Во время обеда с доном Фелипе мы говорили о Роберто, о том, как у него прорезался зуб, как он ползал, как он произнес: «Мама».

Я подняла глаза и, внимательно глядя на него, сказала:

— Я часто думаю о доме. Какие новости из Англии?

— Ничего интересного. Единственное, что приходит мне в голову, это сгоревший дотла шпиль собора Святого Павла. Считали, что он загорелся от молнии, однако служащий собора признался при исповеди на смертном одре, что оставил внутри шпиля по неосторожности жаровню с тлеющими углями. Наверняка такой гигантский пожар можно было увидеть, и мои бабушка и мать, наверное, вышли в сад посмотреть на него. И, может быть, они вспомнили о нас в этот момент, а мама сказала со слезами на глазах: «Дорогие Кэт и Хани!»

— О чем вы думаете? — спросил дон Фелипе.

— О своей матушке. Она грустит, думая обо мне и моей сестре.

— Теперь вы улыбаетесь, — сказал он.

— Да, потому что я думаю о нашем возвращении. Мама полюбит Роберто. Она очень любит детей. Полагаю, я унаследовала эту любовь от нее. И Карлос не будет забыт. Я скажу: «Мама, это мой приемный сын, как Хани была твоей приемной дочерью. Теперь он связан с нами». Мы снова будем счастливы, — Его лицо оставалось бесстрастным, а я продолжала:

— Роберто один год. Он уже достаточно большой, чтобы путешествовать. Теперь вы должны сдержать свое обещание. Нам пора возвращаться.

Он покачал головой:

— Вы не можете взять ребенка.

— Не взять сына?

— Он также и мой сын.

— Ваш сын. Но что он значит для вас?

— Он мой сын…

— Но этот ребенок — часть меня. Это мой ребенок Я никогда не оставлю его.

— Он также и часть меня. Я не откажусь от него — Он вежливо улыбнулся»— Как сверкают ваши глаза! У вас есть выбор Мне не хотелось бы отнимать ребенка у матери, но я не откажусь от сына, и, если не хотите его потерять, то вам придется остаться здесь Помолчав, я ответила:

— Вы всегда говорили, что не желаете мне зла — Это правда.

— Вы говорили, что я здесь нахожусь только потому, что вы дали клятву отомстить, и, если она исполнится, я буду свободна и смогу уехать.

— Вы свободны., но ребенка взять с собой я не позволю.

Я встала и хотела уйти, чтобы подумать Дон Фелипе преградил мне выход.

— Вы никогда не покинете своего ребенка, — сказал он. — Почему вы не можете быть счастливы здесь «? Чего вы хотите? Вы получите все, о чем попросите — Я хочу домой, в Англию.

— Только не Англия.

— Но я хочу именно это..

— Тогда уезжайте.

— И оставить моего ребенка?

— Он не будет нуждаться ни в чем Он — мой сын — Думаю, вы рады его появлению на свет — Ничему другому я еще не радовался так сильно — Вы могли бы иметь ребенка и от Изабеллы — Он не был бы Роберто. В нем есть что-то от вас — И это доставляет вам удовольствие — Это радует меня, ведь даже если вы уедете, он будет напоминать мне о вас Он привлек меня к себе и обнял — Я хотел бы, — сказал он, — чтоб у нас было много сыновей — Но у вас есть жена. Вы забыли?

— Как я мог забыть?

— Вы совсем не видите ее, — ответила я.

— Она стоит у меня перед глазами.

— Ее могли бы вылечить.

— Ее никогда не смогут вылечить.

— Вы любили ее когда-то.

— Я любил только одну женщину, — сказал он. — Я до сих пор люблю ее» и буду любить всю жизнь. Он серьезно посмотрел на меня.

— Как вы можете говорить о своей любви мне, вашей жертве? Нам обоим были одинаково ненавистны наши встречи.

Он взял мои руки и поднес к губам.

— Если бы вы любили меня, — продолжала я, — и хотели бы доставить мне радость, то отпустили бы меня.

— Просите все, кроме этого, — ответил он. Я ликовала. Одержана победа. Счастье повернулось ко мне лицом. Теперь он был в моей власти.

— Скажите, — продолжал он, — что вы не таите обиды на меня и не испытываете ко мне ненависти.

— Нет, — сказала я, — у меня нет ненависти. В какой-то мере вы мне даже нравитесь. Вы были добры ко мне… не считая вашего насилия надо мной, которое, допускаю, было совершено в учтивой форме… если только можно представить себе такое насилие. Вы пытаетесь спасти меня от ужасных законов вашей страны, но не любите меня настолько, чтобы сделать счастливой, позволив уехать.

— Вы просите слишком много, — ответил он — Теперь все будет иначе. Вы не испытываете ко мне ненависти. Могли бы вы полюбить меня?

— Вы не можете жениться на мне, дон Фелипе, что было бы единственным выходом… У вас есть жена Она безумна, и это положение мучительно Джейк Пенлайон виноват в ее безумии Но так ли это на самом деле? Теперь позвольте мне уйти. Я хочу обдумать ваши слова.

Он отступил назад, но все еще удерживал мои руки, потом поцеловал их со страстью, не свойственной его натуре. Я выдернула руки и с бешено бьющимся сердцем направилась в свою комнату.

Дон Фелипе уехал на следующее утро. Я провела беспокойную ночь. Возможность брака с ним казалась мне нелепостью, но, тем не менее, он был отцом моего любимого ребенка и ребенок связывал нас. Роберто уже узнавал его, а дон Фелипе всегда был мягок и нежен с сыном. Конечно, ситуация сложилась необычная.

На следующий день, когда большинство людей придавалось сиесте, я оставила ребенка на попечение Дженнет и отправилась к дому Изабеллы.

Солнце нещадно палило. Казалось, все спит за железными воротами; и, когда я остановилась возле них, в дверях появилась Изабелла с куклой. Пересекая дворик, она заметила меня и остановилась в нерешительности. Я улыбнулась, и Изабелла подошла ко мне, бормоча приветствие. Если красота есть совершенство линий, то Изабелла действительно была прекрасна. Но ее лицо без единого изъяна на самом деле ничего не выражало, и я пыталась найти хоть какую-либо характерную особенность, которая могла бы запомниться.

Она, улыбаясь, протянула мне куклу, взяла мою руку и подвела к скамье, и мы сели. Изабелла без умолку говорила о своей кукле. Дуэнья Пилар сшила для нее платья, которые можно было менять.

Внезапно ее лицо сморщилось. Она показала мне, что на кукле только одна туфелька.

— Она уронила ее, — сказала я, — сейчас отыщем…

Изабелла заговорщицки кивнула и начала осматривать дворик, все время крутясь вокруг меня. Когда я нашла около ворот туфельку, она радостно захлопала в ладоши.

Вдруг Изабелла неожиданно, взяв меня за руку, потащила к двери и провела в дом. Я почувствовала слабый аромат, который был мне знаком.

Из холла с голубым мозаичным полом наверх вела внушительная лестница. Балясины балюстрады были тонко вырезаны, а потолок холла расписан парящими на облаках ангелами. Все выглядело гораздо великолепнее, чем я могла предполагать.

Изабелла, все еще держа мою руку, ввела нас в соседнюю с холлом темную комнату, где как будто в самом воздухе висело какое-то предчувствие тайны, или, скорее всего, это мне только показалось Изабелла предложила мне сесть. Неожиданно вошла Пилар и остановилась у двери. Изабелла возбужденно рассказала о туфельке куклы, которую я нашла, и ей захотелось показать мне других кукол.

— Принеси их сюда, Изабелла, — велела Пилар. Гримаса недовольства появилась на лице Изабеллы — Ну хорошо, сделаем так, — согласилась Пилар — Поднимемся вместе в твою комнату и принесем их Она увела Изабеллу за руку, и я оставалась одна в комнате. Я огляделась вокруг, рассматривая богатые ткани и изящную испанскую мебель.

Я вспомнила о страсти, вспыхнувшей в глазах дона Фелипе, когда он говорил о нашей женитьбе. Каким образом он может осуществить это, пока на его пути стоит Изабелла?

Внезапно открылась дверь, и вошла молодая девушка, темноволосая, с большими печальными глазами на оливковом заостренном лице.

— Простите, сеньорита.

— Кто ты? — спросила я — Меня зовут Мануэла, я здесь работаю Если позволите, сеньорита, я хочу поговорить с вами О чем ты хочешь поговорить?

— О мальчике одном маленьком мальчике — Ее лицо осветила радостная улыбка — О Карлосе — Да, да…

— Я хотела узнать. Он счастлив?

— Он более счастлив, чем когда-либо. Она улыбнулась.

— Он хороший мальчик, — сказала она. — Очень хороший. Мария была так жестока к нему.

— Мария? Это та женщина, которая живет здесь? — Я махнула рукой в направлении двора, где впервые увидела играющего Карлоса.

Она кивнула.

— Она была кормилицей мальчика. Это не правильный выбор. Она глупая женщина… Она не любит детей, хотя и имеет пятерых своих. Мальчика не следовало отдавать ей. Я часто разговаривала с ним.

Девушка была мне симпатична. По выражению ее лица я могла заключить, что она была добра к Карлосу.

— Можешь больше не волноваться, — сказала я ей. — Я присмотрю, чтобы о Карлосе хорошо заботились.

— Я обычно приносила ему конфеты. Бедный малыш, его не любили, а детям так же необходима любовь, как и сласти. Я благодарна вам за то, что забрали его, сеньорита.

— Ты можешь навестить Карлоса.

— Можно? Вы так добры…

— Какую работу ты здесь выполняешь? — спросила я.

Она слегка нахмурилась:

— Я служанка доньи Изабеллы, прислуживаю в будуаре.

— Ты несчастна?

— Я люблю детей, сеньорита. А донья Изабелла во многих отношениях ребенок.

— Понимаю, — сказала я.

Она вдруг сделала реверанс и поспешно вышла. Интересно, услышала ли она шаги, так как тут же вошла Пилар. Изабеллы с ней не было.

— Она спит, — сообщила Пилар. — Дойдя до своей комнаты, она уже забыла о вас. Такое с ней иногда бывает, поймите…

— Бедняжка! — сказала я.

— Да, бедняжка!

— Я поступила не правильно, что говорила с ней?

— Она была счастлива поговорить с вами, и вы нашли туфельку куклы, что порадовало ее. Но она впадает время от времени в забытье.

Я сказала:

— Вчера вечером этого не случилось. Она помолчала. Затем добавила:

— Она всегда была немного не в себе, не могла учиться; это не имело значения для леди такого высокого положения. Ей прочили удачное замужество; она получила очень богатое приданое, да и семья имела связи с королевским домом. Считали, что она будет хорошей женой… будет рожать детей. Изабеллу обручили с доном Фелипе. Он знатен, богат и пользуется большой благосклонностью двора. Достойная партия.

— Даже несмотря на то, что она еще играла в куклы.

— Она была ребенком. Пятнадцать лет. Мы, бывало, говорили: «Подождите, когда у нее будет свой ребенок, она повзрослеет». — Глаза Пилар сузились. — Если бы мне в руки попал человек, совершивший над Изабеллой насилие, я бы подвергла его таким мучениям, каких еще не знал мир. Он погубил ее жизнь.

Я не была уверена в этом. Я не собиралась оправдывать Джейка Пенлайона, который просто удовлетворил свою похоть: девушка действительно его жертва. По, совершенно очевидно, Изабелла с рождения была слабоумной.

— Мне лучше не ходить сюда? — спросила я.

— Нет, — ответила Пилар. — Приходите, когда захотите. Вы понимаете ее. Вы радуете ее. Вы взяли мальчика. Это хорошо. Он больше не обременяет нас. Я не могу понять, как вам удалось уговорить дона Фелипе оставить его на гасиенде.

Пилар испытующе посмотрела на меня, и меня удивило, как много она знает. Интересно, знает ли она, зачем меня привезли сюда?

Выходя из дома, я заметила высокого и толстого мужчину, работающего в парке, который почтительно поздоровался со мной. Пилар проводила меня до ворот.

— Это Эдмундо, — сказала она. — Он сильный и, когда нужно, помогает мне. Он знает, что делать, если Изабелле не здоровится.

Я попрощалась и пообещала очень скоро прийти навестить Изабеллу.

Я рассказала Хани о своем посещении Голубого дома. Мы пришли к выводу, что у Изабеллы больной рассудок с рождения и было нелепо выдавать ее замуж за столь утонченного и умного человека, как дон Фелипе.

Я рассказала Хани также о Мануэле, которая расспрашивала меня о Карлосе.

— Нам нужна помощница в детской. Ты думаешь, она могла бы перейти сюда?

— Конечно, — ответила я, — наверняка дон Фелипе не откажет мне в такой просьбе.

Хани захотелось сделать какой-либо подарок Изабелле, и, она предложила сшить одежду для ее любимых кукол из бархатных лоскутков и накрахмаленных кружев.

Изабелла была в восторге, когда мы принесли их в Голубой дом. Она примерила на куклу бархатное платьице, которое прекрасно подошло, и пришла в еще больший восторг.

Пилар вынесла мятный напиток и несколько маленьких пряных пирожных. Изабелла весело засмеялась и залепетала, как ребенок, о своих куклах.

Мы стали часто навещать Изабеллу, которая обычно ждала нас в беседке. Хани оценила Мануэлу и предположила, что если она к нам перейдет, то окажется замечательной нянькой в нашем «детском саду».

Через несколько дней дон Фелипе вернулся на гасиенду и попросил меня прийти в его кабинет. Наши встречи всегда проходили здесь, потому что стены других комнат не подходили для секретных бесед и могли иметь уши.

В кабинете дон Фелипе подошел ко мне, взял мои руки и страстно поцеловал их.

— Мне нужно многое сказать вам, — произнес он. — Пока меня не было дома, я многое передумал. Я должен найти способ осуществить наш брачный союз. Если я не сделаю этого, моя жизнь будет так же бесполезна, как пустыня. Я знаю, что вы не питаете ко мне ненависти, Каталина. — Он произнес мое имя медленно, растягивая звуки, придавая ему некое особое значение. — Вы могли бы убедить себя выйти за меня замуж.

— Но вопрос о замужестве не стоит. Он вздохнул:

— Я раздумывал над этим. Боюсь, получить разрешение папы на развод невозможно. Однако у меня нет надежды усыновить мальчика, если я не женюсь вторично; в моей стране я мог бы отдать сыновей служению церкви. Но семья Изабеллы более влиятельна, чем моя, поэтому освобождение от брачных обязательств никогда не будет даровано.

— Тогда бессмысленно и строить планы на будущее.

— Но выход должен быть. Всегда есть какой-либо выход. Я должен сообщить вам — скоро приезжает дон Луис Эррера. Он собирается принять от меня бразды правления, но не сразу, возможно, через год. Мне придется научить его всему необходимому в управлении островами, так как они — величайшая ценность для Испании и являются воротами в новый мир. Поэтому новый правитель должен понимать, что от него ожидают. Через год… самое большое два… я вернусь в Мадрид. Каталина, я собираюсь взять с собой вас… как свою жену.

— Испанские доны могут быть двоеженцами?

— Бедная Изабелла, она больна, — сказал дон Фелипе тихо. — Эти приступы становятся все более частыми.

— Вы желаете ее смерти?

После краткого молчания он произнес:

— Разве это жизнь? Что у нее есть?

— Она кажется вполне счастливой, играя с куклами.

— Куклы… и это взрослая женщина!

— Она не женщина. Она дитя. Да и вы когда-то любили ее.

Он серьезно посмотрел на меня:

— Я полюбил только однажды и до конца моих дней буду любить единственную женщину.

— Дон Фелипе!

— Не обращайтесь ко мне «дон Фелипе». Для вас я — Фелипе. Слышать это доставляло бы мне огромное удовольствие.

— Если я и буду так обращаться к вам, то это произойдет по моей собственной воле.

— Так будет, — сказал он. — Я знаю.

— Значит, вы никогда не любили Изабеллу? — настаивала я. — Скажите мне правду.

— Это была достойная партия. Ее семья — одна из самых именитых в Испании.

— Только по этой причине вы пожелали жениться на ней?

— По причине, которая лежит в основе браков — Так значит, гнев охватил вас не потому, что Джейк Пенлайон надругался над простодушным ребенком, а из-за вашей оскорбленной гордости: Изабелла находилась под вашей защитой. Именно поэтому вы поклялись отомстить.

— Однако, — сказал он, — все эти события подарили мне вас.

— Не стоит больше говорить на данную тему. Позвольте мне вернуться в Англию. Мой сын теперь достаточно большой и может отправиться в дальнюю поездку.

— И потерять вас обоих!

— Так будет лучше для вас. Вы человек с положением, вернетесь в Мадрид и займете высокий пост. Вероятно, со временем у вас будет возможность жениться. Кто знает? Вы должны отпустить меня.

— Я не могу потерять ни вас, ни ребенка. Вы значите для меня больше, чем кто-либо на свете.

Тон, каким были произнесены эти слова, вдруг испугал меня, испугала страсть, которую я пробудила в этом хладнокровном человеке.

Он заговорил с горячностью:

— Если бы мы поженились, я мог бы усыновить Роберто. В Испании у меня богатые земли и имения. Он стал бы моим наследником, а другим детям, которых мы могли бы иметь, были бы выделены крупные наделы. Возможно, я оставлю двор. Наши дети имели бы все, что только можно пожелать.

Мысль о том, что я больше всего на свете любила Роберто и что все эти богатства достанутся ему, понравилась мне, но моя душа стремилась домой. Хотелось увидеть маму, ее счастливое лицо, наши цветущие фруктовые деревья весной.

Я сказала дону Фелипе:

— Все это мечты. У вас есть жена, и мне жаль ее Иногда мне казалось, что в наших отношениях не должно произойти никаких изменений, и я ощущала огромное облегчение от этого. Но временами мне хотелось все изменить. Я мучилась постоянно, потому что меня раздирали противоречивые чувства.

Шли недели, месяцы. В доме постоянно ощущалось какое-то тревожное напряжение. Я ловила на себе настойчивый взгляд Фелипе. Он часто заходил в детские комнаты, и Роберто, увидев его, обычно хлопал в ладоши.

Моему сыну было почти два года. Значит, прошло три года с тех пор, как мы покинули Англию, и многое из моей прошлой жизни казалось давно ушедшим, но некоторые события, связанные с моей матушкой, вспоминались так ясно, как будто произошли только вчера. Если бы я могла видеть ее, если бы не было Изабеллы, думаю, я дала бы согласие на брак с Фелипе.

Думаю, что я еще не была влюблена в него, но, живя рядом с Фелипе, невозможно было не уважать его. Его благородство и справедливость не вызывали сомнения. Властный и волевой, он все же прибегал и к моим советам. Я могла предвидеть, как сложились бы наши отношения с ним. Дон Фелипе не был бы случайным человеком в моей постели. Его большая любовь ко мне отличалась вежливостью, мягкостью и нежностью, в ней отсутствовала дикая неистовость Джейка Пенлайона. Я не ждала, что полюблю его так, как любила Кэри, но преимущества, которые дон Фелипе может дать мне и сыну, привлекали меня. Роберто унаследует огромное состояние, получит лучшее образование. Его обязательно воспитают как истинного католика и отправят в Испанию. Благодаря могуществу дона Фелипе Роберто не помешает то, что его мать — англичанка.

Приезд Луиса Эррсры, человека, который займет место Фелипе, положил начало новому этапу в нашей жизни.

Дон Луис был статный мужчина, немного моложе Фелипе — обаятельный, красивый, учтивый. Сразу стало очевидно, что Хани с первой же встречи произвела на него глубокое впечатление. Красота Хани достигла апогея. Ее фиалковые глаза приобрели еще большую притягательность, а лицо, обрамленное темными волосами, было изумительно красиво.

Во время обеда, на котором присутствовали Хани, дон Луис, я и Фелипе, дон Луис много рассказывал об Англии. С тех пор как мы покинули ее, соперничество между Испанией и Англией усилилось. Мы узнали, что королева, не чувствуя себя в безопасности на троне, велела заключить в Тауэр леди Кэтрин Грей, потому что та вступила в брак без ее высочайшего разрешения.

— Королева опасается, что появятся потомки, которые будут оспаривать ее права, — сказал дон Луис. — Она еще не замужем. А как может незамужняя женщина произвести на свет наследников?

Я вздрогнула, что заметил только дон Фелипе.

— Королева была тяжело больна оспой, и в Англии боялись, а в Испании надеялись, что она умрет. Но даже тогда королева отказывалась назвать преемника.

— Вы забываете, дон Луис, — перебила я, — что говорите о нашей королеве.

— Тысяча извинений! Я только собирался рассказать правду.

— Конечно, мы хотим знать правду, — ответила я. — Но если наша королева отказывается назначить преемника, то это означает, что она уверена, что будет долго жить.

Из вежливости дон Луис не стал вступать в спор.

Хани накрыла его руку своей:

— Не позволяйте Каталине (они все начали называть меня Каталиной) прерывать вас. Мы очень хотим услышать новости.

— Я расскажу еще кое-что, — сказал Луис. — Один из ваших капитанов, Джон Хокинс, занялся работорговлей.

— Работорговлей! — воскликнула я.

— Да, это так. Он оснастил три корабля и отправился к побережью Гвинеи, где хватает негров и продает.

— Вы хотите сказать, что он просто увозит людей от их семей, как если бы они были… какие-то растения. Это чудовищно!

Фелипе внимательно смотрел на меня. Я представила себя… рабом. Я вообразила, что моего маленького Роберто отбирают у меня, а меня, закованную в цепи, уводят. Я думаю, что больше остальных представляла себя на месте этих несчастных. Фелипе произнес отчетливо:

— Вам не следует так стремиться в Англию. Разве это не правда, Лупе, что несколько кораблей капитана Хокинса принадлежали королеве Англии? И значит, Каталина, она одобряет этот страшный промысел.

Луис добавил:

— Вы должны быть благодарны тому, что находитесь здесь… — Он улыбнулся нам. — Наверное, у всех нас есть причины быть благодарными. — Он бросил нежный взгляд в сторону Ханн. — За то, что жизнь на вашем острове так благополучна. С каждым днем Англия становится все большей угрозой для Испании, но мы великий и могущественный народ и завоюем весь мир, не исключая и ваших островов. Вы станете подданными Испании.

— Вы не знаете нас, — с горячностью воскликнула я, подумав о Джейке Пенлайоне. Я отдала бы все, чем владею, лишь бы он оказался сейчас здесь, рядом с этими учтивыми джентльменами. Даже ненавидя его, я признавала, что его храбрость безгранична, а любовь к своей стране так же естественна, как дыхание — Мы начинаем осуществление наших планов, — продолжал Луис, мягко улыбаясь. — Грозный противник — наш самый главный противник! Сейчас между нами должен быть мир Нам следует добровольно объединиться.

— Этого никогда не будет, — возразила я — Я тоже так думаю, — произнес Фелипе спокойно, — к сожалению.

— Ваша страна теряет свои владения в Европе, — продолжал Луис. — Уорвик сдал французам Гавр. Англичанам никогда не удастся снова утвердиться во Франции, а единственный трофей, который Уорвик привез в Англию из Франции, были эпидемии бубонной чумы. Только в Лондоне и его окрестностях чума унесла двадцать тысяч человек.

Я побледнела, думая о матери и тех давних днях, когда эта страшная болезнь посетила столицу.

Мы узнали хоть какие-то новости из Англии, пусть даже они и не были хорошими для меня и Хани. Но как странно, что любящему меня мужчине доставляют такое удовольствие несчастья, обрушившиеся на тех, кого он любит. ***

— У меня так долго не было мужа, Каталина. Я молода, — объясняла мне Хани.

— Ты старше меня.

— Но еще молода. Согласись, Каталина. И я люблю Луиса.

— Ты не влюблена в него.

— Я могу привыкнуть к нему.

— А Эдуард?

— Эдуард умер. Ты ведь прекрасно знаешь, что нам никогда не выбраться отсюда. Мы проведем здесь всю оставшуюся жизнь. Даже если бы дон Фелипе захотел отпустить нас, как мы могли бы сделать это? Может, нам отправиться в Англию на испанском галионе, чтобы нас высадили на берег! — «Вот ваши дамы и вернулись!»— Представь себе это. Пас, должно быть, уже забыли дома. Что бы стало с нами?

— Ты думаешь, мама когда-нибудь забудет нас? И бабушка? Я всей душой стремлюсь домой, к ним.

— Я тоже хочу этого, но это невозможно. Дон Фелипе любит тебя и Роберто. Он никогда не отпустит тебя. Будь благоразумна! Он хороший человек.

— Человек, который настолько жаждет мести, что заставляет женщину лечь с ним в постель не потому, что страстно желает этого, а в отместку другому.

— Все это в прошлом.

— В прошлом! Для тебя, возможно. Над тобой не совершали насилия.

— Но в результате у тебя появился Роберто, которого ты нежно любишь. Попробуй взглянуть на жизнь трезво, сестра. Иногда благо исходит от дьявола. Тебя привезли сюда против твоей воли, и следствие этого — твой сын, которого ты так сильно любишь. Человек, ищущий мщения, нашел любовь. Будь рассудительна! Жизнь не дает только то, чего хочешь, тем не менее она очень неплоха. Будь благоразумна, Каталина, не отворачивайся от нее!

— Значит, стать его любовницей?

— Ты имела бы все почести, оказываемые жене. Я холодно ответила:

— Говори о себе, Хани, а меня оставь в покое.

— Ладно, — сказала она. — Я выйду замуж за Луиса.

— За иностранца и врага нашей страны…

— Что значит это для любящих женщин? Я женщина. Я долго жила без мужа. Мне нужен муж, и Луис устраивает меня. Он будет отцом Эдвине.

Я молчала, и она продолжала тихо:

— Возможно, через какое-то время ты уедешь отсюда, но я останусь, потому что Луис станет правителем.

— Тогда мы скажем друг другу «прощай».

— Только «до свидания». Потому что, когда срок правления закончится, а это будет не позднее, чем через восемь лет, мы приедем в Мадрид и там увидим тебя в твоем прекрасном доме с Роберто и Карлосом, играющими со своими братьями и сестрами. Только подумай об этом!

— Чудесная картинка! — оценила я — Выходи замуж за своего Луиса, если тебе так уж приспичило выйти замуж. Рожай своих детей. Какая разница, для некоторых любой мужчина хорош.

— Зачем ты так говоришь? А, я понимаю. Это потому, что мое будущее — ясно, твое же — неопределенно. Тебе небезразличен Фелипе. Ты меняешься, когда он в доме. Мне жаль, Каталина, что на твоем пути стоит Изабелла.

«Изабелла стоит на твоем пути». Эти слова преследовали меня. Мне часто снился Фелипе. Он стоял у моей постели, и рядом с ним Изабелла — призрачный бледный ребенок с куклой в руках.

Хани и Луис венчались в соборе. Она была самой красивой невестой, какую мне приходилось видеть, и вся светилась тихим, безмятежным счастьем, как это уже было перед рождением Эдвины.

Хани, всегда жаждущая любви, — а Луис, без сомнения, обожал ее, — расцвела.

Свадьбу торжественно отмечали на гасиенде, куда были приглашены жители близлежащих деревень. Я увидела действительно чудесное зрелище. В парке перед домом танцевали и пели девушки и юноши в традиционных праздничных одеждах.

Собравшиеся гости прославляли новобрачных, а потом Хани и дон Луис направились в спальню, и не было никаких непристойностей, которые сопровождали бы такую церемонию в Англии.

Той ночью мои раздумья долго не давали мне заснуть. После таких событий мы теперь дальше от дома, чем когда-либо. Хани не покинет своего мужа. А как я могла бы уехать и оставить ее здесь?

Много раз в своих снах я соглашалась на брак с Фелипе, и нас венчали в соборе, и мне казалось, что я приняла его веру, но вдруг я слышала детский, переливчатый, как звон колокольчиков, смех Изабеллы.

Я просыпалась, и в моих ушах звенели слова: «Нет, пока жива Изабелла».

Как-то Фелипе выразил желание, чтобы мы отправились в глубь острова…

«Это будет полезно для детей», — говорил он. Огромную гору Пик Тейде я видела только с моря, а теперь увижу, насколько она великолепна на самом деле. Наших малышей, меня, Хани, Дженнет и Мануэлу отвезут в дом, находившийся в горах. Слуги дона Фелипе будут заботиться о нас.

Я подозревала, что существовала и другая причина для отъезда.

Когда я узнала, что в Лагуне должно состояться аутодафе, мне все стало понятно. Соберутся все важные персоны, а меня принимали за любовницу правителя, и если бы я не пришла, то на это обратили бы внимание. Дон Фелипе не хотел, чтобы я присутствовала на зрелище, которое вызывало во мне только отвращение, и, более того, он несомненно опасался, что я не смогу скрыть своих чувств.

Я была тронута его заботой и начинала все больше и больше ценить его любовь ко мне.

Мы отправились в путешествие на мулах, а багаж, который взяли с собой, несли вьючные лошади. Дети ехали в люльках. Иногда мы сажали одного из детей прямо на мула перед собой, что очень их развлекало.

Карлос был безрассудно смел, Жако не отставал от него ни на шаг. Думаю, что от сыновей Джейка Пенлайона этого и можно было ожидать. Карлос, подобно своему отцу, пройдет по жизни невредимым. В нем нет ничего от бедняжки Изабеллы; он весь — Джейк Пенлайон. Жако будет такой же, так как всегда следует примеру Карлоса.

Меня забавляло, сколько усилий приложил дон Фелипе, чтобы отправить нас из Лагуны.

С нами были шесть слуг и полдюжины сильных мужчин на случай, если нам понадобится защита.

Путешествие закончилось всего через каких-то тридцать миль, но меня поразила экзотическая красота острова. Мы проехали мимо величественного старого драконова дерева, которому, говорят, более двух тысяч пет. Я вспомнила рассказ Джона Грегори, что, используя смолу именно этого дерева, местные гуанчи раскрашивали кожу, когда участвовали в сражении с испанскими завоевателями.

В доме к нам отнеслись с огромным уважением, ведь мы прибыли из гасиенды правителя. И там, под сенью Пика Тейде, вершина которого была покрыта снегом, мы провели несколько приятных дней. Совершали прогулки в горы, собирали золотистые апельсины, играли с детьми. Счастливое время! Правда, Хани немного скучала по дону Луису. Я же была довольна, что нахожусь здесь, в прекраснейшем месте. Фелипе дал мне с собой книги, чтобы я могла узнать больше об Испании и совершенствовать язык. В них я прочитала о Канарах и, в частности, об острове Тенериф, которому было дано название «Сад Атланта», и где созревали золотые яблоки. Это были апельсины, а высаженные здесь драконовы деревья защищали их.

Когда пришло время покинуть дом в горах, то я с некоторым сожалением направила своего мула в Лагуну.

Дома нас ожидало страшное известие.

Умерла Изабелла.

У меня появилось чувство глубокого страха, подобно черной тени оно нависло надо мной. Изабелла упала с лестницы в Голубом доме и сломала себе шею, спустя пять дней после нашего отъезда, в день аутодафе.

Я была потрясена. Как ловко все было подстроено! И я, и дон Фелипе были в отъезде. Сколько раз он повторял: «Если бы не Изабелла».

Сейчас мне хотелось только, чтобы он никогда не заговаривал со мной о браке. Я желала, чтобы Изабелла еще жила, играя со своими куклами во дворе Голубого дома.

Дон Фелипе учтиво, но холодно поздоровался со мной. Однако я почувствовала всю глубину страсти, которую он старался подавить в себе.

Дженнет была совершенно не в себе от волнения. Именно она рассказала нам, как это произошло. Ее поклонник, работающий в конюшне, сообщил ей все подробности.

— Это было так, госпожа, — начала он. — В тот день состоялось ауто и все домашние отправились в Лагуну.

— Пилар не должна была оставлять ее.

— Она оставила ее. Она сделала это в первый раз. Понимаете, это ведь был день ауто… священный долг быть там.

Я закрыла глаза. «О, Боже! — думала я. — Все были отосланы, так как был день аутодафе. Присутствовать там было священной обязанностью. Каждый боялся не прийти… и даже Пилар пошла. На это он и рассчитывал?»

— И что она… бедное юное создание?

— Ну, она не пошла, госпожа. Никто и не ожидал увидеть ее там. Она осталась со своими куклами.

— Кто-нибудь был с ней?

— Большой Эдмундо… — Дженнет не могла сдержать веселые нотки в голосе при упоминании о большом Эдмундо, даже пересказывая такое событие. — Он был там. Работал в саду. Он мог позаботиться о ней, если бы ей стало плохо. Говорят, что он мог поднять ее, несмотря на ее крики и сопротивление, с такой легкостью, как будто она была тряпичной куклой.

— Кто-нибудь еще наверняка был в доме, верно?

— Двое служанок… глупые маленькие простушки.

— Где они были?

— Они говорят, что оставили ее спящей. Было жарко… и она отдыхала. А потом ее нашли внизу у лестницы.

— Кто нашел ее?

— Служанки. Они зашли в ее комнату, там было пусто. Тогда они спустились вниз по лестнице, где она и лежала. Они говорили, что она лежала как-то странно. Тогда они подошли посмотреть и выскочили, громко призывая Эдмундо. Увидев, что случилось, он не стал трогать ее, оставив в том же положении, как она лежала после падения. «Она погибла, — сказал он. — Несчастная безумная душа! Она погибла».

Задвинув шторы, я лежала в постели. Я хотела побыть в темноте, но солнце было таким ярким, что его сверкающие лучи проникали сквозь шторы, и в комнате царил полумрак.

Дверь медленно открылась, у моей постели стоял Фелипе и смотрел на меня.

Я сказала:

— Вам не следует находиться здесь.

— Мне нужно видеть вас.

— Не здесь.

— Видеть вас наедине, — сказал он. — Теперь она умерла.

— Так недавно умерла, и так странно… — перебила я — Она упала и разбилась. Удивительно, как она не падала раньше…

— Она упала, когда осталась дома одна. Все, кроме двух служанок и Эдмундо, отправились на аутодафе. Пилар ушла.

— Пойти туда было их долгом. Ее редко оставляли дома без присмотра.

— Хватило одного раза.

— Она умерла. Вы знаете, что это значит. Я свободен.

— Неблагоразумно говорить об этом. Услышат слуги. Он слабо улыбнулся:

— Когда-то я также предостерегал вас.

— Теперь это более важно, чем тогда.

— Вы правы, мы подождем. Но ожидание не будет трудным, потому что, наконец, я получу предмет моей любви.

— Вспомните мою королеву и ее любовника. У него была жена, Эми Робсарт. Она умерла. Она упала с лестницы. В точности, как здесь! Как будто кто-то, находясь под впечатлением этого несчастного случая, решил повторить его.

— Лорд Роберт Дадли убил свою жену с молчаливого согласия вашей королевы.

— В самом деле? Полагаю, вы правы. Некоторые утверждают, что это было самоубийство, другие говорят о несчастном случае.

— Но многие знали и правду.

— Королева не решилась выйти за него замуж.

— Потому что не потерпела бы претензий на трон.

— Это… и потому, что выйти за него значило бы потворствовать убийце… и, может быть, рисковать своей репутацией.

— Возможно.

— Дон Фелипе, — сказала я, — вы находитесь в подобной ситуации. Слуги Эми Робсарт отправились на ярмарку, ваши ушли на аутодафе. И тут, когда дом почти пуст, ваша жена погибает.

— Ее не раз удерживали от того, чтобы она не причинила себе вреда.

— На этот раз не было никого, кто бы спас ее. Будет, о чем поговорить. Если вы сейчас женитесь, дон Фелипе, то могут сказать, что вы таким образом избавились от жены.

— Я здесь хозяин… правитель этих островов.

— Моя королева была владычицей Англии. Она была мудрее.

У него был несчастный вид. Затем он поднял голову, и я увидела в его глазах непреклонную решимость достигнуть цели. Это было именно то чувство, которое заставило его предпринять сложную операцию, чтобы доставить меня на Тенериф. Теперь он также был полон решимости жениться на мне, объявить Роберто своим законным наследником. Его ничто не остановит.

И я спросила себя: «Фелипе, какую роль ты играл в этом деле? Тебя не было здесь, когда погибла Изабелла. Но и в Англию ты не приезжал, чтобы привезти меня сюда. Ты тот, кто сам определяет цель, а для ее выполнения использует других».

Он протянул мне руку, но я не приняла ее.

— Идите, — сказала я, — и будьте осторожны. Не допускайте, чтобы кто-нибудь узнал о ваших намерениях.

Он вышел, а я осталась лежать в полумраке комнаты.

Похороны Изабеллы прошли пышно.

Говорили, что в то время, как она пыталась спуститься по ступенькам, ею овладели бесы, она упала и разбилась.

Смерть легла тенью на весь дом. Ей не удалось проникнуть только в детскую, где мы с Хани проводили очень много времени. Потекли недели.

Я часто размышляла об Изабелле и задавала себе вопрос, что же произошло на самом деле. Проснувшись, она не нашла Пилар и пошла ее искать? Не раз я представляла, как она стоит наверху той лестницы и потом неожиданно падает вниз. Я ясно видела, как она лежит там. Бедная маленькая Изабелла.

Сколько раз он говорил: «Если бы не Изабелла!»— Но он был в отъезде.

Лорд Роберт Дадли тоже был в отлучке в момент смерти его жены; однако это не явилось доказательством его непричастности к убийству.

Такие люди, как сэр Роберт и дон Фелипе не совершают дьявольские поступки сами. Они принуждают других делать это.

Эдмундо находился в Голубом доме. Он был сильным человеком — мог поднять Изабеллу и носить, будто тряпичную куклу. Он был слугой Фелипе. Исполнит ли он любое приказание своего хозяина… Любое?

Так текли мои тягостные мысли.

Прошло шесть месяцев, и Фелипе сказал мне:

— Пришло время обвенчаться.

— Слишком рано, — ответила я.

— Я не могу ждать вечно.

— У вас была жена всего шесть месяцев назад.

— Сейчас у меня нет жены… и никогда не было.

— Полагаю, это неблагоразумно.

— Вы будете под моей защитой. Скоро мы уедем в Испанию. Я возьму вас с собой.

— Нам следует некоторое время подождать.

— Я не могу больше ждать.

— Я ничего не решила. Я часто думаю о своем доме. Моя мама никогда не забудет меня. Она скорбит по мне.

— Обещайте, что выйдете за меня замуж, и я пошлю известие вашей матери. Это безрассудно и опасно. Но я совершу любое безрассудство, чтобы показать вам, как сильно я люблю.

Я почувствовала, как волна огромной нежности нахлынула на меня. Дон Фелипе протянул руки, и я пошла к нему. Он крепко обнял меня, а я больше не могла сопротивляться такой любви, какую предлагал он.

Разве не научилась я на горьком опыте, что нельзя жить одними прекрасными мечтами? Хани осознала это. Раньше она наслаждалась счастьем с Эдуардом, теперь — с Луисом. Дон Фелипе убедил меня в своем чувстве — такая нежная и сильная привязанность удивляла даже его самого. Я не могла отвергнуть его.

Он сказал: «Любимая, напишите своей матери письмо. Расскажите ей, что все хорошо и вы счастливы. Джон Грегори заберет его. Мы все устроим. Он отправится в Англию на следующем корабле. Одно условие — вы не должны упоминать никаких имен; не должны писать, где находитесь. Я не вправе рисковать. Но, моя Каталина, это будет сделано. Вы увидите, как я люблю вас».

И я согласилась выйти замуж за дона Фелипе.

Мы скоро обвенчались в небольшой уединенной церкви гасиенды. Мне было хорошо; иногда я не могла удержаться и смеялась про себя при воспоминании об унижении, которое я испытала, когда у меня не было иного выбора, как только подчиниться ему. Я вспоминала, как он велел мне надеть платье Изабеллы, надушиться ее духами и, лежа рядом со мной, дон Фелипе должен был представлять себе, что я — его прекрасная молодая жена. Теперь же он не хотел думать ни о ком, кроме меня. Но призрак Изабеллы все-таки стоял между нами, хотя и все изменилось. Он любил меня, этот странный спокойный человек! Для его характера, конечно, необычно проявлять такую испепеляющую страсть к женщине, принадлежавшей враждебному народу, народу, который он презирал как варваров; и все-таки он любил ее — чужестранку.

Дон Фелипе любил меня, но и нашего сына. Мне нравилось слышать, как он произносит имя нашего мальчика, которое наедине звучало иначе. Меня охватывало сильное волнение, когда такой холодный суровый мужчина шепчет: «Каталина, Каталина, любимая».

Он был действительно счастлив, а осознание того, что я приношу такую радость ему, доставляло мне удовольствие.

Главной целью дона Фелипе было усыновить Роберто. И вот, наконец, из Мадрида прибыли документы, и он с ликованием показал их мне.

— Теперь Роберто — мой первый ребенок, — говорил он, — хотя мы и обвенчались, когда он уже родился, теперь не будет никаких препятствий к наследованию им моего состояния.

— А Карлос? — спросила я.

Он нахмурился. Дон Фелипе никогда не любил Карлоса, однако примирился с его присутствием в детской, чтобы угодить мне.

— От меня Карлос не получит ничего, но семья его матери обеспечит ему большое состояние.

Ответ удовлетворил меня.

Фелипе очень хотелось вернуться в Испанию. Дон Луис был уже готов приступить к выполнению своих обязанностей, и нас ничто больше не удерживало здесь.

Мы вполне могли предполагать, что стоит нам пожениться и у кого-то возникнут сомнения. Даже королева Англии не решилась вступить в брак со своим любовником после того, как его жена таинственно умерла. Не следовало ли и правителю маленького острова быть более осторожным в своих поступках «?

Поползли слухи.

Мануэла первая принесла их мне.

— Госпожа, — обратилась она ко мне, нахмурив брови, — говорят, что вы ведьма.

— Я ведьма? Что за вздор?

— Говорят, что вы заколдовали правителя. Он никогда раньше не был таким.

— Почему он должен быть таким, как раньше? Я его жена.

— У него и раньше была жена, сеньора.

— Ерунда. Ты же знаешь, какой была первая жена правителя.

— Она была одержима нечистой силой.

— Она была слабоумной, почти безумной.

— Говорят, была одержима. И вы приказали нечистой силе овладеть ею. Я расхохоталась.

— Тогда, я надеюсь, ты скажешь им, что они глупцы. Она была не в себе еще до того, как я узнала о ее существовании. Ты прекрасно знаешь это.

— Но они утверждают, что она была одержима и вы наслали бесов, которые овладели ею.

— Они сами сошли с ума.

— Конечно, — в тоне ее ответа чувствовалось беспокойство. Однако это было только начало.

За мной украдкой наблюдали. По дороге в Лагуну я ощущала на себе чьи-то взгляды. Однажды я услышала шепот:» Ведьма!»

В Голубом доме все окна были зашторены. Я слышала, как Пилар, стеная, ходит по дому. Она стояла на верхней ступеньке лестницы и звала Изабеллу, чтобы та рассказала всю правду о том роковом дне.

Фелипе притворялся, что он равнодушен к слухам, которые распространялись, но он не мог обмануть меня. Однажды вечером Фелипе пришел в спальню, на его лице отражались решительность и тревога. Он провел большую часть дня в Лагуне.

Он сказал:

— Хотел бы я очутиться в Мадриде. Тогда этому вздору пришел бы конец.

— О каком вздоре ты говоришь? — спросила я.

— Разговоров много. Кто-то приходил в Лагуну и наболтал лишнего. Теперь будут предприняты некие действия.

— Какие?

— Я говорю о смерти Изабеллы. Назначено следствие.

Мануэла сидела, приводя в порядок одежду Карлоса. Иголка дрожала у нее в руках. Я спросила:

— Что тебя беспокоит, Мануэла?

Она подняла на меня большие печальные глаза:

— Увели Эдмундо, чтобы допросить, ведь он нашел Изабеллу лежащей возле лестницы со сломанной шеей. Ему будут задавать вопросы.

— Он ответит на вопросы, — успокаивала ее я, — и вернется домой.

— Люди, которых забирают на допросы, часто не возвращаются.

— Почему это должен быть Эдмундо?

— Когда допрашивают, — сказала она, — всегда получают такой ответ, какой хотят услышать.

— У Эдмундо все будет в порядке. Он всегда был так добр к Изабелле. Она любила его.

— Она умерла, — ответила Мануэла, — а его увели на допрос.

Когда Мануэла появилась у нас, я узнала, что она и Эдмундо всегда находились при Изабелле и были Привезены вместе с ней из Испании. Мануэла была одной из ее служанок, а Эдмундо умел обращаться с ней в моменты ее» одержимости «. Когда в дом ворвались пираты, Мануэла спряталась и ее не тронули; она находилась с Изабеллой во время ее беременности и при рождении Карлоса. Она любила малыша и пыталась оберегать его от постоянно меняющегося отношения к нему матери. И когда мальчика отдали на попечение ужасной старой карге, она, чем могла, помогала ему.

Непонятно, почему Мануэлу так расстроило то, что забрали Эдмундо.

Результат допроса поразил меня. Эдмундо признался в убийстве своей госпожи. Из шкатулки с ее драгоценностями он украл усыпанный рубинами крестик, чтобы подарить его девушке, которой хотел понравиться. Изабелла застала его на месте преступления. Испугавшись последствий, Эдмундо придушил ее, зажав рот мокрой тряпкой, а потом скинул с лестницы.

Его повесили на площади Лагуны.

— Вот все и закончилось, — сказал Фелипе. Я никак не могла забыть большого Эдмундо, так осторожно поднимающего бедную Изабеллу на руки во время ее страшных приступов.

— Он был таким кротким, — сказала я. — Не могу поверить, что он был способен на убийство.

— Многое скрыто в людях, и в мужчинах, и в женщинах, — ответил Фелипе.

— Трудно поверить, что это относится и к Эдмундо, — возразила я.

— Он признался, дело закончено, любовь моя. Я была взволнована, но в то же время и рада, что тайна, как я полагала, раскрылась.

Наступило Рождество. Я размышляла о доме и маскарадах, о праздничном обеде и рождественской ветке. Мне хотелось знать, достиг ли Джон Грегори Англии и получила ли мама мое письмо.

Какой был бы чудесный рождественский подарок для нее!

К досаде Фелипе, я больше не беременела. Не знаю, была ли я расстроена этим обстоятельством. Я все еще не могла забыть Изабеллу; даже теперь, когда Эдмундо признался в убийстве, казалось, она еще стоит между мной и мужем. Иногда у меня появлялось чувство, что Фелипе — чужой мне. Я знала, что он никогда не любил Изабеллу, и верила его словам о любви ко мне Он не скрывал своего чувства, и тысячу раз в день я замечала проявления его любви. Кроме того, я ведь подарила ему Роберто — здорового малыша, которому теперь уже три года… Тем не менее, было нечто, что Фелипе утаивал даже от меня, и, возможно, именно поэтому я внушила себе не беременеть. Но, несмотря ни на что, я не была несчастлива.

На Тенерифе никогда не бывало холодно, потому что зима почти не отличалась от лета. Только в некоторые дни дули ветры со стороны Африки и было холодно. Мне нравился влажный теплый климат, и не хотелось менять его на» капризный» климат Испании. Я часто думала о холодных зимних днях дома, в Англии. Однажды замерзла Темза, и мы могли пешком переходить ее. Я вспоминала, как сидели вокруг огромного костра и участники маскарада похлопывали замерзшими руками перед началом представления. У меня было так много воспоминаний о доме, я так сильно тосковала по нему, что временами перехватывало дыхание.

Но здесь у меня появились любящий муж и любимый сын.

В январе состоялся праздник — Шествие волхвов, и мы взяли в Лагуну детей посмотреть на это волнующее зрелище, и я с восторгом слушала болтовню детей.

Да, многое доставляло мне удовольствие.

На Страстной неделе началась большая церковная служба. В городе постоянно шли процессии. Облаченные в белое фигуры, выходящие из собора, мне напомнили день казни, когда я впервые увидела страдания людей. Мне неожиданно сделалось плохо, и острая тоска по дому охватила меня вновь.

Я поделилась с Хани своим внезапным желанием уехать домой, и она, оказывается, в этот момент почувствовала то же. Конечно, дон Луис обожал Хани, и у нее была маленькая любимая дочь, но мы никогда не забывали наш дом и главного человека в нем — нашу маму.

В Лагуну мы отправились на мулах, чтобы посмотреть на праздничную процессию. Детей оставили дома, боясь, что их затолкают в толпе. Два сопровождающих нас грума, я и Хани, оказались в самой толчее, и вдруг я почувствовала, что кто-то грубо напирает на меня.

Я резко обернулась и встретилась взглядом с горящими фанатическим блеском глазами.

— Пилар! — произнесла я.

— Ведьма! — прошипела она. — Еретичка! Меня бросило в дрожь. Толчея на площади вызвала такие страшные воспоминания.

Я рассказала Фелипе:

— В городе я видела Пилар. Она ненавидит меня. Я заметила, каким взглядом она посмотрела на меня.

— Она была очень привязана к своей воспитаннице. Она с рождения была рядом с ней.

— Думаю, она уверена в том, что я виновна в смерти Изабеллы.

— От горя она потеряла рассудок. Это пройдет.

— Я редко видела такую ненависть в чьих-либо глазах. Она назвала меня ведьмой… еретичкой.

Я не ожидала такой реакции Фелипе. Он явно испугался, когда его губы повторили слово «еретичка». Внезапно самообладание, которое было присуще ему, оставило его. Он крепко сжал меня в своих объятиях.

— Каталина, — произнес он, — мы едем в Мадрид. Мы не должны оставаться здесь.

Страх начал преследовать меня. Когда темнело, мне часто стало казаться, что за мной наблюдают. Я слышала шаги, казалось, преследующие меня, или осторожное поскрипывание двери, когда я находилась одна в комнате. Один или два раза мне почудилось чье-то присутствие в моей комнате. Я обнаружила один из привычных предметов не на своем месте, хотя была уверена, что не передвигала его.

Я не позволяла моему воображению взять верх над здравым смыслом. Но я не могла забыть лицо Пилар, когда она смотрела на меня и шептала слова: «Ведьма! Еретичка!»— это вызывало в моей душе такой ужас, что я не решалась даже думать об этом.

Мне, казалось, что вокруг меня витает ненависть Какая-то дьявольская сила пыталась погубить меня Как-то я обнаружила в ящике моего столика фигурку, вылепленную из воска.

Фигурка изображала красивую девушку с черными волосами, собранными в высокую прическу, которая увенчивалась миниатюрным гребнем. Девушка была одета в бархатное платье, и сходство сразу поразило меня. Изабелла! Несомненно, это была она!

Я взяла фигурку в руки. Какой ужас охватил меня! Чуть ниже того места, где должно было быть сердце, из платья торчала булавка.

Кто-то положил этот предмет в ящик. Кто? Кто-то вылепил фигурку, похожую на Изабеллу. Кто-то воткнул в сердце булавку и положил фигурку в мой ящик!

Я стояла, зажав ее в руке.

Дверь открылась. В испуге я подняла глаза и увидела в зеркале темное отражение.

С облегчением я поняла, что это всего лишь Мануэла.

Я сжала в руке фигурку и повернулась к ней. Заметила ли она, как я была взволнована?

— Дети хотят пожелать вам доброй ночи, — сказала она.

— Сейчас приду, Мануэла.

Она вышла, а я стояла, уставившись на предмет в моей руке; затем, с силой бросив его обратно в ящик, я пошла в детскую.

Я не слышала, что говорят дети, а думала только о том ужасном предмете и его назначении.

Кто положил его туда? Тот, кто желал мне зла. Кто-то, кто обвинял меня в смерти Изабеллы. Я должна уничтожить фигурку как можно скорее. Пока она была там, я не чувствовала себя в безопасности.

Подоткнув одеяла у детей и поцеловав их на ночь, я вернулась в свою комнату.

Я открыла ящик. Фигурка исчезла.

Я рассказала Фелипе о своей находке, и мой рассказ сильно испугал его.

— Она исчезла? — вскричал он. — Тебе ни в коем случае не следовало класть фигурку обратно в ящик. Ты должна была немедленно уничтожить ее.

— Это значит, кто-то считает, будто я убила Изабеллу.

— Это значит, что кто-то хочет доказать, что ты ведьма.

Мне не нужно было спрашивать, что он имеет в виду.

— Меня уже обвиняли в этом на корабле, — с дрожью в голосе произнесла я. — Я была на краю страшной смерти.

— Мы должны уехать отсюда как можно быстрее. Дон Фелипе решил ускорить приготовления к нашему отъезду.

Страх поселился в доме. Огромная тень инквизиции нависла над нами. Иногда я просыпалась от собственного крика, мне снилось, что я в клетке. Я видела себя во сне в ужасном балахоне и ощущала потрескивание пламени у моих ног, а Фелипе обнимал и успокаивал меня.

— Скоро, — обещал он, — мы будем в безопасности с Мадриде.

— Фелипе, — спросила я, — что, если бы они захотели забрать меня… как бы они пришли? Он ответил:

— Они обычно приходят ночью и стучат в дверь. Мы бы услышали слова: «Откройте, во имя Святой инквизиции». Никто не посмеет ослушаться этих слов.

— И тогда они забрали бы меня, Фелипе, для допроса, верно? Но чего мне опасаться?

— Любой, попадающий в руки инквизиции, имеет повод бояться.

— Невиновный человек…

— Даже невиновный.

— Если они посчитают, что ты ведьма, они придут за тобой, — продолжал он. — Если они придут ночью, я спрячу тебя. Мы сделаем вид, что ты исчезла, что ты на самом деле ведьма и вызвала на помощь дьявола В спальне есть потайная дверь. — Он показал мне ее. — Ты будешь прятаться здесь до тех пор, пока я не найду способ спасти тебя.

— Фелипе, та женщина может донести на меня?

— Вполне, — ответил он. — И если это так, они придут за тобой.

— Ты считаешь, она уже донесла?

— Не знаю. Люди боятся инквизиции, так как сами могут оказаться в ее руках. Будем молиться, чтобы Пилар сказала это только тебе.

Я вся дрожала в его объятиях, и он произнес, успокаивая меня:

— Тебе нечего бояться, любовь моя. Мы перехитрим любого, кто пойдет против нас.

— Если ты спрячешь меня, Фелипе, — предположила я, — не означало бы это противодействие инквизиции? Он молчал. Я продолжала:

— Ради меня ты пошел бы против инквизиции? Ты бы оставил в своем доме еретичку, потому что любишь ее?

— Тише. Не произноси этого слова, Каталина, даже когда мы одни. Мы должны быть осторожны. Я ускорю наш отъезд. Скоро мы уедем отсюда и будем в безопасности.

Шли дни. Мы ждали корабль. Когда он придет, мы попрощаемся с гасиендой и Хани, доном Луисом и малышкой Эдвиной. Я уговорила Фелипе разрешить Карлосу поехать с нами. Мануэла тоже будет сопровождать нас вместе с Дженнет и маленьким Жако.

Меня приводила в отчаяние одна только мысль о расставании с Хани; но я понимала, что теперь постоянно нахожусь в опасности, в любой момент может раздасться стук в дверь. Подобного рода ожидание стало невыносимым.

Получив известие, что Пилар больна и не встает с постели, я послала Мануэлу навестить ее. Я считала Мануэлу хорошей и преданной служанкой, она была благодарна мне за помощь Карлосу, которого очень любила. Она могла бы выяснить, рассказала ли кому-нибудь Пилар о своих обвинениях.

Когда Мануэла вернулась, я вызвала ее к себе в спальню, где мы могли поговорить, не боясь быть подслушанными, и спросила о том, что она узнала.

— Пилар действительно больна, — сказала она. — У нее болит сердце и ломит все тело.

— Она говорила об Изабелле?

— Все время. Служанки рассказали мне, что она бродит ночами по Голубому дому, зовет Изабеллу и не разрешает трогать кукол.

Я кивнула.

— Мануэла, она ненавидит меня за то, что я вышла замуж за супруга Изабеллы. Но Изабелла не была ему женой. Ты понимаешь это.

— Она все время говорит, — ответила Мануэла. — Она перескакивает с одного на другое. Проклинает Эдмундо: «Все из-за крестика, — говорила она, — усыпанного рубинами крестика. Ты помнишь его, Мануэла. Она так редко носила его».

— Ты на самом деле помнишь крестик, Мануэла?

— Да. Красивая вещь. Его так и не нашли.

— Эдмундо отдал его кому-то. Думаю, крестик находится у женщины, которую он любил.

— Кто эта женщина? Ее никогда не видели.

— Вряд ли можно ожидать, что она объявится сама. Очевидно, она боится. Или, может быть, он спрятал крестик куда-нибудь. Возможно, зарыл в саду. Думаю, Эдмундо должен был спрятать его. Но какое значение имеет этот крестик?

— Эдмундо был таким мягким человеком. Странно, что он мог убить из-за крестика с рубинами.

— Никогда не знаешь, на что способны люди. Возможно, он любил кого-то и очень хотел, чтобы у нее был такой крестик. Кто знает? Он совершил это импульсивно, но, к несчастью, его застали на месте преступления, и он испугался. Его бы повесили за воровство драгоценности. Вот он и убил, чтобы спасти самого себя.

Мануэла покачала головой.

— Было страшно слышать, как она проклинает его. Мне хотелось убежать. Но потом она заговорила о вас, госпожа.

— Что она сказала обо мне, Мануэла?

— Она сказала, что хочет видеть вас. Она сказала, что пришла бы сама, но заболела, и поэтому вы должны пойти к ней.

— Я приду, — ответила я. Мануэла кивнула.

Я пошла к Пилар, но не сказала об этом Фелипе. Он мог бы помешать мне. Я была убеждена, что должна поговорить с Пилар. Должна попытаться объясниться с ней.

Мне пришло в голову, что она могла знать о фигурке. Не она ли положила ее в ящик? Но как она могла сделать это? Она не приходила в дом. Возможно, здесь находятся ее люди, которые ненавидят меня так же сильно, как она, и хотят доказать, что я виновна в смерти Изабеллы.

Я собрала корзину с разными деликатесами и отправилась навестить Пилар.

Как только я открыла ворота, внезапный ужас охватил меня. Казалось, все мое существо кричало об опасности. Я увидела дворик, окно и балкон, на который всегда раньше выходила Изабелла со своей куклой.

Я толкнула дверь в дом и осторожно заглянула внутрь. Увидев лестницу, я представила, как тело бедной Изабеллы лежит у ее подножия.

Я в нерешительности остановилась.

«Уходи, — сказал мне внутренний голос. — Беги… пока не поздно. Оставь этот дом. Тебе грозит опасность».

Почувствовав, что кто-то стоит позади меня, я обернулась.

Служанка смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Она явно боялась меня.

— Я пришла навестить Пилар, — обратилась я к ней.

Она кивнула и отвела глаза, как будто боялась, что я могу сглазить ее.

Она начала быстро подниматься по ступенькам. Я следовала за ней.

Наверху, на площадке, она открыла дверь. Я вошла.

В комнате было темно, Пилар лежала на кровати.

Я шагнула к кровати и, как обычно, попыталась заговорить с ней.

— Жаль, что вы заболели, Пилар. Я принесла вам кое-что. Я слышала, вы хотели видеть меня.

— Ты считаешь, я съем что-либо из того, что привезли с гасиенды… этого вместилища греха и порока? Ты думаешь, я съем что-нибудь из принесенного тобой… ведьма… Ты сделала это. Ты наколдовала… Ты пожелала дона Фелипе и напустила зло. Смерть Изабеллы на твоей совести…

— Послушайте меня, Пилар. Я не ведьма. Я ничего не смыслю в колдовстве. Меня не было здесь, когда погибла донья Изабелла.

Ее смех, жестокий и глумливый, был ужасен.

— Ничего не смыслишь! Ты все знаешь. Ты и тебе подобные прекрасно знаете, как призвать дьявола. Ты погубила жизнь моего невинного дитя. Разве недостаточно она страдала? Нет. Тебе понадобился он. Ты наколдовала. И она умерла… мой бедный невинный ангелочек… мое бедное невинное дитя.

— Я не колдовала…

— Не лги мне. Оставь эту ложь для других… когда придет время. Тебе никто, даже я, не поверит. — Она засунула руку под подушку и что-то вытащила оттуда К своему ужасу, я увидела фигурку Изабеллы.

— Где вы взяли ее? — спросила я.

— Оно у меня… Доказательство… убедит их. И ты умрешь… умрешь… точно так же, как умерла она… и в еще больших муках.

— Где вы взяли это? — повторила я. — Я видела ее только однажды, когда нашла в своем ящике. Вы положили ее туда, Пилар?

— Я? Я не вставала с постели.

— Но кто-то же сделал это?

— Ты расскажешь все, когда будешь стоять перед судом. Расскажешь, когда почувствуешь, как пламя лижет твои пятки'.

Мне трудно было вынести обвинения Пилар, и я не могла больше ничего ей сказать.

Я повернулась и выбежала вон из дома.

Я бежала, не останавливаясь, до самой гасиенды.

Фелипе ужаснулся, услышав, что произошло.

— Если она донесла на тебя, они явятся в любую минуту. Мы должны быть готовы к отъезду, как только придет корабль.

Так в тревоге проходили дни. Никто не может жить день за днем в таком напряжении. Но привыкаешь даже к этому.

Фелипе говорил мне:

— Не понимаю, если она донесла на тебя, они бы уже пришли. Вероятно, она из-за болезни ничего не могла сделать. Пока она не выходит из комнаты, мы в безопасности. А корабль будет здесь со дня на день.

Я представила себе жизнь, которая ожидает нас в Испании. Мы будем жить в провинции, в усадьбе дона Фелипе, иногда нанося визиты в мрачный Эскориал, а возможно, его пошлют с поручениями в другие земли, тогда и сын отправится вместе с ним. Мне сложно будет привыкнуть к испанской помпезности, так как никогда не смогу понять ее; и я не уверена, что Фелипе возжелал меня только потому, что я так отличаюсь в поведении от женщин его страны.

Мне нужно попытаться забыть Англию. Я была замужем за испанцем; мой сын был наполовину испанцем.

Мы много говорили с Хани о будущем. Она приспосабливалась к жизни гораздо легче меня. Она менее эмоциональна, или, возможно, ей лучше удается скрывать свои чувства. Она была счастлива с Эдуардом, а теперь нашла счастье с Луисом.

Хапи считала, что нужно принимать жизнь такой, какая она есть, и делает все возможное, чтобы стать счастливой.

Наша разлука будет сильным ударом для нас, но мы должны примириться. Нужно думать о будущей встрече, которую и Фелипе, и Луис обещали нам.

Мои страхи почти утихли, когда в ту ночь, ночь, которую мы никогда не сможем забыть, раздался стук в дверь.

Я и Фелипе, Хани и Луис сидели в комнате при зажженных свечах. Хани играла на лютне, ее изящная головка была чуть наклонена, а густые ресницы буквально отбрасывали тень. Казалось, красота Хани захватила всех. Она пела испанскую песню.

Снаружи раздался какой-то шум.

Мы вскочили. Фелипе поспешно подошел и обнял меня. Он велел мне подняться в нашу спальню, чтобы спрятаться там.

Кто-то закричал, а затем раздались звуки шагов.

Дверь гостиной распахнулась. Я увидела Джона Грегори, и огромная радость охватила меня.

— Он вернулся из Англии! — воскликнула я А потом я увидела человека, которого представляла себе много раз, я увидела его горящие огнем голубые глаза, глаза убийцы. Это был Джейк Пенлайон. Глядя на меня, он торжествующе захохотал.

— Я пришел за тобой! — закричал он. — Кто из вас забрал мою женщину?

Он был страшен, величественна и непобедим. Когда меня только привезли на Тенериф, я представляла его появление именно так.

Пенлайон повернулся к Фелипе. Казалось, какое-то чутье подсказало ему, что это был тот самый человек. Потом я увидела, что Фелипе вскинул руки и упал.

— О, Боже! — закричала я, заметив, что кровь капает со шпаги Джейка.

От ужаса я лишилась чувств… Джейк схватил меня.

— Ты сомневалась, что я приду? — кричал он. — Черт возьми, сколько времени прошло!

Как тяжело вспоминать подробности той странной и ужасной ночи! Меня мучила лишь одна ужасная мысль: «Фелипе мертв. Его убил Джейк».

Стоило мне закрыть глаза, я снова видела гостиную — запятнанный кровью гобелен, окровавленные тела мужчин, недвижно лежащие на мозаичных плитах. Рядом с Фелипе лежал и муж Хани. Люди Джейка в азарте грабежа обдирали даже стены.

Придя в себя, я вспомнила о детях и выбежала из комнаты к лестнице, ведущей в детскую. Рядом со мной оказался Джейк Пенлайон. Я так долго не видела его, что забыла силу этого человека.

Он сказал:

— И куда же мы идем? В постель? Что ж, девочка, придется подождать. У нас есть работенка на эту ночь.

— Здесь дети, — сказала я.

— Что?

— Мой сын.

— Ваш сын?

— И ваш тоже, — ответила я. Я пыталась ускользнуть от него, но он крепко держал меня. Мы поднялись по лестнице. Дети не спали. Роберто подбежал ко мне, и я схватила его в свои объятия.

— Твой сын… это грязное отродье! — кричал Джейк Пенлайон.

— Все в порядке, Роберто, — успокаивала я. — Никто не тронет тебя, сынок.

Голубые глаза Джейка Пенлайона запылали гневом.

— Так ты, значит, получила ребенка от сифилитика дона? Черт возьми, я не потерплю на своем корабле никакого испанского сброда.

Я крепко держала ребенка на руках. Подошли Карлос и Жако. Карлос уставился на Джейка Пенлайона с нескрываемым любопытством.

— А эти?..

— Ваши, — сказала я. — Это ваши дети, Джейк Пенлайон. Один от испанской девушки, другой — от моей служанки.

Он оглядел мальчиков. Затем протянул руку и положил на плечо Карлоса:

— Черт побери! — произнес он и, взяв за подбородок, задрал его голову вверх.

Затем он проделал то же с Жако. Они бесстрашно встретили его взгляд. Джейк Пенлайон разразился хохотом. Карлос тоже неуверенно засмеялся. Джейк собрал в руку волосы Карлоса и потянул за них.

Он отпустил Карлоса и шлепнул его по спине. Мальчик зашатался, но устоял и смотрел на Джейка заинтересованно. Жако, не желая оставаться на вторых ролях, тоже выступил вперед.

— Я где угодно узнал бы вас обоих! — произнес Джейк. — Эти парнишки должны были родиться от тебя, а ты заполучила ребенка от сифилитичного дона. — Он посмотрел на ребятишек. — Оденьтесь потеплее. Берите все, что найдете. Вы поплывете на самом прекрасном корабле, который под парусом бороздит моря.

Тихо плача, вошла за Эдвиной Хани. Она подошла к девочке и прижала ее к груди.

Мы спустились вниз. Вьючные лошади, которых забрали из конюшни Фелипе, уже ожидали нас. На них погрузили все, что представляло какую-нибудь ценность. Было, вероятно, уже около полуночи, когда мы направились к побережью.

Бледная луна указывала нам дорогу, в ее свете мы медленно продвигались вперед.

Джейк Пенлайон ехал рядом со мной. Я придерживала Роберто на моем муле. Мануэла, решившая следовать за детьми, держалась около них. Дважды овдовевшая Хани поддерживала Эдвину. Жако ехал вместе с Дженнет, а Карлос восседал на муле один.

Мне казалось, что я живу в каком-то кошмарном сне. Я не могла забыть Фелипе, лежащего в луже крови, Фелипе, который незадолго до этого беспокоился о моей безопасности, и все, что случилось за последний час, казалось совершенно нереальным. Я была уверена, что вот-вот очнусь ото сна.

Но наяву был Джейк Пенлайон. Мне никогда не забыть мягкую обходительность Фелипе, его глубокую нежность ко мне. А Джейк Пенлайон убил его… Как я ненавидела этого человека!

Наконец мы достигли берега, где невдалеке застыл «Вздыбленный лев».

Мы подошли на веслах к кораблю и поднялись на борт.

Добычу, которую люди Джейка Пенлайона забрали из гасиенды, перенесли в трюмы.

Начало светать, когда «Вздыбленный лев» поднял якорь и мы поплыли к Англии.