Вроде недавно, год еще не прошел, как бежал он мальчишкой по этим озерцам, на огороде пустом морковки собрал, а сейчас к пещере стремился, едва не летел отрок лет так тринадцать по стати, да с лицом опыта горя, что сорок и дашь.

У пещерки босой старичок присел на порожке: заждался!

«Добрался, никак?»

Отрок, в пояс поклоном: «Здравь будешь, отче!»

А старче, будто не слышал: «Добрался, браток? Садись, отдохни, будем думати».

Отрок напротив, кинув шапку на землю, сел на камень, стылость не чуя, колени под голову. Не ребенок, а рот приоткрыл: старик долго с ним разговаривать будет?

А тот продолжал: «Я скоро уйду, Господь призывает! А ты, отрок, запомни, совета не жди, сам разумей из моего разговору…

Был я как ты, счастлив порами, бывали невзгоды, бывала беда. Бог дал мне забыть все несчастья мои и весь дом отца моего (Патерик или Отечник, стр. 26), ибо Божья Любовь и Господняя милость, то спутники наши. А я только толику малую мог ему передать, отречетися от имения моего.

Земля стала моим ложем, власяница одеждой, бдение было мне сном, а слёзы успокоением. Днём я работал, а ночью псалмы пел: утехи мирские так просто не отпускают.

Отверг я великую тяготу, что камнем давила, богатство, тот груз, что камнем на шее, да камнем на сердце.

Давит богатство, давит меня. Не дало богатство ни утешения, ни даже любови.

Долго не понимал, что Бога любовь – всевышнее благо. Бог любит нас, а мы всегда на распутье: мирского утехи, почести, слава, беды врага, женские чары, все это сует и плен. Они застилают чистой-чистой воды бриллиант, что мы держим в навозе – Божью любовь к человеку.

Я Богу сердце отдал и ни дня не жалею. Ужо скоро душу отдам. Опять, не жалею.

Искал совершенства… В мира благах? То – суета, ими себя не насытишь.

Богат, ищешь почестей, почести есть, ищешь здоровья, здоровому быть, а где твоя мудрость? Ищешь снова и снова красноречия, благодати.

Суетным пленом наших желаний ты выбор свой правильным думаешь, а Бог выбор дает, но ты сам выбираешь, быть Бога рабом или в рабство желаний себя погрузить?

Нет совершенства на этой земле, Бог лишь один совершен и Ангели его благодатны.

Уйдут искушения и ты в чистоте: монашества житие в безмолвии да рукоделии, неосуждении, неоклеветании, ибо «любящие Господа да возненавидьте зло»!

Молчание, Божьих заповедей соблюдение, смирение и нищета: это что, разве много?

Боролся я с миром и с телом, и с дьяволом. С миром через его отвержение, с телом – через его умерщвление, с дьяволом через пост и молитву. И разве этого много?

Я сораспялся Христу, чтобы жити для Бога Единого.

Хоромы? Вертепы, хлевы. Там гордыня и гнев, там стяжание и снова гордыня, эта царица грехов. Нечистота, смрад, а людям всё мало. Чужим не насытишься, как твой отец. Как псы, люд кидается на добродетель: распять, уничтожить, подмять.

Голубку чистую, матушку помни. Добродетельна матушка и чиста. Душой искренняя, телом невинна: на небе она, и не плачь. Там утешение, там, только там чистый свет благодати.

Сердцем не каменей, зла не держи на отца. Пусть грешник пред Богом ответ держит сам, не привязывайся ты к грехам его грузом тяжёлым, не надо. Прости и прощеному будешь!

Сейчас выбираешь, к чистым идти или к нечистым, сейчас. Труден ли путь изберешь, или лёгок, выберешь сам. Но помни, что труден, ой каков труден путь изберешь. Матушка выбрала трудненький крест, пронесла, не роняла.

А твой крест, то не каждому даден. Терновый венец во все дни на Кресте, истинно сладкий удел для любящих Бога!

Ты выбирай! Бог, только Бог даёт нам свободу, помни всегда: раб Господен свободен еси. И ты выбираешь, только ты выбираешь, как труден будет твой путь или лёгок.

И помни еще.

Сладкою жизнью, что такою миряне свою называют, ты долго будешь душу калечить до старости до глубокой, долго и сладко в пирах наслаждений будешь душу поганить долгою жизнью, так что смерти у Бога просить, не дождаться!

И подлинной сладостью здесь жизнью короткой и многотрудной, тому будет сладка лютая смерть, но перед вечным Блаженством.

Ты – выбирай, брат во Христе, ты – выбирай!»

Долго молчали, сидели рядком.

Отрок переваривал всё выше сказанное, старик думы его не прерывал, понимая, что отроку многое непонятно, понимание многого придет по течению времени. Всё объяснить, так запутается паренёк, замешается в мыслях. Да и объяснять до поры до нужного времени было не в мочь, и так много лишнего понаведывал.

Бывает молчание тягостным, трудным, бывает, как вот сейчас, лёгким и тихим, которое прерывать словцом или делом не хочется: так бы сидеть и сидеть до скончания века.

Наконец старец поднялся на лёгкие ноги:

«Пора мне, сынок! Прости мне, прости за грехи мои вольные и невольные, отойду к Господу и там ждать тебя буду. Недолго мне ждать, ой, как недолго, ну, да на всё воля Господня. И чистый твой путь, и моя грешника жизнь – все перед Богом стоим, как свечечки божии!»

Прощались земными поклонами старец и отрок, передающий знания и восприемник.