Утром раненько, когда струги пристали к сонному берегу набрать свежей водицы, Иаков присел в камыши.

Услышал стон или зов, с утра да спросонья не разберешь. Тихо-тихо, не вставая с колен, прополз, а вдруг то половцы или борони нас Яхве, косматые печенеги.

Однако, поблизу, в шагах десяти сдыхала волчица. Стрела печенега иль половца, – городской юнак в степных тонкостях был не дюже силен, – пронзила насквозь тяжёлое серое тело, и красные крупные слезы катились по морде. Волчица сдыхала молчком, только слезы катились, катились, катились, сползая струёй на тёплую от крови землицу; а стон раздавался от пока теплого брюха: там копошился волчонок. Маленький, лысенький, розоватое пузо покрыто серыми крупными пятнами, и почти пока что слепой, он тупо тыкался в остывающее тело матери, уже не отдававшее драгоценную влагу для жизни.

Почти на инстинкте Иаков взял тёплый комочек на руки, и серая мать благодарно вздохнула. Последняя судорога пронзила всё тулово серой волчицы, и оскал мощных жёлтых клыков показал открытую мёртвую пасть.

Иаков бросился к стругу бегом подальше, подальше от издохшего тулова хозяйки степи.

На струге волчонок выдал себя, заскулив как щенок. Кормчий сурово взглянул на юнца. Иаков рассказал про волчицу. Кормчий Кость мало был тронут страданьем волчицы, щенка и Иакова, но весть о стреле взволновала его.

Струги в мгновение ока выкинули весла в мёрзлую воду, и помчались к теплу, загребая днепровскую буйную воду.

Найдёныш, которого команда вмиг наградила кличкою Найда, признал вроде за мать своего избавителя, которому досталось тяжкое бремя доставать молоко сосунку.

Ох, и наржалась команда над этой потехой! Тёплое солнце с утра нагрело дерево палубы, Иаков уснул подалее от ока всевидящего Костя, старого и сурового кормчего. Во сне длинная меховая дошка на груди распахнулась, и вся команда увидела, как волчонок искал сосок у Иакова, и это зрелище умиляло команду. Тёплое розоватое брюшко волчонка, тонкий дрожащий хвост, хилый скулёж вечно голодного сосунка вызывали жалость, но вечный писк раздражал. Кормчий однажды, вызверев, подобрался к волчонку: тот пытался вставать на все лапы по качающейся доске палубы, скуля при этом безмерно. Схватив за несчастненький хвостик, Кость хотел было выбросить за борт, но волчонок внезапно оскалил розовато-беззубую пасть, пытаясь рычать, и кормчий аж засмеялся: «гляди, волк он волк и есть. Глядите, братва, какая чёрная пасть, злым будет», – и отдал волчонка Иакову.

К середине декабря добрались до Крыма, попав из зимы да и в лето.

Стояла теплынь. Легкий ветер колыхал какие-то деревца, набухшие почками, деревца раскорячились кронами, гибкие ветки клонились к земле.

«Абрикос, шелковица, можжевельник», – обронял на ходу кормчий.

Зеленым зелёная травка покрыла холмы, тёплая вода текла за кормой торгового струга, дельфины – афалины резвились вслед за кормой, свистя друг другу веселые крики.

Полное ощущение безопасности охватывало каждого из плывущих на стругах к Херсону.

От Березани, где рыбаки творили вечную борьбу с морскими пучинами, добывая улов для себя и Херсона, где то пески берега лежали длинной тонкой змеей вдоль берегов моря, то обрывистость скал говорила, что кочевник не рядом и можно плыть безопасно, добрались до Калос Лимена, а тут уж рукою подать до Херсона.

Пограничная стража и таможня Лимена лениво поковыряла длинными палками в тюках и поклаже, так же лениво оглядели молчки-брезгливо дюжую стражу каравана судов. Херсаки-греки даже не опустились до разговора с могучими варангами, так же лениво получили мзду из рук Костя, напоследок также лениво посмотрели на дрожащих на теплом ветру Найду и Иакова.

Иаков трясся, страшно боялся: найдут да отнимут крестик, оклад, да еще и на правеж к стратигу доставят, с чего это, мол, христианские святыни в руках иудея.

А Найда скулил, ожидая порцию живительного молочка. Больше всех в пути настрадался волчонок: связанные единой цепочкой вечно квохчущие куры молочка дать не могли, пара козочек оказались комолыми, и Иаков извертался как мог. Но волчонок не сдох. Розоватое пузо темнело, худенькие ребрышки выпирали на свет, но волчонок держался, практически не вылезая из пазухи кормильца-папаши.

В Березани рыбаки подкормили найдёныша остатками пищи дневной, там почти случайно оказалось недопитое молоко, волчонок почти ожил и спал, как убитый, брюшком наверх. А в Калос Лимене дрожал, потому что хозяин его трясся мелкой дрожицей, вот волчонок за компанию и задрожал.

Греки с таможни только поухмылялись, поглядев на дрожащих, и отвернули головы прочь. Иаков передохнул: пронесло!