можете»... И вот в процессе работы комиссии Сталин дважды обращался ко мне. В первом случае с предложением, не следует ли мне занять пост народного комиссара путей сообщения, так как это было бы полезно для армии. И когда я старался отвести от себя это предложение, доказывая, что армия может себя обеспечить и не имея своего работника в качестве наркома путей сообщения, то Сталин в ответ заявил: «Вы не понимаете существа этого вопроса». Второй разговор уже был более решительным и конкретным. Когда комиссия находилась в Наркомате путей сообщения и вела разговор с членом комиссии, первым заместителем наркома Б. Н. Арутюновым по вопросу обеспечения железных дорог топливом (он ведал этими вопросами), часов в 8 вечера раздался звонок в кабинет Арутюнова. Я был вызван к телефону лично Сталиным, который заявил мне, что он сегодня внесет предложение в Политбюро о назначении меня наркомом путей сообщения. Еще раз я просил его не делать этого, поскольку мой авторитет слишком мал для большой армии железнодорожников, и мне будет крайне трудно справляться с таким большим делом. Если Каганович, будучи членом Политбюро ЦК партии, будучи членом ГКО, не справился с этим делом, то как же я смогу справиться с ним. Сталин начал меня убеждать, что, мол, все это вы можете получить в результате своей хорошей работы, кроме того, он обещал мне помогать и задал мне вопрос: – Что, вы не верите, что я могу вам помочь? И когда я отвечал, что я всему этому верю, но все-таки прошу не назначать меня наркомом путей сообщения, Сталин в ответ на это сказал: – Вы полагаете, что я соглашусь с кандидатурой Арутюнова, которую нам все время навязывает Берия? Но я никогда не соглашусь с этой кандидатурой и считаю, что вы меня не уважаете, отказываясь от моего предложения. На мои дальнейшие просьбы о том, чтобы он, Сталин, отказался от мысли назначения меня наркомом путей сообщения, Сталин обидчивым тоном еще раз заявил: – Значит, вы меня не уважаете... Не имея больше возможности доказывать и возражать против моего назначения на пост наркома путей сообщения, я спросил Сталина: – Кто же будет начальником тыла Красной Армии? Он ответил: – Начальником тыла останетесь вы. Потому и целесообразно ваше назначение наркомом путей сообщения. Являясь одновременно и начальником тыла, вы используете все свое право наркома, чтобы в первую очередь обеспечить действующую армию. В тот же день, 25 марта 1942 г., ровно в 12 часов ночи я получил решение о назначении меня народным комиссаром путей сообщения. И буквально тут же позвонил Л. М. Каганович, который просил срочно приехать к нему в НКПС. Я приехал в НКПС, получил ключи от стола и стул, на котором сидел нарком путей сообщения, и без каких бы то ни было формальностей вступил в новую должность. Вся процедура приема-сдачи проходила в пределах 15 минут. Когда меня назначили наркомом путей сообщения, Сталин пригласил меня к себе на дачу, там было почти все Политбюро. Улучив момент, я подошел к Сталину и обратился к нему со словами: – Я не совсем понимаю отношение ко мне в 1938 году. Мехлис и другие требовали моего ареста, а теперь меня назначили наркомом путей сообщения. Какой же контраст! Он сказал примерно так: – Мехлис, как только пришел в ПУР в конце 1937 года, начал кричать о том, что вы – враг, что вы – участник военно-фашистского заговора. Щаденко вначале выступал в защиту вас. Кулик, тот последовательно заявлял: «Не верю. Я этого человека знаю много лет и не верю, чтобы он был замешан в каком-то антисоветском, контрреволюционном деле». Но вы, – говорил Сталин, – понимаете мое положение: Мехлис кричит «враг». Щаденко потом подключился к Мехлису: вы помните, – говорит, – как обстояло дело при решении этого вопроса в Политбюро? Когда я задавал Ворошилову вопрос, – продолжал Сталин, – что же нам делать, Ворошилов сказал: теперь вот ведь какое время – сегодня тот или иной подозреваемый стоит на коленях и плачет, клянется, что ни в каких заговорах не участвовал, никакой антисоветской и антипартийной работы не вел, а завтра подписывает протокол и во всем сознается... Позднее я передал весь этот разговор Ворошилову. Ворошилов возмутился: – Это неверно. Если бы я тогда колебнулся, вас бы не было. Я знал, что если перед назначением на такой большой пост, как нарком путей сообщения, не поставить все эти вопросы, тогда тот же самый Мехлис сказал бы: кого вы посадили в кресло наркома? Он – предатель, враг, он воспользуется тем, что его назначили на такой высокий поет, и поставит страну в тяжелую ситуацию. Какое у меня было положение? Дают большой пост, оставляют начальником тыла Красной Армии и говорят: вы и то, и другое будете вести. И в то же время, состояние хозяйства ужасное, а вдобавок ко всему прочему, авторитета у меня ни в партии, ни в стране никакого, никто меня не знает. Я это тоже Сталину высказал. И он ответил: – Ну хорошо, Центральный Комитет сделает все необходимое, чтобы вы пользовались соответствующим авторитетом. Кстати, когда я отрицательно характеризую Мехлиса и когда я считаю, что Мехлис вел большую работу против Ворошилова, то у меня для этого есть все основания. После окончания советско-финской войны был созван Пленум Центрального Комитета партии по итогам войны и о состоянии наших Вооруженных Сил. На этом Пленуме нарком обороны Ворошилов выступил с докладом о состоянии армии и нарисовал в нем очень мрачную картину положения в Красной Армии. Он сделал вывод, что во всем этом деле его вина, Ворошилова, и поэтому просит Центральный Комитет партии освободить его от должности наркома. Ведь он уже почти 15 лет возглавляет НКО. А за это время у всякого может притупиться острота восприятия, недостатки могут казаться обычным явлением. После выступления Ворошилова Мехлис берет слово и начинает поносить Ворошилова: нет, товарищи, Ворошилов так не должен уйти от этого дела, его надо строжайше наказать. Одним словом, хотя бы арестовать...>> Сталин тогда защитил Ворошилова.

 

Зимняя кампания 1942 года

За первые шесть месяцев войны обессилели обе армии: германская – в наступлении от границы до Москвы, наша – в оборонительных сражениях на том же пространстве. 22 июня 1941 года фельдмаршал фон Бок ступил на пашу землю во главе могучей группы армий «Центр» – в ней была пятьдесят одна дивизия, среди них – девять танковых и шесть механизированных! А 3 декабря, разглядывая Москву в стереотрубу, фельдмаршал умолял фюрера добавить хотя бы несколько боеспособных батальонов... Советские войска, тоже из последних сил, на одном энтузиазме, выдержали натиск врага. Верховный Главнокомандующий Сталин, сомневавшийся – удержим ли Москву? – под впечатлением успешных контрударов воспрянул духом, да так, что замахнулся на генеральное наступление от Ладожского озера до Черного моря! Зимнее наступление, однако, не принесло существенных результатов, не получилось договориться и о перемирии, на которое надеялся Сталин. Но зато удалось нейтрализовать Японию и избавиться от второго фронта на востоке. К апрелю 1942 года активные боевые действия на всех фронтах прекратились. Какой общий стратегический замысел действий наших войск сложился у Сталина после неудачного общего наступления? Сталин убедился, что мы пока еще не имеем достаточно сил и средств, чтобы развернуть крупные наступательные операции. На ближайшее время он считал нужным ограничиться активной стратегической обороной. Одновременно он полагал необходимым провести ряд наступательных операций в Крыму, в районе Харькова, на Льговско-Курском и Смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска... Можно согласиться с оперативно-стратегическими прогнозами Верховного, но в отношении количества намечаемых фронтовых наступательных операций наших войск возникает сомнение: они поглотят без особой пользы наши резервы, и этим осложнится подготовка к последующему генеральному наступлению советских войск в летней кампании. Обратите внимание: все еще надеялся Верховный, окрыленный успехом под Москвой, опрокинуть немцев на каком-либо из направлений и развить частный успех в большое наступление. * * * Давайте коротко вспомним, чем завершились эти четыре частные операции, намеченные Сталиным. О боях в Крыму очень подробно написано в моей книге «Полководец». Крымская операция началась успешно – высадкой десанта в Керчи, Феодосии, а затем в Евпатории и Судаке. За короткое время был создан Крымский фронт в составе трех армий – 44-й, 51-й и 47-й. Это, несомненно, порадовало Сталина. В Крыму нашим войскам противостояли 42-й корпус под командованием графа Шпонека и 11-я армия Манштейна – все внимание последнего было уделено штурму Севастополя. За то, что 42-й корпус допустил высадку десанта в Крыму, Гитлер отдал Шпонека под суд, который приговорил его к смертной казни (правда, потом ее отменили). От Ман-штейна фюрер категорически потребовал навести порядок в Крыму. В таких критических обстоятельствах Манштейн проявил себя как опытный военачальник. Он правильно, объективно оценил обстановку: «В первые дни января 1942 года для войск противника, высадившихся у Феодосии и подходящих со стороны Керчи, фактически был открыт путь к жизненной артерии 11-й армии, железной дороге Джанкой – Симферополь... Если бы противник использовал выгоду создавшегося положения и быстро стал бы преследовать 46-ю пд от Керчи, а также ударил решительно вслед отходившим от Феодосии румынам, то создалась бы обстановка безнадежная не только для этого вновь возникшего участка Восточного фронта, решалась бы судьба всей 11-й армии... Но противник не сумел использовать благоприятный момент. Либо командование противника не поняло своих преимуществ в этой обстановке, либо оно не решилось немедленно их использовать» . Итак, инициативой овладел Манштейн. Он сначала сумел создать фронт, остановить наши части, а затем, видя бездеятельность противостоящих командующих, показал свой характер и добился немалых успехов. Вот как оценивает Манштейн обстановку, в которой все это произошло: "На Керченском фронте противник по-прежнему держал свои 44-ю и 51-ю армии. Их общий состав равнялся к концу апреля семнадцати стрелковым бригадам, двум кавалерийским дивизиям и четырем танковым бригадам, то есть в целом 26 крупным соединениям. Этим силам командование 11-й армии могло противопоставить не более пяти немецких пехотных дивизий и одну танковую дивизию... Так как румынские соединения (до трех дивизий. – В. К.)только условно были пригодны для наступательных действий, соотношение сил в планируемой операции, закодированной под названием «Охота на дроф», фактически было хуже. К тому же наступление на Парпачском перешейке должно было вестись только фронтально. Оба моря исключали всякую возможность флангового маневра. Кроме того, противник создал глубоко эшелонированную оборону. Как можно было в этих условиях и при соотношении сил 2:1 в пользу противника добиться уничтожения двух его армий?" Справедливости ради уточним: здесь были не две, а три наши армии: 44-я под командованием генерал-лейтенанта С. И. Черняка, 47-я армия генерал-майора К. С. Калганова и еще 51-я генерала Львова. Манштейн понимал, что на узком, вытянутом перешейке между Черным и Азовским морями фронтальным ударом против большой массы противостоящих войск он ничего не добьется. Тут надо было проявить военное искусство, найти какое-то неожиданное решение, опереться на какие-то факторы, которые есть в его распоряжении. И он все это нашел. Во-первых, внезапность. Имея превосходство в силах, командование Крымского фронта не верило в возможность наступления немцев. Во-вторых, Манштейн нанес отвлекающий удар на юге перешейка, вдоль берега Черного моря, а главным ударом под выступающие позиции одной из армий в Центре, по сути дела, вдоль фронта, силами танковой дивизии пробил и пропорол насквозь всю оборону до Азовского моря. И в-третьих, Манштейн использовал не только неожиданность, но и маневренность своих войск, их хорошую управляемость. В течение десяти дней, с 8 по 18 мая, Манштейн очистил Керченский полуостров, разгромив три армии! Лишь в Аджимушкайских каменоломнях с 16 мая по 31 октября 1942 года вели героическую оборону бойцы и командиры, оставшиеся в них. Прямо скажем, в крымской катастрофе Сталин не виноват, его подвели бездарные тугодумы, которые, имея подавляющее превосходство в силах, не устояли против значительно меньших сил Манштейна. И Сталин вполне справедливо наказал виновников. Сохранились два красноречивых документа. Один – телеграмма Мехлиса Верховному Главнокомандующему от 8 мая 1942 года: «Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7-го мая, то есть накануне наступления противника, Козлов созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10—15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии». От Сталина не укрылась попытка представителя Ставки уйти от ответственности, и в ответ он телеграфировал: «Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за беды Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы – не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если „вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать“, а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значат, вы еще не поняли, что вы посланы на Крьшфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки. Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гиндембурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гиндснбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно было быть Гиндснбур-гом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца в Крым-фронте». В результате керченской катастрофы представитель Ставки Верховного Главнокомандования Мехлис был снят с постов зам. наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, понижен в звании до корпусного комиссара. Сняты с должностей и понижены в звании на одну ступень командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов, дивизионный комиссар Шаманин. Снят с должности начальник штаба фронта. Командармы генерал-лейтенант Черняк, генерал-майор Колганов, командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Николаенко понижены в звании до полковников. Так завершилась первая частная наступательная операция зимней кампании. * * * Следующей частной операцией, задуманной Верховным, было освобождение Харькова путем осуществления своеобразных Канн – окружением Харьковской группировки ударами с двух направлений: на юге – от Барвенкова, на севере – от Волчалской. На очередном совещании Ставки, в конце марта 1942 года, присутствовали Шапошников, Тимошенко, Ворошилов, Жуков, Василевский и Хрущев, прошло оно довольно бурно. Борис Михайлович стал говорить о необходимости ограничиться активной обороной. При этом основные резервы не вводить в бой, а сосредоточить на Центральном и Воронежском направлениях. – Что касается насту нательной операции Юго-Западного направления, – перешел Шапошников к главному вопросу, – то Генштаб категорически против нее. Прежде всего, для этого недостаточно резервов, да и наступление из оперативного мешка, каковым является барвенковский выступ, весьма рискованно. – Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут первыми удар, – прервал его Сталин. – Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на Западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, это полумера. Поднялся Тимошенко и уверенно, четко сказал: – Войска сейчас в состоянии – и, безусловно, должны – нанести немцам на Юго-Западном направлении упреждающий удар, расстроить их наступательные планы против Юго-Западного и Южного фронтов, в противном случае повторится то, что произошло в начале войны. Я также поддерживаю и предложения Жукова. Это скует силы противника. Ворошилов немедленно поддержал Тимошенко, а Жуков Шапошникова, отстаивая только возможность наступления Западного фронта. Сталин все больше раздражался, и его настойчивое требование провести Харьковскую операцию стало приобретать форму приказа. Но ему не хотелось единолично принимать такое решение. – А что скажет нам товарищ Василевский? – повернулся он к Александру Михайловичу. – Мое мнение, как и мнение Генштаба, уже высказал маршал Шапошников. Хочу только заострить внимание на рискованности наступления из барвенковского выступа. – Ну от Шапошникове кой школы трудно было услышать другое, – недовольно заметил Сталин. – Так настаивает ли командование направления на проведении операции? – Настаиваем и убедительно просим, – заявили Тимошенко и Хрущев. – Хорошо. На этом и остановимся. Генштабу через сутки приготовить все предложения, а далее считать операцию внутренним делом направления и в их дела не вмешиваться. Вам же, товарищи Тимошенко и Хрущев, придется рассчитывать на свои силы... 30 апреля Василевский представил Сталину «План действий войск Юго-Западного направления на апрель – май 1942 года», который предусматривал разгром харьковской группировки противника для обеспечения последующих действий войск Южного фронта на Днепропетровск и прочную оборону, которую Южный фронт должен держать в районе Барвенково – Славянск – Изюм. – Вы все еще не согласны с командованием направления? – спросил Сталин. – А как вы будете чувствовать себя, если Тимошенко добьется успеха? – Буду бесконечно рад этому. А если беда? – в свою очередь спросил Василевский. – Беду будем предотвращать и мы с вами. Работать придется еще больше, а у вас опять неважный вид. Как вы живете? – Мне предоставлена отличная квартира на улице Грановского. – А где вы отдыхаете? – Там и отдыхаю, а чаще в Генштабе, в особняке Ставки. Рядом с моим кабинетом имеется приличная комната отдыха. – У вас нет за городом дачи? – Последние два предвоенных года семья пользовалась в летние месяцы дачей Наркомата обороны в Краскове, но мне там практически бывать не пришлось... (Дальше пересказываю эпизод из книги С. Куличкина «Генштаб полагает».) Через несколько дней Поскребышев передал указание Сталина осмотреть и выбрать одну из дач в Волынском на берегу реки Сетунь. Поехали в тот же день. Поселок находился всего в пятнадцати минутах езды от Центра в живописном месте. Недалеко была дача Сталина. Уютный, окруженный зеленью домик показался прямо-таки сказочным, а удивительная тишина и спокойствие обещали настоящий отдых. Не скрывал радости и Александр Михайлович, хотя и понимал, что пользоваться этими благами ему вряд ли придется. Тут же комендант поселка врезал новый замок, вручил ключи, сообщил о системе охранной сигнализации и пропусков. – Желаю вам приятного отдыха. Приезжайте чаще, – сказал он тихо. – Хорошо бы, – засомневался Василевский. Сомнения его были вполне оправданны. По-прежнему большую часть времени приходилось дневать и ночевать в Генштабе. Одним из апрельских вечеров он все-таки решил остаться на ночь на даче. Зная, что Сталин не поднимается раньше десяти часов утра, не спешил, попивая чай с деревенским молоком. Раздался телефонный звонок. – Вас ищет товарищ Сталин, – послышался голос Поскребышева, и тут же в разговор вступил Верховный: – Товарищ Василевский, вы не успели обжиться на даче, а уже засиживаетесь там. Это не годится. В часы сна можете спать на даче, а в рабочее время будьте в Генштабе. У нас есть к вам ответственное поручение. Не могли бы вы приехать сейчас? – Так точно! – ответил смущенный Василевский и, ругаясь про себя, начал быстро собираться. – Ну что ты так переживаешь? – успокаивала его жена. – Всего-то одну ночь провел на даче... – Вот и обидно, что одну ночь, и на ней попался. Пропади она пропадом эта дача. Хоть не приезжай сюда... В эти весенние дни произошел еще один интересный эпизод, который стал значительным событием в службе Василевского. Сталин на заседаниях ГКО, и просто на совещаниях, неоднократно обращался к Василевскому от имени Ставки с предложением возглавить Генштаб. Борис Михайлович Шапошников опять тяжело заболел и тоже неоднократно просил об отставке. Очередной разговор состоялся в присутствии Тимошенко, Хрущева и Баграмяна, когда Борис Михайлович снова занемог. Может быть, и разговора не было бы, но воздушный налет заставил собравшихся спуститься в бомбоубежище. По дороге Хрущев посетовал на здоровье, утомляемость, и Сталин как будто что-то вспомнил. Во всяком случае, как только спустились в убежище, он обратился к Василевскому: – А ведь товарищ Хрущев прав. Здоровье – очень важный фактор для эффективной работы руководителя. Борис Михайлович очень болен, ему трудно, и мы должны пойти ему навстречу. Политбюро и ГКО выдвигают вашу кандидатуру на должность начальника Генштаба. – Товарищ Сталин, я уже докладывал Вам по этому вопросу и сейчас убедительно прошу воздержаться от такого шага. Функции заместителя начальника Генштаба я освоил и готов отдать все силы, чтобы оказывать всестороннюю помощь Борису Михайловичу. – Вот видите, – повернулся Сталин к остальным. – Ставка настаивает, а товарищ Василевский категорически отказывается. Разве это по-партийному? – Я докладываю именно как коммунист, ибо считаю, что заменить маршала Шапошникова пока не готов. – А кто готов? – раздраженно спросил Сталин. – Кого вы можете предложить на эту должность? – Например, Жукова или Мерецкова. – Они уже были на этой должности, проявили себя, но больше пользы принесут на фронте. А вы как думаете? – вновь повернулся он к остальным. – Думаю, этим человеком может быть Маршал Советского Союза Тимошенко, – первым сказал Баграмян. – Он возглавлял Наркомат обороны и хорошо знает содержание работы Генерального штаба. – Я не согласен, – сразу отреагировал Тимошенко. – Рекомендую на эту должность генерала Голикова как отличного военачальника и политработника... Его сразу же поддержал Хрущев, но Сталин только усмехнулся и вновь заговорил о Василевском. Разговор начал принимать напряженный характер, и Верховный, почувствовав это, перевел его на фронтовые дела, пообещав еще вернуться к важной кадровой проблеме. 24 апреля позвонил Сталин и сказал: – Товарищ Василевский, ввиду болезни Александра Михайловича, вы назначаетесь исполняющим обязанности начальника Генерального штаба. * * * События в частной Харьковской наступательной операции развивались следующим образом. На заключительном заседании Военного совета уже в штабе Юго-Западного направления маршал Тимошенко (он был и командующим фронтом) сказал: – В результате поражений, нанесенных нами немецко-фашистским войскам в ходе зимней кампании, инициатива боевых действий захвачена Красной Армией... В ближайшее время мы сможем привлечь для разгрома врага значительные силы... На этом совещании подробный анализ обстановки доложил начальник штаба Юго-Западного направления генерал Баграмян. Он сделал следующий вывод: – Харьковская группировка противника не может начать активных боевых действий до прибытия значительного пополнения личным составом и материальной частью, восстановления оперативного построения войск и подхода крупных оперативных резервов. Противник начнет активные действия лишь с наступлением тепла. Ну и, подводя итоги совещания, член Военного совета Хрущев заявил: – Верховный Главнокомандующий Сталин сам поставил перед войсками фронта эту задачу, и одно это является гарантией успеха. В общем – полная уверенность в успехе. И было чем его добиться – на участке прорыва сосредоточили 22 дивизии, 2860 орудий и 5600 танков. Кроме того, в прорыв должны были вводить два танковых корпуса, три кавалерийские дивизии и мотострелковую бригаду. Да еще в резерве у командующего Юго-Западным фронтом оставались две стрелковые дивизии, один кавкорпус и три отдельных танковых батальона. Кроме того, соседний Южный фронт выделял на усиление три стрелковые дивизии, пять танковых бригад, четырнадцать артиллерийских полков РГК и 233 самолета. 12 мая !942 года вся эта армада после часовой артиллерийской подготовки ринулась вперед, чтобы обойти Харьков с севера и юга и замкнуть клещи западнее города. За пять дней войска пробились на глубину 20—30 километров. Но... Вот тут опять встревает это злополучное «но». Оказалось, что гитлеровцы именно на этом участке фронта готовили наступательную операцию, тоже частную, под кодовым названием «Фридерикус I», для чего сосредоточили здесь мощную ударную группировку. Наши штабы – Генштаб, Юго-Западного направления, Юго-Западного и Южного фронтов – оказались в полном неведении об этих намерениях противника! 17 мая в 5 часов 30 минуг, после артиллерийской и авиационной подготовки, гитлеровцы ударили под основание клина наших войск на Барвенковском направлении. Через час они уже прошли 10 километров по тылам 9-й армии! Что же предприняло командование Юго-Западного направления? Тимошенко и Хрущев посчитали этот удар противника естественным желанием закрыть брешь. И, руководствуясь своей абсолютно неправильной прежней оценкой противника («нет у него сил», «ничего у него не получится!»), решили продолжать наступление для взятия Харькова. Василевский (исполнявший обязанности начальника Генштаба вместо заболевшего Шапошникова) предлагал немедленно прекратить наступление и принимать меры по отражению попытки противника окружить войска, которые прорываются к Харькову. Сталин не любил менять своих решений. Переговорив с Тимошенко, он заявил начальнику Генштаба, что мер, принимаемых командованием направления, вполне достаточно, чтобы отразить удар врага против Южного фронта, а поэтому Юго-Западный фронт будет продолжать наступление... Приближающаяся катастрофа вырисовывалась все отчетливее – немецкие танки громили тылы армий, идущих на Харьков. Адо города, как говорится, оставалось рукой подать. Тимошенко и Хрущев считали, наверное, что когда они овладеют Харьковом, все трудности будут сняты – победителей не судят! А войска после взятия города можно будет направить на контратакующих с тыла. Эту настойчивость командования Юго-Западного направления подтверждает Жуков: «Мне довелось присутствовать в этот день в Ставке при одном из последующих разговоров И. В. Сталина с командующим Юго-Западным фронтом. Хорошо помню, что Верховный тогда уже четко выразил С. К. Тимошенко серьезное опасение по поводу успехов противника в районе Краматорска. К вечеру 18 мая состоялся разговор по этому же вопросу с членом Военного совета фронта Н. С. Хрущевым, который высказал такие же соображении, что и командование Юго-Западного фронта: опасность со стороны краматорской группы противника сильно преувеличена, и нет оснований прекращать операцию. Ссылаясь на эти доклады Военного сове-га Юго-Западного фронта о необходимости продолжения наступления, Верховный отклонил соображения Генштаба. Существующая версия о тревожных сигналах, якобы поступавших от Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов в Ставку, не соответствует действительности. Я это свидетельствую потому, что лично присутствовал при переговорах Верховного». Ну а против контратакующих немцев Тимошенко послал 2-й кавалерийский корпус и 5-й кавкорпус генерала Плиева. Кавалерию против танков – вот уж действительно полное незнание ситуации! Представьте себе эту картину: конники, махая саблями, идут лавой на танковые дивизии! А всего в группировке немцев, закрывавшей коридор прорыва, были 3-й моторизованный корпус, 44-й армейский корпус, 52-й армейский корпус, а в них одиннадцать дивизий, из которых две танковые, причем все части противника полностью укомплектованы (свежие резервы). Кроме лихой атаки конников против танков, была совершена еще одна глупость (прошу извинить: не нахожу другого слова). В те же часы 17 мая, когда танки противника громили наши тылы, командование фронтом ввело в бой 21-й и 23-й танковые корпуса. Но не против тех, кто угрожал отрезать наши наступающие к Харькову части, а вслед за теми, кто шел вглубь, в капкан к Харькову – по ранее утвержденному плану! Как говорит участник этого сражения маршал Москаленко: «Сами лезли в мешок, в пасть к врагу». Это продолжалось 17, 18 и 19 мая. Опасность окружения наших частей становилась реальностью, и 22 мая кольцо замкнулось. Не мы, а немцы осуществили Канны. Почти вся наша группировка, за исключением небольших групп, была уничтожена. Взято в плен, по немецким документам, 240 000 солдат и командиров. Позднее все военачальники, участвовавшие в этой операции, в своих мемуарах будут утверждать, что они своевременно пытались остановить и вернуть наступавшие войска. Причем ни один из них не упомянет об изначальном просчете, когда планировали наступление, абсолютно не зная противостоящих сил противника. Эту операцию вообще нельзя было проводить при таком соотношении сил! Но, как водится в таких случаях (так случилось и на сей раз), вину валили друг на друга, а все вместе впоследствии – на Сталина. Пришла пора «развенчания культа личности Сталина». Начались перемены мнений и оценки исторических событий под влиянием политической конъюнктуры – поначалу единичные измышления стали хаотически множиться, а позднее лавиной прокатилась массовая переоценка ценностей. Всем известны поразительные примеры того, как крупные политические деятели, ученые, писатели чуть ли не в одночасье меняли свои суждения и убеждения на прямо противоположные, превращаясь из «пламенных» коммунистов в не менее кондовых диссидентов-демократов. Наконец остается ознакомиться с последними намеченными Сталиным частными операциями – на севере, в районах Ленинграда и Демьянска. Не буду подробно разбирать ход боевых действий в этих операциях. Напомню лишь о том, что обе они закончились неудачно: в районе Демьянска войска Северо-Западного фронта окружили группировку немцев, но уничтожить ее так и не смогли, гитлеровцы выручили своих окруженцев. На Ленинградском и Волховском фронтах прошло несколько тяжелых, вязких, затяжных операций. В результате одной из них – Любанской – 2-я ударная армия вклинилась в расположение противника, да так там и застряла в лесах и болотах. В условиях весенней распутицы 2-я ударная армия почти полностью погибла, а ее командующий генерал-лейтенант Власов сдался в плен. О нем и его деятельности по созданию Русской освободительной армии и руководству Комитетом освобождения народов России написаны не только статьи, но и целые книги. Это имеет прямое отношение к нашей теме, потому что носило антисталинскую направленность в первую очередь. Поскольку все это издано огромными тиражами и выдается за события, реально происходившие в годы войны, считаю необходимым ознакомить читателей с подлинными документами и фактами, чтобы читатели сами разобрались, где правда, а где вымысел. По ходу повествования, в хронологической последовательности мы будем соприкасаться с «власовщиной», чтобы внести полную ясность в ее запутанную, а порой надуманную историю. Обратимся к обстоятельствам пленения Власова. Надо признать, что нет большой вины генерала Власова в том, что 2-я ударная армия оказалась в окружении. Он был назначен взамен заболевшего генерала Н. К. Клыкова на завершающем этапе неудачной Любанской операции, 16.04.1942 года, когда армия уже находилась в окружении. Истощенная голодом, без боеприпасов, армия погибала в болотистой хляби. Попытки вырваться из окружения успеха не имели. Осталась одна, последняя в таких обстоятельствах возможность – просочиться к своим мелкими группами. Вот выдержка из докладной записки одного из окружен-цев – майора Зубова: «...в 12 часов дня 25 июня штаб 2-й ударной армии и штаб 46 сд. находились в лесу в одном месте. Командир 46 сд. тов. Черный мне сообщил, что мы сейчас пойдем на прорыв противника, но командующий Власов предупредил, чтобы не было лишних людей... Таким образом, нас оказалось из штаба 2-й ударной армии 28 человек и не менее из штаба 46 сд. Не имея питания, мы пошли в Замош-ское, шли день 25 и 26. Вечером мы обнаружили убитого лося, поели, а утром 27 начальник штаба 2-й ударной армии, посоветовавшись с Власовым, принял решение разбиться на две группы, так как таким количеством ходить невозможно». Позднее один из членов группы, ушедший с Власовым, сообщил, что среди них начались ссоры из-за разных предложений, как действовать дальше, группа распалась. Командующий фронтом Мерецков в своих воспоминаниях пишет о мерах, которые он принимал для поиска и спасения Власова: «Командование 2-й ударной армии, как впоследствии сообщил командир 327-й стрелковой дивизии И. М. Антюфеев, отдало утром 24 июня распоряжение: выходить из окружения мелкими группами, кто где хочет и как знает. Это распоряжение подорвало моральный дух войск и окончательно дезорганизовало управление. Не чувствуя руководства со стороны командования и штаба армии, подразделения дивизий и бригад вразброд двинулись к выходу, оставляя неприкрытыми фланги. Отдельные бойцы, в результате непрерывных боев и недоедания, совершенно обессилели. Некоторые находились в полубессознательном состоянии и лежали на земле. Но где же армейское руководство? Какова его судьба? Мы приняли все меры, чтобы разыскать Военный совет и штаб 2-й ударной армии. Когда утром 25 июня вышедшие из окружения офицеры доложили, что они видели в районе узкоколейной дороги генерала Власова и других старших офицеров, я немедленно направил туда танковую роту с десантом пехоты и своего адъютанта капитана М. Г. Бороду. Выбор пал на капитана Бороду не случайно. Я был уверен, что этот человек прорвется сквозь все преграды. И вот во главе отряда из пяти танков Борода двинулся теперь в немецкий тыл. Четыре танка подорвались на минах или были подбиты врагом. Но, переходя с танка на танк, Борода на пятом из них все же добрался до места, где должен был находиться штаб 2-й ударной армии. Однако там уже никого не было. Вернувшись, горстка храбрецов доложила мне об этом в присутствии представителя Ставки А. М. Василевского. Зная, что штаб армии имеет с собой радиоприемник, мы периодически передавали по радио распоряжение о выходе. К вечеру этого же дня выслали несколько разведывательных групп с задачей разыскать Военный совет армии и вывести его. Эти группы тоже сумели выполнить часть задания и дойти до указанных районов, но безрезультатно, так как и они Власова не отыскали... Я позвонил А. А. Жданову и попросил его дать распоряжение командиру Оредежского партизанского отряда Ф. И. Сазанову разыскать генерала Власова и его спутников. Товарищ Сазанов выслал три группы партизан, которые осмотрели всю местность вокруг Поддубья на много километров. Власова нигде не было. Наконец через некоторое время от партизан поступило сообщение, что Власов в деревне Пятница перешел к гитлеровцам». Теперь познакомимся с немецкими документами, сомневаться в достоверности которых нет оснований. Гауптман Ульрих Гардт, бывший начальник связи 4-й авиационной дивизии рассказал: "Власов в одежде без знаков различия скрывался в баньке близ деревни Мостки, южнее Чудова. Его обнаружил староста деревни и сообщил проезжавшему через деревню немецкому офицеру. Когда открыли дверь и скомандовали «руки вверх!», Власов крикнул: «Не стреляйте, я генерал Власов – командующий второй ударной армией». Власова допросил и 15 июля 1942 года в штабе 18-й немецкой армии и, как полагается, сведения, полученные от пленного, разослали информационным письмом № 1379-42 для своих частей. Вот краткое изложение документа о первом допросе Власова. "Объяснив, что в ВКП(б) он вступил в 1930 году для того, чтобы иметь возможность продвигаться по службе, и пожаловавшись на трудный характер генерала армии К. А. Мерецко-иа, бывший командующий 2-й ударной дал подробные сведения о структуре Волховского фронта, о причинах военных неудач, похвалил работу немецких артиллерии и авиации, оценил потери своей армии убитыми и захваченными в плен – до 60 тысяч человек. (Эта часть показаний Власова носит оправдательный характер. Он явно набивал себе цену, давая понять, что все случившееся – результат деятельности других лиц. – В. К.)...По показаниям генерал-лейтенанта Власова, план военного деблокирования Ленинграда остается в силе. Реализация плана зависит от того, насколько отдохнут дивизии Волховского и Ленинградского фронтов, а также от прибытия пополнений. При наличных силах Волховский и Ленинградский фронты не способны к каким-либо наступательным действиям в направлении Ленинграда. Этих сил хватает максимум для того, чтобы удерживать Волховский фронт и фронт между Кириши и Ладожским озером... ...Весной на юг переброшены многочисленные дивизии, на северные фронты перестали обращать внимание. Волховский фронт больше не получал подкреплений... ...в Центральной зоне Жуков может еще раз перейти в большое наступление от Москвы, резервов у него достаточно..." Как видим, сведения, данные Власовым, конечно же, являются военными секретами, многие наши офицеры, попадавшие в руки гитлеровцев, даже под пытками не разглашали менее значительные военные тайны, а Власов, будучи опытным, широко информированным генералом, на первом же допросе своими показаниями явно стремится расположить к себе врагов и содействует их успешным боевым действиям. Не стану излагать развернутые комментарии по поводу этого поступка Власова, просто приведу запись из его личного дела: «Февраль 1939 г. Принял военную присягу». А в ней есть такие слова: «...принимаю присягу и торжественно клянусь... строго хранить военную и государственную тайну... Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара Советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». Так началось то, что позднее было названо «власовщиной».

 

Битва за Кавказ

Сталин не выпустил из виду бои на Дону и приближение гитлеровских войск к Северному Кавказу. Но он не придавал этому направлению того значения, какое оно приобретало в связи с планами Гитлера. Бои на Южном фронте, которые шли и могли развернуться в перспективе – летом 1942 года, оценивались Сталиным как бои на всех других, неглавных направлениях. Направлением вероятного главного удара гитлеровской армии Сталин считал удар на Москву. Генштаб проглядел опасность, нависшую над Кавказом и бакинской нефтью, и за многие беды, которые последовали за этим недоглядом, он несет полную ответственность. Вот еще одна реальная возможность для любителей критиковать Сталина. Не надо выискивать несуществующие его провинности. Просчет, недооценка сил и возможностей противника, ошибка в определении его главных усилий летом 1942 года – вина не только Генштаба, но и Сталина как Верховного Главнокомандующего. Это едва не привело к сокрушительной катастрофе (если бы немцы захватили нефтяные источники на Кавказе). Уж в чем виноват, в том виноват! Сталин позднее сам понял этот свой промах. Каждому человеку свойственно нежелание говорить о своих грехах, и Сталин не любил вспоминать о тяжелых боях на Кавказе и о том, кто виноват, а кто и как спас тогда нашу страну. Тут, наверное, мне уже пора подкрепить сказанное надежными документами, а не ограничиваться только рассуждениями. Маршал А. А. Гречко пишет: «Ставка при определении замысла врага на лето 1942 года считала, что основные события летом развернутся вокруг Москвы, что именно на этом направлении противник будет наносить главный удар». Допустим, в те дни Гречко не знал общей обстановки, он не был еще маршалом, командовал армией, хотя следует заметить, что писал он свои воспоминания уже будучи маршалом и министром обороны и, конечно же, располагал документами в полном объеме. Но все же – допустим... Тогда я приведу свидетельство человека, который почти ежедневно встречался со Сталиным, – генерала М. Штеменко: «Должен сказать, что советское стратегическое руководство во главе с И. В. Сталиным было убеждено, что рано или поздно враг снова обрушит удар на Москву. Это убеждение Верховного Главнокомандующего основывалось не только на опасности, угрожавшей с ржевского выступа. Поступили данные из-за рубежа о том, что гитлеровское командование пока не отказалось от своего замысла захватить нашу столицу. И. В. Сталин допускал различные варианты действий противника, но полагал, что во всех случаях целью операции вермахта и общим направлением его наступления будет Москва. Другие члены Ставки, Генеральный штаб и большинство командующих фронтами разделяли это мнение. Исходя из этого, считалось, что судьба летней кампании 1942 года, от которой зависел последующий ход войны, будет решаться под Москвой. Следовательно, центральное – Московское – направление станет главным, а другие стратегические направления будут на этом этапе войны играть второстепенную роль. Как выяснилось впоследствии, прогноз Ставки и Генштаба был ошибочным». Если бы просчет ограничивался просто спорами и дискуссиями на эту тему, то беда была бы невелика. Но просчет этот вел к такому распределению советских Вооруженных Сил, которое не соответствовало создавшейся обстановке. Маршал А. Гречко прямо подтвердил эту беду: «Однако, несмотря на эта и другие доклады наших разведывательных органов, что центр тяжести весеннего наступления противника будет на юге, на этот участок фронта достаточных резервов направлено не было». Фронты Западного направления находились в непосредственной близости от Москвы, они защищали подступы к столице. Их силы составляли около половины всей нашей армии. А на Кавказе было 5 – 6 процентов всех наших дивизий, а танков – этой решающей ударной силы в современной войне – всего 3 процента! Попробуем понять, что же заставило Сталина держать большие силы под Москвой. Мне кажется, это объясняется, кроме стратегических, еще и чисто психологическими причинами. В Ставке все испытывали колоссальное потрясение после того, как враг за короткое время прошел почти половину европейской части страны и ринулся на Москву! И мне думается, весной 1942 года, когда бои еще гремели недалеко от столицы, Сталин опасался отпускать войска из-под Москвы, отдавать резервы на юг, в ожидании того, что враг, находясь так близко, вновь попытается овладеть столицей. А что касается разведывательных данных об опасности на юге, то не раз приходилось убеждаться в их неточности, преувеличенности, а порой и ложности. Не дезинформация ли это со стороны противника, рассчитанная на то, чтобы оттянуть советские войска от Москвы на юг? Но юг далеко, а лязг гитлеровских танков слышен вот здесь, под Москвой! В общем, как бы там ни было, а в 1942 году врагу удалось осуществить подготовку и нанести удар гигантской силы по Кавказу. Просчет, о котором шла речь, обернулся для войск, оборонявших подступы к Кавказу, огромными трудностями и людскими потерями. Гитлер был абсолютно уверен в успехе нового наступления и не собирался ни с кем делить лавры предвкушаемой победы, поэтому, как уже говорилось, находился в Виннице, в специально построенной для него ставке, поближе к театру военных действий. Кстати, ставку эту несколько месяцев строили немецкие военные инженеры под видом санатория для офицеров. Вся зона строительства была оцеплена охраной и колючей проволокой. Несколько тысяч военнопленных, работавших там, и даже некоторые немцы – мастера-отделочники – догадывались, что строится здесь не то, о чем говорят официально, но чтобы эти их догадки не были разглашены, участвовавших в строительстве после его завершения эсэсовцы уничтожили. Как уже было сказано, для обеспечения главной задачи – захвата Кавказа и прикрытия левого фланга группы армий "А" – был нанесен удар в направлении Волги и города Сталинграда. 12 июля фашистские войска вступили на территорию Сталинградской области. Продвижение гитлеровских частей шло успешно, и поэтому в директиве Гитлера № 44 от 21 июля 1942 года сказано: «Неожиданно быстро и благоприятно развивающиеся операции... дают основания надеяться на то, что в скором времени удастся отрезать Советский Союз от Кавказа и, следовательно, от основных источников нефти и серьезно нарушить подвоз английских и американских военных материалов. Этим, а также потерей всей донецкой промышленности Советскому Союзу наносится удар, который будет иметь далеко идущие последствия». Гитлер настолько был уверен в успехе своих войск в районе Волги и Сталинграда, что отобрал у группы армий "Б" 4-ю танковую армию и включил ее в группу армий "А", чтобы она тоже наносила удар в направлении Грозного и Баку. 17 июля советские войска на Сталинградском направлении получили директиву: «Ставка Верховного Главнокомандовании приказывает под вашу личную ответственность немедленно организовать сильные передовые отряды и выслать их на рубеж р. Цимла от Чернышевская и до ее устья, особенно прочно занять Цимлянская, войдя в связь здесь с войсками Северо-Кавказского фронта». В этот же день авангарды дивизии 6-й немецкой армии в излучине Дона, на рубеже рек Чир и Цимла, столкнулись с передовыми отрядами 62-й и 64-й армий Сталинградского фронта, высланными согласно этой директиве. Именно эта дата считается началом великой Сталинградской битвы, а первым ее боем – встреча этих передовых отрядов с 6-й армией Паулюса. Шесть дней вели упорные бои эти передовые отряды, заставив развернуться главные силы 6-й немецкой армии. Противник почувствовал, что встретил здесь какие-то новые части и что надежды на легкое наступление на Сталинградском направлении несколько преждевременны. Уже 23 июля в очередной директиве Гитлер совсем по-иному оценивает силы советских частей. «Только небольшим силам армии Тимошенко удалось избежать окружения и достичь южного берега р. Дон. Следует считаться с тем, что они будут усилены за счет войск, находящихся на Кавказе. Происходит сосредоточение еще одной группировки противника в районе Сталинграда, который он, по-видимому, собирается оборонять». Гитлер силами группы армий "Б" планировал рассечь территорию до Волги и изолировать Кавказское направление от Москвы и вообще от всей североевропейской части нашей страны. Получая такое надежное и реальное обеспечение слева, группа армий "А", казалось бы, могла продолжать наступление на Кавказ. Однако группировка советских войск, находившаяся под Сталинградом, существовала и нависала над флангом немецких войск, рвущихся к Баку; без разрешения этой важной стратегической проблемы по устранению угрозы с севера не могла быть обеспечена устойчивость всего кавказского направления. Гитлер теперь понимал, и если не сам дошел до этого, то ему, видимо, убедительно доказали его военные сподвижники, что от исхода сражения под Сталинградом зависит осуществление всех его планов на юге, намеченных на летнюю кампанию, и прежде всего захват Кавказа. Исходя из этого, Гитлер посылал в бои под Сталинградом все новые и новые соединения. Совсем недавно он надеялся, что 6-я армия Паулюса легко выполнит задачу самостоятельно, а через две недели вынужден был перебросить с Кавказского направления на Сталинградское 4-ю танковую армию, без одного корпуса. Гитлеру очень хотелось захватить Сталинград еще до начала наступления на Северном Кавказе, но этого не произошло. 22 июля 6-я немецкая армия вышла к переднему краю главной полосы обороны Сталинградского фронта, которая находилась в двенадцати километрах от города. Но Гитлеру не терпелось поскорее осуществить свои планы. К тому же сил у него было достаточно, и он знал, какие советские армии противостоят ему на Кавказе – измотанные в боях, не имеющие снабжения из центральной части страны. Гитлер спешил, и поэтому 25 июля все же был нанесен удар по Кавказу группой армий "А". В первые дни фашистское наступление шло так стремительно, что уже 27 июля начальник оперативного отдела генерального штаба сухопутных войск генерал Хойзингер передал начальнику штаба группы армий "А" генералу Грайфенбергу следующее: «Из предмостного укрепления Ростов не нажимать слишком сильно на юг, чтобы не принудить противника к отступлению, прежде чем он будет окружен продвигающимся вперед левым флангом группы армий». Наступление на Кавказе развивалось настолько успешно, что именно в эти дни Гитлер, как уже говорилось, разрешил перебросить 4-ю танковую армию на Сталинградское направление, где все еще не удалось захватить город. Можно сказать, с передачей 4-й танковой армии под Сталинград случилось то, что на неофициальном, ненаучном языке называется удар не кулаком, а растопыренными пальцами. Ну и лично Гитлера это решение характеризует как непоследовательного стратега: приняв решение, поставив большие задачи, сосредоточив для их осуществления необходимые силы, фюрер уже на первом этапе стал их распылять; вот поэтому и называется такой удар ударом растопыренными пальцами, и в самом этом выражении таится невысокое мнение о том, кто наносит такие удары. Однако все это станет очевидным несколько позднее, а пока генерал-фельдмаршал Лист попрощался с 4-й танковой армией и продолжал развивать наступление на Кавказ. 17-я армия устремилась к Краснодару и 9 августа овладела им. 1-я танковая армия рвалась через Армавир на Майкоп и дальше на Туапсе, чтобы окружить ту самую группировку, которую Хойзингер не советовал «выжимать» из района предстоящего окружения. 7 августа части 1-й танковой армии захватили Армавир, а 10 августа Майкоп. Гитлер и многие его сподвижники были в радостном возбуждении. Майкоп – это уже первая нефть, к которой они так стремились. Начальник генерального штаба итальянской армии маршал Кавальеро в своем дневнике в эти дни записал: «За армиями Листа следуют 10 тысяч специалистов и квалифицированных рабочих, которые должны после взятия Майкопа восстановить нефтяные скважины. Согласно подсчетам, для того, чтобы снова пустить их в эксплуатацию, потребуется от 4 до 5 месяцев». Окрыленный успехами на юге, Гитлер ожидал включения в войну новых союзников – Турции и Японии, которые обещали ему свое активное содействие именно с этих рубежей. В дополнение к продвигавшимся на Грознснско-Махачкалинском направлении танковым и мотопехотным войскам Гитлер специально выделил одно из лучших соединений – свежую дивизию, как он сам сказал, «для продвижения на Баку». Гитлер лично заботился об этой дивизии и дал указание как можно скорее обеспечить ее горючим, чтобы она дошла с этой заправкой до Баку. Победа казалась Гитлеру совсем близкой. По всей Германии были развешаны праздничные флаги. По радио не умолкали марши и речи. Повод для торжества был эффектный и выразительный: на Эльбрусе водружены флаги со свастикой! Берлинские газеты кричали: «Покоренный Эльбрус венчает конец павшего Кавказа!» В иллюстрированных журналах, кинохронике – всюду изображение капитана Грота и его горных стрелков. Гитлер наградил Грота за Эльбрус высшей наградой – Рыцарским крестом, а его солдат Железными крестами. Радио Берлина прославляло «национальных героев». Эти передачи слышали и в Москве, и они, конечно, вызывали гнев у Сталина, а следствием этого гнева было... Тут я лучше передам слово маршалу А. А. Гречко: «Значительно усложнилась работа управления фронта и штаба 46-й армии по усилению обороны Главного Кавказского хребта в связи с приездом в Сухуми 23 августа в качестве члена Государственного Комитета Обороны Берии. Вместо конкретной помощи, в которой нуждались командование и штаб 46-й армии, Берия заменил целый ряд ответственных работников армейского и фронтового аппарата, в том числе и командующего армией генерал-майора В. Ф. Сергацкова. Однако не грубое администрирование, а кропотливая организаторская работа штабов фронта и армии позволила новому командующему 46-й армией генерал-майору К. Н. Лесели-дзе взять в руки рычаги управления войсками и направить их действия на уничтожение просочившихся через перевалы вражеских войск». В составе группы армий "А" наступали специальные войска, сведенные в 49-й горнострелковый корпус под командованием специалиста войны в горах генерала горных войск Р. Конрада. Как впоследствии стало известно, в боях за перевалы Главного Кавказского хребта в дивизии «Эдельвейс» участвовали многие офицеры, которые в 30-х годах посещали Кавказ в качестве туристов, поднимались на его вершины и высокогорные перевалы, бродили по глубоким ущельям. И теперь, идя на штурм Главного Кавказского хребта, они свободно ориентировались в этих местах... Через много лет после этих событий, в 1978 году, я встретился с генералом армии И. В. Тюленевым в Центральном Красногорском военном госпитале: наши палаты были рядом. Иван Владимирович был тяжело болен, но в минуты, когда болезнь его отпускала, он, отдыхая, любил поговорить, вспомнить былое и с горечью, очень самокритично говорил о неудачах командования в руководстве боями за перевалы. Я не помню точно его слов и, поскольку они касаются такого серьезного дела, как критика, лучше приведу написанное по этому поводу самим Тюленевым: «Анализируя сейчас причины захвата врагом этих важных перевалов, следует сказать, что в этом была немалая доля вины командования и штаба Закавказского фронта, опрометчиво решивших, что перевалы сами по себе недоступны для противника. Некоторые из нас считали главной задачей войск фронта оборону Черноморского побережья, где были развернуты основные силы 46-й армии. А она, в свою очередь, неправильно организовала оборону перевалов и попросту „проспала“ их. Врага нужно было встретить на склонах гор, а не ждать, пока он поднимется». В общем, план операции «Эдельвейс» близился к завершению; более двух третей территории, намеченной к захвату этим планом, было взято: почти весь Северный Кавказ, кубанские просторы и Сальские степи, майкопский нефтеносный район, перевалы через Главный Кавказский хребет, Эльбрус, увенчанный флагами со свастикой. На пути к Баку остался один, последний рубеж, на реке Терек, с последними силами Красной Армии здесь, на Кавказе, – тремя армиями, одной из которых командовал генерал-майор И. Е. Петров. 31 августа Гитлер дал указание генерал-фельдмаршалу Листу: «Главная задача 1-й танковой армии – уничтожение противника в излучине Терека... Всеми имеющимися силами, и прежде всего подвижными, продолжать наступление на Грозный, чтобы наложить руку на район нефтепромыслов». 2 сентября 1-я танковая армия гитлеровцев приступила к осуществлению приказа, пехота с танками стала форсировать Терек. Петров не просто отбивался, заняв оборонительные позиции на противоположном берегу Терека. Воспользовавшись переправой, он перебросил по ней часть войск и ударил во фланг противнику. Это, конечно же, внесло замешательство в ряды врага. С другого фланга таким же маневром контратаковали гвардейцы 11-го корпуса. Переправа крупных сил врага была сорвана. Таким образом, приказ Гитлера об уничтожении армий в излучине Терека не был выполнен. Более того, наши контрудары стали причиной провала немецкого наступления. Такой неожиданный исход сражения, естественно, не мог остаться без последствий. Группа армий "А" не достигла поставленной цели. Надо было искать виновника провала операции «Эдельвейс». Разумеется, Гитлер ни в коем случае не мог признать таковым себя. 10 сентября 1942 года генерал-фельдмаршал Лист был снят с поста командующего группой армий "А". Это ли не официальное признание провала операции «Эдельвейс» и замыслов Гитлера, связанных с ней? Пусть он считает виновным Листа, но операция «Эдельвейс» все же сорвалась. Советские части выстояли! Желая проявить твердость в создавшейся сложной обстановке, Гитлер решил взять командование группой армий "А" на себя. Но он не выехал в Сталине, где находился штаб группы, а руководил ею из своей ставки в Виннице. В течение месяца он пытался добиться перелома, но не смог этого сделать и назначил командующим этой группой армий Клейста. 25 сентября 1942 года генерал-полковник Клсйст, желая отблагодарить Гитлера и поднять его настроение, заявил, что он все же выпьет бокал за здоровье фюрера в Баку. Клейст был достаточно опытным командующим, он слов на ветер не бросал и свое заявление подкрепил соответствующими действиями. Он нацелил главный удар на так называемые Эльхотовские ворота – долину между горными хребтами, которая выводит к Грозному и Орджоникидзе. Чтобы не оказаться в глазах фюрера просто хвастуном и наверняка выполнить обещание, Клейст сосредоточил на этом узком участке около 300 танков. Клейст всегда был сторонником мощного танкового удара, и надо сказать, что до терского рубежа эта тактика приносила успех. Желая поддержать своего любимца, Гитлер разрешил снять с Туапсинского направления и передать Клейсту одну из лучших моторизованных дивизий СС – "Викинге. Итак, Клейст рванулся в Эльхотовские ворота. Авиация противника буквально перепахала всю долину, а затем артиллерия выжгла в ней огнем все живое. На таком узком участке, в этом коридоре между горами, казалось, каждый снаряд, каждая бомба ложились в цель. И когда дымящаяся после такой обработки долина превратилась, по представлению Клейста, в мертвый свободный коридор, он запустил туда лавину танков с десантом автоматчиков. Долина была настолько узка для созданной группировки, что танки шли длинной тесной колонной. Дрожала земля от тяжелого бега стальных громадин, гудели горы, возвращая эхом рычание множества моторов. Дым, чад, пыль заволокли все вокруг. Казалось, ничто и никто не сможет остановить этот гигантский таран! Но поднялись из перевернутой земли оставшиеся в живых люди. Простые, обыкновенные, не железные – смертные. Они отряхнули с себя землю, которой их засыпало при бомбежке и артобстреле, привели в порядок оружие, поправили, насколько успели, окопы и встретили несущуюся лавину танков. И свершили невероятное. Они оказались сильнее этой железной армады! Возможно ли это? Не выдумка ли это историков более позднего времени? Мне нет необходимости ничего придумывать. Я не пишу красивых батальных сцен о героях. Я рассказываю о том, что было на самом деле, без прикрас. Суровую правду. Конечно же, люди, будь они просто людьми, не выдержали бы натиска такой танковой лавины и шквала огня. Но здесь стояли насмерть не просто люди, а воины! Бойцы, обученные зарываться в землю, знают, как себя вести под таким адским огнем, они обладают душевной прочностью, чтобы не испугаться, не утратить боевого духа. Целый день длилась эта гигантская схватка людей и танков. Гитлеровцы продвинулись на несколько километров, но прорваться к Орджоникидзе и Грозному так и не смогли. К вечеру долина была заполнена чадящими, догорающими танками и трупами. Клейст смотрел на все это и не верил своим глазам. Никогда нигде еще не видел он такого боя, таких страшных потерь и таких мизерных результатов. Но бокал шампанского за здоровье фюрера надо выпить – обещание взять Баку дано... Нет, не рыцарское благородство терзало в эти минуты Клейста. Мороз ходил по коже от того, что теперь с ним будет. Не видя другого выхода, надеясь, что силы у советских частей не бесконечны, Клейст еще несколько дней гнал и гнал вперед свои дивизии. Он шел ва-банк, терять ему было уже нечего. Но к началу октября группа армий "А" окончательно утратила наступательные возможности. Резервов на этом направлении не осталось, другие части были связаны боями под Сталинградом. Наступление на Грозный и Баку прекратилось. Наши боевые соратники – генералы, командиры дивизий, частей и подразделений, сержанты и рядовые бойцы всех родов войск – выполнили поставленную задачу: не пропустили гитлеровцев к нефтеносным районам. Они отвели огромную опасность, нависшую над нашей Родиной. * * * Как свидетельствуют документы, летом 1942 года союзники (даже после нашей победы под Москвой!) еще не были уверены в том, что мы выстоим. Стало известно также, что союзники вели двойную политику по отношению к нашей стране. Приведу очень короткое тому подтверждение. Америка и Англия в этот очень критический момент в войне думали о своих корыстных целях. Президент Рузвельт, посылая в Москву своего представителя Уилки, откровенно сказал: – Может случиться так, что вы попадете в Каир как раз в момент его падения, а в России вы тоже можете оказаться в момент ее крушения. Рузвельт имел в виду взятие Каира войсками Роммеля, а в Советской стране – возможный выход гитлеровских войск к Баку. В августе 1942 года, в период напряженнейших боев в предгорьях Кавказа, в Москву прилетел Черчилль. Он так пишет об этих днях в своих воспоминаниях: "Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году. Это – все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс». Как же оскорбительно да и просто издевательски выглядят стишки Уэйвелла, о которых пишет в своем дневнике Черчилль! А он ведь – не какой-нибудь простой шутник, он – генерал, отлично понимавший и ситуацию в мире, и положение Советского Союза, по поводу которого он так зло шутит. Союзники не выполнили обещаний, закрепленных в соответствующих договорах, которые они подписали. Именно в те августовские дни, когда бои начинались на последнем рубеже на пути к Баку – на реке Терек, – в Москве шли переговоры, во время которых союзники прямо заявили, что второй фронт в 1942 году открыт не будет. А 30 сентября 1942 года, в самые напряженные дни боев на Кавказе, Черчилль писал Сталину о своем желании будто бы оказать Советскому Союзу помощь. На самом же деле заботили его совершенно иные и далеко идущие планы. В этом строго секретном личном послании, в частности, информация: «Немцы уже назначили адмирала, которому будут поручены военно-морские операции на Каспийском море. Они избрали Махачкалу в качестве своей главной военно-морской базы. Около 20 судов, включая итальянские подводные лодки, итальянские торпедные катера и тральщики, должны быть доставлены по железной дороге из Мариуполя на Каспий, как только будет открыта линии. Ввиду замерзания Азовского моря, подводные лодки будут погружены до окончания строительства железнодорожной линии». Вот так, стремясь напугать Сталина, уверить его, что основные вопросы войны в этом районе будут решены с достижением Каспийского моря гитлеровцами, Черчилль продолжает: «Мне кажется, что тем большее значение приобретает план, о котором я говорил Вам, усиления нами с американской помощью Ваших военно-воздушных сил на каспийском и кавказском театрах двадцатью британскими и американскими эскадрильями». Так англичане лелеяли давнюю мечту – под шум идущей войны прибрать к рукам кавказские источники нефти. Желание оккупировать Кавказ совсем не оставалось только мечтой – был разработан специальный план под кодовым названием «Вельвет». Согласно этому плану, 10-я английская армия предназначалась для вторжения на Кавказ. Не буду подробно описывать дальнейшие боевые действия, приведу только один документ, который подводит итог наступлению гитлеровцев на Баку. В этом документе отражено полководческое мастерство Сталина: он видит огромный театр военных действий, называет рубежи, города, номера соединений, фамилии генералов, ставит войскам задачи, включая их в определенный, им задуманный маневр. И все это без кем-то составленного проекта, диктует сам, о чем свидетельствуют эмоциональность речи, типично сталинские фразы. Диктовал Сталин эти указания 4 января 1943 года командующему Закавказским фронтом генералу армии Тюленеву; «Первое. Противник отходит с Северного Кавказа, сжигая склады и взрывая дороги. Северная группа Масленникова превращается в резервную группу, имеющую задачу легкого преследования противника. Нам невыгодно выталкивать противника с Северного Кавказа. Нам выгоднее задержать его с тем, чтобы ударом со стороны Черноморской группы осуществить его окружение. В силу этого центр тяжести операций Закавказского фронта перемешается в район Черноморской группы, чего не понимают ни Масленников, ни Петров. Второе. Немедленно погрузите 3-й стрелковый корпус из района Северной группы и ускоренным темпом двигайте в район Черноморской группы. Масленников может пустить в дело 58-го армию, которая у него в резерве и которая в обстановке нашего успешного наступления могла бы принести большую пользу. Первая задача Черноморской группы – выйти на Тихорецкую и помешать таким образом противнику вывезти свою технику на запад. В этом деле Вам будет помогать 51-я армия и, возможно, 28-я армия. Вторая и главная задача Ваша состоит в том, чтобы выделить мощную колонну войск из состава Черноморской группы, занять Ботайск и Азов, влезть в Ростов с востока и закупорить таким образом северокавказскую группу противника с целью взять ее в плен или уничтожить. В этом деле Вам будет помогать левый фланг Южного фронта – Еременко, который имеет задачей выйти севернее Ростова. Третье. Прикажите Петрову, чтобы он начал свое наступление в срок, не оттягивая этого дела ни на час, не дожидаясь подхода резервов. Петров все время оборонялся, и у него нет большого опыта по наступлению. Растолкуйте ему, что он должен дорожить каждым днем, каждым часом. Четвертое. Немедленно выезжайте в район Черноморской группы и обеспечьте выполнение настоящей директивы». Так под руководством Сталина была ликвидирована катастрофа, которая могла произойти с захватом бакинской нефти Гитлером, Другие нефтеносные районы в Сибири, Средней Азии были только разведаны и не введены в промышленную эксплуатацию. Без бакинской нефти (без горючего) наши танки, самолеты, автомобили превратились бы в мертвый металлический хлам как пустые консервные банки. В нашей военной литературе много (и справедливо!) пишут о судьбоносном значении великих битв под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге, но, на мой взгляд, несправедливо не включена в этот почетный перечень битва за Кавказ. В этой битве стратегическая победа решала исход всей войны, судьбу Отечества. И Сталин в этой победе играл решающую роль, как и во всех вышеназванных грандиозных битвах. Мне хочется (и кажется,, к месту) напомнить, как Хрущев пытался втиснуть в историю свои лживые слова, произнесенные на XX съезде КППС: «Сталин руководил войной по глобусу. Да, товарищи, возьмет глобус и показывает на нем линии фронта». Каким же надо быть бессовестным, беспринципным человеком, чтобы заявить такую чушь делегатам съезда, которые представляли всю партию, весь советский народ!

 

Неотложные заботы

В боевых действиях на подступах к Сталинграду Сталин особенно отмечал активность и даже наглость танковых частей гитлеровцев: и здесь и в прежних боях они решительно пробивались вперед и вели за собой пехоту. Сравнивая их действия с тактикой своих танкистов, Верховный приходил к выводу, что они не используют свои возможности, а командиры общевойсковых соединений не используют опыт противника, не научились действовать так же напористо. Сталин не раз возвращался к подобным размышлениям и наконец пришел к решению – коренным образом изменить тактику танковых войск, для чего принял меры по переподготовке командного состава, да и самих танковых подразделений. 3 сентября 1942 года, в разгар боев на подступах к Сталинграду, Верховный дал указания заместителю начальника Главного автобронетанкового управления генералу Н. И. Бирюкову: создать для обучения и тренировки танкистов два лагеря – один в районе Саратова, второй – в районе Костерово и Ногинска. Установить строгий там режим и порядок, учить современной танковой тактике. В июле Сталин дал указание сформировать сорок танковых бригад и распорядился о распределении двадцати пяти уже сформированных. Две горьковские, две московские и восемь саратовских бригад подтянуть к Москве (все еще опасался удара на столицу), создать под Москвой учебный лагерь и слаживать эти бригады. Восемь бригад оставить в Саратове, доукомплектовать и учить их. В бригаде иметь 45 танков, из них 5—7 КВ. Считать эти бригады его резервом. На сентябрь месяц программа – сформировать еще 27 танковых бригад. Сталин знал, что к середине года танковые заводы дадут до четырех тысяч машин нового образца и более двух тысяч старого. О том, что Сталин уделял очень много внимания танковым войскам и к каким он приходил выводам, свидетельствует его беседа с генералом Катуковым, в те дни одним из самых опытных и умелых танковых командиров. Сталин пригласил его 17 сентября на свою дачу в Кунцево, чтобы в спокойной обстановке разобраться и прийти к кардинальным решениям по поводу использования танковых войск. Генерал Катуков так рассказывает об этой встрече в своих мемуарах «На острие главного удара»: «Возможно, нынешнему читателю не понятно это волнение. Но тогда для нас, фронтовиков, имя Сталина было окружено безграничным уважением. С этим именем связывалось все самое священное – Родина, вера в победу, вера в мудрость и стойкость нашего народа, в партию. Поскребышев ввел меня в комнату, то ли приемную, то ли столовую, и на минуту-другую оставил одного. Я было приготовился доложить Верховному по всей форме, по-военному, но неожиданно открылась боковая дверь, и я услышал голос Сталина: – Здравствуйте, товарищ Катуков! Заходите ко мне. Я только и успел сказать: – Здравствуйте, товарищ Сталин. – А подготовленный в мыслях доклад из головы вылетел. Вслед за Сталиным я прошел в его кабинет. Пожав мне руку, Верховный предложил: – Садитесь и курите. На меня не смотрите, я сидеть не люблю. Тут же достал из кармана коробку папирос „Герцеговина Флор“. Вынул из нес две штуки, отломил от них табак и, высыпав его в трубку, закурил. – Что же не закуриваете? – спросил он меня, прохаживаясь по комнате. То ли от волнения, то ли еще почему, но курить не хотелось. А Сталин, выпустив облако дыма, продолжал: – Курить не хотите, тогда рассказывайте по порядку, как у вас, у вашего корпуса дела на фронте? Как воюет мотопехота и как наши танки? Как можно короче я рассказал о последних боевых событиях на Брянском фронте, о действиях наших танкистов и пехотинцев. А Сталин, вышагивая по кабинету, задает мне еще вопрос: – Как считаете, хороши наши танки или нет? Говорите прямо, без обиняков. Отвечаю, что танки Т-34 полностью оправдали себя в боях и что мы возлагаем на них большие надежды. А вот тяжелые танки KB и боевые машины Т-60 и Т-70 в войсках не любят. Сталин на минуту остановился, вопросительно изогнув бровь: – По какой причине? – KB, товарищ Сталин, очень тяжелы, неповоротливы, а значит, и неманевренны. Препятствия они преодолевают с трудом. А вот тридцатьчетверке все нипочем. К тому же KB ломают мосты и вообще приносят много лишних хлопот. А на вооружении у KB такая же семидесятишести-миллимстровая пушка, что и на тридцатьчетверке. Так, спрашивается, какие боевые преимущества дает нам тяжелый танк? Раскритиковал я и легкий танк Т-60... Уже по тому, что Сталин с особым пристрастием пытал меня, чем хороши и чем плохи по своим тактико-техническим свойствам наши танки, я понял, что Верховный Главнокомандующий хочет досконально, до самой, что называется, глубины, разобраться в сильных и слабых сторонах нашей бронетанковой техники сорок второго года. Нетрудно было догадаться, что его вопросы непосредственно связаны с неудачными боями летом и осенью сорок второго. Сталин пытался найти причину этих неудач... Он спросил: – Стреляют танкисты с ходу? Я ответил, что нет, не стреляют. – Почему? – Верховный пристально посмотрел на меня. – Меткость с ходу плохая, и снаряды жалеем, – ответил я. – Ведь наши заявки на боеприпасы полностью не удовлетворяются. Сталин остановился, посмотрел на меня в упор и заговорил четко, разделяя паузами каждое слово: – Скажите, товарищ Катуков, пожалуйста, во время атаки бить по немецким батареям надо? Надо. И кому в первую очередь? Конечно танкистам, которым вражеские пушки мешают продвигаться вперед. Пусть даже ваши снаряды не попадают прямо в пушки противника, а рвутся неподалеку. Как в такой обстановке будут стрелять немцы? – Конечно, меткость огня у противника снизится. – Вот это и нужно, – подхватил Сталин. – Стреляйте с ходу, снаряды дадим, теперь у нас будут снаряды...» Так Сталин учился премудрости тактики танковых войск на опыте противника и своих танковых соединений. Так Он растил своих «Гудерианов» и вырастил плеяду блестящих мастеров танковых сражений. Почему Сталин так поздно, когда немцы уже были под Сталинградом, начинает пристально интересоваться тактикой танковых подразделений противника? Зачем он приглашает одного из опытных советских командиров Катукова? Почему его так интересует именно стрельба из танков с ходу? Эти вопросы не праздные, я нахожу им объяснение в дальновидности, в блестящих организаторских способностях Сталина. Идея контрудара от Волги напрашивалась сама собой, была очень логична. Возможность окружения далеко выдвинувшихся частей вырисовывалась при первом же взгляде на карту: клин немцев с острием у Волги так и просился, чтобы его подрезали у основания. Но чем подрезать? Измотанные, отступившие в город соединения нанести мощный удар неспособны. Значит, надо создавать свежие, да не простые, а ударные, подвижные соединения. Отсюда интерес Сталина к танковой тактике врага, к стрельбе с ходу. Как видим, все это не случайно. И в те тяжелые дни, когда войска бились за город, Сталин формировал две танковые армии! А чем их вооружать? И Сталин день и ночь по телефонам подгоняет директоров танковых, артиллерийских, авиационных заводов: давайте быстрее и больше вооружения! А они, бедные, после эвакуации еще не развернули производство на полную мощь в плохо приспособленных помещениях. Иногда станки ставили на бетонные основания и начинали работать, а потом возводили стены и крыши. Но надо, надо выполнять заказ – фронт требует, Сталин приказал! Сталин придавал большое значение созданию резервов. Во многих операциях он вводил свои резервы в кульминационные часы, чем достигал успеха в пользу своих войск как в оборонительных, так и в наступательных операциях. Но это его не удовлетворяло, Сталин искал возможность влиять на победный результат сражения в ходе его, еще до кульминации, в динамике операции, когда вся тяжесть руководства боевыми действиями ложится на командующих фронтами и армиями. Понимая это, Верховный искал возможность помогать им реально и своевременно. Сначала поиск происходил стихийно: Сталин посылал на помощь командующим полки бомбардировщиков дальнего действия, которые находились в распоряжении Ставки. Отмечая успешность такого применения бомбардировщиков, Сталин пришел к решению создать Авиацию Дальнего Действия, которая постоянно находилась бы в распоряжении Верховного Главнокомандующего и позволяла бы решать задачи, выходящие за тактические и оперативные масштабы. Сталин решил посоветоваться по этому поводу с генералом Головановым, который уже имел опыт в выполнении подобных задач. Верховный поделился своими замыслами с летчиком, которого очень ценил и уважал. Голованов так вспоминает разговор со Сталиным: «Было очевидно, что Сталин искал решение этого вопроса не сегодня и не вчера и, подчиняя непосредственно Ставке нашу дивизию, уже в то время думал о создании АДД. Теперь эти раздумья облекались в конкретные организационные формы, и работа эта рассчитывалась не на год или два. Такую махину за короткий срок не создашь. Ведь речь шла не только об увеличении числа самолетов и экипажей. Одновременно должны были восполняться и безвозвратные потери, на войне без них, к сожалению, не обойдешься, и исчисляются они не однозначными и не двузначными числами». Голованов высказал свои соображения, по масштабы его предложений не соответствовали тому, что намеревался осуществить Верховный. Желая не погасить инициативу в рассуждении собеседника, Сталин тактично спросил: – Вы не возражаете, если мы немного поправим и расширим ваше предложение? – Возражать тут, товарищ Сталин, нечему. Но как практически все это осуществить, над этим нужно как следует подумать. Так сразу всего не решить. – Серьезные вопросы никогда сразу не решаются, – последовал ответ. – Будет издано специальное постановление о создании АДД, в составлении его и вы примете участие. Что же касается специальных авиационных вопросов, то вы по ним внесете свои предложения. – Тогда разрешите мне встретиться с лицом, которое встанет во главе этого дела. Я доложу ему все соображения, которые у меня имеются, и если он будет согласен, внесем Вам на утверждение. – А мы с этим лицом и ведем сейчас разговор. – Вы имеете в виду меня, товарищ Сталин? – изумившись, спросил Голованов. – Да, именно вас. «Хотя сам я был летчиком, – продолжает вспоминать Голованов, – и мне довелось в течение ряда лет быть начальником крупнейшего Восточно-Сибирского управления Гражданского Воздушного Флота, где работа экипажей проходила в суровых условиях Севера на многих тысячах километров воздушных трасс, все же я не представлял, как я могу взяться за ту огромную и ответственную работу, о которой шла речь. Имею ли я право, да еще во время войны, взяться за дело, когда я не чувствую в себе той уверенности, с какой обычно всегда брался за все, что мне поручали? – Разрешите, товарищ Сталин, подумать, – после довольно длительного молчания сказал я. – Боитесь? – Сталин как будто читал мои мысли. Я вспыхнул, почувствовал, как кровь прилила к лицу. – Я никогда не был трусом, товарищ Сталин! – Это нам давно известно, – последовал спокойный ответ. – Но нужно уметь держать себя в руках. Мы за вас подумали, и время вам на это тратить нечего. Вы лучше подумайте над тем, как все это практически осуществить. Не торопитесь, посоветуйтесь, с кем найдете нужным, и через пару дней дайте свои соображения...» 5 марта 1942 года было примято постановление Государственного Комитета обороны об организации АДД. Все принципиальные вопросы, касающиеся обеспечения и руководства боевыми действиями АДД, решались не только Государственным Комитетом обороны и Ставкой Верховного Главнокомандования, но и лично Сталиным. Сталин вникал но все детали. Вот интересная подробность. В представленном проекте постановления, в частности, было указано, что АДД находится при Ставке Верховного Главнокомандования, ибо считали, что «авиация при Ставке» или «авиация Ставки» – понятие одно и то же. Слово «при» Сталин вычеркнул и сказал: – Мы же договорились, что АДД будет организацией Ставки, а не при Ставке. Надо всегда точно определять место и задачи всякой организации, если хочешь получить от нее желаемые результаты. АДД на 5 марта 1942 года располагала 341 самолетом. Из них 171 самолет мог выполнять боевые задачи, остальные были неисправны. Экипажей было 367, из них 209 летали ночью. С этими силами и средствами АДД приступила к боевой деятельности. Затем появились воздушные армии и настоящий самостоятельный вид – Авиация Дальнего Действия, которая насчитывала тысячи самолетов, имела свой штаб, инженерно-техническое обеспечение, тыловые службы, аэродромную службу. О масштабах и эффективности использования АДД свидетельствует один, но весомый показатель: если взять за сто процентов количество бомб, сброшенных на врага ВВС Красной Армии, то пятьдесят процентов от этого количества приходится на АДД. Голованов, который являлся ее бессменным Главнокомандующим и был удостоен звания Главного маршала авиации, так коротко и очень точно сказал об АДД: «Используя АДД на главных направлениях, Верховный Главнокомандующий в любой момент, не тратя времени на переброску фронтовой авиации, мог создать огневой перевес там, где это требовалось. АДД превратилась в стратегический резерв». В течение всей войны задачи перед АДД ставил только Сталин. Постоянное боевое использование АДД сочеталось с повседневной личной заботой Верховного об авиации. Приведу один убедительный эпизод, подтверждающий это. Беру его из воспоминаний того же Голованова. "Однажды меня вызвал Сталин и спросил: – Все ли готовые самолеты вы вовремя забираете с заводов? – Самолеты забираем по мере готовности. – А нет ли у вас данных, много ли стоит на аэродромах самолетов, предъявленных заводами, но не принятых военными представителями? Ответить на этот вопрос я не мог и попросил разрешения уточнить необходимые сведения для ответа. – Хорошо. Уточните и позвоните. Я немедленно связался с И. В. Марковым, главным инженером АДД. Он сообщил мне, что предъявленных заводами и непринятых самолетов на заводских аэродромах нет. Я тотчас же по телефону доложил об этом Сталину. – Вы можете приехать? – спросил он. – Могу, товарищ Сталин. – Пожалуйста, приезжайте. Войдя в кабинет, я увидел там генерала – одного из крупных авиационных военачальников (не называю фамилию этого человека, его уже нет в живых), что-то горячо доказывающего Сталину. Вслушавшись в разговор, я понял, что речь идет о большом количестве самолетов, стоящих на заводских аэродромах. Эти самолеты якобы были предъявлены военной приемке, но не приняты, как тогда говорили, «по бою», то есть они имели различные технические дефекты, без устранения которых самолеты поднимать в воздух нельзя. Генерал закончил свою речь словами: – А Шахурин (нарком авиапромышленности. – А. Г.)вам врет, товарищ Сталин. – Ну что же, вызовем Шахурипа, – сказал Сталин. Он нажал кнопку – вошел Поскребышев. – Попросите приехать Шахурина. Сталин вновь спросил, точно ли я знаю, что на заводах нет предъявленных, но не принятых самолетов для АДД. Я доложил, что главный инженер АДД заверил меня: таких самолетов нет. – Может быть, – добавил я, – у него данные не сегодняшнего дня, но мы тщательно следим за выпуском каждого самолета, у нас, как известно, идут новые формирования. Может быть, один или два самолета где-нибудь и стоят. – Здесь идет речь не о таком количестве, – заметил Сталин. Через несколько минут явился А. И. Шахурин. – Вот тут нас уверяют, – сказал Сталин, – что те семьсот самолетов, о которых вы мне говорили, стоят на аэродромах заводов не потому, что нет летчиков, а потому, что они не готовы по бою, поэтому не принимаются военными представителями, и что летчики в ожидании живут там месяцами. – Это неправда, товарищ Сталин, – ответил Шахурин. – Вот видите, как получается: один говорит, что есть самолеты, но нет летчиков, а другой уверяет, что есть летчики, но нет самолетов. Понимаете ли вы оба, что семьсот самолетов – это не семь самолетов? Вы же знаете, что фронт нуждается в них, а тут целая армия. Что же мы будем делать, кому из вас верить? Воцарилось молчание. Я с любопытством и изумлением следил за происходящим разговором: неужели это правда, что целых семьсот самолетов стоят на аэродромах заводов, пусть даже не готовых по бою или из-за отсутствия летчиков? О таком количестве самолетов, находящихся на аэродромах заводов, мне слышать не приходилось. Я смотрел то на Шахурина, то на авиационного генерала. Кто же прав? Наконец, нарушив молчание, генерал сказал: – Товарищ Сталин, докладываю, что находящиеся на заводах самолеты по бою не готовы! – А вы что скажете? – вновь обратился Сталин к Шахурину. – Ведь это же, товарищ Сталин, легко проверить, – ответил тот. – У вас здесь прямые провода. Дайте задание, чтобы лично вам каждый директор завода доложил о количестве готовых самолетов. Мы эти цифры сложим и получим общее число. – Пожалуй, правильно. Так и сделаем, – согласился Сталин. В диалог вмешался генерал: – Нужно обязательно, чтобы телеграммы вместе с директорами заводов подписывали и военпреды. – Это тоже правильно, – сказал Сталин. Он вызвал помощника и дал ему соответствующие указания. Авиационный генерал попросил Сталина вызвать генерала Н. П. Селезнева, который ведал заказами на заводах. Вскоре Селезнев прибыл, и ему было дано задание подсчитать, какое количество самолетов находится на аэродромах заводов. Надо сказать, что организация связи была отличная. Прошло совсем немного времени, и на стол были положены телеграммы с заводов за подписью директоров и военпредов. Закончил подсчет и Селезнев. – Сколько самолетов на заводах? – обратился Сталин к помощнику. – Семьсот один, – ответил тот. – А у вас? – спросил Сталин, обращаясь к Селезневу. – У меня получилось семьсот два, – ответил Селезнев. – Почему их не перегоняют? – опять обращаясь к Селезневу, спросил Сталин. – Потому что нет экипажей, – ответил Селезнев. Ответ, а главное, его интонация не вызывали никакого сомнения в том, что отсутствие экипажей на заводах – вопрос давно известный. Я не писатель, впрочем, мне кажется, что и писатель, даже весьма талантливый, не смог бы передать то впечатление, которое произвел ответ генерала Селезнева. Я не могу подобрать сравнения, ибо даже известная сцена гоголевской комедии после реплики: «К нам едет ревизор» – не сравнима с тем, что я видел тогда в кабинете Сталина. Несравнима она прежде всего потому, что здесь была живая, но печальная действительность. Все присутствующие, в том числе и Сталин, замерли и стояли неподвижно, и лишь один Селезнев спокойно смотрел на всех нас, не понимая, в чем дело. Длилось это довольно долго. Никто, даже Шахурин, оказавшийся правым, не посмел продолжить разговор. Он был, как говорят, готов к бою и сам, видимо, был удивлен простотой и правдивостью ответа. Случай явно был беспрецедентным. Что-то сейчас будет? Я взглянул на Сталина. Он был бледен и смотрел широко открытыми глазами на авиационного генерала, видимо, с трудом осмысливал происшедшее. Чувствовалось, его ошеломило не то, почему такое огромное число самолетов находится на заводских аэродромах, что ему было известно, а та убежденность и уверенность, с которой генерал говорил неправду. Наконец лицо Сталина порозовело, было видно, что он взял себя в руки. Обратившись к Шахурину и Селезневу, он поблагодарил их и распрощался. Я хотел последовать их примеру, но Сталин жестом остановил меня. Он медленно подошел к генералу. Рука его стала подниматься. – Вон! – сказал он с презрением и опустил руку. Генерал поспешно удалился. Мы остались вдвоем. Сталин долго в молчании ходил по кабинету. Зачем он позвал меня и заставил присутствовать при только что происшедшем? Давал мне предметный урок? Может быть. Такие вещи остаются в памяти на всю жизнь. Как он поступит сейчас с генералом? – Вот повоюй и поработай с таким человеком. Не знает даже, что творится в его же епархии! – наконец заговорил Сталин, прервав ход моих мыслей..." Много написано о крутости и беспощадности Сталина. Казалось бы, после случившегося судьба незадачливого генерала была решена – не гнев, а настоящая ярость охватила Сталина. Достаточно было двух слов: «Лаврентий, займись!» Но так представляют Сталина нынешние разоблачители. Сталин был способен понять ошибки и трудности, возникающие в ходе войны. Да, он наказывал, снимал с высоких постов, но делал это справедливо. Виноват – получай. Но, несмотря на великий гнев, в этом случае генерала пощадил, тот продолжал служить, получал награды (когда их заслуживал) и даже был удостоен звания Главного маршала авиации. Но поскольку Александр Евгеньевич Голованов не назвал его фамилию, не стану и я этого делать. * * * Я проштудировал уникальную книгу, изданную маленьким тиражом в 1994 году: «Эпистолярные тайны Великой Отечественной войны (служебные записи советского генерала)». Ее автор – генерал-полковник танковых войск Н. И. Бирюков, он всю войну был заместителем начальника Управления бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. В книге записаны почти еженедельные личные разговоры и указания Сталина, в которых он постоянно руководил формированием танковых соединений, лично распределял танки, поступающие с заводов, и постоянно руководил работой танковых заводов через директоров, а также работой конструкторов по улучшению танков. Невозможно процитировать многие из этих записей, свидетельствующие о глубоком понимании Сталиным вопросов тактики, вооружения и производства танков. Но для того чтобы читатели имели хотя бы некоторое представление об этих указаниях Сталина, приведу два-три примера из записей генерала Бирюкова.

3 января 1942 г.Указания тов. СталинаПерейти на механизированные корпуса. В танковом корпусе иметь две полные танковые бригады. Танковые бригады иметь типа "С" – сокращенные – по 46 танков и полные, типа "П" – по 93 танка. В корпусе иметь две полные танковые бригады и две мотострелковые бригады по 2500—3000 чел. В корпусе будет 187 танков. Шести фронтам дать по корпусу и армиям – по 2 сокращенных бригады. У фронта должно быть хотя бы по два мех. корпуса. Эти формирования первой очереди, т. е. к февралю. Сформировать 12 корпусов. Взять штат старой мотострелковой дивизии и сократить его. Дать артиллерию, зенитки, минометы 82-мм и 120-мм. Составить штаты на полную и сокращенную танковые бригады так, чтобы их потом не менять. Скорее дать мехкорпус для Южного фронта. Подобрать кандидатов на командиров мехкорпусов и дать тов. Сталину на утверждение.

Комментарий к разговорам от 3 января 1942 г. В этот день Верховный Главнокомандующий дважды, вероятно, утром и, возможно, к вечеру звонил Н. И. Бирюкову. В обоих случаях разговоры происходили в форме его указаний. Обе записи, сделанные Бирюковым за 3 января, проливают дополнительный свет на подготовку общего наступления Красной Армии зимой 1941—1942 гг., которое, как известно, характеризуется историками как «перерастание» контрнаступления под Москвой.

4 июля 1942 г.Указания тов. Сталина1. На Кировском заводе оставить производство танка KB в размере 5—6 ед. в день, а в месяц – 150 ед. 2. Прекратить производство Т-60 с 5.07.42 г. 3. Производство Т-34 в размере 1800—2000 ед. 4. Вместо Т-70 в бригады давать легкие американские танки. 5. На заводах № 37 и 264 организовать производство Т-34. То же и на Кировском заводе. 6. В июле... 7. Сформировать: В Сталинграде 6 рот } Маршевые роты Т-34. В Горьком 5 рот } Всего сформировать 20 рот В Н. Тагиле 9 рот } восточнее Воронежа 8. Мерецкову танков пока не давать. 9. В июле дать заводам 1350 танков Т-34, а Т-70—700 ед. 10. Группе Федоренко дать 9 маршевых рот по 10 ед. Т-34. 11. В танковых корпусах иметь резерв танков. 12. На июль 183-й завод – 600 ед., СТЗ—420 ед., 112-й завод – 250, 174-й завод – 50 ед., ГАЗ —450.

14 мая 1943 г. 0 ч 10 минУказания тов. Сталина1. Восстановить 3-ю танковую армию к 5 июня. 2. Довести численность танков в войсках пяти фронтов: Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного до 6000 ед. 3. Обеспечить пятнадцатью заправками танки и самоходную артиллерию отдельно на указанных пяти фронтах. 4. Подготовить доклад и предложения наркому об обеспечении каждой общевойсковой армии двумя танковыми полками. 5. Сформировать на базе трех гвардейских стрелковых дивизий три мехкорпуса в составе пяти танковых полков в каждом корпусе. 6. Представить к гвардейским званиям 12-й и 15-й танковые корпуса и 179-ю тбр.

Комментарий к разговору от 14 мая I943 г. Разговор произошел, когда истекло четверо суток, как войска Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов находились в полной боевой готовности к отражению удара противника, возвещающего о начале битвы под Курском. Ждали этого удара все, на фронте и в тылу, начиная от солдата, колхозника и рабочего, до полководца и руководства страной, в том числе в Ставке, Генеральном штабе, в Главном бронетанковом управлении. Верховный Главнокомандующий ждал в своем кремлевском кабинете. Приказано иметь до 6000 танков на 5 фронтах: Западном, Брянском, Центральном, Воронежском, Юго-Западном. Конечно, легко догадаться по характеру этих заданий, что после оборонительного этапа ожидаемой битвы настанет этап наступления, поистине сокрушительный: ведь 6 тысяч боевых машин готовились именно с таким расчетом. Аналогичное руководство Сталин повседневно осуществлял в отношении авиации, артиллерии и снабжения других видов войск. "Обладая богатейшей, чрезвычайно цепкой и емкой памятью, Сталин в деталях помнил все, что было связано с обсуждением, и никаких отступлений от существа выработанных решений или оценок не допускал. Он поименно знал практически всех руководителей экономики и Вооруженных Сил, вплоть до директоров заводов и командиров дивизий, помнил наиболее существенные данные, характеризующие как их лично, так и положение дел на доверенных им участках. У него был аналитический ум, способный выкристаллизовывать из огромной массы данных, сведений, фактов самое главное, существенное. Свои мысли и решения Сталин формулировал ясно, лаконично, с неумолимой логикой. Лишних слов не любил и не говорил их. Нарком вооружения Д. Ф. Устинов"Сталин настолько неуклонно и плотно руководил всеми отраслями промышленности, что каждый министр считал свое дело первостепенным в заботах Сталина. О его отношении к танкам мы прочитали выше, а вот что говорят другие министры. "Об артиллерии и артиллерийской промышленности И. В. Сталин, мне казалось, проявлял наибольшую заботу. Правда, он уделял много внимания всем отраслям оборонного производства. Например, авиационной промышленностью он занимался повседневно. Руководивший тогда этой отраслью А. И. Шахурин бывал у него чаще всех других наркомов, можно сказать, почти каждый день. Сталин изучал ежедневные сводки выпуска самолетов и авиационных двигателей, требуя объяснений и принятия мер в каждом случае отклонения от графика, подробно разбирал вопросы, связанные с созданием новых самолетов и развитием авиационной промышленности. То же самое можно сказать о его участии в рассмотрении вопросов работы танковой промышленности и судостроения. Но при всем этом в отношении Сталина к артиллерии и артиллерийской промышленности чувствовалась особая симпатия. Возможно, что это было связано с его воспоминаниями о своей прошлой военной деятельности, когда только артиллерия решала исход боев, а все другие виды техники не достигали еще столь высокой степени развития, какое они получили в период второй мировой войны. И. В. Сталин выразил свое отношение к артиллерии, повторив крылатую фразу: «Артиллерия – бог войны». Нарком боеприпасов Б. Л. Ванников"Надо сказать, что в ходе сражений, наблюдая за применением артиллерии, особенно в наступательных операциях, Сталин пришел к выводу о необходимости усовершенствовать ее тактику. Обычно перед наступлением проводилась артиллерийская подготовка, которая уничтожала, подавляла огневые точки противника на передних позициях глубиной до 2—3 километров. Огонь прекращался с переходом пехоты и танков в атаку и, в случае их успешного продвижения, артиллерия меняла огневые позиции, продвигаясь за войсками. В ходе войны совершенствовалась оборона, она стала глубокой, несколько позиций оборудовались последовательно до 15—20 километров. Артиллерийская подготовка наступления не обеспечивала бой в глубине обороны врага. Сталин так изложил свои выводы: «Артиллерийская подготовка, то есть артиллерийский обстрел противника, перед тем, как наша пехота пойдет в атаку, независимо от того, длится ли это полчаса, час или даже два часа, прекращается с переходом в атаку наших войск – это дело отжившее и должно быть отброшено. Противник имеет глубокоэшелонированную оборону и больше не воюет „цепочкой“, что было во время нашего контрнаступления под Москвой. Чтобы прорвать такую оборону, артподготовки совершенно недостаточно, ибо артиллерия не может подавить противника и его огневые средства на всю глубину обороны. Не артиллерийская подготовка, а артиллерийское наступление – вот что нам нужно сейчас. Что это значит? Это значит, что артиллерия должна наступать вместе с пехотой, это значит, пехота должна наступать не тогда, когда кончится артподготовка, а вместе с артиллерией, которая, сопровождая пехоту, должна подавлять все огневые средства противника, пока его оборона не будет взломана на всю глубину. Заставить пехоту наступать без поддержки артиллерии, без сопровождения, это будет не наступление, это будет преступление, преступление против войск, которые вынуждены нести бессмысленные жертвы». Кроме директивных указаний войскам, рекомендации Сталина по тактике артиллерии были включены в новый «Боевой устав пехоты», утвержденный в 1942 году. В 1943 году в нашей армии введены погоны. Андрей Васильевич Хрулев имел задание дать образцы такой военной формы, которая была бы красива, внушала уважение и в то же время была проста и удобна. Когда различные образцы были готовы, их привезли в Кремль, и на некоторое время кабинет Сталина превратился в выставочный зал. Сталин внимательно рассматривал представленные образцы. В конце концов он спросил: – А нет ли здесь формы русской армии, которую носили простые офицеры? Оказалось, что такая форма имеется, но находится она где-то в сторонке, потому и неприметна. Когда эту форму представили, то оказалась она весьма скромной: китель с погонами и брюки навыпуск – повседневная; гимнастерка защитного цвета с погонами и брюки в сапоги – полевая. Парадная форма – такая же, но расшитая золотом. Сталин попросил рассказать, сколько лет этой форме, какие изменения она претерпела, внимательно выслушал ответы тыловиков. – А сколько же времени усовершенствовалась вообще форма в русской армии? – спросил Сталин. – Форма в русской армии совершенствовалась в течение всего времени ее существования, – прозвучал ответ. – А остальная форма, представленная здесь? – Все, что здесь представлено, – но!юе, только что созданное. – Зачем же мы будем вводить еще не испытанное, когда здесь есть уже проверенное? – сказал Сталин. Так была введена форма, уже существовавшая ранее, и она полностью оправдала себя. Внешний вид армии заботил Сталина даже в ходе сражений. * * * Стиль работы Сталина – абсолютно компетентный и деловой. "И. В. Сталин при решении важных вопросов имел обыкновение вызывать непосредственных исполнителей, знакомиться с их точкой зрения. Кстати, посоветовавшись с людьми, он любил принятое решение оформигь тут же, в их присутствии, диктуя содержание будущего документа начальнику Генштаба или Поскребышеву. Сталин всегда требовал исчерпывающих сведений по любому обсуждавшемуся вопросу и не упускал случая воспользоваться советом этих товарищей... Сталин любил доклады обоснованные, убедительные, продуманные. Нарком В.МФ И. Г. Кузнецов" .«Сталин не терпел суетливости. Если он принял решение, сказал, поручил – должно быть сделано» точно в срок, без проволочек, И это знали все его окружающие. Для достижения поставленной цели Сталин не останавливался перед самыми крутыми мерами. Я не помню, чтобы он когда-нибудь торопился. Вместе с тем по обсуждавшимся у него вопросам решения принимались немедленно, как говорится, не сходя с места, однако лишь после всестороннего обсуждения и обязательно с участием специалистов, мнение котофых всегда выслушивалось внимательно и часто бывало) решающим, даже если вначале и расходилось с точкой зрения самого Сталина: «...Если вы твердо убеждены, что правы и сумеете доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьим-то мнением, а действуйте так, как подсказывает: разум и ваша совесть. ... пожалуйста, отвечайте так, как вы сами думаете. Не угодничайте. В разговорах со мной не– нужно этого. Мало пользы получится от нашего разговора, если вы будете угадывать мои желания. Не думайте, что если вы скажете невпопад с моим мнением, будет плохо. Вы специалист. Мы с вами разговариваем для того, чтобы у вас кое-чему поучиться, а не только, чтоб вас поучать». – Я спрашиваю: он дело знает? – Да, товарищ Сталин, он честный человек. – Бросьте вы эти эпитеты, честный, подходящий. Мало, что честный, одной честности недостаточно, дураки тоже честные бывают. Нам важно, чтобы он был не только честным, но чтобы дело знал. – У каждого есть недостатки и промахи в работе, святых людей не бывает. Поэтому с маленькими недостатками в работе каждого нужно мириться. Важно, чтобы баланс был положительный. Вы думаете, у вас нет недостатков? – дотронулся он рукой до моего плеча. – И у вас есть. И у меня тоже есть недостатки, хотя я – «Великий вождь и учитель». Это мне из газет известно, – пошутил Сталин. Авиаконструктор А. С. Яковлев"А вот что пишет начальник Управления военных сообщений, а затем министр путей сообщения СССР И. В. Ковалев:«Все мероприятия по перевозке войск и их боевой техники проходили под непосредственным руководством Верховного Главнокомандующего. Соблюдению секретности во всех действиях, особенно в военных перевозках, Сталин уделял исключительное внимание и принимал крутые меры к тем, кто это игнорировал. Каждый воинский эшелон и транспорт имели свой кодовый номер, информация о его движении передавалась в ПВОСО четыре раза в сутки. Один раз в сутки эти данные наносились на карту-схему, на которой можно было быстро найти местоположение любого перевозимого воинского соединения или транспорта с вооружением. ПВОСО регулярно докладывало И. В. Сталину о проделанной работе, часто он звонил и сам, спрашивая о ходе перевозок интересующих его соединений. Пользуясь картой-схемой, начальник ПВОСО отвечал на его вопросы почти мгновенно, называя место нахождения головного и хвостового эшелонов. Часто по требованию И. В. Сталина ПВОСО обеспечивало пропуск того или иного соединения по зеленой улице». Это суждения и оценки деятельности Сталина профессионалов высочайшего уровня, они повседневно работали под его руководством многие годы. Но каким бы ни был одаренными и талантливым руководителем Сталин, все же одному человеку такой объем работы не под силу. Это прежде других понимал сам Иосиф Виссарионович, и поэтому опирался на своих верных соратников, с которыми добивался многих успехов в годы пятилеток. Добрые отношения, доверие к этим единомышленникам – дело хорошее, но в делах партийных и государственных Сталин был пунктуален и строг, кроме устного распределения обязанностей между ближайшими помощниками, желая подчеркнуть (и подстегнуть) их чувство ответственности, Генеральный секретарь оформил круг их ответственности 4 февраля 1942 года решением ГКО.

«Тов. Молотов В. М.; контроль за выполнением решений ГКО по производству танков и подготовка соответствующих вопросов. Тт. Маленков Г. М. и Берия Л. П.: а) контроль за выполнением решений ГОКО по производству самолетов и моторов и подготовка соответствующих вопросов; б) контроль за выполнением решений ГОКО по работе ВВС Красной Армии (формирование авиаполков, своевременная их переброска на фронт, оргвопросы и вопросы зарплаты} и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Маленков Г. М.: контроль за выполнением решений ГОКО по Штабу минометных частей Ставки верховного главнокомандования и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Берия Л. П.: контроль за выполнением решений ГОКО по производству вооружения и минометов и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Вознесенский Н. А.: а) контроль за выполнением решений ГОКО по производству боеприпасов и подготовка соответствующих вопросов; б) контроль за выполнением решений ГОКО по черной металлургии и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Микоян А. И.: контроль за делом снабжения Красной Армии (вещевое, продовольственное, горючее, денежное и артиллерийское) и подготовка соответствующих вопросов. Подчинить контролю члена ГОКО т. Микояну все органы снабжения НКО по всем видам снабжения и транспортировки. Утвердить заместителем члена ГОКО т. Микояна по артиллерийскому снабжению тов. Яковлева».

Это постановление строго выполнялось под общим руководством Сталина, по мере надобности в него вносились изменения. Например, Вознесенскому добавили «контроль по производству черных и цветных металлов, нефти, угля и химикатов», а Маленкову – «контроль за производством самолетов и моторов, за формированием частей ВВС».