В те времена, когда модно было все проблемы решать у мафии, а не в милиции, пришла на консультацию селяночка лет так шестидесяти. В платочке да калошах. Сидит, стесняется. Впервые в жизни в суд пришла к «аблокату» на приём. «Ты, доченька, мне поможешь?» И по привычной схеме жалуется на жизнь: и дочка плохо замуж вышла, и гуси подохли, и хата валится, и председатель сельсовета скотина страшная. От привычных жалоб даже как-то успокоилась, разговорилась, и потихонечку до сути дошла.

К тому времени в суде обед начался, и девчонки-секретарши из соседних кабинетов слушают нас поневоле: лето, жара, двери кабинетов настежь открыты.

Вот наша Феня и жалкуется, плачет, сетует на судьбу. Дала зятю в долг денег много, а он вместо отдачи бандитов-мафиков позвал-натравил на неё, горемычную. Вечером, только-только стемнело, подкатили к дому две машины. Выскочили добры молодцы из машин. Хари поперёк себя толще, извилина есть, но одна. И то не в голове, а наоборот. Принялись бабку ногами «буцать». Бабка та в вой! Ой, хлопцы, за что убиваете? Те: не, бабка, убиваем мы за сто баксов, а за тебя всего пятьдесят уплачено. Жизни тебя учим, чтоб зятя не обидела. Потешились, аж намаялись. Вжик колёсами, укатили.

А утром селяночка к нам в суд и притопала.

Наплакалась вволю. Я ей: «ну, что, заявление пишем? На бандитов этих?».

Она аж подскочила: «да ты что, доченька. Спасибо им, сынкам: они ж, пока меня ногами лупили, да на пол свалили, раза три по позвоночнику дали, аж хрустнуло что-то. У меня и прошёл мой радикулит застарелый, что ни одна бабка вылечить не могла лет пятнадцать. Я ж ползала по двору едва. А теперь, видишь, бегаю. Так, что, спасибо, сыночки! И тебе, деточка!»

И ушла, не хромая.