Замок Халландгольм был поставлен на высоком берегу пролива Каттегат ещё до Кальмарской унии, и его высокие, мрачные с виду башни с многочисленными пушечными амбразурами уже издали предупреждали корабли датчан о том, что в этом месте к шведской земле лучше не приближаться. Сложенные из гранитных и базальтовых валунов стены Халландгольма высились прямо над бьющими в крутой берег кипящими воланми, и казалось, будто само море вынесло из глубины эту мрачную громаду, чтобы в который раз показать людям свое могущество и силу. Впрочем, к концу XVII века старинные башни обветшали, и их уже не ремонтировали, зато Халландгольм обзавелся другими башнями, построенными в новом вкусе, не с расчетом устрашить врагов, а чтобы служили удобным жилищем владельцу замка, графу Левенроту, главному советнику шведского короля, человеку преклонных лет, но не потерявшему ещё ума и сил, а главное, желания действовать во имя интересов короля и своих собственных.

Так вот именно граф Левенрот, облаченный в тот вечер в черный бархатный кафтан, с большим батистовым платком в руке, стоял перед огромным столом для пиров и время от времени наклонялся над ним, чтобы поднять крышку над тем или иным фарфоровым блюдом. Делал он это весьма изящно, двумя пальцами, которые потом тщательно обтирал платком. За столом же сидел всего один человек — мужчина лет двадцати пяти с длинными волосами, жидкие пряди которых ниспадали на плечи, обтянутые мундирным сукном. Судя по тому, как возвышался над столом его торс, можно было предположить, что мужчина этот обладает очень высоким ростом — едва ли не в семь футов. И когда Левенрот снимал крышку, великан, приподнимаясь, осторожно, точно боясь раздавить своими огромными руками хрупкий фарфор, брал посуду, ставил перед собой и, нагибаясь и раздувая ноздри короткого носа, вначале старался проникнуться ароматом пищи, и уж только потом пробовал её на вкус, но съедал при этом не более одной-двух ложек, после чего блюдо тут же уносилось из-зала неслышно подходившим к столу слугой.

— А теперь, сударь, вам придется отведать ботвинью. Прошу запомнить название этой холодной похлебки с сырыми овощами, приготовленной на квасе, столь любимой русским простонародьем.

Мужчина пробовал, причмокивая, чуть морщился и говорил:

— Признаться, довольно странный вкус, но что же делать, придется полюбить и бот-винь-ю, так вы сказали?

— Да, именно так. И не удивляйтесь тому, что я предлагаю вам эти нехитрые блюда. Русские цари в обычные дни чаще всего едят простую русскую пищу: щи, каши, пареную репу, кислую капусту, редьку, отварную и вяленую рыбу — особенно по постным дням. Понятно, что праздничный стол у них куда богаче обыденного. Давайте перейдем к знакомству с этими блюдами русских, но, надеюсь, вы не перепутаете студень и заливное из бараньих потрохов?

— Думаю, нет. Я также без труда различу пироги с вязигой, с сигами, с сомом и с сельдью, но это лишь в том случае, если там, в Московии, мне предложат их такими же, какие я пробовал у вас.

— О, не сомневайтесь, — утешительно взмахнул платком Левенрот, повар, готовивший все эти блюда, — русский, поэтому промашки быть не может. Итак, праздничная еда. Отведайте вначале блюдо, — и снял крышку.

— Чем же я полакомлюсь сейчас? — спросил молодой человек, ставя перед собой фарфоровую мисочку.

— Редькой по-царьградски. Ее тщательно протерли через решето, замочили в воде, смешали с патокой, перцем, другими приправами, а потом обжарили. Ну как, вкусно?

— Не очень, — снова поморщился мужчина, и ноздри его короткого носа хищно раздулись, когда он пережевывал редьку.

— Ну так и не ешьте больше. Главное — запомнить. Скорее запейте медом. Это прекрасный боярский мед, сыченый. Не бойтесь выпить целый бокал. На русских пирах этот напиток льется буквально рекой, но они любят вливать в себя и водку самых различных видов: на кардамоне, мяте, имбире и других пряностях. О, русские повадливы на выпивку! Кстати, не забывайте на пирах потчевать наиболее приближенных каким-нибудь напитком из своих рук — у московитов считается великой честью, если сам царь передаст отличившемуся кубок. И не бойтесь напиться — хозяину сие не возбраняется, так же, впрочем, как и гостям. В ином случае хозяин может подумать, что гость не уважает его, если пьет мало.

— Поистине дикие нравы! — заметил молодой человек, утираясь салфеткой после того, как пригубил бокал с медом.

— Нет, нет, вам рано утирать губы, господин Шенберг. Вы ещё попробуете жаворонков, голубя, лебедя, а после, на десерт, русскую пастилу и пряники. Потом я дам вам отдохнуть до самого вечера. Вернее, мы займемся другими предметами. И прошу вас, не выказывайте неудовольствия. Миссия, на которую вы сами согласились, требует хорошего знания русского быта, иначе ваше инкогнито раскроют в два счета. Не помните разве, что в начале века Лже-Димитрий дал повод заподозрить в себе самозванца тем, что не спал после обеда, как это водится у всех русских?

— Что ж, и мне придется спать, когда я совсем не хочу этого? — насупив брови над выпуклыми, нервно бегающими глазами, спросил Шенберг.

— Нет, вы же будете царем, а за ним никто не имеет права подглядывать, — успокоил молодого человека Левенрот. — Я учу вас русскому этикету, умению узнавать те или иные блюда лишь затем, чтобы вы могли выглядеть настоящим русским кесарем, а не карикатурой на европейского монарха, каковым сейчас является Петр Алексеевич. Варварство так и прет из каждого его жеста, слова, точно зловоние, исходящее от давно не мытого тела нищего бродяги, облаченного по чьей-то прихоти в одежду вельможи. Ну, попробовали жаворонка?

— Попробовал. И, признаюсь, без особого удовольствия — в этой малой птахе совсем нечего есть, и она трещит на моих зубах, точно сухарь или лесной орех.

— Тогда возьмите ломтик лебяжьего крыла — вот оно. И ещё совет: если вы позволите себе обтереть жирные пальцы о волосы, этот жест не будет воспринят русскими как проявление неучтивства — так делают многие, я сам был тому свидетелем, хотя согласно этикету руки принято вытирать о край скатерти.

Шенберг, с трудом дожевав край лебединого крыла, отломил пастилы, с трудом расправился с этим лакомством, запил еду большим бокалом кваса и поднялся.

— Извините, сударь. Даже если бы вы посулили мне не Московию, а всю Европу, я бы все равно не смог съесть ни крошки.

— Понимаю вас, понимаю, — заулыбался Левенрот, и его крючковатый совиный нос навис над тонкими губами. — И все же вам нужно уметь хорошо поесть. На русских пирах бывает до трехсот блюд, и чтобы попробовать хотя бы пятую их часть, гости принимают рвотное, очистив же желудок, продолжают трапезу. Не хотите ли рвотного? У меня есть прекрасное лекарство, и мы сможем продолжить.

— О нет, благодарю, лучше уж продолжим завтра, — резко махнул рукой Шенберг.

— Хороший жест, поверьте мне, — серьезно сказал Левенрот, заметив порывистое движение молодого человека. — Конечно, вам не пришлось пережить того, что ещё ребенком пережил Петр, но… но ведь вы так похожи на него! Наш план потому и возник, что я случайно увидел вас на королевском смотре два года назад. Я был просто ошеломлен — сходство с царем Петром поразительное! То же плоское, широкое лицо, маленькие рот и нос, выпуклые глаза, цвет волос, но, что главное, — это рост и пропорции тела! Знаете, когда я впервые увидел вас, майор Шенберг, я просто задрожал от изумления нужно же было природе, Создателю поступить столь расточительно, создав двух совершенно одинаковых с виду людей? О, я не сразу обратился к вам! Вначале узнал, кто ваши предки. Оказалось, вы из древней, очень древней шведской фамилии. Родоначальники ваши были викингами, честно служили шведским королям, порой роднились с ними через заключение брака. Я выяснил, что в жилах нынешнего нашего монарха, Карла Двенадцатого, есть капля и крови Шенбергов. Но не в этом дело! Я доведался, какой вы в общении: порывистый, нервный, горячий, пытливый, как сам царь Петр. И я не слишком удивился этому, прекрасно зная, что рассудок и воля, живущие в двух разных, но очень похожих друг на друга телах, тоже должны быть похожими, если и не совсем одинаковыми.

— И тогда вы решили… — проговорил Шенберг, глядя на низенького хозяина замка сверху внизу: глаза у него горели от волнения и ноздри широко раздувались.

— В моей голове созрел сумасшедший план! — кивнул Левенрот. — Но вначале я отправился к королю, тогда ещё Карлу Одиннадцатому, рассказал ему о вас. Он, уже больной, позвал сына, нынешнего короля, и я сказал им обоим так: «Взгляните на положение дел в России. Молодой царь Петр построил в Воронеже сносный флот, устраивает армию по европейскому образцу, созывает на службу инженеров, мастеров, знатоков военного дела. Он очень честолюбив, этот царь, и совсем не похож на своих предков, забывших о возможностях торговли на Черном море и на Балтике. Петр завоевал Азов и теперь обязательно пойдет на Константинополь, чтобы сделать проливы свободными для своих торговых судов. Скорее всего, ему это удастся осуществить, потому что упорства и горячности в этом молодом человеке хоть отбавляй. А уж после Черного моря он непременно обратит взор на балтийские берега, на занятую Швецией Ингерманландию». Тут нынешний король схватился за рукоять шпаги, наполовину выхватил её из ножен — о, Карл Двенадцатый не уступит Петру и вам, Шенберг, в горячности! — и закричал: «Пусть этот варвар только попытается ступить на ингерманландскую или финскую землю — я выпущу из него потроха в самой Москве! Нет, на цепях приведу его в Стокгольм на потеху шведам!» Старый король был сдержаннее его. Он сказал: «Сын мой, если ты попытаешься пройти к Москве со своим войском, то должен будешь вспомнить участь Ганнибала. Еще мой отец, Карл Десятый, воевавший с Россией, говорил, что Россия может проглотить Швецию, как щука пескаря, уже хотя бы потому, что она велика, а народ её, живущий в нужде и крепостной зависимости, не видит разницы между несчастной мирной жизнью и жестокостями войны. Давай послушаем советов господина Левенрота — он мудрый человек и не посмеет предложить нам бессмыслицы».

— Что же вы сказали королю и наследнику престола? — жадно слушал рассказ королевского советника Шенберг.

— Я рассказал им о том, как похожи вы на русского царя, которого я видел не раз, когда был в Московии с посольством. Я сказал им, что нужно найти способ заменить Петра вами, хотя, простите меня за это, тогда я ещё не получил от вас согласия стать русским царем. Но я представил Карлу Одиннадцатому и его сыну все выгоды такой замены: мы бы получили не только послушного нашей воле монаршего соседа, но и агента. Все, что бы ни замышлялось в Грановитой палате Кремля, нам было бы известно. Мало того, мы получили бы доступ к царской сокровищнице, наивыгоднейшие условия торговли с Россией, возможность вывоза из неё всех богатств по самой дешевой цене. В конце концов Русь разорилась бы вчистую, никогда не помышляя вернуть свои земли в Ингерманландии. Я видел, что его величество и его высочество приняли этот план не просто с одобрением, но чуть ли не с восторгом. Тогда-то я и обратился к вам, майор Шенберг, но, как вы помните, говорил с вами экивоками, пытаясь узнать, что вы за человек и можно ли возложить на вас столь ответственную миссию. Сами понимаете, неспособность достоверно сыграть роль царя погубила бы не только вас, но и нас. Московиты подвергли бы вас ужасным пыткам, на которые они большие мастера, а вы, не выдержав их, выдали бы им наши планы. Представляю, что могло бы случиться, узнай русские, что их царя подменили и Петр находится в заключении где-то в Швеции.

Молодой человек нетерпеливо двинул усами, скривил на сторону рот.

— Неужели вы думаете, что я способен подвести своего короля? Я не раз бывал в сражениях, несколько раз мне наносили ужасные раны, но я перенес боль даже без стона!

Левенрот снисходительно улыбнулся, слушая запальчивую речь Шенберга.

— Я верю в ваше мужество, иначе бы не обратился к вам. Но вы, сударь, не видели пытошных изб русских, не видели их палачей. Когда по открытым ранам начинают водить раскаленным железом, немногие остаются верны долгу. Но не будем об этом. Вы хотели взглянуть на ту самую комнату, ну помните? Так пойдемте же, а дорогой я буду продолжать беседовать с вами. Вы такой благодарный слушатель — поискать надо! Идемте же!

Сутуловатый, с несоразмерно маленькой головой Шенберг, облаченный в форменный кафтан синего сукна с широким золотым галуном, пущенным по обшлагам, лацканам и полам, позвякивая шпорами на огромных ботфортах, страшно скрипевших при ходьбе, широким, решительным шагом двинулся вслед за семенящим Левенротом, парик которого подпрыгивал на плечах, делая всю его тщедушную фигуру какой-то беспокойной и взволнованной.

Они шли долго. Проходили мимо караульных с ружьями и алебардами, на стальных касках которых плясами блики от воткнутых в кольца стен горящих факелов, мимо рыцарских доспехов времен средневековых войн датчан и шведов, шли по мрачным галереям, поднимались по винтовым лестницам замка, затейливые переходы которого напоминали кишечник великана, выбраться откуда невозможно до скончания дней. Наконец Левенрот остановился возле двери, освещенной вечерним светом, пробившимся сюда через стрельчатую амбразуру снаружи. Повернул в скважине извлеченный из камзола ключ и с видом сладострастника, зазывающего в спальню красотку, кивнул на приотворенную дверь:

— Это здесь, сюда заходите, сюда, — и плавным жестом руки сопроводил свое приглашение.

В этой комнате горели свечи, и Шенберг, войдя, увидел, что она убрана довольно богато, даже с роскошью — дорогая мебель, книжный шкаф, пестревший сафьяновыми корешками собранных здесь фолиантов, кровать под пышным балдахином. Только зарешеченное окно с круглыми стекляшками в свинцовом переплете, уже розовыми от заката, сообщило Шенбергу, что эта комната предназначена для того, кто выйти отсюда по своей воле не сумеет.

— Ну, сядем здесь, поговорим, — указал Левенрот на два мягких стула, и когда Шенберг, заставив стул громко скрипнуть, опустился на него, хозяин замка сказал, ласково потрепав молодого человека по колену: — Признайтесь, когда вы дали согласие стать царем московитов, наверное, не думали, на что обрекаете себя?

— Я и сейчас не в полной мере представляю, что меня ждет, — сурово сжав маленький рот, проговорил сквозь зубы Шенберг. — Благо, что у меня нет семьи, даже родители мои в могиле. Вам, сударь, поверзло со мной — у меня есть лишь родина и мой король. Ради процветания Швеции я и отправлюсь в Московию. Признаться, быть царем этих варваров мне ничуть не льстит. Но я уже дал королю и вам свое согласие…

Левенрот молча улыбался. Казалось, красноречие графа иссякло за долгие беседы с тем, кто должен был заменить собою венценосного правителя Руси. Но вот Левенрот заговорил, вкладывая в каждое свое слово значительность и важность:

— Мой юный друг, оставьте печальные мысли и не думайте, что будущее сулит вам лишь невзгоды и опасности. Да, в какой-то мере вы жертвуете собой, но неужели ничего не приобретаете?

— Что же, кроме опасности быть разоблаченным и поднятым на русскую дыбу? — дернул щекой Шенберг.

— Ах, милый! Не забывайте, что вам предстоит изведать, возможно, самую сладкую радость, самое сильное наслаждение, сравнимое лишь с наслаждением, доставляемым любовными утехами. Вы будете властвовать, властвовать всецело! Теперь в Европе не осталось ни одного монаршего двора, где царят такие деспотические нравы, как при дворе Российском. Что там абсолютизм Людовика или наш, шведский, ещё недавно провозглашенный не подлежащим никакой критике! В России монарх — полубог, он — помазанник, весьма неограниченный в правах своих и тем похожий на языческих царей. Русь ведет традицию обожествления своих царей от Византии. Помните, как были обожествлены после смерти императоры Константин, Юлиан, Валентин и многие другие? Русские цари считают, что победная хоругвь и крест честной, — запомните это выражение, были вручены византийским императорам самим Христом. Потом же Русь стала восприемницей Византии, а поэтому, как считается там, только русские цари монархи праведные, а все другие правители — лишь узурпаторы.

— Так вы хотите, чтобы я сделался восточным деспотом, этаким Навуходоносором вавилонским? — с сомнением спросил Шенберг.

— Конечно! Вам поневоле придется быть деспотом, тем более, что мы собрались вернуть Руси их настоящего, природного моанрха, а не скопированного с европейских образцов короля. Ну, представьте, какое поле деятельности открывается для вашего честолюбия. Если бы вы по воле Всевышнего заняли шведский или французский престол, то почувствовать полное всесилие и абсолютную безнаказанность вам никогда бы не удалось — риксдаг, генеральные штаты тотчас указали бы вам место, а сильное дворянство или свергло бы вас, или же нашло другие способы принудить вас отказаться от деспотизма как метода правления. В Московии все иначе. Родовитые люди государства будут молиться на вас хотя бы только потому, что вы вернулись к старым порядкам, на которые покусился настоящий Петр. Боже, если бы я был помоложе, я стал бы вашим советником! Мы бы вместе разделили с вами власть, упились бы ею! Нет ничего более сладкого, чем неограниченная власть! Она снилась мне ночами, я грезил ею, но как бы я мог осуществить свои мечты? В Швеции я сделал все, чтобы добиться самого видного положения после короля. Скажу честно, я был головой нашего правителя, фактически им самим, но что стоит это в сравнении с неограниченной властью коронованных московских властителей? И вы печалуетесь о том, что оставляете родину? О, пусть ваше сердце будет спокойным! Вы приобретете полмира!

Левенрот был так увлечен своей речью, что не видел, как лицо его молодого собеседника пошло пунцовыми пятнами, как горят его глаза и сжимается рот. Шенберг был невероятно взволнован речью советника короля, и вдруг, как бы уже почувствовав в себе полновластного правителя, вскричал, вскакивая со стула:

— Давайте-ка перейдем к конкретным деталям плана и не будем заниматься бесплодными фантазиями. Зачем вы привели меня в эту комнату?

Левенрот не обиделся на вспыльчивость Шенберга, наоборот, посмотрел на него с нескрываемым восхищением и мягко сказал:

— В этой комнате, мой друг, будет содержаться тот, кого вы замените на русском престоле. Я нарочно привел вас сюда, чтобы вы вечно помнили эти стены, готовые стать темницей для одного из могущественнейших монархов Европы, — позлащенные палаты Кремля в сравнении с этим узилищем куда великолепней. Что касается воплощения нашего плана в жизнь, то сообщу вам следующее: царь Петр живет в Саардаме, работает на верфи под фамилией Михайлов. Через неделю мы на корабле отправимся в Голландию. Язык вы знаете отлично — год общения со мной и с моими русскими слугами не мог не дать результатов. Вы изучили также русский быт, чин русской службы, манеры, принятые в тамошнем дворцовом и уличном обиходе. Признаться честно, я завидую вам. Не бойтесь ничего. Вы — царь, и с вас никто не вправе спросить, почему вы поступили так или иначе. Быть русским властелином куда легче и приятнее, нежели шведским.

Шенберг, чтобы скрыть волнение, заставлявшее его огромные руки мелко вздрагивать, подошел к окну, оперся на толстую решетку и стал смотреть на волны, неистово бьющие в гранит высокого берега. В эту минуту он сам себе казался могучей, необоримой скалой, готовой неколебимо противостоять стихии, а стихией представлялась ему далекая страна, в которой он ни разу не был, и её народ, которым ему предстояло управлять