Теперь, после смерти Долли, встал вопрос: что будет с Грасслендом. Наследницей Долли была, конечно, Тамариск, но поскольку ей долгие годы предстояло жить в Эндерби, то было решено Грассленд сдать внаем или продать. Найти желающих взять дом в аренду было нелегко, и продажа была признана наиболее разумным выходом. Мать заметила:

— А не заинтересуются ли покупкой дома Баррингтоны?

Мы удивленно посмотрели на нее. Все и забыли о том, что эта семья присматривала себе дом.

— Надо бы использовать эту возможность, — продолжала мать. — Вы только подумайте, какие приятные соседи у нас окажутся! Это гораздо лучше, чем иметь соседями каких-то незнакомых людей.

— Пожалуй, нелишне будет известить их о такой возможности, — согласился отец.

Тетушка Софи была довольна, что у нас есть на примете покупатели, но в данное время все ее интересы были сосредоточены на ребенке, и она не обращала внимания ни на что иное.

Мать послала приглашение, упомянув о возможности приобретения дома.. Приехали мистер и миссис Баррингтоны, Эдвард и Айрин. Ну и, конечно, с ними была Клер Карсон. Они были очарованы Грасслендом и перспективой жить поблизости от нас— за исключением Клер, которая была весьма сдержанна в своих чувствах.

В результате Баррингтоны приобрели Грассленд, причем мистер и миссис Баррингтон решили поселиться здесь постоянно, и с ними приехала Клер. Айрин вскоре должна была выйти замуж за шотландца, поэтому она не собиралась жить в этом доме, а Эдварда держали в Ноттингеме дела, хотя он часто приезжал погостить к родителям.

Я много думала о цыгане Джейке и часто пыталась представить, как он живет в тех страшных краях. На душе у меня было легче, — ведь мы сумели спасти его жизнь, — но окончательно я могла бы успокоиться, лишь поговорив с ним и объяснив, как все произошло.

Жизнь в Эверсли текла мирно, почти не затрагиваемая событиями, происходящими в мире.

Стоял апрель, мое любимое время года, поскольку вскоре должна была наступить настоящая весна.

С момента смерти Долли Мэйфер мы жили весьма безмятежно. Мы больше не тревожились из-за возможности вторжения: Трафальгар и в самом деле положил конец этим намерениям Наполеона. Он сумел пережить свое поражение на море, продолжая войну на суше и раздавая европейские троны членам своей семьи. Он собирался основать собственную династию правителей; развелся со своей женой Жозефиной, поскольку та была бесплодна, и женился на Марии-Луизе Австрийской, надеясь обзавестись сыном-наследником.

Итак, война продолжалась. Поражения сменялись победами и наоборот. Люди задумывались — кончится ли это хоть когда-нибудь? Но нас это не слишком затрагивало, если не считать дополнительных налогов. В лице Артура Уэлсли, которому после побед при Опорто и Талавере, примерно за два года до этого, были присвоены титулы барона Дюро и виконта Веллингтона, мы получили нового национального героя, занявшего место всеми оплакиваемого лорда Нельсона, и Англии удалось одержать несколько впечатляющих побед на континенте.

Наш бедный старый король ослеп и совсем выжил из ума. В январе предыдущего года был принят билль о регентстве, и реальным правителем страны стал принц Уэльский.

Как-то вечером мы засиделись за обеденным столом — это случалось часто, поскольку отец любил обсудить текущие дела. В этот день он говорил о премьер-министре, вступившем в конфликт с Веллингтоном: Веллингтон жаловался на недостаток средств для армии, а премьер-министр Спенсер Персиваль был против выделения соответствующих субсидий.

В середине беседы мать вдруг его перебила:

— Скоро день рождения — в этом году он особенный! Только подумать, нашим девочкам уже восемнадцать, — она взглянула на нас с Амарилис так, будто мы совершили подвиг, дожив до такого возраста.

— Восемнадцать! — воскликнул Дэвид. — В самом деле? Как быстро летит время!

— Теперь они уже не маленькие девочки! — сказала Клодина.

Отец продолжал свое:

— Точку зрения Персиваля можно понять, но сейчас, когда идет война с Америкой, ему нужно быть поосторожней…

— Войны! — возмущенно воскликнула мать. — До чего же все это глупо! Я даже не знаю причин, по которым они ведутся.

— Существуют несогласия по коммерческим вопросам, — объяснил Дэвид.

Мать вздохнула:

— А ведь они уже получили урок, когда в свое время завели склоку из-за колоний!

— Возможно, история повторяется, — сказал отец, — но, к сожалению, уроки, которые она дает, никогда не идут впрок!

— Кажется, — продолжала мать, — что войны с Францией было бы достаточно для всех любителей решать конфликты с помощью силы!

— Эта война с Францией тянется и тянется, — проговорила Клодина.

— Персиваль, конечно, хороший человек, но замечу, он мало воодушевлен своей миссией…

Я сказала, что вообще-то странно, когда хорошие люди часто оказываются плохими руководителями и наоборот, хорошие руководители склонны грешить в своей личной жизни.

Тогда Дэвид, любивший такого рода дискуссии, привел в пример обоих королей Карлов. Карл I был прекрасным мужем и отцом и, пожалуй, худшим из всех английских правителей, который в конце концов привел страну к гражданской войне. А вот Карл II вел прямо-таки распутную жизнь, и, тем не менее, его правление пошло на благо стране. Вновь вмешалась мать:

— А какого цвета платье ты предпочла бы надеть на день рождения, Амарилис?

— Я думаю, синее.

— А как насчет белого, милая? — спросила Клодина — Я просто вижу тебя в белом. Ты будешь похожа на ангела!

— Джессика, а ты, наверное, предпочтешь свой любимый — алый? — спросила мать. — Или на этот раз изумрудно-зеленый?

— Можно я подумаю? — спросила я.

— Такие вопросы просто так не решаются, — с сарказмом отец, — особенно когда страна втянута в войну на два фронта!

— Если бы мы ждали, пока эти проклятые войны закончатся, нам бы пришлось полжизни просидеть, сложа руки! — парировала мать. — Не успевает закончиться одна война, тут же начинается следующая! Мы поедем в Лондон выбирать ткани, — обратилась она к нам с Амарилис, что у нас сейчас?.. Апрель… Где-нибудь в мае! Тогда у нас останется много времени, чтобы сшить платья. Дату мы уточним заранее. Лучше всего в августе, где-нибудь в середине между двумя днями рождения, это будет справедливо!

Поскольку наши дни рождения были не очень удалены друг от друга: я родилась в августе, а Амарилис — в сентябре, праздник обычно устраивали в конце августа. Когда мы были еще маленькими, наши матери решили, что так будет удобней, и это стало традицией.

Так мы и оказались в Лондоне в мае 1812 года. Поехали моя мать, Амарилис и Клодина, а поскольку отец не любил отпускать мать одну, он присоединился к нам. Мы выехали из дома в нашем экипаже и без особых приключений добрались до нашего лондонского дома на Альбемарл-стрит.

Посещения Лондона все еще волновали меня. В огромном городе, казалось, жизнь била ключом. Здесь все спешили, и у приезжих появлялось ощущение тревоги. Я надеялась, что в этот раз нам удастся посетить театр.

В первый же день мы с матерью, Клодина и Амарилис отправились в поход по лавкам и после долгих споров приобрели наконец белый шелк для платья Амарилис. Сложнее оказалось подобрать нужный оттенок красного цвета, должным образом подчеркивающий мою смуглую кожу, но мать предупредила, что нам надо спешить.

У отца в Лондоне всегда было полно дел — весьма загадочных, не говоря уже о его банковских операциях, и мы давно привыкли не задавать ему по этому поводу лишних вопросов. Конечно, мы знали, что теперь он занимался делами меньше, чем в молодости, и что его сын Джонатан потерял жизнь из-за этих загадочных занятий. Знала и то, что Клодина довольна тем, что Дэвид не участвует в этом, — мне рассказала об этом Амарилис. Я часто думала, не связан ли сын Джонатана, тоже Джонатан, живший сейчас в семействе Петтигрю, с этими делами.

Но даже занятость не помешала моему отцу отправиться в театр, так что мы провели превосходный вечер, посмотрев «Раскаяние разбойника», пьесу не совсем новую, но самую популярную из мелодрам — жанра, быстро завоевавшего сцену. Это была история о грешном разбойнике, при появлении которого зрители должны были прийти в ужас. И хотя мы посмеивались, драматургия не могла не захватить нас, еще и потому, что сопровождалась выразительной музыкой — громкой при появлении разбойника и нежной при выходах невинной героини.

После спектакля мы вернулись домой и засиделись допоздна, попивая шоколад и обсуждая невероятные хитросплетения сюжета. Мы искренне посмеивались над разбойником и легковерием героини, но признались все-таки, что спектакль доставил нам огромное удовольствие.

Следующий день был воскресным. Мы посетили церковь, а после этого отправились на прогулку в парк. Мать заявила, что на следующий день мы непременно должны решить проблему с материалом для моего платья.

В первой половине дня у нас были посетители, и мы получили приглашение на обеды в следующие дни.

— Скоро, — заявила мать, — нам пора подумать и о возвращении домой.

— Странно, — сказала я, — когда мы живем в Эверсли, то очень ждем поездки в Лондон, а оказавшись здесь, думаем о том, как приятно будет вернуться домой!

— Возможно, предвкушение удовольствия приятней самого удовольствия? — предположила Амарилис.

— Наверное, ты права, — согласилась я.

— Это говорит о том, что следует черпать наслаждение в текущих событиях!

— Амарилис, если ты столь мудра в восемнадцать лет, то к тридцати станешь просто глашатаем истины!

Утренние посетители заставили нас задержаться с походом по лавкам, и мы отправились туда только около четырех. Мы осмотрели целые горы материала изумрудно-зеленого и алого цветов, которые, по утверждению матери, больше всего мне шли.

У меня были такие же темные волосы, как у матери, но, увы, не было ее живых синих глаз. Чтобы оттенить мои глубоко посаженные темно-карие глаза с густыми ресницами, по мнению матери, были необходимы только насыщенные яркие тона. Вот почему она проводила Так много времени у прилавков, подбирая нужный оттенок.

Мы были еще в лавке, когда туда вбежал, почти задыхаясь, молодой человек:

— Премьер-министр… застрелен! Он умер на месте… прямо в палате общин!

Выйдя на улицу, мы поняли, что новость уже успела распространиться по городу. Повсюду стояли небольшими группами люди, переговариваясь встревоженным шепотом. Премьер-министр убит! Этого не может быть! Это не может произойти в Англии! Такие вещи происходят только у иностранцев! Спенсер Персиваль, премьер-министр, был далеко не самой популярной фигурой на политической сцене, но теперь его нет в живых!

По приезде домой отца мы не застали. Я решила, учитывая случившееся, что в течение нескольких дней он будет очень занят, и это задержит наше возвращение в Эверсли.

Столица была взбудоражена: убийца схвачен! Но за ним не надо было охотиться, поскольку он и не пытался бежать. Ходили слухи, что он сумасшедший, фанатик. Утверждали, что лишь по чистой случайности был застрелен именно премьер-министр: на его месте мог оказаться любой другой политик. Безумец питал ненависть ко всему правительству, а не к какой-то конкретной личности, просто премьер-министр оказался в определенном месте в определенное время.

Суд начался почти сразу же. Убийцей оказался некий Джон Беллингем, ливерпульский брокер, обанкротившийся, по его словам, по вине правительства. Не так давно он побывал в России, где был арестован по какому-то мелкому обвинению. А когда Беллингем обратился к британскому послу в Санкт-Петербурге за помощью, ему в ней отказали. В конце концов, он был освобожден и, вернувшись в Англию, потребовал компенсацию за допущенную несправедливость. Когда ему и в этом отказали, он обезумел и возжаждал мести. Теперь убийца рассчитывал, чго его оправдают как душевнобольного.

Отец считал, что Беллингему не удастся выйти сухим из воды: вся страна потрясена. Мы не можем допустить, сказал отец, чтобы в наших государственных деятелей стреляли, а потом оправдывались, заявляя, что это дело рук лиц, страдающих психическими расстройствами. Судьба убийцы послужит примером другим.

Отец оказался прав. Джон Беллингем был приговорен к смерти и повешен уже через неделю после рокового выстрела. В этот день мы все еще были в Лондоне, но на улицу не выходили.

Все происходящее меня угнетало. Мысль о том, что человек может так обезуметь от горя, что способен взять ружье и застрелить другого, подавляла меня. Я никак не могла избавиться от картины — человеческого тела, болтающегося на веревке. Беллингем совершил убийство из мести. В итоге двое ушли из жизни совершенно напрасно.

Мать пыталась смягчить тяжелое состояние разговорами на другие темы, в основном о дне рождения. Я что-то отвечала, но никак не могла не думать о трагедии несчастного и его осиротевшей семье, потерявшей мужа и отца. Я слышала, что у него остались вдова, шесть сыновей и шесть дочерей. Говорили, что Персиваль был очень хорошим человеком, и, даже принимая во внимание ту ауру святости, которой неизбежно окружают мертвых, в этих утверждениях была наверняка большая доля истины.

Вынашивать ненависть… ненависть, которая ведет к убийству! Я не могла выбросить это из головы.

По возвращении в Эверсли началась подготовка к празднику. Восемнадцать — возраст наступления зрелости. Теперь мы уже не были детьми, и я предполагала, что родители рассчитывают найти нам подходящих мужей, поскольку именно это беспокоит родителей, чьи дочери достигли брачного возраста. Наконец, наметили дату — конец августа.

— Это самое лучшее время для праздника, —сказала Клодина, — если будет хорошая погода, то гостей можно принять в саду.

Мы начали составлять список приглашенных.

— Посылать приглашение Баррингтонам нет нужды, — заявила мать. — девочки, сами можете съездить и пригласить их лично.

Несколькими днями позже мы с Амарилис отправились в путь. По дороге мы проезжали мимо леса, над которым, я заметила, поднимается дым.

— Смотри! — воскликнула я.

— Наверное, цыгане? — предположила Амарилис.

— Они не появлялись здесь давным-давно! С тех самых пор…

— Да, этот бедняга…

— Шесть лет назад, — проговорила я.

Мысленно я вернулась к тому ужасному моменту, когда цыган Джейк вышел из дома и был схвачен. Потом меня долго в ночных кошмарах преследовала эта сцена, и даже сейчас сохранился какой-то горький осадок.

Амарилис знала о моем отношении к случившемуся и понимала меня; как только в разговоре поднималась эта тема, она непременно напоминала мне о том, что именно я спасла цыгану Джейку жизнь. Я пыталась убедить себя в том, что это действительно так. Да, если бы я не заставила отца предпринять решительные меры, Джейк был бы казнен.

— Давай поедем, посмотрим? — предложила Амарилис и пришпорила свою лошадь. Я последовала за ней.

На поляне стояли кибитки. Одна из женщин разжигала костер, а несколько ребятишек с криками бегали вокруг. Увидев нас, они сразу притихли. К нам подошел мужчина.

— Сейчас как раз испрашивают разрешения остановиться на этих землях, — сказал он. — Именно сейчас, в данный момент!

Из кибитки вышла девушка и, с любопытством посматривая на нас, подошла поближе. Она была поразительно хороша — большие, блестящие, обрамленные длинными ресницами глаза и волосы, заплетенные в толстую косу, перевязанную на конце красной лентой. Еще до того, как она заговорила, я узнала ее. Она тоже.

— Добрый день! — сказала она. — Мисс Френшоу, если не ошибаюсь?

— А тебя зовут Ли! — воскликнула я. Улыбнувшись, она утвердительно кивнула.

— Значит, вы решили вернуться?

— Мой отец отправился к вам в дом, чтобы просить разрешения остановиться здесь.

— Познакомься с мисс Амарилис Френшоу!

Ли слегка поклонилась, а Амарилис в ответ дружелюбно улыбнулась. Она, разумеется, слышала про Ли и знала, какую роль та сыграла в трагедии цыгана Джейка.

— Вы сюда надолго? — спросила я. Ли покачала головой:

— Нет, мы просто остановились на пути в западные графства.

— А вы… слышали что-нибудь… Она опять покачала головой:

— Это было так давно!

— Шесть лет! — уточнила я.

— Через год он освободится…

— Да, еще год… Я уверена в том, что мой отец разрешит вам остановиться!

— Я тоже так думаю, — сказала она, отступив в сторону, чтобы позволить нам проехать.

Мы поехали дальше.

— Эта девушка просто необычайной красоты, — заметила Амарилис.

— Да, хотя она выглядит грустной. Я думаю, она считает себя виноватой из-за этой истории с Джейком.

— В этом нет ее вины. Она не должна считать себя виноватой!

— Не должна, но иногда люди чувствуют себя виноватыми даже тогда, когда на самом деле ни в чем не провинились. Я имею в виду… ну, если все-таки что-то происходит из-за тебя!

— Возможно, и так, но выглядит она просто чудесно!

Мы подъехали к Грассленду. Миссис Баррингтон, услышав стук копыт наших лошадей, вышла навстречу, и мы спешились, поручив лошадей конюху.

— Эдвард дома, — сказала она. — Он будет очень доволен тем, что вы приехали!

— У вас все в порядке?

— Все в превосходном настроении! Нам, конечно, очень не хватает Айрин, хотелось бы видеться с ней почаще. Сейчас она вновь беременна. Любопытно, правда? Если бы она жила немножко ближе!

Вышел Эдвард.

— Как я рад видеть вас! — воскликнул он. Эдвард стал гораздо взрослее. Ведь прошло шесть лет с тех пор, как я впервые увидела его во время памятного путешествия в Ноттингем. Он выглядел очень уверенным в себе. Его отец заявил, что Эдвард станет одним из наиболее влиятельных промышленников страны. «У него потрясающие способности, — пояснил он. — Он гораздо способнее меня! Эдвард напоминает дедушку, который и основал наше дело».

В этом нетрудно было убедиться: Эдвард постоянно старался перевести разговор на деловые темы. Я решила, что он находит светскую болтовню утомительной и бесполезной.

Он мне нравился, главным образом, видимо, потому, что, когда рядом со мной была Амарилис, он был исключительно вежлив с нами обеими, но не отрывал глаз от меня, и это было приятно. Думаю, я слегка ревновала его к Амарилис. Она была такой хорошенькой, с прекрасным характером, словом, из «хороших женщин» Эверсли. Я была из других — не то чтобы я была плохой, но непокорной, самовольной и, пожалуй, эгоистичной, тщеславной. Да… все это во мне было, и я, действительно, не могла понять, отчего многие молодые люди и не очень молодые — всегда проявляли ко мне больше интереса, чем к красавице Амарилис? Это было странно: из Амарилис наверняка должна была получиться идеальная жена. Она была хозяйственной, добродушной и очень красивой. А у меня этих качеств не было. И все-таки мужчины смотрели на меня так, что было ясно: я для них желанна.

Одна из служанок как-то сказала:

— В вас что-то такое есть, мисс Джессика! Мисс Амарилис, конечно, хорошенькая. Она просто красива, как ангел, но в вас есть что-то такое, что мужчинам очень нравится! Этого не выразишь словами: оно просто есть или его просто нет! Мисс Амарилис — она слишком хорошенькая, слишком благовоспитанная, слишком добрая, слишком милая! Таких, как мисс Амарилис, мужчины уважают, а за такими, как вы, бегают!

Следующее подслушанное замечание было менее приятным.

— Мужчины такие дураки!.. Понятия не имеют, с какой стороны хлеб маслом намазан. Всегда их тянет к тем, с кем не уживешься, а на хороших и смотреть не хотят!

Амарилис, несомненно, относилась к тем, «хорошим».

— Давайте пройдем в дом, — пригласила миссис Баррингтон. —, вот и Клер!

Появилась Клер Карсон. Она улыбнулась, делая вид, что рада нашему появлению, но я знала, что она всегда скрывает свои истинные чувства.

— Давайте попробуем, что там у нас получилось из бузины? — предложила миссис Баррингтон. — Распорядись-ка, Клер, пусть принесут! Конечно, юные дамы достойны лучшего напитка, но-попробовать все-таки стоит!

— Мы ведь приехали не престо так, правда, Амарилис?

— Ну конечно, — поддержала она. — Мы хотим пригласить вас на наш день рождения!

— Неужели уже подошло время? Надо же, как дни бегут! Кажется, что ваше семнадцатилетие мы праздновали только вчера!

В комнату вошел мистер Баррингтон, услышавший последнее замечание.

— Чем старше становишься, тем быстрее летит время! — вздохнул он. — Доброе утро, дорогие мои девочки!

— Значит, вы будете праздновать в августе? — спросила Клер.

— Да, — ответила я, — в промежутке между двумя днями рождения. Так сложилось уже давно!

— Можете быть уверены, мы обязательно приедем! — заявила миссис Баррингтон. — И всей компанией, за исключением Айрин. Конечно, если бы она могла, она бы тоже приехала, но она живет так далеко, а кроме того, у нее маленькие дети!

— Я уж позабочусь о том, чтобы быть в это время здесь! — сказал Эдвард, улыбаясь мне.

— Да, немножко отвлечься от работы тебе будет полезно, — добавил отец. — Я знаю, он ни за что не упустит эту возможность! — улыбнулась миссис Баррингтон.

Слуги принесли вино, разливать которое взялась миссис Баррингтон. Попробовав его, мы заявили, что оно исключительно вкусное.

Ко мне подошел Эдвард.

— Очень приятно видеть вас. Вы просто цветете!

— Пышу здоровьем и энергией! — ответила я. — А вы… вы производите впечатление человека озабоченного!

Он придвинул свое кресло поближе. Амарилис была занята разговором с остальными.

— Неприятности на фабрике! Все дело в новых машинах: они не нравятся рабочим!

— А вы думали, они будут их приветствовать?

— Рабочие боятся, что машины постепенно вытеснят ручной труд, и они останутся безработными.

— А это так?

Он пожал плечами.

— Возможно, сначала так и будет, но если мы не обзаведемся машинами, то не сможем конкурировать с теми, кто установит их у себя. Мы просто-напросто вылетим в трубу, так что рабочие в любом случае потеряют работу!

— Все это неприятно!

— Все бы ничего, но рабочие выступают с угрозами. Кое-где они просто начали разбивать машины!

— Я уже слышала об этих людях: их, кажется, называют луддитами?

— Да, поскольку в самом деле существовал некий Нэд Лудд. Он жил в Лейчестершире. Однажды на фабрике, где он работал, кто-то сильно обидел его. Весь свой гнев он обрушил на чулочные машины и начал ломать их. Лудд просто обезумел: решил, что все зло в машинах, и разбил их!

— Но современные луддиты не безумны: просто это напуганные безработицей люди!

— Да они просто близоруки и не могут понять, что если мы хотим процветать, обязаны идти в ногу со временем! А если мы откажемся от этого, рабочие места в любом случае исчезнут!

Вмешалась миссис Баррингтон.

— Не утомил ли Эдвард вас разговорами о своих проблемах?

Амарилис захотела узнать подробности и получила соответствующие разъяснения.

— Бедняжки, — вздохнула она, — как ужасно жить в страхе остаться без куска хлеба!

— Мы обязаны идти в ногу со временем! — настаивал на своем Эдвард.

— И что же будет? — спросила Амарилис.

— Поживем — увидим! Ясно одно — мы обязаны совершенствовать машины! Если волнения рабочих продолжатся, придется вызвать войска или принять другие серьезные меры.

Миссис Баррингтон сменила тему разговора. Она относилась к тем женщинам, которые не любят думать о неприятностях, полагая, что, если выкинуть .их из головы, они исчезнут сами собой. Но я всерьез расстроилась, думая о людях, которые боялись, что машины лишат их средств к существованию.

— Говорят, что по соседству появились цыгане! —воскликнула миссис Баррингтон.

— Да, я видела, как утром они подъезжали, — подтвердила Клер. — Их кибитки тащились по дороге.

— Они не собираются здесь надолго задерживаться, — добавила Амарилис. — Мы видели их по пути сюда и даже кое с кем поговорили.

— С Ли, — уточнила я. — Вы помните Ли? Баррингтоны выглядели озадаченными.

— Шесть лет назад, — сказала я. — мы впервые познакомились с вами! Ли, видимо, было тогда лет четырнадцать, но я сразу же узнала ее. Мы тогда поехали в Ноттингем, чтобы выручить того цыгана, а Ли была той самой девушкой, из-за которой все началось!

— Теперь я вспомнил! — воскликнул Эдвард.

— Они сейчас спрашивают разрешения у моего отца разбить свой табор в лесу.

— Он разрешит им, — сказала Амарилис, — конечно, с обычным предупреждением о кострах.

Похоже, Баррингтонов не слишком заинтересовал разговор о цыганах, и миссис Баррингтон начала вспоминать прошлогодний день рождения, когда шел дождь и нам не удалось посидеть в саду.

Наконец, мы распрощались. Когда мы проезжали мимо Эндерби, я сказала:

— Давай заедем, у нас есть время.

Амарилис согласилась. Подъехав к дому, мы заметили Тамариск, сидящую верхом на пони, которого она получила в подарок на последнее Рождество.

Я не могла видеть Тамариск, не вспомнив о цыгане Джейке: она была очень красива, хотя и не обычной красотой. У нее были огромные выразительные черные глаза, темные ресницы и брови, а черты лица можно было назвать совершенными. Ее волосы не вились, но были такими густыми, что с ними ничего нельзя было поделать. Жанна была просто в отчаянии от этого: она, конечно, предпочла бы мягкие локоны. Жанна сама стригла ее в соответствии с единственным, по ее словам, возможным фасоном: это была короткая стрижка с челкой на лбу, так что Тамариск напоминала очень хорошенького мальчика. Для своих лет она была довольно высокой, длинноногой и грациозной, но характер у нее был непокорный. Моя мать и Клодина объясняли это тем, что ее испортила тетушка Софи, не чаявшая души в своей приемной дочери. Мать заявила, что никогда в жизни не видела Софи столь счастливою, благодаря этому капризному ребенку.

Тамариск была очень живой, умной и уже научилась читать. Но характер! Если ей было что-то не по душе, она могла впасть в гнев. Если кто-нибудь раздражал ее, она смотрела на этого человека своими огромными глазищами и говорила низким голосом: «Ты еще пожалеешь». Жанна то радовалась, то отчаивалась из-за этой девочки.

— Ума не приложу, что из нее получится, когда вырастет? — говорила она. — Уже сейчас она никого не слушается! Гувернантка сказала, что этот ребенок — сущее наказание! Бедняжка пробыла в доме всего лишь месяц, а ее предшественнице удалось выдержать только шесть недель!

Кто-то из служанок заметил:

— С цыганским ребенком ничего не поделаешь! Вы же знаете, чья кровь в ее жилах? Из нее может получиться и ведьма!

К несчастью, Тамариск услышала эти разговоры, и вместо того, чтобы огорчиться, обрадовалась.

— Я — ведьма! — постоянно напоминала она всем. — Ведьмы умеют напускать порчу!

Она совершила в Эндерби настоящую революцию: дом перестал быть приютом отшельницы и ее служанки, а Тамариск была в этом доме центром всеобщего внимания.

— Я не хочу, чтобы меня придерживали! — между тем кричала она. — Я хочу ездить сама!

— Привет, Тамариск! — сказала я. Сверкающие глаза остановились на мне.

— У тебя настоящая лошадь, — выпалила она, — а почему я не могу ездить на ней?

— Когда станешь постарше, ты будешь ездить также, — мягко объяснила ей Амарилис.

— Мне не нужно быть старше, я хочу сейчас!

— Ну, может быть, когда тебе исполнится семь лет…

— А я хочу сейчас!..

— Да уж, достается вам! — сказала я, сочувствуя, бедняге-конюху.

Тамариск опять взглянула на меня.

— Мы хотим повидаться с тетушкой Софи, — продолжила я. — С ней все в порядке?

— Я не хочу ездить на маленькой детской лошадке! Я не младенец!

— Младенцы вообще не ездят верхом, — заметила Амарилис.

— Некоторые ездят, я ездила!

— Пойдем, Амарилис! — сказала я, спешиваясь. — Этот ребенок просто невыносим!

— Бедняжка, ей нелегко живется!

— Нелегко? Тетушка Софи души в ней не чает, а Жанна постоянно потакает ей!

— И все-таки…

— Ну, ты найдешь смягчающие обстоятельства и для дьявола. — И я направилась в дом.

Тетушка Софи была в гостиной, хотя до рождения Тамариск она лишь изредка выходила из своей комнаты. Она выглядела почти хорошо, точнее, выглядела бы, если бы не ее необычные капюшоны, прикрывавшие изуродованную часть лица. Сегодня у нее был бледно-голубой капюшон в цвет платья. Рядом с ней сидела Жанна.

— Мы, наконец, решили, когда устроить день рождения, — объяснила я, — и ездили в Грассленд, чтобы пригласить хозяев в гости.

Тетушку Софи мы не приглашали. Мы знали, что она не захочет приехать, а если вдруг каким-то чудом изменит свое решение, то приедет без приглашения.

Она расспросила нас о здоровье моей матери и Клодины, что было чистой формальностью, поскольку накануне они навещали ее.

Я сказала:

— Эдвард Барригатон озабочен волнениями на фабрике: рабочие угрожают разбить машины.

Жанна бросила на меня укоряющий взгляд. В присутствии тетушки Софи не полагалось вести такие разговоры. Они напоминали ей о переживаниях и испытаниях, через которые пришлось пройти во время революционных беспорядков во Франции.

Чтобы отвлечь тетушку Софи от неприятных размышлений, Амарилис быстро проговорила:

— По пути мы видели Тамариск.

— Она хорошо держится в седле! — добавила я.

— Поразительный ребенок! — довольно сказала тетушка Софи.

— Слишком своевольный! — вставила Жанна.

— У нее есть характер, — продолжала тетушка Софи, — и я рада зтому… Я не хотела бы, чтобы она была размазней!

— Тамариск злилась на то, что ее пони водят на страховочном поводе, — заметила я.

— Она из тех, кто хочет бегать еще до того, как научится ходить! — заключила Жанна.

— Она.полна жизни! — воскликнула тетушка Софи.

Некоторое время мы болтали о погоде и предстоящем дне рождения, а потом около дверей послышалась какая-то возня.

— Нет, я войду! Я хочу поговорить с Амарилис и Джессикой! Они там с тетушкой Софи. Пусти меня, я тебя ненавижу! Я на тебя напущу порчу, я — ведьма!

После этих слов послышался грохот.

— Пусть она войдет, мисс Аллен! — крикнула тетушка Софи. — Все будет в порядке!

Дверь с грохотом отворилась, и на пороге появилась Тамариск — красавица в платье для верховой езды, со сверкающими глазами и волосами, похожими на шапочку из черного дерева.

— Здравствуй, mon petit chou! — вскричала тетушка Софи.

Тамариск повернулась к нам.

— Petit chou — кочанчик капусты, а по-французски это значит, что я — милая и драгоценная! А вы, наверное, думали, что меня сейчас будут ругать, да?

— Я ничего подобного не думала! — улыбнулась я.

— Думала, думала!

— А откуда ты знаешь, что я думала?

— Я знаю, потому что я — ведьма!

— Тамариск, — укоризненно пробормотала Жанна, но тетушка Софи улыбалась, явно довольная тем, как не по годам развита ее подопечная.

— Чем ты сейчас занимаешься? — спросила она, обращаясь к Тамариск.

— Я езжу верхом! Я умею ездить верхом и не хочу, чтобы Дженнингс держал моего пони! Я хочу ездить верхом сама!

— Когда ты станешь большой…

— Я хочу сейчас!

— Маленькая моя, это только потому, что мы боимся, что ты можешь упасть!

— Я не упаду!

— Ну, милая моя, ты же не хочешь, чтобы бедная тетушка Софи боялась того, что ты можешь упасть, верно?

— Мне все равно! — искренне ответила Тамариск. Тетушка Софи рассмеялась. Я посмотрела на Жанну, которая лишь пожала плечами.

Тетушка Софи, казалось, совсем забыла о нашем присутствии, поэтому я сказала, что нам пора идти, и Жанна проводила нас до двери. Тамариск продолжала объяснять тетушке Софи, как хорошо она держится в седле и что ей следует ездить верхом самостоятельно.

Я сказала Жанне:

— Этот ребенок становится просто неуправляем!

— Она с самого рождения была такой! — отозвалась Жанна.

— Ее портит тетя Софи!

— Она так любит ее! Ребенок перевернул всю ее жизнь.

— Это вредно для ребенка!

— Я уверена, что тетушка Софи очень жалеет ее, — сказала Амарилис Бедняжка Тамариск… Это просто ужасно — не иметь ни отца, ни матери!

— Ни с одним ребенком так не носятся! — напомнила ей я.

— Да, но все-таки — иметь родителей… Я хорошо понимаю чувства тетушки Софи!

— Хорошо, что мы перебрались сюда! — задумчиво сказала Жанна. — Нам пришлось оставить дом, родину… все! Вначале появился этот дом, и это пошло Софи на пользу, а теперь еще этот ребенок! Я даже и не надеялась на то, что она настолько изменится, и все из-за этой девочки!

— Насколько я понимаю, это милое дитя еще доставит массу трудностей и себе, и тетушке Софи! — заметила я.

— Дорогая Джессика! — вмешалась Амарилис Ты сама в детстве была, мягко говоря, не совсем послушной! Я хорошо помню, как ты лежишь на полу и стучишь ногами, потому что тебе не дали того, что ты требовала! А смотри, какой ты выросла?

— Значит, я исправилась?

— Немножко!

— Мы делаем все, что можем, — продолжала Жанна, — и мисс Аллен, и я. Нам приходится нелегко: это, и в самом деле трудный ребенок. Временами мне хотелось, чтобы она была менее сообразительной: она все впитывает в себя, не упуская ничего! Мисс Аллен говорит, что Тамариск очень умна, а я хотела бы, чтобы она была немножко спокойней!

Мы вернулись домой.

— Ну, так приедут к нам Баррингтоны? — спросила мать.

— Всем семейством… за исключением Айрин, которая в очередной раз ждет ребенка, — сказала я.

— Я так и думала, — ответила мать, улыбнувшись.

Проезжая мимо леса, я столкнулась лицом к лицу с Пенфолдом Смитом. Я сразу же узнала его, как до того узнала его дочь. Я поздоровалась с ним, а он, немного поколебавшись, снял шляпу и поклонился.

— Вы — мисс Френшоу? — спросил он.

— Да, вы правы. В последний раз мы встречались в Ноттингеме.

— Шесть лет назад!

Я заметила, что он постарел. В его черных волосах появились седые пряди, лицо было испещрено морщинами и стало более обветренным, чем раньше.

— Мы никогда не забудем того, что вы сделали для нас! — добавил он.

— Это мой отец!

— Да, но вы тоже приложили к этому руку. Я думаю, что именно вы уговорили его сделать это!

— Вы довольно много знаете о нас!

— Цыгане лучше разбираются в жизни: эти странствия, встречи с разными людьми…

— А мне казалось, что вы нигде не задерживаетесь так долго, чтобы успеть завести какие-то знакомства! Несколько дней назад я встретилась с вашей дочерью.

— Да, она хорошая девушка.

— Она замужем, я полагаю? — Он покачал головой.

— Нет, Ли не вышла замуж… Она вообще не желает встречаться с мужчинами!

— Она очень красива… Просто поразительно красива!

— Мне тоже так кажется, и временами из-за этого я просто боюсь за нее. Но она сумеет позаботиться о себе… теперь! — его глаза блеснули.

— А вы ничего не слышали о…

— Вы имеете в виду Джейка? — он покачал головой. — Нет, но с ним все в порядке!

— Откуда вы знаете?

— Ли знает! У нее есть способности, что-то вроде второго зрения! Она и тогда знала, что нам угрожает беда. Бедняжка только не знала, откуда она грянет! Но теперь она развила свои способности, хотя с самого рождения была необычным ребенком. Она была моим седьмым ребенком, и ее мать тоже. А по цыганским поверьям, седьмой ребенок седьмого ребенка рождается со способностями предвидеть будущее!

— Я думала, что у многих цыган есть такие способности! Ведь они, говорят, умеют предсказывать судьбу?

— У Ли это особый дар! Она сказала, что ей хотелось бы взглянуть на вашу ладонь.

— Ли сказала это вам?

— Да, после того, как увиделась с вами. Она сказала, что вас окружают могучие силы!

Я невольно оглянулась, а он улыбнулся.

— Простым глазом вы их не увидите! Ли сказала, что вы ее очень заинтересовали. Вторая юная леди тоже, но вы в особенности!

— Я уверена, что Амарилис с радостью согласится, чтобы ей погадали, да и я тоже. Скажите Ли, пусть она приходит к нам домой завтра во второй половине дня. Если будет хорошая погода, мы будем в саду. Но если только слуги услышат, что она предсказывает судьбу, они ее в покое не оставят!

— Я передам ей.

— Вы говорите, что и тогда она предсказала… эту ужасную трагедию?

— Ну, некоторым образом… Ли чувствовала, что Джейку угрожает опасность, но не знала, что это произойдет из-за нее. А теперь она чувствует, что с Джейком все в порядке. «Он вернется», — говорит она.

— Ли его ждет, — заметила я. — Поэтому и не выходит замуж?

— Возможно, она умеет хранить свои секреты. Но… она ждет и знает, что в один прекрасный день он вернется!

— Я надеюсь, Джейк понял, что я не собиралась предавать его?

— Я уверен, он все понял. Джейк знал, что вы там были и изо всех сил старались спасти его. Он знал, что для него сделал ваш отец и понимал, что обязан ему жизнью.

— Но попасть на каторгу, в такое место, не зная, что произойдет потом, по прибытии…

— Имейте в виду, что он был готов умереть на виселице! Все остальное было уже пустяками по сравнению с этим. Жизнь прекрасна, и он ее сохранил. Он везде сумеет выжить и должен благодарить вас за это!

— Как жестоко обошлась с ним жизнь… только из-за того, что он оказался там…

— Он спас Ли! Я думаю, если бы не Джейк, этого мерзавца пришлось бы убить мне!

— Если он вернется сюда, то обязательно разыщет вас, — сказала я. — Когда вы встретитесь, передайте ему, пожалуйста, что я не виновата в его аресте! Я ехала туда предупредить, что его разыскивают и собиралась помочь ему! Я не представляла, что за мной ехали…

— Я скажу, но, думаю, он и сам об этом знает.

— Я молюсь о том, чтобы жизнь его не была невыносимой!

— Он выживет, что бы ни произошло!

— Вы так уверены в этом?

— Моя дочь уверена, а она умеет видеть то, чего не видят обыкновенные люди!

— В таборе у вас все в порядке?

— Спасибо, мы хорошо устроились. Ваш отец был очень добр к нам. Он разрешил нам остановиться здесь на несколько недель, но мы задержимся ненадолго.

— Вы направляетесь в западные графства? Ваша дочь говорила мне об этом. Вы напомните, что мы ждем ее завтра?

Я тронула лошадь.

Когда я сообщила Амарилис, что Ли придет к нам погадать по руке, она была заинтригована. А кому бы не хотелось узнать собственную судьбу? Даже мужчины хотели бы этого, подумалось мне, хотя они, само собой разумеется, любят это отрицать.

На следующий день к нам пришла Жанна и принесла с собой вышивку, изготовленную ею по просьбе моей матери. К моему удивлению, вместе с ней пришла и Тамариск. Она желала видеть новорожденных щенков Лабрадора, и, пока мы с Амарилис были заняты с Ли, одна из служанок повела ее на псарню.

Когда появилась Ли, мы с Амарилис были в саду. На Ли были красная юбка и простая белая блуза. Волосы были уложены в высокую, напоминающую корону, прическу, а в ушах сверкали золотые кольца. Она была подпоясана толстым кожаным ремнем, но выглядела просто по-королевски. «Цыганская королева», — сказала я Амарилис, когда увидела приближающуюся Ли.

— Надо найти какое-нибудь уединенное место в саду. Если слуги узнают о том, что вы предсказываете судьбу, они от вас не отвяжутся, — объяснила я Ли.

— Я люблю гадать, когда мне есть, что сказать человеку, — ответила она.

— Давайте зайдем туда! — предложила Амарилис.

— Скорее всего, о нас нечего будет сказать, — предположила я.

— Будет, я в этом уверена! — ответила Ли..

— И про меня? — спросила Амарилис.

— Будет видно! Вокруг вас — сплошная чистота, а это, несомненно, к лучшему, это обещает счастье. Но часто счастье и означает, что рассказывать, собственно, не о чем!

Мы уселись в кресла в летнем домике. Между нами был небольшой стол с белой крышкой. Когда Ли садилась, я заметила, что к ее кожаному ремню Прикреплены ножны. Она носила с собой кинжал. Я вспомнила, как ее отец говорил о том, что она теперь умеет постоять за себя. Этот кинжал составлял поразительный контраст с ее воздушным обликом. «Все это понятно, — подумала я. — Если бы со мной произошло подобное, то я, наверное, носила бы на поясе кинжал».

Сначала Ли повернулась к Амарилис и взяла ее руку. Это была очаровательная картина — две юные женские головки, одна светлая, а другая черная рядом! Двое самых красивых женщин, каких я когда-либо видела в жизни, — и такие разные. Амарилис — совершенно открытая и даже, пожалуй, наивная; Ли — задумчивая, в ее глазах — бездна, и к тому же — кинжал у пояса!

— Я вижу счастье! — воскликнула она. — Да, я сразу же это почувствовала! Ты пойдешь по жизни спокойно, как ходят по ней молодые: в душе ты молода, и это прекрасно. Есть опасности вокруг тебя, под тобой, над тобой, но ты пойдешь прямо и не будешь смотреть ни вверх, ни вниз. А поскольку ты не будешь видеть зла, то и оно тебя не сумеет коснуться.

— Как-то неопределенно, — проговорила Амарилис — Мне все-таки хотелось бы узнать эти опасности!

Ли покачала головой:

— Лучше оставить все как есть. Ты — счастливая девушка! Это все, что я могу тебе сказать.

Амарилис выглядела разочарованной, но Ли отказалась добавить что-либо еще. Потом она повернулась ко мне. Я протянула руку, и она взяла ее.

— О да…

Ли слегка прошлась по кисти моей руки и взглянула мне прямо в лицо. Ее темные глаза, казалось, пронизывали меня насквозь, и я чувствовала, как все мои тайные мысли открываются ей: моя мелочная ревность, зависть, гордыня — моя, прямо скажем, не блестящая натура.

Она сказала:

— Скоро будут просить твоей руки, и нужно сделать выбор. От этого выбора будет очень многое зависеть!

— А нельзя сказать, что мне следует делать?

— Тебе самой придется решать. Здесь линии разветвляются. Выбрав одну из них, ты окажешься в опасности!

— А как мне узнать, какая из этих линий опасна? Ли помолчала, прикусив губу.

— У тебя очень сильная воля! Что бы ни произошло с тобой, ты сама сделаешь выбор. Все может благополучно кончиться, однако тебе надо быть предельно осторожной. Ты вся окружена силами… силами зла.

— Что это за зло? Она покачала головой:

— Я с самого начала видела это… и хотела предупредить тебя. Тебе нужно быть осторожной. Не действуй поспешно, будь осмотрительна!

— Да как я могу вести себя осторожно, если не знаю, чего мне опасаться?

— Будь осторожна во всех своих действиях. Можешь быть уверена в одном — настанет время выбора! Можешь выбрать один путь — тот, на котором не встретишь зла. Можешь выбрать другой, и тогда… тогда встретишься с ним!

— Что за зло? Смерть? — Ли не ответила.

— Значит, это смерть? — настаивала я.

— Это не вполне ясно. Смерть может быть… не твоя, чья-то смерть! Это все, что я могу сказать.

— И ты поняла все это, встретив меня? Ты хотела прийти и предупредить меня?

— Я не знала, что именно я выясню. Я никогда не знаю заранее, но у меня было очень сильное желание прийти и предупредить тебя!

Ли отпустила мою руку и посмотрела на меня. В этот момент открылась дверь летнего домика. Я недовольно посмотрела в ту сторону. Меня заинтриговало гадание, и я хотела услышать еще кое-что.

В дверях стояла Тамариск. Она была одета в красное платье и легкий плащ цвета морской волны. Цвета очень красиво сочетались. В основном одежду для нее шила Жанна, и цвета она умела подбирать замечательно.

— Чего ты хочешь, Тамариск? — спросила я.

— Видеть тебя! Что вы здесь делаете? — она уставилась на Ли. — Ты цыганка?

— Да, цыганка.

— Я про тебя знаю, мне рассказали Дженни и Мэб!

— Что они рассказали тебе? — резко спросила я.

— Ну, не мне, но я слышала. Ты живешь в лесу и предсказываешь судьбу!

Тамариск подошла поближе и остановилась, внимательно разглядывая Ли. Та, в свою очередь, не могла оторвать глаз от ребенка. Я решила, что она поражена исключительной красотой девочки.

— Предскажи мне судьбу тоже, — попросила Тамариск.

— Предсказание судьбы не для детей, — заметила я.

— Для детей тоже, для всех!

Ли осторожно взяла в свои ладони маленькую ручку и мягко сказала:

— Когда ты так молода, на ладошке еще ничего не написано. Все будет, когда ты станешь постарше.

— Ничего не написано? — Тамариск схватила мою ладонь и стала ее рассматривать. — У Джессики тоже ничего не написано!

— Это пишется не пером, — объяснила Ли, — а жизнью.

— А что такое жизнь?

— Жизнь — это то, что мы есть, то, чем мы становимся.

— Я хочу, чтобы жизнь тоже написала что-нибудь у меня на руках!

— Она напишет, — с улыбкой сказала Ли. — Мне кажется, ей придется написать очень многое!

Это удовлетворило Тамариск.

— Там четыре щенка. Мне понравился самый большой: он громко визжит и очень жадный!

— А кто тебя водил смотреть щенков?

— Дженни.

— А где она сейчас?

Тамариск пожала плечами.

— А у цыган есть щенки? — спросила она.

— О, да, — ответила Ли. — У нас тоже есть собаки, и иногда у них бывают щенки.

— А где пишет для них жизнь? У них же нет никаких ладошек?

— Жизнь найдет, где написать, — сказала Амарилис. Тамариск очень заинтересовалась Ли. Она положила руку ей на колени и разглядывала лицо.

— А у тебя в ушах золотые кольца. Я тоже хочу золотые кольца в уши!

— Тамариск всегда хочет что-нибудь, что есть у других! — сказала я.

— Я хочу золотые кольца в уши! — канючила она.

— Возможно, когда-нибудь…— начала Амарилис.

— Я хочу сейчас! Они все время говорят «когда-нибудь», — пожаловалась она Ли. — А ты живешь в кибитке?

— Да.

— И ты там спишь?

— Да. Иногда, когда бывает очень жарко, мы спим на улице, под открытым небом, и, проснувшись ночью, можем видеть, как над головой мерцают звезды. А иногда бывает луна.

— И я хочу спать под звездами!

— Возможно, и поспишь… Когда-нибудь.

— Ну вот, теперь и ты будешь говорить «когда-нибудь»! Я не хочу когда-нибудь! Я хочу сейчас!

Я услышала взволнованные крики Дженни:

— Мисс Тамариск! Мисс Тамариск! Куда вы делись? — Тамариск ткнулась головой в колени Ли. Я увидела, как длинные загорелые пальцы Ли осторожно перебирают темные прямые волосы ребенка. Подойдя к двери домика, я крикнула:

— Она здесь! А вы уже решили, что потеряли ее?

— Она куда-то побежала и, не успела я оглянуться, как она исчезла, мисс Френшоу!

— Она здесь. Наверное, ее придется сажать на цепь, как непослушную собачку.

Тамариск подняла голову и показала мне язык.

— Да, придется, ничего не поделаешь! — продолжала я. — И придется научить ее вести себя, как следует!

— Я знаю, как себя вести!

— А если знаешь, почему поступаешь наоборот?

— Пойдемте, мисс Тамариск, — сказала Дженни. — Жанна уже ждет нас.

Она крепко взяла за руку Тамариск и вывела ее.

— Очень красивый ребенок! — сказала Ли, когда дверь захлопнулась.

— И очень непокорный! Все ее портят.

— Она похожа на…

— На цыгана Джейка? — спросила я. — Естественно: он же ее отец!

Ли кивнула. Ее лицо было непроницаемо, и я не могла понять, о чем она думает сейчас.

— Бедняжка Тамариск, — сказала Амарилис, — ее мать умерла!

— У нее есть отец…— начала Ли.

— Отец, который не знает о ее существовании! — закончила за нее Амарилис.

— Это его ребенок! — проговорила Ли. — В этом не может быть никаких сомнений!

Некоторое время она молчала, а затем продолжала:

— Мне жаль, что я не смогла рассказать вам большего. Не хочу болтать всякий вздор, как делают некоторые из цыган. Вдохновение, истина они лишь иногда осеняют… И этого, действительно, нужно ждать. Иногда они так и не приходят, и тогда никакого гадания не получится. Что же тогда остается делать? Ведь не можешь сказать: «Ничего не чувствую, или ты меня не можешь вдохновить. Силы молчат»? Или, например: «Я не хочу тебе это рассказывать»? Ну как такое можно сказать? Мы можем только ждать. Бывает так, что это приходит, а бывает и нет.

— Я прекрасно понимаю это, а ты, Амарилис?

— Я тоже, — ответила она. — Мне предсказали такую хорошую судьбу! Бедная Джессика, мне очень жаль, что эти темные силы…

— Эти силы окружают нас всех! Нужно вести себя так, как ты, — не смотреть ни вверх, ни вниз. Тогда мы с ними не столкнемся и, возможно, добрый ангел направит наши стопы в нужном направлении.

Я принесла с собой деньги, и мы заплатили за гадание. Ли приняла деньги с благодарностью. Мы проводили ее до ворот, а затем вернулись в дом.

Тамариск и Жанна уже уехали.

Гости собирались. Прибыли лорд и леди Петтигрю с Миллисент и ее сыном Джонатаном.

Джонатан был немного моложе меня, а Миллисент, моя невестка, была ровесницей матери Амарилис — Клодины. Ничего не скажешь — то, что мои родители Поздно родили меня, делало мои родственные связи весьма сложными.

Мне очень нравился Джонатан. Он был веселым мальчиком, с которым постоянно случались мелкие неприятности. Он был просто очарователен, особенно когда с обезоруживающей улыбкой извинялся за доставленные хлопоты. Его мать говорила, что он во всем похож на своего отца, погибшего много лет назад в перестрелке с французским шпионом.

Семейство Петтигрю часто посещало Эверсли, и в один прекрасный день Джонатан должен был унаследовать это поместье. Мой отец интересовался мальчиком, хотя тот, бывало, доводил его до белого каления.

Леди Петтигрю была весьма аристократична и полагала, что может разобраться в чужих делах гораздо лучше кого бы то ни было и, к несчастью, пыталась это делать. Лорд Петтигрю был очень приятным пожилым мужчиной, благородным и сдержанным. Как я заметила Амарилис, ему пришлось стать таким, прожив многие годы бок о бок с леди Петтигрю. Клодина говорила, что она стареет, и потому нам следовало относиться к ней терпимо. Амарилис ходила у нее в любимицах, в отличие от меня, поскольку я никак не могла избежать искушения ввязаться с ней в споры.

Семейство Петтигрю приехало к нам за несколько дней до дня рождения, и мы все были приглашены отобедать у Баррингтонов. За обеденным столом я оказалась рядом с Эдвардом и начала задумываться, не сажают ли нас вместе специально, так как подобное случалось не первый раз.

— Я с огромным нетерпением жду вашего дня рождения, — сказал он. — Восемнадцать лет, знаменательная дата, не так ли? Считается, что это — весьма важный жизненный рубеж!

— Когда расстаешься с детством!

Серьезно взглянув на меня, он кивнул. Мне стало не по себе. Интересно, к чему он клонил? Неужели он действительно подумывал о браке? Я надеялась, что это не так. Мне всегда хотелось поскорей стать взрослой, но, взрослея, человек вынужден принимать определенные решения. Мне пока еще не хотелось замуж. Конечно, мне нравился Эдвард Баррингтон, но, кроме него, мне нравились и некоторые другие молодые люди, жившие по соседству. О да, я желала стать взрослой, но совсем не хотелось прямо из детства «прыгнуть» в замужество. Я не возражала бы некоторое время побыть объектом внимания разных мужчин. И не желала ограничивать себя вниманием одного-единственного, что, как я полагала, было бы моим уделом, выйди я замуж.

В этот вечер чувствовалась легкая печаль: времена менялись, ничто не оставалось неизменным. Я взглянула через стол на своего отца и вдруг с горечью осознала, что он уже старик. Великий Дикон — старик! У меня с ним всю жизнь складывались весьма своеобразные отношения. С самого раннего детства мне нравилось, что только я и моя мать были способны несколько смягчить его. Я вспомнила, как Амарилис говорила: «Попроси своего отца. Он согласится… если ты попросишь его». А мисс Ренни вторила: «Мисс Джессика знает, как ей обращаться со свои отцом». Это было особенно удивительно, так как мне не пришлось ничего узнавать: мне нужно было просто существовать на свете! Я нежно любила отца. Несмотря на все его грехи — а я предполагала, что в молодости он был грешен, — я любила его больше всех на свете, за исключением, возможно, своей матери, которую любила не меньше. Но теперь они оба старели и могли умереть. У отца был свежий цвет лица, он производил впечатление здорового человека, но с болью в сердце я осознавала, что ему уже далеко за шестьдесят, и эта мысль пугала меня. А матери было за пятьдесят. Конечно, она все еще была красавицей: ее красота была такова, что не вянет с годами, а дается на всю жизнь. Но в ее волосах уже поблескивала седина, хотя они еще оставались пышными, а глаза, хотя и были уже в морщинках, сохраняли тот же ярко-синий цвет. Но мои родители становились стариками, и Эдвард Баррингтон своими намеками — если только это были намеки — напомнил мне об этом.

— Вы, кажется, опечалены? — спросил Эдвард. Я улыбнулась ему.

— Печальна? Нет, вовсе нет.

Я оживленно заговорила с ним, пытаясь отогнать неприятные мысли.

Вечером, когда мы вернулись домой, ко мне в комнату зашла мать: у нее была такая привычка. «Временами, — она, — нужен какой-нибудь, уютный уголок». Сегодня, видимо, настало такое время.

— Приятный вечер! — сказала она. — У Баррингтонов всегда так. Очень милые соседи! Нам повезло, что они решили поселиться в Грассленде.

— Конечно, они отличаются от последних его обитателей!

Мать нахмурилась.

— Да, старая миссис Трент всегда была неудобной соседкой, а уж после этой трагедии с Эви… А потом еще бедняжка Долли… Похоже, их всех преследовал злой рок!

— Эдвард обеспокоен волнениями рабочих из-за новых машин.

— Да, я слышала об этом, но уверена, что Эдвард справится с трудностями. Он из тех людей, кто умеет их преодолевать. Он мне нравится, а тебе?

Я взглянула на нее и рассмеялась.

— Ты хорошо меня знаешь! — улыбнулась она. — Временами мне кажется, что ты умеешь читать мысли!

— Как, например, сейчас?

— Он очень серьезный человек! Миссис Баррингтон намекнула мне, ну, что ты нос воротишь? Такими уж бывают родители! Когда-нибудь ты это поймешь… В общем, мне показалось…

— Слушай, почему ты не скажешь прямо? Ты хочешь узнать, хочу ли я выйти замуж за Эдварда Баррингтона? Отвечаю, мама: я не желаю выходить замуж ни за него, ни за кого-нибудь другого!

— Ну, не смотри на меня так сердито! Никто не собирается тащить тебя к алтарю против воли!

— Да вы бы и не затащили меня! — Она рассмеялась.

— Ладно, это просто болтовня! Но все-таки мне хочется видеть тебя в браке счастливой. И хорошо бы обзавестись детьми смолоду!

— Как ты обзавелась мной?

— Тут был особый случай!

— Я не хочу даже думать о замужестве! Мне хочется еще некоторое время побыть свободной.

— Конечно, но, если ты решишь выйти за Эдварда Баррингтона, мы все будем очень довольны этим. И жить ты будешь совсем рядом!

— Он живет в Ноттингеме, а это отнюдь не близко!

— Да, но Грассленд должен стать чем-то вроде родового гнезда. Мне бы не хотелось, чтобы ты уезжала в дальние края!

— Я не собираюсь куда-то уезжать или выходить замуж, по крайней мере, — пока! Мне нравится здесь, и я не представляю, чтобы я могла кого-нибудь полюбить так сильно, как люблю тебя и отца!

Мать была глубоко тронута.

— Дорогая, дорогая моя Джессика! — воскликнула она. — Какую радость доставляешь ты нам обоим!

— Мне и не нужно доставлять вам радость, вам вполне достаточно друг друга!

— Я очень счастлива!

— Я думаю, все мы счастливы! Она рассмеялась.

— Мы становимся сентиментальными!

— Мне стало вдруг грустно за обедом. Я решила, что вы стареете, ты и отец, и это напугало меня! Просто не знаю, как я жила бы без вас, без обоих…

— Мы всегда будем с тобой до тех пор…

— Это я и имею в виду!

— Мое милое дитя, вся моя радость — это муж и дочери… ты и Клодина! Шарле..

— Ты редко говоришь о нем.

— Я часто вспоминаю о нем! Он покинул нас… в тот самый день, много лет назад, и с тех пор я не видела его. Возможно, в один прекрасный день мы встретимся? В конце концов, он мой сын, но, думая о нем, я всегда благодарю Бога за то, что он даровал мне дочерей!

— Ну, так кто становится сентиментальным? Ты собираешься жить вечно, а я хочу быть рядом с тобой, твоя незамужняя дочь, которая всегда сумеет позаботиться о тебе!

Открылась дверь, и вошел отец.

— Объясните, что здесь происходит? — потребовал он и посмотрел на мать. — Я уже начал думать, что с тобой что-то случилось!

— Мы просто решили поговорить, — объяснила она.

— Ты выглядишь немножко… необычно!

— Джессика только что пообещала, что будет заботиться о нас до конца наших дней!

— Заботиться о нас? Когда это мы нуждались в чьей-то заботе?

— Она беспокоится, что мы стареем. И категорически настроена против брака, поскольку любому соискателю руки предпочитает тебя!

— Ну, в этом я не. сомневался. Ей еще предстоит убедиться в том, что со мной не сравнится никто!.'

— Это правда! — согласилась я. Мать взяла отца под руку.

— Этот разговор у нас зашел после того, как я упомянула.:, или намекнула… что у Эдварда Баррингтона, судя по всему, есть планы в отношении нашей дочери!

— Я бы не возражал против такого зятя!

— Но ведь это я должна возражать или не возражать, дорогой папа!

— Как правило, в хороших семьях обязательно требуется родительское одобрение!

— Но у нас совсем другая семья! Наша семья! Пожалуйста, выбросьте из своих глупых старых голов мысль о том, что необходимо подобрать мужа! Я выберу сама, когда понадобится, а сейчас я очень хочу, чтобы все оставалось, как есть!

— Сказано ясно! А что за разговоры насчет старения? Я никогда не буду старым!

Он взял мое лицо в ладони и взглянул в глаза.

— Не беспокойся. Разве когда-нибудь тебя к чему-нибудь принуждали? Ничто не изменится только оттого, что ты уже достигла почтенного возраста — восемнадцати лет! Все образуется само собой, и все будет хорошо. Ты, как и я, родилась счастливой! Жизнь создана для таких людей, как мы с тобой! Дурной человек, старый грешник, а рядом с ним живут две лучшие в мире женщины!

Он поцеловал меня.

— Спокойной ночи! — просто сказал он. Мать тоже поцеловала меня, и они ушли. Значит, ничто не изменилось? Никто не станет заставлять меня делать то, что я не хочу?

Моя судьба находилась в моих руках.

Наступил день праздника. С утра мы с Амарилис отправились верхом в Эндерби. Мы даже не помышляли о том, что тетушка Софи может принять приглашение, но следовало уверить ее в том, что, если она все-таки захочет явиться, мы будем счастливы видеть ее.

Я сказала Амарилис:

— Как хорошо убежать сейчас из дома! Такая суета, когда слуги бегают, как муравьи. Все кажутся страшно занятыми, но, на самом деле, просто не знают, к чему приложить руки!

— Нужно ведь так много всего приготовить. Наши матери хотят, чтобы все прошло без сучка, без задоринки. Они расстроятся, если что-то будет не так!

Мы добрались до Эндерби. Нас встретила Жанна, сообщившая, что тетушка Софи чувствует себя неважно, она считает, что у нее начинается простуда.

— Так, значит, она не приедет сегодня к нам в гости? — спросила я. — Мы ведь приехали справиться о ее самочувствии и сообщить, что будем рады видеть ее у себя!

— О, в гости она не сможет приехать, но будет очень рада видеть вас!

Мы прошли в комнату тетушки Софи. За небольшим столиком сидела Тамариск и рисовала что-то страшное.

— Как жаль, что вы плохо себя чувствуете, тетя Софи, — сказала я.

— Мы вас не беспокоим? — спросила Амарилис.

— Нет, нет, проходите. Видимо, мне придется провести денек-другой в постели. Жанна считает, что так будет лучше. Тамариск составит мне компанию.

Тамариск оторвала взгляд от рисования и приняла такой вид, будто и в самом деле совершала акт милосердия.

— А что ты рисуешь? — спросила ее Амарилис.

— Я рисую цыган!

— Она видела цыган вчера, правда, Тамариск? — спросила тетушка Софи. — А мы-то искали ее! Жанна отправилась на розыски и обнаружила, наконец, что она у цыган!

— Мне нравятся цыгане! — сказала Тамариск. — У них есть кибитки. Они в них спят, а иногда спят на траве. Там у них есть лошади, собаки и дети — без башмаков и без чулок! Я тоже не хочу носить башмаки и чулки!

— Тогда ты поранишь себе ноги.

— Цыгане не ранят себе ноги!

— Они просто привыкли к этому, — сказала я, — но им очень хотелось бы иметь башмаки!

Тамариск задумалась, а затем сказала:

— Они разжигают на земле костры, а потом на них варят себе обед.

Амарилис обратилась к тетушке Софи:

— Моя матушка была бы очень рада, если бы вы приехали к нам в гости сегодня вечером.

— Дорогое мое дитя, — сказала тетушка Софи, — боюсь, что не смогу.

— Я хочу приехать к вам в гости! — закричала Тамариск. — должен быть мой день рождения!

— Но мы ведь всегда празднуем твой день рождения, моя любимая! — заметила тетушка Софи.

— Я хочу сегодня!

— Сегодня день рождения у Джессики и Амарилис.

— У меня тоже есть день рождения!

— У всех у нас есть свои дни рождения, и так уж получилось, что сегодня мы празднуем мой и Амарилис, — объяснила я ей.

— Сразу два? И у меня тоже сегодня день рождения, я хочу в гости!

— Моя дорогая, — сказала тетушка Софи, — сегодня праздник не для детей, а для взрослых.

— Я не хочу детского праздника! Я хочу взрослый, я хочу поехать в гости!

Тамариск бросила взгляд на меня и, оставив рисование, подбежала к тетушке Софи и умоляюще взглянула на нее.

— Ну, пожалуйста, я хочу в гости!

— Ну что ты, Тамариск, дорогая! У тебя будет свой праздник, а этот не для детей!

Тамариск топнула ногой.

— Ты меня не любишь! — заявила она. Тетушка Софи растерянно взглянула на нее.

— Ах, моя маленькая…

— Не любишь, не любишь! — кричала Тамариск. — Я тебя ненавижу! Я всех вас ненавижу! — с этими словами она выбежала из комнаты.

— Ах, мои милые…— тетушка Софи со слезами на глазах.

— Ей нужна очень строгая гувернантка, — заявила я, и даже Амарилис была вынуждена признать, что этот ребенок совсем отбился от рук.

— Но ей так тяжело жить без родителей! — сказала тетушка Софи.

— Дорогая тетя Софи, вы и так столько сделали для нее, а она не испытывает даже чувства благодарности! Она обязана понять, что не единственная в мире!

Вошла Жанна и сообщила, что Тамариск отправилась к мисс Аллен, которая собирается вывезти ее на верховую прогулку.

Когда мы вышли из дома, то увидели, как Тамариск выезжает из конюшни. Конюх вел пони на страховочном поводе по направлению к выгону. Тамариск посмотрела на нас безмятежным взглядом, но мне показалось, что в ее глазах было выражение триумфа.

Вечер оказался превосходным. Было полнолуние, и луна лила романтичный свет на сад. После ужина, который подавали в холле, гости вышли на свежий воздух.

Через открытые окна доносилась музыка — для тех, кто хотел танцевать, ее играли музыканты на галерее.

Со мной рядом был Эдвард, которому хотелось найти уединенный уголок, чтобы поговорить со мной. Я уже знала, о чем. Мы сели на деревянную скамью, и, помолчав некоторое время, он произнес:

— Какой чудесный вечер!

— Именно такой, о котором мы мечтали, — ответила я.

— Джессика, я уже давно хотел поговорить с вами, но боялся.

— Вы… боялись? Я думала, что вы никого и ничего не боитесь!

Он рассмеялся.

— Я боюсь… сейчас! Я боюсь того, что вы мне откажете, а я хочу жениться на вас!

Я промолчала, а он продолжал:

— Полагаю, вы знаете об этом? В конце концов, это очевидно для всех.

— Я действительно знаю, но… но, я, в общем, пока не думаю о браке. Я пока не собираюсь замуж.

— Вам уже восемнадцать!

— Я знаю, что многие девушки выходят замуж в этом возрасте, но почему-то… я не чувствую себя готовой к этому!

— Мы могли бы заключить помолвку? Мои родители были бы рады.

— Мои похоже тоже. Дело только в том, что я… ну, еще не уверена! Вы мне нравитесь, Эдвард, с тех пор, как вы переехали в Грассленд, жить здесь стало гораздо интересней. Мы очень рады, что вы стали нашими соседями….

Я вспомнила о нашей первой встрече, и сразу же всплыл образ совсем другого мужчины: если бы не цыган Джейк, я никогда не познакомилась бы с Эдвардом. Потом вдруг я попыталась представить себе, что бы я ощущала, если бы вместо Эдварда вот здесь, в лунном свете, возле меня находился другой, тот, которого я не могла стереть из памяти, хотя мы давным-давно не виделись. Что-то подсказывало мне, что моя нерешительность некоторым образом связана именно с Джейком. Я немедленно отбросила эту мысль как слишком глупую. Тут же я вспомнила о Ли, из-за которой он и пострадал, ее огромные блестящие глаза, словно проникающие в мое сознание. «Есть выбор, — сказала она. — Есть два пути: один поведет к покою, другой — к опасности». Сейчас и был один из важнейших моментов, когда человек делает выбор. И, конечно, жизнь с Эдвардом означала мир и спокойствие. Да и как могла стать иной жизнь с таким человеком, как Эдвард? Он был солидным, из хорошей семьи, довольно богатым, спокойным и добрым. В нем было все, что хотели бы мои родители увидеть в будущем зяте. Но не родителям предстояло делать решающий выбор.

В этот прекрасный вечер, когда воздух был наполнен запахом цветов, а из окон дома доносились нежные звуки музыки, я почувствовала, насколько просто сказать «да». Почему я должна думать о каком-то цыгане — пусть даже с самым смелым взглядом, который я в своей жизни видела, — о человеке, который танцевал возле костра с бедняжкой Долли и бросил ее с ребенком… Было просто нелепо, глупо хвататься за эти воспоминания! Но я опять видела его, освещенного языками пламени, глядящего своими дерзкими глазами, умоляющего выйти из кареты и отправиться танцевать с ним! Что за бред! Он был цыганом, он убил человека и находился на другом краю света. А самое главное было маловероятно, что он когда-нибудь вернется сюда!

Эдвард неуверенно проговорил:

— Вы не решаетесь, не так ли? Ну что ж, вам только что исполнилось восемнадцать! Еще есть время…

— Да, — живо откликнулась я. — Мне нужно время! Позвольте мне привыкнуть к этой мысли, подумать! Вы не возражаете?

— Боюсь, у меня нет выбора, — вздохнув, сказал он. — Вряд ли я решусь перебросить вас через седло и силой увезти из дома. Верно?

— Действительно, вряд ли: просто некуда ехать!

— Возможно, я бы и нашел куда… Увы, сегодня мы не объявим о своей помолвке!

— А все хотели именно этого?

— Моя мать не исключала такой возможности.

— Ах, мои дорогие, боюсь, я разочаровала всех!

— Я понимаю, но надеюсь в скором времени заставить вас изменить свое решение!

— Надеюсь, вам удастся этого добиться, но, боюсь, сейчас я слишком глупа и слишком молода…

— Да, нет, скорее, вы умны! Человек, несомненно, должен сам решать такие вопросы.

— Ах, Эдвард, вы очень милый человек! И так хорошо меня понимаете! Дело в том, что брак — это в самом деле очень серьезный шаг! Такое решение принимается раз в жизни и навсегда, а я не чувствую себя достаточно опытной для того, чтобы принять его…

— У меня такое чувство, что у нас с вами все сложилось бы прекрасно!

Некоторое время мы сидели молча.

Вообще предложение в свой день рождения — это должно быть таким подарком, но я чувствовала себя опустошенной. Своим отказом я сразу же разочаровала многих людей/

Эдвард обнял меня и нежно поцеловал в щеку.

— Не печальтесь, Джессика! Я все понимаю, поэтому и колебался. Я обратился к вам слишком рано!

Каким он был милым! Каким понимающим! Я сделала такую глупость, отказав ему, и все из-за детских фантазий, связанных с безродным цыганом! Эдвард стал бы хорошим мужем, но он не заставлял мое сердце биться так, как, по слухам, должно биться сердце влюбленной девушки.

Я знала, как страстно преданы друг другу мои родители. Возможно, мне хотелось, чтобы что-то подобное произошло и со мной? Кроме того, я видела, как любят друг друга родители Амарилис — крепко, надежно, верно, но между ними не существовало тех незримых уз, что были между моими родителями. А именно об этом я и мечтала.

В конце концов, что ни говори, а мне было всего лишь восемнадцать. Я жаждала приключений, и где-то глубоко во мне жило убеждение, возникшее много лет назад, что существует некто, способный дать мне то, о чем я мечтаю.

Через лужайку шла Клер Карсон. Машинально я освободилась от объятий Эдварда. У меня давно было чувство, что Клер недолюбливает меня и недовольна моим общением с их семьей. И уж меньше всего ей должно было нравиться отношение Эдварда ко мне: я была уверена, что она влюблена в него. Он был нежен с ней, как с сестрой, но ее — я ощущала это — его братское отношение выводило из себя.

— Джессика, — сказала она, — ваша мать просит вас как можно скорее явиться к ней. Я сказала, что, возможно, знаю, где вы находитесь, и поищу вас/

— Что случилось? — тревожно спросила я.

— Она хочет, чтобы вы зашли к ней потихоньку, без всякого шума… чтобы не расстраивать остальных.

— Я пойду с вами, — Эдвард. Клер быстро возразила:

— Миссис Френшоу настаивала на том, что не желает видеть никого, кроме Джессики!

Клер заняла место, освобожденное мной, а я быстро пересекла лужайку, вошла в дом и поднялась прямо в комнату матери. С ней сидела гувернантка Тамариск, мисс Аллен.

— Ах, Джессика! — воскликнула мать. — Как я рада, что ты пришла! Амарилис разыскивает твоего отца и Дэвида. Пропала Тамариск!

— Пропала? Как? Куда?

— Если бы знать… Ее нет в комнате! Она отправилась в постель в обычное время и, по словам мисс Аллен, почти сразу уснула, но когда та через полчаса заглянула в спальню, оказалось, что кровать пуста!

— Ох, уж этот ребенок! От нее можно ожидать чего угодно!

— Жанна попросила мисс Аллен съездить к нам. Сама она возле Софи, которая в отчаянии!

— Представляю! Сейчас, должно быть, двенадцатый час?

— Где может быть ребенок в такое время? — вопрошала мать. — вот и отец! Дикон, произошло нечто ужасное: Тамариск исчезла из. своей спальни! Где она может быть? Софи в ужасном состоянии! Что мы можем сделать?

— Я съезжу туда и выясню все, что можно. Где Дэвид? Он должен поехать со мной. Ага, вот и он!

Мать быстро объяснила Дэвиду случившееся.

— Мы как можно быстрей должны отправиться туда с мисс Аллен, — сказал отец. — Не нужно портить людям вечер. Несомненно, она прячется где-то в доме, и я уверен, что мы скоро вернемся!

Они вышли, а мы вернулись к гостям.

Праздник закончился в полночь. Мне кажется, все мы почувствовали огромное облегчение, когда проводили последнего гостя. Вся семья собралась в холле — мать, Клодина, Амарилис и я. Мужчины еще не вернулись.

— Да чем они там занимаются? — воскликнула мать. — Если бы Тамариск действительно пряталась в доме, они уже давным-давно нашли бы ее!

— Очевидно, они так и не нашли ее? — предположила я.

— Думаю, — продолжила мать, — нам надо тоже отправиться туда и выяснить, что, наконец, происходит.

— Я поеду с тобой, — сказала Клодина. Амарилис предложила поехать и нам.

— Вам, девушки, ехать не стоит, — возразила мать, отправляйтесь-ка в постель!

Но мы настояли на своем.

Тетушка Софи сидела в холле с Жанной, мисс Аллен и кем-то из служанок. Одетая в тяжелый халат, несмотря на то, что ночь была очень теплой, она выглядела совсем больной. Жанна с озабоченным видом ходила вокруг нее. Мужчин там не было.

— Никаких новостей? — спросила мать. Тетушка Софи печально покачала головой.

— А где мужчины? — спросила мать.

— Взяв с собой кое-кого из наших людей, они отправились на поиски, — объяснила Жанна.

— Дом?.. Сад?..

— Мы прочесали каждый дюйм, — ответила мисс Аллен. — Ничего не понимаю: она спокойно спала в своей постели…

— Или делала вид, что спит] — предположила я.

— Не знаю! Она была там… Я видела, когда заглядывала! Это ужасно…

— В этом нет вашей вины, мисс Аллен. Она с благодарностью взглянула на меня.

— Как же нам узнать, что случилось с бедным ребенком? — спросила тетушка Софи.

— Ее найдут! — попыталась успокоить ее Жанна. — С ней все будет в порядке, ничего не случится.

— У меня ее отняли! — простонала тетушка Софи. — Ну почему я не могу сохранить никого из тех, кого люблю? За что меня наказывает жизнь?

Никто ничего не ответил. Я заметила, что на лице матери появилось отстраненное выражение, и поняла, что сейчас она вспоминает, как меня когда-то украла Долли Мэйфер. Я уже много раз слышала эту историю, а вот теперь украли ребенка Долли. Или она ушла сама? Я не представляю, как можно увести Тамариск насильно? Она бы орала во всю силу своих легких, а легкие у нее были хорошими. Зато я хорошо представляла себе, как она планирует какую-нибудь дьявольскую затею — несомненно, для того, чтобы проучить нас. Очень уж она рассердилась из-за этого праздника и решила отомстить за то, что ее не пригласили в гости.

Моя мать, которая так же, как и я, не могла находиться в бездействии, спросила:

— Расспрашивали ли вы слуг? Может быть, кто-то из них что-нибудь слышал?

— Все знают, что она пропала, — ответила мисс Аллен.

— Ну давайте же делать что-то! — воскликнула мать. — Пусть они явятся сюда, давайте еще расспросим их!

Все слуги, за исключением тех, кто занимался поисками Тамариск, пришли в холл. Мать обратилась к ним:

— Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали: не случилось ли за последние дни что-нибудь странное? Не говорил ли ребенок чего-нибудь такого, что может навести на его след?

Вначале все молчали, затем одна из служанок сказала:

— Она все говорила, что она — ведьма!

— А мне она вчера сказала, что напустит на меня порчу, если я от нее не отвяжусь, — заявила другая.

— Да, — сказала я, — она всегда любила говорить, что она — ведьма. А вы не думаете, что она могла в связи с этим отправиться к Полли Криптон?

— Если бы так, то Полли тут же привела бы ее домой. Полли, конечно, ведьма, да только белая. Она уж никогда никому не повредит, разве только тем, кто ее обидит, — заявил повар.

— Может, все-таки послать кого-нибудь к Полли? Две девушки немедленно вызвались. Когда они вышли, одна из служанок сказала:

— Она еще постоянно говорила о цыганах!

— О да, — подтвердила я, вспомнив случай, когда Ли пришла к нам погадать. Похоже, между ними сразу возникло взаимное влечение. Ведь отцом ребенка был цыган Джейк. — Нет, к цыганам она не пошла. — Я была уверена в том, что, если бы это произошло, они привели бы ее назад!

— Говорят, цыгане воруют детей, — сказала камеристка, — и продают их одежду, а уж у мисс Тамариск всегда была самая лучшая одежда: мадемуазель д'Обинье об этом заботилась!

Вмешалась моя мать, заявив, что все это вздор. Было ясно — эти разговоры совсем расстроили тетушку Софи, закрывшую лицо ладонями. Жанна нагнулась к ней и стала говорить по-французски, что все будет хорошо и в любую минуту Тамариск может появиться в дверях, в этом нет никаких сомнений.

Вместо нее вошли мой отец, Дэвид и слуги-мужчины. По выражению их лиц было ясно, что поиски оказались безуспешными.

Жанна стала убеждать тетушку Софи отправиться в кровать, а как только появятся новости, их сразу же сообщат ей.

Тетушка Софи покачала головой:

— Как я могу отдыхать? Как я могу… пока она не вернулась?

Я подошла к отцу и шепнула ему:

— Я хочу отправиться в цыганский табор! Только ничего не говори им: у меня предчувствие! Ты не хочешь со мной? Давай, поедем вместе!

— Что у тебя на уме?

— Пожалуйста, не задавай вопросов! Просто поедем! Мать вопросительно взглянула на нас. Отец тихо сказал ей:

— У Джессики идея! Мы вышли вместе.

— Ты не одета для верховой езды, — сказал он.

— Давай, пойдем пешком. Возможно, мы встретим ее по пути? Пожалуйста…

— Я знаю, что должен выполнять приказы. Есть, мой генерал!

— Отец, я ужасно боюсь, что цыгане замешаны в этом деле!

— Не хочешь ли ты сказать, что они могли украсть Тамариск? Думаю, что не осмелились бы! Похищение ребенка! Это попахивает виселицей!

— Это их не заботит! Кроме того, цыгане легко могут выдать Тамариск за свою…

— Боже милосердный… Дальше мы шли молча.

Ночной воздух был наполнен запахами, поскольку прошедший день был очень жарким. Мне казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как я сидела с Эдвардом в саду.

Наконец, мы добрались до лесной поляны. Но там не было никаких кибиток. Отец подошел к кострищу и, встав на колени, потрогал золу.

— Еще теплая! Они не могли уехать далеко!

— Это Ли, — твердо сказала я, — могу ошибаться, но мне так кажется! Ее очень заинтересовала эта девочка, и сама Ли заинтересовала ребенка: между ними сразу же установилась какая-то внутренняя связь. Я полагаю, Ли любит Джейка и поэтому ей нужна Тамариск!

— Ты фантазируешь, дорогая!

— Может быть… Хотя почему бы и нет?

— И что ты предлагаешь?

— Мы должны отправить погоню по их следам! Цыгане собирались в западные графства, и нужно выяснить, не у них ли Тамариск?

Мы пошли обратно к дому, и внутренний голос подсказывал мне, что о Тамариск нет никаких известий.

Весьма примечательным было и то, что цыгане уехали как раз тогда, когда исчезла Тамариск.

Все только и говорили, что об исчезновении Тамариск. Считали, что ее похитили цыгане или, что более вероятно, она сама убежала к ним. Одна из служанок припомнила, что видела цыганку, разговаривающую с ребенком через ограду сада. Мисс Аллен заявила, что накануне девочка настояла на посещении табора, и, когда они пришли туда, говорила с одной из цыганок, которая показала ей кибитку изнутри.

Слишком уж много было совпадений, и все как раз перед тем, как исчезла Тамариск.

Тетушка Софи была вне себя от горя. Еще до исчезновения Тамариск она страдала от простуды, которая теперь перешла в бронхит. Она не могла ни есть, ни спать: просто лежала и оплакивала ребенка.

Мы с матерью и Амарилис зашли к ней. Тетушка Софи лежала в кровати, ее капюшончик сбился набок, и видны были те самые шрамы, которые она столь тщательно до этого скрывала. Теперь это, видимо, не беспокоило ее.

Прошло два дня, но никаких новостей о Тамариск не было.

Мой отец и Дэвид отправились разыскивать цыган, но те, казалось, бесследно растворились. Стало ясно, что Ли забрала с собой Тамариск.

Трудно было поверить, что эта милая девушка способна на такой поступок, но я припомнила кинжал за поясом и то, как она смотрела на Тамариск. Я была уверена в том, что Ли любит цыгана Джейка: он был мужчиной, который рисковал жизнью ради ее спасения, а Ли, казалось, способна на яркие чувства — страстную любовь и страстную ненависть. Она хотела этого ребенка и поэтому сманила у нас Тамариск. Я была также уверена, что Тамариск не украли против ее воли.

Я вспомнила цыгана Джейка, сидящего на кухне с Долли и поющего о прекрасной даме, покинувшей свой роскошный дом ради того, чтобы отправиться с цыганами. Именно это и сделала Тамариск.

Шли дни. По мере того, как исчезала последняя надежда найти Тамариск, состояние тетушки Софи становилось все хуже.

Мы каждый день навещали ее. Жанна была в отчаянии:

— Так она.долго не протянет!

Бедная тетушка Софи погрузилась в глубокую меланхолию. Кто-нибудь из нашей семьи постоянно находился рядом. Нам приходилось молча сидеть у ее кровати и наблюдать, как она лежала, уставившись невидящим взглядом в пространство.

Прошло четыре дня как исчезла Тамариск. Я опять отправилась в Эндерби, где меня встретила Жанна. Она была бледна, а под глазами у нее виднелись темные круги. Бедная Жанна! Она сама стала совсем старой и разбитой.

— Как она? — спросила я. Жанна лишь покачала головой:

— Я всегда говорила, что этот ребенок самым чудесным образом изменил жизнь Софи: после того, как появилась девочка, она почувствовала себя счастливой впервые в жизни. Господи, лучше бы Тамариск вообще не было на свете! Тогда бы мы жили спокойно, как долгие годы до этого!

— Ты думаешь, она когда-нибудь вернется?

— Тамариск ушла к цыганам, ведь она — дитя своего отца! Было в ней что-то дикое, но мы действительно любили ее, а для мадемуазель Софи она значила все! Мадемуазель всегда хотела иметь детей, и, если бы она вышла замуж и обзавелась детьми, наша жизнь пошла бы по-иному. Жизнь жестока! Ведь была же… маленькая девочка, и вот ночью она исчезает, и сразу же катастрофа, означающая конец жизни для Софи! Ах, бедняжка! Если бы могла, я приняла бы ее горе на себя!

— Ты всегда была способна творить ради нее чудеса, Жанна! Моя мать считает тебя необыкновенной, потому что люди редко бывают столь добры, как ты!

— Да она же для меня, прямо как ребенок, в ней вся моя жизнь, можно сказать!

— Как бы мне хотелось, чтобы эта злая девчонка все-таки вернулась домой! Сколько неприятностей она доставляла своим присутствием, но, когда она пропала, стало еще хуже!

— Ах, если бы она сейчас вернулась, это, конечно, спасло бы мадемуазель! Тогда бы я сразу начала ее откармливать, приводить в порядок. Но этот ребенок никогда не вернется!

— Можно, я зайду и посижу с тетушкой Софи? — Жанна кивнула:

— Она как будто никого не замечает, но, наверное, ей приятно знать, что о ней продолжают заботиться!

Я прошла в комнату, села возле кровати и стала размышлять: в этом доме атмосфера насыщена каким-то злом, не зря его считают заколдованным. Когда-то здесь случались ужасные вещи. Мать говорила мне, что ее очень удивило решение Софи поселиться именно здесь. Все тогда подумали, что на нее колдовски подействовала меланхолия Эндсрби. Аура печали, висящая над ним, имеет что-то общее с характером тетушки Софи.

В свое время Жанна сумела проявить свой безупречный французский вкус. Как-то незаметно она создала всюду атмосферу, изменив обстановку и наведя порядок. Тетушка Софи чувствовала себя здесь лучше по сравнению с теми временами, когда после случившегося с ней несчастья потери жениха и надежд на счастливое будущее — она была в отчаянии.

И все равно тетушка Софи постоянно была печальна. По ее словам, судьба всегда отнимала у нее тех, кого она любила. Она потеряла своего жениха, хотя сама отказалась выйти за него замуж, — так рассказывала мне мать. Вместо нее он женился на моей матери. Потом появился Альберик, французский шпион, который сумел проникнуть в ее душу и которого она полюбила, по словам Жанны, как сына. Он погиб — был убит, считала тетушка Софи. Знакомство с ним лишь опустошило ее, — говорил отец. Именно Джонатан, сын моего отца, убил его, и сам погиб при схожих обстоятельствах.

До чего же много трагедий! Да, что-то было в этом доме — это чувствовала… именно в этой комнате.

Послышался чей-то странный голос:

— С мадемуазель все в порядке?

Это была Жанна, обращавшаяся ко мне через переговорную трубу из кухни — устройство, которое всегда было для меня таинственным. Голоса в нем звучали странно, неестественно, хотя, конечно, я понимала, почему.

Тетушка Софи слегка пошевелилась.

— Все ли со мной в порядке? Со мной никогда не будет все в порядке, слишком уж жестока ко мне жизнь! Джессика, зачем ты здесь сидишь? Почему бы тебе не уйти? Оставь меня наедине с моим горем!

— Ах, тетя Софи, мы так за вас беспокоимся и хотим, чтобы вы поправились!

— Я потеряла всех, кого любила! Видимо, есть что-то роковое в моей любви: мне необходимо кого-то любить, но любимых у меня отнимают!

— О нет, нет, это вовсе не так, тетя Софи! — Она слегка приподнялась.

— Да, да! — страстно воскликнула она. — У меня был Шарль, он был таким красивым! Но он давным-давно умер. Он женился на твоей матери, от него она родила Шарло и Клодину. Я любила Шарло. Где сейчас Шарло?

— У него виноградники в Бургундии. Мама ждет, окончания войны, чтобы съездить к нему… А может быть, он сам скоро приедет.

— О да, война, конечно, когда-нибудь закончится, и твоя мать увидит своего сына! У нее всегда все складывается удачно. А у меня…

— Но, тетя Софи, вы ведь живете здесь вместе со своей подругой. Вам удалось бежать вместе с Жанной, и нельзя найти более преданного человека! Хотя бы за это можно благодарить судьбу?

— Да, она добрая женщина, я обожаю ее, но она здесь со мной, как в тюрьме! Шарло, Клодина, ведь они могли быть моими детьми, но жизнь всегда поступает со мной жестоко! Действительно, мне удалось бежать, я попала сюда, нашла этот дом… Я решила, что жизнь, в, конце концов, сжалилась надо мной. Появился Альберик — красивый молодой человек, и он всегда был так мил со мной. А потом… они убили его! Я так привязалась к Долли, а она спуталась с этим цыганом и умерла! Она оставила мне Тамариск, и я решила, что теперь найду свое счастье. Наконец, у меня была маленькая девочка, которую я могла воспитывать, моя девочка! А теперь… и она пропала! Вот видишь, что бы я ни делала, к чему бы ни прикасалась — сплошное опустошение! Джессика, я устала бороться!

— Не надо так говорить, нужно быть стойкой!

— Стойкой? Мне? Здесь, в этой тюрьме, живя, как отшельник! И это называется стойкостью?

Она рассмеялась:

— Нет, это всего-навсего трусость! Я всегда была трусихой, я боялась жизни! В отличие от твоей матери я никогда не умела схватить ее за узду. Возможно, мне все-таки следовало выйти замуж за Шарля? Он женился бы на мне: честное слово джентльмена и все такое прочее. Подозреваю, что он засматривался на твою мать. Но я могла бы настоять на браке, у меня были бы дети, а у него определенные обязанности! Все могло бы сложиться совсем по-иному, выйди я за него замуж! Временами человек должен делать жизненно важный выбор: перед ним открываются два пути. Какой из них избрать? И принятое решение определяет всю последующую жизнь!

Эти слова заставили меня насторожиться. Разве не то же самое говорила мне цыганка Ли? Я размышляла над решением, принятым в свое время тетушкой Софи. Что выбрала бы я, оказавшись на ее месте?

Некоторое время мы молчали, а затем тетушка Софи проговорила:

— Джессика, иногда я чувствую, что нет никаких сил продолжать все это. Было бы гораздо легче уйти…

— Тамариск вернется, я уверена в этом! Она покачала головой:

— Я больше никогда не увижу Тамариск!

Я ничего не смогла сказать ей в утешение. Поцеловав ее в лоб, я вышла.

Шли недели. О Тамариск не было никаких вестей. Отец сделал все возможное, чтобы выследить цыган, но удалось только установить, что в этом году они не появлялись там, где обычно разбивали свой табор.

Теперь бывало так, что за весь день никто ни разу не вспоминал о Тамариск, и это означало, что мы привыкаем к тому, что она ушла вместе с цыганами. В конце концов, она не была нашей родственницей. Отец так сказал об этом: «Этот ребенок — всего лишь плод внебрачной связи Долли Мэйфер и странствующего цыгана. Если бы не привязанность к нему Софи, нас совершенно не волновало бы то, что девочка вернулась в племя своего отца. Можно даже сказать, что у цыган на нее больше прав, чем у Софи».

Я пыталась объяснить ему, что Тамариск значила для Софи, но отец не был склонен с пониманием относиться к слабостям других. Некоторым образом он гордился Дэвидом, который был образцовым сыном, он искренне-сожалел о покойном Джонатане, благосклонно относился к Клодине и Амарилис, но это были наши близкие родственники, все остальные его почти не интересовали. Так что в ответ на мою тираду он лишь пожал плечами: Тамариск пропала, и для него вопрос был исчерпан.

Совсем по-другому вела себя мать. Она была добра и принимала близко к сердцу чужие заботы, а уж в особенности — неприятности тетушки Софи, помогать которой она считала своим непреложным долгом.

Тетушка Софи совсем пала духом. Она словно съежилась, постоянно говорила о Тамариск, и Жанна сообщила мне, что, войдя как-то к ней в комнату около полуночи, застала ее у окна в сад: Софи послышалось что-то, и она решила, что это возвращается домой Тамариск.

Все разговоры в Эверсли теперь вертелись вокруг наступления Наполеона на Россию. Мать всегда жадно ловила новости, с нетерпением ожидая, когда закончится война и появится возможность встретиться с Шарло. Новостей о нем давно не поступало. Но с тех пор, как она узнала, что он с Луи-Шарлем обзавелся виноградниками в Бургундии, у нее отлегло от сердца. Она доверительно сообщила мне, что была в ужасе от мысли, что он воюет в армии Наполеона. «Воюет против нас! Это казалось мне просто ужасным! А теперь я вижу его гуляющим по винограднику, и рядом с ним Луи-Шарля. Они всегда были как братья. Интересно, как складывается его жизнь? Кто у него жена? Есть ли дети? Я просто схожу с ума от неизвестности, но я должна благодарить Бога за то, что Шарло в безопасности».

Теперь она уже не пыталась менять тему застольного разговора, если речь заходила о войне, хотя в недавнем прошлом было именно так. Напротив, она поддерживала разговор, охотно выискивая какие-нибудь признаки того, что скоро может наступить мир.

Отец тоже с большим интересом следил за событиями. Он заявил, что если Наполеон сумеет завоевать Россию, то в его руках окажется вся Европа.

— И тогда, — заключил он, — он вплотную займется нами!

— Но нас защищает море, — заметила мать.

— Если он сумеет перебросить сюда свои армии…

— Наш флот не позволит ему сделать это.

— Если ему удастся завоевать Россию, — сказал Дэвид, — он будет уверен в своей непобедимости.

— Он был разбит при Трафальгаре, — напомнила Клодина.

— И, Бог даст, вновь потерпит поражение, — отец, — но сейчас русские отступают, Наполеон уже под Москвой. Если он сумеет взять ее, русские потеряют сердце своей родины.

— Будет ли это означать, что война окончена? — спросила мать.

— А как ты полагаешь, дорогая моя Лотти? Что будет делать завоеватель Европы после того, как победит русских? Он придет к выводу, что непобедим, и тогда ничто не удержит его от нападения на наш остров.

Мать поежилась:

— Все это так глупо, бессмысленно! Какая разница для людей, кто король, а кто император?

— К сожалению, любимая моя, эта разница очень существенна для королей, и уж тем более для этого сомнительного императора. Наполеон желает поставить на колени весь мир!

— Он никогда не сможет завоевать нас, — твердо сказал Дэвид.

— Никогда! — согласился отец. — Тем не менее нас ждут серьезные неприятности!

Мы продолжали регулярно посещать тетушку Софи, иногда ходила я, иногда — Амарилис. А Софи все говорила о Тамариск, ее красоте, ее очаровании. Я заметила Амарилис: «Смотри, как быстро этот ребенок превратился в ангела!» Она согласилась со мной. Жанна была очень обеспокоена:

— Она почти ничего не ест и совсем не спит по ночам! Я часто слышу, как она разгуливает. Вчера ночью я заглянула к ней в комнату. Опять она сидела у окна и смотрела в сад: ей послышалось, что ее зовет Тамариск. Она была такая холодная! Я заставила ее улечься в постель, прикрыла несколькими одеялами, но она дрожала чуть ли не целый час. Так она долго не протянет!

— Как хотелось бы получить хоть какие-то вести о Тамариск! — вздохнула я.

Стоял теплый сентябрьский день, когда мы услышали о том, что Наполеон взял Москву.

— Это конец! — воскликнул Дэвид. — Капитуляция Москвы будет сокрушительной для русской армии, она развалится!

Дэвид очень внимательно следил за политическими событиями, во всяком, случае, так казалось мне. Он старался рассматривать все события с точки зрения логики, отец же был склонен, скорее, к субъективным суждениям, и к ним всегда примешивались эмоции.

Но на этот раз ошибся Дэвид. Москва горела. Поначалу считали, это французы подожгли ее, что было бы большой глупостью с их стороны. Наполеону ни к чему разрушенный город, ему нужно где-то размещать и кормить свою армию. Однако оказалось, пожар был последним отчаянным маневром русских, тем, что называется тактикой «выжженной земли». Русские постоянно использовали ее во время войны, и наступающие армии Наполеона, оказавшиеся вдали от родины, не встречали на своем пути ничего, кроме горящих городов.

— Теперь Наполеону нужно принять важное решение, — рассуждал Дэвид, — оставаться на зиму в сожженном городе или отступать? Он колеблется, а если будет затягивать с принятием решения, станет слишком поздно.

— Теперь мы должны молиться о том, чтобы он отступил из Москвы и грянула ранняя русская зима, — заявил отец.

— Ах, эти бедные солдаты! — пробормотала мать. Я знала, что сейчас она возносит благодарственные молитвы за то, что Шарло не наполеоновский солдат, а, как она надеялась, копается в своем винограднике.

— Эти самые «бедные солдаты», Лотти, — возразил ей отец, — могут вторгнуться на нашу землю и дать возможность этому проклятому императору править нами!

— Я знаю, знаю, но это просто ужасно, когда мужчины, не имеющие ничего друг против друга, вынуждены умирать! Надеюсь, это скоро закончится. Ах, если бы так и было!

— Тогда молись о холодной зиме!

Я не сомневалась, что и русские молятся о том же, и молитвы были услышаны: при отступлении погибло девяносто процентов наполеоновской армии. Как бы ни были дисциплинированны солдаты, они не смогли выдержать ужасных русских морозов.

Вокруг царила радость — и мы разделяли ее, — выяснилось, что Наполеон вернулся в Париж и от его армии в шестьсот тысяч человек осталось не более сотни.

Мы обедали у Баррингтонов, когда поступили вести об этом.

— Возможно, теперь он согласится заключить мир? — с надеждой произнесла мать.

— Только не он! — сказал отец.

— Ничто, кроме плена и полного уничтожения армии, не сможет заставить Наполеона уняться! — добавил Эдвард Баррингтон.

— Ты прав, — поддержал его отец. — Ничто, кроме полного поражения! И оно не за горами, поверьте мне, а когда это произойдет, мы, наконец, освободимся от угрозы, столь долго нависавшей над нами. Французам еще за многое придется ответить!

— Да, все беспорядки связаны с ними, — добавил мистер Баррингтон.

— Вы имеете в виду волнения рабочих?

— Они действительно принимают серьезные масштабы, — пояснил Эдвард. — Толпа распоясывается все больше, и нам приходится устанавливать у машин круглосуточную охрану.

— Идиоты! — воскликнул отец. — Наши законы недостаточно жестки!

— Я слышал, что их собираются ужесточить, — сказал Эдвард. — Придется это сделать, так долго продолжаться не может!

Затем они вновь начали обсуждать отступление Наполеона из Москвы и строить предположения, какими могут быть его дальнейшие планы.

Когда мы вернулись домой, оказалось, что там нас ждет один из конюхов Эндерби. Он сообщил, что мадемуазель Фужер очень беспокоится за мадемуазель Софи и считает, что нам нужно как можно быстрее ехать туда.

Все мы — мать, отец, Дэвид, Клодина, Амарилис и я — поехали в Эндерби.

Я всегда входила в этот дом в ожидании чего-то необычного, хотя никогда не могла точно определить, чего именно я жду. Амарилис ничего такого не испытывала и говорила, что всему виной мое воображение. Но я действительно ощущала, что многие странные события, происходившие здесь, каким-то образом повлияли на атмосферу дома.

В этот вечер, войдя в него, я сразу ощутила присутствие Смерти.

Жанна спустилась в холл, чтобы встретить нас. Ее волосы были распущены, что выглядело весьма необычно, ибо Жанна считала, что прическа для женщины это все. Лицо у нее было бледным, а глаза полны горя.

— Я боюсь, ужасно боюсь, что она уходит от меня! Мы поднялись в спальню тетушки Софи и окружили ее постель. Я не уверена в том, что она узнала нас. Она лежала и неподвижный взгляд ее был устремлен в потолок.

— Надо позвать священника, — сказала Жанна.

— Возможно, она еще придет в себя? — спросила мать.

— Нет, мадам, теперь уже нет! Это конец!

Как бы подтверждая эти слова, тетушка Софи тяжело захрипела, и вскоре затихла.

— Бедная моя Жанна! — вздохнула мать, обняв ее.

— Я знала! — воскликнула Жанна. — Все эти дни я знала! Этот последний удар — роковой для нее!

Отец сказал, что следует послать кого-нибудь из слуг за врачом.

— Я уже послала, — Жанна. — скоро будет здесь… я надеюсь. Но это уже не имеет смысла. Он мне сказал вчера: «Безнадежно», — так и сказал!

Отец провел доктора в спальню, а все остальные спустились вниз. И когда мы сидели в холле с высоким сводчатым потолком, с галереей менестрелей, где жили привидения, я почувствовала, что дом слушает и ждет. «Кто теперь здесь будет жить?» — подумала я.

Жанна говорила о том, что тетушка Софи так и не смогла оправиться после потери Тамариск.

— Жаль, что этот ребенок вообще родился! — промолвила мать.

— Бедная Долли! — проронила я. — Она бы любила девочку.

Клодина приложила ладонь ко лбу и ни с того ни с сего сказала:

— Не нравится мне этот дом: в нем всегда что-нибудь происходит! Я уверена в том, что все это как-то связано с самим домом!

Если бы я дала волю воображению, я уверена, что услышала бы насмешливый смех дома.

— Она горевала из-за Тамариск, — говорила Жанна. — Если бы только она не сбежала! Софи ведь все делала ради нее, эта девочка стала ее жизнью. Она не видела в ней недостатков, что бы ни происходило — ни слова! Все это цыганская кровь, так я думаю. И до чего же это довело мою бедную хозяйку!

— Просто не представляю, что бы она делала без тебя, Жанна! — перебила ее мать.

— Она упивалась своими несчастьями, — продолжала Жанна, — это всегда было так. Но только не этим, не потерей ребенка!

— Я выпила бы немножко бренди, — сказала мать, — мне нужно согреться. Думаю, нам всем это не помешает!

Жанна отправилась за бренди.

— Пусть хоть чем-нибудь займется, — произнесла мать. — Бедняжка! Это ужасное горе для нее.

Когда Жанна вернулась, к нам присоединились и мужчины. Доктор заявил, что тетушка Софи умерла от воспаления легких.

— И от неизбывного горя! — добавила мать. Клодина, обернувшись и посмотрев на галерею менестрелей, вздрогнула.

— Тебе холодно, мама? — спросила Амарилис Выпей мою порцию.

— Нет, моя милая, мне не холодно, — Клодина взглянула на дочь с обожанием.

Доктор говорил о том, что у тетушки Софи пропало желание жить. Временами случается так, что люди, пережив смерть близкого человека, начинают желать смерти и себе. В таких случаях ничто не может спасти их, каким бы тщательным ни был уход: они просто устают жить и бороться.

— Она желала смерти, и смерть пришла! — сказала я, а отец заметил, что становится поздно, а мы ничем не можем помочь.

Мы вернулись в Эверсли, оставив Жанну наедине с ее горем.

В непогожий сумрачный день тело тетушки Софи было предано земле. Исчезновение Тамариск перестало быть предметом сплетен для слуг.

У могилы оказалось много желающих выразить свое соболезнование и еще больше зевак: тетушка Софи всегда была вроде местной достопримечательности. Теперь, когда она умерла, а точнее — угасла, пришел конец и ее печальной истории.

Кортеж отправился из Эндерби, но присутствующие на похоронах должны были вернуться в Эверсли, где устроили поминки. После этого члены семьи должны были ознакомиться с завещанием тетушки Софи.

Мы уже обсуждали его предполагаемое содержание.

— Единственной проблемой будет Эндерби, — сказал отец. — Самым разумным будет продать поместье, избавиться от этого злополучного места. Главное — найти хорошего покупателя!

— С тех пор как в Эндерби поселилась Софи, там стало гораздо лучше, — сказала мать. — У Жанны превосходный вкус, и некоторые комнаты по подбору цветовой гаммы просто великолепны.

— Знаешь, не всем понравится дом во французском стиле! — напомнил ей отец.

— Может быть, но обычно на людей производит хорошее впечатление дом, обставленный со вкусом!

— Ладно, увидим.

И вот все собрались в кабинете отца, чтобы ознакомиться с последней волей покойной. В завещании было то, чего и следовало ожидать. Жанна получила крупную сумму денег: их вполне хватало на то, чтобы приобрести собственный дом здесь или вернуться во Францию, когда настанет подходящее время. Тетушка Софи очень трогательно описала их преданность друг другу. Далее были перечислены суммы, предназначавшиеся слугам и нам, но сам дом должен был перейти к Тамариск — «…так, чтобы у нее всегда было свое гнездо». Должно быть, завещание было написано до исчезновения Тамариск.

Когда гости разошлись, отец выразил свое недовольство:

— Теперь нам придется разыскивать эту девчонку! Просто не знаю, что же делать с этим домом? Интересно, как она прореагирует на то, что ей принадлежит Эндерби?

— Она просто не придаст этому значения, — сказала мать. — Ей же всего шесть лет!

— Она во многом разбирается! — заметила я.

— Но быть владелицей дома! О чем только думала в свое время Софи?

— В большинстве случаев Софи вообще ни о чем не думала! — ворчал отец. — Нам придется приложить усилия, чтобы разыскать ребенка! Самым лучшим было бы продать этот дом и положить деньги в банк с условием выплаты после совершеннолетия Тамариск. Я встречусь с поверенным и посоветуюсь с ним.

— Любопытно, кто его купит? — пробормотала я.

— Поживем — увидим, — сказал отец. — В любом случае, я с радостью избавлюсь от этого дома!

— Ты веришь в то, что он заколдован и приносит несчастье тем, кто в нем живет? — спросила я.

— Я думаю, что это чертовски неудобный дом, в котором гуляют сквозняки, — вот что я о нем думаю! И ничто не может доставить мне большего удовольствия, чем возможность избавиться от него вместе с привидениями и всем прочим!

— Некоторые любят такие вещи! — сказала я.

Клодина встретилась со мной взглядом и. тут же отвела глаза. Похоже, она испытывала к дому особые чувства впечатление, словно она сама пережила там неприятные минуты.

Так или иначе, наша семья хотела избавиться от Эндерби.

Мне было интересно, кто же там теперь поселится?