Орда напала в самое темное ночи. Тихие стрелы молча вонзались в горла вмертвую спящих врагов, часть многомощной орды отделилась, ушла в Дикое поле, часть отделила спящую группку полона, пинками заставила замолчать, молча переброси ла легкие тела женщин на спины коней, намотав их косы на руки: так пленница не убежит. Кони легко и привычно уносили добычу, легкий ковыль распрямлялся, не оставляя следов ночного набега.

Основная часть печенегов разила врагов и только конский храп да непривычная вонь выдавали присутствие вражье.

Башла проснулся от конского храпа: храп половецких коней был привычен, а этот – чужой.

Вскочил, в мгновение ока оценил бойню ночную, эфес сабли привычно вжался в ладонь. И вот: свист его сабли, блики луны на острие, взмах! и голова печенега катилась кочаном, взмах! и раздвоенное напополам тело врага опускалось в ковыль, взмах! и очередная голова катилась по ровному полю. Успевал хан пинками поднять своих, еще спящих, те мгновенно включались в бой молчаливых.

Бой всегда страшен. Но! Бой он пьянит, кровь закипает, горло само раззевается криком «ура-гх!», успеваешь увидеть, как товарищи боя сражаются плеч о плеч с заклятым врагом, в пьяни боя ты скачешь и скачешь, разя недругов и врагов. Свисты стрел, конские храпы, крики людей, кровь, повсюду кровь да пониклые тела врагов и друзей, – бой он хоть страшен, но страшен своей красотой. Волнение духа, бесчувствие боли, втрое учащенные ритмы сердец, – красота боя пьянит, требуя выхода крови, энергии тела. Идет то, что мы сейчас называется скучно «выбросом адреналина».

Но молчаливая бойня в тиши лунной ночи никак не пьянила. Бойня, простая бойня баранов, вот что виделось во мраке хану Башле. Успел оглянуться, где же Атрак? Племянник молча сражался со здоровяком-печенегом. На удивление, так как печенеги народ малорослый, черноглазый и черноволосый, скуластые лица смуглы, и вообще некрасивы.

Но Атраку попался достойный противник. Великан-печенег, судя по сабле, командующий диким набегом, остервенело нападал на полуодетого племяша. Тот, одетый только в штаны да обутый в сапожки, взмахивал саблей, подаренной дядей. Великан в полном боевом вооружении, на иноходце, кусавшем жеребца племяша Атрака, тоже взмахивал саблей. Свет сабель отразился в луне, и голова великана покатилась с раззеванной пастью, черные космы мешались о влагу ковыльной травы. Глухой стук большой головы великана отсчитывал ритм: раз, два, три… раз, два, три… Пляска смерти беззвучна, пляска смерти прекрасна!

Отряд Башлы и Атрака сражался упорно: меньшинство победителей Дикого Поля не могло, не имело права покрываться вечным позором от поражения в бою с извечным врагом. Сражались и кони, сражались и люди.

Пленники, вжавшись в траву, могли только откатываться, если и успевали, от копыта дикого жеребца. Убежать, а куда во мраке ночи Дикого Поля сможет убечь хилый пленник полона? Вжаться в траву, спрятать под телом ребенка только и может пленница или пленник.

Даже если в руки случайно попадет лук или сабля, исхудалые руки не смогут стрелять, не смогут саблей махать. Просто не смогут лук да саблю в руках удержать. Да и по кому стрелять, кого саблей рубать? Что те, что другие, дикие дети диких степей («своими погаными», как назовёт их русская летопись, они станут не скоро, лет через сто).

Одни враги убивают других, не менее вражьих? Да пусть хоть все перебьются в сумраке ночи, рабам ни от тех, ни других счастья ждать не предвидится.

Бился отряд, бился молча и страшно, но дыхание боя стало ослабевать: люди есть люди, они не машины. Башла бил врагов с усердием, кошевой (кошевой, кощей – предводитель коша, кочевой половецкой единицы) любил драться, любил воевать. Азарт боя захватил его всласть, момент, как Атрак победил великана, вдохновлял хана снова и снова. От хана не отставала и вся его уцелевшая ватага. Печенеги, наоборот, потеряв самую мощную боевую единицу, ослабевали, казалось, с каждым махом сабли Башлы. Печенеги таяли в ночи, таяли в сумраке, оставляя убитых.

Однако был убит и Башла в сердце стрелой печенега. Оскалились жёлтые зубы печенежьей головушки, свист тихой стрелы и повален Башла метким ударом перённой стрелы.

Топот копыт растаял в ночи…

Ватага лишилась лучшей части полона и хана.

Хан принял смерть как доблестный воин, слава ему и хвала!

Легенды о хане будут гулять по степи, обрастая все новым и новым вранья ожерельем…