«Гейдельбергский штурм», такое название получило это событие в средствах массовой информации, вызвал шок при дворах Старой Европы и в Вашингтоне и дал ясный и понятный сигнал всем критикам американской политики консервативного демократического империализма.

Пять полных дней прессу и телевидение заставили хранить молчание. Нет, заголовки были, и сенсационные, но новости совершенно отсутствовали, по той простой причине, что секретные службы напрочь перекрыли все подходы к месту происшествия.

Был оцеплен целый городской район, а его недоумевающих жителей переселили в специально подготовленные хостелы, где и держали во время операции.

Ни фотографов, ни газетчиков, ни телевизионщиков к взятому штурмом зданию не подпускали на пушечный выстрел до тех пор, пока компетентные органы не собрали все материалы, которые могли представлять для них интерес.

Когда вертолет телевизионной компании попытался пролететь над оцепленной территорией, в воздух поднялись два американских военных вертолета, отогнали телевизионщиков в сторону, а после посадки пилота арестовали. На свои жалобы журналисты получили ответ, что такие же ограничения на передачу информации действуют и в Ираке. «И то, что хорошо с террористами в Ираке, годится и для террористов в Гейдельберге», – заявил высокий чин в американском оборонном ведомстве, на условиях анонимности.

Участие в операции подразделений американского спецназа не отрицалось, а восхвалялось, пусть это и вызвало некоторое раздражение среди более либеральных немецких конституционалистов. Журналистам, однако, прямо указали, что Соединенные Штаты оставили за собой право «выслеживать своих врагов в любое время и в любом месте, как с помощью друзей и союзников, так и без оной».

В подтверждение этой позиции официальные немецкие лица могли лишь рассуждать об «игнорировании искусственных национальных барьеров во имя более важных интересов общей борьбы». Под общей борьбой подразумевалась война с терроризмом.

Один немецкий комментатор-скептик, говоря об участии в операции немецких спецслужб, назвал их «припозднившимися в присоединении к коалиции».

К тому времени, когда школьное здание открыли для прессы, в нем, конечно, успели прибраться, но и оставшегося хватило для множества фотографий. Из террористического гнезда по пустующим окружающим домам выпустили двести семь пуль. Отсутствие убитых и раненых среди сотрудников секретных служб посчитали вмешательством провидения. Комментатор «Фокс ньюс» усмотрел в этом руку господа.

– На этот раз нам повезло, – заявил все тот же высокий чин в Министерстве обороны в Вашингтоне, который не хотел упоминания в прессе своей фамилии. – Мы пришли, сделали все, что должны, и вышли оттуда без единой царапины. К сожалению, всегда будет следующий раз. Так что никто особо не радуется и не машет крыльями.

В дополнение к пулевым отметинам на стенах и разбитым окнам фотографы получили возможность запечатлеть пятна крови на мостовой, то ли пропущенные дворниками, то ли специально оставленные для прессы. По их местоположению не составляло труда восстановить последний момент жизни террориста А, бывшего сочувствующего Баадера и Майнхоф, мужчины средних лет, известного как Саша, сына уважаемого лютеранского пастора.

Саша, как сообщили неназванные источники в американском разведывательном сообществе, во время «холодной войны» работал в восточногерманской разведке и, помимо шпионской деятельности, занимался подготовкой арабских террористических групп.

После падения Берлинской стены Саша, используя старые контакты, входил в состав многих групп арабского сопротивления, и в настоящее время ведется активная работа по выявлению их связей с «Аль-Каидой». Эта информация несколько дней отдельными порциями скармливалась прессе, дабы оставить время для журналистских домыслов.

Вытаскивались на свет подробности карьеры Саши, его близкие контакты с членами радикального движения во Франции и Германии. Документы, найденные в брифкейсе, который был при нем, изучались судебными экспертами и аналитиками спецслужб.

* * *

Но, разумеется, о леденящих кровь намерениях террористов лучше всего рассказали находки в так называемой «Академии профессионального английского языка». Многие недели, до того как городские власти признали здание небезопасным и закрыли к нему доступ, по привлекательности оно не уступало «Черному музею». Съемочные группы телекомпаний снимали, снимали и снимали, а потом приезжали вновь. Ни один выпуск новостей не считался законченным без нескольких столь полюбившихся публике кадров. А в места, куда находит путь камера, всегда тянется пишущая братия.

Некоторые аудитории так пострадали от стрельбы, что стены, как написал кто-то из журналистов, напоминали швейцарский сыр. Главная лестница выглядела так, будто ее торпедировали на мелководье. Библиотеку, которую на момент штурма ремонтировали, разнесло чуть ли не по кирпичику, от мраморного камина остались жалкие осколки, лепной потолок почернел от взрывов. Сквозь дыры в нем виднелся потолок комнат второго этажа.

– Когда плохиши первыми открыли огонь, мы действительно не стали церемониться, чтобы подавить их сопротивление, – признал все тот же вашингтонский оборонный чин.

И это чувствовалось. На месте окон и дверей появились зияющие проемы. Световой фонарь на крыше, ставший входом для одной из групп штурмовиков, превратился в груду цветного стекла.

Запечатлев сцены хаоса, камеры радостно поворачивались к самым ценным экспонатам: фабрике по изготовлению бомб, арсеналу стрелкового оружия, автоматам и ручным гранатам, коробкам с химическими веществами, свободно продающимися в магазинах, руководствам для городских партизан, ящикам с подрывной литературой, фальшивым паспортам и пачке денег для двух террористов, которые не смогли ими воспользоваться. Но наибольшее внимание, конечно же, привлекали детальные карты с нанесенными на них американскими военными и гражданскими объектами в Германии и Франции, некоторые зловеще обвели красными кружками, в том числе план территории штаба европейской группировки американских войск в Гейдельберге, с фотографиями центрального въезда и периметра.

* * *

Расчеты показали, что в момент штурма в помещении школы находилось от шести до восьми террористов. Эксперты по баллистике пришли к выводу, что ответный огонь по площади велся из шести автоматических винтовок или автоматов. Однако в результате операции убили только двоих, а один из них даже не попал в здание. Так куда же подевались остальные?

Горожане, жившие поблизости от эвакуированной зоны, говорили, что мимо их окон проносились grüne Minnas с включенными мигалками и сиренами. Другие говорили о машинах «Скорой помощи», которые сопровождали полицейские автомобили и боевые машины пехоты. Однако ни в одну из местных больниц не доставляли VIP-пациентов, ни один морг или тюрьма не смогли похвастаться новыми приобретениями. С другой стороны, большое количество американских военных объектов и численность расквартированного на них персонала (после 11 сентября все эти объекты окружил забор из колючей проволоки, находящейся под высоким напряжением) указывали на то, что раненых и пленников могли доставить на один из этих объектов.

Разрушения внутри школы не позволили хотя бы в малой степени восстановить картину штурма. Строители, допрошенные журналистами и полицией, не могли вспомнить ни об одном посетителе, за исключением высокого англичанина, уже опознанного как Манди. Осколки посуды и крошки еды, найденные среди штукатурки, обломков дерева, кусков кирпича и битого стекла, не могли служить уликами. Строители обычно ели на рабочем месте. Террористы, как известно, не брезговали и чужими чашками.

Официальный ответ не порадовал прессу: «Раскрытие других деталей на текущий момент может поставить под удар важные операции в стадии их подготовки. Остальные люди, схваченные во время штурма, находятся под стражей».

Какие люди? Какого возраста? Какой национальности, пола, расы? Находятся где? Они уже в Гуантанамо?

На этот счет в данный момент нам нечего добавить.

Возникла, правда, одна загадочная личность, которая вроде бы могла дать ответы на многие интересующие прессу вопросы: водитель светло-коричневого «БМВ», взятого напрокат, который заехал за Манди в день штурма, а потом, по показаниям свидетелей, посетил с ним несколько исторических мест в городе. Этого незнакомца свидетели охарактеризовали словом fesch – хорошо одетый, подтянутый, лет пятидесяти пяти, может, чуть старше.

С «БМВ» журналисты разобрались без труда. Его брал напрокат некто Ханс Леппинк, проживающий в городе Делфт в Голландии. Кредитная карточка, паспорт и водительское удостоверение это подтверждали, но власти Голландии заявили, что никогда о нем не слышали, и даже не попытались объяснить, где и как он добыл столь правдоподобные голландские документы. Так что не осталось ничего другого, как вернуться к двум убитым террористам, каждому из которых уже перевалило за пятьдесят.

* * *

Из этой парочки Саша доставил гораздо меньше проблем. Стая специалистов по психологическому профилю террористов из никому не известных университетов слетела со своих академических шестков, чтобы разобрать его по косточкам.

Немецкий архетип, дитя нацизма, искатель абсолютных истин, философ, пытающийся выразить чаяния маленького человека, то анархист, то коммунист, то бездомный радикал в вечном поиске способа подчинения общества своей воле.

Его физические недостатки, вызываемое ими чувство неполноценности наводили на сравнение с министром пропаганды Гитлера, доктором Геббельсом. Как и последний, он, судя по свидетельствам, источник которых потом никто не мог вспомнить, ненавидел евреев.

Разлука с набожным отцом, психическая болезнь матери и долгая, а потому подозрительная, смерть старшего брата, свидетелем которой стал Саша, теперь получили должное освещение в части их воздействия, как совместного, так и по отдельности, на формирование характера будущего террориста.

Так был ли какой-то особенный момент в Сашиной жизни, рассуждали эти мудрые люди, наступило ли некое прозрение, когда Саша увидел, что тропа насилия, черная дорога, открылась перед ним, и двинулся по ней?

Одна журналистка, из «Нью-Йорк таймс», знала лучше других, что прозрение было. Поклявшись не открывать источник информации, она получила ее из первых рук: от кадрового сотрудника американской разведки, очень скромного, но настоящего профессионала, в голове которого и родился план, позволивший воздать по заслугам Саше и его английскому сообщнику. Журналистка, на долю которой свалилась такая удача, не сообщила никаких подробностей о личности разведчика или его внешности, лишь указав, что он высокий, сдержанный и вообще, «мужчина, с которым я с радостью пошла бы в ресторан, если б он меня пригласил, но такого приглашения не последовало».

Саша говорил о пустыне как о своем «диком месте», доверительно поведал журналистке ее супергерой, после чего добавил: «Вы, возможно, примете меня за психа, Салли, но лично я убежден, что во время пребывания Саши в этом самом „диком месте“ с ним произошло какое-то необычное, индуцированное его желаниями, религиозное обращение. Да, да, я знаю, что он был атеистом. Но при этом сыном священника и галлюцинировал. Может, принимал наркотики, хотя прямых доказательств тому у меня нет», – уточнил он, как человек, который относится к правде со всей серьезностью.

* * *

А вот Тед Манди заставил попотеть как психологов, так и журналистов. Рожденный в Пакистане игрок школьной сборной по крикету, сын солдата, недоучка из Оксфорда, берлинский анархист, мелкая сошка Британского совета, неудачник-учитель и сочувствующий исламу удостоился максимума внимания к своей персоне. Один таблоид не оставил без внимания даже кличку собаки Мо. «МО или МАО?» – так называлась первая статья на эту животрепещущую тему, и еще через пару номеров Мо превратилась в собачий эквивалент «Розового бутона» в «Гражданине Кейне».

Спокойное сожаление о случившемся прозвучало из уст Кейт, бывшей жены Манди, ныне амбициозного члена парламента от Донкастера, повторно вышедшей замуж за одного из главных идеологов Лейбористской партии. Политическое будущее этой дамы разом стало весьма неопределенным.

– Хотя наш брак длился одиннадцать лет, на самом деле наша совместная жизнь была гораздо короче, – начала Кейт, с неохотой глядя в объективы телекамер. Она зачитывала заранее заготовленное заявление для прессы. Рядом стоял новый супруг, обеспечивая максимум моральной поддержки. – У нас никогда не возникало никаких разногласий. Тед по-своему был очень милым человеком, но крайне скрытным. За проведенные вместе годы его мысли по большей части оставались для меня полной загадкой, каковой, боюсь, и являются теперь для всего мира. Я не могу объяснить, как он стал таким, каким, судя по всему, стал. Я никогда не слышала, чтобы он упоминал в разговоре про Сашу. Я ничего не знала о его политической активности во время учебы в Берлине.

Джейк, стоявший с другой стороны матери, высказался еще короче. «Моя мама и я крайне огорчены случившимся и пребываем в полнейшем замешательстве, – произнес он сквозь слезы. – Мы просим вас уважать наше горе, пока мы пытаемся сжиться с этой трагедией. – А потом добавил: – Как и мой биологический отец, я буду чувствовать, что в моей жизни дыра, которую я никогда не смогу заполнить».

Но постепенно, благодаря усилиям комментаторов, образ Манди, тайного террориста, стал обретать все более четкие очертания.

Его раннее увлечение исламом подтвердили бывшие одноклассники: «Школьную церковь Манди называл не иначе как мечеть», – сообщил один из них.

И злость была у него в крови. Другой одноклассник упомянул о чуть ли не маниакальной ярости, с которой он играл в крикет и боулинг: «Он был чертовски агрессивен» (из «Дейли мейл»).

Журналисты пролили свет и на его нездоровое увлечение всем немецким. «Там был старик, который учил нас игре на виолончели и немецкому. Он называл себя Мэллори. Но некоторые мальчики полагали, что он – нацист и прячется от правосудия. Тед его обожал. Бывало, декламировал немецкую поэзию, пока мы не требовали, чтобы он заткнулся».

Утечка из одного американского разведывательного ведомства открыла миру, что во время непонятно чем вызванного пребывания в Таосе, штат Нью-Мексико, Манди дружил с двумя советскими агентами, в настоящее время отбывающими срок за совершенные преступления: знаменитым Берни Люгером, который прикидывался художником, чтобы добывать фотографии американских оборонных объектов в пустыне Невада, и его кубинской соучастницей, Нитой.

Газетные публикации о том, как Британский совет мог нанять человека, на которого западноберлинская полиция завела уголовное дело по обвинению в участии в массовых беспорядках и без университетского диплома, привели к требованиям о проведении публичного расследования.

Слухи о том, что Манди поддерживал секретные контакты с «культурными атташе» посольств коммунистических стран в Лондоне, отрицались представителем Британского совета, но без должной уверенности. «КАКОГО ЧЕРТА ОНИ ЕГО НЕ УВОЛИЛИ?» – вопрошал таблоид, поместив свидетельство одного из коллег Манди:

«Тед был настоящим трутнем. Никто из нас не понимал, почему его держат на работе. Ничего не делал, разве что возил наших артистов по фестивалям в коммунистические страны да пил кофе в столовой».

Вышибала в одном из стриптиз-клубов в Сохо заявил, что узнал его на фотографии. «Я бы узнал его везде. Долговязый, нескладный парень, очень дружелюбный. Всегда мог рассказать что-то веселое».

* * *

Но для того чтобы окончательно понять этот сложный характер, и в этом сходились многие, предстояло дождаться, пока Зару, бывшую проститутку и гражданскую жену Манди, убедят рассказать свою историю. Британские журналисты, вооруженные чеками со многими нулями, уже осаждали тюрьму в Анкаре.

Зару, которая, разумеется, не случайно, улетела в Турцию со своим одиннадцатилетним сыном в день штурма, арестовали по прибытии и с тех пор интенсивно допрашивали. Шли разговоры о том, что американцы позволили ей улететь по одной простой причине: турецкие методы допроса славились своей эффективностью. Она приехала в Германию как невеста турецкого рабочего, теперь отбывающего семилетний срок в берлинской тюрьме за вооруженное ограбление. О Заре говорили, что она религиозная, умная, неразговорчивая и волевая женщина. Имам ее мечети в Мюнхене, которого тоже задержали на период расследования, настаивал на том, что она «никакая не фанатичка», но его мнение опровергалось другой прихожанкой мечети, отказавшейся назвать свое имя: «Она из тех, кого наша община должна отторгнуть от себя, если мы хотим достойно жить в двадцать первом веке». Потом, правда, выяснилось, что Зара одолжила у нее пальто и не успела вернуть до отлета в Турцию.

Недавние сообщения из турецких полицейских источников показали, что Зара, пусть и оказалась крепким орешком, начала понимать целесообразность сотрудничества с теми, кто стоит на страже закона и справедливости.

* * *

Но, и это естественно, пока ведущие средства массовой информации по обе стороны Атлантического океана лезли из кожи вон, пытаясь найти ответ на вопрос, как Британия и Германия могли породить двух таких чудовищ, вдруг послышались альтернативные голоса, попытавшиеся внести диссонанс в достаточно ясную версию случившегося.

Самый громкий из них прозвучал на некоммерческом веб-сайте, посвященном прозрачности в политике. Помещенная там статья называлась «ВТОРОЕ СОЖЖЕНИЕ РЕЙХСТАГА – ЗАГОВОР АМЕРИКАНСКИХ ПРАВЫХ ПРОТИВ ДЕМОКРАТИИ». Автор характеризовался как сотрудник английской разведки, много лет непосредственно готовивший ее операции и участвовавший в них, который недавно ушел в отставку со своего поста, и его не останавливает даже «риск потерять пенсию и попасть под суд». Основная идея статьи состояла в том, что вся осада школы, как и знаменитый поджог рейхстага Гитлером, – чудовищная провокация, осуществленная, по его словам, агентами «самоизбранной хунты вашингтонских неоконсервативных теологов, заседающих у самого президентского трона». А двое убитых мужчин столь же невиновны в приписываемых им преступлениях, как и бедный Ван-дер-Люббе, так называемый поджигатель рейхстага.

Подписавшись АРНОЛЬД – фамилия это, имя или псевдоним, уточнить не удалось, хотя заглавные буквы указывали на последнее, – автор назвал разработчиком и реализатором всего этого грандиозного обмана «бывшего кадрового оперативного сотрудника ЦРУ», а Сашу и Манди – принесенными на заклание жертвами. Этот тип, обвиняемый АРНОЛЬДОМ, фигурировал в статье под инициалом Дж. и характеризовался как современный воинствующий христианин американо-ирландского происхождения. Указывалось, что в разведывательном сообществе, придерживающемся общепринятых традиций, Дж. считался опасным диссидентом.

А самую отвратительную роль во «Втором сожжении» сыграл сообщник Дж., столь же аморальная личность русско-грузинского происхождения, известный как ДМИТРИЙ, профессиональный агент-провокатор и торговец информацией, при этом мнящий себя поэтом и актером. Поработав, иногда одновременно, на КГБ, ЦРУ и французскую разведку, в настоящее время он жил в Монтане, в рамках программы защиты свидетелей. Такой чести он удостоился, сообщив властям подробности нападения на американскую военную базу, которое сам и готовил.

Далее АРНОЛЬД указал, что чиновники с Даунинг-стрит, отказавшись знакомиться заранее с подробностями плана «Второе сожжение», дали понять своим вашингтонским коллегам, что поддержат любую инициативу, которая раз и навсегда покончит с претензиями, высказываемыми Францией и Германией к американским методам ведения войны с терроризмом, не говоря уже о британских.

В доказательство последнего тезиса он указал на так называемую «Гейдельберг-Сорбоннскую ось зла», столь полюбившуюся английской правой прессе, и охоту на ведьм, раздуваемую теми, кто хотел бы назвать поименно и застыдить «свободомыслящих» французских и немецких интеллектуалов, значащихся в ставших теперь знаменитыми Сашиных списках «отравителей разума» («Дейли телеграф»), которые добровольно согласились, по материалам той же газеты, «знакомить восприимчивые умы с тремя „Р“ псевдолиберализма: радикализмом, революцией и реваншем».

На этом откровения АРНОЛЬДА не заканчивались. Тед Манди, конечно, мог выглядеть бездельником, слоняющимся по коридором Британского совета, писал он, но при этом являлся невоспетым героем «холодной войны», и точно таким же героем был Саша. Они на пару многие годы снабжали западных союзников бесценной информацией о коммунистической угрозе. АРНОЛЬД даже заявил, что Манди секретным указом был награжден английской медалью за мужество, но это утверждение тут же опровергли источники при дворе.

А напоследок АРНОЛЬД сообщил, что Дж., через сложную систему подставных лиц, является единственным держателем акций компании, которая специализируется на поставке бронированных автомобилей, обеспечении личной защиты и консультирует в вопросах безопасности многих известных в корпоративном и шоу-бизнесе американцев, когда у тех возникает необходимость посетить кишащую террористами Европу. Той же компании принадлежит авторское право на единственную видеозапись штурма, когда-либо показанную по телевидению. На пленке отряд неопознанных героев в полной антитеррористической выкладке бежит сквозь клубы голливудского дыма по крыше здания школы. А на заднем плане, аккурат между двумя трубами, лежит тело евротеррориста Саши, застреленного на бегу. К нему уже спешат медики, а рядом валяется потрепанный брифкейс. Этот клип, который не раз и не два прокрутили все телекомпании мира, принес его владельцу многие миллионы долларов.

* * *

На Даунинг-стрит на статью АРНОЛЬДА отреагировали с предсказуемым пренебрежением. Если АРНОЛЬД существует, пусть приходит, и его утверждения будут рассмотрены. Но, скорее всего, эта статья – дело рук тех негодяев из разведывательной службы, которые хотят опорочить Новых лейбористов и подорвать особые отношения Великобритании с Соединенными Штатами. Пресс-секретарь Даунинг-стрит настоятельно рекомендовал своим слушателям обратить внимание на более важные моменты, такие, как рост валового внутреннего продукта, структурные изменения в экономике и положительная динамика финансовых индикаторов. «Дейли мейл» сурово отчитала «самого последнего крикуна, появившегося из теней секретного мира» и потребовала выявления всех «саботажников, которые порочат доброе имя нашей страны, прикидываясь ее защитниками».

Подводя итог всей этой недостойной возне, высокопоставленный и владеющий информацией чиновник, имеющий доступ в самые высшие властные сферы, сказал буквально следующее: «Некоторые люди не понимают, что в наши дни мнить себя Джорджем Оруэллом опасно для здоровья». Разумеется, он имел в виду не Даунинг-стрит или Вашингтон, а шпионов.

* * *

Политические последствия штурма не заставили себя долго ждать. Предсказание Саши, что вспышка на немецкой земле подкормленного исламистами евроанархизма погонит бюргеров под защиту Американского большого брата, подтвердилось целиком и полностью. Поначалу социал-демократический канцлер Германии выказывал упорное нежелание двинуться в этом направлении. Первоначальное заявление, по существу, осуждало тенденциозные и преждевременные выводы немецких правых, однако после ночи штурма маятник симпатий избирателей, согласно проведенным опросам общественного мнения, заметно качнулся в их сторону. И канцлеру, осознавшему, что плывет против течения, пришлось изменить тактику, сначала объявив о проведении независимого расследования немецкими спецслужбами, потом выразив сожаление, что его страна, поневоле став домом для некоторых исполнителей террористического акта 11 сентября, судя по всему, вновь была выбрана в качестве арены для новых бессмысленных актов насилия против наших американских друзей.

Консервативные критики сочли его новое заявление явно недостаточным. «Почему канцлер ждал целую неделю? – вопрошали он. – И откуда вкралось в текст это склизкое судя по всему? Падайте на колени, канцлер! Кайтесь! В последнее время вы просматривали отчеты Центрального банка Германии? Или вы не знаете, что Америка ведет дела только с друзьями? Вы не понимаете, что они ненавидят нас за то, что в иракском вопросе мы спелись с французами и русскими? А теперь еще это, прости господи!»

Но в конце концов все образовалось. Канцлер сделал все, разве что не послал в Вашингтон свою отрубленную голову на золотом блюде. В бундестаге его поддержали оппозиционные партии. Финансовые кары, которыми грозила американская администрация, не реализовались в конкретные мероприятия, в надежде, что федеральное правительство займет более реалистическую позицию на «новом этапе борьбы с террором». Под «новым этапом», несомненно, подразумевалось нападение на Иран. И речь, похоже, шла о том, пусть и читалось сие между строк, что к тому моменту федеральное правительство сформируют другие консервативные партии.

Саша оказался прав и насчет Франкфуртской фондовой биржи. После короткого периода неустойчивости, цены акций на ней дружно пошли вверх. И один из обозревателей влиятельной правой немецкой газеты, захлебываясь радостью, отметил в своей колонке, что Гюнтер Грасс знал, о чем писал, называя нас всех американцами.

* * *

И только на Францию, как всегда имеющую собственную точку зрения, самобичевание соседа не произвело никакого впечатления. Оставшийся неназванным представитель французской разведки заявил, что список левых французских ученых, вроде бы связанных с «Гейдельбергской школой террора», – «англосаксонский фантом». Честность и чистота известных французских мыслителей и ученых остались незапятнанной. Пресс-секретарь президента, коснувшись этого вопроса, указал, «что весь эпизод – наглядный пример манипуляции средствами массовой информации, проведенной на любительском уровне», а потому и отношение к нему во Франции соответствующее. В результате все новые бутылки французского вина опорожнялись в американские раковины, жареный картофель по-французски переименовали в жареный картофель свободы, а трехцветный флаг торжественно сожгли на вашингтонской улице.

Россия, пусть и занятая экономическими проблемами, получила двойную выгоду: заглушила последние оставшиеся голоса «антисоциальной» оппозиции в правительстве, средствах массовой информации и парламенте, мотивируя свои действия тем, что безответственный протест есть основа террора, и с молчаливого согласия Вашингтона с удвоенной энергией повела войну с народом Чечни.

* * *

Подвели черту под этой историей сами террористы. Оба, словно сговорившись, оставили завещание. Возможно, так поступают все подобные им люди. Каждый выразил желание быть похороненным рядом с матерью: Саша, немец, в Нойбранденбурге, Манди, англичанин, на прожаренном солнцем склоне холма в Пакистане. Досужая журналистка посетила место упокоения Манди. Туман, сообщила она, там никогда не рассеивается, а у разбитых надгробных камней на могилах христиан здешняя ребятня любит разыгрывать свои детские сражения…

Корнуэлл, 9 июня 2003 г