Синяя, синяя синь синего моря смыкалась где то там, далеко, с лазоревым голубым вечного неба. Мирную тишь ровных волн да ровную тишину звонкого воздуха нарушал только скрип кораблей да резкий жёлтый цвет косых больших парусов. На каждом из кораблей красный крест!
То боевой полукруг тяжёлых дромонов (дромон – гонщик, бегун, греч.) окружал Херсонес. Жёлтая кось парусов натянута туго, мачты резали глаз, впиваясь рыбьей костью в синее небо.
Далекий Симболон (сейчас – Балаклава) маячил серебром рыбачьих фелюг. Они, врассыпную, как стая мелких рыбешек, метнулись подалее от грозных дромонов, как от акул. На каждом дромоне пятьдесят нижних гребцов держали весла наизготовку, верхние пятьдесят перестали грести, раз закончился переход. Верхние приготовили арбалеты, готовили к бою «греческий огонь». Дромоны готовились к бою…
Хотя уточним: боя, как с настоящим врагом, не ожидалось, иначе бы командиры приказали готовиться к абордажу.
Каждый дромон, усиако или памфилос, или типа хеландии (черепаха-греч. здесь приведены названия суден византийских) имели вышколенный штат морских пехотинцев, а равно гребцов. Погруженные в воду тараны готовы, поднят ряд съёмных щитов, синий металл брони защищал корабли, катапульты ощерили рот. Балки-подъемники раскачали вороны, у лучников аж руки чесались пересчитать для начала ребра врагу (вороны-массивные снаряды для пробивания бортов и днищ противников), пращники тож наготове. Огнемёты-сифонофоры венчали каждое судно.
Всё ждало команды.
Невдалеке, на открытом пространстве свободной воды, качались тахидромоны («быстрые гонщики», несли патрульную и конвойную службу, осуществляли разведку и срочную переброску войск).
Итак, побережье блокировано!
Друнгарий (главнокомандующий византийского флота до 12 века, с 12 века – адмирал) на берег не сходил, качаясь на толстых коротеньких ножках, стоял, ковыряя в зубах. Изучал порт и город, изучал, изучал, изучал.
А порт был красив, и город огромен. Красивый Херсон, даже жалко метать огонь по башням, кварталам. Прикидывал: хватит ли смеси смести весь греческий город? Город раскинут по бухтам и вширь. Сложный город, достаточно сложный для маневров морских.
Друнгарий варанг, Ингвард по имени, не любил спесь гордых ромеев и мог расстрелять любой греческий город, даже красивей Херсона. Но почему-то Херсон было жалко.
Но приказ императора Алексея Комнина для наёмника из романнов есть приказ. Не ровен час, пройдется тяжелая длань базилевса по мордастым щекам, какой позор, какое унижение. А может тяжёлой ступней со всей мочи толкнуть по спине и будешь считать песчинки на бережку, слетев с корабля, это уже не позор, тут пахнет опалой.
Мощной рукой держал император свою Византию, мощной рукой держал порядок в главной среде – в армии, флоте. Мощной рукой держал флотоводцев, мощной рукой держал полководцев, а ромеи они или варанги, императору безразлично.
Император рывком поднимал упадавшее тело империи: наливались жилы, вздувались синие вены, но он не щадил ни себя, ни людей. Делал империю не для себя, для будущих поколений. Народ понимал, потому и терпел своеволие власти Комнина.
Направился флотоводец друнгарий варанг (варяг) в далёкий Херсон, повёл караван кораблей в бунтующий город, подчиняясь приказу, хотя, не по чину ему воевать херсаков, не по чину. Обида держала норманна в суровых объятьях, тому и держался отдельно от посланника Византии, от шайки (хоть про себя мог подумать, как он себе представляет эту коричневорясовую сволоту) монахов. Держался отдельно, исправно посылая на их корабли снедь и вина, певцов и чтецов. Сновали юркие шхуны между дромонами, суетились ловкие кормчие, всё было как всегда, но как было противно смотреть на холёные рожи посланника и его свиты, на бледные лица монашеской братии.
Про себя, и то втихомолку, с оглядкой, ибо разведчики монашеской братии есть везде и повсюду, называл он монахов не иначе, как «дамочками». Из-за сходства одежды, я полагаю, и из-за длинных волос, разумею. «Дамочки», и презрительно кривился рот, особенно если кто из монахов был непривычен к качке морской. Эвона, качки боялись! И где? В луже Чёрного моря? Не видали штормов полузабытого им ныне моря севера, моря студёного, моря холодного. «Дамочки», чего с них возьмёшь.
Нет уж, лучше на флагманском корабле качаться на палубе, ловя солёный ветер лужи, что зовется Чёрным морем, Русским морем да Понтом. Лучше отсылать гонцов с разной снедью, откупаясь от взоров и разговоров с посланником цезаря. Понятное дело, донесут про его поведение, в красках распишут его негодяйство, да на это он плюнет, а плевок разотрёт. Пока базилевс ему платит, он держит весь флот в кулаке. Пока базилевс ему платит, он строит на верфях дромоны, так непохожие на родины корабли. Драккар-дракон – что рысь, что конь, что дракон: «рыжая и ражая рысь морская рыскала» (из русских летописей про варягов) по многим морям. Но лучше драккара (от дракон + конь (кар), то есть драккар) эти дромоны.
Когда то юнцом он влюбился в дромоны. Ходил и завистливо цокал, щупал обшивку металла, бегал по беспалубным сквозным настильным проходам, поднимался на ярусы команды гребной, аж присел, аж понюхал сифонофоры. И уже не мог, не позволил себе изменить этой жаркой любви, взаимной и вечной.
Тогда приглядел его зоркий императора глаз, тому и служил ему верой и правдой Ингвард варанг.
Потому и терпел унижение этим походом, лишь одно утешало, поход будет кратким. Сутки к Херсону, сутки в Херсоне, сутки к Синопу, морская прогулка, а не боевое дежурство его кораблей.
Но приказ есть приказ, и Ингвард спустился в монеру (монера или галера, одноярусный линейный корабль), надобно проверять корабли на огонь.
…В тайне из тайн алхимик держал рецепт зажигательной смеси. Нефть и асфальт, горючие смолы, сера, гудрон, селитра, ряд масел, – составные имелись на каждом из кораблей, амфоры мог увидеть и стражник и раб, что на солёной от пота спине переносит амфоры с берега на корабль.
Но всегда последним из всех на борт поднимался алхимик, и вещи его никто не мог оглядеть. Нарушителю полагалась лютая смерть. Раз было дело, когда баловень-юнга, любимец друнгария, пробрался в каютку алхимика, и, покопавшись, мешочек достал. Какой визг тогда поднял алхимик! Выхватив тот мешочек из пальцев мальчишки, алхимик бросился к друнгарию: повесить! И повесили тут же ночного любимца. И видели все, и нижний ряд гребцов, и верхний, и пехотинцы, и кормчий. И все промолчали, а кому же охота болтаться на рее? И больше никто никогда не трогал алхимика, мучаясь, что же имелось в секретном мешочке? Тайной из тайн держался секрет компонента знаменитого «греческого огня», сжигавшего враждебные корабли на дальнем расстоянии.
Где в пыли веков растеряли секрет, то нам неведомо, теперь он потерян. И какая война разбудит сифонофоры?
Поднимался друнгарий на каждый корабль, за ним поднимался старый алхимик, полдня отняла у них процедура, пока посланник на берегу отдыхал да молился.
К обеду, когда солнце вставало в зените, друнгарий успокоился: затишье было, как перед битвой.
Значит, порядок!
«И будете ненавидимы всеми за имя Мое;(Евангелие от Марка, 12; 13)
Претерпевший же до конца спасется»
«Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие.(Евангелие от Луки, 6; 21-26)
Блаженны алчущие ныне, ибо насытисесь.
Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь.
Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда
Отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше,
Как бесчестное, за Сына Человеческого. Возрадуйтесь
В тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда на Небесах.
Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили
Свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо
Взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете
И возрыдаете.