Оказалось, что можно было привыкнуть довольно скоро и к мокрой одежде, прилипшей к телу, и к удивленно-насмешливым взглядам прохожих. Ребята их просто не замечали, шлепая по асфальту босиком, и Володя, по-доброму откликаясь на острые шутки Кошмарика, решившего подтрунивавшего над комичным видом всей компании, продолжал-таки думать про себя о свободе, о том, что это за штука такая, какой может быть свобода и как ею пользоваться, чтобы не столкнуться в жизни с еще большей несвободой.

«Ну вот сейчас мы идем и плюем на людей, которые смеются над нами. Это что же, свобода? Может, мы научились быть свободными за пять дней плавания? Да нет же, свобода не должна быть такой откровенно наглой, причиняющей другим людям неудобство, ведь кто-нибудь может вызвать наряд милиции, и мы за то, что шагаем в таком виде, мигом в какой-нибудь каталажке окажемся. А Флажолет со Смыком свободными были? Да, такими крутыми, просто купающимися в волнах свободы. А что теперь с ними стало? Купаются в не слишком чистой невской воде, лишившись всех своих наркотиков, “Стального кита”. Совсем пропащие они люди, и все потому, что захотели свободы просто до озверения напиться».

Так, балагуря и размышляя о том о сем, незаметно добрели до двора, в котором стояли два дома – Володин и тот, где жила Ирина.

– Ну, пойдешь ко мне обедать? – запросто, точно всего два часа покинул свою квартиру, предложил Ирочке Володя, но она лишь отрицательно мотнула головой:

– Ну куда же я такая? Постой, хоть пойду переоденусь, да и с папой встретиться нужно. Как он там?

Володя только кивнул, и они с Кошмариком вошли в темный, прохладный подъезд. И по мере того, как Володя, уже не реагируя на фразы Кошмарика, стал подниматься вверх по лестнице, сильное чувство, чувство сосущей тоски ело его душу: «А вдруг приду и узнаю, что мама в больнице, что у нее случился инфаркт от сильного переживания за мою судьбу. Как же я попытался стать свободным, а самых близких, самых дорогих мне людей обрек на пытку? Получается, что я сам себя и наказал, а наказанный разве может быть свободным?»

Позвонил коротко и робко, хотя в кармане мокрых брюк лежали ключи. Время было такое, что родители вполне бы могли находиться дома, но к дверям никто не подходил, и тогда Володя, у которого будто где-то в самой середине его сердца пронзительно, резко прозвонил колокольчик, стал нажимать на кнопку звонка раз за разом, пока дверь не распахнулась и знакомое, только сильно изменившееся лицо матери не замаячило перед его каким-то отуманенным взором белой гипсовой маской.

– Ну, здравствуй, вот мы и приплыли. Ты не очень волновалась?

Но вместо ответа горячая и жесткая мамина пощечина обожгла Володино лицо резкой, но такой искупительной болью. Мама ударила Володю еще и еще, а он мотал из стороны в сторону головой, которая спустя несколько секунд уже была прижата к теплой маминой груди, и частые капли маминых слез стали падать на шею Володи.

А когда через час Володя и Кошмарик, переодетые в сухое, подтрунивая друг над другом, уже готовились сесть за стол, пришла Ирина, и платье, купленное ей Флэгом, шикарное и страшно дорогое, заменяли белая скромненькая кофточка и брюки.

– Ира, Ирочка! – бросилась к ней Виктория Сергеевна. – Ну, если эти двое – отпетые, безжалостные наглецы, так почему же ты не настояла на том, чтобы эта дурацкая лодка немедленно была повернута к берегу? Они что же, руки тебе связали? Угрожали?

– Да что вы, – смущенно улыбалась Ирина, – просто они сказали, что записка вам все разъяснит и волноваться никто не будет. А впрочем, впрочем, мне на самом деле стыдно…

– Ну а где же теперь ваш «Стальной кит»? – поторопился задать вопрос папа, но Виктория Сергеевна его тут же оборвала:

– Да уж замолчи-ка лучше! О «Ките» своем он беспокоится больше, чем о сыне. Да если бы ты не построил эту дрянь, я бы не пережила всего ужаса, который меня так внезапно настиг! Ведь вас искали на милицейских катерах, пограничники искали, и я уже думала, что это – конец. Взгляни, оболтус, сколько седых волос ты прибавил мне своей милой поездкой!

– Прости, – потупил глаза Володя, но тут же они загорелись каким-то сумасшедшим огоньком: – А потому-то нас и не нашли, что папа отличную вещь сработал. Ведь мы под водой до самой Финляндии дошли, правда, недавно на Неве «Кит» затонул…

– Какие-нибудь неполадки? – деловито спросил отец.

– Нет, я решил потопить твою подводную лодку, а то многим она покою не давала – слишком большую свободу сулила, а на самом деле все как раз наоборот. Но ты не огорчайся – испытания она прошла блестяще. Когда-нибудь я расскажу тебе о нашем плавании, папа, и ты представишь себя на моем месте.

– Ясно, – как-то очень неопределенно ответил отец, и Володя видел, что ничего про свободу и несвободу он так и не понял.

«Да и откуда ему понять? – вздохнул про себя Володя. – Вот если бы он плавал…»

Посидели за столом еще два часа, и только один Кошмарик был не в духе. Все время теребил пальцами бахрому скатерти, отвечал невпопад, позевывал, вздыхал. Потом, после чая, неожиданно поднялся, неуклюже поблагодарил за угощение, пошел в прихожую, где сказал Володе, вышедшему к нему и не понимающему причину неожиданного ухода друга:

– Знаешь, я сейчас домой поеду, к мамке своей и бате. Посидел здесь у вас, и вспомнился дом. Наверное, это очень здорово так вот чай с родителями пить. Это, знаешь, почище прогулок по заливу, хотя и плаванье наше клевым вышло. У фиников побывал… Одежду твою я тебе потом завезу.

– Иринку позвать… чтобы простился? – отводя в сторону глаза, спросил Володя.

– Не-а, не надо, не зови. Будет притворяться, рожи корчить, будто ей приятно очень. Все, ухожу.

И Кошмарик, крепко пожав Володе руку, шагнул за порог квартиры, где остались его друг и девочка, которую он успел полюбить.