Леньку не нужно было уговаривать. Отдав зачем-то по-армейски честь, что получилось у него по-клоунски, Ленька сиганул в воду, не забыв крикнуть «Мама!». Скоро протянутая Володина рука помогла Кошмарику взлезть на гладкую спину «Стального кита», а когда он наполовину опустился в трюм подводной лодки, то не смог удержаться и крикнул на прощание тем, кто остался на платформе и глядел на него с ненавистью (это были «трезубцы») и с завистью (живодеры):

– Да чтоб вам перегрызть друг другу глотки, дерьмоеды!

– Ладно, вниз спускайся! – сдернул его за ногу Володя и тут же завинтил крышку люка.

Только после этого приятели горячо обнялись, причем сделали они это впервые от души, но тут же застеснялись своего доброго порыва и, смущенные, отстранились друг от друга.

– Так! Хватит сантиментов! – резко сказал Володя. – Сейчас я уведу «Стального кита» под воду, и мы уйдем подальше от этого гиблого места. Эх и натворил же мой дедуля бед! Внуку расхлебывать пришлось!

– О чем это ты? – тихо спросила Иринка, потрясенная всем, что случилось за последний час. – Ведь твой дед – герой.

– Герой-то герой, – сказал Володя, дергая рычаги, – да только видишь сколько мух на этот мед налетело? Все сейчас рвут друг у друга, даже под водой покою не дают. Эх, не думал я, что и здесь, в заливе, я от людей не укроюсь… от плохих людей…

Зато Кошмарику не нравилось настроение Володи. Он ликовал по поводу своего избавления, и не только в сердце, а показывая свою радость всем естеством: напевал какой-то веселый мотив, приплясывал даже, на ходу приобнял Иринку, ведь ему, герою, было так приятно смотреть на нее. В этой девочке Ленька видел свое отражение – Кошмарик знал, что Иринка довольна им. Поплясав и попев, Ленька стал стягивать с себя скрипучий гидрокостюм, и Иринка поспешила отвернуться.

– Эх, намучился я в этом скафандре! – говорил Кошмарик. – Прямо к коже прилип! Противный, как пиявка!

А «Стальной кит» между тем, послушный манипуляциям Володи, погружался в глубину. Скоро в иллюминаторе мелькнула черная махина утонувшего транспорта, и только тут Кошмарик вспомнил:

– Володька! А ящик-то куда пропал?! А акваланг?!

Володя, вцепившись в штурвал, не отводя глаз от водной бездны, раскинувшейся за стеклом иллюминатора, сказал:

– Успокойся, забрал я и ящик, и акваланг. Когда вас к кубрику поволокли – я ведь все видел через перископ, – я поднял субмарину на поверхность и в полминуты снял с платформы и ящик, и акваланг. Даже ласты с маской не забыл.

– Ну ты молодчина! Шустрый! – восхитился Ленька. – А медальон-то где? Тоже у тебя?

– Не волнуйся, все у меня, – спокойно отвечал Володя. – Жаль, правда, что мы не сможем больше никогда попасть на транспорт – сам видишь, как здесь люди разбогатеть хотят. Даже краны плавучие подгоняют, водолазов в тяжелом снаряжении под воду опускают. А мы-то что? Так, баловство…

Кошмарик был немного обижен:

– Ну почему же баловство? Я же неплохо сплавал на транспорт. Давай дождемся, покуда эти с платформы уберутся, тогда еще нырнем.

В разговор вмешалась Иринка, чей подавленный вид откровенно свидетельствовал о ее скверном настроении, да и вообще о том, что ей надоели морские приключения:

– Нет уж, хватит! Я не хочу искать сокровища! Мне не нужно денег! Я хочу покоя!

– Вот дурилка! – загоготал Кошмарик. – А мы что же, не покоя ищем, что ли? Вот найдем сокровища, так и будет у нас полный покой. С деньгами-то каждый свободным да успокоенным станет! Куда хочу – поеду, что захочу куплю. Ты-то, конечно, замуж выйдешь за какого-нибудь мэна богатого, вот и будет тебе на всю жизнь покой. А мы, мужики, добывать себе покой должны, руками своими добывать! – И вдруг Кошмарик словно очнулся – ударил себя по лбу ладонью, скорчил досадливую гримасу: – Володька, а чего ж мы не посмотрим на то, что в ящике лежит?! Может, там брильянты с изумрудами, так мы с тобой сразу миллиардерами станем, а?!

Володе, который гнал «Стального кита» подальше от опасного соседства с бандитами, давно уже хотелось заглянуть в железный ящик. Ведь целью его экспедиции, как-никак, был поиск сокровищ, а в поднятом с погибшего транспорта ящике на самом деле могло быть что-то ценное.

– Хорошо, – не отрываясь от иллюминатора, сказал Володя, – возьми вначале в ящике зубило и молоток, а я подлодке всплыть дам. Я тех, что на платформе, запутал уже – не найдут нас.

Кошмарик с нескрываемой радостью бросился разыскивать инструменты, а Володя направил «Стального кита» к поверхности залива, но прежде, чем субмарина всплыла, он осмотрел горизонт при помощи перископа и сказал:

– Полный порядок! От плавучего крана мы отъехали довольно далеко, и теперь нас не заметят. А впрочем, нужно было утопить катер и этих, что в красных майках. Пусть бы поплясали на платформе с живодерами – компания подходящая!

– Ну так что, вскрывать ящик? – не терпелось Кошмарику.

– Давай начинай! – согласился Володя.

– А вдруг там мина?! – прикрыла рот рукой Иринка, глаза которой наполнились неподдельным страхом.

– Да какая там мина! – потряс Кошмарик ящик, и в нем загромыхало что-то мелкой дробью, будто в ящике лежали болты и гвозди или металлические пуговицы. – Там драгоценности, чует мое сердце! – разлакомился Кошмарик.

Володя, подойдя к Леньке, решил-таки проявить осторожность и сказал Кошмарику:

– Вполне может быть, что драгоценности, но ты, однако, не стучи по ящику очень уж сильно…

Кошмарик, бормоча себе под нос: «Боитесь! Всего боитесь!» – стал намечать острием зубила место на ящике, чтобы нанести первый удар молотком. Вот и ударил – и тут же стало ясно, что железо уже настолько проржавело, несмотря на оцинкованную поверхность, что зубило вошло в крышку как в масло. И вот Кошмарик, отбросив молоток в сторону, стал ковырять ящик острием зубила, будто открывал консервную банку: рж-рж-рж. Через пару минут крышка была наполовину отсечена, и можно было, отогнув ее, просунуть в ящик руку. Нетерпеливый Кошмарик так и сделал. Послышался треск бумаги, и Ленька выбросил из ящика клок промасленного пергамента, запустил руку поглубже, рисуя на своем лице выражение крайней озабоченности и предвкушения чего-то острого, ранее не испытанного. Послышался лязг, и вот уже показалась кисть руки Леньки. Он разжал ее – и все обомлели, даже Иринка, не сумевшая пересилить любопытства. На ладони Кошмарика лежало несколько крестов странной формы. Лапки этих крестов были широкими, и чем дальше от центра, тем становились все шире. В середине крест как бы имел внутренний черный крест, обрамленный по краям серебристым кантом. На одной стороне креста виднелась черная цифра «1813», а на другой стороне – «1939» и свастика. К одной лапке креста крепилась небольшая дужка с продетым через нее кольцом.

– Эге! Да это же Железный крест, фашистская награда! – азартно воскликнул Кошмарик. – Вещь стоящая, на рынке хорошо отойдет!

– А что же еще лежит в этом ящике? – была огорчена Иринка.

Девочка невольно была заинтригована, ведь в ней тоже жила хоть и маленькая, но все же любопытная женщина.

– Сейчас поглядим! – запустил Кошмарик руку подальше и снова выудил из глубин ящика целую пригоршню крестов. – Во черт, опять эти бирюльки!

Теперь он не стал шарить в ящике рукой, а просто вытряхнул из него все содержимое – ничего, кроме крестов, в жестянке не оказалось. Володя, насупившись, смотрел на кучу крестов, рассыпанных у него под ногами, и молчал. Его сердце представляло собой механический органчик, выводивший уныло и тоскливо мелодию, похожую на похоронный марш Шопена. То, за чем он рвался на «Стальном ките», осталось или на дне залива, в трюме транспорта, или вообще существовало лишь в воображении его отца или в его собственном воображении.

– Ну что, съели?! – с ядовитым ехидством спросила Иринка, видевшая, как были ошеломлены друзья, несмотря на заверения Кошмарика, что эти «стоящие вещи хорошо отойдут».

– Что «съели»? – не понял поначалу Володя.

– Как что? Брильянты и изумруды! Смотрите, как их здесь много! Так и переливаются! Долго я так не смеялась!

Володя рассердился. Ему был неприятен тон Иринки, ведь он свидетельствовал о том, что девочка совершенно не желает признавать в нем победителя: вот, собрался на дно морское, а выудил оттуда консервную банку с какими-то побрякушками! Да, Володя на самом деле ехал в Лужскую губу совсем не за фашистскими наградами.

– Да чего ты понимаешь, гайка с дыркой! – тявкнул на подружку Володя. – Это же ценнейшая вещь, музейная! А здесь крестов не меньше полтораста штук, и получается, что мы выручим за них кучу денег. Кошмарик, ты специалист, скажи, почем этот товар загнать можно?

Ленька и без того стоял и прикидывал, почем можно толкнуть «товар». Когда-то он раскапывал финские доты на Карельском перешейке, и цена наградных значков, предметов амуниции, наград и прочей военной мишуры ему была знакома. Ленька потеребил себя за нос и важно сказал:

– Значит, так, если оптом сдавать, то долларов за семь каждый крест в Питере уйдет, а если по одному крестику – то баксов по двенадцать…

Иринка застонала, будто у нее болели зубы:

– Ой, барышники, мелкие торговцы! Знала бы я, в какую компанию попала, никогда с вами не встретилась бы! Купчишки поганые!

И Володя и Ленька сделали вид, что не расслышали восклицания Иринки, хотя оба мальчишеских сердца сжались до размеров теннисных мячиков.

– Но есть одна обалденная идея! – поднял Кошмарик вверх палец с длинным грязным ногтем.

– Какая же? – спросил Володя.

Кошмарик, казалось, медлил. Он на самом деле не мог простить себе, что вместо настоящих драгоценностей достал из транспорта какие-то кресты, и теперь ему нужно было срочно реабилитировать себя в глазах Володьки (а особенно Иринки) какой-нибудь неожиданной, оригинальной идеей. Пусть бы эта идея была шальная, дурацкая даже, но следовало теперь же отвлечь внимание девочки от примитивной рыночной сделки, к которой близилась экспедиция, начатая так романтично.

– У тебя в «Стальном ките» горючего много осталось? – спросил Кошмарик, очень крепко потирая затылок и изображая на лице усиленную умственную активность.

– Ну немало, – ответил Володя, не понимавший пока, куда клонит приятель. – Ты ведь с яхты еще солярки принес, да и аккумуляторы заряжены, плюс к тому – ножной ход действует.

– Во! Классно! – Кошмарик выкинул вперед поднятый вверх большой палец руки. – Ножной ход нам особенно пригодится!

– Да зачем, зачем? – стал нервничать Володя, не понимая намерений Кошмарика, но Ленька снова лишь ограничился вопросом, причем его рожица стала еще более загадочной и в то же время еще более глуповатой:

– Ты за границей когда-нибудь был?!

– Нет, не был! – твердо ответил Володя, начиная понимать замысел Кошмарика. – И не хочу там быть! Мне и в России интересно!

В ответ на это твердое заявление Ленька лишь растянул свой широкий рот от уха до уха и, стукнув себя пальцем по виску, сказал:

– Бам! Бам! Ну и шиз ты, Вовчик! А еще интеллигентом себя считаешь! Книги читаешь умные, а за границей побывать не хочешь! Ну, я с тебя торчу! Да ведь всякий мало-мальски развитый мужик хоть раз за рубежом побывать должен, для умственного развития так сказать! Батя твой и мамка, я знаю, люди небогатые, тебя не повезут никуда, а сам ты, интеллигентик, всю жизнь с хлеба на воду перебиваться будешь – никогда бабок не соберешь. Вот я тебе и предлагаю: давай смотаем за границу, коль она рядом…

– Куда-куда?! – плаксиво спросила Иринка, будто ей предлагали смотать по крайней мере на Луну. – Ты что, Леня, переохладился в воде, да?!

– Ничего я не переохладился! – совсем незло парировал Ленька Ирочкин укор. – Ну сами подумайте, мы под водой где хотим, там и пройдем, никакой для нас границы не существует! Так почему же такой возможностью не воспользоваться? Редчайший случай!

Володя насупленно молчал. В Лужской губе больше нечего было делать, а домой возвращаться не хотелось. Он знал, что теперь родители не подпустят его к «Стальному киту» и на пушечный выстрел, запрут в квартире, а поэтому – прощай свобода! А ведь свободу мальчик любил, наверное, больше всего на свете. Здесь, на субмарине, он ощущал себя не просто человеком, крутящим штурвал подводного судна. Нет, он был еще и повелителем этого залива, командиром Кошмарика и Иринки, он казался сам себе властелином мира, а дома он стал бы пусть не рабом, но уж во всяком случае подданным, жалким и боязливым, способным быть уязвленным взрослыми, их глупыми приставаниями и придирками.

– А куда ты хочешь за границу? – едва переведя от волнения дух, спросил Володя немного дрожащим голосом. – В Эстонию?

Кошмарик презрительно улыбнулся:

– Чего не видел я в твоей Эстонии? Возили нас туда, когда я еще в школе учился, на экскурсию. Я к финикам хочу поплыть!

– К каким финикам? – охнула Иринка, внимательно прислушивавшаяся к разговору парней. – К тем, что на пальмах?

Кошмарик просто задохнулся от смеха, хоть и дурашливого, наигранного:

– Ой, давно я так не смеялся! Ну с тобой умора! Живот от смеха лопнет! Финики – это же финны, глупышка! В Финляндию я хочу смотать!

Володя усмехнулся:

– А может, сразу в Америку? Нам бы только до Атлантики дотянуть, а там и рукой подать!

Иринка внезапно рассмеялась, оценив шутку Володи, зато Кошмарик, услышав этот смех, неожиданно оскорбился, да так горячо, будто его унизили в самых лучших чувствах:

– А чё, чё издеваетесь?! – Даже сжал он свои кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Я чё, глупость какую сморозил? Да? Почему ж не сплавать, если до Финляндии рукой подать! Границу под водой проплывем, подрулим к Хельсинки, оттянемся там как следует денек-другой и назад вернемся! Зато хороший навар сделать сможем на крестах! Медальон тоже скинем, так ведь у нас еще больше восьми сотен баксов имеется! Мы на них товару купим у фиников по дешевке, а здесь скинем, вот и наварим с каждого доллара два, а то и три! Мозгой шуровать надо!

Иринка хотела было, по своему обыкновению, прочитать ребятам мораль о том, что спекуляция – дело неблагородное, но ей вдруг представилась Финляндия, с соснами и скалами, с молчаливым, но приветливым народом, с уютными кафе на улочках Хельсинки, о котором она, признаться, давно мечтала. Девочке, конечно, было страшновато – как же станут они проплывать под водой государственную границу, но события последних двух дней подсказывали ей, что с этими мальчишками можно плыть куда угодно. И она лишь сказала:

– А как же наши родители?

И в этих словах Володя прочел решимость девочки плыть в Финляндию, и он хотел было успокоить Иринку, но за это дело взялся Кошмарик, сказавший:

– А мы из Хельсинки всем позвоним! Вот уж удивятся!

Володя дотянулся до полки, на которой лежали у него карты, быстро развернул одну из них, потом схватил линейку и соединил предполагаемое место их нахождения с кружочком, обозначенным словом «Хельсинки».

– Так, – волнуясь, заговорил он, – отсюда до столицы фиников, как ты выражаешься, грубо говоря, двести километров. Сейчас, – взглянул он на часы, – девятнадцать сорок. Если мы пойдем со средней скоростью пятнадцать километров в час, то затратим на движение чуть больше тринадцати часов. Выходит, в Хельсинки мы окажемся в девять утра назавтра или в десятом часу. Как раз откроются кафе, и мы сможем позавтракать сосисками и горячей яичницей!

– А я хочу пирожных со взбитыми сливками и сыр! – была в восторге Иринка, и мальчики поняли, что давно не видели их соратницу по плаванию в таком настроении.

– Будут тебе пирожные и сыр! – согласился Володя.

– И какао с чаем! – подхватил Кошмарик, такой же возбужденный, как и Иринка, а Володя, напротив, казался нахмуренным и сердитым. Понятно – ведь от его мастерства зависело благополучие плавания под водой, да еще ночью, да еще за границу!

– Это хорошо, хорошо, что мы ночью поплывем! – говорил он как бы сам с собой. – Пограничники, я думаю, вряд ли нас засекут, потому что границу переплывать мы будем на ножном ходу, на педалях то есть, значит, никакой эхолот или гидроакустик нас не засечет. Иринка! – властно проговорил он. Давай-ка приготовь нам ужин! Разыщи все, что осталось, да прибавь пару банок тушенки – в том вот ящике лежит. Нужно хорошенько подкрепиться перед тем, как взять курс. – И снова углубился в изучение карты, потом подошел к гирокомпасу, посмотрел, как он действует, опять взял в руки карту и линейку.

– Ну что, капитан, промашки никакой не будет? – спросил Кошмарик, предложивший плыть к финикам, но теперь уже сомневающийся в успехе экспедиции. – Какой-нибудь «морской охотник» пограничников нас минами подводными не закидает? А то – прощай, моя дорогая мама и Россия!

– Я же сказал: границу перейдем тихо, безо всякого шума! – не отрывая глаз от карты, произнес Володя. – Ты что, сдрейфил уже?

Но Кошмарик, который на самом деле немного мандражировал, не мог, конечно, признаться в своих опасениях перед Иринкой, хлопотавшей неподалеку над приготовлением ужина. Да и осуждение Володи страшило его не меньше. Поэтому он лишь проговорил:

– Да какой там мандраж! Просто осторожными быть нужно, а то у нас хоть и демократия завелась, а все равно военные ведь не пожалеют – отправят на дно морское, не разобравшись, в чем дело. А идея сама хорошая! Когда бы ты еще в Финляндию попал? Я, например, там, может быть, и останусь навсегда. Зачем мне твоя Россия? Жить нужно там, где лучше и удобней, где кормят лучше, где к тебе отношение более вежливое, где мажоров всяких нет и живодеры по заливу на яхтах не разъезжают, только и мечтая, как бы у тебя печенку или селезенку выковырять.

– Ты что, Россию не любишь? – повернулась к Кошмарику Иринка, держа в одной руке нож, а в другой – колбасу. Выглядела она сердитой, и Кошмарику даже показалось, что она кинется на него с ножом или по крайней мере швырнет в него колбасой.

– А за что ее любить-то? – проворчал Кошмарик. – За то, что у нас здесь все наперекосяк, не как у людей нормальных? Затеяли дурни перестройку делать, так до того наперестраивали, что треск повсюду пошел! Изгадили только все, напакостили, людей нищими сделали, кругом развели преступность, промышленность разрушили, зато уж президентом обзавелись, как у них, да в газетах разрешили печатать, кому что угодно! Дурной же у нас народ! Не хочу с ними жить!

Иринка на самом деле была близка к тому, чтобы швырнуть в Кошмарика колбасой или чем-нибудь потяжелее. Обозлился и Володя:

– Кого это ты дураками здесь называешь, а? Может быть, отца моего, который своими руками эту субмарину построил? Да такой лодки никогда и ни у кого в мире не было! А мать моя, археолог, она что, тоже дура?! Да я и сам-то не дурак, приятель, и Иринка тоже не дура, хоть и в Бога верит! Так что, если разобраться, не такие уж мы и дураки! Может, ты сам себя… не слишком умным считаешь, тогда прости, спорить не буду, но других в дурни записывать не надо!

Кошмарик не ожидал, что ему возразят так решительно. Действительно, настоящих дураков он в жизни видел мало, но тогда почему же в жизни, окружавшей его, было так много глупости, несуразности, все вокруг него словно само собой разрушалось, расклеивалось, приходило в негодность.

– Ну, – смущенно сказал Ленька, – может быть, мы в отдельности и очень умные, а вместе, как народ, дураки. Вот что я хотел сказать!

Но Володя, внимательно рассматривавший карту, только махнул рукой чушь, дескать, несешь, – а Иринка, снова принявшаяся готовить ужин, холодно заметила:

– Нет, есть и отдельные личности с одной извилиной в мозгу!

Кошмарик, понявший, что девочка намекала на него, хотел было не на шутку обидеться, но вовремя передумал, потому что сам понимал – разговор он затеял пустой и никого он убедить не сможет. «Вот приплывем в Финляндию, подумал он вместо того, чтобы спорить, – и сделаю я от своих друзей-товарищей ноги. Доберусь до какой-нибудь фермы и предложу себя в качестве работника. А что? По-финиковски я маленько спикаю, чай, не зря я тормалайские басы на шоссе стопорил . Работы грязной я не боюсь, не то что эти мажоры городские. Меня даже в свинарник поставь дерьмо поросячье убирать – не страшно, лишь бы марки платили. Уж лучше я в цивилизованной Финляндии на фермера батрачить буду, чем в своей полумафиозной России на какую-нибудь сволочь ишачить. Лет пять поработаю, накоплю на тачку японскую, на квартиру и на собственное дело, тогда и вернуться можно будет. Открою где-нибудь на Лиговке или Владимирке свое бистро, а эти патриоты пусть ко мне заходят, интеллигентики эти…»

И Кошмарик еще долго бы мечтал в том же духе, но Иринка, уже совсем приветливо, пригласила мальчиков к столу.

– Ну, ужин у нас классный! – радостно потирая руки, присаживался Ленька на койку, чтобы закусить перед дальней и опасной дорогой. – Но завтрак будет еще шикарней!

– Погоди, дай границу переплыть, не каркай! – цыкнул на Кошмарика Володя. – Сейчас пошамаем, и ты со мною на сиденье рулевого сядешь. Покажу тебе, как лодку по курсу вести. Вначале я, а после – ты, посменно поведем, а то мне всю ночь не выдержать. Два часа я, а два – ты.

Поели быстро, и Володя зачем-то решил оглядеться, высунув голову из люка, будто именно таким способом и можно было лишь узнать, куда им плыть. Но Володя смотрел «на волю» совсем не поэтому и не потому, что боялся преследования обладателей маек с трезубцами и живодеров. Совершенно безотчетно, точно последний раз в жизни, захотелось взглянуть на родной берег. Нет, если бы у Володи спросили, патриот ли он, мальчик вряд ли бы ответил на этот вопрос решительным «да». Но теперь, когда они решили отправиться за границу, что-то вдруг защемило у него в сердце, захотелось бросить взгляд на землю, где остались его мать и отец, где он провел счастливое детство и где сейчас было неуютно, недружно, неспокойно, где жили совсем не богатые, а может быть, даже бедные люди.

«А что, возьму да и останусь в Финляндии! – вдруг подумал про себя Володя. – Попрошу убежища по политическим соображениям. Буду мыть машины, закончу школу, поступлю в университет – в Упсале или в Хельсинки, все равно, человеком буду…»

И тут же решительное «Нет!» вылезло из тайников сознания и укололо Володю. Он еще раз посмотрел на узкую полоску берега с уже зажженными огоньками в далеких, чужих домах, взглянул на жемчужно-карамельное закатное небо, вздохнул и захлопнул над собой крышку люка, а потом надежно завинтил ее, словно спасая себя этой тяжелой крышкой от нежданно явившихся мыслей.