Прошло два года после появления Лотти. Я обожала ее. Она была больше, чем просто долгожданное дитя. Лотти дала мне силы вынести тяжесть разлуки с Жераром.

Конечно, случались моменты глубокого уныния, когда я чувствовала себя раздавленной бременем обмана. Но та радость, которую испытывал Жан-Луи в связи с предстоящим событием, утешала меня. Правда, ребенок не даст мне забыть про свою огромную вину, а совесть будет мучить меня всегда.

Мне не хотелось снова наносить визит в Эверсли, но в будущем я твердо пообещала, что сделаю это. Я получала письма от дяди Карла, из которых узнавала, что после моего отъезда все идет, как должно.» Джесси хорошо заботится обо мне, — писал дядюшка, и я словно слышала его хихиканье, когда он писал эти строчки. Он хорошо помнил, что именно я настояла, что для его же безопасности необходимо поставить Джесси в известность по поводу завещания. Уверена, что, в конце концов, я сделала лучше для него же.

Жан-Луи весьма заботило положение дел на континенте, да и я теперь обращала на это значительно больше внимания, чем прежде. Вероятно, из-за Жерара. В те дни многие события связывали с именем мадам де Помпадур, которая, находясь рядом с французским троном, сосредоточила в своих руках власть.

Жан-Луи нанял молодого человека по имени Джеймс Фентон, чтобы тот помогал ему в управлении имением. Это означало, что сам он уже не в состоянии работать, как прежде. Джеймс Фентон оказался хорошим помощником. Он некоторое время прослужил в армии и, видимо, разбирался в военных делах. Он заинтересовал этим и Жан-Луи, уверяя, что война затронет всех нас. Англия пока держалась нейтралитета, потому что военные действия велись за пределами страны. Все мы помнили опыт гражданской войны, насколько она была опустошительной, и теперь не хотели брать ответственность за происходящее на континенте.

Мне хотелось узнать что-нибудь о Жераре. Я догадывалась, что причиной его давешнего визита являлась тогдашняя политическая ситуация. Без сомнения, он выяснял, какой будет в Англии реакция на события на континенте, а возможно, и разведывал, какие силы сосредоточены вдоль побережья, и посылал донесения через море. Я жадно слушала Джеймса Фентона, который, заметив мой интерес, был немало польщен. И мы втроем увлеченно обсуждали возможные последствия конфликта.

— Францией управляет мадам де Помпадур, — говорил Джеймс. — Король Людовик слишком ленив, и ему нравится, что его любовница держит управление страной в своих руках. Но, возможно, это не так уж и хорошо для Франции. Правда, говорят, что она очень умная женщина и оказывает влияние на короля благодаря тому, что в курсе всех его дел, абсолютно всех. Кроме того, она поставляет ему молоденьких девочек для развлечений в постели. Говорят, он питает особую слабость к совсем юным девушкам. Существует даже так называемый «Олений парк»— место, где сводники обучают молоденьких девиц из всех слоев общества, от которых требуются лишь красота и некоторая чувственность для удовлетворения короля.

Жан-Луи выглядел недовольным. Ему не нравилось, что такие темы обсуждаются в моем присутствии.

— Прошу прощения, что завел разговор о столь неприятных вещах, — сказал Джеймс, — но, чтобы правильно оценить ситуацию, вы должны знать как можно больше о короле Людовике и мадам де Помпадур и почему она оказывает на него такое влияние.

Я потупилась. Конечно, Джеймс не мог догадываться, что я далека от осуждения радостей чувственной любви.

Вскоре на континенте подписали договор, названный «Альянс тройного котильона»— альянс «трех юбок», соглашение между мадам де Помпадур, Марией Терезией Австрийской и Елизаветой, императрицей России. Это было важно и для нас, потому что вскоре ожидалось объявление Англией войны Франции.

Родина Жерара давно враждовала с моей страной, и теперь они находились в состоянии войны. Я размышляла, не приведет ли такая ситуация Жерара снова в Англию с секретной миссией. Иногда мне казалось, что Жерар может внезапно появиться. Но ничего не происходило, и я вопрошала себя, не может ли быть так, что подобные любовные приключения являются обыденными для Жерара? Не может ли быть так, что он любит женщину самозабвенно, страстно, а потом меняет на другую?

Думать об этом было свыше моих сил. Любовь к Жерару не была для меня мимолетным увлечением, проходящим с течением времени.

Итак, время бежало.

Мы наняли отличную няню для Лотти. Это была внучатая племянница давно умершей Керлью. Но, как сказала моя матушка, весьма дальновидно сохранять семейные традиции у прислуги. Мы ожидали, что родственница Керлью в силу своего воспитания будет преданной и честной няней.

Наши надежды полностью оправдались. С той поры, как она появилась в нашем доме, мы убедились, что в лице нянюшки Доринг нашли настоящее сокровище.

Дикон в свое время презрительно отказался от опеки нянь, и, так как переубедить его не представлялось возможным, прислуге, выполнявшей эту роль, подыскали другое место, а сам Дикон теперь ходил на уроки в дом викария, где и занимался с его сыном Томом. Уроки им давал местный священник. Впоследствии Дикона должны были отправить в настоящую школу.

Лотти с каждым днем становилась все красивее. Она росла очень хорошенькой, с замечательными темно-синими глазами, окаймленными необыкновенно длинными, темными ресницами.

— Ее глаза темнее, чем твои в этом же возрасте, — заметила как-то моя мать. — У нее они фиолетовые. Говорят, у моей матери Карлотты тоже были фиолетовые глаза.

Мне бы не хотелось, чтобы моя мать заметила это, но подобные высказывания всегда нервировали меня.

Кроме того, у Лотти были темные волосы. Почти черные.

— Она выглядит, точь-в-точь как французская куколка, — как-то сказала Сабрина.

— Ну почему французская?! — воскликнула я.

— Но ведь Жан-Луи все-таки отец ей, — заметила Сабрина. — Порой мне кажется, ты считаешь дочь всецело своей.

Мне надо было вести себя осторожнее. Любой пустяк мог выдать меня. Разумеется, у Лотти имелись все основания быть похожей на француженку. В конце Концов, человек, которого считали ее отцом, был родом из Франции.

Жан-Луи обожал девочку, и она отвечала ему тем же. Меня глубоко трогало, когда я видела, как он катает Лотти на плечах. Для него это было очень болезненно, потому что вынуждало расстаться с палкой, но девочке это нравилось. Она уже начинала разговаривать и развлекалась, лепеча что-то самой себе про Лотти, — это имя она часто повторяла. Кажется, она считала, что вое вокруг принадлежит Лотти; она проявляла интерес ко всему на свете, любила, чтобы ей пели или рассказывали сказки. У нее вошло в привычку неотрывно наблюдать за движением губ во время разговора и пытаться потом повторить слова взрослых. Она, безусловно, стала центром жизни нашей семьи. Жан-Луи, наблюдая за Лотти, сказал мне:

— Я до сих пор не могу до конца поверить, что у нас действительно есть ребенок. Иногда мне кажется, что это всего лишь сон, и я просыпаюсь с болью в сердце, но все меняется, когда я снова вижу ее.

Я делала все возможное, чтобы успокоить совесть, но порой у меня появлялись пугающие предчувствия.

Вокруг много говорили о войне, впрочем, не очень серьезно. Войны случались всегда, но нашу страну они обычно обходили стороной. Когда они заканчивались к нашей выгоде, о них много говорили, а когда приводили к бедствиям, их умело замалчивали. Впрочем, мы слышали о казни адмирала Бинта. Он отдал французам остров Минорку, и его заклеймили как предателя и труса. Все были поражены случившимся и некоторое время ни о чем другом не говорили. Первый министр Питт пытался просить короля о помиловании, но безуспешно. Адмирала расстреляли на палубе его собственного корабля в Портсмутской гавани.

Жан-Луи негодовал:

— Это грубо и несправедливо, — говорил он. — Бинт потерпел поражение из-за своей негодной тактики, но он не заслужил смертной казни.

Джеймс Фентон говорил, что наказание имело иную цель, нежели справедливая кара. Франция была потрясена происшедшим. Вольтер считал, что Бинта просто убили «в назидание другим». Ходили слухи, что Бинт испугался слишком большой ответственности, и его расстреляли, дабы показать всему его окружению, что человек, не умеющий принимать на войне быстрых решений, бесполезен для своей страны.

В любом случае, случившееся со всей очевидностью показало многим, что идет война.

— Как это повлияет на ход событий? — спросила я Джеймса.

— Очевидно, захват Минорки склонит чашу весов в пользу Франции.

Подобные разговоры заставляли меня вспомнить о Жераре. Казалось странным, что мы, бывшие столь близкими, разделены сейчас и не знаем друг о друге. Я размышляла, что бы сказал Жерар, узнав о ребенке.

Когда Лотти исполнилось два года, я почувствовала непреодолимое желание съездить в Эверсли. Я поговорила с матерью и Сабриной.

— Я много размышляю о дядюшке Карле и его имении. В свое время я обещала, что как-нибудь навещу его. Как вы считаете, стоит мне сделать это?

— Но Лотти слишком мала для путешествия, — возразили они мне.

— Думаю, я могла бы оставить ее здесь. Нянюшка прекрасно о ней позаботится. Жан-Луи, по правде говоря, недостаточно крепок для долгого путешествия, поэтому я подумываю…

— Одна ты не поедешь! — воскликнула моя матушка.

— Но… ведь я уже ездила раньше.

Во время нашего разговора в комнату зашел Дикон. Ему уже исполнилось тринадцать, и он был очень высокий для своих лет. Его переполняли чувство собственной важности, надменность и безжалостность. Хотя он и вырос, характер его не улучшился.

— Я поеду с тобой, — заявил он.

— Я считаю, что будет вполне достаточно грумов. Я поеду одна, как и в тот раз.

Но Дикон настаивал, а так как моя мать и Сабрина привыкли всегда потакать всем его желаниям, они пришли к мысли, что меня будут сопровождать Сабрина с Диконом. Дикон оказался так захвачен идеей поездки, что уже не оставалось ни малейших сомнений, что мы отправимся вместе.

Я написала дяде Карлу и получила от него воодушевленный ответ. Он будет счастлив видеть всех нас и просит приезжать как можно скорее.

Стояла весна — лучшее время для путешествий; дни становились светлее и длиннее, а погода была как на заказ.

Дикон и Сабрина были в приподнятом настроении. Дикон все время требовал, чтобы мы ехали быстрее, но грумы указали ему, что вьючные лошади не смогут бежать так резво.

— Пусть они приедут позже, — сказал Дикон.

— Но ты же знаешь, нам надо держаться вместе, — возразила я.

— Разбойники. Все боятся разбойников. А я вот нет.

— Нет, потому что ты с ними никогда не сталкивался.

— Ну уж я бы справился с ними.

— Дикон! — воскликнула Сабрина, наполовину осуждая, наполовину восхищаясь сыном.

Я же просто презирала его.

Поездка прошла без происшествий, и мы прибыли в Эверсли-корт днем, еще засветло.

Сабрина, хорошо помнившая эти места, оживилась. Я догадывалась, сколько воспоминаний, в том числе и не очень приятных, ожили в ее памяти, ведь ее раннее детство прошло в Эндерби.

Джесси вышла, чтобы встретить нас. На ней было голубое муслиновое платье с массой белых оборок и кружев. На ее лице было мало косметики и крошечная мушка под левым глазом.

Эвелина стояла рядом с матерью и выглядела уже совсем взрослой. Должно быть, ей уже исполнилось пятнадцать.

— Его светлость с нетерпением ожидает вашего прибытия, — сказала нам Джесси. — Он приказал, чтобы вас немедленно провели к нему сразу по приезде.

О да, теперь создавалось впечатление, что домом распоряжается его светлость; в прошлый раз было ясно, что все управление сосредоточено в руках Джесси.

Эвелина и Дикон с интересом разглядывали друг друга, но все-таки в первую очередь внимание Дикона привлек дом; Он очень внимательно, что вовсе не было для него характерным, рассматривал здание. Я заметила, что все окружающее произвело на него огромное впечатление.

— Ваши комнаты готовы, — объявила Джесси. — Но не хотите ли вы сначала перекусить или дождетесь ужина?

Я смотрела на Сабрину, которая думала, что Дикон, конечно же, голоден. Однако впервые Дикон не проявлял никакого интереса к еде. Он был захвачен созерцанием окружающего.

Я сказала, что подожду ужина. Сабрина согласилась со мной.

— Ну, тогда не желаете ли пройти прямо к его светлости, — Джесси посмотрела на меня. — Это его просьба.

Итак, пока заносили наш багаж, мы прошли в комнату дяди Карла. Он сидел в кресле у окна. Выглядел он в точности так, каким я запомнила его: морщинистая пергаментная кожа и яркие живые темные глаза.

Он обернулся и восторженно воскликнул:

— О, вы уже здесь! Входите. Входите. Какое счастье! Так… ты — Сабрина. Ну конечно, дочка Дамарис. Дамарис была хорошей девочкой. Ну и, конечно, моя дорогая Сепфора. — Дядюшка взял меня за руку. — А это?

— Это Ричард, мы зовем его Диконом, мой сын, — объяснила Сабрина.

— Да, да, замечательно. Очень, очень рад вас видеть. Джесси, ты предложила им поесть?

— Но они только сию минуту приехали, по вашему желанию, я тотчас провела их прямо к вам. Они сказали, что дождутся ужина.

— Хорошо, хорошо. Принеси им стулья, Джесси. Она, улыбаясь нам, принесла стулья. Но глаза ее при этом холодно поблескивали.

— Желаете еще что-нибудь, прежде чем я уйду и дам вам поболтать по-семейному? Когда понадоблюсь, позвоните в колокольчик. Я пошлю вам в комнаты горячую воду. Думаю, вы захотите помыться и переодеться. — Джесси повернулась к дяде Карлу и, подняв палец, произнесла:

— Не забывайте, они проделали долгий путь.

— Нет, я не забуду. Как мило, что вы сразу зашли навестить меня. Хотите пройти в ваши комнаты?

— Немного погодя, — ответила я. — Но как я рада видеть вас в добром здравии!

Яркие глаза дяди Карла, казалось, видят меня насквозь.

— Джесси хорошо заботится обо мне… благодаря тебе.

Мне показалось, что дядюшка подмигнул мне. Мы немного поговорили, вспоминая прошлое. Сабрина была более осведомлена, будучи старше и застав прежние времена. Дикон поднялся и кругами ходил по комнате, разглядывая панели и чудесный, старой работы, камин, украшенный изображением сцен из войны Алой и Белой розы.

Я еще никогда не видела его столь тихим. Дядя Карл пытливо выспрашивал меня о Жан-Луи и благодарил за мои письма ему. Шел достаточно банальный разговор, и я начала уже думать, что все хорошо. Наконец Дикон дернул шнурок звонка, и появилась Джесси, которая отвела нас в апартаменты. Ее поведение соответствовало выбранной ею роли экономки, и только случайно, забываясь, она показывала, что в действительности она хозяйка дома.

Я оказалась в комнате, в которой остановилась в свой первый приезд, и почувствовала, как во мне воскресают мучительные воспоминания. Я подошла к окну, через которое проник ко мне Жерар. Подошла к кровати, где я провела последнюю ночь, полную восторга и тоски.

Воспоминания захлестнули меня, и я пожалела, что приехала.

Вошла Сабрина и уселась на кровать, улыбаясь мне.

— Я не думала, что все будет так… обычно.

— И я… Что ты думаешь о Джесси? — спросила я.

— Очень размалевана. Слишком много краски и белил.

— По сравнению с прошлым разом она накрашена умеренно. Тебе не кажется, что она очень важничает?

— Возможно. Но она ведет все домашнее хозяйство и, насколько я успела заметить, делает это хорошо.

— Да, — подтвердила я, — этим она и отличается.

— Думаю, в прошлый твой приезд она просто хотела доказать, насколько она важная персона в доме, но сейчас ей нет необходимости лишний раз утверждать свои права. Она расцвела. Возможно, она когда-то выступала на сцене, но наконец нашла безопасное теплое местечко, где можно осесть.

— Но ты же знаешь, она заставила дядю Карла подписать бумагу…

— Я помню, ты рассказывала нам. Ну, что с того, это произошло так давно. Я подозреваю, что она не идеальная экономка, нужно присмотреть за ней, пока мы здесь. Дикон, между прочим, абсолютно очарован этими местами. Ему все кажется таким интересным. Он сказал, что завтра здесь все исследует.

— Я заметила, как он заинтересован.

— Он всегда с увлечением относится к старине. Мне нравится видеть его таким оживленным. Дикон может быть очень серьезным. Я знаю, ты не можешь простить ему тот пожар у Хассока, но, прошу тебя, не надо постоянно давать ему понять, что он должен чувствовать вину за несчастье, которое произошло с Жан-Луи. Не надо, Сепфора. Я знаю, как тяжелое обвинение может подействовать на впечатлительного ребенка. Я сама пострадала.

— Не думаю, чтобы Дикон особо страдал и вообще задумывался на этот счет.

— Какие-то вещи, связанные с Диконом, тебе не понять. Ты считаешь, что мы с твоей матерью балуем его.

— Я понимаю твои чувства. Он же твой сын.

— Я так горжусь им! — сказала Сабрина. — Он становится так похож на отца.

Милая Сабрина! Ей в жизни выпало столько страданий. Я подошла к ней и поцеловала.

— Как замечательно очутиться здесь, в этом старом поместье, которое я так хорошо знала.

— Не думаю, что мы пробудем здесь больше двух недель.

— Но, Сепфора, мы же только что приехали. Не хочешь же ты немедленно возвратиться домой?

Я подумала: «Да, хочу. Я буду несчастна здесь. Слишком много воспоминаний».

— Я знаю, что ты не любишь оставлять Лотти.

— Да, — ответила я, — я хочу быть с ней.

— Ну, мы здесь пробудем не так уж долго и снова в путь.

Я кивнула, запоздало желая, чтобы эта поездка не состоялась.

Я провела бессонную ночь. Меня мучили воспоминания. Однажды я вскочила с постели, мне показалось, что кто-то стучался. Я подошла к окну, глупейшим образом надеясь увидеть Жерара. О нет, больше я никогда не приеду в Эверсли-корт. Слишком многое связано с ним.

Хотя обстановка в доме изменилась к лучшему, все-таки случились происшествия, напомнившие мне о прошлом.

У меня оказалась возможность побыть наедине с дядей Карлом. Он понимающе улыбнулся мне, давая понять, что между нами существует какая-то тайна.

— Это хорошо, — сказал он, — что ты приехала и тогда, и сейчас. Сепфора, приезжай почаще. Ты должна все здесь хорошо узнать, ведь так? В один прекрасный день ты станешь здесь хозяйкой. Ты же помнишь о моем завещании.

— Помню, — ответила я.

— Ты и твои наследники когда-нибудь поселятся здесь. И постепенно наши предки упокоятся с миром. О, мне здесь очень хорошо живется. Ты умница. Ты сумела все устроить. Ты в прошлый раз что-то сказала Джесси, так?

— Я указала, что удобства в ее жизни зависят от вашей спокойной жизни, — ответила я.

Старик издал хриплый смешок и никак не мог остановиться. Мне даже показалось, что ему стало плохо.

— Вот как. О, меня совсем избаловали, Сепфора. Можешь не сомневаться… прилагаются все усилия, чтобы поддержать мою жизнь как можно дольше.

— Они здесь именно для того, чтобы присматривать за вами. А вы ничего больше не подписывали?

Дядя Карл отрицательно потряс головой и хитро посмотрел на меня.

— Ничего. Да меня и не просили. Должно быть, ты предельно ясно все объяснила. Умница, Сепфора. Ты станешь очень хорошей хозяйкой Эверсли. Я не ошибся в тебе.

— У вас по-прежнему тот же управляющий?

— Да, конечно, Эймос Керью все еще здесь, без него было бы трудно.

— Я знаю. Ну что же, кажется, все обошлось благополучно.

— Благодаря тебе, Сепфора!

Я была поражена, что дядя может спокойно принимать услуги экономки, которая, возможно, хотела избавиться от него. Джесси могла бы стать убийцей, будь ставки достаточно высоки.

Как дядя Карл мог выносить такую женщину? Конечно, здесь не обошлось без сексуального влечения. Уверена, что дело было именно в этом. Это было оружие Джесси, и, видит Бог, она использовала его с большой выгодой.

Больше я не беспокоилась. За дядюшкой Карлом до самой смерти будет надлежащий уход, ведь это в интересах самой Джесси.

Дикон, судя по его словам, исследовал весь дом вдоль и поперек. Джесси предложила помощь Эвелины, и она показывала ему все. Дикон был совершенно захвачен новыми впечатлениями я попросил разрешения сопровождать Эймоса Керью, когда управляющий будет объезжать имение. Ему позволили, и он вернулся с сияющими глазами.

— Клаверинг ни в какое сравнение не идет с Эверсли, — заявил он.

Дикон много общался с Эймосом Керью, и, кажется, они по-настоящему подружились. Эймос сказал Сабрине, что мальчик не просто любопытствующий наблюдатель, а проявляет явные способности. Пару раз он даже давал Эймосу вполне дельные советы по поводу ведения хозяйства. Он действительно интересовался этим.

— Он схватывает все на лету, — говорил Эймос Сабрине. — Из него со временем получится очень толковый управляющий.

Сабрина очень гордилась сыном. Впервые Дикон выказал интерес к чему-либо. Наш викарий говорил, что Дикон не проявляет рвения к учебе в отличие от Тома Сандерса, сына священника, вместе с которым ходил на занятия.

Частенько мы с Сабриной катались верхом. Я думаю, она испытывала, как и я, смешанные чувства по поводу этих прогулок. Воспоминания Сабрины были не столь мучительными, как мои, скорее, это были печальные размышления. Она ненавидела проезжать вблизи озера рядом с Эндерби, потому что там с ней произошел несчастный случай, когда она каталась на коньках. Сабрину спасла ее мать, чью смерть это происшествие только ускорило. Тем не менее, мне казалось, что лошадь Сабрины сама стремится к Эндерби. У Сабрины была совершенно непонятная тяга к месту, где она стала так несчастна. Я все прекрасно понимала, потому что подобное творилось и со мной. Я почувствовала, что не могу держаться вдалеке от этого дома. Когда мы подъезжали близко, я никогда не решалась переступить через сломанную ограду и пройти к лужайке. Я боялась, что передо мной вдруг возникнет Жерар, как это случилось в тот раз, когда я впервые его увидела.

— Эндерби очень мрачное место, — промолвила Сабрина, — не понимаю, зачем мы приезжаем сюда.

— В нем есть что-то притягательное.

— Притягательное, но и отпугивающее, — согласилась Сабрина.

— Я устала, — сказала я. — Давай отдохнем.

— Здесь? Среди призраков старого Эндерби?

— Почему бы и нет? Я чувствую, что сегодня мы здесь в безопасности.

Мы уселись, расположившись напротив ограды.

— Интересно, почему не отремонтируют ограду, — сказала Сабрина, — когда-то на этом месте был цветник с розами.

— Возможно, никто не хочет этого делать.

— Сидя здесь, я словно снова возвращаюсь в свое детство, — произнесла Сабрина.

Я кивнула. Я тоже словно вернулась в тот вечер, когда перешагнула ограду и встретила Жерара.

— Однажды ты станешь хозяйкой Эверсли, Сепфора, — сказала Сабрина.

— Если дядя Карл не изменит свое завещание.

— Он не сделает этого.

— Но Джесси может упросить его.

— Ей придется иметь дело со стряпчими. Я считаю, что они примут в штыки любую попытку такого рода. Да и дядя Карл еще в здравом уме.

Я согласилась, вспомнив, как вошла в его комнату, возбужденная свиданием с Жераром, а дядя, взглянув на меня, назвал Карлоттой.

— Мы с твоей матерью много говорили о… Диконе. — Я улыбнулась, и Сабрина продолжала:

— Я знаю, ты считаешь, что у нас вообще нет другой темы.

— Вы обе посвятили себя мальчику.

— Ты понимаешь это, Сепфора.

— Да, понимаю.

— Ну вот, и мы обе немного беспокоимся за него, что с ним будет, когда он вырастет. Если Эверсли станет твоим, Жан-Луи переедет сюда с тобой. Он будет не в состоянии, как раньше, управлять Клаверингом. Клаверинг принадлежал твоему отцу, а теперь ты его наследница. Да, ты очень счастливая молодая женщина, Сепфора, ведь тебе принадлежат два имения.

— Клаверинг принадлежит моей матери, — быстро возразила я, — а она еще достаточно молода.

— Да, я знаю… но мы говорили с ней и об этом. Надо привести все дела в порядок. Неразумно откладывать разговор из-за того, что ты пытаешься обмануть себя, думая, что люди, которых ты любишь, бессмертны.

— Это захотела обсудить моя мать, не так ли?

— Да. Мы подумали, что когда Эверсли станет твоим, то ты смогла бы, если, конечно, согласна, передать Клаверинг Дикону.

— Понимаю, — медленно произнесла я.

— Ты знаешь, — горячо продолжала Сабрина, — Дикон не получит ничего в наследство, кроме того, что у меня осталось от отца. А он был небогат, и времена были трудные. Деньги с тех пор потеряли свою ценность. Дома и земля вряд ли обесценятся. Но, конечно, весь этот разговор имеет смысл, если Эверсли станет твоим. Ты же не сможешь жить одновременно в двух местах.

— Нет… А как насчет Жан-Луи?

— Мы решили, что ты должна сама поговорить с ним.

— Он вложил много труда в Клаверинг.

— Я знаю.

— Он любит это место. Он вырос там, как и я… Ты же помнишь, что в Лондоне я жила как раз перед…

Сабрина резко отвернулась. Она не выносила разговоров о смерти моего отца.

Я быстро продолжила:

— Я уверена, Жан-Луи понимает, что, если вопрос с наследством решится положительно, мы должны будем переехать в Эверсли. В этом-то все и дело. Уже на протяжении многих поколений наша семья живет здесь. Ну и, конечно, он не захочет остаться в Клаверинге. Хорошо, я поговорю с ним.

— Спасибо, Сепфора. Если Дикон всерьез заинтересовался проблемами управления имением, то это именно то, что нужно… а уж в своем собственном поместье…

— Понимаю, — ответила я. — Думаю, это единственное верное решение… если… Но я не очень рассчитываю на это. Я знаю, ты считаешь моего дядю стариком, за которым хорошо ухаживают. Здесь прекрасно поставленное хозяйство, ведет его экономка, позволяющая себе некоторые вольности, на что мы вынуждены смотреть сквозь пальцы, так как она действительно выполняет всю необходимую работу и дядя Карл доволен тем, как она все это делает. Но в прошлый мой приезд все выглядело по-другому.

— Но зато сейчас здесь все в порядке. Джесси понимает, с какой стороны хлеб маслом намазан, и хочет как можно дольше наслаждаться такой жизнью.

Когда мы уже собирались возвращаться в Эверсли-корт, к нам подошла женщина.

Она была миловидная, средних лет, и приветливо улыбалась нам.

— Добрый день, — сказала она. Мы обменялись приветствиями, и женщина продолжила:

— Я вас уже видела. Вы гостите в Эверсли, не так ли?

Мы объяснили, кто мы.

— А я живу в Эндерби.

Я почувствовала, как сильно забилось мое сердце. Друзьями Жерара были владельцы Эндерби, они разрешали ему пожить в доме, пока они отсутствовали. Возможно, я смогу что-нибудь разузнать про него.

В этот момент Сабрина сказала:

— Мои родители жили в Эндерби до самой смерти.

— О, тогда, должно быть, вам хорошо знаком этот дом.

— Мы бы не отказались зайти, посмотреть его снова.

— Ну тогда идемте, вы посмотрите, как мы там живем.

Сабрина была в таком же восторге, как и я.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала она.

— Ну что вы. У нас прекрасный дом, только мы собираемся вырубить несколько деревьев, чтобы в нем стало светлее.

— Это уже однажды сделали, — заметила Сабрина. — Моя мать проделала это сразу же, как только приехала сюда.

— Да, деревья здесь растут очень быстро. Иногда я чувствую, что в одно прекрасное утро проснусь, окруженная ими со всех сторон.

«Что же, может быть, она действительно чувствует это, — подумала я. — Чувствует сверхъестественную силу дома».

С другой стороны, хозяйка Эндерби выглядела счастливой, когда, отворив дверь, впустила нас в дом.

Мною вновь овладели воспоминания. Мне казалось, что я снова слышу звуки ярмарки на ближнем лугу. Мне захотелось еще раз очутиться рядом с Жераром… повернуть время вспять, взойти вместе с ним по лестнице в спальню с бело-золотыми занавесями, которые в свете полуденного солнца выглядели красными.

Сабрина посмотрела на галерею менестрелей.

Хозяйка рассмеялась:

— Это место особенно любят привидения. Нас предупреждали, когда мы покупали этот дом. Я сказала, что не боюсь призраков и, приди они навестить меня, предложу им стакан вина.

— Вы по-прежнему придерживаетесь своего мнения, пожив здесь? — спросила Сабрина.

— Я ни разу ничего не видела. Может, привидениям просто не нравится приходить ко мне в гости.

— Думаю, многое зависит от вашего отношения к духам, — сказала я. — Когда я была здесь в последний раз, я встретила того, кто жил здесь…

В этот момент на лестнице появился мужчина.

— У нас гости, Дерек, — сказала хозяйка. — Они хорошо знают Эндерби. Правда, интересно. Спускайся, поздоровайся с дамами. Это мой муж Дерек Форстер. А меня зовут Изабелла.

Хозяин был так же приветлив, как и его жена.

— Выпьем по стакану вина, — предложила она. — Я уже за ним послала. Его принесут буквально через минутку. Дерек, проводи пока дам в зимнюю гостиную.

Пока хозяин вел нас по дому, Сабрина сказала:

— Я Сабрина Френшоу, а это дочь моей кузины Сепфора Рэнсом.

— Приятно познакомиться, — произнес он. Мы оказались в зимней гостиной. Вскоре к нам присоединилась жена хозяина.

— Сейчас нам принесут что-нибудь подкрепиться, — объявила она. — Присаживайтесь, госпожа…

Она вопросительно посмотрела на Сабрину, которая сказала:

— Френшоу.

— Госпожа Френшоу провела детство в этом доме, — Тогда вы, должно быть…

— Сабрина Грэнтхорн, дочь Джереми Грэнтхорна, бывшего владельца этого дома.

— Да, да, мы слышали. Как замечательно! Итак, ваше детство прошло здесь.

— Да, так же как и у матушки Сепфоры, которую воспитывала моя мать.

— Я думаю, вам знаком здесь каждый уголок. Меня мучило желание разузнать что-нибудь о Жераре, и я сказала:

— Когда я приезжала сюда в прошлый раз навестить дядюшку, я встретила вашего друга, который останавливался здесь.

Хозяева озадаченно посмотрели друг на друга.

— Жерара д'Обинье, — пояснила я. Они непонимающе взглянули на меня.

— Вы позволили ему пожить здесь во время вашего отъезда, — продолжала я.

— Мы ни разу не уезжали. И ни разу не оставляли кого-то жить в доме… — Тут Дерек Форстер внезапно улыбнулся. — Да, но мы живем здесь не более двух лет. Когда вы приезжали?

Я почувствовала огромное облегчение. Я уже начала верить, что со мной случилось что-то сверхъестественное и Жерар действительно выходец с того света.

— Это было три года назад.

— Ну вот, — сказал Дерек. — Это все объясняет. Вы говорите, Жерар д'Обинье? Француз?

— Да, — ответила я, — он француз.

— До нас тут жили, как мне показалось, очень странные люди. Я никогда их не видел. Они бросили дом в страшной спешке. Сделку заключали через свое доверенное лицо. Все выглядело довольно таинственно. Говорили, что они шпионят на Францию и должны как можно быстрее покинуть нашу страну.

— Я сама не видела старых хозяев, — сказала я, — я поняла так, что они сдали ему дом на короткое время.

— Думаю, они были шпионами. Ну что ж, мы не имеем к ним ни малейшего отношения, правда, Дерек?

— Нет, боюсь, мы довольно скучные люди.

— Нравится ли вам дом? — спросила я.

— Да, жить в нем довольно занятно, — ответил Дерек.

— Ты только сейчас заметил это, — сказала Изабелла. — Иногда мне кажется, он не такой, как другие дома.

— Он достался нам по вполне разумной цене, — добавил Дерек, — Она была невелика, и мы не захотели упустить такой шанс. Мой брат сказал, что мы будем глупцами, если не купим его. Он тоже в этом заинтересован, потому что собирается начать практиковать в городе. Видите ли, он врач.

— Дом изменился, — сказала Сабрина. — Думаю, что атмосфера в нем зависит от людей, которые живут здесь.

— Конечно, это неизбежно.

Вино было превосходным, как и поданное к нему печенье, и нам с Сабриной не хотелось уходить отсюда.

— Вы приехали надолго? — спросила Изабелла.

— Нет. Возможно, недели на две.

— Лорд Эверсли так постарел, — заметила Сабрина. — Думаю, ему приятно посещения родственников Я размышляла, ходят ли в деревне слухи про Эверсли. Если да, то такая женщина, как Изабелла Форстер, не могла не слышать их.

— Кажется, у его светлости есть экономка, которая все цепко держит в своих руках.

Да, так и есть. Слухи дошли и до хозяев Эндерби.

Распрощавшись с хозяевами и получив приглашение зайти еще, если сумеем выкроить время, мы вернулись в Эверсли, чувствуя, что прекрасно провели утро. Я решила, что неплохо бы поговорить с Джефро наедине. Уж если здесь и есть кто-то, кто всецело на стороне дяди Карла, так это Джефро. К тому же в прошлый раз дядюшка доверился именно ему.

Во время полуденной трапезы Джесси была более разговорчива. Мне все время казалось, что она осторожничает из-за Сабрины, которую слегка побаивается. Джесси ела вместе с нами, как это было в мой прошлый приезд, а суетилась вокруг стола, чтобы, как и говорила, убедиться, что все нам по вкусу.

— На этих нынешних горничных ни в чем нельзя положиться, — нравилось повторять Джесси.

Мы встали из-за стола. Сабрина собиралась сегодня воспользоваться приглашением Форстеров. Я прекрасно знала Сабрину и понимала, что ей хочется вспомнить прошлое еще раз, даже если оно не особенно приятно. Я же решила, что больше не пойду в Эндерби, потому что там ничего не знают о Жераре, а бередить старые раны, которые причинили мне немало страданий, я не желала.

Джесси лукаво взглянула на меня, когда я проходила мимо.

— Вижу, вам очень не хватает вашей маленькой дочурки, миссис Рэнсом, — сказала она. Я кивнула.

— Конечно, ребенок для вас все… Лотти ведь родилась месяцев через девять после отъезда отсюда… Видите, я помню, — и Джесси игриво подтолкнула меня локтем.

Я почувствовала, как краска заливает лицо. Я посмотрела на Сабрину. Она ничего не понимала. Обернувшись к Джесси, я произнесла:

— Должно быть, я вскоре приеду вместе с дочкой.

И вышла. Слова Джесси были ударом для меня. Что она хотела сказать? Когда я повернулась к ней, ее лицо выражало полнейшую невинность.

Была ли я сверхчувствительной? Ведь я замужняя женщина. Вполне логично, что у меня родился ребенок, а если он появился на свет после того, как я побывала в Эверсли и Джесси сумела заметить некоторое несоответствие по времени, то это еще ни о чем не говорит.

Я отправилась искать Джефро. Он находился у себя дома.

— О, — сказал он. — Я так и думал, что» возможно, вы захотите поговорить со мной, госпожа Сепфора.

— Джефро, расскажи мне, как обстоят дела в Эверсли.

— Кажется, все идет как надо. Его светлость счастлив. Джесси утвердилась в роли хозяйки и по-прежнему ведет себя соответственно, но делает это таким образом, что хозяйки как будто и нет… официально, но всем заправляет она, оставаясь как бы в тени.

— Как мне показалось, она стала немного тактичнее.

— Да, это так. И она очень заботится об его светлости.

— Я заметила. Не думаю, что она устроила представление ради нашего приезда. Джесси действительно заинтересована в том, чтобы его светлость жил подольше.

— Она изменилась после вашего отъезда, госпожа Сепфора. Я не знаю, как вы это сделали, но вам это удалось.

— Я просто указала Джесси, что эта сытая жизнь продлится, лишь пока жив лорд Эверсли.

Постаревшее темное лицо Джефро расплылось в улыбке.

— Да, сделано чудо, и все, кажется, счастливы.

— Относительно Джесси я сомневаюсь. Она вынашивала поистине грандиозные планы наложить лапу на все имение.

— А ее ежедневные визиты к Эймосу Керью? — спросила я. — Они продолжаются?

— Конечно.

— Джефро, — сказала я, — я скоро уеду, но постарайся держать меня в курсе всех дел в имении.

Джефро выглядел смущенным, и я поняла, что допустила бестактность. Конечно, он не умел ни читать, ни писать.

Я продолжала:

— Может, ты сможешь отправить посыльного ко мне. Есть здесь кто-нибудь, кому ты доверяешь? Джефро явно сомневался, и я пояснила:

— Конечно, лишь в случае крайней необходимости.

— Я сделаю все, что могу, госпожа Сепфора. Но все идет хорошо и так продолжается с того времени, как вы побывали здесь.

С этим я и ушла.

От дома Джефро я шла в глубокой задумчивости. Так как мне не хотелось сразу возвращаться в Эверсли, я пошла в противоположном направлении.

Я представила, как мы будем жить здесь с Жан-Луи, а тем временем Дикон станет управляющим в Клаверинге. Я поскорее избавлюсь от Джесси. Интересно, как она прореагирует на это? Мне совсем не понравилось ее замечание относительно рождения Лотти.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как потемнело небо; невдалеке послышались раскаты грома. Мне нужно поторопиться, чтобы успеть домой до того, как разразится гроза.

Я находилась в четверти мили от Эверсли, недалеко от одной фермы, когда упали первые капли дождя. На горизонте виднелся клочок голубого неба, поэтому, вероятно, ливень зарядил ненадолго. Я бегом пустилась к амбару, открыла дверь и вошла. «Несколько минут пережду дождь», — подумала я.

В амбаре было темно; после яркого света мои глаза несколько секунд ничего не видели.

Потом я заметила, что не одна.

Они лежали на сене… их было двое. Их одежда валялась тут же, а они прижались так тесно друг к другу, что в первый момент я даже подумала, что это один человек. Я старалась не смотреть в их сторону и почувствовала, как забилось мое сердце, когда я узнала… Дикона и Эвелину.

Мне хотелось повернуться и убежать, но мои ноги словно приросли к земле.

— Дикон… Эвелина… — запинаясь, пробормотала я.

Дикон взглянул на меня, продолжая сжимать Эвелину в объятиях, которая резко обернулась ко мне.

— Не смотрите на меня так! — взвизгнула она. — Сама-то хороша! Люди не должны осуждать других за то, в чем сами грешны.

Я растерялась и выбежала под хлещущий дождь.

Когда я вернулась в Эверсли, то представляла собой жалкое зрелище: в туфлях у меня хлюпало, одежда промокла насквозь, а мокрые волосы облепили лицо.

Джесси разговаривала с Сабриной.

— Боже мой! — воскликнула Джесси. — Вы же вымокли до нитки!

— Но, Сепфора, — сказала Сабрина, — тебе не следовало ходить под таким ливнем.

— Надо было укрыться и переждать, — произнесла Джесси. — А сейчас скорее снимайте все мокрое. Разотритесь полотенцем. Не хотите ли горячего супа?

— Ничего не хочу, — ответила я. — Я знаю, что поступила глупо.

Поднимаясь по лестнице, я поняла, что хочу лишь как можно скорее убраться из этого дома.

Я сбросила с себя мокрую одежду и переоделась, после чего пошла в комнату Сабрины.

— Я хочу немедленно уехать домой! — заявила я.

— Ладно, — согласилась Сабрина. — Но Дикону это не понравится. Он так счастлив здесь.

«Дикон, — подумала я, — только не надо говорить мне про Дикона». Я не могла забыть его наглый взгляд, когда он лежал там, в амбаре…

Эвелина расскажет ему все. Дикон узнает мою тайну, ведь это наверняка Эвелина подслушивала тогда под дверью.

Что может она знать? Что может она рассказать Дикону? Более чем вероятно, она поведает ему все свои подозрения.

Я испугалась так, как никогда раньше.

Я столкнулась с Эвелиной в зале несколькими часами позже, где она стояла с матерью. Она вызывающе глядела на меня, как будто говоря: «Если расскажешь про меня, то и я все расскажу». Настоящий шантаж.

Я помнила, как когда-то она купила мое молчание, отдав ключ от двери.

Мне хотелось бежать из Эверсли. Я знала, что не могу здесь ждать ничего хорошего.

Эвелина кротко улыбалась мне.

— Вы так промокли, госпожа Рэнсом, — сказала она. — Мама говорит, что вас можно было выжимать. Вы переоделись? Это необходимо, ведь вы не хотите простудиться, не правда ли?

— Спасибо за заботу, — промолвила я. Эвелина одарила меня невинной улыбочкой. Спустя два дня мы уезжали из Эверсли. Сабрина, как мне кажется, была рада вернуться домой, а Дикон выглядел очень угрюмо.

— Я вижу, ты действительно полюбил эти места, — ласково сказала ему мать.

— Мне понравилось в Эверсли, — ответил Дикон, — мне там очень понравилось.

Всю дорогу домой я размышляла над тем, что рассказала Дикону Эвелина. ПРАЗДНИК УРОЖАЯ

С тех пор как мы вернулись из Эверсли, минул год. За то время в стране произошло много событий. Умер Георг II, а на престол взошел его внук Георг III, юноша двадцати двух лет. Он находился под огромным влиянием своей матери и лорда Бьюта, ее любовника, и многие утверждали, что это не предвещало Англии ничего хорошего.

Но я была слишком поглощена своими личными делами, чтобы много думать о том, какой Георг правит нами, — второй или третий. Смена монарха показалась мне событием незначительным.

Целый год я не была в Эверсли, но заставить себя туда съездить я не могла. Мысль о том, что вновь нужно встречаться с Джесси и Эвелиной, была мне настолько отвратительна, что я каждый раз придумывала разные отговорки. «В этом нет нужны, — говорила я себе. — Ведь дядя Карл за год прислал четыре письма, в которых пишет, что чувствует себя хорошо, вполне счастлив, за ним хорошо ухаживают». Эти слова он подчеркнул. Его жизнь можно назвать хорошей условно, ведь дядя мог только сидеть в кресле или лежать и вспоминать дни былой славы или безрассудства, как посмотреть на это.

Время летело быстро, и я уже не надеялась когда-нибудь опять увидеть Жерара. Я уже не думала о нем так часто, как прежде, все происшедшее со мной казалось мне нереальным. Иногда я даже верила, что Лотти — дочь Жан-Луи. Ей исполнилось уже четыре года, и она стала очень красивой. Все матери считают своих детей самыми красивыми и самыми умными. Но я не преувеличивала красоту Лотти. Ее фиалковые глаза под густыми темными ресницами и темные вьющиеся волосы превращали ее в красавицу.

Девочка не была пухленькой, как некоторые дети, лицо ее было овальным, подбородок чуть заострен. Лотти выглядела старше своих лет и была, как эльф, шаловлива, любила веселье, но не капризна. Конечно, все обожали ее.

Моя матушка, которая смутно помнила свою мать, легендарную Карлотту, говорила, что между ними было большое сходство.

Дикон никогда не выдал ни взглядом, ни словом, что знает обо мне что-нибудь предосудительное. Я даже начала думать, что Эвелина ничего ему не рассказала.

Его отношение ко мне никогда не было дружеским. Он всегда чувствовал мой отказ восхищаться им, как это делали Сабрина и моя мать.

Но наше пребывание в Эверсли изменило его. Он стал задумчивым и серьезным, ему нужно было отправляться в школу, но он убедил Сабрину и мою мать, что ему нужно остаться.

Он хотел получше узнать хозяйство.

— Дорогой, ты же знаешь, тебе надо получить образование, — сказала Сабрина.

— Я получу его. Меня будет продолжать учить старый Фолкнер. Но я хочу быть с тобой, дорогая матушка, и с тобой, тетя Кларисса.

Меня поражало, как ему удавалось вертеть ими. По натуре Дикон был сдержан и неласков, поэтому его слова привели Сабрину и мою мать в неожиданный восторг.

Они обменялись радостными взглядами, и моя матушка сказала, что обучение в школе можно отложить еще на год.

Дикону пошел пятнадцатый год, но выглядел он на все восемнадцать. Он вымахал почти шести футов ростом и продолжал расти. Очаровательный блондин с густыми, вьющимися волосами, с великолепными зубами и пронзительными голубыми глазами, Дикон мог бы служить моделью для художника. Он напоминал мне Давида работы Микеланджело. Но я была единственная, кто видел в Диконе и другие черты: хитрость, жестокость и расчетливость. Он пытался свалить вину за пожар на сына садовника. Я всегда помнила об этом, потому что данное событие послужило толчком к болезни Жан-Луи.

Физически Дикон уже вполне созрел, судя по тем взглядам, которые он бросал на симпатичных служанок. В такие моменты он напоминал мне лису, готовую прыгнуть на цыпленка. Я предполагала, что он вырастет жестоким, честолюбивым человеком с ненасытным сексуальным аппетитом. Может быть, эти качества у него врожденные? Хотя я не понимала, почему, ведь его отец был добрым идеалистом, а Сабрина воплощала саму доброту. К сожалению, потворство двух женщин, не чаявших души в Диконе, не способствовало искоренению его менее привлекательных качеств.

Но теперь, несомненно, Дикон собрался заняться делом. Он постоянно был рядом с Джеймсом Фентоном, объезжал с ним имение, внимательно прислушиваясь и присматриваясь ко всему, что происходило между Джеймсом и фермерами.

— Этот мальчик сможет управлять поместьем, — говорил Жан-Луи. — Он напоминает меня в его возрасте. Я всегда хотел управлять хозяйством.

— Он так внезапно изменился, — сказала я. — Кажется, раньше он совсем не интересовался этим.

Моя матушка и Сабрина были в восторге. Они считали Дикона идеальным.

Мне было приятно вести дела с Джеймсом Фентоном. Он очень любил поговорить. Некоторое время Джеймс жил во Франции и считал, что знает эту страну. Именно это и вызвало мой интерес к нему.

Жан-Луи говорил, что Джеймс хороший помощник и что он рад иметь человека, на которого можно положиться, ибо сейчас очень быстро устает и вообще уже не может ходить без палки.

Я беспокоилась о здоровье Жан-Луи, не ухудшалось ли оно, но он всегда отмахивался от моих вопросов. Он очень не любил говорить о своей болезни, и я старалась об этом не заговаривать. Временами у меня появлялось ощущение уверенности в будущем. Моя жизнь с Жан-Луи протекала спокойной. Я была очень внимательна к мужу, а он платил мне бесконечной благодарностью и всегда старался показать свою любовь. Мне повезло с супругом. Иногда я думала о том, какой бы была моя жизнь с Жераром: безумная, страстная, бурная, в которой, наверное, были бы и ревность и непонимание, ссоры и примирения. Она бы не походила на мое существование в Клаверинг-холле, но выдержала бы ее наша любовь? Смогла бы долго продолжаться такая бурная страсть? Мне даже казалось, что я испытывала всепоглощающую страсть лишь потому, что она была незаконна. Но сейчас чудесным образом мне удалось избавиться от этого наваждения.

Моя Лотти росла — мой чудесный эльф. По словам моей матушки, она не походила на меня, когда я была в ее возрасте.

Итак, жизнь продолжалась. Дядя Карл, благодаря нашей умной стратегии, был вполне удовлетворен заботами о нем. Я — счастливая жена и мать, которой удалось забыть о своей уже давней ошибке. Моя матушка и Сабрина радовались и восхищались своим любимцем Диконом, который с головой ушел в дела.

Джеймс Фентон как-то сказал мне:

— Весьма неплохо, что Дикон так интересуется всем. Будет очень полезным, если он сможет помогать нам и дальше, когда станет старше. Ведь Жан-Луи становится тяжело управляться одному, хоть он и старается этого не показывать, а Дикон начал уже приносить пользу.

Я знала, что у Дикона на уме. Он надеялся на то, что когда-нибудь мы с Жан-Луи уедем в Эверсли, а он унаследует Клаверинг. Все, что может принадлежать ему, приобретало в его глазах очень большое значение. Так было и с Клаверингом. Теперь Дикон смотрел на него по-другому.

Длинные летние вечера, когда Лотти ложилась спать, Жан-Луи, Джеймс Фентон и я проводили за беседами. Иногда к нам присоединялся Дикон, в таком случае главной темой разговора было имение.

Однажды Джеймса навестил его кузен, служивший в армии. Он возвратился из Франции и на несколько дней остановился у Джеймса, прежде чем ехать к своей семье. Джеймс пришел с ним на ужин, и мы узнали много нового о событиях на континенте.

Война все еще продолжалась, но, как сказал Альберт, кузен Джеймса, обе стороны уже устали от нее, а так как у правительств не было лишних денег на армии, борьба была бесцельной. Казалось, стороны только тянули время, то отступая, то наступая.

— Сплошная неразбериха, как и в большинстве войн. Война не может дальше продолжаться, а конца ей не видно, но, говорят, начали переговоры о мире.

Я задумалась. Если заключат мир, то вернется ли Жерар?

— В Англии людям все равно, — сказал Джеймс. — Они считают, что военные действия идут очень далеко и поэтому не имеют к ним никакого отношения.

— Но война увеличила налоги, которые они платят, — напомнил ему кузен.

— Ну, налоги всегда будут.

Кузен Альберт задумался. Потом произнес:

— Что-то происходит во Франции.

— Что? — мгновенно отреагировала я. Он, нахмурясь, повернулся ко мне.

— Среди людей появились определенные настроения. Народ так возмущается королем, что тот не смеет появиться в Париже. Монарх специально приказал построить дорогу между Версалем и Компьеном, чтобы не проезжать по Парижу.

— Вы хотите сказать, что он боится своего народа?

— Король Людовик слишком равнодушен к нему, чтобы бояться. Он презирает его. Проблемы подданных его не интересуют.

— Но ведь, чтобы сохранить трон, он нуждается в поддержке своего народа?

— Устройство французской монархии отличается от нашей… да и народ там другой. Он старается исполнять все законы, но его гнев может быть ужасен. Французы более возбудимы и импульсивнее, чем мы. Хотя, я думаю, если у англичан будет очень плохой король, восстания не миновать.

— Но что же происходит во Франции? — спросила я, думая о Жераре д'Обинье, которого не могла забыть.

— Какие-то едва уловимые перемены. Король ведет распутный образ жизни. Его интересуют только его кутежи и собственные удовольствия. Страной заправляет мадам де Помпадур, которую все ненавидят. У всех на устах пользующийся дурной славой «Олений парк». Дофина король ненавидит. Говорят, он не хочет его видеть, потому что дофин его наследник, а сама мысль о смерти королю Людовику невыносима. Даже знать меняется. Богатей покупают титул за деньги. И мне это не нравится.

— И многих во Франции охватили такие настроения? — спросил Жан-Луи.

— Многих там интересуют только собственные удовольствия. Я слышал, что, когда Людовику сказали о недовольстве его подданных, он ответил: «После меня хоть потоп».

— Но это же ужасно! — воскликнула я.

— Да, бывает, что страна приходит в упадок, — сказал Жан-Луи. — Кажется, все уже безнадежно, и вдруг все меняется… наступает процветание, а о плохих днях забывают.

— Надеюсь, что так и будет, — ответил кузен Джеймса.

В это время сообщили о посетителе. Пришла Хэтти Хассок, узнать, не зайдет ли Джеймс к ее отцу завтра утром, когда будет объезжать имение.

Джеймс, улыбаясь Хэтти, поднялся.

— Конечно, я приду. Когда удобнее всего для вашего отца? Скажем, часов в одиннадцать подойдет?

— Конечно, — ответила Хэтти. Это была очень симпатичная девушка, лет семнадцати, недавно приехавшая на ферму из Лондона, где она воспитывалась у тетки.

Хэтти извинилась за вторжение и хотела уже уходить, но Жан-Луи, уверив ее, что она не сделала ничего плохого, добавил:

— Посидите с нами немного, Хэтти. Девушка покраснела и подошла к столу. Джеймс казался очень довольным.

— Могу я предложить вас немного мальвазии? Это вино — наша гордость.

Хэтти вежливо отказалась, но к столу присела.

— Как вам нравится на ферме? — спросила я. — Ведь жизнь на ферме так отличается от жизни в Лондоне.

— О да, я скучаю по городу… но здесь все так интересно, и потом здесь живет моя семья.

У Хассоков родились четыре девочки и три мальчика. Хэтти сильно отличалась от остальных. Думаю, фермер Хассок очень гордился ею. На днях я слышала, как он говорил: «Наша Хэтти воспитывалась, как леди».

Пока она, сидя за столом, поддерживала разговор, меня поразило выражение лица Джеймса Фентона. Он с явным удовольствием смотрел на девушку. Я подумала, что где-то в глубине его сердца зарождается любовь.

В тот вечер я сказала об этом Жан-Луи и он ответил, что тоже заметил это.

— Джеймсу неплохо бы жениться, — сказал он, — и, я думаю, Хэтти будет ему хорошей женой. Она умна, симпатична и очень отличается от других девушек. Да и Джеймс отличный парень. Я был бы рад его женитьбе. Он будет чувствовать себя более обосновавшимся здесь. Будем надеяться, что из этого что-нибудь получится.

Дело, по которому Хассок хотел видеть Джеймса, оказалось тяжбой о полоске земли между его фермой и фермой Бероуза. Спор по поводу этого места тянулся уже давно, и обе стороны никак не могли решить, кому принадлежит эта земля. Мой отец, будучи миролюбивым человеком, интересующимся более игрой, чем имением, решил проблему, сказав, что ее не получит никто. Поэтому участок отгородили забором, и он так и пустовал уже несколько лет.

Теперь Хассок захотел немного расширить свои посевы пшеницы в уверенности, что Бероуз забыл уже обо всех противоречиях, существовавших во времена его отца. Он надеялся убрать забор и присоединить к своим владениям эту полоску земли.

Жан-Луи и Джеймс обсудили эту проблему и решили, что глупо было бы позволять пропадать земле без толку, когда Хассок, который как фермер значительно превосходил Бероуза, мог извлечь из нее пользу.

— Пусть участок достанется Хассоку, — сказал Джеймс. — Я скажу ему, чтобы он обработал его. Пусть займется этим побыстрее, после стольких лет к земле надо приложить руку.

Джеймс поехал на ферму сообщить Хассоку о решении и, не сомневаюсь, перемолвился словечком о Хэтти.

Спустя несколько дней к нам приехал Дикон. Как обычно после обеда, мы сидели за столом и болтали о разных хозяйственных делах и политическом положении в стране.

Дикон выглядел очень возбужденным, и я вновь поразилась, как он был красив. Каждый раз, когда я видела его, он казался еще более повзрослевшим.

Он бесцеремонно плюхнулся на стул и сказал:

— Вы знаете, что сейчас делает Хассок? Он сносит забор на заброшенном участке между фермами.

— Все правильно, — ответил Джеймс. — Хассок собирается расширить свои посевы пшеницы.

— Но это не его земля.

— Он получил разрешение, — сказал Джеймс.

— Кто разрешил ему?

— Я, — ответил Джеймс, — Но кто дал вам право? — Тон Дикона был холоден и высокомерен.

— Я, — быстро сказал Жан-Луи. — Мы с Джеймсом обсуждали этот вопрос и решили, что нельзя, чтобы земля пустовала, если можно воспользоваться ею наилучшим образом.

— Я не согласен, — сказал Дикон.

— Ты не согласен! — воскликнул Джеймс. Он не был так невозмутим, как Жан-Луи, а поведение Дикона, было, конечно, провоцирующим.

— Нет, — резко ответил Дикон. — Не согласен. Бероуз имеет такое же право на эту землю, как и Хассок. И я сказал ему об этом.

— Дикон, — промолвил Жан-Луи, — я знаю, что ты очень интересуешься делами имения, и это прекрасно, но такие вопросы решаем мы с Джеймсом, наша обязанность — как можно лучше вести хозяйство.

— Хассока надо остановить, Джеймс, прежде чем он зайдет слишком далеко.

— Вопрос уже решен, — ответил Джеймс. — Если Бероуз неудовлетворен, лучше пусть приедет сюда и обсудит это с Жан-Луи или со мной. В прошлом было достаточно неприятностей по поводу этой земли. В любом случае, этот участок не стоит стольких разговоров.

— Я сказал Бероузу, что эта земля будет его, потому что Хассоку пришло в голову украсть ее.

— Украсть! — Я видела, как Джеймс терял терпение. — Это абсурд. Ты помогал нам по ферме в течение нескольких месяцев и уже думаешь, что готов управлять ею… через наши головы. В этих делах у нас многолетний опыт.

Дикон поднялся.

— Посмотрим, — сказал он.

Когда он ушел, мы в изумлении посмотрели друг на друга.

— Он подошел к моей матери, — сказала я.

— Леди Клаверинг знает, что имением управляем мы, — сказал Джеймс.

— Я надеюсь. Но она склонна потворствовать Дикону.

Джеймс покачал головой:

— Она будет благоразумна.

— Может быть, мне следовало бы увидеться с ней сегодня? — спросила я.

— Конечно, а я поеду с тобой, — ответил Жан-Луи.

Матушка, как всегда, была рада видеть нас и стала расспрашивать о Лотти, которую она не видела целых два дня, — срок очень большой для нее.

— Мы приехали поговорить о деле, — сказала я ей. — Джеймс вне себя.

— О да, Дикон как раз говорил о споре по поводу той земли. Он отдал ее Бероузу.

— Нет, — вставила я. — Жан-Луи и Джеймс решили отдать ее Хассоку.

— И он уже получил разрешение взять ее, — добавил Жан-Луи.

— О, Боже, — устало сказала матушка, — как трудно с этими людьми! Сепфора, твой отец всегда говорил, что эта земля бесполезна.

— Но Хассок извлечет из нее пользу, — сказал Жан-Луи.

— К тому же ему уже разрешили взять эту землю, — добавила я.

— Но Дикон уже пообещал ее Бероузу.

— Мама, — сказала я. — Дикон не имеет права ничего обещать. Только потому, что ему позволили немного заняться делами фермы, он уже решил, что она принадлежит ему. Эта ферма твоя, а Жан-Луи и Джеймс управляют ею. Как могут они успешно справляться со своими обязанностями, если этот мальчик приходит и говорит им, что они должны делать?

— Не нужно, чтобы он слышал, как ты называешь его мальчиком, — сказала матушка.

— А кто же он? Пожалуйста, будь благоразумна. Я знаю, что ты в нем души не чаешь, но…

Похоже было, что моя мать вот-вот разрыдается, Я думаю, она почувствовала в моих словах упрек в том, что на первом месте у нее был сын человека, которого она когда-то любила, а не собственная дочь.

Я быстро подошла к ней и обняла.

— Мама, дорогая, ты же понимаешь, что Жан-Луи и Джеймс должны иметь право принимать решения. Я знаю, имение принадлежит тебе, но ты мало в этом понимаешь. Ты не должна подрывать авторитет управляющего, иначе наступит хаос. И только потому, что этот избалованный мальчишка вдруг чем-то заинтересовался и думает, что может поступать, как захочет, ты не можешь ему уступить. Я думаю, нам придется уволить Джеймса, если ты будешь потворствовать Дикону.

— Мы не можем позволить себе отказаться от Джеймса, — сказал Жан-Луи. — Мне он нужен сейчас.

Жан-Луи выглядел печальным, и новая волна гнева к Дикону захлестнула меня, потому что он создал эту абсурдную ситуацию.

Моя мать с виноватым видом посмотрела на нас и сказала:

— Было так чудесно видеть Дикона, переполненного энтузиазмом, заботящимся обо всем.

— Но это не значит, что он может управлять фермой, мама, — ответила я. — Не можешь же ты ему позволить поступать по-своему.

Матушка замерла в нерешительности, и я крикнула:

— И ты еще думаешь! Тогда передай управление Дикону, избавься от Джеймса и от Жан-Луи.

— Сепфора! Как ты можешь говорить так! Ты и Жан-Луи — мои дети…

— У тебя останется Дикон, — сердито сказала я.

Теперь я понимала, что ненавидела Дикона. К моей ненависти примешивались не то страх, не то тревога, поэтому я была необычно резка.

Моя матушка была очень разумная женщина, но, когда ею овладевали чувства, она теряла здравый смысл. В этот момент она увидела всю абсурдность ситуации и, наверное, осознала, что восхищение Диконом затмило любовь к собственной дочери.

Она спокойно сказала:

— Конечно, конечно… Жан-Луи и Джеймс знают лучше. Бедный Дикон, он будет так разочаровав.

Жаль, что это случилось как раз в то время, когда он так заинтересовался фермой.

Мы выиграли сражение. Хассоку перейдет этот участок земли, а Бероуз должен будет смириться с этим и понять, что Дикон не имел права давать обещание, выполнить которое не в его власти.

На следующий же день приехал Дикон. Мы сидели за столом. Я догадалась, что он только что услышал о решении, ибо матушка моя, наверное, как можно дольше откладывала этот неприятный момент.

Он вошел, холодно глядя на нас в упор, но в глубине души весь кипел от злости.

— Итак, ты был у леди Клаверинг, — сказал он, глядя на Джеймса.

— Джеймс не был, — ответила я. — Я и Жан-Луи были у нее.

— И вы убедили ее пойти против меня.

— Не против тебя, Дикон, — сказал Жан-Луи. — Мы считаем, что так будет лучше для хозяйства.

— Что? Эта земля? Она не обрабатывается столько лет, и как это влияет на хозяйство?

— Хассок попросил этот участок, — сказал Жан-Луи, — Джеймс и я решили отдать его ему. Решение не может быть отменено.

— А почему? Бероуз имеет на него такое же право.

— Мы решили, что земля будет принадлежать Хассоку. Он попросил первым, — ответил Жан-Луи.

— Хассок! Да, конечно. — Дикон с яростью посмотрел на Джеймса. — Ты питаешь симпатию к Хассоку. Девица…

Джеймс вскочил:

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что ты не можешь ни в чем отказать маленькой Хэтти, ведь так? И если она говорит, что ее папочка хочет этот кусок земли, папочка его получит.

— Хэтти Хассок не имеет к этому никакого отношения, — сказал Джеймс. — Пожалуйста, не впутывай ее.

— А мне кажется, она здесь замешана, что бы ты не говорил. Я не слепой. Жан-Луи прервал Дикона:

— Веди себя прилично в этом доме, Дикон, иначе я попрошу тебя уйти.

Дикон с иронией поклонился:

— У меня нет особого желания оставаться, — сказал он. — Но вот что я скажу тебе, Джеймс Фентон, этого оскорбления я не забуду.

— Не будь смешным, Дикон, — не выдержала я. — Тебя никто не оскорблял. Конечно, ты симпатизируешь Бероузу, но он должен понять, что такой мальчишка, как ты, не может принимать важных решений в управлении имением.

Взгляд Дикона скользнул по нам и задержался на Джеймсе. Холодная, неукротимая ненависть в глазах юноши вызвала во мне тревогу.

Дикон повернулся и вышел.

Жан-Луи покачал головой.

— Этого мальчика надо отослать в школу, — сказал он.

После сенокоса няня Лотти серьезно простудилась. Простуда перешла в бронхит. Нам сейчас, как никогда, нужна была ее помощь. Я не хотела оставлять Лотти со служанками и стала сама присматривать за ней.

Джеймс посоветовал мне взять на время помощницу. Вскоре я поняла, почему.

— Хэтти Хассок выразила желание помочь вам с Лотти, — сказал он. — Я думаю, она сможет оказаться полезной.

Меня это позабавило, ибо теперь я уже знала, что Джеймс интересуется Хэтти. Я и Жан-Луи часто говорили об этом. Мы оба очень любили Джеймса, потому что он не был обычным управляющим: не только отлично вел хозяйство, но и был интересным собеседником, все наши трапезы благодаря его разговорам были оживленны, более того, я заметила, что он брал на себя большую часть работы, чтобы Жан-Луи не очень уставал.

Хэтти мне очень понравилась, правда, она была немного замкнутая, но это не помешало нам стать добрыми друзьями.

Девушка рассказывала мне, как нелегко она привыкала к жизни на ферме.

— Конечно, — объясняла она, — я приезжала сюда летом и всегда радовалась сенокосам и празднику урожая, но понимала, что у меня мало общего с братьями и сестрами.

Том Хассок был очень хорошим фермером, но у него на руках оказалась большая семья. И всех нужно было кормить, поэтому он очень обрадовался, когда сестра его жены взяла Хэтти к себе. Она воспитала девочку, дала ей образование, именно поэтому Хэтти так отличалась от своих родных.

Хэтти рассказала, что тетя Эмили удачно вышла замуж за торговца, владельца лавки тканей на Чип-Сайде. Их комнаты располагались над магазином. У них не было детей, поэтому, как только родилась Хэтти, они попросили разрешения взять ее на воспитание, тем самым облегчив бремя и без того нуждающейся семьи. Фермер с женой поняли, что это возможность, которую нельзя упускать. Итак, в возрасте двух лет Хэтти уехала в Лондон.

В Лондоне она ходила в школу. Ее кормили и одевали так, как, по мнению Хассоков, было принято в богатых семьях.

— Иногда даже неудобно было приезжать домой, — призналась Хэтти. — Я жила в большем достатке, чем мои родители. Это казалось несправедливым. Но они всегда так восхищались мной, особенно отец. Он всегда говорил: «Хэтти — это леди в нашей семье».

— Но ты можешь гордиться этим. Тебе нечего стыдиться, ведь тебе повезло и ты должна была этим воспользоваться, — сказала я.

— О, я не стыжусь. Но иногда я думаю, они слишком многого ждут от меня. Когда тетя и дядя умерли, их племянник взял дело в свои руки, а у него жена и четверо детей. Для меня уже не было там места, и я вернулась домой.

— Я понимаю. Теперь ты должна привыкать к тому, что ты — дочь фермера.

— Это трудно, и я рада ненадолго покинуть дом отца.

— Ты привыкнешь. Может быть, выйдешь замуж. Девушка опустила глаза. Я не сомневалась в том, что она скоро выйдет замуж, ведь у Джеймса были серьезные намерения по отношению к ней.

Лето подходило к концу, и в воздухе чувствовались первые признаки осени. В этом году собрали хороший урожай, и все были довольны. Приготовления к празднику урожая, который наметили на субботу, проходили с большим энтузиазмом. Церковь была украшена цветами.

Гулянье должно было состояться в Клаверинг-холле, чтобы все фермеры и их семьи, жившие на землях имения, могли праздновать вместе. В Клаверинг-холле царила суета, Дикон с энтузиазмом готовился к торжествам, из-за чего моя мать и Сабрина проявляли к ним особый интерес.

Размолвка из-за участка земли не умалила интереса Дикона к хозяйству, он продолжал совершать объезды с Жан-Луи или Джеймсом Фентоном и посещать контору, чтобы пополнить знания о внутреннем управлении поместьем.

Джеймс, довольный этим, дал понять, что перестал даже и думать о происшедшем, и я думаю, что Дикон тоже забыл обо всем. Он варил в большом чане пунш, повара готовили угощение. Все говорили только о празднике урожая, каждый фермер украшал свой дом снопами пшеницы и чучелами, сделанными из кукурузных початков, чтобы они принесли удачу. По окончании праздника всем селянам раздадут фрукты, овощи и большие караваи хлеба.

Наняли скрипачей. Если погода будет плохой, танцы будут в большом зале поместья, если хорошей, на что все надеялись, — то на улице.

Выставили большие столы, уставленные закусками.

— Наверное, это будет один из лучших праздников урожая, — сказала моя мать Сабрине, и они улыбнулись друг другу. И все, конечно, потому, что Дикон принимал в нем участие.

Няня Лотти уже поправилась, но я посоветовала ей сначала набраться сил после болезни, ведь за моей дочуркой присматривала Хэтти. Так как никто не возражал, дело уладили.

За два дня до праздника пришло письмо для Джеймса. Его кузен Альберт, который приезжал к нам, писал, что его отец серьезно боле, и хочет увидеть Джеймса, пока жив.

— Ты должен ехать, Джеймс, — сказал Жан-Луи. — Ты никогда не простишь себе, если не поедешь. Мы постараемся обойтись без тебя, ведь у нас достаточно помощников. Кроме того, все уже почти готово к празднику, урожай убран и сейчас самое время использовать отпуск.

Джеймс уехал за день до торжеств.

Праздник удался на славу. Было очень весело. Погода выдалась хорошая, и все веселились на улице, так что молодежь танцевала на лужайках, а те, кто постарше, сидели под крышей и отдавали должное пуншу, пирогам и всякой всячине, приготовленной искусными поварами.

Дикон взял руководство праздника на себя. Я полагаю, он был очень доволен, что Джеймсу пришлось уехать. Я видела, с каким восхищением моя мать и Сабрина смотрели на Дикона. Он был невероятно красив, со всеми приветлив, а танцевал с такой грацией, что им любовались все.

Он перетанцевал почти со всеми женами фермеров, что обязательно проделал бы Джеймс, если бы присутствовал, поскольку Жан-Луи не мог этого сделать.

В десять вечера к фермерам обратился Жан-Луи, поблагодарив за хорошую работу, а потом все вместе спели гимн урожаю.

Песня получилась трогательной, особенно потому, что этот год было, за что благодарить.

После гимна Жан-Луи и я отправились домой.

— Замечательный получился праздник, — сказал мой муж. — Один из лучших, что я помню. Жаль, Джеймс не видел его, а ведь мы многим обязаны его хорошему управлению — — Дикон был в ударе, — сказала я.

— Да, кажется, он забыл эту неприятную историю с землей. Понял урок, можно сказать.

— Надеюсь, — ответила я.

Летели дни. Настал конец октября. В осенних туманах уже различались грозные признаки зимы. Джеймс приехал через три недели. Его дядя умер, и он остался на похороны. Хэтти все еще присматривала за Лотти, хотя ее няня поправилась уже окончательно. Я думала, нянюшке не понравится присутствие в детской другой женщины, но Хэтти пришлась ей по душе, а так как обе они обожали Лотти, они быстро поладили.

Я была довольна, потому что сама все больше привязывалась к Хэтти, понимая, что ей лучше с нами, чем на ферме своего отца.

К сожалению, я заметила, что она погрустнела, и ее здоровый цвет лица исчез. Однажды я спросила Хэтти, что случилось, но она поспешно ответила, что все хорошо. Но я чувствовала, что-то произошло. Иногда у Хэтти был отсутствующий взгляд, будто она о чем-то раздумывает. В такие моменты мне казалось, что она в отчаянии.

Хэтти обладала чувством собственного достоинства, которое делало невозможным вмешательство с расспросами. Я стала замечать, что она избегает меня, и всерьез обеспокоилась, решив последить за ней.

Сначала я хотела поговорить о Хэтти с Джеймсом Фентоном, но потом решила, что это ей может не понравиться. Неужели между ними произошла размолвка? Я рассказала о своих тревогах Жан-Луи.

— Милые бранятся — только тешатся, — ответил он. — Лучше не вмешиваться.

— Но я беспокоюсь, поэтому хочу помочь ей.

Мое решение не спускать с Хэтти глаз оказалось верным.

Стоял теплый сырой ноябрьский день. Я стояла у окна, когда увидела, как Хэтти выходит из дома. Было ли у меня какое-то предчувствие или я почувствовала в девушке подавленность и угрюмую решимость, не знаю. Но я поняла, что должна последовать за ней и узнать, куда она направляется.

Я набросила на плечи накидку и выбежала на улицу. И вовремя. Хэтти как раз скрывалась за поворотом тропинки.

Теперь я догадалась, что она направлялась к реке. Я держалась от нее на расстоянии, чтобы она не почувствовала, что я иду следом. Куда же шла Хэтти? Может быть, на свидание с Джеймсом? Если так, я незаметно скроюсь и оставлю их вместе. Но почему девушке нужно уходить так далеко, чтобы увидеться с Джеймсом, когда они могли увидеться у нас в доме или возле него?

Хэтти вышла на берег. В этом месте река была широкой и стремительной. Мы находились примерно в четверти мили от быстрины, где несколько лет тому назад утонул ребенок.

Меня охватило дурное предчувствие. И вдруг я поняла. Хэтти скинула накидку и бросилась к воде.

— Хэтти! — закричала я. — Хэтти!

Девушка остановилась и оглянулась. Я подбежала к ней, схватила ее за руку и взглянула в побледневшее лицо. Глаза Хэтти были полны слез.

— Что ты хочешь сделать? — строго спросила я.

— Все в порядке, я просто смотрела в воду, — неуверенно ответила девушка.

— Нет, Хэтти. Это не правда. Ты что-то задумала. Ты должна рассказать мне все, я хочу помочь тебе.

— У меня нет другого выхода, — просто ответила Хатти. — Отпустите меня.

— Ты хотела покончить с собой?

— Я много думала об этом, — ответила она. — Мне страшно… но я смогу это сделать.

— В чем дело, Хэтти? Мне ты можешь сказать. Ведь должен же быть какой-то выход. Мы найдем его, обещаю тебе. Ты не должна так поступать, это не правильно и глупо. Из любого положения есть выход.

— Из этого — нет. Я не смогу смотреть людям в глаза, госпожа Сепфора. Для меня это единственный выход.

— Сядь и расскажи мне все.

— Я порочна, — сказала Хэтти. — Вы не можете представить, насколько порочна.

— Все мы иногда совершаем проступки и поддаемся искушениям. Пожалуйста, расскажи мне, Хэтти.

— У меня будет ребенок, — сказала она.

— Ну что ж, Джеймс любит тебя. Он поймет… Хэтти покачала головой и уставилась вдаль невидящими глазами.

— Отец ребенка не Джеймс, — сказала она.

— Хэтти!

— Вы понимаете? Это ужасно, но другого выхода у меня нет. Мне стыдно перед людьми. Я не знаю, как это случилось… Я не могу понять. И все же у меня нет оправдания… Это моя вина.

— Я думала, ты любишь Джеймса.

— Я люблю.

— Тогда…

— Вы не поймете. Да и как вам понять? Меня сможет понять лишь такой же порочный человек, как я.

— Я не настолько безупречна, Хэтти, чтобы не понять, как случаются подобные вещи.

Мы сели на берегу. Она повернулась ко мне.

— Это произошло в ночь праздника урожая. Я слишком много выпила пунша. Теперь я знаю это, но тогда не понимала. О, я не оправдываюсь.

— Продолжай, пожалуйста, — сказала я. — Кто? Но ей не нужно было называть имя. Я знала. Я вспомнила тот взгляд неприкрытой ненависти. Вот кто злодей. Это была его месть Джеймсу.

— Дикон? — спросила я.

Хэтти задрожала, и я поняла, что угадала.

— Был праздник урожая… пунш… танцы… Он танцевал со мной… и мы пошли в сад… в аллею. Я не знаю, как это произошло. Но я оказалась на траве… Я не понимала, что происходит, пока не стало слишком поздно.

Я отвернулась, так как не могла спокойно смотреть на ее несчастное лицо. Так вот как отомстил Дикон. Бедняжка Хэтти была в отчаянии. Мне нужно успокоить ее, увести отсюда. Я поговорю с Жан-Луи, он поймет и попытается помочь. Я сказала:

— Выход есть.

— Нет выхода, — ответила Хэтти. — Я никого не хочу видеть. Моя семья… и Джеймс. Как я посмотрю им в глаза? Нет. Я долго думала, это единственное решение.

— Ты не должна так говорить. Это просто слабость. В худшем случае ты можешь уехать отсюда и родить ребенка. Мы с мужем поможем тебе.

— Вы самые добрые люди.

— Такое может случиться с каждой… с каждой, — добавила я горячо. — Я помогу тебе, Хэтти.

— Никто мне не поможет. Я хочу умереть.

— Не думала я, что ты так малодушна.

— Может быть, я малодушна, но мне стыдно перед родителями. Они такого высокого мнения обо мне. Она придут в ужас…

— Дорогая моя, так уж случилось. Ты не могла знать…

— Но я была вынуждена уступить ему еще… — сказала она.

— Хэтти! Но почему?

— Он пригрозил, что расскажет о моем позоре всем, если я не соглашусь.

— Шантаж! — ахнула я.

Красивое, жестокое лицо Дикона встало передо мною. Какое опустошение он внес в наши жизни!

— Когда он узнал, что я беременна, он оставил меня. Он казался удовлетворенным.

— Он — чудовище, Хэтти. Его ненависть холодна и расчетлива, а это самый худший вид ненависти. Но мы перехитрим его и не позволим одержать верх.

— Как? — спросила она.

— Спокойно отнесясь к этому событию, обдумав все и решив, как действовать.

— Я не смогу.

— Сможешь, потому что я помогу тебе. Ты позволишь мне?

Хэтти кинулась мне на грудь и горько разрыдалась. Слезы принесли ей облегчение. Она уже не была одинока, доверившись мне. Наверное, мой собственный опыт помог мне понять ее, найти нужные слова и дать Хэтти поддержку, в которой она нуждалась.

Мы вернулись домой, я уложила Хэтти в постель, сказав домашним, что девушка простудилась и никто не должен ее беспокоить.

Я сразу пошла к Жан-Луи. Он отдыхал» как часто делал в последнее время.

— Случилось ужасное. Я должна поговорить с тобой. Это касается Хэтти, — сказала я.

— Наверное, это касается и Джеймса? Девушка в последнее время выглядит утомленной.

— Мы должны помочь ей. Если мы этого не сделаем, Хэтти наложит на себя руки. У нее будет ребенок.

— Ну, я думаю, они с Джеймсом поженятся. Они не первые, кто не дождался свадьбы.

— Все не так просто. Отец ребенка не Джеймс.

— Боже правый!

— Ты удивишься еще больше, узнав, что она только что собиралась утопиться. Хорошо, что я остановила ее вовремя. Последнее время я приглядывала за ней, предчувствуя что-то дурное. Это случилось в ночь праздника урожая. Она выпила слишком много пунша, и он… этот…

— Ты знаешь, кто он?

Я посмотрела в упор на мужа. Я знала, что Жан-Луи — спокойный и практичный человек, добрый и не склонный к поспешным решениям.

— Это Дикон, — сказала я.

— Боже мой! — ужаснулся он. — Ведь Дикон еще мальчик…

— Нужно перестать относиться к нему как к ребенку. Дикон молод годами, но для греха он уже созрел. В нем слишком много зла. Мне нужен твой совет, Жан-Луи, как поступить. Хэтти в отчаянии.

— Не могла бы она выйти замуж за Дикона?

— Замуж за Дикона! Это невозможно. К тому же она ненавидит его.

— Тогда почему?

— Разве ты не понимаешь? Это месть. Дикон знает, что Джеймс Фентон влюблен в Хэтти. Дикон разозлился из-за спора о земле, что была отдана Хассоку. Это и есть месть Дикона.

— Не может быть.

— Я знаю мальчишку. Из-за него ты… ты повредил ногу. Я думаю, что Хэтти предпочла бы утопиться, чем выйти за него замуж.

— Мы могли бы отослать ее куда-нибудь, где она родила бы ребенка.

— Я думала об этом. Не знаю, захочет ли она этого. Видишь ли, ей кажется, что ее жизнь разбита. Ее семья так гордилась ею… и вдруг это несчастье. И, конечно, Джеймс… Она просто не сможет вынести этого удара судьбы, бедняжка.

— Постепенно она смирится.

— Жан-Луи, а что если Джеймс… ведь Джеймс любит ее. Если он действительно любит ее по-настоящему.

— Да, если это так, он не оставит ее, что бы она ни сделала.

Я посмотрела на мужа и сказала:

— Если… если бы я сделала что-нибудь подобное… ты не разлюбил и не оставил бы меня?

Я не могла больше смотреть на Жан-Луи. Заметил ли он, как сильно забилось мое сердце?

Он взял мою руку и поцеловал.

— Что бы ни случилось, дорогая, — сказал он, — я всегда буду любить тебя и защищать, насколько хватит моих сил.

— Немногие любят так, Жан-Луи, я всегда буду благодарна тебе.

— Моя жизнь без тебя будет пуста, — сказал он. Я мысленно перенеслась в то время, когда хотела убежать с Жераром.

— Интересно, любовь Джеймса к Хэтти так же сильна, как твоя ко мне? — спросила я.

Мне не хотелось продолжать разговор о себе, я слишком разволновалась и поэтому решила перейти к проблемам Хэтти.

— Ты думаешь, нам следует поговорить с Джеймсом? — продолжила я.

Жан-Луи задумался, потом сказал:

— Одобрила бы это сама Хэтти?

— Нет. Не думаю, что он делал ей предложение. Я подозреваю, что после праздника урожая ее отношение к нему изменилось. Но, Жан-Луи, мы все же должны поговорить с Джеймсом. В мире происходит так много трагедий только потому, что люди не хотят смотреть правде в лицо. Если мы отошлем ее из Клаверинг-холла, Джеймс имеет право знать, почему. Мы должны дать ему шанс доказать ей свою любовь.

— Ты права, — ответил Жан-Луи.

Мы обсудили наше решение, а потом Жан-Луи послал слугу найти Джеймса и просить его как можно скорее прийти к нам.

Когда Джеймс Фентон вошел, Жан-Луи сказал:

— Мы хотим поговорить с тобой, Джеймс. Сепфора сегодня узнала… о Хэтти.

— Джеймс, она хотела покончить с собой, — добавила я. — Джеймс Фентон, не веря, уставился на меня. — Это правда, — продолжила я. — Я вовремя остановила ее, и тогда она рассказала мне все.

Джеймс все еще молчал. Лицо его побелело, он сжимал и разжимал кулаки.

— У нее будет ребенок, — сказала я. — Бедная, бедная Хэтти. То, что случилось с ней, ужасно.

Джеймс отвернулся к окну. Он не хотел, чтобы мы видели его лицо. Сдавленным голосом он произнес:

— Вы хотите сказать мне, что Хэтти выходит замуж?

— Нет, Джеймс.

— Кто он? — Теперь Джеймс повернулся к нам, глаза его сверкали. — Кто этот человек?

Я не посмела назвать ему имя Дикона, потому что Джеймс может убить его. Я посмотрела на Жун-Луи, он понимающе кивнул.

Я сказала:

— Это случилось в ночь праздника урожая. Тебя не было, Джеймс… Она выпила слишком много пунша, и какой-то негодяй воспользовался этим.

— Кто был этот негодяй? Скажите мне.

— Джеймс, — сказала я. — Хэтти потрясена случившимся. Она нуждается сейчас в заботе. Давай подумаем о ней, хорошо? Я уложила ее в постель. Она здесь, в доме. Я дала ей снотворное. Она в отчаянии от горя. Я и Жан-Луи любим ее, и, что бы ни случилось, мы хотим помочь ей.

— Что говорит она сама?

— Бедное дитя, она слишком убита горем, чтобы рассказать что-нибудь.

— Она спрашивала обо мне?

— Да. Она любит тебя. Я думаю, это из-за тебя ей так горько и страшно. О, Джеймс, что мы можем сделать для нее? Если бы ты видел Хэтти, когда я нашла ее у реки…

На лице Джеймса Фентона отразились все его мысли. Теперь он думал только о Хэтти и на какой-то момент забыл о виновнике ее несчастья. Джеймс был человеком сильных страстей. Обычно он сдерживал их, но я была уверена, что он найдет виновного в позоре Хэтти.

Наступило напряженное молчание. Я не могла этого вынести и спросила:

— Что ты собираешься делать, Джеймс? Он покачал головой.

— Джеймс, — продолжала я. — Только ты можешь помочь ей… только ты. Всякое может случиться, ведь она так молода. Ты не можешь обвинять ее. Пожалуйста, Джеймс, попытайся понять. Так много поставлено на карту. Боюсь, она что-то замышляет.

Но Джеймс молчал. Потом он повернулся и пошел к двери. Я подбежала к нему и схватила за руку. Я видела, что его разрывают противоречивые чувства — замешательство, испуг, ярость, разочарование… но, я думаю, среди них была и любовь к Хэтти.

Джеймс Фентон посмотрел на меня и произнес:

— Благодарю, Сепфора, за вашу доброту. Спасибо, но мне нужно побыть одному.

Я кивнула, и он вышел.

Некоторое время мы с Жан-Луи сидели молча. Затем я спросила супруга:

— Что будет, когда Джеймс узнает, что это Дикон?

Жан-Луи только покачал головой.

— Дикону нельзя оставаться здесь, — сказала я. — Он должен уехать. Бог знает, что может натворить Джеймс, когда узнает правду.

— Правду не скроешь, ведь все равно он все узнает.

— Но не сейчас, Жан-Луи. Поэтому Дикону на время нужно уехать.

— Дикон не уедет. Он останется здесь и будет наслаждаться той бурей, которую вызвал.

— Вижу, ты знаешь Дикона так же хорошо, как и я. А я уже начала думать, что все смотрят на него глазами матери и Сабрины. Он должен уехать, Жан-Луи. Я должна уговорить матушку и Сабрину помочь нам.

— Да, понимаю, — медленно проговорил Жан-Луи.

— Нельзя терять время. Я сейчас же к ним еду.

— Сепфора, дорогая, а не торопимся ли мы?

— Нет, надо действовать немедленно. Если Джеймс узнает, кто соблазнил Хэтти, он найдет способ отомстить. Я еду к ним сейчас же.

— Может быть, ты права, — сказал Жан-Луи.

— Поедем со мной. Твое мнение добавит вес моим словам. Они могут подумать, что я действую слишком импульсивно, но тебя они выслушают.

К счастью, когда мы приехали в Клаверинг-холл, моя мать и Сабрина были дома. Их как громом поразило, когда я рассказала им о происшедшем.

— Я не верю этому, — сказала Сабрина.

— Хэтти все выдумала, — добавила матушка.

— Она говорит правду, — сказала я. — Разве вы не знаете, каков Дикон, как он ведет себя со служанками? — Перед моим взором промелькнула сцена в амбаре, где я застала Дикона с Эвелиной, и я продолжала:

— Поймите, Дикону грозит опасность. Они были поражены.

— Ты хочешь сказать, Дикон может попасть в беду?

— Да. Джеймс любит Хэтти и собирался жениться на ней. Нетрудно понять его состояние сейчас. Если он узнает, что Дикон виновен… и встретится с ним…

Моя матушка побледнела.

— Это ужасно, — сказала она. — Во-первых, я не верю…

— Нет времени доказывать невиновность Дикона. Я не хочу, чтобы он узнал об обвинениях в его адрес, иначе он не захочет уехать.

— Но это доказывает его невиновность, — быстро заметила Сабрина.

— Нет, это продемонстрирует его желание навлечь беду.

— И рисковать собой?

— Рисковать всем и всеми. Пожалуйста, не допустите трагедии. Я пришла попросить вас отослать Дикона… пока Джеймс не успокоится. Я не хочу, чтобы случилось непоправимое.

— Хэтти наговаривает на Дикона.

— Нет. Зачем ей это? Вы так очарованы Диконом, что не видите его истинное лицо. Так он отомстил за то, что Хассок получил тот участок земли.

В глубине души они, конечно, знали, что я говорю правду.

Мне удалось заставить их задуматься.

— Сабрина, — сказала я. — Ты как-то говорила, что хотела съездить в Бат посмотреть открытые там источники.

— Да.

— Поезжайте вместе с Диконом. Пожалуйста! Его не нужно будет уговаривать, ведь он любит путешествовать.

— Сепфора права, — сказал Жан-Луи. — Она позаботится о Хэтти. Бедняжка хотела покончить с собой.

— О нет, — прошептала матушка.

— Джеймс знает? — спросила Сабрина.

— Да, но он не знает, кто соблазнил, а лучше сказать, изнасиловал ее.

— Нет!

— Ах, матушка, не время выбирать слова поблагозвучнее. Жан-Луи знает, что случилось. Дикон в опасности, ему срочно надо уехать.

Матушка задрожала.

— Сабрина, мы должны сделать это, — сказала она. — Я знаю, все это не правда, но если Дикона подозревают…

— Мы могли бы уехать через два дня. Я знаю, Дикон согласится поехать со мной, — сказала Сабрина.

— Два дня, — сказала я. — Но, пожалуйста, не дольше. Джеймс не должен узнать о Диконе, пока вы не уедете.

Мы с Жан-Луи возвратились домой опустошенные.

Хэтти мирно спала. Когда она проснется, я буду возле нее. Я намеревалась некоторое время не спускать с нее глаз.

Джеймс не появлялся. Я представляла его терзания и надеялась, что Дикон уедет к тому времени, как правда выплывет наружу.

Через два дня я приехала в Клаверинг-холл. Сабрина с Диконом отправились в Бат, где планировали пробыть две недели.

Я почувствовала огромное облегчение, Жан-Луи — тоже.

Бедная Хэтти выглядела, как привидение. Сказав слугам, что девушка очень больна, я держала ее одну в комнате, никого не пуская к ней. Я старалась как можно больше времени проводить с Хэтти. Иногда она подолгу молчала, но бывали моменты, когда она становилась откровенной. Дикон приводил ее в ужас. Еще до праздника урожая она видела, как он оценивающе смотрит на нее. Хэтти не понимала, как это могло произойти. Она очень веселилась на празднике, но ей было жаль, что рядом не было Джеймса. В это время к ней подошел Дикон и предложил выпить пунша. Когда он принес еще, она пыталась отказаться, но Дикон сказал: «Не будь простушкой-деревенщиной», — и она выпила еще. Когда она опьянела, Дикон предложил пройтись, сказав, что ей поможет свежий воздух. Потом они очутились в аллее, но она была настолько пьяна, что еле держалась на ногах. Тогда это и произошло.

— Ну какая же я дура, — говорила Хэтти. — Я должна была догадаться, чего добивается Дикон. Я думала, что умнее сельских девушек, а оказалось… Потом Дикон сказал, что расскажет леди Клаверинг, как я соблазнила его… и она поверит. Он припугнул, что расскажет обо всем… если я не буду приходить к нему. И только когда я сказала, что жду ребенка, он оставил меня в покое.

— Дикон сеет зло, — сказала я. — Но теперь все кончено. Сделанного не поправить, но жизнь продолжается.

— Что мне делать?

— Мы с мужем придумаем что-нибудь. Мы отправим тебя подальше от этих мест, где ты бы могла родить ребенка…

— Не знаю, что бы я делала без вас.

— Тебе надо думать о ребенке, — сказала я. — Все эти переживания вредны в твоем положении. Когда он появится на свет, ты полюбишь его. Так всегда бывает.

— Это дитя, зачатое в грехе, — сказала Хэтти. — Его ребенок.

— Ребенок не виноват, ты не должна так переживать. Мы позаботимся о тебе.

Хэтти опять заплакала и вновь стала благодарить меня. Она ни за что не хотела верить, что я не такая уж святая, и этим заставила ощутить всю глубину моего обмана.

Приехал Джеймс. Я выбежала к нему навстречу.

— Я хочу видеть Хэтти, — сказал он. — Где она?

— Она здесь. Бедняжка так опечалена. Я очень беспокоюсь за нее.

— Спасибо за заботу о ней вам и Жан-Луи.

— Конечно, мы позаботимся о ней.

— Вы же знаете, кто он? Я кивнула.

— Пожалуйста, скажите мне, Сепфора.

— Джеймс, мы тебя очень любим. И Хэтти тоже. Случившееся так повлияло на Хэтти, и она так нуждается в заботе и ласке. Это было тяжелым ударом для нее. Ты понимаешь?

— Понимаю и тоже хочу заботиться о ней.

— О, Джеймс, я так счастлива слышать это.

— Благослови вас Господь, Сепфора. Я ведь хотел жениться на Хэтти…

— Знаю. Вы любите друг друга.

— Как же тогда она могла…

— Она слишком много выпила, Джеймс, и не могла с ним бороться. Он сильнее ее.

— Кто? Кто? И я сказала:

— Дикон.

Джеймс скрипнул зубами, лицо его побледнело. Я была рада, что Дикон уже далеко.

Джеймс Фентон повернулся, словно хотел убежать.

— Ты не найдешь его, — сказала я. — Дикон с матерью уехали на несколько недель.

— Значит, он бежал, потому что…

— Нет. Он не знает, что Хэтти хотела убить себя. Джеймс поморщился:

— Почему она не пришла ко мне?

— А как она могла прийти к тебе? Она думала, что ты ее и видеть никогда больше не захочешь. Он стоял печальный, а я продолжала:

— О, Джеймс, ты хочешь видеть ее, правда? Ты хочешь?

Он молча кивнул. Я обняла его и прижала к себе.

— О, Джеймс, — сказала я, — пожалуйста, помоги мне вылечить это бедное дитя.

— Я люблю ее, Сепфора, я так люблю ее… — промолвил он.

— Я знаю, Джеймс. А насколько сильна эта любовь? Ты поговоришь с ней? Ты скажешь, что любишь ее и будешь заботиться о ней… Это так важно для нее. Если бы ты был рядом, ничего бы не случилось…

— Где она?

— В своей комнате, наверху.

— Я пойду к ней. Большое спасибо, Сепфора.

Джеймс и Хэтти решили пожениться. Мы с Жан-Луи были рады, но…

Мы понимали, что они не смогут оставаться в Клаверинге. Зная, что Дикон близко, Джеймс не мог ручаться за себя, да и Хэтти не хотела видеть своего соблазнителя. Кузену Альберту требовалась помощь на ферме, полученной в наследство от дяди.

Но как же мы управимся без Джеймса? Конечно, нам придется нанять другого управляющего, но, учитывая слабое здоровье Жан-Луи, нам был нужен очень хороший помощник.

Со временем мы нашли Тима Паркера, человека делового и сообразительного, но с Джеймсом никто не мог сравниться. Утешением являлось только то, что Джеймс с Хэтти прекрасно устроились на ферме кузена Альберта.

Через три месяца после их отъезда мы узнали, что у Хэтти был выкидыш, а еще через три месяца после этого она вновь забеременела.

Я подумала, что, в конце концов, смерть ребенка Дикона не была такой уж трагедией, потому что дитя все время напоминало бы Хэтти и Джеймсу о прошлом. А теперь у них появилась счастливая возможность начать все сначала. Я верила, что Джеймс, будучи разумным молодым человеком, радовался этому, а Хэтти была благодарна ему за все, что он для нее сделал.

Когда Дикон и Сабрина вернулись из Бата, от которого Дикон пришел в восторг, юноша стал особенно внимательно относиться к своей одежде и превратился в настоящего щеголя.

Я ненавидела его, и в моей ненависти не было страха. Я была уверена, что Дикон оказывал дурное влияние на наши жизни. Моя мать и Сабрина, казалось, еще больше тряслись над ним. Дикон продолжал проявлять большой интерес к управлению имением и очень скоро подружился с Тимом Паркером. Дикон радовался, что убрал Джеймса. Конечно, он знал, почему тот уехал, и втайне посмеялся, когда узнал, что Джеймс и Хэтти поженились. Я думаю, Дикон решил, что проучил Джеймса, показав тому, что никто не мог безнаказанно вызвать его неудовольствие.

У Хэтти родился сын. Дни шли за днями. Тим Паркер вполне нас устраивал. И вот однажды, когда я была в кладовой, прибежала служанка и сказала, что внизу меня дожидается какой-то молодой человек.

Я велела провести его в зал, в который я немедленно спустилась.

Это был юноша, почти мальчик, и мне показалось, что я где-то его видела..

Он неуверенно дернул себя за вихор и сказал:

— Меня послал дедушка. Я скакал всю дорогу от Эверсли.

— Твой дедушка?

— Старый Джефро, госпожа. Он велел передать, госпожа, что вам лучше приехать. В Эверсли что-то происходит, и нужна ваша помощь.