В тот же день со мной связалась Деметра. У нее было ко мне что-то очень срочное, и она мысленно меня вызвала, как это делают омниоры при обстоятельствах, не терпящих промедления.

Мысленные вызовы всегда тревожат. Поступая в самые неподходящие моменты, они могут создавать серьезные проблемы. Получая их, торопишься на вызов, часто в моменты, когда совершенно этого не хочется. Однажды, в ответ на такой мысленный вызов, тетя Крисельда потребовала, чтобы самолет, в котором она летела в Нью-Йорк, совершил посадку в ближайшем аэропорту. Стоит ли говорить, что командир самолета просто не стал ее слушать…

Я позвонила Деметре по телефону и сразу поняла, что она очень взволнована. Мать приказала мне прибыть в течение получаса и проявлять при перемещениях величайшую осторожность.

Я повиновалась без всякого желания. Подобный приказ не предвещал ничего хорошего, ведь Деметра была не просто моей матерью, но и предводительницей Клана Волчицы, племени скифов, конфедерации племен Пиренейского полуострова, а, возможно, благодаря своим интригам, уже стала предводительницей племен западных омниор. Как бы то ни было, я не могла не повиноваться категорическому приказу, исходившему от столь важной персоны.

Величайшая осторожность при перемещениях заключалась в том, что мне пришлось совершить ритуал очищения, скрыть лицо заклинанием паранджи, не привлекая внимания к своему исчезновению, собрать сумку со всем необходимым на пару дней и три раза пересаживаться с одного такси в другое по пути на Северный вокзал Барселоны.

Этот бывший железнодорожный вокзал представляет собой огромный старый ангар, отданный на откуп междугородним автобусам и содрогающийся от звуков громкоговорителей, объявляющих их отправление во все концы Испании. В царящей здесь суматохе очень легко затеряться, чтобы обменяться тайной информацией, секретными документами или незамеченным отбыть в отдаленный пункт назначения.

Именно здесь омниоры назначали тайные встречи. Вокзал прекрасно заменял собой перекрестки дорог, на которых в древности встречались омниоры, присланные туда своими племенами со всех сторон света.

В черной накидке с остроконечным капюшоном я сразу почувствовала себя в своей тарелке и, пряча лицо от посторонних взглядов, быстрыми шагами прошла в вокзальное кафе.

Как и следовало ожидать, Деметра тут же ополчилась на мой наряд.

— Немедленно сними эту накидку, Селена, и выброси. Нашла время рядиться сказочной феей. Мы не в игрушки играем!

— Сейчас это модно.

— Омниоры стараются не привлекать к себе внимания и не рядятся, как в цирке.

— Твои седые косы до пояса привлекают к себе гораздо больше внимания, чем мой капюшон, — огрызнулась я. — Кроме того, если я его сниму, все увидят мою прическу, а обычные девушки не разгуливают с такими длинными волосами.

— Я знаю. Недавно этот вопрос был включен в повестку одного из шабашей, и было решено дозволить молодым омниорам использование заколок и шпилек, а также выдавать им разрешения на не очень короткую стрижку. Впрочем, сейчас не время для столь суетных разговоров. Ты нам нужна. Тебе необходимо выполнить одно очень важное поручение.

У меня екнуло сердце. Мне уже несколько раз доводилось помогать принимать роды и разносить срочные послания, но на этот раз речь явно шла о чем-то более серьезном.

— В одном крошечном селении была умерщвлена маленькая омниора…

У меня внутри все похолодело. Безутешное горе матери, потерявшей ребенка, — самое страшное зрелище для любой омниоры.

— Мне что, нужно утешать ее мать?!

— Нет, — помрачнев, ответила Деметра. — На это есть родственники.

— Но ведь я ничего не понимаю в мертвецах!

— Останками девочки займется доктор Бауман.

— Так что же вам от меня нужно?

— Этот случай незауряден. Ритуал умерщвления девочки был весьма эксцентричен.

— Ее убила одиора?

— Да.

— И что я должна в этой связи делать?

Некоторое время Деметра, нахмурившись, молчала.

— Напиши подробный отчет. Ты же будущий журналист. Сейчас нам это крайне необходимо. А точнее, необходимо правдоподобное официальное объяснение происшедшего. А также факты для нашего собственного расследования.

— Ты хочешь, чтобы я придумала утешительную ложь для большинства омниор и выяснила дополнительные факты для предводительниц кланов?! — уточнила я.

— Вот именно! — кивнула Деметра.

Я поступила на факультет журналистики всего три месяца назад, но нам уже все уши прожужжали рассказами о профессиональной этике.

— Журналисты не имеют права врать. Наш долг — писать правду.

— Ваш долг?! — неожиданно взорвалась Деметра. — Ты не знаешь, о чем говоришь! К твоему сведению, пока ты плясала на карнавале, какая-то одиора учинила среди омниор самую страшную резню за последние двести пятьдесят лет!

Я прикусила язык. Мне об этом ничего не говорили.

Деметра немного успокоилась и, глубоко вздохнув, собралась с духом, чтобы изложить мне ужасные новости.

— Воспользовавшись отсутствием взрослых омниор, отправившихся на праздник Имболк, кто-то расправился с их малолетними дочерьми. Сейчас мне известно об умерщвлении тридцати семи младенцев и девочек постарше, но, боюсь, что их погибло гораздо больше. Мы еще не справились с шоком и не подсчитали все потери.

У меня потемнело в глазах. Оказалось, что самая счастливая ночь моей жизни стала последней для множества ни в чем не повинных детей. Нашей с Гуннаром ночи любви суждено было стать черной датой в календаре омниор. С тех пор в этот день они вспоминают имена несчастных жертв, совершают очистительные ритуалы и воздерживаются от веселья.

Но мне не давали покоя некоторые соображения. Если той ночью опасность угрожала всем омниорам, не уехавшим праздновать Имболк, почему Деметра не попыталась связаться со мной? Неужели она была до такой степени равнодушна к моей участи?

Мать прочла мои мысли. Судя по всему, когда я находилась рядом, это не представляло для нее труда.

— Я звонила к вам домой и разговаривала с Карлой. Она меня успокоила — сказала, что ты жива и здорова и что вы втроем прекрасно проводите время.

Облегченно переведя дух, я поняла, что Деметре все-таки не совсем на меня наплевать.

— Возьми! — Деметра протянула мне билет на автобус. — Поезжай, поговори с матерью погибшей малышки. Это омниора из Клана Волчицы по имени Елена, она работает библиотекарем. Остановишься в Урте вот по этому адресу и разыщешь всех омниор, хоть что-нибудь знающих о гибели девочки. Расспроси их. Узнай как можно больше. Договорились?

— Договорились, — пробормотала я, смущенная высоким доверием, оказанным мне предводительницами кланов омниор.

— Продумай, что можно сообщить остальным омниорам. Необходимо избежать всеобщей паники.

От этих слов мне стало страшно — за первой жестокой расправой могли последовать и другие!

— Что все-таки происходит?

— Сбывается Пророчество, — вздохнув, ответила Деметра. — Одиоры осмелели, вылезли на свет и готовятся к войне.

— К какой войне?

— К войне, предсказанной в Пророчестве Омны. К Войне колдуний, которая начнется с пришествием Избранницы.

У меня мурашки побежали по коже. Раньше я и думать не думала обо всех этих пророчествах. До меня доносились разговоры о пришествии Избранницы, но они казались мне детскими сказками.

— А кого выбрали новой предводительницей кланов западных омниор? — спросила я без особого интереса.

— Меня, — равнодушно ответила Деметра.

Я не стала ее поздравлять, чтобы мать не подумала, что я придаю значение такой ерунде. Чем больше я взрослела, тем больше отдалялась от нее.

Тем временем Деметра дала мне денег и последние наставления:

— Выдумай какой-нибудь благовидный предлог. Не забудь, тебе придется иметь дело и с обычными смертными женщинами.

Мать не стала меня целовать, она даже не помахала мне рукой на прощание, а просто растворилась в толпе.

Вот такой была Деметра, и так мы с ней жили, переезжая из города в город, с квартиры на квартиру. Я меняла школы и подруг. Находясь в состоянии постоянного бегства от невероятных опасностей, которые, якобы, нас окружали, мы нигде не пускали корней. Деметра то внезапно появлялась, то так же внезапно исчезала. Я привыкла к призрачной матери, никогда не проявлявшей ко мне своей привязанности ни ласками, ни поцелуями. На это у нее просто не было времени.

Усевшись у окна автобуса, я увлеклась сменявшими одна другую картинами. Много часов мы ехали на север в сторону гор с их заснеженными вершинами и покрытыми льдом озерами. Смеркалось. На улице похолодало. Сквозь плохо закрытое окно в старый автобус проникал стылый воздух. Автобус скрипел на подъемах и спусках, а на обледенелых участках дороги его опасно заносило.

Спустилась ночь. В городке под названием Яка я съела бутерброд, запила его кофе с молоком и пересела в другой автобус.

Наконец я добралась до Урта — затерянного в горах селения, где время медленно текло в такт ударам церковного колокола, и еще не было ни одного телефона.

Тогда мне показалось, что я очутилась на краю света. В сущности, так оно и было. На склонах гор еще не проложили лыжных трасс, а ущелья тогда не кишели жаждущими острых ощущений туристами. Чужестранцам еще не было резона забираться в этот забытый богом угол, с его крытыми шифером каменными домиками, старушками, погонявшими прутиками овцу или корову, с редкими молодыми людьми, с отсутствующим видом копавшимися во внутренностях ржавого трактора.

И вот в таком месте мне нужно было найти не доярку, а библиотекаршу!

Растерянно озираясь по сторонам, я заметила, что из труб на крышах домов поднимается приятно пахнущий дубом и тимьяном дым от горевших в очагах поленьев. Мне сразу захотелось согреться у гостеприимного огня, и неожиданно я задумалась, сколько же народа проживает в Урте.

Выйдя из автобуса с нехитрым багажом, я начала считать дымы. Ведь дыма без огня не бывает, а огонь — это маленькие и взрослые, греющие руки у семейного очага. Над таким очагом всегда висит кастрюля с аппетитным варевом, а впереди — долгая зимняя ночь, чтобы рассказывать и слушать сказки и предания, чтобы петь песни. Мне стало грустно, ведь я никогда не сидела у семейного очага, и у меня никогда не было настоящей семьи, своего дома…

Присмотревшись, я поняла, что первое впечатление было обманчивым. По Урту сновали ребятишки, не давая топотом своих ног уснуть камням мостовой селения, видевшего за тысячу лет своего существования не одно нашествие врагов.

Вместе с другими прибывшими на похороны омниорами я поселилась в большом старом доме, служившем когда-то одному графу летним охотничьим дворцом. Над его тяжелыми воротами еще красовался графский герб. Должна признаться, дом был красив и по-своему величествен. В нем были очень высокие потолки, огромное множество покоев и колоссальная кухня, украшенная прелестными изразцами.

Вокруг кухонного стола мы и собрались — я, доктор Бауман, ее дочь Карен, тоже изучавшая медицину в университете, и еще с десяток прибывавших всю ночь друзей и родственников Елены. Все были очень подавлены трагической участью несчастной малышки.

Вскоре мне стали известны подробности гибели маленькой Дианы, дочери Елены, с которой мне еще не пришлось познакомиться, и молодого кузнеца — высокого, широкоплечего, черноглазого и, как говорили, веселого и доброго.

Диане едва исполнился месяц, и Елена души в ней не чаяла, прежде всего потому, что одна этрусская прорицательница предсказала библиотекарше, что у нее будут только мальчики.

Вернувшись с праздника Имболк, Елена нашла маленькую Диану на мраморном разделочном столе. Кто-то высосал из крохи всю кровь, а ее тело было покрыто страшными ожогами. В кухонном очаге еще тлели угли, а рядом с трупиком сестренки сидел с широко открытыми от ужаса глазами ее старший братик — единственный свидетель ужасного преступления. Ему было всего полтора года, и звали его Рок.

Все говорили только о гибели Дианы. При других обстоятельствах это бы здорово действовало мне на нервы, но я была влюблена, поэтому остальное имело для меня в тот момент мало значения.

Чем дальше я была от Гуннара, тем больше скучала по нему. Скучала по его сильным рукам, по его губам, по звуку его голоса, по его горячей коже. Такого со мной никогда еще не случалось, и я решила как можно быстрее выполнить порученное задание, чтобы скорее вернуться к своему викингу. В Урте не было телефонов, и я не могла, позвонив ему, признаться в любви и попросить дождаться меня, чтобы, когда я вернусь, стиснуть меня в своих объятиях и больше никогда не расставаться.

Вдали от Гуннара я поняла то, что еще не осознавала, когда решила поговорить с ним по просьбе Метрикселлы, — без него я не могла жить. Ни Метрикселла, ни ее дружба больше ничего для меня не значили. Я желала Гуннара и не намеревалась ни с кем им делиться.

Я переговорила со всеми встречавшимися мне омниорами. Как одна, они утверждали одно и то же. Елена — молодая омниора из Клана Волчицы, — а тогда Елене было всего двадцать семь лет, — добровольно погребла себя в этих горах. Причину ее поступка мне понять было нетрудно: Елена влюбилась в местного черноглазого кузнеца и решила навсегда остаться в Урте. При этом ее не волновали ни наличие или отсутствие в этом селении и его окрестностях других омниор, состав книг в библиотеке, а также наличие или отсутствие желающих читать их детей.

Елена уже начала полнеть. Она была веселой, энергия била из нее фонтаном, кроме того, молодая библиотекарша была полна решимости преодолеть все препятствия на пути к своему счастью. При необходимости она была способна наполнить все классы школы в Урте собственными малышами и, похоже, уже приступила к осуществлению этого замысла.

Больше всего я узнала о Елене от моей сверстницы Карен, много путешествовавшей, знавшей не один иностранный язык и с жадностью впитывавшей новые впечатления. Карен училась на первом курсе медицинского факультета, и смерть маленькой Дианы стала для нее первой возможностью применить полученные знания.

Карен проявляла искренний интерес к медицине и к традициям омниор. Я даже подумала, что из нее вышла бы прекрасная дочка Деметры. Карен была покорна, скромна, прилежна и почти фанатично поддерживала колдуний во всем, что им полагалось делать. Узнав, что я отправилась на карнавал вместо того, чтобы ехать с матерью на Имболк, Карен взглянула на меня с укором.

Вечером, в комнате, отведенной нам на двоих, я взяла блокнот и ручку и устроила ей настоящий допрос. Карен в мельчайших подробностях рассказала мне все, что узнала, приехав в Урт днем раньше.

Выходило так, что прежде чем начать биться в истерике, Елена набралась мужества, своими руками уложила трупик Дианы в ее люльку, накрыла его пеленкой и усыпила мужа заклинанием. Смертному мужчине ни в коем случае не полагалось видеть обезображенное тельце зверски умерщвленной жестокой одиорой маленькой омниоры. Однако в смятении Елена совсем забыла о Роке.

Прибыв вместе со своей матерью, доктором Бауман, в дом Елены, Карен нашла малыша на полу кухни. Он почти окоченел от холода, но не спускал глаз с погасшего очага и непрерывно повторял: «Плохая! Плохая!»

Карен рассказала мне, что сама закутала Рока в свое пальто, согрела ему бульон и начала укачивать, чтобы тот заснул. Однако малыш и не думал спать. Он лежал на руках Карен, напрягшись, как струна, сверлил ее своими черными глазами и твердил: «Плохая! Плохая!»

Услышав это, я твердо решила повидать мальчика на следующий же день.

Карен продолжила свой рассказ, и я узнала, каким образом врачи-омниоры устраняют следы нападения одиор до того, как трупы несчастных жертв раздуваются и покрываются гнойными язвами.

Доктор Бауман вместе с Карен загримировали трупик младенца и показали его страшно расстроенному отцу, который легко поверил, что его крошечная дочка просто так, ни с того ни с сего скончалась во сне. Потом мертвого ребенка под шумок унесли.

Карен сообщила мне, что у маленькой Дианы не просто высосали кровь. У нее на голове были страшные ожоги, словно ее засовывали в печь. Это было по-настоящему ужасное зрелище… И еще Карен сказала то, от чего у меня на голове зашевелились волосы.

— Мама рассказывала, что так приносили в жертву маленьких детей древние финикийцы. Прежде чем пустить им кровь, их заживо слегка обжаривали в печи…

Дрожащими руками я записала ее слова.

Судя по всему, несчастная Елена старалась стоически перенести обрушившееся на нее горе и упорно прибиралась в доме, готовясь к приему гостей, спешивших принести ей свои соболезнования, и стряпая для них различные яства. Однако у всего есть предел, и, когда Елена была уже готова упасть без чувств, ее сестра дала ей выпить особого настоя, после чего Елена проспала часов десять подряд.

Проснувшись, несчастная мать уже не помнила о Диане.

Сестра Елены попросила ее мужа никогда не упоминать жене о погибшей девочке, потому что иначе та сойдет с ума. Теперь Елена просто не поверила бы человеку, решившемуся утверждать, что у нее была дочь. С ней поступили так, как положено поступать с омниорами, потерявшими своих дочерей. Девочка начисто исчезла из воспоминаний матери. Елене дали эликсир забвения. Ее даже не было на похоронах Дианы.

— Выходит, Елена не может мне помочь?

— Не говори ей о Диане ни слова!

— А что маленький Рок?

— Ему эликсира забвения не давали, — призналась Карен. — О нем просто все забыли, включая собственную мать. Но ведь он совсем еще маленький — почти ничего не говорит и вряд ли что-нибудь понимает.

— Но Рок единственный человек, который знает, что произошло на самом деле! — воскликнула я.

И я твердо решила поговорить завтра с малышом и познакомиться с мужественной Еленой, потерявшей дочку и не лишившейся при этом рассудка.

Я предпочла бы лечь спать и помечтать перед сном о Гуннаре, но Карен было не остановить. Она явно перевозбудилась от знакомства со сверстницей-омниорой из Клана Волчицы и, к тому же, дочерью великой Деметры — новой предводительницы всех племен западных омниор. Знала бы Карен, до какой степени нелепой казалась мне политическая возня омниор и роль, отведенная в ней моей матери!

Своими бесконечными рассказами об их с матерью путешествиях Карен не давала мне погрузиться в мечты о Гуннаре. Она поведала мне о множестве мест, где им приходилось жить. Впрочем, в этом я от нее не отставала, ведь я родилась в Олимпии, молочные зубы выпали у меня в Ираклионе, детство я провела в Помпеях, выросла в Таормине, потеряла невинность в Гранаде, а в университет поступила в Барселоне.

В целом, моя жизнь весьма напоминала жизнь Карен. Разница состояла лишь в том, что она вспоминала свое счастливое детство с умилением. Карен гордилась тем, что она омниора, и намеревалась оставаться колдуньей всю свою жизнь, подражая во всем матери, имевшей германские корни и объехавшей почти всю Европу, держась поближе к горам, оглашаемым в полнолуние волчьим воем.

При этом оказалось, что Карен выросла в Андорре, в маленьком селении под названием Ордино.

Какое невероятное совпадение! Метрикселла тоже была из Ордино! Я сразу начала расспрашивать о ней Карен, но та удивила меня своим ответом.

— Метрикселла Салас? Нет, такой я не знаю.

Я не поверила Карен и стала настаивать:

— Стройная, светловолосая, с красивыми блестящими глазами, очень тихая и скромная. Она с детства рисует и теперь учится на художницу.

— Я такой не знаю, — отрезала Карен.

— Но Метрикселла говорила, что с детства никуда не уезжала из Ордино. Ее отец — богатый вдовец. У него автозаправочная станция и магазин бытовой техники.

— Не может такого быть. Я часто бываю в Ордино. У меня там полно друзей. Там всего одна автозаправка. Ее хозяин восьмидесятилетний старик по фамилии Кампс, и у него только трое неженатых сыновей. Кроме того, в Ордино нет магазина бытовой техники.

Я не знала, что и думать. Неужели я перепутала название селения?! Не может быть! Я не раз слышала его от Метрикселлы…

Перед сном Карен пустилась в откровения.

— Знаешь, чего мне больше всего не хватает в жизни?

— Чего?

— Подруги, с которой я могла бы делиться секретами. Какой-нибудь молодой омниоры моего возраста из Клана Волчицы, которая понимает, как это нелегко — быть настоящей колдуньей.

— Я тебя понимаю. Мне тоже часто бывает нелегко.

Я не кривила душой, но страстно мечтала не о подруге, а о Гуннаре, чтобы никогда с ним не расставаться.

— Можно попросить тебя об одной вещи?

— О чем?

— Давай будем дружить.

Немного помолчав, я подумало о том, что в последнее время мои отношения с подругами складываются не очень гладко, но Карен была такой непосредственной, что мне не хотелось обижать ее отказом.

— Но ведь мы живем так далеко друг от друга и учимся на разных факультетах.

— Ну и что! Когда мы вырастем, мы сможем встречаться здесь, в этом доме.

— Как это? — удивилась я.

— Этот дом продается. И стоит совсем недорого. Разве он тебе не нравится?

Конечно, дом мне нравился, но я недоверчиво рассмеялась:

— Ты что, собираешься его купить?

— А почему бы и нет?

Действительно! Почему бы и нет! Пожалуй, и мне не помешала бы подруга, с которой я могла бы делиться своими печалями и горестями.

— Действительно. Почему бы и нет, — пробормотала я наконец.

Потом мы уснули. Кажется, мне снился Гуннар. Мы с ним жили в старом графском особняке и во сне грели руки у горевшего в очаге огня.

Положив голову на плечо своего викинга, я слушала, как он рассказывает мне полную кровопролития исландскую сагу об отважной женщине, отомстившей за отца и братьев, пожертвовав при этом своим трусливым сыном. А рядом с нами стояла кроватка, в которой спала маленькая девочка по имени Диана. Удивительнее всего было то, что это была погибшая Диана, но во сне ее родителями были мы с Гуннаром и девочка была жива. Помню, проснулась я вся в слезах.

У маленького Рока были черные глаза, сверкавшие, как раскаленные угли. Малыш пожирал меня своим пронзительным взглядом, теребил мне волосы пухлыми ручонками, но на вопросы о том, что произошло с его сестренкой, упорно не отвечал.

Решив, что место преступления может пробудить в нем воспоминания, я взяла его за руку и повела на кухню. У самых дверей малыш заупрямился, вцепился в косяк и ни за что не желал входить. Поборов угрызения совести, я взяла его на руки и внесла в кухню.

Малыш изменился в лице. Увидев пустой мраморный кухонный стол, он тут же повернулся к печи и ткнул в нее пальцем.

— Плохая! — закричал он. — Плохая! Уходи!

Всем своим видом Рок выражал необычную для ребенка его лет решительность, и я вновь спросила его:

— Кто взял твою сестренку?

— Плохая!

— Ты ее узнал?

— Плохая!

— Это была женщина, да?

— Плохая!

Делать было нечего. Рок не спускал глаз с печи. Его личико исказилось в гримасе. Он начал вырываться у меня из рук, и мне пришлось спустить его на пол.

Оказавшись на полу, малыш внезапно кинулся к печи, открыл железную заслонку топки и сунул внутрь ручку.

Топка была пустой и холодной, но я все равно растерялась и застыла на месте, а когда Рок вытащил руку из топки и повернулся ко мне, оказалось, что он держит за хвост змею. Кажется, она оцепенела от холода, но явно была живой.

Тем временем маленький Рок размахнулся и довольно сильно ударил змею головой об пол.

К счастью, я уже пришла в себя и в последний миг спасла малыша от ядовитого укуса очнувшейся рептилии. Одной рукой я схватила кочергу и стукнула ею змею по голове, а другой отшвырнула Рока от греха подальше в угол. Потом стала что было сил колотить по змее, пока не размозжила ей голову.

Рептилия закорчилась в предсмертной агонии, и тут произошло нечто страшное.

Полумертвая змея, извиваясь, поползла в сторону двери, оставляя за собой кровавые следы. Недолго думая, я схватила огромный кухонный нож и одним махом отрубила ей голову.

В этот момент Рок принялся громко плакать, указывая пальцем на оставленный змеей след. Кровавые пятна изменили свою форму, и теперь вместо них на полу красовались странные знаки, отдаленно напоминавшие буквы. От ужаса у меня зашевелились волосы на голове. Гадюка оставила предсмертное послание. Значит, это была не простая змея!

Вспомнив, что Деметра велела мне не давать повода для лишних страхов, я вытащила из сумки фотоаппарат, сняла загадочные знаки, убедилась в том, что они получились достаточно четко, стерла кровавые следы мокрой тряпкой и только потом позвала остальных омниор.

Когда на кухне появилась доктор Бауман, Рок еще плакал. Быстро оглядевшись по сторонам и заметив вцепившегося в мои ноги испуганного ребенка, обезглавленное тело змеи и окровавленный кухонный нож, мать Карен сразу все поняла.

Я тут же стала героем дня, но старалась не распространяться о происшедшем, чтобы никого не пугать. Кроме того, мне очень хотелось узнать, что за знаки изобразила в своем предсмертном послании змея.

Тщательно перерисовав один из знаков на бумагу, я показала его толстушке Елене, которая спокойно пила кофе с молоком.

Библиотекарше хватило одного взгляда.

— Это буква финикийского алфавита, — тут же заявила она.

Через некоторое время я показала Елене рисунок другого знака, тоже оказавшегося финикийской буквой. Постепенно я предъявила ей в разбивку все остальные знаки, соврав, что хочу узнать о них для своей курсовой работы в университете. Поверив мне, Елена лично проводила меня в свою библиотеку.

В отличие от Деметры, Елена бережно хранила все доставшиеся ей по наследству от предков книги. У нее была прекрасная библиотека с массивным столом и дубовыми полками, наполненными толстенными трактатами, списками древних пророчеств, огромными фолиантами по целебным и волшебным травам, по медицине, астрономии, астрологии и древней истории.

Наконец я нашла финикийский алфавит и дрожащей рукой записала на бумаге кровавые знаки в том порядке, в каком их оставила на полу умирающая змея: «Баалата»!

Не веря своим глазам, я ужаснулась. Выходит, мне это не почудилось. Жестокий ритуал умерщвления младенца и одержимая чьей-то злой волей гадюка, — все говорило о том, что жестокая финикийская богиня вернулась в Реальный мир.

Обливаясь холодным потом, я начала лихорадочно листать книги. После довольно продолжительных поисков я, наконец, нашла то, что искала. Это был трактат Ингрид, основанный на трудах Мины, посвященных одиорам, воплощавшимся в стародавние времена в образы божеств и требовавших себе поклонения.

«Кровавые злодеяния ужасной одиоры Баалаты, требовавшей поклонения себе от финикийцев в образе богини Иштар, достаточно хорошо известны. Гораздо меньшее распространение получили сведения о ее занятиях черной магией и пророчества о ее возвращении…

Колдовская магия этой ужасной одиоры дала ей возможность общаться с духами. Сохранилось множество свидетельств, относящиеся ко времени продолжительного правления Баалаты в Библе, Тире [30] и Карфагене, которые повествуют о ее способности оживлять мертвецов и ставить их к себе на службу в качестве безвольных исполнителей своей воли.

Полуразложившиеся трупы выполняли при Баалате роль оракулов и прислужников, незнакомых со страхом смерти.

Говорят, что Баалата отправлялась с ними в поля, усеянные трупами после недавних сражений, где мертвецы извлекали для нее внутренности павших воинов, из которых эта одиора готовила зелья, а потом соблазняла ими царей и состоятельных негоциантов. Кроме того, Баалата торговала противоядиями и снадобьями против смертельных заболеваний. Ей удалось бежать из Тира перед взятием этого города Александром Македонским. Она скрылась от Александра за стенами Карфагена, но появление римлян, не признававших человеческих жертвоприношений, погубило Баалату. Сципион [31] приговорил ее к пытке и примерной казни. Баалату изрубили мечом на куски, которые затем сожгли, а пепел развеяли на месте, где прежде стоял разрушенный римлянами Карфаген.

Перед тем, как ей отсекли голову, измученная пыткой и оставленная прислужниками Баалата произнесла пророчество, записанное одним из центурионов Сципиона — поэтом Марцилием: „Я вернусь из обители мертвых, чтобы зачать Избранницу, и моя воля восторжествует над всеми знамениями и судьбами мира“.

С тех пор Баалату больше не видели, и имя ее не произносят вслух…

(Результаты эксгумаций, проведенные в карфагенском некрополе, изучение ряда документов и свидетельств современников ужасной одиоры, позволяют мне утверждать, что Баалата не была окончательно уничтожена и способна с помощью черной магии по собственной воле вернуться в мир живых, вселившись в животное, маленького ребенка или мертвеца, то есть в одну из трех лишенных собственной воли ипостасей.

Сила этого злобного божества возрастает пропорционально силе и энергии людей, которые вспоминают о ней, думают о ней и тем или иным образом связывают с ней свои желания.

Баалата — великая одиора-чернокнижница питалась кровью человеческих жертв и поклонением своему образу во время празднеств и церемоний. Чем больше людей смотрело на изображение Баалаты, тем сильнее она была, а звуки ее имени всегда побуждали ее к самым кровавым злодеяниям. Поэтому трепетавшие при одной мысли о жестокой Баалате обитатели Тира и Библа старались не пробуждать ее страшного аппетита, не произнося ее имя вслух.

С течением времени, предание о возвращении Баалаты стало рассматриваться многими омниорами как ложное, но, в свете собранных мною многочисленных свидетельств, я не разделяю подобного мнения. Вероятнее всего, великая колдунья Баалата вернется в мир живых тогда, когда знамения возвестят о скором пришествии Избранницы».

Не в силах продолжать чтение, я затряслась как осиновый лист и выбежала из библиотеки. Прочитанное повергло меня в страшное смятение, и я не могла отвечать на ласковые слова приветствия других омниор.

Ко мне подбежала Карен и, обняв меня, тут же призналась, что испугалась бы и ни за что не решилась бы броситься на гадюку с ножом.

Я промолчала. Как они все во мне ошибались! Я была не отважной защитницей слабых, а безмозглой, безответственной дурой, затеявшей игру с огнем, повлекшую за собой гибель множества несчастных маленьких омниор!

Едва дыша, я сгорала от стыда, припоминая, как дважды наряжалась кровожадной одиорой и дефилировала в ее обличье на виду тысяч пар восхищенных глаз в ночь карнавала. Это с моей помощью Баалата набралась сил, материализовалась и вернулась в мир живых, чтобы утопить его в крови.

Я с ужасом думала о страшных последствиях своего безответственного поступка, не зная, что предпринять. Ведь я не только была повинна в воскрешении жестокой богини, но и стала свидетельницей ее существования, хотя об этом, кроме меня, знал только маленький Рок.

Итак, принуждавшая поклоняться себе финикийцев страшная Баалата, якобы обезглавленная, испепеленная и уничтоженная вместе с Карфагеном по приказу Сципиона, набралась сил и вернулась…

Я вспомнила зловещие слова Баалаты: «Я вернусь, чтобы зачать Избранницу…» Выходит, Избранница из Пророчества, с таким нетерпением ожидаемая всеми омниорами, будет дочерью Баалаты? Неужели это чудовище способно произвести на свет ребенка?!

Теперь меня буквально трясло от страха. Никто не знал о Баалате больше меня. Нужно было как можно скорее оповестить обо всем Деметру. Неужели моя мать обо всем догадывалась и отправила меня в Урт, чтобы наказать зрелищем чужого горя? И какое же наказание ждет меня после всего этого? А ведь Деметра еще не знает, что, переодевшись Баалатой, я околдовала Гуннара и опоила его приворотным зельем!

И тогда я все поняла. Моими безрассудными поступками руководила сама страшная богиня. Поэтому наша с Гуннаром любовь наверняка была проклята!

По-прежнему дрожа, я заплакала от злости, чувствуя, что мне еще очень долго придется расхлебывать кашу, которую сама же я заварила.

За что?! За что мне такое наказание?! Почему я не могу быть простой влюбленной студенткой?!

Я не желала быть колдуньей. Меня это угнетало. Обязанности перед племенем и кланом казались мне стопудовыми веригами, сковывавшими мою свободу. И еще я была не такой, как другие.

Я всегда была капризна и своенравна. А ведь это очень опасно, когда такая эгоистичная персона, вдобавок ко всему умеет колдовать. И еще мне совершенно не хотелось жертвовать собой ради интересов других омниор, чего в моем положении было практически не избежать. Поэтому я так хотела быть простой смертной девушкой, а не колдуньей.

Я лично пронзила атамом сердце мертвой змеи, разрезала ее тело на куски, произнесла над ними очищающее заклинание и сожгла. Когда все превратилось в пепел, добрая Елена, заботившаяся обо мне, как о собственном ребенке после того, как я спасла ее маленького Рока, накормила меня огромной тарелкой мяса с горохом и овощами.

Эта удивительно вкусная еда просто не лезла мне в горло, ведь ее приготовила женщина, из-за моей безответственности потерявшая единственную дочь. И еще я мысленно пообещала Елене назвать свою будущую дочь Дианой в память о погибшей малютке, хотя не знала, предстоит ли мне стать матерью девочки.

Затем, никому ничего не сказав, я приготовила эликсир забвения и дала его маленькому Року, чтобы малыш позабыл ужасы, свидетелем которых невольно стал.

После печальных похорон, я вернулась в Барселону с блокнотом полным заметок и горьким чувством вины в сердце. Мне совершенно не хотелось видеть Деметру. Я мечтала об одном — забыться в объятиях Гуннара.

Все во мне переворачивалось от мысли, что я — омниора, и я с ужасом думала о страданиях, на которые обречены эти добрые колдуньи, и жертвах, на которые им постоянно приходится идти. Мне хотелось быть самой обыкновенной женщиной из плоти и крови, любить, работать, иметь свой дом, детей и не трястись от ежеминутного страха, что с ними могут расправиться одиоры.

* * *

Селена остановилась на автозаправочной станции. Залив в машину бензин, путешественницы решили выпить по чашке кофе. Анаид была ошеломлена услышанным… Ей не терпелось засыпать мать вопросами.

— Выходит, у Елены была дочь?

— Да.

— Но ведь она говорит, что у нее рождаются только мальчики, потому что у нее такая особая болезнь!

— Елена ничего не помнит. Ей дали эликсир забвения. Только он помогает омниоре, потерявшей ребенка от рук одиор, не сойти с ума от страха за остальных своих детей.

— Бедная Елена!

— Да уж! Случившееся с ней — самое страшное из того, что может постичь омниору.

Анаид живо представляла себе маленького Рока с пылающим взором черных глаз.

— Значит, Рок видел, как Баалата расправилась с его сестренкой?

— Думаю, да. Но он об этом забыл.

— А каким он был в раннем детстве?

— Очень хорошеньким. Пухленьким. С черными вьющимися волосами и черными умными глазками. По-моему, он самый хорошенький из сыновей Елены, вылитый отец.

Анаид невольно покраснела.

— Я что-то не то сказала? — удивилась Селена.

Смешавшись, Анаид сделала вид, что во всем виной кофе с молоком.

— Нет. Я просто обожглась.

Однако Селену было не так-то просто провести.

— А по-моему, ты что-то от меня скрываешь.

— Я?

— Говори! Что у вас с Роком?

— Ничего! — заупрямилась Анаид, не желавшая обсуждать с матерью свои сердечные дела.

— Ну ладно, — махнула рукой Селена. — Ничего так ничего.

— Выходит, — продолжала Анаид, — ты поселилась в Урте потому, что так решили вы с Карен?

— В некотором смысле да. Дело в том, что через некоторое время я вспомнила о предложении Карен и вцепилась в него. Более того, я сама купила бывший графский особняк. Кстати, я уже выплатила деньги, которые должна была за него банку. Теперь он принадлежит только нам.

— Как здорово, что Карен подсказала тебе эту мысль. Ведь я не могу жить без этого дома, где можно дышать воздухом моих родных гор!

— Боюсь, тебе придется привыкнуть обходиться без них.

И вдруг Анаид преисполнилась чувством благодарности к матери и одновременно пожалела ее, вспомнив о ее кочевой молодости.

— Спасибо, мама, за то, что благодаря тебе, у меня есть Урт и родной дом. Спасибо за нашу семью.

— Именно их я и хотела подарить тебе, доченька! — взволнованно произнесла Селена.

— Значит, все изменилось, когда умерла бабушка Деметра?

— Да, — погрустнела Селена. — Уходя, она оставила вместо себя пустоту. Я очень по ней скучаю. И по тете Крисельде, между прочим, тоже.

— Неужели бабушка в молодости была такой строгой? — размешивая сахар в кофе, спросила Анаид.

— Ты даже не можешь себе представить! — усмехнулась Селена.

— А когда ты переехала жить в Урт? — не находя себе места от любопытства, спросила Анаид. — А где и когда я родилась? А мой отец — Гуннар?

— Постой, не спеши, — осадила нетерпеливую дочь Селена. — До твоего рождения произошло еще много разного. Дай-ка я заплачу за кофе и расскажу все по порядку.