Продолжение рассказа Эдварда Бартона.

Расставшись со своими заложниками далеко заполночь на опушке леса, я, так и не включая фар, погнал свой джип, уже успевший побывать до этого в разных переделках, по узкой лесной дороге. Добравшись до асфальтированного районного шоссе, я проехал по нему километров двадцать и снова свернул на проселок. Последние две недели стояла сухая, теплая погода и потому ехать по сельским дорогом было легко. Не было ни грязи, ни непролазных луж, обычных в это время года. Выехав далеко за пределы Подмосковья, я вскоре добрался до нашего подземного убежища, укрытого в вековом, сосновом бору.

Не доезжая до нужного мне места семьдесят метров, я достал из бардачка небольшой пульт управлений и нажал кнопку. Большая куча полусгнившего хвороста, с шорохом и хрустом ломающихся веток стала подниматься вверх, открывая въезд в небольшой, пустой подземный гараж. Высадив Ольгу из машины, я развернулся и сдал в него задом. Выйдя из гаража, я попросил её подышать немного свежим воздухом, а сам с помощью граблей и метлы, тщательно уничтожил все следы автомобильных колес на протяжении нескольких сот метров.

В том же месте, где был расположен въезд в гараж, я действовал с особым тщанием и через полтора часа, там уже ничто не напоминало о том, что здесь что-то спрятано. К тому же, съезжая с узкой лесной дороги вглубь леса, я несколько раз петлял и возвращался назад, прежде чем подъехать к своему убежищу и нужно было обладать немалым опытом следопыта, что бы обнаружить путь к нему. Маскировка в таком деле очень важна и я делал все на совесть.

В этом убежище я не был уже года три. Не смотря на это, судя по тому, что все наши маячки были целы и невредимы, его до сих пор так никто не обнаружил. Да, и кого могла заинтересовать покосившаяся, сгнившая от времени избушка без дверей, с провалившейся крышей и грудой кирпичей, оставшейся на месте развалившейся печи. В качестве жилья эта избушка, расположенная в глухой чащобе, не представляла никакого интереса и потому никто не нашел единственный входа и не разорил нашего подземного бункера-убежища.

Осторожно войдя в избушку, я не спеша отбросил саперной лопаткой в сторону позеленевшие кирпичи и весь скопившийся мусор. Под гнилыми на вид и трухлявыми остатками пола скрывался большой, овальный металлический люк, закрывающий вход в бункер. Открыв замок и подняв створку люка, я просунул внутрь руку и включил в колодце, ведущем в подземный бункер, свет. Теперь я мог пригласить Ольгу, спокойно ожидавшую меня в том месте, где я её оставил, войти в наше временное убежище и протянув ей руку, сказал:

– Входи, моя дорогая Вирати, здесь, да, еще со мной, ты будешь в полной безопасности.

Ольга восторженно откликнулась на мое приглашение, громко и радостно сказав мне:

– Да, Оорк! Да, мой любимый, рядом с тобой я везде чувствую себя в полной безопасности.

Это были первые слова, которыми мы обменялись с Ольгой за последние несколько часов. До этого мы всю дорогу ехали молча. Пропустив Ольгу вперед, я помог ей спуститься в колодец, а потом снова занялся маскировкой. В первую очередь я раскрыл и установил под крышей избушки зонтик антенны космической связи, а потом разместил на деревьях, как вокруг избушки, так и на удалении от нее, два с лишним десятка крохотных, автономных телекамер, которые имелись в моем дипломате, и уж затем принялся сооружать на дубовом, дощатом щите из кирпичей, хвороста и прочего мусора хилое сооружение, которое должно было обвалиться после того, как за мной закроется герметический стальной люк бункера, и вернуть интерьер избушки в её прежний, нежилой и давно заброшенный вид.

В этом бункере я собирался провести месяца полтора прежде, чем перевезти Ольгу в более комфортабельное и безопасное убежище, хотя при необходимости мы могли просидеть в нем, не выходя на поверхность, хоть десять лет. Несколько почти точно таких же убежищ остались в далекой, жаркой Макумбе. Одним из них мы даже воспользовались перед тем, как покинуть эту страну вместе со спасенными нами советскими лже-дипломатами.

Спустившись по металлическим прутьям-ступеням, крепко приваренным к стенкам круглого колодца, собранного из стальных колец полутораметрового диаметра, на пятнадцатиметровую глубину, мы вошли в небольшой тамбур с еще более мощной блиндированной дверью. За ней находился длинный коридор трехметровой ширины с пятью большими, стальными люками, вмурованными в бетонную стену убежища, которые вели в жилые и хозяйственные помещения. Наш бункер был сделан на славу и мы в нем могли переждать даже налет бомбардировщиков, если они, конечно, не начнут сбрасывать, с отменной точностью, тяжелые, фугасные авиабомбы.

Этот бункер мы строили со Стариком добрых четыре года и выбросили вручную без малого две тысячи семьсот кубометров грунта, а потом построили под землей железобетонное сооружение площадью в двести десять квадратных метров, довольно уютное и благоустроенное, с отличной вентиляцией, ватерклозетом и ванной комнатой. В бункере было два дизель генератора с запасом солярки на три-четыре года непрерывной работы, склад с продуктами, артезианский колодец с прекрасной водой и канализация с внушительным коллектором.

Когда-то избушка наверху была нашим охотничьим домиком, но после того, как строительство бункера было закончено, мы сами привели её в нежилой вид. Места эти хотя и находились всего в ста восьмидесяти километрах от Москвы, были глухие и безлюдные, что нас со Стариком вполне устраивало. Единственное, что представлялось мне неловким, так это то, что мы со Стариком не предусмотрели, что однажды в это подземное убежище может войти женщина, к тому же такая красавица как Ольга. Подумай мы об этом, то хотя бы повесили в ванной комнате большое зеркало, а не крохотное зеркальце, пригодное только для бритья двум неприхотливым мужикам.

Ольга, спустившись вниз на полчаса раньше меня, уже освоилась на новом месте и готовила на кухне завтрак, воспользовавшись частично теми продуктами, которые я прихватил на нашей запасной площадке, где был спрятан резервный джип, которая представляла из себя просто подземный гараж, замаскированный в лесу. Старик, не смотря на парализованные ноги, регулярно, раз в неделю навещал это место и, оставив машину километрах в десяти, ковылял по лесной дороге на костылях с тяжелым рюкзаком за плечами к этому гаражу, чтобы заменить запас продуктов и проверить сохранность автомобиля.

Изредка это место посещал и я, но уже для того, чтобы проверить исправность автомобиля. За Старика я никогда особенно не волновался, в отличие от меня, при необходимости он мог левитировать по пять минут кряду, но предпочитал этого не делать, чтобы не вызывать подозрений. Инвалидность служила Старику самым хорошим прикрытием, его даже менты не трогали, хотя он и на костылях мог спокойно вступить в схватку с двумя-тремя мастерами восточных единоборств и отметелить их так, что им весь остаток жизни пришлось бы провести на больничной койке.

То, что Старик предпочел уйти из жизни, он сам объяснил тем, что нам противостоял чрезвычайно опасный противник, а пара из молодого мужчины и девушки, в компании с человеком, передвигающимся на инвалидной коляске, была слишком приметной. Расставание же со мной он никак не мог перенести и потому решил выбрать смерть. Если бы все сложилось иначе и я не ввязался в эту историю, то Старик, после моего отлета в Лондон, выбрал бы какую-нибудь бандитскую группировку, штурмом взял её штаб-квартиру и принялся бы безжалостно истреблять всех бандюков, которые только встретились бы ему на пути до тех пор, пока его не сразила бы насмерть чья-то пуля.

А возможно это были бы менты, на которых у Старика тоже был здоровенный зуб. В любом случае, кому-то точно не поздоровилось бы, так как Старик люто ненавидел всех этих мерзавцев, которые жили рэкетом, грабежами, поборами, мошенничеством или пользовались своей властью и при этом чувствовали себя королями, восседавшими на вершине мира и наслаждались роскошью, в то время как большинство людей в стране были поставлены на грань выживания.

В Курсановке Старика любили и побаивались. Любили за то, что в любое время суток он был готов открыть дверь нашего дома, чтобы помочь людям. Старик неохотно занимался врачеванием и принимал пациентов только в исключительных случаях, но зато брался за самые тяжелые болячки и не брал за это никакой платы. Куда охотнее он помогал односельчанам в решении их житейских проблем. К нему обращались тогда, когда соседке нужно было урезонить мужа алкоголика и иногда только угрозы жены, высказанной в адрес мужа, что та пойдет к дядьке Семену, хватало, чтобы мужик перестал пить.

Больше всего Старика любили женщины, ведь не одной жительнице Курсановке он излечил женские болезни, а также сумел вылечить некоторых из них от бесплодия, но они же и побаивались его, считая колдуном и были совершенно правы. Сэм действительно был колдуном и к тому же чертовски опытным и могущественным. Правда, колдовство его зиждилось не на человеческих суевериях, а на той силе, которую ему давали сенсетивные способности. Ведь в отличие от меня он всегда был отличным телепатом и был способен читать мысли людей так же легко, как раскрытую книгу. Впрочем, закрытые книги он тоже умел читать.

Все окрестные бандиты боялись его просто панически, так как знали, что он может в две минуты напустить на любого из них порчу. Завидев его еще издали, сидящего за рулем нашего старенького "Тараса", они сразу снимали блок посты на дороге. Иначе, как черным колдуном, они его не звали. Но больше всего Старика ненавидели разные маги, колдуны и ведьмы, которых он презирал и всячески третировал. Иногда он звонил по телефону из рекламы, которая попадалась ему на глаза в какой-нибудь газете и властным голосом приказывал колдуну или колдунье вернуть пациентам все деньги. На следующий день он посылал по факсу выбранному им аферисту черную метку и его практика на этом тут же заканчивалась.

Правда, некоторые колдуны и ведьмы прежде, чем начать принимать пациентов, приезжали к Старику и предъявляли ему нечто вроде бизнес-плана, из которого следовало, что они обязуются заниматься благотворительностью. К таким типам Старик относился хотя и без какого-то особого уважения, но вполне снисходительно и даже доброжелательно. Тогда в рекламе появлялась приписка – "С дозволения великого мага и колдуна Черного Сэма".

Если колдун или ведьма действительно знали старинные заговоры и секреты траволечения, а также прочие методы нетрадиционной медицины, Старик мог расщедриться, изготовить своими руками парочку амулетов и вручить их своим подопечным. Заодно он погружал их в транс и с помощью телепатии вкладывал в их голову такие знания колдовства и магии, которые они не могли почерпнуть больше ни из каких других источников. Насколько я знаю, и по сей день некоторые колдуны и ведьмы как в России, так и в Макумбе, почитают своим духовным отцом кто Черного Сэма, а кто Белого Бена. Мне же такой славы не было дано вкусить, хотя я как раз и есть и Черный Сэм, и Белый Бен в одном лице, но об этом, Джейн, я вам расскажу немного позднее. Пока что слушайте, что с нами происходило дальше.

Вымывшись под горячим душем, я переоделся в домашнее, а свою одежонку, всю перепачканную солидолом и чужой кровью, затолкал в стиральную машину. Прежде, чем прийти к Ольге на кухню, я постелил в кубрике постель и проверил, как обстоят дела на поверхности, после чего включил и настроил компьютер на автоматическое слежение за обстановкой. Ольга уже приготовила обильный завтрак и теперь поджидала меня сидя за столом. Достав из холодильника бутылку шампанского, я подсел к столику. Пока я возился с пробкой Ольга, загадочно улыбаясь мне, достала с полки две больших чайных фарфоровых чашки, фужеров в бункере тоже не было. Разлив вино по чашкам, я поднял свою и предложил тост:

– За нашу победу.

– О, нет, Оорк, за нашу с тобой любовь и за нашу встречу, любимый. – Со счастливой улыбкой предложила Ольга.

Меня снова охватило смутное беспокойство. Что-то внутри, предупреждало меня об опасности. Тряхнув головой, я нарочито весело и беспечно, сказал, поднимая чашку:

– Тогда за нашу встречу и за любовь, которая привела нас к победе, моя Вирати!

Поддерживая тост, предложенный Ольгой, мне, почему-то было очень приятно называть этим именем. В нем была какая-то странная, музыкальная поэтичность, отзывавшаяся в моей душе радостью и счастьем. После завтрака, во время которого мы обменялись всего лишь несколькими, ничего не значащими фразами, я остался мыть посуду, а Ольга пошла в душ. Когда я вошел в кубрик, она уже лежала обнаженной, раскинув руки, на широкой софе, покрытой белоснежной простыней. Её длинные, каштановые волосы были распущены и разметались по подушке, а глаза плотно зажмурены. Тело Ольги было напряжено, похоже, что и она тоже ощущала тревогу и страх перед тем, что сейчас должно было произойти. Сбросив с ног комнатные тапочки и стянув с тела свитер, я лег рядом, положив голову на её руку.

До этого дня мои отношения с женщинами строились весьма сложным образом, точнее они строились моим Стариком так, чтобы у меня вообще не было никаких отношений с женщинами. Весь мой опыт общения с женщинами относился к промежутку между шестнадцатью и семнадцатью годами, да, и то все мои встречи всегда проходили под полным контролем Старика. В какой-то мере это выглядит чудовищно, но так оно и было. В отличие от других юношей, пребывающих в этом возрасте, Старик быстро разрушил все мои иллюзии по части любви, брака, семьи и всех прочих общечеловеческих ценностей. Джейн, возможно вы не поверите, но у меня не было ни первого свидания под луной, ни восторженных глаз, ни юношеского томления в предвкушении очередной встречи с предметом своего обожания, все было куда проще.

Как только я из мальчика превратился в юношу, мой Старик привез из Москвы двух довольно симпатичных проституток и велел им в течении недели посвятить меня во все тайны секса. Через две недели все повторилось, но проституток уже было пятеро и так длилось целый год, после чего Старик сказал мне, что теперь я должен забыть о женщинах до тех пор, пока для меня не настанет день стать отцом, то есть до тридцати трех лет. При этом совершенно неважно, кто будет матерью моего сына, главное чтобы мальчик, мой первенец был всегда с нами. Ему мы должны были передать весь свой жизненный опыт, вырастить и воспитать его сильным, ловким, бесстрашным и находчивым, способным позаботиться о том, что бы линия первенцев в нашем роду никогда не прерывалась.

Все дети, родившиеся от меня потом, уже не имели особенного значения и будет лучше, если у меня вообще родится только один ребенок, но если какая-то женщина захочет иметь от меня ребенка, то это уже будет для меня дело пятое и совершенно незначительное. Старик сказал мне, что он сам найдет мать для моего будущего сына и что он сможет точно определить, годится ли эта женщина для рождения ребенка. На мой вопрос, что произойдет если я нарушу это правило, Старик сказал, что тогда мы все погибнем и прервется та линия, которая существует от самого начала времен уже тысячи лет. Поначалу мне было трудно смирить свою плоть, но со временем у меня установилось внутренне равновесие. Признаться, это было трудно, тем более, что я видел, как напропалую флиртует с женщинами мой Старик. Даже став калекой, он умудрялся затаскивать в постель молодых, очаровательных женщин и ни одна из них не уходила от него обиженной и если бы он захотел, то, наверняка, смог бы иметь целый гарем.

Лежа в одной кровати, я, тем не менее боялся, прикоснуться к Ольге потому, что меня охватывал ужас. А меня тем временем тянуло к ней все сильнее и сильнее. Когда я повернулся на бок, то увидел, что Ольга крепко стиснула зубы и старается дышать ровно, чтобы хоть немного расслабиться. Прикоснувшись к её телу, я почувствовал, как она мгновенно напряглась, словно в ожидании удара. Убрав руку, я спросил её:

– Ты боишься меня, Вирати?

– Да, Оорк, я боюсь что погублю тебя и себя. – Ответила она мне и, обняв меня за шею, решительно вернула мою руку на свою грудь.

Наши первые прикосновения дуг к другу были робкие и какие-то беспомощные, неловкие. Долгое время мы испытывали страх и даже какой-то ужас, навалившийся на нас в предчувствии надвигающейся близости, но вскоре мы все же преодолели его и, наконец, слились в страстных объятьях. Потом очень скоро выяснилось, что мы оба были очень опытными и изощренными любовниками и умели извлекать из нашей близости массу удовольствия, так что дни вынужденного затвор не были для нас слишком томительным. То, что над нами была толща земли, песка и глины нисколько не довлело над нашим сознанием, нам было также уютно и покойно, как могло быть на каком-то райском островке под ясным, синим небом в обрамлении зеленых пальмовых листьев.

Ольга рассказала мне все о своей прежней жизни и я удивился, как наши семьи были похожи и какими разными мы в были в своей сути. Самое главное, что она, как и я, чувствовала себя человеком не от мира сего и так же, как и я сам, не была привязана к остальным людям, хотя и относилась к ним менее враждебно, нежели я. Я также рассказал Ольге все без утайки и о своих погибших Старике и Патриархе, и о том дне, которого мы ждем. Правда, теперь я ждал его один.

От Ольги я услышал историю, подобную моей собственной, но во многом её жизнь отличалась от моей. В отличии от меня она называла свою мать Наставницей, бабку Защитницей, а себя Хранительницей и еще все они знали, что любая Хранительница это всегда Вирати, хотя и не знали, что это означает. Еще они знали, что однажды Вирати найдет Оорка. Вот они и искали Оорка не смотря на то, что им было запрещено его искать, так как тогда погибнут оба и Вирати, и Оорк, но в этом был вызов судьбе и они продолжали искать.

Мать Ольги, Элиза Браво, жила в Марселе со своим любовником, но была готова в любой момент примчаться к ней на помощь, возглавляя взвод, а то и целую роту своих собственных, настоящих и бывших, любовников вкупе с примкнувшими к этой армии, бывшими любовниками своей дочери. Ольге было двадцать семь лет и она уже сменила добрые три дюжины мужчин, но знала, что в любой момент может вернуться к любому из них и будет принята без каких-либо слов только потому, что женщины из их рода было давно легко повелевать мужчинами и те готовы пойти ради них на любое безрассудство.

Ее первый любовник пришел к ней пешком, кромешной ночью, в грозу через горное ущелье, когда ей было четырнадцать лет, но Наставница вскоре отвергла его, так как он был слишком богат, чтобы Хранительница Вирати могла спокойно родить впоследствии от него дочь и сама стать Наставницей. В семьях такого рода подчеркнуто серьезно относятся к браку и терпеть не могут таких девиц, как Ольга. Подобно Патриархам и Старикам в нашей семье, их женщины, становясь, Наставницами после рождения Хранительницы Вирати также рожали еще несколько детей, которых они оставляли на попечение своих мужей и любовников, делая это по их просьбе. Еще не один мужчина не смог завоевать ни одну Вирати, но зато если Вирати хотела покорить мужчину, против её чар уже не мог устоять даже святой. Ольга рассказывала об этом спокойно и без малейшей тени смущения, зная, что не вызовет этим во мне ревности. Мне было интересно слушать её рассказ о себе и в итоге, я, хохоча во весь голос, сказал Ольге:

– Ну, и стервы же вы все, любовь моя.

Нежась на моей груди, Ольга легко согласилась с моим выводом и сказала без малейшего раздражения.

– Да, стервы, но зато все мужчины были счастливы с нами, Эд. Поверь мне, теперь даже Клим счастлив хотя бы потому, что я ушла к Оорку, а не кому-либо другому. Ведь я сразу сказала ему, что рано или поздно уйду и продолжу искать Оорка и если не найду его до тридцати тех лет, то рожу дочь, а потом, если он захочет, рожу ребенка для него, чтобы он растил его и вспоминал обо мне, ведь так было всегда.

Нас объединяло еще и то, что она, как и я, не считала своих сестер и братьев таковыми и говорила о них, как о каких-то далеких родственниках. Правда, я в отличии от нее, даже приблизительно не знал скольких детишек наделали мой Старик и мой Патриарх. Из тех, о существовании которых я знал точно, четверо остались в Макумбе, а еще пятеро жили в Москве. Единственное, что доставалось им от мужчин нашего рода, так это завидное здоровье, большая физическая сила, долгая молодость, а к некоторым переходили еще и некоторые наши удивительные способности и одно это уже было неплохо.

Оказалось, что Ольга также обладает некоторыми из моих способностей, в частности она не только умела читать мысли раз в сто лучше меня, но и могла управлять людьми с помощью телепатии, хотя это и было для нее делом жутко трудным и мучительным. Она была способна левитировать по пару часов кряду и просто здорово владела пирокинезом. Зато телекинетиком и телепортистом она была фиговым, так как ее сверхзрение не распространялось дальше чем на пять, шесть метров. Впрочем, ее нактолопия была ничуть не хуже моей.

В подвале она еще не совсем была уверена в том, что я Оорк и потому наблюдала за мной и ни во что не вмешивалась. Правда, если бы она вмешалась, то ей пришлось бы убить всех наших врагов, чтобы они потом никому не поведали о её способностях. Ольга могла убить человека своими пирокинетическими способностями в доли секунды, буквально взорвав его сердце или какой-нибудь другой внутренний орган, но, в отличие от меня, она еще ни разу никого не лишила жизни. Все это убедило меня в том, что Ольга действительно Вирати, хотя я и не знал в то время что это означает, но если она говорила об этом с такой уверенностью, то так оно и было. В том, что мы оба были людьми особого сорта, убеждать друг друга нам не приходилось.

Задолго до разговора с Ольгой, да, практически с раннего детства, я знал, что мы не являемся обычными людьми и что мы несем на себе печать древнейшей из земных тайн. Знал я и то, что таких как мы много. Еще в Макумбе я знал нескольких людей, которые были точно такими же, как и мы. Знал это абсолютно точно. При случайной встрече мы ощущали внутренний дискомфорт и стремились поскорее разойтись, но прежде, чем уйти друг от друга, мы старались поделиться оружием, деньгами, пищей, указать самую короткую дорогу к воде или подсказать, где найти убежище от врагов, указывали приметы, по которым собратья могли найти наши собственные убежища, если им, вдруг, понадобится надежное укрытие.

Когда мы выбирались из Макумбы, то иногда на своем пути мы находили недавно убитую антилопу, порой оружие, а наши преследователи внезапно натыкались на ловко скрытые в траве доисторические ловчие ямы с вбитыми на дно острыми кольями или напарывались на вполне современные растяжки и подрывались на гранатах, а то и вовсе на мощных фугасах. Мы же об этих сюрпризах всегда получали своевременные предупреждения от наших болельщиков.

Иногда мы со Стариком задавались вопросом, кто же мы такие, что заставляет нас жить такой жизнью и не находили ответа. Мы знали только одно, – рано или поздно для нашего потомка наступит День Откровения и тогда спадут покровы тайны, окружавшей нас. Единственное, что я знал в то время, так это то, что мы не были враждебны этому миру и мы противопоставляли свою силу только откровенному насилию. Мы убивали только тогда, когда спасали свою жизнь.

Когда жители того района Макумбы где мы жили, мучались от засухи, Патриарх целыми неделями напролет рыскал по саванне на своем стареньком джипе и сумел найти несколько десятков мест, где водоносные слои были расположены близко к поверхности земли и эти колодцы спасли тысячи жизней. Да, и колдовство его тоже было направлено на спасение человеческих жизней и в том, что в Макумбе вспыхнуло пламя гражданской войны, не было нашей вины. Зато тот разгром, который мы учинили основному отряду повстанцев, настолько снизил накал политической борьбы, что уже спустя несколько месяцев правительственные войска восстановили контроль над всей страной.

Две недели мы провели в подземном убежище в полном покое, наслаждаясь своей любовью и коротая дни тем, что по несколько раз на день просматривали телепередачи, ожидая, что полковник Рогозин организует на нас широкомасштабную охоту с привлечением через средства массовой информации добровольных помощников. Однако, кроме того, что в первый же день по информационным программам прошли краткие сообщения о том, что некий сумасшедший устроил перестрелку в помещении компании "Интерросстрейд" и сумел удрать от работников службы безопасности через подземные коммуникации, больше никаких сообщений не было. Все, что показали телевизионщики, это несколько интервью, взятые у некоторых жильцов окрестных домов, но никто из них не смог толком сказать что же именно происходило за зеркальными стенами офиса компании.

Один дошлый телерепортер, из числа тех типов, которые готовы получить в задницу заряд картечи, лишь бы задать кому-нибудь неудобный вопрос, сумел пробраться в палату к Кайману и поговорить с ним несколько минут. Внятных ответов от покалеченного кик-боксера он не получил, но развел из этого словоблудия на целых десять минут эфирного времени, задаваясь вопросом, кто же был тот сумасшедший, который умудрился в перестрелке ранить семьдесят шесть человек, избить несколько здоровенных жлобов, а потом еще и уйти через подземные коммуникации.

При этом репортер упомянул, что на крышу здания высадился взвод спецназа и, пробыв в здании мене часа, почему-то убрался восвояси. Так как Клим упорно хранил молчание и отказался дать интервью настырному телевизионщику, тот сделал вывод, что скорее всего в офисе компании произошла разборка и поскольку в ней пострадало официальное лицо, приехавшее в Москву из Ичкерии, речь теперь вполне могла идти о новой войне на улицах города.

Мне удалось проникнуть в компьютер управления криминальной милиции, которая хотя и не делала ничего, чтобы остановить рост преступности, но все же знала о ней достаточно много. Так вот, там также не появилось ориентировки ни на меня, ни на Ольгу и это утешало. Зато мы узнали, что Антип дал деру из страны и спрятался так тщательно, что его невозможно было отыскать. Случилось это после того, как Ольга позвонила ему и поинтересовалось, как здоровье Огурца. Не доверяя этим типам, я решил покинуть Россию через Прибалтику, но поначалу намеревался отсидеться до июня месяца в нашем подземном убежище, а потом перебраться в Псковскую область, где у нас со Стариком, с тех пор когда он еще выращивал лекарственные травы, имелся хутор в лесу, поблизости от границы.

Галактика "Млечный Путь", планета Земля, государство Российская Федерация, подземный бункер в лесу в Калужской области, в 180 километрах от Москвы.