«Я — двинутый. Я — шиз ненормальный! — ругал себя Володя ночью. Зачем я вчера так суетился? Зачем донимал этого скрипача и, главное, для чего мне скрипка за двадцать пять тонн? Мне что, некуда эти деньги было потратить? Ну, получу я скрипку, и что я стану с ней делать? Какой прок в этих дощечках? В самой скрипке? Я не крал инструмент, и не мне беспокоиться о нем. Ах, кретин я безмозглый!»
В конце концов Володя поставил точку в своих душевных терзаниях, твердо сказав самому себе: «За скрипкой я к Переделко не пойду. Пусть остается у него вместе с этим бредовым, дурацким письмом и чертежом. Что касается паники в концертном зале, то пусть не сочиняет этот издерганный музыкант-невротик о каком-то там парении под небесами. Он, я понял, коньяк очень даже уважает, а таким людям ещё не то может померещиться, тем более в состоянии экстаза, во время игры. В зале был газ, неслучайно зрители ощутили его. Нервно-паралитический, какой-нибудь хлор или фосген. Маркевич его тоже нанюхался, вот и свалился на сцене. Все, за скрипкой не иду! Пусть на ней сам Переделко и играет».
Утром, когда родители ушли на работу, Володя, решивший вести новый, свободный от забот образ жизни состоятельного человека, первым делом вышел из дома и в соседнем супермаркете накупил себе всякой всячины к завтраку. Если мама ему обычно оставляла кашу, яйцо, стакан молока с булкой, то теперь на столе лежала прекрасная ветчина, гусиный паштет, охотничьи колбаски, дорогущий голландский сыр, стояла коробка апельсинового сока, который Володя вознамерился выпить с тремя пирожными. Включив магнитофон, вымыв руки и заткнув за ворот салфетку, он принялся уплетать за обе щеки продукты, являвшиеся в их квартире деликатесами, и душа Володи воспарила к небесам от блаженства, испытываемого его телом.
«Музыка — такая туфта, классическая конечно, — думал Володя, очень довольный жизнью, постукивая в такт звучащему року вилкой по тарелке и с удовольствием жуя колбаски и все остальное. — Кого она может сейчас тронуть? Все, кто слушает этих скрипачей, виолончелистов и прочих трубачей, просто притворяются. Им хочется казаться эстетами, не такими, как все, а волновать классика может только самих музыкантов, хоть и они выходят на сцену только ради денег, да ещё потому, что хотят власти над людьми, как говорил Переделко. К черту классику! Да здравствует рок!»
Звонок, прозвеневший в прихожей, Володя за грохотом рока и не заметил поначалу, но сигнал раздавался несколько раз настойчиво и призывно, поэтому Володя, наконец услышав его, с набитым едой ртом побежал открывать, не выключая магнитофон.
— Кто там? — спросил он, не открывая двери, — так приказывали поступать отец и мать, когда их не было дома. — Что, Климову письмо, Владимиру? Заказное из музея? Сейчас открою!
Володя находился сейчас в таком благодушном настроении, что забыл о всех предостережениях родителей, и поэтому, когда дверь после поворота замка резко ушла на лестничную площадку и в прихожую один за другим, как в свою квартиру, смело вошли три крепких парня, и последний из них с улыбкой закрыл дверь на замок, благодушие мигом покинуло Володю. Он, с оттопыренной едой щекой, так и остался стоять у входа, часто моргая глазами.
— Кто вы? — прогундосил он, не в силах проглотить кусок.
— Мы? — весело спросил самый высокий парень с широким, как сковорода, лицом. — Мы — твои друзья, Вова, потому что тоже любим музыкальные инструменты. Разреши пройти?
Володя кивнул, но его согласия совсем и не требовалось, потому что незнакомцы смело прошли на кухню, расселись вокруг стола на табуретах, и широколицый, оглядев стол, сказал:
— О-о, круто живешь! Дай-ка и нам, Вова, чего-нибудь в шкаф забросить.
Не дожидаясь разрешения, все трое принялись усердно «забрасывать в шкафы» Володины деликатесы. В ход пошли стаканы, по которым разлили янтарный апельсиновый сок, и вскоре вслед за колбасками, паштетом и сыром в «шкафы» отправились и все три пирожных.
— Во как вкусно! — потирая ладонью о ладонь, сказал широкомордый. Будто лист жуешь капустный! Мы твои, Вова, замашки одобряем — когда есть бабки, нужно есть, и есть вкусно. Бабок не станет, будешь лапу сосать и вспоминать. Но заработанных на нашем чуваке бабок тебе, Вова, даже при таких крутых тратах надолго хватит, а вот мы на голяк сели, да-а…
Володя, стоявший напротив парней, с ужасом думал: «Кто они? Что им нужно от меня? Что за чувак, на котором я заработал деньги? Неужели охранник Серега! Ну да, конечно! Вот как меня подставил Кошмарик! Сам смотал, а мне разбираться с этими бугаями надо!»
— Чего я вам плохого сделал? — принимая тон обиженного и не понимающего, в чем его обвиняют, человека, спросил Володя. — Я ничего от Сереги брать не хотел. Это мой товарищ его попугал немного, вот он и отдал ему деньги!
Широколицый большим пальцем ткнул в сторону Володи:
— Гляди-ка, понимает, в чем его вина! Товарищ, видишь ли, на Серегу наехал, а он ни при чем. Нет, пацан, — раз взял деньги, значит, вы вместе работаете, и отвечать ты за такой бессовестный наезд будешь по полной! Кую они, видишь ли, Сереге из головы сделать хотели. Конторой своей солидной пугали!
— Да нет у них никого! — сказал другой парень, попивая сок. — Нужно ему за такой наезд самому башку между дверей зажать и маленько форму изменить. Ты, Вова, груши любишь? А? — спросил он, свирепо глядя на Володю.
— Люблю, — холодея, ответил подросток.
— Ну так будет у тебя голова на грушу похожа: внизу широко, а вверху узко.
Третий незнакомец заливисто заржал, но широколицый с укоризной посмотрел на своих товарищей и сказал:
— Нет, рано. Это мы всегда успеем сделать. И не только грушу — что в груше необычного? Винт можем из его башки сделать! Вот это будет забавней.
Товарищи широкомордого, стуча кулаками по столу, загоготали, оценив силу воображения своего другана, но он прекратил хохот словами:
— Хорош ржать! А то упадет наш Вова от страха в обморок. Знаем же, слабые у него нервишки. А он нам ещё нужен.
— Хотите… — стучали зубы Володи, — я отдам вам деньги. У меня около двадцати тысяч осталось. Я, правда, не хотел их брать. Это товарищ мой их мне сунул.
— А почему же двадцать? — уперев руку в колено, внимательно и сурово смотрел на него широколицый. — Где ещё пять тонн?
— Потратил… — уныло протянул Володя.
— Да, бабками швырять ты мастак! — презрительно сказал парень. Попробуй-ка ты теперь их заработать. Не заработаешь — винтом тебе головенку закрутим.
Володя понимал, что парни пугают, но если даже их намерения и не простирались до таких ужасных пределов, все равно бояться их было нужно, и он решил изобразить сильный испуг, чтобы усыпить их бдительность.
— Чего я вам плохого сделал? Возьмите двадцать тысяч, а остальное я вам потом отдам. И приятель мой тоже вам деньги принесет!
— Да оставь ты себе эту мелочевку! — презрительно сказал «широкая рожа». — Станем мы мараться ради каких-то пяти десятков тонн деревянных. Нам ту скрипку снова заиметь нужно. На Серегиной харе мы вдоволь поплясали за то, что он такой товар по дешевке сдал, а потом ещё и вас, сосунков, испугался. Мы-то сразу смекнули, что блефовали вы, вот и хотим теперь тем скрипаком снова завладеть. Поможешь — в долю возьмем, потому как выходы у нас на забугорные аукционы имеются, а через кордон инструмент перевезут в дипломатическом вагоне. Так что отвечай поскорее, не тяни кота за одно место: или делаешь с нами дело, или превращаем тебе башку в хитрую фигуру. Время пошло, — быстро сказал «широкая морда», точь-в-точь, как Кошмарик, предлагавший Сереге ультиматум.
— А где я вам возьму ту скрипку? — играя до смерти напуганного, чуть ли не прокричал Володя.
— Что, согласен? — прорычал главарь, становясь все более страшным и широкомордым.
— Согласен, конечно, но только если я смогу… — пролепетал Володя, проклиная все скрипки и всех скрипачей на свете. На душе было так муторно и тоскливо, что хотелось громко завыть.
— А раз согласен, так надевай скорей штаны, рубашку и едем с нами. И не вздумай, парень, на улице орать как резаный и звать ментов и граждан. Не поможет тебе уже никто, если нам не поможешь.
Спускаясь вниз по лестнице в окружении мордоворотов, Володя ни с того ни с сего с сердечными муками подумал: «За все, Вова, нужно платить. Ты сидел счастливый и ел охотничьи колбаски, считал себя крутым богатым мужиком, а куплены они были на воровские деньги. Так что, приятного тебе аппетита Вова. Когда ты в следующий раз поешь?»
Рядом с парадным стояла «Нива» с зачерненными стеклами. В её салон и предложили залезть его новые товарищи, даже вежливо так подсобили забраться. Дверь с мягким чавканьем закрылась, и бандитский экипаж покатил по родному Володиному двору. Машина проезжала мимо знакомых Володе пенсионеров, мимо Иринки, приехавшей из деревни, наверное, только вчера, и жуткое чувство расставания навсегда с этими людьми, с отцом и мамой заставило глаза Володи наполниться слезами, которые щекочущими дорожками пролегли по щекам, по подбородку, потекли по шее прямо за ворот. Володя понял, что плачет по-девчоночьи, и эти слезы разозлили его. Злость же мигом осушила глаза и щеки, и он поклялся себе: «Подождите, зайчики мои, устрою я вам скрипичный концерт!» Как он устроит его и что подразумевалось под словами «скрипичный концерт», Володя пока не знал. Ему просто очень хотелось отомстить этим негодяям за нанесенную обиду.
Машина остановилась на Садовой, метрах в трехстах от Сенной площади.
— Вылезаем! — весело сказал широколицый, и Володя оказался на тротуаре.
Его заставили пройти во двор, а потом подтолкнули к подъезду дворового фасада дома. По грязной лестнице со стертыми краями каменных ступеней они стали подниматься наверх. На пятом этаже широколицый припал ухом к замочной скважине железной солидной двери, прислушался, и тут его приятель тихо заметил:
— Да не тусуйся ты, Мазай. Нет его сейчас. Говорят, уехал на два дня.
— Это я на всякий случай, — так же тихо сказал широкомордый с литературным прозвищем Мазай. — Вдруг уборщица какая-нибудь пришла, экономка. Он ведь один живет-то…
Стали подниматься выше. Дальше уже был чердак, дверь которого была забрана решеткой, на которой висел замок. Решетка, похоже, для Мазая преградой не являлась. Ключ, вставленный в замок, тотчас без усилий провернулся. С такой же легкостью открылась и дверь чердака.
— Заходим, — пригласил Мазай Володю, через несколько мгновений попавшего в темноту, где пахло сыростью и голубиным пометом. Было слышно, как птицы шебуршат, воркуя, где-то совсем недалеко. Володя слышал, как за ними осторожно закрылась решетка, а потом и дверь. Только квадрат открытого чердачного окна впускал в этот склеп немного света, позволяя видеть стропила да мусор, разбросанный на покрытом гравием полу.
— Так, пришли! — радостно воскликнул широкомордый, хлопнув в ладоши. Значит, так, Вова. Можешь считать, что ты стал ещё на полста тонн богаче. Только поработать, конечно, тебе придется.
— Что я должен делать? — спросил Володя, прекрасно зная, чего от него потребуют.
— Что? — осклабился Мазай. — А вот что! Ласточкой на время заделаешься и ещё мышью или кротом, пролезающим в нору. На веревке спустим в квартиру того чудака, который вот там, под этим полом живет. — Он постучал ногой.
— Что — воровать?! — воскликнул Володя, прикидываясь только что «въехавшим» в замысел воров. — Я не могу! Это преступление! Меня за это в колонию отправят! Не хочу!
— Он не хочет! — притворно удивился Мазай. — Не хочет! А за украденный товар бабки получать и покупать на них сыр швейцарский хочешь?! Нет, Вова, не брыкайся уж! Слазаешь к тому самому хозяину, который в комиссионке скрипку купил, его сейчас дома нет. Любитель он скрипок и всяких там контрабасов, а поэтому ты, Вова, нужную нам скрипку найдешь — ты же видел её и запомнил! Потом отключишь сигнализацию, которая у выхода прицеплена, кнопку нажмешь, а мы войдем, и скрипку у тебя заберем, и ещё бабок отвалим. И поедешь ты, Вова, на самой быстрой тачке к себе домой. По дороге можешь купить ещё колбасок и сыра, да пирожные не забудь. Всего-то делов на полчаса. Нет, двадцать минут.
— Что же, разве ваш Серега не мог ту скрипку среди других инструментов узнать? — спросил Володя, все ещё делая вид, что противится воле воров.
— Серега-то? — стал ещё шире лицом от улыбки Мазай. — А он за свои проказы, за глупость и динамо больше ничего узнать не сможет. Да и гибкость нам твоя нужна, Вова. Кто же, кроме тебя, в форточку пролезет?
Володя понял, что окончательно погиб. Если бы ему как-нибудь и удалось вырваться из рук грабителей и не залететь в милицию, то клеймо вора на нем останется до гробовой доски, Но что он мог сейчас поделать? Ерепениться, уговаривать или возражать не имело никакого смысла.
— Ладно, — сказал он, — полезу. Только не увидят ли меня с улицы? Могут вызвать милицию…
— Знаем, что могут. Но дом, который стоит напротив, далеко, а два флигеля, что к этому дому прилеплены, трехэтажные. Значит, тебя будет трудно заметить. В твоих интересах, Вова, работать быстро.
— Ладно, — деловым тоном ответил Володя, — а если форточка закрыта, что делать?
— Тогда её надо открыть. Открывашку эту возьмешь…
Мазай достал из сумки странный предмет: в середине — черная резиновая присоска, в неё вставлена палочка, от палочки отходит кривая ножка. Мазай поднял с пола кусок стекла, будто оно нарочно лежало здесь для его надобностей. Черная присоска легла на стекло и прилипла. Мазай, пользуясь кривой ножкой как циркулем, обвел по стеклу круг. Ножка двигалась с легким шуршанием. Потом двумя большими пальцами широкомордый надавил на стекло в середине круга, и оно с негромким лопающимся звуком вывалилось, и на руке Мазая остался лежать ровно вырезанный стеклянный круг.
— Сделаешь то же самое на стекле форточки. Открывашку прилепишь поближе к шпингалету. Алмазом сделаешь кружок, а потом надавишь. В дырку просунешь руку — не порежься. Шпингалет откроешь, а потом лезь в форточку, головой вперед лезь. Скрипку разыщешь, сигнализацию кнопкой отключишь и дверь открывай. Мы тебя встретим. Скрипку в эту сумку положишь. В ней же должна быть открывашка для форточки. Ну, все понял?
Володя кивнул. Разыскал на полу ещё один кусок стекла. Повторил операцию — все получалось великолепно. Он почувствовал вдруг нехорошее чувство, будто появился у него профессиональный азарт, интерес: а получится ли у меня? «А что я могу поделать? — будто успокаивал себя Володя. — Тут уж нужно идти до конца, а потом посмотрим!»
— Где сумка? — спросил Володя.
— А вот она, — сунул Мазай ему мешок с длинной матерчатой ручкой. Надень через плечо. Когда в форточку полезешь, смотри, чтоб не мешала. Ну, давай на крышу вылезать.
Тут Володя задал вопрос, который давно уж напрашивался:
— А вы как на этот адрес вышли? Что, в комке вам тот бородатый покупателя назвал?
— Он самый, Вова, он самый, — кивнул Мазай, противно улыбаясь. — Мы умеем языки развязывать. У нас как на Лубянке времен товарища Лаврентия Берия. Ну, полезли. Чирик, веревка наготове? — спросил он у подельника.
— Все нормалек, Мазай, — показал тот, кого назвали Чириком, моток лавсановой веревки.
— Ладно, вылезаем. На крыше Вову и обвяжем.
Володя первым выбрался из чердака на крышу. Было всего часов двенадцать, и солнце ослепительно сияло. Отсюда Володя сразу же увидел здания родного Васильевского острова, увидел Стрелку и Кунсткамеру, в которую так любил ходить с родителями, увидел золотую шапку Исаакия, стаю летящих над крышами голубей. Сами крыши домов казались отсюда такими нарядными, праздничными — так бы и сидел здесь, глядя на муравейник города. И никаких тревог и забот, потому что все они остались где-то внизу, а здесь, почти в небе, мир и покой.
— Встань-ка смирно, — приказал Мазай Володе, возвращая его на землю, в царство денег и зла.
Володя повиновался, и скоро его талию обвила веревка.
— Когда будешь в квартире, отвяжешь, — сказал широколицый. — Главное сразу скрипку ищи и не забудь сигнализацию отключить, а то засыпемся. Ну, давай спускаться. Окно прямо под тобой.
Володя посмотрел вниз — квадрат двора казался не больше обеденного кухонного стола. Вдруг, точно под влиянием страха высоты, чувства опасности, ощущения конца, в его голове родился вопрос. Володя пока твердо не знал, зачем ему это нужно, но все-таки спросил:
— А номер-то квартиры какой?
— А тебе зачем? — остолбенел Мазай, не ожидавший от него такого вопроса.
— Да так просто спросил. Я всегда играю в чет или нечет. Если чет повезет, нечет — проколюсь.
— На этот раз не проколешься. Семьдесят шестая квартира. Все будет ништяк, Вова! — радостно сообщил Мазай. — Ну, альпинист, пошел. Привязали мы веревку крепко — не отвяжется. Спускайся, держись за веревку. Тут всего два метра до окна. Помни о пяти десятках тонн!
«Они не дадут мне этих денег! — вспыхнуло в уме Володи. — Убьют меня в этой квартире! Они поэтому и просят открыть им дверь! Не хотели бы убить, могли бы просто попросить вынести скрипку. Свидетель им не нужен…»
Все эти мысли порхнули в сознании Володи, как стайка воробьев, и он встал на четвереньки, повернувшись спиной к карнизу, и начал спуск.
Володя был сильным и ловким для своих лет и на уроках физкультуры всегда выделялся. По канату лазать он особенно любил, хотя высоты всегда боялся. Сейчас у него хватило бы сил спуститься вниз, если бы не подкачали нервы. Не смотреть вниз стало для Володи в эту минуту строжайшим приказом.
…Его ноги нащупали громыхнувшую жесть — это был выступ окна, широкий, но с наклоном, так что стоять на нем можно было, лишь держась за натянутую веревку.
— Ну как ты? — послышалось откуда-то сверху.
— Порядок, — ответил Володя, роясь дрожащими руками в сумке, — нужно было достать «открывашку». — Режу стекло!
— Давай, Вова, давай! Про бабки помни! Они у нас!
Недоверчиво ухмыляясь, Володя одной рукой прилепил «открывашку» прямо на стекло в нужном месте и стал скрипеть «циркулем», описывая круг. Делать это одной рукой было неудобно, но пустить в ход вторую он не мог — не удержался бы без помощи веревки и упал вниз, на асфальт двора. Вот уже круг прочерчен, Володя убрал «открывашку» в сумку и стал давить на кругляк стекла. Тот выпал как-то неожиданно. Упал и разбился, но это мальчика сейчас не слишком волновало. Он вообще был удивительно спокоен, будто только и занимался все свои неполные четырнадцать лет взломом чужих окон. Просто Володя хорошо знал, что будет делать, когда попадет в квартиру, и поэтому ему хотелось поскорее туда попасть.
Когда форточка уже была открыта, он, опираясь обеими руками о переплет рамы, немного подтянулся, просовывая голову и плечи в проем форточки, и наполовину пролез в квартиру. Труднее оказалось спуститься вниз, на подоконник. Володя, передняя часть которого находилась в помещении, а задняя — на улице, казался себе каким-то огромным насекомым, посаженным на булавку. Животу было больно, и Володя елозил на нем, пытаясь нарушить центр тяжести, тут ему вдруг стало очень смешно — вот бы видела сейчас его мама, которая думает, что он дома на диване читает книгу.
Наконец он съехал вниз, успев подставить руки. Колени проехались по стеклу, к счастью, не разбившемуся.
— Ну, как ты там? — донеслось сверху.
— Порядок, — ответил Володя в форточку, и спокойствие мигом покинуло его, вылетев, как птичка из открытой клетки. Начинался самый ответственный, самый страшный этап операции.
Первым делом Володя разыскал телефон. Его палец ударил по двум клавишам, и в трубке послышалось: «Дежурный слушает».
— Алло! Милиция, это говорит Володя Климов! Запишите — Климов! Я нахожусь в квартире номер семьдесят шесть, дом номер пятьдесят два по Садовой улице (номер дома Володя запомнил, когда входил с бандитами в проезд). Сейчас в эту квартиру войдут грабители! Они меня заставили открыть им дверь! Приезжайте, очень вас прошу! Иначе они ограбят человека, а меня убьют!
Дежурный спокойным тоном — это даже оскорбило Володю — уточнил номер дома и квартиры, сказал, что наряд сейчас же будет послан, и повесил трубку.
Теперь можно было оглядеться. Да, он находился в квартире коллекционера, и главная комната напоминала мастерскую Переделко, правда, здесь не было ни верстака, ни инструментов для изготовления скрипок. Зато сами скрипки и картины закрывали почти все стены этой гостиной.
«Живут же люди! — Володя стал обходить комнату, пытаясь отыскать скрипку Орланди. — Это сколько же денег нужно было вложить в эти инструменты?!»
Дважды ему казалось, что он видит скрипку Орланди, но это были другие инструменты. Но вот его взгляд уперся в коричневую деку скрипки, и в изящных изгибах корпуса Володя тотчас узнал работу синьора Орланди. Он собрался было снять её со стены и уже протянул руку, но тут же отдернул её — в прихожей резко прозвенел звонок.
«Милиция! — испугался Володя, только сейчас понявший, что если стражи порядка застанут его здесь без Мазая и его товарищей, то доказать свою непричастность к преступлению будет невозможно. — Не открывать? Уйти на крышу?»
Нет, путь к отступлению был отрезан — веревка валялась в комнате, на крыше её давно отвязали. И Володя пошел открывать. Чуть было не забыл отключить сигнализацию, хотя это уже не имело значения. Повозился с запорами. Дверь отворилась.
— Ты чего, блин, так долго? — зашипел на него Мазай, вваливаясь с дружками в квартиру.
— Скрипку искал, — оправдывался Володя. — Там их вон сколько!
— Да! — обалдело воскликнул Мазай, войдя в гостиную. — Прямо скрипичный магазин. И какого хрена он держит их? Взял бы да и замок где-нибудь в Ницце купил. Ладно, где та скрипка, Вова? Нам только она нужна — лимон баксов, я слышал, стоит.
— Давай ещё пяток скрипочек с собой заберем, — сказал Чирик, ходивший вдоль стены. — Уж всяко чего-нибудь на них поимеем.
— Лады, возьмем, — кивнул Мазай. — Вова, не тяни кота, берем скрипки и мотаем. Где тот инструмент?
Володя лихорадочно размышлял. Во-первых, нужно было потянуть время милиция должна была вот-вот прибыть. Во-вторых, в его голове, как удар гонга, призывающий к какому-то смертельному бою, гремела мысль: «Сейчас синьор Орланди покажет нам, ради чего он так старался!»
— Похоже, вот эта скрипка, — сказал неуверенно Володя, показывая на инструмент итальянца. — А может, та… — И его рука указала на другую скрипку.
— А поточнее? — прорычал Мазай, теряя терпение.
— Точнее скажу, когда сыграю на обеих скрипках хотя бы пару тактов.
— Ты что, псих? Здесь не концертный зал и не музыкальная школа, дружок, — сказал Мазай.
— Но ведь это быстро. Просто я знаю, как должна звучать нужная вам скрипка. Я же на ней играл в музее.
— Ништяк, валяй, играй, только побыстрее. Нам валить отсюда надо! согласился широколицый, а Володя сказал:
— Одну минуточку, только руки в ванной вымою. Старинные инструменты только чистыми руками брать надо. Грязи их дерево боится.
— Ну, блин! — удивился Мазай. — Я таких чистоплюев ещё не видел!
А Володя уже бежал к ванной. Там он, открыв водопроводный кран, схватил кусок мыла и быстро-быстро отломил вначале один, а потом второй кусочек. Размочив в воде, для чего потребовалось несколько секунд, вдавил оба кусочка мыла в уши, ещё хлопнул в ладоши, чтобы убедиться, стал ли он похожим на Одиссея, собравшегося послушать сирен, и побежал в гостиную. И вот скрипка уже была в его руках. Смычок Володя тоже снял со стены. Он держал в руках скрипку со смычком второй раз в жизни. Наверное, никто до него прежде не прикасался к ней с такой ужасной целью, но милиция запаздывала, и иначе Володя поступить не мог.
Он стал рубить смычком по струнам, стремясь лишь к тому, чтобы звуки, извлекаемые им, были как можно более громкими. Он слышал их сквозь мыло в ушах, как комариный писк, не громче. Володя поглядывал на Мазая, на его подельников. Он видел, как дурацкая, широкая, как блин, рожа Мазая расплылась в дурацкой улыбке. Мазай что-то говорил, шевеля толстыми губами, но потом Володя увидел, что его брови насупились, рот открылся в зевке, кривом и долгом, глаза стали шире, расширились и его зрачки, и глаза из серых, водянистых стали черными, как переспевшая вишня. Мазай протянул было к Володе руку, желая, видно, остановить игру, но закачался, схватился за голову, присел на корточки и стал раскачиваться в этой позе, как безумный, как наркоман или очень пьяный человек. Если бы Володя взглянул сейчас на его товарищей, то увидел бы, что и они в совершенно дурацких позах сидят на ковре, опустив на грудь отяжелевшие головы. Потом один из них повалился на бок, увлекая за собой безвольное тело друга.
Боясь, что может просто-напросто убить этих троих звуком скрипки, Володя кончил играть и, страшно взволнованный, повесил скрипку на стену, на прежнее место.
«Уйти отсюда? — мелькнула мысль. — Нет, они, очнувшись, снова придут ко мне. Унести скрипку? Нельзя, поздно! Милиция встретит меня и примет за грабителя!»
И тут до сознания Володи долетел слабый звук звонка — звонили в прихожей. Это был милицейский наряд, и теперь требовалось лишь открыть дверь и сдать воров.
— К стене! Руки за голову!! Блин!!! Мочить будем!!! — ураганом влетела в прихожую группа захвата, все с автоматами наперевес и в бронежилетах, едва только он открыл дверь.
Задетый чьим-то мощным плечом, Володя юзом пошел в угол и рухнул там на пол, получив тяжелым ботинком по ногам, которые велено было расставить как можно шире, что он и поспешил сделать, не забыв лежа закинуть руки за голову.
Нет, Володя не обижался. Он чувствовал себя героем. Если бы не он, банда Мазая уже катила бы на своей «Ниве» с драгоценной скрипкой где-нибудь по набережной Обводного канала в районе Лиговки. Ему было приятно слышать, как скрежетали и щелкали наручники в гостиной. Но он удивился, когда кто-то оторвал от затылка его собственные руки, завел их за спину и защелкнул на запястьях холодные и жесткие наручники. И все же было так приятно вспоминать свою игру на скрипке. Володя сам себе в тот момент казался Нильсом Хольгерсоном, играющим на волшебной дудке полчищу зловредных крыс.