История вторая. Почти мистическая

Почти в то же время, может, с разницей в два-три месяца, в соседнем селе произошла другая история.

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть Анатолия и Светы», это я очень вольно перефразировала классика. Ну да Шекспир меня, наверно, простит.

Тракторист Анатолий ничем особенно в селе не выделялся: рос в многодетной семье, много работал, разве что поздно женился, но зато на молоденькой Светке. Быстро склепали двоих дочерей, которых он любил до безумия: и пелёнки стирал, и с детской кухни кефирчик носил, и колготки-пальтишки доставал-покупал. Да и то, можно понят: мужику к тридцати подкатило. Не пацан с романтическими бреднями в душе, семьянин! А что жену красивую да молодую отхватил, так молодец. Авторитета себе только у мужиков прибавил. Совхоз семье выделил, не в центре села, конечно, но дом. Как полагается, при доме сад-огород да разная живность типа несушек.

Девчушки росли. Светка, хоть пироги стряпать не умела и не училась, кое-как хозяйничала. Анатолий привередливым и не был никогда: откуда в многодетной семье его детства разносолы возьмутся? Что приготовит Светка, то и съедят. И что грязь в доме, его не смущало. Оправдывал женщину: дети времечко отнимают, некогда ей полы размывать. Что часто к матери в соседнее село бегала «в гости», так что в этом, беда?

Была у Анатолия страсть – охота. К ней с детства привык. И домой тоже подспорье: то гуся, то лисицу притащит. И душе отрада по полям лазить, адреналин повышать.

Светка, хоть страсть ту не одобряла, охотничьим припасам всегда рада была: шапку лисью с форсом носила, и гусятина-зайчатина на столе лишней не была.

Из-за общей страсти к охоте сдружился Анатолий с соседом, не то чтобы соседом, так, на одной улице проживали. Злые языки поговаривали, что сосед не только охоту любил, но и «травкой» увлекался. Так на то и злые языки, чтоб людей опорочить, да себя обелить.

Светка этого соседа не то чтоб не любила, скорее, все-таки, не любила, чем наоборот. И это нормально.

По осени, когда лучшая охота, и сезон разрешён, отправлялся Анатолий на добычу (с ударением на «о»). Что ж, урожай в селе собран, авралов нет никаких, осенняя степь дышит теплом, слякоти осенней да зимы крымской противной пока не видать. Ходи, да радуйся. Одно слегка огорчало: стал сосед что-то прибаливать, охоту пропускать. Раз пропустил, два пропустил. Решил Анатолий его проведать: может, что надо? Может, чем подсобить?

Завернул однажды с охоты рано домой. Удивился: ба, а что это за неполадок в сенцах? Стоят детские сапожки, Светкины. А это чьи-то ещё?

Рванул дверь, а в спальне два тела, сопят да стонут.

Светка, та – ой! Да к детям в комнату, за девчушек спряталась. Сосед ерунду стал молоть, мол, я Светку люблю, но у вас семья, как детей от отца отрывать. Муру, в общем, мелет. Мелет язык его, а глаза-мутные.

Детей Анатолий и пожалел тогда. Стерпел, даже бить супругу не стал в надежде, образумится, может.

Да и Светка на радостях, что муженек лупасить не будет, вторит-повизгивает: я его вовсе и не любила, сам пристал, как листочек банный, почти силой меня уломал, наркоман несчастный.

И покатилась жизнь почти по-старому. Может, что в душе и надломилось, да и жене-красотке дальше верить нельзя, но а дети куда же? Одной дочке четыре исполнилось. Другой два, им обеим и папа, и мама нужны.

Как поступить? Ни чужому дяде отдать. Ни самому уйти.

Терпел Анатолий.

Светка та из кожи вон лезла: и пирожки стряпать училась, всё к матери за советом бегала, как тесто ставить, да дрожжи правильно распускать.

И научилась. Придёт Анатолий вечером с работы, девчушек за руки из садика ведет. А в хате пирогами так сладко пахнет. И сердце ровнее дышит, и жизнь веселей, и проказа Светки с соседом отходит на план десятый.

Где-то через месяц собрался (раньше не мог, всё-таки Светкина обида занозой сидела) Анатолий опять на охоту. Встал, как и надо, до света, впотьмах собрался, ружье (узаконенное!) зарядил мелкой дробью. Так, гусей пострелять. Пошёл. Бродил по полям да по балкам. Ничего в тот раз не попалось. Нет, лисы встречались (закон подлости, он в жизни-то главный!), но с дробью на лис? Пускай так пацаны балуются, а зрелому охотнику дробь на лисиц тратить негоже.

К вечеру побрел домой. Есть захотелось, пирожками Светкиными, пусть даже горелыми, побаловаться. Букет ей нарвал. Есть такой кустарничек в степях крымских с мелкими сиреневыми цветочками и пахучий, и стоит долго. Красивый. Нарвал тех цветочков, с балки на улицу домой спускается.

Идти через дом соседа. Сердце и ёкнуло: что не зайти? И несут ноги к дому соседа, и мимо бредут. Мысли поганые путаются в голове: зайду, а там – Светка. Убью. Зайду, а там сосед сам. Тогда потолкуем, запомиримся насовсем.

Пришел. Сосед дома. Сам. «Заходи, поговорим да выпьем. У меня тут малость осталось». Сели да выпили. Как клещами из жил, разговор завязался. За окном белый свет, в хате не прибрано, на столе стаканы зеленью отдают. Нет от той выпивки радости. Но все равно пили, почти что без закуси: какая такая у одинокого закусь?

Сосед в разговоре и брякни: «ты, чё, думаешь я со Светкой твоей все прекратил?»

Чёрт, наверно, за язык его дергал.

«Нет, я с ней часто так кувыркаюсь. Как к матери за дрожжами-то свистнет, так ко мне и заскочит. Так что пироги те тебе от меня. Гостинчик тебе.»

У охотника ружьё всегда рядом. Мелкая дробь жахнула в лицо. Сосед, враз протрезвев, дал дёру в окошко. Дёру по огороду, запущенному да худому, хоть и большому. Анатолий – за ним.

От выстрела люди из домов повыскакивали. И началась суматоха!

Сосед бежит по огороду как заяц по минному полю, за ним – Анатолий, ружьё крепко держит в руках. Сосед и визжит, как заяц-подранок (и больно, и дробью глаза пожгло). Бежал как то слабенько. То ли силы Светкой надорваны, то ли от наркоты исслаб, но догнал его ревнивец, и прикладом, прикладом по бедовой головушке!

По заключению эксперта, было не менее десяти ударов по голове. Мозги соседовы не то что у Анатолия на кроссовках, у соседей на обуви были!

Арест воспринял спокойно, спросил только: «сдох?».

Долго мы с ним беседы в камере следственной разговаривали, он всё о девчушках своих беспокоился. О Светке – ни слова.

Та сама, морда бесстыжая, к следователю да адвокату нарисовалась, гордостью пёрлась: как же, из-за нее, красавицы, два мужика пострадали. Один жизнью рассчитался, другой в тюрьме на баланде сидит. Кстати, передачи ему она не носила, всё сестра да брат его старались, подкармливали брата родного.

Сядет Светка перед следователем, стреляет глазищами: мужичок ничего, да еще и с положением в обществе. Для захудалой сельской девчонки кусочек лакомый. Да тремя зубами и сверкает. Так и не спросила я у неё, почему всего три зуба у девки из пасти торчат. Вдруг, муженек да и выбил, А Светка ляпнет худое про него в протокол по глупости да по злобности, навешают мужу и избиение Светки. И так мужику на нарах не весело, чтобы ещё один эпизод добавлять.

А следователь брезгливо на её огромный воротник на платьице косится: был тот когда-то белым, да уж очень давно. А сейчас громадным блином жирное пятно на нем светится. Тут и про три зуба забудешь, и про иные прелести Светочки юной, без них вытошнит.

Дали Анатолию семь лет. Он приговор не обжаловал, и мне запретил. Сказал только, что всё равно семь лет не проживёт.

Раньше, на следствии, он сам мне рассказывал очень странные вещи. Да из песни слова не выкинешь, говорю, как помню, его слова.

Тогда арестовали его сразу. Тут же, на огороде соседском. Доставили в ИВС. Людей с воли, кроме адвоката и следователя, он не видел. Конвойные, те все не из его мест были. Ну а мы со следователем люди шибко городские, с селом его никак не были связаны.

А он мне подробно рассказывает, как и в чём хоронили соседа, кто и что на поминках рассказывал, что все село его жалело, а не Светку треклятую, что мать его на могилу соседа плюнула и кричала, что тому поделом за грехи пули достались. И люди её не осуждали. И что хоронили соседа на деньги от государства: народ не собрал подлецу ни полушки. И что Светки на похоронах видеть не видели: то ли сказалась больной, то ли дочками прикрывалась.

Я потом порасспрашивала людей из села, да брата его и сестру. Оказалось, всё так и было, как он мне рассказывал.

Говорю: «откуда это, Анатолий?»

А он мне: «сосед мне снится, каждую ночь приходит, все девять дней навещает. А на девятую ночь присел на нары да и на мой вопрос: «простишь, мол, смерть твою на тридцатом году непутевой жизни?» Он ответил: «Нет, не прощу. Ровно через год за тобой приду».

И сниться с того дня перестал.

Я Анатолию говорю, что это сказки да суеверия. А мужик духом упал.

Приговор выслушал молча, даже спасибо сказал, что ваша заслуга, товарищ адвокат, что вместо обычного на те времени «червонца» или пятнадцати всего семь лет получил.

На том и расстались.

Где-то больше года прошло, участвовала я уже в другом деле: защищала цыгана, убившего бабку соседку за 20 рублей. Ну, это совсем другая история.

И при трёпе со следователем рассказал он мне, как невзначай, что Анатолий тот умер уже.

Я: «Как это?»

А он мне поведал окончание той печальной повести.

Пришло в колонию Анатолию письмо от жёнушки бывшей: мол, дорогой муженёк, подала я на развод, потому как я молода и красива, мне хочется жить. А дочек твоих, как хочешь, так и воспитывай, мне они только мешают, под ногами путаются.

И рванул Анатолий в побег. Солдат-первогодок из автомата в него сгоряча семь пуль и всадил, и все в спину. Колючая проволока забора сползти не дала. Так, мёртвого с семью дырками, с забора и сняли.

И смерть та была ровнёхонько через год. Мы по датам проверили.

А Светку ту я ещё раз в жизни встречала. Лет через семь.

Вела я обычное гражданское дело, где бывшие муж с женой однокомнатную квартиру поделить не могли: он новым браком оженился, дитё народил, да новую жёнушку жильем обеспечить хотел. Вот той новой женушкой та Светка и была. И по справке жилфонда, дочек с ней не было.

А судьёй по делу была жена того следователя. Случайности, правда?

Жильё Светка не получила. Костьми я легла, но квартира ей не досталась.

Часто-частенько, когда мне пеняют, что, мол, как это так, вы, адвокаты, убийц защищаете, и нет совести у вас, адвокатов, и что вы злыдни, я вспоминаю Толиков этих.

Убийцы – они. А жёны их – королевы.