Овальный кабинет с имитаторами иллюминаторов, отделанный мягким звуконепроницаемым материалом, неярко освещался бледно-жёлтым приглушенным матовым светом. Я огляделась кругом, жадно осматривая убранство легендарного помещения. Расписанные красными и зелёными драконами плафоны, закрывавшие круглые плоские лампы и закреплённые в странном беспорядке на потолке, на стенах и над входом двери, придавали кабинету мифологический вид. Ниши, задрапированные пурпурным и изумрудным атласом с вышитыми сказочными мотивами на ту же драконью тему, скрывали двери в служебные каюты. Посередине небольшого зала стоял прикрученный к полу прямоугольный стол с тускло зелёным сукном, имеющий какие-то углубления по бокам и углам. Каждое яйцевидное углубление, затянутое капроновой сеточкой дедушка называл лузой, но не говорил мне, зачем эти лузы нужны в таком важном месте, как кабинет для экстренных производственных совещаний. В одной лузе застрял блестящий белый шарик, и я тайком от дедушки потрогала его. «Ничего особенного шарик, как шарик — гладкий, холодный, твёрдый», — я недоуменно пожала плечами. И тут же перехватила укоризненный взгляд деда.

— Не-не, ничего не трогаю, — прошипела я и помотала отрицательно головой, виновато отдернув руки, спрятала их в карманы парадного форменного комбинезона. — Жалко, что ли, подумаешь секреты!

За столом, видать не один час, заседали старшие члены экипажа в звании высоких чинов. Отдельно у стен дружным рядком разместились человек двадцать, — молодых членов экипажа, абсолютно незнакомых мне. «Наверное, их разморозили из стратегического резерва», — подумала я. — «Интересно, не из того ли это отсека, где находятся и мои родители»?

Я внимательно присмотрелась к ним, но по нашивкам на рукавах так и не смогла определить, из какого, же они отсека. Все как на подбор: крепко сбитые. Лица у людей не бледные, как это обычно бывает сразу же после прекращения процесса глубокой и длительной гибернации. Загорелая, у некоторых парней даже задубевшая темноватая кожа. «Я бы сказала обветренные лица, словно у морских волков из моих любимых пиратских историй. Да где их взять-то на космическом корабле?! Белоснежные широкие улыбки. Просто подкупающе открытые улыбки! Ничего немного оботрутся в нашей среде, будут сдержаннее. Мы тоже друг другу улыбаемся, но по этикету, как-то не так широко и искренне, как эти новенькие. Волосы у этих странных парней тёмно каштановые и курчавые, естественных оттенков и совсем не крашенные или трансгенные, как модно в нашей компании».

Один из парней помахал мне рукой и приветливо улыбнулся, я покосилась на дедушку и за его спиной также помахала в ответ. Дедушка обернулся, но я уже ласково снимала невидимые пушинки с его безукоризненно чистой формы. Затем спрятала руки за спину и постаралась сделать умное выражение лица, но моё внимание ещё несколько секунд мечтательно цеплялось за загадочного молодого человека с загорелой кожей. Наконец, я вздохнула и включилась в происходящее здесь, в овальном кабинете, заседание Мудрейших.

— Мне жалко эту страну, и если хотите, то старушку планету в целом! Там живут замечательные люди! Ваш план просто жесток и немилосерден по отношению к ним! Мы же должны нести гуманность и культуру, в конце концов! — необычно эмоционально жестикулируя, говорил широкоплечий среднего роста мужчина, в звании генерал-майора и в такой же форме, что и у компании с загорелой кожей.

Он мучительно подбирал слова. Его гортанный говор необычно смягчался рычащими окончаниями слов, так если бы он долгое время говорил на другом языке. Может быть, он знал древний французский? Или же использовал южный диалект испанского? Где, когда и зачем ему или кому другому это понадобилось? «Наверное, он — лингвист и специалист по забытым древним языкам, постоянно ходит в библиотеку и тренируется в лингафонной кабинке, — подумала я. — Но зачем?»

В моей голове зажужжала сначала одна, затем другая пчела из сонма любопытных мыслей. А вскоре вопросы тучами роились во всех отделах мозга, мгновенно ставшего похожим на медовые соты без мёда. Глупые слова уже вертелись на языке, готовые вот-вот сорваться в свободный полёт. Что я бы и сделала, если бы дедушка вовремя не сдвинул брови. «О каких таких людях так горячо беспокоится этот крепкого телосложения генерал-майор, внешне напоминающий могучий кряжистый дуб из сельскохозяйственного отсека, интересно? Что за люди? С других кораблей из нашего космического каравана? О какой планете идёт речь? Похоже, мы обнаружили блуждающую планету вне курса следования. Новое слово употребил этот могучий дуб — «страна». Я никогда такого не слышала. Надо спросить у дедушки, что это означает. Услышанная информация оказалась настолько необычной, что не вписывалась ни в одну известную мне ранее категорию космических проблем. Как таинственно! Сплошные загадки»!

Я «накрахмалила» уши и вытянула шею, чтобы узнать и услышать все подробности. При этом я подалась вперёд и не заметила, как положила тренированные руки на плечи какого-то важного чина, прямо на знаки отличия. Он весь вспотел, пока повернул толстую грузную шею с такой же квадратной головой назад и негодующе посмотрел на меня, грозно сдвинув седые косматые брови и яростно сверля глазами мой лоб. Я отдёрнула руки, словно их ошпарили кипятком, скороговоркой пробормотав извинения, спряталась за дедушку. С другой стороны, выглядывая из-за спины другого важного чина, я предусмотрительно спрятала руки за спину. «Непослушные руки! Их вечно некуда девать в самый важный момент».

— Мы никому ничего не должны, — медлительно басовитым голосом с выделением «окающих» гласных на каждом произносимом слове, — говорил, председательствующий на экстренном производственном совещании, адмирал космического каравана.

Это был маленький сухонький человечек чуть выше полутораметрового роста, подтянутый и моложаво выглядящий для своих (кто знает скольких!) сотен лет.

— Поймите, же вы, господин упрямец! Ваши любимцы из природного парка нарушили целостность хрональных полей в целом секторе Галактики. Одному Творцу только известно, — сколько уже они наплодили параллельных ветвей реальности! В результате нам привалило тяжелой работы — непочатый край! Кто будет её выполнять, простите голубчик, эту очень непростую работу, зелёные юнцы, что ли? — и он кивнул головой в мою сторону.

Весь командный состав дружно, как один, (люди-то военные, приучены к дисциплине!) послушно проследил за взглядом адмирала и наткнулся на мою внешность с торчащим зелёным ёжиком на голове. Я не покраснела, а попросту запылала и под пристальным вниманием важных персон пламенела пунцовой киноварью на закатном небосводе художника-абстракциониста. Возникла непредусмотренная пауза в совещании. Адмирал, заметил неловкость, усмехнулся, прикрывая рот ладошкой, и искоса подмигнул мне дружелюбно:

— Объявляю перерыв на двадцать минут, там, в холле наши сотрудники приготовили чай и печенье, — и уверенной поступью полководца он вышел из овального кабинета.

Народ с радостью поспешил из зала заседаний. По периметру стен холла бесшумно работали кондиционеры и озоновые люстры, ионизирующие воздух, и поэтому здесь пахло морем. Стены украшали копии полотен некогда известных земных художников прерафаэлитов. Как говорил дедушка, это направление в живописи родилось во второй половине девятнадцатого века в противовес закоснелых правил викторианской эпохи и узких рамок традиций, считавшихся академически непогрешимыми. Художники прерафаэлиты чувствовали личную духовную связь с флорентийскими мастерами ранней эпохи Возрождения, писавшими картины до Рафаэля и Микеланджело. Они хотели возродить стиль незаслуженно забытых живописцев: Джованни Беллини, Фра Анжелико и Перуджино. Я не поленилась и познакомилась с их творчеством, и могу уверенно сказать — братству прерафаэлитов вполне удалось воплотить изначальный замысел в жизнь.

Я прошлась вдоль жёлтой стены, эффектно оттеняющей киноварно-зелёную палитру древних художников. Много сюжетов на библейские темы. Картина «Светоч мира» — аллегория, написанная Уильямом Холманом Хантом. Фигура Христа стоит около запертой двери, заросшей бурьяном. Левой рукой он держит фонарь с огнём, правой стучит в дверь к хозяевам. Ниже рамы прямо на стене выдавлен текст с цитатой из Откровения Иоанна Богослова: «Се стою у двери и стучу. Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною». Стою перед полотном, гляжу на не выцветшие древние краски и размышляю. Мысленно преклоняюсь перед мощью человеческой мысли художника Ханта.

— Очень символично, — сказал кто-то за моей спиной. Обернулась и увидела адмирала космического каравана, его задумчивый взгляд был погружен куда-то очень глубоко в себя и свои ассоциации.

— Вы правы, сэр. Прерафаэлиты мечтали создать символичное направление, восходящее к мастерам Флоренции, эпохи раннего Возрождения. Похоже, они свою задачу выполнили на ять, — вежливо подтвердила я и тихонько поспешила дальше, стараясь не мешать созерцательному настроению пожилого человека.

Он оглянулся и строго посмотрел в мою сторону, потом неожиданно одобрительно кивнул и показал большой палец:

— А ты молодец, разбираешься в живописи! — и вновь вернулся к созерцанию картины «Светоч мира», несомненно, великого творения прерафаэлита Уильяма Ханта.

— Спасибо, — пробормотала я, польщенная вниманием важной персоны.

Кажется, что присутствующие в холле люди, обсуждали не столько картины, сколько моё смелое обращение с адмиралом, не по уставу. Хотелось тут же испариться или стать невидимкой.

Перешла к другой картине. Ещё одна аллегория от Уильяма Ханта, — бедный «Козёл отпущения» обрамлен библейскими цитатами: «И понесёт козёл на себе все беззакония их в землю непроходимую, и пустит он козла в пустыню» и далее: «Но Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни; а мы думали, Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом». Проснулось моё «Я» и начало язвительно и скептически разбирать древнюю идею. Спорный вопрос об участи животного, которого ни за что, ни про что выгнали из сытого хлевав голодную местность. Следом возникло удивление: «И в этом жертвоприношении состоял весь праздник Йом-Кипур? Жалко красивую породистую животину, лучше бы евреи милосердно съели его! — подумала я и поймала себя на мысли. — Что в этом случае будет истинным милосердием: съесть козла или выгнать на волю в пустыню»?

Череда полотен будоражила воображение и взывала к прекрасным и возвышенным думам. Хорошо выписанные формы человеческих тел, чуть задрапированных лёгкой тканью, сегодня мне показались анахронично гротескными. Большинство членов экипажа Скитальца — тоненькие и хрупкие по сравнению с тяжеловесными формами землян, весьма отдаленно напоминали о том, что между нами имеются какие-то общие родственные корни расы людей из Солнечной системы. Космолётчики до сих пор надеются, что мы не единственная раса разумных существ в нашей Галактике. Картинная галерея порождала некоторые дискуссии, связанные с притчами и их толкованием. Тем не менее, библейские и исторические сюжеты, изумительно быстро умиротворяя людские страсти, оживляли обстановку в холле, делая её уютной и дружелюбной.

Жёлтая стена закончилась. Я вздохнула полной грудью только лишь, когда интерес других членов экипажа и командного состава переключился на чаепитие. Следом моё внимание привлек тот самый паренёк с загорелой кожей и открытой улыбкой. Его добродушное круглое лицо настолько располагало к разговору, что хотелось просто так поболтать с ним о чем-нибудь. Я взяла чашку с чаем и стала грызть печеньице, разглядывая эту странную компанию молодых людей издали. На нашем корабле я их точно ни разу не видела. Молодой человек оживленно что-то рассказывал друзьям и бойко жестикулировал. Он не робел, не смущался, был совершенно раскован. Дедушка перехватил мой взгляд, потрогал пушистые рыжие усы и подкрутил их кончики вверх, добродушно подмигнул:

— Что Васка, я вижу ты — не промах у меня! Знаешь на кого глаз надо положить! Молодец, внученька. Глаз-алмаз. Точно в цель попала!

— Да я ни на кого и не смотрю вовсе, дедушка. Мне показалось, я их не видела раньше на нашем корабле, вот и всё, — попыталась я оправдаться и смутилась.

— Не робей, девонька! Хочешь, я познакомлю тебя с ним?

— Нет. Не хочу, — воспротивилась я из вредности и отвернулась за другим печеньицем. — Дедушка, хочешь ещё чаю?

— Налей-ка, голубушка, да я подойду к старому знакомому. Вон к тому стреляному воробью. Спасибо, внучка. Ну, не скучай, да ворон не лови, а то твой красавчик сбежит скоро!

— Да куда он сбежит? Здесь и бежать-то некуда. Разве что на другой корабль в нашем караване? Или его в гибернацию отправят? А? Дедушка, миленький, ты что-то знаешь, расскажи, будь другом?

— Ну-ну, Васка! «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Скоро перерыв закончится, а я ещё не со всеми друзьями поздоровался. Пойду к ним. Пилот Васка, смирно! И не дрейфь!

Дедушка взял чашку и направился к пёстрой компании в дальнем углу гостиной. Я опять украдкой взглянула на тех загорелых красавцев. От них отделился запримеченный ранее загорелый паренёк и направился ко мне.

— Привет, зеленоволосая и зеленоглазая хозяюшка медной горы! Меня зовут Дэнвил, а тебя Васка, не так ли?

— Васка, — кивнула я: «О! Он назвал моё имя»!?

— Дэнвил, откуда ты знаешь моё имя, мы прежде не встречались как будто?

— Хм, разведка донесла, — довольно ухмыльнулся он. — Скажи, пожалуйста, Васка, ведь это ты утром забила четыре мяча в ворота команды «Греков»?

— Ага, я. Ничего особенного в этом нет, я играю иногда за «Римлян», когда у меня нет дежурств.

— В рубке «Скитальца»?

— Я пятый пилот и второй штурман, — скромно сказала я и потупилась.

— Ты красиво прыгаешь с вышки и отчаянно играешь в водное поло, я утром зашёл в зал с бассейном и был потрясён увиденным зрелищем. Здорово! Искренне восхищён!

Я совершенно смутилась и мои щёки, а вместе с ними и уши опять стали розовыми. Если бы Дэнвил сказал ещё пару комплиментов, то, наверное, я бы почувствовала, что мои уши не просто пылают, а вовсю жарятся и дымятся. Но он переменил тему, чему я была весьма рада. Перерыв подходил к концу, и совет Мудрейших готовился продолжить обсуждения по программе дня, когда произошло нечто.