Рос, как сыр в масле. Мать свое чадушко по театрам, музеям да выставкам водила-возила, уму-разуму учила. Растила рыцарем. Не просто бабульке место в трамвайчике уступить, не просто соседке сумочку донести. Нет, растила, холила, мечтая о рыцарстве да благородстве его в делах и поступках.
И домечталась. Вырос рыцарем благородным, чадо единственное, ненаглядное. Любо-дорого посмотреть. К матери с пиететом, к отцу с уважением, к женщинам с пониманием. Собак да кошек домой переносил не счесть, сколько их выходил.
Гордость матери, одно слово. И красавец то был ровно по писаному: брови в разлёт, взглядом чистый да ясный.
Но как рано женился. И как он женился. Прямо по благородному поступил, в чистом сознании по кодексу чести рыцарей да поэтов. Почти с улицы подобрал, точнее, не с улицы, а от соседнего двора взял себе в жены Сашку-малолетку. Малолетка та с малых лет намыкалась при живой то матери, настрадалась, оттого то ли с тоской то ли с охотцей по мужикам стала таскаться. С отчима начала, когда ей было годочков двенадцать. По местным гордо сказать барам, по наливайкам, точнее, сидела до ночи-полуночи, ища приключений.
Естественно, психика и изломалась с сознанием «наоборот». Тимур так матери и сказал: хватит над девочкой измываться. Стану ей мужем верным, мужем единственным, в люди вытащу, перевоспитаю заблудшую.
Вот тут мать за голову и схватилась. Да разве камень уговорить? Принял решение рыцарь, так принял. Женился чин чином, да и увёз жёнушку малолетнюю от дома. Штамп мне велит говорить от дома родного, да разве родным её дом назовешь?
Переселились молодая семья в Севастополь. Родили девчушку, назвали её Маргариткой. Тимур от счастья только что не летал. Работал с утренней зари до вечерней по стройкам, шабашил, где мог. Домой приносил кучу денег: стройка деньги приносит, если вкалывать да не пить. Нужно ли говорить, что Тимур не то не пил, был чистым трезвенником. Кстати, и не курил.
Был молод. Стукнуло только двадцать один, а уже уважаем в бригаде да в среде заказчиков. Из рук в руки передавали его, как драгоценность, хвалили за честность да за умение рук.
За работой за Сашкой не уследил. Да и то, рыцарь считал, что женушка в холе, тепле, с грудным младенчиком на руках куда от дома уйдёт, потащится ли куда? По себе мерил людей, по себе.
Сашка роль жены терпела недолго. Как только «мокрый период» в жизни дочки прошёл, снюхалась мигом с милым сердцу народом. Притоны приняли девку в захлёб: молода да горяча, мозги с вывертом наоборот, куда слаще ещё?
Тимур, как известно, узнал всё последним. Прощал и мирился, учил уму разуму, просвещал да советовал, а Сашке об стенку горох.
Уходил, когда жизнь доставала, опять возвращался в надежде на милость жизни поганой.
Сашка катилась под гору всё круче и круче. Наркоманы любили, её как свою. Своей и была. Отнять ребенка у матери никто не решался. Страдала и девочка.
Мягкость Тимура достала и мать.
Та, в который уж раз, приезжала в достойный гордости город, била пороги ментов, прокуроров. Искала невестушку не ради нее, погани рода людского. Искала невестушку, ведь с ней был младенец.
Сжалился участковый, дал адрес притона. Наведалась мать в злополучную хату. Стыда натерпелась по самые уши. Как спросит про адрес, старушки кто в мат, кто глазоньки прячет. Спросит у молодых, те ржут ей в лицо: куда тебе, тётка, ты старовата будешь для плотских утех.
Нашла. Постучалась. Никто не ответил. Дверь легонько толкнула. Та мрачно открыла свой зев. Описать ту хатинку словами не можно: вонища, грязища, мебели нет. На том, что называется ложем, лежало «создание божие», проще молвить тварюка. Среди этих «апартаментов» двигалось инвалидное кресло, в нем сгнивало тело девицы, на вид лет этак сорок пять или «полтинник», по жизни едва двадцать лет было не было. Хорошего от хозяйки жилища ждать не случалось и мать кинулась в объяснения. Через угрозы да маты сожителя «дамы», чьё тело сгнивало от наркоты, едва поняла: Сашки здесь нет, мотанулась куда-то. Ищи ветра в поле, ага. Заживо сгнившая вслед матери ухнула: я бы ничего тебе не сказала, да девочку жалко, помрёт ведь младенец при матери разтакой.
Как нашла Сашку, разговор долгий, и здесь он не к месту. Кончилось тем, что мать через суд лишила прав материнских горе-мамашу. Вы будете удивляться, но Сашка на суд появилась. И не то что явилась. Она качала права. А как не качать, коль государство на девочку помощь оказывало, и деньги те были для Сашки немалые. Потому и свекровушку грязюкою обливала, и свидетелей привела, подтверждавших её честность да материнские чувства к малышке.
Да на её неудачу судья попался честный да опытный (кстати, бывают в жизни такие, и даже частенько). Разобрался по сути, хотя по началу на мать смотрел косо: чего младенца от матери отрывает, не ради ли денег старается?
Да Сашка себе всю картину испортила. Когда мать дала показания, что Сашка даже на день рождения Маргариты не появилась, и подарочек не передала, Сашка возьми и спроси: «А когда у девочки день рождения?».
Вот тут то судья и оторвался по полной. Сашку лишили прав материнских, заодно и Тимура. Он тоже родитель.
Мать перетерпела и это.
Маргарита осталась при бабушке. Мать стала пестовать девочку, отучать от ненужного сора, что накопился в сознании девочки, приучать к обыденной жизни: ложку держать, на горшочек мочиться, супчик свеженький кушать. Да ежевечерними сказками из ярких книжек напитываться. Сложностей в воспитании девочки хватало по горло: младенчество с горе-мамашей сказывалось на каждом шагу. Приходилось даже к помощи психолога прибегать, да с величайшим терпением реализовывать в жизни советы специалиста.
Так, для примера…
Ребенку нельзя было (категорически!) говорить слово «нет». Так мать вот что придумала: надо идти, а дитя вся в капризах. Так мать произносит: «вот мама-птица сейчас улетит, а что птенчик то будет делать?». И девочка собирается вслед за «птицей» на выход.
За уходом за внученькой ненаглядной мать слегка упустила Тимура. Нет, не подумайте, не стал он вслед за женушкой наркоманить да жизнь прожигать.
Непутёвую он не бросил. При серьёзном разговоре с матерью он сказал: я дал себе слово вытащить её из дурмана и я слово буду держать.
Пахал, как обычно, на стройках. Снимали жильё в Севастополе, заводились знакомыми да друзьями.
А вот теперь перехожу к сути рассказа. К уголовному делу.
То была только присказка. Слово начинается здесь.
Каждый день мать с Тимуром общалась по телефону: про дела поговорить, про здоровье, про Маргариткины выходки да проделки. Ездить к сыну в даль в Севастополь денег не напасёшься, деньги лучше на апельсины для внучки потратить. Да и на невестушку посмотреть много охоты? Да та про дочку и не взгадывала.
Вот, однажды, ясным синим вечером Тимур странные вещи стал матери говорить да поведывать: мол, смерть, чувствую, в спину мне дышит.
Мать от таких слов почти обалдела: ты что, сыночек, тебе всего-то двадцать один. А тот затвердил: чувствую, мама, я просто чувствую, что «косая» крутится рядом.
Тот странный вечерний звонок мать будет помнить всю свою жизнь.
Позвонил ей Тимур, поговорили немного о жизни, и он перешёл к главному для себя и для нее, матери.
Ниже я приведу недолгий их диалог.
«Понимаешь, мать, видел Христа рядом с собой…»
«Во сне?»
«Нет, наяву. Стоял рядом, смотрел… Он, мама, высокий и светлый…»
Потом Он спросил ровно, сурово: «Ты со мной или с этими, с Сашей?»
«Я, мать, думал недолго. Честно ответил: я обещал сам себе, что вытащу Сашу из омута наркоты, я это сделаю!»
«Ну, а Христос?»
«Он мне ответил: ты сам сделал выбор!»
«И еще, мать, был Он высокий и светлый».
Мать что-то пыталась ответить, увещевала сына да уговаривала, что все обойдётся, минется как-нибудь.
А сердце ёкало чаще и чаще.
Поговорили, миновал вечер. Спать уложила свою Маргаритку. Сон шёл и не шёл, была в забытьи.
А в три часа ночи ворвался в сознание мобильника звон: невестушка в трубку кричала, что Тимура убили.
Пока поняла, пока осознала…
В раннюю рань собралась, Маргаритку оставила на прабабку, да кинулась в путь-дорогу.
В Севастополе ждал уже следователь. Битый жизнью, но не потерявший человечности, всё делал по совести. Следствие произвёл, как положено. Кинул в камеру того, что убил её кровушку, пытался допрашивать Сашку да пару свидетелей.
А Сашка раз только дала объяснение, что не видела, и даже не слышала из соседней комнатки, как убивали мужа, как добивали, вонзая в спину ножичек аж одиннадцать раз. Не видела, да не слышала, ну и что? Ну и что, что пригласили их в гости друзья: парень знакомый с сожительницей. Да, выпили по чуть-чуть, то есть пару бутылок водяры, да пивом заполировали драгоценный напиток. Да, она с подружкой спать улеглись в комнатушке, что к кухоньке примыкала, где пили они на троих (Тимур, помните, был непьющим). Да, мужики оставались на кухне одни, о чём говорили, о чём поругались, про то ей, Сашке, неведомо.
Подружка следователю подтвердила слова Сашки: знать ничего не знаю, ничего не слыхала, ничего не видала. Да после таких показаний и лахнула из города восвояси.
Следом за ней укатила из города и Сашка-невестушка.
Суд дал убийце 13 лет за решёткой. Убивчик не согласился с таким приговором. Жалобу накатал: мол, Тимур сам пытался убить меня ни за что, ни про что, побрезговал моим гостеприимством. Я, дескать, пытался увернуться, а Тимур тот хотел меня то ли побить, то ли прикончить. Вот я в порядке, так сказать, самообороны и нанес ему много ударов ножом. Сколько? Да я не считал. Где ж тут вина то моя? Это «скорая» виновата, что не спасли мужичка.
А как тут было спасти: одиннадцать ножевых ранений, из них пара смертельных. И все в спину. Всем было понятно: Тимур в тесной кухоньке пытался и увернуться, и убежать, но от здорового обалдевшего от спиртного «приятеля» скрыться не смог.
«Скорая» прибыла минут через сорок и смогла только констатировать смерть.
Те фото, что в деле остались, у матери есть. Каждый раз с ужасом смотрит на сына, точнее, на труп её сына. На убогую кухоньки обстановку. На следы «пиршества». Да на крови следы, что по всей кухне разбрызганы.
Ой, чуть не забыла сказать: зазвала в гости Тимура к «приятелям» именно Сашка!
А теперь о матерях.
Всё в жизни идет от матери, всё живое создается именно ею. Истина так проста, не лукава и хрестоматийна, что оскомину набивает.
А когда в жизни столкнешься с хрестоматией жизни, истина так открывается, как небо навзничь падёт.
Вспоминаю почти уже забытую историю из очень уж лихих девяностых.
Умоляла женщина мужа спасти, из-под стражи за кражу его, дурака, вытащить. Договорились, сошлись по цене адвокатских услуг. Вечером перезванивает: мол, извините, пойду лучше к мафии, там бесплатно обещают помочь.
Ну, ладно, обидно, но что же. Выбрала сама путь, ну и иди по нему, спотыкайся.
Утром иду на работу, планы строю глобальные: и отчёт подоспел, и досье накопилось писать не одно. В те времена мы для себя и для зоркого глаза начальства писали досье, отчёты о работе проделанной. Занятие донельзя скучное и отвратное, но делать то надо. Так вот, тащу себя на работу. Утро раннее, птички щебечут, дороги политы свежей водой – красотища!
А у порога консультации уже мается та, вчерашняя тётенька. Я глазёнки то вытаращила: чего, мол, пожаловала?
Та кинулась в слёзы с повинной головушкой.
Трубку вчера положила после краткой беседы со мной и отправилась в гости к браткам. Тот райончик держали два брата, крутые хлопцы. Потом они вылезли в депутаты. А тогда просто «держали» район.
Тётенька в слезы: ребята, спасите, родненький муж попался на краже, сидит в ИВС (изолятор временного содержания) в местной милиции…
Братки покивали, посочувствовали. Сами когда-то баланду хлебали, почём даже не фунт лиха, а целая тонна его на шкуре своей осознали.
Согласились. Бесплатно!
Тётка на радостях кинулась в дверь. А вслед ей старший браток: так говоришь, муж попался? Мужа мы вытащим. А доченьки пусть сегодня же к работе приступят в нашем баре ночном. Прислуживать будут. И братки захихикали.
У тётеньки сердце ухнуло в ноги: две дочери, две кровных кровинушки: старшей – 14, младшей – 13. Поняла баба (не дура же в общем), что девочки не посуду мыть будут ночью с братками.
Вот утром ко мне и приехала издалека: выручайте!
Кстати, мужа её я таки вытащила из «кутузки», но он, подлец такой этакий, скоро попался на краже то ли гусей, то ли кур, то коз. Короче, следователь мне потом говорил, что он с величайшим своим удовольствием посадил таки того дурака. Вдругорядь я воришку не ездила защищать. Супруга его поняла, что не стоит он тех хлопот, что она натерпелась.
Так вот, тут мать смогла подняться над бабской природой, поняла, что дочери выше, дороже, чем воришенька-муженёк. Крал живность по дачам, по хатам – зачем? Да на бутылку, конечно. И за него кару нести должны дети? Нет, уж, подвинься, решила она. И молодец!
А в случае с Сашей?
Кто виноват в конечном то счете? Конечно же, мать ее родная. Где она упустила за дочкой контроль? Точнее, за мужем контроль упустила. А муж то вовсе и отчим девчушке.
Что мать, не знала, что девчонку по барам таскают с двенадцати лет? Чай, не Москва, а захудалое городишко или большое село, где все друг о друге знают лучше, чем о себе.
Не хотела упускать муженька? А потеряла родное ей существо – дочурку.
И покатилась юная Сашка по стежкам дорожкам кривым, да все вниз, в жизни омут, в болото наркотиков.
И повторила она путь своей матери. Равнодушно ей было как её дочка растет. Не до дочери, когда молодость пропадает. Прожигать жизнь девчонка мешает.
Всё в жизни от матери достается. Да и сама жизнь Богом дается, да женщиной нарождается.
А уж дальше сам делаешь выбор.
Как сделал Тимур.