Кошмарик был вознесен на платформу со скоростью стремящегося к небу шарика, надутого водородом. Вот он уже сидел, а на железное покрытие платформы ручьями стекала с Леньки вода. Акваланг, мгновенно ставший пудовым по весу, тянул Кошмарика назад, хотелось просто лечь на спину и не думать ни о чем – лежать себе и смотреть на небо, по которому неслось стадо легких облаков.

– А где же Вольдемар? – задал глупый вопрос Кошмарик, стаскивая с головы маску и обтирая ладонью лицо.

Ответ последовал не сразу. Тот, кто вытащил Леньку, вместо ответа просто пожал плечами и будто хмыкнул под нос – не у того, дескать, спрашиваешь. Кошмарик снизу вверх смотрел на плечистого, невысокого человека в спортивной куртке, стоявшего над ним засунув руки в карманы и словно перекатывая в них что-то или поигрывая чем-то.

– Откуда же я знаю, где твой Вольдемар? – наконец ответила «куртка», снова пожав плечами. – Мы приехали сюда, смотрим, никого нет, только веревка к стойке борта привязана. Гляжу, что дергается эта веревка. Ну взял я ее в руки, стал тянуть и вытащил наверх ящик. Вот он…

Мужчина махнул рукой в сторону, и Кошмарик, повернув голову, на самом деле увидел метрах в пяти от себя железный ящик, обвязанный веревкой.

«Ага, – подумал Ленька, – значит, он еще в ящике не шуровал…»

– Значит, – продолжал спрашивать чуть-чуть пришедший в себя Кошмарик, – вы случайно сюда заехали?

Но тут коренастый незнакомец как-то странно повел плечами, и лукавая полуулыбка скользнула по его бульдожьей физиономии.

– Да как тебе сказать, – ответил он, присаживаясь на корточки рядом с сидящим на платформе Кошмариком и устремляя прямо в его глаза свой сверлящий взгляд. – Думаю, что не совсем и случайно. Ищем мы тут людишек кой-каких…

И проницательный взгляд этого человека, и странная его речь смутили Кошмарика. Он к тому же был уверен, что еще совсем недавно слышал этот хрипловатый голос, звучавший, правда, угрожающе, зло. «Да где же Володька?! – резануло сознание Кошмарика. – Где субмарина? Что случилось с ним и с Ириной?»

– Каких-таких вы людишек ищете? – еле шевеля губами, спросил Ленька. Вы что, не один здесь, на кране?

– Нет, не один, – так же тихо сказал коренастый. – Мои ребята на катере – вон там пришвартован. А ищем мы здесь очень интересных людишек. И ты знаешь, я ведь правильно выразился – именно людишек, потому что их и людьми-то назвать еще нельзя.

– Почему же нельзя?

– Потому, – усмехнулся незнакомец, – что они еще в сопливом, несолидном возрасте находятся да и ведут себя несолидно как-то…

– Как это «несолидно»? – спросил, краснея, Кошмарик.

Мужчина, продолжая сидеть на корточках, все так же пристально глядя в глаза Леньке, заговорил:

– Да ты сам пойми – преглупо себя ведут, а потому и несолидно! Ну как ты расценишь такие их поступки: влезают, во-первых, в чужую разборку, уводят яхту солидных людей, а потом ее поджигают! А яхта такая знаешь сколько на сегодняшний день стоит?

– Сколько же? – как ни в чем не бывало спросил Кошмарик, хотя сидящий перед ним мужчина уже ясно высказался о том, кто он такой.

– Ну, тысяч полтораста баксов стоит… – прикинул незнакомец. – И вот гляди дальше, – продолжал он. – Сожгли они, значит, нашу яхту со всем товаром, а потом поплыли себе…

– А на чем плыли-то? – брякнул Кошмарик.

– Да ты слушай, слушай, – нахмурил брови коренастый. – Вы поплыли, он так и сказал – «вы», – по заливу, вдруг видите, идет паром. Забрались на него и навели там такого шороху, что от вас не знали, как отделаться! Торпедными залпами пугали, говорили, что вы яхту торпедами подожгли, борясь за справедливость, и все такое прочее! Ну разве вы не людишки с грязными задницами? Ей-богу, вели себя вчера ну как школьники на переменке!

И коренастый засмеялся деланным смехом, показывая Кошмарику золотые коронки, блиставшие в раскрытой пасти мужчины подобно сокровищам в пещере Али-Бабы. Но смех коренастого прекратился так же неожиданно, как и начался. Мужчина даже сделал кислое лицо, очень быстро принявшее злобное выражение.

– Слушай, а ведь Эдик-то так до берега и не доплыл, да! Следили мы за ним, видели, что на форт, к нам он плыть-то побоялся, решил к самому берегу править, но пловцом он был неважным, вот и пошел на дно топориком. Так что вы, людишки, нам тройной убыток принесли: яхту сожгли – раз, товар на яхте погубили – два, Эдика к Богу отправили – три. Как, братки, рассчитываться будем, а?

Кошмарик, когда мужчина начал вести разговор напрямую, сидел ни жив ни мертв. Память быстро отправила его в галерею форта, заставила вновь заглянуть в отверстие в полу, увидеть коренастого человека, стоящего над ноющим Эдуардом. «Эх и стоило же ввязываться во всю эту дребедень?» только и подумал Кошмарик, потому что рассуждать обо всем этом было до жути противно. Он понимал, что теперь они влипли окончательно и вырваться из рук живодеров им теперь никто не поможет.

– А вы откуда про паром-то узнали, про то, что я был на нем? – решил вдруг ни с того ни с сего спросить Ленька, будто этот вопрос был для него самым важным.

– Очень просто, – не поднимаясь, рассказывал коренастый. – Уже поздно ночью видим мы с форта, что не очень далеко от нас судно какое-то проходит. Ну зажгли мы быстренько костер, палками горящими размахивать стали «спасите наши души», короче. Хорошими людьми они там на пароме оказались, спустили лодку и нас забрали. Поднялись мы на борт, хозяину, конечно, за спасение заплатили, а он нам между делом про вас все и рассказал, потому как был возбужден до крайности. Тут мы с ребятами стали концы с началами составлять, связывать, и оказалось, что на пароме могли быть только вы, наши приятели, те, что Эдика нашего от нас забрали и яхту нашу сожгли, тоже, наверное, из соображений благородных. Узнал я от капитана, что плаваете вы на подводной лодке, маленькой такой. Сказал он мне еще, что тот, кто его торпедами пугал, звонил какой-то женщине в город и сказал ей, что отправляетесь вы в Лужскую губу. И вот когда паром нас к утру на берег высадил, в городе, мы быстренько взяли катер – у нас же плавучих средств хватает – и поспешили вслед за вами. А зачем, ты думаешь, мы к вам приехали, а?

– Не знаю, – мотнул головой Кошмарик.

– Ну, недогадливый какой! – хлопнул себя по коленям коренастый. Прибыли мы сюда, чтобы расчет с вами сделать, договориться об оплате всех наших потерь, а они, как я уж сказал, немалые.

Кошмарик, который уже давно успел освободиться от вериг акваланга, а также стащить с ног ласты, сильно жалел об этом. Если бы у него на ногах были хотя бы ласты, можно было бы попытаться рвануть к воде и, бросившись в нее, доплыть до берега. «Нет, догнали бы на своем поганом катере! – с горечью подумал он. – Да и не доплыть – далеко здесь до берега!»

– Как же все-таки рассчитываться мы будем? – заглянул коренастый прямо в зрачки Кошмарика, будто именно там, за этими сузившимися от страха зрачками, пытался найти он ответ на свой вопрос. – Скажи-ка, где же твой кореш на лодке? Ведь когда мы сюда подплывали, я видел в бинокль, что подлодка ваша здесь пришвартована была. А что вы делаете здесь вообще-то? Зачем ныряете? Что в этом ящике?

Нет, Кошмарик решительно не знал, как отвечать на всю эту кучу очень сложных вопросов. Ленька на самом деле не знал, куда подевался Володя, но подозревал, что приятель бросил его на произвол судьбы, увидев, что к плавучему крану приближается катер. Конечно, Володя не мог знать, что на этом катере живодеры, но скорей всего решил, что будет лучше уйти под воду. Ленька не знал также, стоит ли ему рассказывать о поиске сокровищ, о том, что лежит в железном ящике, – ему было жаль раскрывать перед этим страшным человеком их тайну.

– Ну, я спрашиваю тебя, что вы здесь делали?! – вдруг гаркнул на Кошмарика коренастый.

И тут же из-за его спины показались физиономии его друзей, и один из подошедших спокойно так сказал:

– Богдаша, разве ты не знаешь более эффективных средств, чтобы заставить этого мышонка говорить? Просто покажи ему свои инструменты, и ты сразу увидишь, как у него развяжется язык.

Тот, кого назвали Богдашей (это и был коренастый), с ухмылкой засунул руку за пазуху и из потайного кармана куртки вынул футляр, похожий на тот, в котором женщины держат маникюрные принадлежности, только побольше размерами. Протрещала молния, и перед оторопелым взором Кошмарика открылся набор блестящих, сверкающих хромом ланцетов, скальпелей и прочих хирургических инструментов.

– Парень, давай по-хорошему, – почти по-отечески заговорил Богдаша, демонстрируя открывшему рот Леньке свое богатство. – Я тебе дурного ничего не сделаю, только нужно будет поступить так… Твой кореш на подлодке далеко, конечно, уехать не мог. Мы здесь посидим, подождем, в ящичке твоем покамест покопаемся, а тем временем и он подплывет – никуда не денется. За сожженную яхту отдадите вы нам свою подводную лодку – и дело с концами. Ваша жестянка хоть и дерьмо поганое по сравнению с нашей «Богиней», но мы и тем довольны будем. Ладно?

– А вы нас не того… – спросил Кошмарик одними лишь кончиками своих губ и показал глазами на все еще раскрытый футляр с «походной хирургией».

– Там посмотрим, там посмотрим! – очень быстро и очень зло сказал Богдаша, пряча за пазуху свои инструменты. – Вначале ты нам подлодку наверх вызови, чтобы она нашей стала, а уж потом… Короче, – махнул он рукой, это твой единственный шанс, мышонок! Подумай!

Богдаша, сильно хрустнув суставами и опираясь на бедра руками, выпрямил ноги и сказал своим «ребятам» с деловитым спокойствием:

– Ну-ка, орлы, посмотрите там у себя в инструментах – нет ли долота или чего-нибудь остренького, но твердого. Сейчас мы эту консервную банку ковырнем да посмотрим, чем тут мальчики на дне морском поживиться хотели.

Скоро в руках Богдаши были долото и молоток. Он опустился на колени перед металлическим ящиком, кряхтя и матерясь, наметил было место, чтобы нанести острым концом долота первый удар, уже замахнулся молотком, и удар на самом деле последовал незамедлительно, но только раздался он не там, где трудился Богдаша, а много дальше, где-то на противоположной стороне платформы. Кроме того, грохот от этого дальнего удара был таким ужасным, каким-то скрежещущим даже, что Богдаша тут же выронил из рук молоток и вскочил на ноги довольно ловко и прытко, безо всякого оханья и ругани.

– Что там?! Что там?!! – только и успел крикнуть он вслед бегущим в сторону грохота «ребятам», а те уж через пару секунд истошными голосами орали ему с дальнего конца платформы: «Богдаша! К нам скорей беги! Катер наш тонет!».

Здесь необходимо разъяснить, каким образом случилось так, что катер живодеров вдруг ни с того ни с сего решил затонуть, хотя стоял себе тихо-мирно на приколе. Чтобы понять суть происходящего, нужно вернуться к тому моменту, когда Кошмарик опускался во второй раз «на дно морское». Володя в это время, следя за веревкой, державшей Кошмарика, услышал шум мотора. Посмотрел в сторону и увидел, как к плавучему крану несется большой катер. Конечно, не мог Володя знать, кому тот катер принадлежит, но тут же вспомнил он и о вчерашних приключениях, и о мертвом водолазе, и даже о том, что на их розыски могла быть послана милиция. Стал Володя дергать за веревку, желая предупредить условным знаком Кошмарика, сказать ему: «Поднимайся на поверхность залива!». Ленька чувствовал, как дергается веревка, но то ли позабыл он об условном знаке, то ли так был увлечен поисками сокровищ, что плюнул на все знаки и поплыл себе к затонувшему кораблю.

Однако Володя не стал дожидаться, покуда катер с неизвестными ему людьми подплывет к самой платформе. Он бросил конец веревки, привязанный, кстати, к фальшборту платформы, и бросился к «Стальному киту». Мигом взлетел он на его гладкую спину, и скоро тяжелая крышка люка скрыла Володю. Ни слова не говоря Иринке, он кинулся к пульту управления, дернул рычаги системы заполнения балластных цистерн, и через пару минут «Стальной кит» стал медленно погружаться под воду рядом с платформой.

– Зачем мы погружаемся? – встревожилась Иринка. – Что-нибудь случилось? А Леню мы разве ждать не будем?

– Да подожди ты со своим Леней! – рявкнул на девочку Володя, следя в иллюминатор за тем, как с противоположного конца платформы подошел большой катер и вода под двумя его мощными винтами кипела белой пеной.

Володя опустился еще на полтора метра и стал думать, что же делать дальше. Конечно, можно было пойти навстречу Кошмарику, чтобы предупредить его об опасности, а потом вместе с ним подняться на поверхность где-нибудь подальше от плавучего крана. Но эта идея почему-то не пришла Володе на ум, а вскоре он к тому же разглядел, что наверх медленно поднимается со дна залива какой-то продолговатый предмет, вслед за которым плывет и сам Кошмарик.

– Ну все, вляпался! – с досадой ударил Володя кулаком по баранке штурвала.

Интересно, но именно с этой минуты, когда опасность коснулась их явственно и неотвратимо, мысли Володи выстроились в мозгу стройно, перестали наскакивать одна на другую, и мальчик решил: «Объеду платформу с той стороны, где встал катер, и буду следить за происходящим на платформе через перископ». Так он и сделал, и скоро в десяти метрах от катера высунулся перископ. Володя увидел, что на палубе катера сновали два человека, и в одном из этих людей он узнал – спасибо, память не подвела одного из мужчин, что допрашивали живодера Эдуарда в каземате форта. Нет, Володя ошибиться не мог – именно этот, лысый, небольшого роста, мужчина наставлял на Эдуарда ствол своего автомата.

«Да как же они здесь оказались?! – с ужасом, мигом приподнявшим его волосы дыбом, подумал Володя. – Они нас накрыли! Мстить приехали за яхту и за Эдуарда!» А тут еще Иринка, увидев, как побледнел Володя, как задрожали его руки, вцепившиеся в резиновые ручки перископной трубы, стала едва ли не с плачем допытываться у Володи, что он там увидел. Не обращая на девочку внимания, Володя бросился к капитанскому креслу и на аккумуляторном ходу повел субмарину к другому концу платформы. Остановившись в пятнадцати метрах от ее борта, Володя снова поднял перископ и сразу же увидел сидевшего на платформе Кошмарика. Перед ним на корточках присел мужчина, и его лицо Володе было трудно разглядеть, зато мальчик ясно видел его жестикуляцию, угрожающую и злобную, точно он обещал расправиться с Ленькой немедленно и самым жестоким образом. Увидел Володя и то, как этот мужчина достал из кармана какой-то футляр и солнечный луч пробежал по вспыхнувшим в футляре металлическим предметам.

«Вот они, живодеры! – затрясло Володю. – У, да я вам покажу, как нас стращать… покажу!»

Оказывается, эту фразу Володя произнес вслух, да и лицо его к тому же было просто перекошено от ярости. Иринка, увидев его лицо, услышав его слова, повисла на Володе, прося не делать того, что он задумал; хотя она и не знала наверняка, что он хотел сделать, но была уверена, что Володя решился на что-то ужасное.

– Да пусти ты! – оттолкнул Володя Ирину. – Чего вцепилась? Не знаешь ты, кто там наверху Кошмарика сейчас пытать будет! С этими упырями только так и надо, да!

Когда Володя снова уселся в капитанское кресло и завел мотор, его нервы были спокойны, потому что он твердо знал, что должен сделать. Главное, совесть его была совершенно чиста, и только желание сделать это как можно скорей, покуда живодеры не принялись терзать его друга, заставило руки Володи нервно трястись.

Он снова повел «Стального кита» туда, где стоял катер приехавших к платформе людей. Отойдя от его покрашенного в оранжевый цвет днища метров на пятнадцать, Володя поставил субмарину так, что это оранжевое пятно оказалось у него прямо по курсу, а потом завел дизель, чтобы взять лучший разгон. Иринка, стоявшая у него за спиной и видевшая все приготовления Володи, только и успела сказать в последний раз «не надо» и закрыла лицо руками.

– Сядь на койку и держись за что-нибудь! – сквозь зубы процедил Володя, не отрывая взгляда от оранжевого пятна. – Сейчас тряхнет маленько! Ну, полный вперед!

Мотор взревел, и оранжевое пятно стало приближаться, накатываться на иллюминатор, обещая навалиться на маленького «Стального кита» и раздавить его. Вот уже днище катера было совсем близко, так что были видны заклепки, скреплявшие алюминиевые листы обшивки днища. Острый наконечник субмарины, похожий на гарпун, вошел в оранжевое брюхо катера, как в масло, безо всякого усилия. Субмарину тряхнуло, и Володя не успел вовремя остановить «Стального кита» – он протаранил катер, войдя в него примерно на полметра своим заостренным носом. От иллюминатора до разодранного бока катера оставалось тоже не больше полуметра, и вдруг вспененную воду застлала какая-то черная масса, вырвавшаяся из пробоины в катере, закипели пузырьки воздуха, но Володя, уже давший «полный назад», выходил из этого пенящегося хаоса, и по мере удаления было видно, что оранжевое брюхо катера медленно опускается все ниже и ниже.

– Ты потопил их! Ты потопил их! – повторяла Иринка, сидевшая на койке и зачем-то качавшая головой.

– Да, я их потопил! – радостно и гордо сказал Володя. – А теперь мне надо осмотреться и увидеть, что там делается на плавучем кране! Уверен, что Кошмарик воспользовался суматохой и бросился в воду! Мы его подберем!

Но когда Володя снова посмотрел в перископ, то не увидел Кошмарика в воде, на что очень рассчитывал, веря в проворность Леньки. Оказывается, когда «ребята» своими истошными криками стали звать Богдашу, чтобы тот увидел, как тонет их судно, Кошмарик на самом деле собирался сигануть в воду, догадавшись, в чем дело. Но клешневатая рука Богдана так крепко вцепилась в запястье Леньки, что вырваться не было никакой возможности. Кошмарика потащили туда, где еще совсем недавно стоял катер, который теперь довольно быстро опускался под воду. Не мешали погружению катера даже швартовочные канаты. Живодеры даже не ругались – стояли в оцепенении и молча смотрели, как тонуло их судно, отрезая им путь возвращения на берег.

– Богдаша, как же это случилось? – наконец пролепетал лысый живодер, смотря на бурлящую водоворотами воду, накрывшую наконец ушедший в глубину катер.

– А вот мы сейчас у нашего мышонка спросим, как это случилось, – кривя в злобной гримасе рот, произнес Богдаша, не выпускавший руку Кошмарика. Ну, гад, говори, опять ваших рук дело? А? Снова, сволочи, в благородных играете? Да ты знаешь, что мы с тобой сейчас за это сделаем? Хочешь, на кусочки тебя резать будем, как капусту пошинкуем, а?

Кошмарик и без того был близок к тому, чтобы упасть от страха и нервного напряжения в обморок, а тут еще такие посулы от человека, скорей всего пощады не знавшего.

– Ну, говори, твой дружок потопил наш катер, да?! – продолжал допрос Богдаша, все сильней и сильней сжимая запястье Леньки.

– Да при чем тут мы, при чем?! – заканючил Кошмарик, стараясь говорить как можно жалобней – чуть не плакал. – Ну как мы могли ваш катер потопить?! Что, поверили, будто торпеды у нас есть? Да вранье это все, пугали мы только тех, на пароме! Сам ваш катер потоп, дырка у него, наверное, в борту была!

Богдаша, уловив в словах Кошмарика насмешку, просто взревел от ярости:

– Дырка, говоришь?! Это вот у тебя сейчас дырка будет! Больша-а-я дырка!

И Богдаша хотел было достать из-за пазухи свои сверкающие инструменты, чтобы привести свое страшное намерение в исполнение, как вдруг один из его сообщников прокричал:

– Богдан, стой, стой! Гляди, вон к нам кто-то едет!

Все, включая и Кошмарика, у которого душа, опустившаяся на самое дно желудка, снова заняла свое место (наверное, между печенкой и селезенкой), стали глядеть туда, куда указал зоркий соратник Богдана. На самом деле к плавучему крану несся катер, с каждым мгновением увеличивавшийся в размерах. Это было красивое белое судно, очень похожее на сожженную Кошмариком яхту живодеров.

– Ментовский? – с тревогой в голосе спросил Богдаша, тяжело сглотнув слюну и проведя рукой по лбу.

– Непохоже, – мотнул головой лысый живодер, смотревший на залив из-под ладони.

– Да так, прогуляться кто-то решил – путевый какой-то катер, предположил третий живодер. – Не будем голову себе ломать, чего они нам сделают?

– Надо бы начеку быть, – заметил Богдаша. – Что, стволы наши тоже на дно пошли? Говорил же вам, придуркам, с собой стволы возьмите, а теперь будете сопли свои жрать, козлы вонючие!

Богдаша еще раз выругался, грязно и зло, плюнул на настил и, скрестив на груди руки, стал ждать приближения неизвестного катера. Ждать, впрочем, пришлось недолго. Через пять минут белый катер, лишенный номеров и надписей на борту, с форсом, лихо развернувшись перед платформой, смело подошел к самому фальшборту, но никто не вышел на его палубу со швартовочным канатом. Мотор уже не работал, и катер, безмолвный, таинственный, покачивался на мелкой волне. Живодеры стояли и смотрели на катер, не ожидая от этого судна ничего хорошего. Уставился на катер и Кошмарик, которого Богдаша все еще держал за руку.

Вдруг тишина была сломана грозным приказом, раздавшимся со стороны катера. Тут же показалась из-за кабины и чья-то голова.

– Мужики! Всем вам приказываю лечь и положить руки на затылок! Скорей, скорей, на живот ложитесь! Если приказ не будет выполнен, всем вам секир башка!

Как бы в подтверждение того, что люди на катере не шутят, из-за кабины высунулись два автоматных ствола, тут же направленные в сторону людей на платформе.

– А в чем, собственно, дело, господа? – довольно спокойно, и даже с ленцой в голосе, спросил Богдаша, не желая выполнять приказ, хотя два его товарища уже лежали ничком на настиле платформы, положив руки на затылок. В чем дело? Мы ведь вас не трогали, ничего вашего не брали. Зачем же нас так обижать?

– Ишь, обидчивый какой! – крикнули с катера. – Ложись, тебе говорят, дядя! Сейчас мы к вам придем и там уж разберемся, брали иль не брали!

Ленька, стоявший рядом с Богдашей, слышал, как скрипел зубами живодер, не привыкший, чтобы им командовали, а тем более унижали. Но делать было нечего, и Богдан, матерясь сквозь стиснутые зубы, опустился вначале на колени, потом нагнулся и лег ничком. Он был так расстроен, что даже забыл отпустить руку Кошмарика, и мальчику пришлось, кривясь от боли в запястье, проделать все те же движения, которые совершил и тот, кто еще пять минут назад был таким гордым, величественным и ужасным в своем стремлении изрезать Леньку на куски.

И вот раздался топот ног. Такой тяжелый, решительный топот. Ленька хоть и лежал на животе, но голова его была повернута в сторону пижонского белого катера, с борта которого спрыгнули разом трое или четверо мужчин в одинаковых красных майках, будто они были и не матерыми мужиками с автоматами, а выехавшими на морскую прогулку детдомовцами. Спрыгнули – и загрохотали в сторону лежащих на платформе людей. На всякий случай Ленька закрыл глаза, потому что был уверен, что его начнут бить.

Подбежавшие к лежащим живодерам люди, отбросив за спины свои короткоствольные автоматы, нагнулись и быстро обыскали поверженных. Когда они убедились, что те безоружны, то послышалась команда:

– Все, хана, вставайте!

Богдан, так и не выпустивший запястья Кошмарика, поднимался тяжело и едва не сломал Леньке руку.

– Да отпусти ты! – не удержался Ленька и со всей силы вырвал онемевшую кисть из клешни силача Богдана.

Растирая болевшую руку, Ленька смотрел на тех, что стали его невольными освободителями. Их было четверо; все красивые, загорелые, плечистые мужики, смотревшие, однако, со звериной, лихой удалью на тех, кого они заставили лечь. На каждом была натянута майка красного цвета с белой эмблемой в виде трезубца в круге, а выделялся в четверке самый рослый, самый широкоплечий мужик с густой рыжеватой бородой, с курчавыми всклокоченными волосами, из-под которых выглядывали серьги – огромные такие колеса. У этого бородача в руках не было никакого оружия, зато его напарники имели по автомату, нацеленному прямо в грудь каждого из живодеров. Леньку в расчет, как видно, брать не стали.

– Ну что, усы моржовые, – как-то нехорошо усмехаясь, произнес бородач, – небось от Гнилого пожаловали? А?

Богдан постарался сказать как можно мягче, чтобы не обидеть ненароком хмурого бородача:

– Послушайте, от какого там Гнилого? Мы не знаем никакого Гнилого, и Тухлого тоже не знаем, Горького, Сладкого, Кислого и Соленого. Мы просто катались по заливу и решили передохнуть на этой платформе. Отдыхающие мы, понял? – не удержался Богдан и оскалил зубы в неприятной кривой усмешке, что сильно не понравилось бородатому.

Он тряхнул кудрями, причем серьги, слышал Ленька, издали мелодичный звон, будто это и не серьги были, а валдайские колокольчики, и сказал:

– Отдыхающие, говорите, – ну а где тогда ваша лодка, катер или яхта?

– Катер? – проскрипел зубами Богдан и метнул на Леньку свирепый взгляд. – А катер у нас утонул, течь у него обнаружилась, вот мы и решили здесь перекантоваться.

– Кораблекрушение, значит, потерпели? – снова прозвенел серьгами бородач.

– Ну, выходит, так, – подтвердил Богдаша, скрестив на груди руки и, как видно, не желая уступать бородатому в наглости.

– Ишь какой облом с вами, мажорами, получился! – рассмеялся обладатель серег, но вдруг сменил смешливое настроение на свирепое и произнес: – А акваланг этот вам спасти удалось? А пацан ваш так в гидрокостюме и путешествовал?!

– Не наш это пацан! – резко отказался от знакомства с Ленькой Богдан. – Когда мы на платформе оказались, он уже тут давно торчал, а чего делал здесь мальчишка, не знаем!

Кошмарик, внимательно и с сердечным трепетом следивший за диалогом мужчин, понимал, что его принимают за сотоварища живодеров. Он догадывался и о том, что приехавшие на платформу люди имеют отношение и к этому плавучему крану, и к мертвому водолазу, и затонувшему кораблю, а поэтому пытался определить, какой же линии поведения придерживаться ему в такой мудреной ситуации. Хорошо, по крайней мере, было уже то, что его не разрезали на части живодеры.

– Да ваш я пацан, ваш! – выкрикнул вдруг Кошмарик, поняв, что наступила его минута. – Чего уж стрематься?! Не ты, Богдан, разве заставил меня в акваланге на транспорт плавать? А чё пургу несешь насчет того, что не от Гнилого ты?

Своей горячей речи Кошмарик попытался придать еще и оттенок сильной обиды, и у Леньки это получилось очень хорошо, потому что курчавый бородач прищурил глаза, подошел к Богдану вплотную и с наигранным дружелюбием похлопал его по плечу:

– Ну вот и все…

– Что все-то? – всполошился Богдан и задрожал губами. Кошмарик видел, что живодер дождался того часа, когда и он стал жертвой непонятных для него разборок.

– А то и все, – очень размеренно, неторопливо произнес бородатый, что я с Гнилым уже давно договорился и поделил весь этот район на квадраты: там – его, а здесь – мой. Я пригнал сюда кран, я занимаюсь здесь «чисткой», так какого ж хрена на мою территорию забираться? Нет, он снова своих людей посылает, вонючка!

Богдан уже открыл было рот, чтобы возразить обладателю майки с трезубцем, но тут раздался крик одного из людей бородатого, который пошел прогуляться по платформе с автоматом наперевес.

– Цыган! Цыган! – кричал он с истошной тревогой в голосе. – Беги сюда скорей, только мажоров этих с собой веди!

– Да что там еще?! – недовольно насупил брови тот, который на самом деле был похож на цыгана. – Ладно, пойдем посмотрим! А вы, чуваки, вперед канайте! – приказал Цыган Богдану и его людям.

И вот, подталкиваемые стволами автоматов, живодеры посеменили в ту сторону, откуда раздался крик, и Кошмарик, сразу понявший, чем был вызван призыв напарника Цыгана, с тревогой ждал, чем все кончится. Скоро они все столпились у двери, ведущей в кубрик, Цыган смело вошел туда первым, и все услышали, как он громко, но с сожалением воскликнул:

– Эх, черт! Да кто ж его так?!

– Цыган, что там такое? – не выдержал один из людей в красной майке, стоявший снаружи.

– Зайчик, войди, а Прыщ пусть мажоров на стволе держит! – скомандовал Цыган.

Его напарник, носивший, несмотря на свой огромный рост и злобную рожу, дурацкое имя Зайчик, зашел в кубрик, и скоро оттуда донесся его звериный рев:

– Робя-а-а! Они же брата моего, Федю, замочили! Всех перебью, псов поганых!!

В кубрике, было слышно, поднялась возня. Зайчика, как видно, держали за руки, не давая привести свое намерение в исполнение. Цыган успокаивал Зайчика, говоря ему:

– Да ты вначале сними с него шлем, посмотри, кто там, а потом и делай, что задумал. Я же Федю твоего еще час назад на берегу видел, не мог он здесь оказаться, да и вообще никого из наших здесь вчера не было. Давай, давай, снимай шлем!

Зайчик, похоже, согласился с доводами главаря, но продолжал как-то тихо, но угрожающе поскуливать. Кошмарик был ни жив ни мертв, потому что их всех на самом деле ожидала страшная участь пасть от рук тех, кто принял их за конкурентов. И бежать не было никакой возможности – рядом стоял четвертый «рыцарь белого трезубца». Однако послышалось лязганье, скрип, и скоро удивленный возглас долетел до слуха Леньки.

– Ну, я в полном отпаде, мужики! – сказал Зайчик. – Да это ж Гнилого человек. Дятел, что ли, или Батл, призабыл уже…

– И гляди-ка, свежий еще, – заметил другой «трезубец». – Когда же его грохнули?

– Похоже, поутру сегодня, – озадаченно произнес Цыган. – Из пистоля бацнули, прямо в сердце. Эти, наверное, мажоры его умочили.

Кошмарик слышал все это, поглядывал на живодеров, стоявших тут же, и по их лицам догадывался о страхе, заполнившем их жестокие, но трусливые сердца. Ленька понимал, что и его самого принимают за мажора, но сейчас ему было очень приятно оттого, что живодерам придется несладко. Однако вышедший из кубрика Цыган сразу обратился именно к нему, к Кошмарику, а не к Богдану и его компаньонам.

– Парень, объясни нам, пожалуйста, – очень вкрадчиво, тихо заговорил бородач, кладя свою тяжелую руку на плечо Кошмарика, – почему ты сказал, что вы имеете отношение к Гнилому? Ты это так, сдуру брякнул?

Ленька, моргая белыми ресницами и пошмыргивая своим остреньким носиком, спешно думал, как ему ответить. Если бы он отказался от своих слов, то освободил бы Богдана с приятелями от подозрения, что они конкуренты «трезубца». Тогда «трезубцы» могли отпустить Богдана на волю и Кошмарику бы не поздоровилось – живодеры истерзали бы его еще и за то, что он втягивал их в историю с враждой «трезубца» и какого-то Гнилого. А признаваться в знакомстве с Гнилым тоже было небезопасно. Однако Ленька решил отстаивать прежнюю версию:

– А чё, Цыган, я разве похож на мажора? Говорю тебе, что от Гнилого мы и меня сегодня на платформу привезли для того, чтобы я на транспорт нырял, ведь водолаз-то наш, Дятел этот, под водой на гвоздь какой-то напоролся – и каюк ему. Никто его не мочил! Сам он нарвался!

– Тогда почему трубка кислородная перерезана? – строго спросил Цыган.

– Да сам он ее под водой перерезал! – безбожно сочинял Кошмарик. Подняли его, а он гвоздем проколот да еще и задохся – за железину какую-то зацепилась трубка! А эти парни – Гнилого ребята! Они меня на кран этот силой привезли и нырять заставляли!

Нет, живодер Богдан не мог вынести этой откровенной лжи, которая пролагала путь всей его честной компании к братской могиле здесь, на платформе, или на дне залива. Тряся жирным подбородком, Богдан отчаянно завопил:

– Ты, сученок!! Хорош на добрых людей наговаривать! Когда мы на этот кран прибыли, ты уже в воде бултыхался и из воды ящики какие-то тягал! – А потом, с глазами, полными отчаяния, он обратился к Цыгану: – Не слушайте этого сученка! Мы его нырять не заставляли и Гнилого, поверьте, тоже никакого не знаем! Мы катались по заливу, подъехали к платформе…

– Да ладно, заглохни ты, мажор! – грубо прервал Богдана Цыган. Слыхал я уже про твое катание! Какие ящики вытаскивал из воды этот пацан?

– Там, там, на той стороне лежат! – затарахтел Богдан. – Или, вернее, лежит, один ящик точно лежит, длинненький такой ящик, железный! Он на веревке его из-под воды своему дружку передать хотел, но смылся куда-то друг его, вот я тот ящик и вытащил! Идите посмотрите, а меня в свои подводные дела вмешивать не надо! Мне и над водой неплохо живется!

Цыган, сделав совершенно зверское лицо, пихнул Кошмарика по направлению к другому концу платформы так сильно, что Ленька чуть не полетел за борт, чему, впрочем, он был бы рад – явился бы шанс уплыть, хоть под воду, от этих бандитов.

– Ша! – гаркнул Цыган. – Идем, показывай свой ящик, водолаз!

Кошмарик, три живодера и четыре воинственных «трезубца» двинулись туда, откуда Кошмарик нырял под воду. Вот они уже стояли на прежнем месте, где не высохли еще лужицы воды, принесенной Кошмариком из залива, но Ленька сразу заметил, что ящика на прежнем месте нет.

– Ну, показывай, где твой ящик! – потребовал Цыган, поворачивая голову то влево, то вправо. – Посмотрим, чем ты тут промышлял! Увидим, на Гнилого ты работаешь или сам по себе!

А Ленька, не увидев нигде того самого ящика, за которым он плавал на транспорт, изобразил на своей птичьей физиономии недоумение, пожал плечами и равнодушным голосом сказал:

– Ящик? Какой такой ящик? Да не знаю я никаких ящиков! Навинтил вам этот хрен про ящик, пусть он вам и показывает его! Я лично ничего из воды не доставал, да и вообще не понимаю, для чего меня сюда привезли!

Тут к Цыгану, собиравшемуся уже не на шутку рассердиться, подошел один из «трезубцев» и сказал ему негромко на ухо:

– Цыганок, не понимаю, в чем тут дело, но ящик на самом деле был, видал я его, и акваланг тоже видал, а теперь ничего здесь нет, точно волна слизала…

– Да что за хренятина такая! – со смачным плевком выкрикнул Цыган. Куда же все девалось? Когда успели прибрать? Что, пока мы в кубрик бегали? Так ведь туда все уходили, никто вроде бы не мог и акваланг, и ящик унести! Может, есть на платформе кто-то еще?! Быстро обыскать!

Два «трезубца» бросились исполнять приказ Цыгана, и спустя минуты три они вернулись с огорченными и ошарашенными лицами, ясно давая этим понять, что никого не нашли.

– А в машинном отделении посмотрели?! – кричал Цыган.

– Заглядывали, шеф, – был ответ.

– Может, в воде кто сидит, под бортом? – спросил Цыган, недоумевая.

– Вряд ли… – махнул рукой напарник Цыгана.

Главарь резко повернулся к Леньке:

– Слушай, ус моржовый, если ты мне не скажешь, на кого работаешь, то привяжу я тебе на шею железку килограмм на двадцать да и отправлю за борт рыб кормить! Где ящик, говори!

Кошмарика так и передернуло – сразу понял, что Цыган шутить не будет и здесь, на платформе, у него защитников не найдется, а Богдан будет только рад мучениям того, кто угробил его яхту.

– Ме… не… ка… – залепетал Кошмарик что-то несуразное, в то время как внутри у него все обмякло, похолодело, готовясь, наверное, к смертному часу. – Не… не знаю, где я… ящик…

– Был, был ящик, – подлил Богдан керосину в костер негодования Цыгана. – Когда мы на платформу выбрались, пацан этот ящик из воды доставал.

Цыган гневно зыркнул глазами на Богдана, который тоже едва не трясся от страха.

– А не ты ли пацану помогал из воды ящик доставать, а? Значит, вы заодно с ним?! – возвысил голос до крика вконец рассвирепевший Цыган.

– Ой, да что ты говоришь! – взвизгнул Богдан. – Не помогал я ему!

Тут немного пришедший в себя Кошмарик с насмешкой в голосе сказал:

– Еще как помогал! А когда нас к кубрику повели недавно, ты и ящик и акваланг незаметно в воду столкнул, я видел! Что, потом надеешься золотишко из воды достать?

Что тут случилось! «Трезубцы», которым явно надоело слушать противоречивые объяснения тех, кого они считали конкурентами, заорали на Богдана, Кошмарика, двум живодерам перепало по ребрам, так что те заохали, а Цыган схватил Богдана за глотку и заорал:

– Все, хорош мне лапшу на уши вешать! Попрыгаете вы у меня сейчас в холодной ванне! Помочим вас маленько, мажоры!

Нет, Цыган не стал больше орать. Он мигом принял спокойный, даже равнодушный вид, махнул рукой одному из «трезубцев» и, когда тот подошел к нему, шепнул ему на ухо. Напарник Цыгана кивнул с готовностью и радостью, бросился к надстройке платформы, и скоро раздалось скрежетание, завыла лебедка, запахло бензином, и над водой застелился голубоватый дым работающего двигателя. Кошмарик поднял голову и увидел, что стрела подъемного крана, похожая на понурую голову клювастого журавля, двинулась вправо и, поскрежетав, остановилась прямо напротив того места, где стоял он.

– Заяц, чего стоишь, не видишь, что я аттракцион готовлю! – с дьявольским смехом то ли прокричал, то ли пропричитал, издеваясь, Цыган.

– А чего нужно-то? – с таким же шутовским весельем откликнулся тот, кого называли Зайчиком, собираясь, видно, позабавиться.

– Как что? Мажоры сюда приехали отдыхать, оттянуться как говорят, вот и устроим им бесплатную оттяжку! Веревку неси!

– Сей минут! – по-дурацки отдал честь Зайчик и побежал, закинув автомат за спину, отыскивать веревку.

Скоро он на самом деле приволок ее. Это была та самая веревка, на которой сушились линялые штаны. Они волочились за исполнительным Зайчиком по железному настилу платформы. Меж тем Цыган дал знак рукой, и кран снова заскрежетал, все ниже стали опускаться стропы с крюками. И когда эти ржавые стропы из стального троса опустились совсем низко, Цыган скомандовал:

– Зайчик, давай-ка покажем этим двум мажорам, что с нами шутить не надо. Мы хоть и понимаем шутки, но в другое время и в другом месте. Привяжи-ка, Зайчик, этого старого мажора спиной к спине мажора молодого, а меж них пусти железный тросик. Ну, привяжи, а после я скажу, что дальше делать.

Зайчик с охотой бросился исполнять приказ. Богдан, замучивший немало невинных людей, верещал, как боров, приготовленный к закланию, то грозил, то плакал, то умолял освободить его. Кошмарик же внешне был спокоен, потому что все в нем притихло, точно умерло или уснуло под воздействием сильного страха. Скоро, однако, Кошмарик и Богдан были привязаны друг к другу спина к спине, и Цыган снова дал сигнал рукой. Снова взвыли лебедки, заскрежетал кран, вознесший связанных «конкурентов» метра на два над настилом.

– В воду их! Пусть освежатся! На полторы минуты! Если скажут, на кого работают и куда подевали ящик, то купание продлится только полминуты! Ну, майна-вира там, на кране!

Двое людей, похожие на тряпичных паяцев, с болтающимися ногами, с глазами, смотревшими на мир безо всякой любви, были медленно отнесены стрелой крана туда, где кипела белыми барашками вода залива, потом так же медленно стропы пошли вниз, и через несколько секунд орущие благим матом Богдан и Кошмарик, подняв фонтан брызг, опустились под воду.

Кошмарик умел хорошо нырять, а поэтому, не страшась к тому же и холодной воды – ведь на нем был гидрокостюм, – лишь постарался набрать в легкие побольше воздуху. Полторы минуты он продержался под водой прекрасно, но, когда их подняли наверх, для виду заорал так же громко, как орал обезумевший от страха Богдан.

– А-а-а! О-о-о! – неслось со стороны тех, которым пришлось болтаться на стропах. С Кошмарика и Богдана стекали потоки воды, и вид их был таким жалким, что рассмеялись не только «трезубцы», стоявшие на платформе, но даже и живодеры.

– Я требую только одного! – громко произнес Цыган. – Назовите имя того, кто вас сюда послал, и скажите, куда вы подевали ящик!

Богдан начал было лепетать что-то жалкое в свое оправдание, но внимание всех, кто стоял под стрелой плавучего крана, внезапно было приковано к воде. Метрах в пятнадцати от платформы поднялись буруны, пена, вода забурлила, и скоро поверхность залива точно распалась, дав место металлическому предмету, похожему на бак или бочку. Это была рубка «Стального кита».

– Глядите, мина! – в страхе воскликнул один из «трезубцев».

– Непохоже, – сквозь зубы проговорил Цыган. – Видел я плавучие мины…

Скоро со стороны «мины» раздался звук, похожий на скрип отворачиваемых болтов, крышка «мины» поднялась и застыла в вертикальном положении, и из-за нее показалась голова подростка. Он оперся на крышку обеими руками, внимательно поглядел на стоявших на платформе опешивших мужиков и спокойно так сказал:

– Ну, чего вам от моего приятеля надо? Что, хотите на этой посудине навек остаться?

Цыган, не терпевший, видно, чтобы ему перечили или вообще говорили грубо, невесело хмыкнул:

– С чего это «навек»? Ты откуда взялся?

– Откуда надо, оттуда и взялся, – презрительно сказал Володя. – А тебе, что с серьгами, глотку заткнуть пора. Отпусти-ка на платформу моего приятеля, а то через две минуты твоя галоша на дно пойдет, к транспорту в гости да еще к катеру этих вот мужиков.

Богдан, уже обмякший на стропах, задыхавшийся в тугих путах, покрасневший, слышал предупреждение Володи и, видя в его словах путь к собственному спасению, хрипло произнес, еле ворочая языком:

– Отпусти, Цыган! Это… лодка у него… подводная. Они тут на заливе катера… яхты на дно пускают… сжигают… твой сожгут тоже… торпеды у них… нас потопили…

Цыган со вниманием прослушал то, что сказал ему мажор. Потом невесело усмехнулся, крепко закусив губу, и сказал:

– Парень, так это ты ящик к себе унес? Тот, железненький…

– Ну я, допустим! – с вызывающей уверенностью подтвердил Володя. – Это мой ящик, а не твой! Не ты за ним под воду лазил!

Цыгану, похоже, не нравилась резвость зеленого юнца. Он со вздохом покачал головой, так что серьги снова прозвенели колокольцами. В душе он был готов к тому, чтобы выхватить из-за спины автомат и выпустить по наглецу длинную очередь, но в то же время страх за судно, дорогое, оснащенное всем необходимым для подводной работы, останавливал его. «А вдруг не брешет? Вдруг у них на самом деле торпеды есть или еще чего…» Благоразумие взяло наконец верх над желанием наказать наглеца, и Цыган махнул рукой:

– Прыщ, опусти этих мажоров на платформу! А ты, Зайчик, развяжи веревки… их взяла, – добавил Цыган и сплюнул на железный настил.

Заскрипела стрела, завизжала лебедка. «Пакет», состоящий из Кошмарика и обессилевшего Богдана, через несколько секунд бухнулся на платформу, и Зайчик нехотя разрезал веревки. Ленька оказался на свободе, а Цыган с коварной ухмылкой бросил Володе, внимательно смотревшему из-за крышки люка за «разгрузкой» крана:

– Может, подплывешь поближе, чтобы кореша своего забрать, а?

Нет, Володя не был таким ослом, каким его хотел видеть Цыган. Он зло рассмеялся и сказал:

– А может, ты ко мне? – и показал Цыгану ствол «беретты».

– Ого! – вскинул густые брови Цыган. – А ты парнишка что надо! При джентльменском наборе! Ладно, бери своего корешана, но в лапы ко мне не попадайся – раздавлю как клопа!

– Я не клоп, папаша! – снова гоготнул Володя. – Меня так просто не раздавишь, а вот ты смотри не наскочи на меня в заливе – брюхо проколешь! И теперь уже громко крикнул: – Кошмарик, ну чего ты там?! Плыви скорее! Пора обедать!