Остатки злых орд кочевали по степям, гонимые половецкими заградными отрядами. После сечи 1091 года, что совместно затеяли византийцы да половецкие ханы, мало печенегов отважилось оставаться в половецкой степи. Вот и гонялись за добычей-удачей по краешкам половецких владений, мстя по пути за поруганную честь да славу былую.

Народ-змей победил («каи»= «змея» – одна из транскрипций этнонима «кимаки»= половцы), светловолосый народ белых куманов. Орды хана Балуша, Шелудивого Боняка, могучего Тугоркана, Алтунопа, Белдуза, их и орды иные селились в Дикой Степи, сметая печенежкие вежи.

Ромеев империя приняла новый народ. Вначале просто терпела, затем заключала «долгий» мир, хотя бы на пару столетий.

Половцы приняли на себя охрану границы, ромейские мирные поселения множились вдоль побережий, близ монастырского бытия окружались селенья. Часть поселений становилась богаче и многолюдней: Бакла, Эски-Кермен, Сюирень, древняя Каламита… (города-крепости в Таврике-Крыму на Крымской горной гряде). Поневоле уживались половцы и ромеи.

Атрак продолжил дивную речь, то ли сказку, то ли сказ, то ли повесть из жития старшего в роде:

…«Ни печенегам, ни половцам терять было нечего, кроме собственных жизней.

Печенеги ждали их с другой стороны древнего могильника. Сабли наголо, луки натянуты. Вид запыленных, серых от комьев земли половецких людей рассмешил вражью силу и печенеги заржали, аж вздрогнули кони. Дикое ржание диких людей продрало до глубины, до костного мозга пронял стыд и срам за временный страх, за то, что смалодушничали, да опустились в курганную глубину.

Половцы подскочили! И битва не битва, бой или драка, но смертные били смертных до смерти. Как будто дух старого киммерийца вселился в половецких людей, те с удвоенной, если не с тройной силой кинулись на врагов. Печенеги, вонючие печенеги, опешили от наших вождей. Драка не драка, бой или битва, но наших было раз в пять меньше, а победили»!!!

Атрак давно уж вскочил, показывая в лицах бой извечных врагов. Слушатели с наслаждением сопереживали рассказчику: свои сильные и могучие, враги маленькие, черненькие кривоногенькие печенеги, сильные своим количеством, их было много. Но наши могучие богатыри, сильные не числом, а воинским духом, бились с врагом отважно и страшно, ибо знали, смерть настигнет того, кто слабее, если не силой, то духом уж точно.

И слушатели охотно верили, что дядя Атрака могучий великан-богатырь, и соратники (верное слово: со-ратники) его не отставали, вставали перед глазами могучими великанами, бьющими врага голыми руками. Кончились стрелы, бились изогнутыми саблями, тупились сабли о вражьи тела, скидывали печенежскую рать с низкорослых лошадок, могучей десницей били по дурным головам заклятых врагов, те падали, и затаптывались собственными скакунами, привычными раскалывать черепа никогда не коваными копытами.

Так народилась легенда о могучем богатыре кошевом-апе Башле, с головой, что казан, с руками-клещами, с ногами-столбами, бил он врагов-печенегов без устали три луны и три солнца, богатырскою саблей круша черепа злоклятых злобных врагов. Легенда гласила: отсекли у него правую руку, бился он левой, отсекли левую руку, бился ногами, стрелы зубами хватал, забрало перед злющим врагом не опускал.

А как кончилась битва, пошли люди к черным озерам, где Башла мазал черною-черною грязью места, где были руки его. И отрастали руки его, еще больше могучими, чем были доныне.

«Потому и вожу вас к этим черным грязям, пусть ваши руки и ноги будут сильны!», – добавил Атрак, грозя пальцем двум слушателям, что так забавно раскрывали рты в такт его речи.

И нашли в легенде люди себе утешение, оправдав заодно ночную промашку, и хана Башлу прославляли навек. И юному хану эта легенда путеводной звездой всю жизнь освещала: когда уходил повзрослевший Атрак со своею ордою в горную Грузию, куда их пригласил сам царь Строитель Давид (в 1118 году), то царь отвел ему лучшие земли по южным и восточным границам, и подарил благодатные земли Картли, напомнив при встрече заслуги Башлы-богатыря, его силу и справедливость.

И когда была названа одна из крымских гор по имени сына его – Артеком, то помнили люди о хане Башле, о подвигах ратных, что отблеском славы легли на потомков, Атрака и сына его. Артека (Артыка, Артука), тоже воинов доблести, половецкой отваги.

Но тосковали родные степи о хане Атраке, и хан Саручан, едва получил весть о смерти Владимира Мономаха, направил гонца в стан Атрака, и пел хану Орев-сказитель, певец, песни родные половецких степей. Но хан, слушая песни, молчал. Сказывал новости, что накопились в степи, хан долго молчал. Рассказывал сказки о подвигах хана Башлы и смерти Итларя, тут хан не молчал, напевая про дядю. Устал половецкий посланник, устал: не удается направить орду Атрака на земли родные, хоть плачь. И решился тогда Орев на последний намек, на надежду: достал из широких штанов травку родную, полынь, что называлась «авшан». Тогда только вздрогнул могучий, заматеревший Атрак.

И сказал тогда фразу, что веками потом неслась по степи: «Лучше на своей земле мертвым быть, чем в чужой славным живым!» И направил орду на Донец, в родимые, родинные степи.

Но это будет потом, очень и очень не скоро. А пока…

Ни рассказчик, ни его благодарные слушатели в пылу сказа не замечали, что и полон, и члены отряда давно уж проснулись от шума и гама, от гортанных выкриков что рассказчика, что его двоих сопереживателей. Пленники, хотя ни словечка не понимали из гортанной речи половецкой, с улыбками да тихим смешком наблюдали за молодецкой горячностью. Тлели, серым пеплом покрывались уголёчки костра, за живостью сказа о бое и рассказчик Атрак, и два стража не заметили угасавшего костерца…