Оборотни: люди-волки

Каррен Боб

Глава 1

Тень волка

 

 

Волк — это, наверное, самый старый враг рода человеческого: наша вражда восходит к доисторическим временам. Именно с волком наши далекие предшественники состязались в охоте и вступали в смертельные схватки в девственных лесах первобытного мира. И, вполне возможно, волк одерживал верх над праотцами людей, ибо он быстр, силен и хитер. Он умел преследовать и загонять дичь искуснее, чем наши тяжелые на подъем и неповоротливые предки, да и свою территорию защищал лучше, чем древние люди. У него четыре лапы, что придает ему дополнительную скорость, гладкое гибкое тело, отлично приспособленное к погоне, и острые хищные зубы, которые могут вспороть добыче брюхо в считанные мгновения. Он был вселяющей страх, совершенной машиной для охоты и убийства, далеко превосходящей все, на что были способны наши предки. Неудивительно, что древние люди и ненавидели его, и боялись. И все же в этом животном было нечто достойное восхищения, ибо те самые качества, которые вселяли в род человеческий ужас, одновременно его и привлекали. Люди завидовали его силе и свирепости, его пластичности и быстроте, его неутомимости и охотничьему мастерству. Во многих отношениях волк был не просто врагом — а врагом, которому хотелось подражать. В мире, где различия между людьми и животными были весьма туманны, такие отличительные свойства просто необходимы для выживания, и наши предки страстно желали стать такими же удачливыми охотниками, как волки.

Естественным результатом этого желания стало то, что характерные черты человека и зверя стали сливаться и смешиваться в человеческом сознании. Возможно, если бы человек сумел полностью сымитировать волка, он бы каким-то образом воспринял по крайней мере некоторые умения и превосходные охотничьи навыки этого животного. Но как добиться приобретения таких навыков? Эту задачу отчасти могли разрешить сверхъестественные средства. Используя силы иного мира, в котором, по представлениям древних, правили анималистические сущности — духи животных, люди могли присвоить волчью физическую мощь, хитрость, быстроту и агрессивность, которых, по их мнению, им так не хватало. Волк, разумеется, входил в пантеон животных, с которыми древним людям приходилось делить этот мир, которых они также почитали, считая их качества достойными приобретения. Но волк в этом пантеоне был одной из наиболее значительных фигур. Это, разумеется, подчеркивало его статус как непревзойденного охотника.

В те далекие времена охота, должно быть, являлась крайне рискованным и сложным делом, важнейшим элементом для выживания человеческой общины. В эпоху, предшествующую развитию земледелия, нехватка пойманной и убитой охотниками добычи означала голод, а в худшем случае — и гибель племени. Для постоянно растущих общин древних людей это был вопрос жизни и смерти в самом прямом смысле слова. Особенно насущным он становился во время долгих суровых зим, когда дичь попадалась редко, а стаи волков оказывались гораздо лучше приспособленными к ним, чем жалкие кучки людей, жавшихся поближе к кострам, спасаясь от холода. В такие периоды характерные для дикого зверя качества проявлялись в полную силу, и люди отчаянно желали больше походить на волков. Возможно, думали они, если как следует притвориться волком, то можно приобрести или скопировать некоторые из его свойств, необходимых для выживания в трудное время. Возможно, если завернуться в волчьи шкуры и перенять волчьи повадки, то природные духи примут их за настоящих волков и вознаградят нужными умениями и силой. Но чтобы «вселить» такую психическую составляющую в охотников, сверхъестественный посредник в лице шамана должен был вступить в контакт с подходящими духами. И для этого он вполне мог принять облик животного.

 

Чародей

Наиболее раннее свидетельство того, как мог выглядеть такой шаман, пришло к нам из Франции. Речь идет о знаменитом изображении, известном как «Чародей из Ле-Труа-Фрер», — замечательном рисунке эпохи палеолита на одной из стен пещерной системы, уходящей глубоко под склоны Пиренеев в районе деревушки Монтескье-Авант. Так называемый «Чародей» (фигура, как принято считать, олицетворяющая древнего шамана) представляет собой странное создание: гибрид, в котором сочетаются элементы человека и животного. На рисунке он изображен двигающимся вбок и вверх в позе, похожей на танцевальную. Он стоит на двух вполне человеческих ногах, но при этом наклонился вперед, словно готовясь упасть на четвереньки, как животное, и опереться на передние руки-лапы, похожие на медвежьи. Широкие рога украшают лоб над бородатым антропоморфным лицом, с которого глядят неподвижным взглядом умные глаза, напоминающие совиные. Но в нижней задней части тела ясно различим пышный волчий хвост, откинутый назад и обнажающий фаллос, похожий на львиный.

До пещеры, на стене которой начертан рисунок, можно добраться только ползком, почти по-пластунски, через соединительный туннель длиной 30 или 40 ярдов. Историки культуры (например, Джозеф Кемпбелл) предполагали, что такой затрудненный и неудобный путь к этому месту служил для создания вокруг него мистической и таинственной атмосферы. «Чародей» — фигура действительно необычная и загадочная, и несложно представить себе эту первобытную фреску в роли святая святых древнего палеолитического культа. Рисунок датирован примерно XIII тысячелетием до н. э., что привело культурологов-антропологов, таких как Маргарет Мюррей, к выводу (хотя, возможно, и ошибочному) о том, что он является изображением «одного из первых земных божеств». Другой археолог и антрополог, француз Анри Брей (1877–1961 гг.), который, кстати, первым обнаружил и зарисовал эту наскальную роспись, не соглашался с таким мнением и считал рисунок изображением шамана в образе «териантропа» (идеализированная фигура, сочетающая как животные, так и человеческие характеристики). Позднейшие теоретики считают, что оба мнения неверны, и полагают, что рисунок изображает шамана мадленской культуры, которая существовала в конце последнего великого ледникового периода в Европе, около 10 000 лет до н. э. (точнее, 15 000 — 8 000 гг. до н. э.). Однако существуют и предположения, что эта фигура связана с некой разновидностью охотничьего ритуала, в ходе которого люди принимали характерные черты облика будущей добычи. Связь между человеческим и животным мирами в таком ритуале совершенно очевидна.

Хотя на стене пещеры нет никаких надписей о самом «Чародее» и воплощаемом им охотничьем обычае (до изобретения письменности было еще далеко), похоже, что его фигура в значительной степени создана по образу и подобию волчьей.

Волки, должно быть, сильно воздействовали на воображение первобытных людей — ибо, несмотря на непримиримую вражду, те и другие имели некоторые общие характерные черты. Так же, как и древние люди, волки были животными общественными. Они охотились стаями, повиновались строгим законам лидерства и заботились о молодняке. Те же характеристики свойственны и человеку, поэтому неудивительно, что эта общность явилась первопричиной связи между людьми и волками на уровне восприятия. Представление о такой связи сформировало основу для некоторых древнейших легенд. Существовало, в частности, поверье, что волки могут вырастить покинутых человеческих детей как своих собственных (тема, к которой нам в этой книге еще предстоит вернуться).

 

Ромул и Рем

В соответствии с античной традицией, например, считается, что Ромул и Рем (771–717 и 771–753 гг. до н. э. соответственно), основатели «вечного города» Рима, были вскормлены и выращены проявившей доброту волчицей. Близнецы, по легенде — сыновья бога войны Марса, были во младенчестве брошены матерью Реей Сильвией, жрицей-весталкой, в районе Альба-Лонга (предположительно в районе холмов Альбан) на территории античного Лация. Им предстояло утонуть в трясине — но их нашла вышедшая на поиски пищи волчица, отнесшаяся к малышам с почти человеческим сочувствием. В соответствии с некоторыми из вариантов этой легенды, волчица была воплощением волчьей богини Луперки, что предположительно свидетельствует о наличии у древних латинов высокоразвитой системы почитания волков. Но, кем бы она ни была, волчица заботилась о младенцах, выкармливая их своим молоком, пока детей со временем не нашел пастух Фаустул, который вырастил их, как собственных сыновей.

Позже близнецам предстояло выяснить свое истинное происхождение и быть призванными на царство народом Лация, основать Рим и править им после смерти их дяди и прежнего царя Амулия. Впоследствии Ромул убил Рема (по некоторым версиям, в приступе по-волчьи неистового бешенства он ударил брата по голове лопатой), чтобы стать первым правителем Рима. Запечатленная в этом поверье идея союза между человеком и животным — волчица кормила человеческих детей, как если бы они были ее собственными щенками, — один из первых примеров сопоставления в легенде человека и волка.

 

Гильгамеш

Хотя легенда о Ромуле и Реме появилась в глубокой древности, это явно не самый древний из известных мифов, связывающих людей и волков. Возможно, древнейший из них восходит ко II тысячелетию до н. э. и повествует о настоящем превращении в зверя. Прославленный эпос «Гильгамеш» — один из старейших известных нам литературных текстов. Он был написан для древних правителей Урука (позднее — Месопотамии), впоследствии переведен на аккадский язык. Он повествует о деяниях Гильгамеша, правителя-бога, сына Лугальбанды, пятого царя Первой династии, предположительно правившего около 2600 года до н. э. Этот эпос представляет собой собрание древних изустных сказаний, изложенных в определенном порядке, для услаждения и развлечения царского двора — а также для обеспечения дополнительного почета и славы прежним царям. Гильгамеш, согласно легендам, был возлюбленным богини Иштар, которая предлагала ему свою любовь. Герой, однако, отверг ее — из-за ее отношения к прежним возлюбленным. Ранее один молодой пастух также влюбился в богиню и приносил ей множество даров в святилище на склоне горы. Поначалу тщеславная Иштар поощряла его, но, будучи существом капризным, скоро устала от его обожания и обратила его в волка. После этого он был в клочья разорван собственными сторожевыми псами. Эта древняя легенда, возможно, легла в основу позднейшего греческого мифа об охотнике Актеоне — самом знаменитом во всех греческих городах-полисах, — который осмелился исподтишка подглядывать за богиней Артемидой, когда она купалась в лесном озере. Обнаружив наглеца, богиня разгневалась и обратила злополучного Актеона в оленя; так же как и пастух из Урука, он был растерзан собственными гончими.

НИКЕРОТ

Хотя упомянутый фрагмент эпоса о Гильгамеше часто цитируют как наиболее древний письменный источник, повествующий об оборотнях-вервольфах, некоторые ученые не считают его настоящей легендой об оборотне, аргументируя это тем, что в нем нет описания непосредственного момента трансформации. Вместо этого они указывают на фрагмент «Сатирикона», творения римского автора Петрония (27–66 гг. н. э.), писателя-сатирика и придворного императора Нерона. Это произведение было создано около 61 г. н. э., но не публиковалось до 1664 г., а ходило лишь в списках. «Сатирикон» описывает приключения двух друзей-гомосексуалистов Энколпия и Гитона — но также содержит историю Никерота, солдата, который однажды вместе со своим знакомым шел в другой город. По дороге они остановились у заброшенного кладбища, чтобы облегчиться. К ужасу солдата, его спутник со зловещим смехом описал собственной мочой круг вокруг себя, сбросил одежду (которая затем обратилась в камень), превратился в волка и помчался прочь — бесчинствовать в соседнем селении. Там он был ранен в шею копьем, брошенным одним из местных жителей, и был принужден спасаться бегством. Никерота лечили от его ранения в доме неподалеку. В этой истории скрыто несколько подтекстов: например, мочиться на территории кладбища считалось оскорблением, нанесенным мертвым, и неминуемо влекло за собой сверхъестественные последствия. А идея спутника, способного превратиться в рыскающего волка, указывает на то, что древние представления об этом животном успешно дожили до античных времен.

 

Ликейские легенды

Действительно, на протяжении всего периода Античности волка неизменно изображали существом, вызывающим ужас и восхищение. В античной Греции, например, на вершине горы Ликей, в укромном уголке Аркадии на полуострове Пелопоннес, проводился некий таинственный ритуал. Упоминание об этом месте и совершавшихся там тайных обрядах дошло до нас благодаря греческому автору Павсанию (лидийскому географу, который окончил свои дни в царстве Спарта где-то между 470 и 465 г. до н. э.). Во времена, когда он создавал свои труды, нижняя часть склонов этой горы была покрыта густыми лесами, дававшими приют хищным волкам, присутствие которых делало этот район чрезвычайно опасным местом. Однако верхняя часть горы была голой и каменистой, и среди больших валунов, как рассказывали, скрывалось необычное святилище, посвященное Зевсу Ликейскому, где исполнялись странные ритуалы. Имя горы ведет свое происхождение от древнегреческого мифа. По легенде, Ликаон был доисторическим правителем, царем Аркадии во времена, предшествовавшие Всемирному потопу. В попытке добиться благосклонности Зевса царь пригласил бога на пиршество, устроенное на вершине горы. На пиршественный стол было подано человеческое мясо — по некоторым версиям этой легенды, это была плоть его собственного сына Никтима или племянника Аркаса. Когда Зевс понял, что вкусил человеческой плоти, он разгневался и в приступе ярости превратил Ликаона в волка. В этом обличье Ликаону предстояло провести девять лет, после чего он должен был снова превратиться в человека — с тем условием, что за все это время он не отведает человеческой плоти. Вкусив же ее, он остался бы волком навеки. Ритуал, упоминаемый Павсанием, вероятно, включал почитание Зевса в образе волка. Это привело некоторых исследователей к предположению о том, что частью ритуала были также человеческие жертвоприношения и каннибализм.

Однако Вальтер Бёркерт, специалист по истории культуры и религии Греции, основывая свою теорию на трудах Плиния, предполагает, что этот ритуал мог быть формой так называемого «переходного обряда», практиковавшегося юношами в некоторых аркадских общинах и родах. Плиний пишет, что из членов рода выбирали юношу и отводили его в отдаленную местность, где он снимал одежду, вешал ее на ветви дуба, переплывал озеро и уходил в леса, чтобы прожить там, как дикий волк, девять лет, после чего возвращался, одевался и возобновлял жизнь в человеческом обществе, уже в качестве взрослого мужчины. В течение этих девяти лет он не должен был пробовать человеческой плоти, иначе он становился лесной тварью и терял человеческий облик. Упоминание о переплывании озера — показательный момент, поскольку оно олицетворяет, по мнению антропологов-культурологов, разрыв с миром людей. Возможно, частью таких ритуалов были и человеческие жертвоприношения, но истинная природа их остается неясной. Павсаний же, хотя и не сомневается в их существовании, крайне скептически отзывается о возможности превращения человека в волка.

ДАМАРХ

Павсаний упоминает и другую похожую историю (в истинности которой также сомневается), повествующую о кулачном бойце из Аркадии Дамархе, который стал победителем Олимпийских игр около 400 г. до н. э. Он принял участие в соревнованиях после того, как был превращен в волка на девять лет, а затем пережил обратное превращение. Однако многие другие греческие авторы вовсе не так скептичны, как Павсаний: Аркадия, в конце концов, была географически труднодоступным и потому таинственным районом, обычно ассоциировавшимся в те времена со сверхъестественными силами и колдовством. Сила и умения Дамарха, бесспорно, считались результатом его «волчьих связей».

 

Почитание богов

Но не одни лишь кулачные бойцы были воинственными «волками» древнего античного мира. Плиний также свидетельствует, что у подножия горы Соракты в Этрурии (Италия), примерно в 26 милях от Рима, раз в год проводилась необычная церемония в честь богини Феронии. Она, вероятно, была богиней плодородия, священной покровительницей растений и некоторых видов животных—хотя, каких именно, не указано. Ее праздник был известен под названием Hirpi Sorani, или праздника Соранских волков, и привлекал огромные толпы народа не только из близлежащих деревень, но и из самого Рима. Во время церемонии некоторые люди, известные под названием «волчьих колдунов» или «волчьих воинов», одержимые духами волков, ходили босыми ступнями по пылающим углям, не получая при этом никаких видимых повреждений. Эти люди считались неодолимыми бойцами и, оставаясь под властью вселившихся в них волчьих духов, совершали подвиги, требовавшие огромной силы и отваги, на посвященном этому событию празднестве. В результате таких деяний они освобождались государственной властью от любых общественных работ и обязанностей и высоко почитались местным населением.

Между античными авторами велись жаркие споры о том, Феронии ли вообще был посвящен этот праздник. Плиний и Виргилий утверждали, что он составлял часть более древнего культа, гораздо старше самой богини, посвященного богу упомянутой горы, которого звали Соранус. Позднее его отождествили с богом Аполлоном, хотя существует предположение, что в своей изначальной ипостаси Соранус мог представать верующим в обличье волка. Другой римский автор, последователь Ливия и Виргилия, Силий Италик (25 или 26 — 117 гг. н. э.) упоминает о людях, проходивших сквозь пламя после принесения человеческой жертвы, неся в руках ее внутренности, — акт, который даровал им «божественное прикосновение» и статус «колдунов». Однако относится ли это описание к празднику Феронии у горы Соракты — неясно.

 

Неури

Некоторые писатели древности навешивали ярлык «оборотничества» на целые народы без разбору. Почтенный историк Геродот (484–425 гг. до н. э.), например, утверждал в своей «Истории», что некоторые члены племени неури, жившего на границе Скифии (современная Украина), раз в году «перекидывались» в волков, а все племя, по меньшей мере, состояло из антропофагов (в изначальном смысле слова — людоедов). Хотя некоторые неури действительно могли быть каннибалами, все же нет веских оснований полагать, что они принимали обличье волков или что волк у них почитался каким-то особенным животным. Эта легенда, скорее всего, — не более чем результат ксенофобии соседствовавших с неури народов, хотя в ней могло присутствовать и зерно истины — в том, что касается каннибализма.

 

Анубис

Греки и римляне были, разумеется, не единственными древними народами, которые почитали богов, ассоциировавшихся с собаками или волками. Египтяне также чтили божеств, щеголявших человеческими телами и головами диких волкоподобных существ. Самый известный из них, разумеется, Анубис, древнеегипетский правитель царства мертвых, а позднее — бог, который надзирал за бальзамированием и мумификацией. Это божество было гибридной сущностью с головой пустынного шакала и телом человеческого существа, иногда изображалось с потемневшей и гниющей плотью. Существуют, однако, изображения Анубиса в полностью зверином облике — в виде огромного черного пса.

Культ Анубиса процветал в Египте во времена, которые археологи называют эпохой Древнего царства (III тысячелетие до н. э.), но происхождение его может быть гораздо более древним. Позднее в мифологии на посту верховного бога его сменил Осирис, бог, сумевший воскреснуть и победивший смерть. В эпоху Древнего царства Анубис был одним из восьми богов (составлявших священный Огдоад), правивших землями по берегам Нила. Пожалуй, самое известное его изображение было найдено в прославленной египетской «Книге мертвых», где он изображен взвешивающим сердца умерших на весах Истины, чтобы определить, достойны ли они загробной жизни. Нет никаких сомнений в том, что в своем качестве хранителя врат между двумя мирами Анубис был для древних египтян крайне важным богом. Собачья голова и связь с миром мертвых, возможно, являются результатом отождествления его с шакалом — падальщиком, который селился на кладбищах и ассоциировался с разрыванием могил и пожиранием мертвых тел.

ВЕПВАВЕТ

Как было отмечено ранее, Анубис, несмотря на свою несомненную древность, мог быть позднейшим воплощением еще более древнего божества. Первый претендент на роль его предшественника — Вепвавет, божество города Асьют (Сиут) в Верхнем Египте, позже, в греко-романский период, переименованного в Ликополь (город волков). Так же как и Анубис (с которым его часто отождествляют), Вепвавет иногда изображается в виде человека с головой волка или шакала, но чаще — в образе волка (отсюда и греческое название города). Он считался Открывателем Пути — крайне суровым божеством, которое сопровождало души умерших через Дуат (в египетской религии — область, напоминающая раннехристианские представления о чистилище). Возможно, Вепвавет был олицетворением одного из фараонов Древнего царства (а может быть, и нескольких), которые не прочь были приписать себе некоторые качества волка. По этой причине Вепвавет часто рассматривается как «защитник царской власти» и разновидность бога войны. Текст наскальной надписи на Синае говорит о том, что Вепвавет «открыл путь» царю Сехемкету (фараон Третьей династии) к «великой победе» над его врагами. Это позволяет предположить, что упомянутый фараон был неистов в битве (подобен волку). На изображениях этого божества мы видим его в египетской воинской одежде, с луком или булавой в руке; и то и другое — свидетельство его свирепости. В некоторых случаях Вепвавет изображен несущим булаву царя Нармера, египетского фараона, правившего в XXXI веке до н. э., в знак его великой древности (и, соответственно, древности волчьего культа в Древнем Египте). Позже, когда Вепвавет ассимилировался в традиционный египетский пантеон, его стали изображать как сына Анубиса (возможно, из-за их внешнего сходства), хотя в некоторых легендах он назван сыном бога-змея Сета.

 

Фенрир

Почитание волчьих богов, конечно, не ограничивается территорией античного мира или Древнего Египта. В холодных северных землях Скандинавии, где волки «правили бал», они — что неудивительно — проложили себе путь в мифологию и отличались, в качестве богов, невероятной свирепостью и дурным нравом. Самый знаменитый из нордических божеств-волков — Фенрир, также называемый Фенрисом (в некоторых версиях мифов он описывается как волк-демон — что отличает его от истинных богов Асгарда), старший сын скандинавского бога Локи (бога злого озорства и пороков) и великанши Ангрободы (чье имя означает «вестница скорби»). Он был чудовищем в обличье гигантского волка, которое, как боги узнали из пророчества, однажды станет причиной Рагнарека, конца света. Будучи щенком, Фенрир не представлял угрозы — но щенок вырос и превратился в монстра. Боги решили, что его следует заковать в цепи, но к тому времени волк сделался настолько силен, что рвал любую надетую на него цепь. Было похоже, что конец света не за горами, и требовались какие-то срочные решительные меры. Боги велели гномам изобрести нечто, способное удержать Фенрира, и те изготовили в своих подземных кузницах материал, названный Глейпниром. Путы из него были необыкновенно мягкими — и, тем не менее, их нельзя было разорвать. Они были созданы из целого набора необычных веществ — женской бороды, корней гор, кошачьей походки, дыхания рыб, медвежьих сухожилий и птичьей слюны. С помощью этих пут боги надеялись связать Фенрира так, чтобы он не мог сбежать. Фенрир был очень осторожен, и хотя боги пригласили его на грандиозное пиршество, он отказался надеть на себя оковы — пусть даже из такой непрочной на вид субстанции. После долгих пререканий Фенрир все же согласился — при условии, что один из богов (или одна из богинь) вложит руку в его пасть. Большинство богов наотрез отказались это сделать, но бог Тюр, или Тиу (в честь которого получил свое английское название вторник — Tuesday), согласился. Фенрира связали с помощью Глейпнира, и хотя он отчаянно боролся, освободиться не смог. В гневе и разочаровании он откусил Тиу руку, но это ему не помогло. Боги приковали его к скале в подземном мире, где-то под рекой Гьёль, всунув ему между челюстей меч, чтобы он не мог больше никого искусать. Там он и ждет Рагнарека, конца этого мира.

По мере того как проходят эпохи, Глейпнир слабеет, и когда наступит Рагнарек, Фенрир освободится и вновь нападет на богов, убьет Одина и станет причиной конца света, как и было предсказано. После этого он сам будет убит одним из сыновей Одина — Видаром, вторым по мощи среди богов, но недостаточно быстро, чтобы обратить процесс вспять. В представлении викингов Фенрир представлял два самых мощных (и взаимосвязанных) элемента, характеризующих реальность древней Скандинавии: силу и ужас разрушения.

Хотя Фенрир фигурирует в традиционной скандинавской мифологии, его образ, возможно, является только поверхностным отражением местных волчьих культов, существовавших на всей территории скандинавского мира. Стаи волков бродили по лесам Норвегии, Дании и многих других стран, а духи волков почитались во множестве селений и общин этих земель. Они были не только агрессивными сущностями, но также и покровителями и защитниками. На самом деле в разгар зимы они иногда вознаграждали тех, кто преданно поклонялся им в течение всего года, становясь почти что прототипами нашего сегодняшнего Санта-Клауса! Будучи символом власти и силы, волк так же стал символом защиты и удачи для общины.

 

Верования американских индейцев

Идея волка как духа-покровителя, или тотема, не является исключительной собственностью скандинавской культуры; впоследствии ее обнаружили и в культурах таких цивилизаций, как американские индейцы. Некоторые племена коренных жителей Америки приняли волка в качестве своего тотема и продолжают считать его таковым и по сей день. Отношение индейцев к волку — несколько иное, чем в Западной Европе. Они видели в этом животном собрата-охотника, уважали его и восхищались им. Они завидовали его хитрости, свирепости, беспредельной энергии и быстроте — могло ли племя пожелать себе лучшего покровителя? В целом ряде индейских легенд волк появляется как защитник племени, в особенности его наиболее слабых и беззащитных членов. В фольклоре шошонов, например, волк всегда является покровителем женщин и маленьких детей. В одной старой сказке рассказывается о шошонской деревне, на которую напали враги. Часть детей — в основном девочки — и их матерей бежали в окружающий деревню лес. Враги, которые поставили себе целью истребить всю общину, преследовали их по пятам. Пытаясь спрятаться в подлеске, беглецы наткнулись на стаю волков — и, вместо того чтобы напасть на них, животные окружили их защитным кругом и отпугнули врагов своими острыми клыками. Позднее оставшиеся в живых сумели возвратиться и отстроить свою деревню заново — благодаря волкам. Разумеется, волк стал тотемом этой деревни.

На холодном Севере, где животные водятся в изобилии, волк также стал тотемом, в особенности для племени тлингитов, добытчиков пушнины с Северной Аляски. Прекрасно вырезанный, свирепый на вид деревянный волк украшает могилу тлингитского вождя на острове Врангеля на Аляске, вероятно отпугивая осквернителей и грабителей. Различные изображения волков-духов также имеются на многих индейских тотемных шестах, которые по-прежнему можно увидеть в ряде городов и деревень Аляски и Канады.

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫЙ ОПЫТ

Индейская традиция рассматривала волка как чрезвычайно мудрого зверя, особенно в вопросах, касающихся мира сверхъестественного. На самом деле, помимо своей роли защитника общины, это животное выступало еще и в качестве советника для отдельных ее членов — особенно для молодых людей во время «переходного ритуала», такого, например, как превращение мальчика в мужчину. В ритуальном сне волк действовал как своего рода «духовный проводник», ведущий молодых людей трудной дорогой взросления (например, к тому, чтобы стать настоящим охотником), давая им по пути ценные советы и мудрые наставления. Местные шаманы, присутствуя в качестве руководителей подобных церемоний, часто одеваются в невыделанные волчьи шкуры и носят на голове маски из волчьих голов, символизирующие их связь с божеством. В подобных случаях они также стараются подражать повадкам волков, пытаясь привлечь внимание духов, чтобы попросить у них совета. В результате шаманы в ходе ритуала едва ли не полностью обретают волчье обличье, воплощая местные представления о людях-волках. Когда шаман вступает в контакт с духом волка, он сам становится волком — в трансцендентном смысле. Он превращается в животное, щелкающее зубами, рычащее и царапающееся, чтобы обрести способность руководить своими питомцами из общины. Он как бы на самом деле обретает сущность волка, насколько мы в состоянии ее понять. И, скорее всего, волчьи жрецы в других культурах вполне могли пользоваться теми же атрибутами, закладывая в общественном сознании фундамент для легенд об оборотнях-вервольфах — людях, превращающихся в зверей благодаря сверхъестественным силам. Этому образу предстояло оставить неизгладимый след в человеческой психике.

 

Христианство

Прошло не так много времени, прежде чем развивающаяся христианская церковь также усвоила и ввела образ волка в часть своих легенд. Некоторые святые изображались с волчьими головами или другими волчьими чертами, снабдив богатым материалом христианские притчи. Иногда святые превращались в собак и наоборот. Одна такая история повествует о раннехристианском французском святом Гинефорте. По легенде, святой был рожден борзым псом, любимцем богатого и знатного человека. У этого лорда был маленький сын, которого пес должен был защищать от всякого зла. Однажды, вернувшись с охоты, лорд увидел, что детская колыбелька и сам младенец покрыты кровью. Кровь оказалась и на морде верного, как прежде думал хозяин, пса.

По всей видимости, пес напал на младенца и убил его. В ярости и отчаянии лорд прикончил собаку. Только после этого он обнаружил, что младенец жив, а под колыбелью лежит огромный и смертельно ядовитый змей (который, как известно, в христианской мифологической традиции ассоциируется с самим Сатаной). Пес не трогал ребенка — напротив, он защищал колыбель и растерзал тварь, которая пыталась на него напасть. Лорд был вне себя от скорби и угрызений совести. Он похоронил пса на освященной земле, а вокруг посадил рощу деревьев, как полагалось по древнему кельтскому обычаю. Местные жители, прослышав о геройском поступке невинно убиенного пса, стали приходить, чтобы поклониться его могиле, и оставляли возле нее камни, из которых образовался священный холм. Постепенно слава Гинефорта росла и распространилась в другие области Франции. Известен церковный документ под названием De Adoratione Guinefortis Canis («О почитании пса Гинефорта»), эта история упомянута средневековым писателем Симоном из Бурбона (умер в 1262 г.). Вокруг могилы пса образовался и разросся культ, который мог поспорить с культом любого святого; Гинефорта называли святым покровителем маленьких детей. Раздавались даже голоса, требовавшие полной канонизации Гинефорта. Но тут церковь сказала свое веское слово. Церковным каноном запрещено присваивать статус святого какому бы то ни было животному — хотя, с другой стороны, животное вполне можно обвинить в ереси.

Тем не менее компромисс был достигнут. Имя Гинефорт было присвоено одному бургундскому святому, и церковь объявила, что на самом деле святой пес был превращен в человека. Бог, как было сказано, обладает силой одарить животное душой, если оно выкажет доброту и героизм, придав ему человеческое обличье. Но, предостерегала церковь, Господь может так же и превращать людей в животных, если поведение их будет греховным или похотливым. Таким образом, Гинефорт стал известен всей Франции как «собачий святой», блаженный, непосредственно произошедший от собаки. Противоположностью этому образу был, разумеется, оборотень-вервольф — человек, который превращался в собакоподобное существо.

Почти дословно повторяет историю о Гинефорте уэльская легенда, в которой святой Гелерт описан как некогда любимый гончий пес Ллевеллина Великого, правителя Гвиннеда. Он также был превращен в человека.

Отдаленно похожая история также иногда связывается с именем святого Роша из Монпелье, которому служил верный и благочестивый пес, укравший хлеб со стола своего хозяина, чтобы отнести его святому, когда тот лежал один в лесу, став жертвой морового поветрия. В некоторых версиях животное было вознаграждено за свой святой поступок дарованной ему душой и превращением в человека — так же, как и Гинефорт. Более в истории и легендах о подобных случаях не упоминается.

СВЯТОЙ ХРИСТОФОР

Но святой Гинефорт и святой Рош — не единственные святые, которые имели прочные связи с «собачьим миром». Самым знаменитым из них был св. Христофор, покровитель путешественников, на некоторых средневековых изображениях имеющий собачью голову. Имя Христофор, как принято считать, обозначает «несущий Христа», но это — греческая вариация имени, данного ему в крещении. На латыни исходное имя этого человека было Репребус — искаженное Репробус, обозначающее «злой». По древней легенде, Христофор был представителем народа псоглавцев, иногда называемых мармаритами (предположительно — жителями малоизвестной страны Мармарики где-то в Северной Африке). Известно также, что в годы юности Христофор был людоедом и говорил только на грубом гортанном наречии народа псоглавцев.

Услышав слова христианского пророка, который проповедовал на границах его страны, Христофор начал задумываться о своей жизни и деяниях. Когда он однажды сидел, погрузившись в размышления, ему явился ангел и коснулся его губ, после чего Христофор смог говорить на всех языках, чтобы его мог понять любой житель мира. С тем Христофор покинул свою страну и отправился в Грецию, где начал проповедовать Священное Писание всем, кто желал слушать, — и стал видным миссионером, известным во многих странах. От этой его деятельности, по одной версии, и происходит истинное значение его имени: он принес слово Христово во множество языческих земель. Однако свою собачью голову он на плечах сохранил, и церковь по-прежнему относилась к нему крайне подозрительно.

История Христофора как собакоголового святого существовала в Средневековье довольно долго, особенно в Ирландии, где монахи кельтской церкви по-прежнему пользовались греческим шрифтом, а не латинским (источники, в которых содержалась история о Христофоре, в основном были написаны по-гречески). Они разослали списки этой легенды во множество монастырей острова. Знаменитая Leabar Brac (Пестрая книга), которая содержит ирландский календарь святых VIII столетия, недвусмысленно констатирует, что Христофор происходил из народа псоглавцев, ел человеческую плоть, а когда еще не помышлял о Боге, мог говорить только на языке собакоголовых. Писатель Вальтер фон Шпейер (X век) также приводит две биографии этого святого (одну в прозе, а другую в стихах), в которых также есть ссылка на тот факт, что у Кристофера была собачья голова и происходил он из такого же народа.

Эта история может вести свое происхождение со времени правления римского императора Диоклетиана (правил в 284–286 гг. единолично и в 286–305 гг. вместе с Максимом). В это время некий воин по имени Репробус («злой» или «негодяй») был пленен в битве и приведен в Рим в качестве раба. Говорили, что он был размерами крупнее любого другого обычного человека, гораздо мускулистее — и имел собачью голову. Он был уроженцем Мармарики, которая находилась то ли в Северной Африке, то ли где-то дальше к востоку, и похвалялся необыкновенной силой. Прототипом этой легенды мог быть некий берберский воин из Атласских гор, что на территории современного Марокко, который, хотя и обходился без собачьей головы, определенно обладал ростом выше среднего и был яростным бойцом. Черты внешности и характера этого человека и были впоследствии приданы святому.

Христофор, разумеется, всегда считался своего рода «проблемным» святым — святым с прочными языческими связями. В другой версии этой легенды он имеет полностью человеческую внешность, но является великаном — представителем древнего народа, когда-то населявшего Землю. Именно в этом варианте легенды (и в этом облике) он переносит на плечах Христа-ребенка через бурный поток. В отдельные периоды истории он и вовсе не считался святым — и в этом разделил участь других отцов церкви. Хотя имя его известно с раннего английского Средневековья, некоторые даже подвергали сомнению само его существование. Под конец его имя было попросту вычеркнуто из святцев: хотя в некоторых местах его по-прежнему почитают, официальным признанием Ватикана он не пользуется.

СОБАКОГОЛОВЫЕ СВЯТЫЕ

Хотя Христофор и наиболее известный из предположительно собакоголовых святых, вполне возможно, существовали и другие. В некоторых текстах есть ссылки и на других — например, на восточного святого Андрея Псоглавца (это имя — синоним собакоголового), чье изображение есть в пещерном храме Кокар Килисе, или «Ароматной церкви», находящейся в долине Гёреме в Каппадокии (в современной Турции). Ничего особенного об этом святом не известно, и вполне возможно, что этот персонаж происходит из раннехристианской легенды о св. Андрее и св. Варфоломее. В этой легенде двое святых странствовали среди парфян (могучий народ, живший на центральном плато современного Ирана). Они нашли их города «омерзительными», а жители, как оказалось, практиковали каннибализм. В легенде также сказано, что некоторые из высших чиновников их поселений щеголяли собачьими головами — хотя здесь это, возможно, просто общепринятый оскорбительный термин — и что Андрей особенно рьяно среди них проповедовал. Возможно, эту историю смешали с рассказами о турецком святом, придав ему собачью голову.

 

Народ псоглавцев

Наличие собакоголовых святых, разумеется, поднимает вопрос о якобы обитавшем где-то в мире народе псоглавцев. По мере того как исследователи путешествовали все дальше и дальше по средневековому миру, они привозили все больше историй о небывалых чудесах и странных народах, какие можно отыскать в чужих землях. Они рассказывали о людях, у которых в центре живота — огромный глаз, о народах с непомерно длинными ушами, о существах, прыгавших на одной-единственной ноге, — и каждая из таких историй представляла собой преувеличение, неправильную интерпретацию, полет фантазии или поэтическую гиперболу. Одним из таких старейших легендарных народов были псоглавцы, которые упоминаются в рассказах и баснях с древнейших времен. Вера в существование собакоголовой расы была невероятно распространена, особенно в Западной Европе, — в конце концов, как мы упоминали раньше, св. Христофор предположительно был ее представителем.

Однако открытым остается вопрос о том, где действительно обитала эта раса. В средневековой Европе полагали, что их страна находится где-то на востоке, хотя точное ее местоположение трудно определить. В свою очередь, когда наладились связи с некоторыми восточными царствами, обнаружилось, что у них есть свои истории о собакоголовых — только в них говорилось, что обитают псоглавцы где-то на западе. К примеру, Северная Африка, населенная маврами, считалась местом экзотическим и варварским — и вполне подходящим для людоедской собакоголовой расы, как и некоторые отдаленные территории Греции и Турции. Немногие посещали эти районы, и миф о живущих там псоглавцах поддерживался удаленностью и труднодоступностью этих мест. Плиний, например, цитируя один греческий источник, утверждает, что народ этот обитает в горах Индии; похоже, такой вывод был сделан из удивительных историй, родившихся в тех местах и касающихся военных походов Александра Великого. Упоминались, правда, и другие районы — такие, как Месопотамия, Иудея, отдаленные местности Египта, Крит и Аравия. Казалось, псоглавцы населяли любую территорию, которая была достаточно удалена от изученного мира и казалась пугающей или опасной для путешественника.

Некоторые из этих собакоголовых племен, как утверждали отдельные источники, жили на отдаленных островах. В «Путешествии сэра Джона де Мондевиля», написанном в 1355 г. и бывшем, возможно, истинным отчетом о путешествиях исследователя XIV века, есть упоминание о народе, известном под названием карнофалов, живущих на острове Некумера где-то в Западном океане. У представителей этого народа были собачьи головы, они были гораздо более рослыми, чем любой человек, — и стояли на гораздо более низкой ступени развития. Точное местоположение острова так и не было установлено, но само их существование принималось как не подлежащий оспариванию факт. Названные в тексте карнофалами, они имеют гораздо более распространенное название киноцефалов (термин, которым описывали также св. Христофора), которое обычно относили к собакоголовому народу, жившему на одном из самых отдаленных островов Эгейского моря. Греки считали псоглавцев примитивными чудовищами, а говорили они на языке, напоминавшем лай. Кстати, на самом деле универсальное слово «варвары» — звукоподражание, с помощью которого греки выражали насмешку над любым иноземным наречием: вар-вар (что схоже с детским звукоподражанием собачьему лаю — гав-гав).

Если псоглавцы действительно существовали, то возникает вопрос: что представляли собой такие создания, будь они людьми или животными? Обладали ли они душой? Могли ли они обрести спасение через Христа, как другие люди? Величайшие мыслители и клирики того времени с жаром обсуждали этот вопрос. Некоторые ученые умы утверждали, что если собакоголовые существуют, то они — просто другая ветвь человеческого рода. Другие, однако, настаивали, что они — всего лишь рыщущие в поисках добычи звери, и указывали на их предполагаемый каннибализм и неистовый нрав. Первой в осуждении псоглавцев выступила церковь, объявившая их не более чем «грубыми животными». Они не могут обрести спасение через Христа, утверждали прелаты, ибо они не настоящие люди, не имеют души и полностью поглощены животными вожделениями. Некоторые теологи, однако, не соглашались, цитируя Евангелие от Иоанна (10:16), которое утверждало, что в мире существуют другие нехристианские народы, которые обретут благодать через слово Христово. Они заявляли, что долг христиан — нести свет Писания псоглавцам, где бы они ни находились.

Одним из таких мыслителей был франкский монах IX века Ратрамн (умер около 868 г.), живший в монастыре Корби (неподалеку от Амьена) в Пикардии. Видные ученые того времени считали Ратрамна неортодоксальным мыслителем и равным коллегой (а также интеллектуальным оппонентом): Радберт Пасхасий, размышляя о религиозном статусе псоглавцев, спрашивал его мнения. Ответ был дан в форме письма. Epistula de Cynocefali (Послание о собакоголовых) — весьма любопытный документ. В нем Ратрамн излагает свое убеждение в том, что собакоголовые — «испорченная» ветвь рода Адамова (то есть иная форма людей) и как таковые они могут причаститься вечного спасения на том же основании, что и все остальные. Его взгляды, разумеется, не нашли понимания ни в церкви, ни среди интеллектуалов того времени, и письмо его позже было объявлено ересью — Святейшим Синодом в Верчелли в 1050 г. Он также подвергал сомнению догмат пресуществления Святых Даров, заявляя, что происходит оно чисто символически.

Нимало не смущаясь такими высказываниями и писаниями, западная церковь продолжала клеймить псоглавцев как язычников и безбожников. При этом приводилась цитата из христианской легенды об отце св. Меркурия, которого разорвали на части два киноцефала — и набросились бы и на самого святого, если бы он не воззвал к архангелу Михаилу. (Некоторые собакоголовые были позднее обращены в христианство благодаря проповедям св. Меркурия и изображались как существа благородные, но церковь возражала, что это вовсе не отменяет их изначальной звериной натуры.) Такие чудовищные повадки и внешность, говорили отцы церкви, являются внешними признаками ереси, свойственной подобным народам.

Восточная (православная) церковь, однако, занимала в этом вопросе менее определенную позицию. Опираясь на библейскую легенду о сошествии Святого Духа к апостолам на Троицу и их «лингвистическое обращение» (когда они проповедовали, каждый человек слышал их речи на собственном языке), она заключала, что всякий народ, живущий на поверхности земли, должен получить Святое Писание на своем собственном языке с помощью Параклита — Святого Духа. В число таких народов могли входить и псоглавцы, живущие в отдаленных землях. Так, Псалтырь Теодора XI века (одна из наиболее ценных иллюстрированных рукописей Византийской империи, ныне хранящаяся в Британской библиотеке) описывает Христа проповедующим собакоголовым людям, которые внимательно его слушают. Армянское Евангелие, датированное примерно 1262 г., также содержит подобную сцену: Христос несет слово Божье народу псоглавцев. Их описывают как помесь «мидян, парфян и эламитов», без колебаний относя эти народы к киноцефалам. Другие византийские легенды упоминают миссионеров, отправлявшихся в земли, где жили псоглавцы, с целью обратить их, но нет никаких указаний на то, что такие попытки обращения (исключая св. Христофора) заканчивались успешно.

Таким образом, средневековые взгляды на собакоголовых людей были неоднозначны. С одной стороны, они считались грубыми животными, воплощающими силы языческой тьмы, и — предположительно — исчадиями дьявола; с другой — вполне могли быть боковой ветвью рода человеческого, нуждающейся в спасении, которое предлагали Евангелия. Идея о том, что псоглавцы были непримиримыми врагами христианства, пользовалась большим доверием во времена крестовых походов и войн против мусульман в Святой земле. Многие исламские правители в этот период были приравнены к собакоголовым и силам тьмы, ищущим ниспровержения и погибели христианского учения. Описания арабских или ближневосточных правителей обычно изображают их в роскошных одеждах, но с собачьими головами. Например, карта мира 1430 г., которая описывает народ, известный как Бени Келиб, содержит такие слова: «Эбиникебель есть сарацинский эфиопский царь, правит он своим собакоголовым народом». На самом деле наименование этого народа происходит от латинской транскрипции оригинальной арабской фразы («бени кялб»), означающей «сыны собаки». Этот правитель был эфиопом, а его подданные — магометанами, и постепенно наименование «собакоголовые» или «собачий народ», ставшее термином оскорбительным и презрительным, стало ассоциироваться с названием «сарацины» во всем средневековом христианском мире. Этот термин подчеркивает «язычество» таких народов и их оторванность от истинной (христианской) теологии и образа жизни. Такое презрительное отношение ширилось, включив в свою сферу и евреев, которые иногда изображались с головами собак или лисиц, олицетворявшими хитрость и злобу, вплоть до XVI века и даже далее. То, что Христа распяли именно евреи, только прибавляло к грехам дьяволопоклонства и зверства, которые приписывали им христиане, и таким образом закрепило за ними место в чудовищном царстве зла.

КТЕСИЙ

Но не только мусульманам и иудеям Среднего Востока средневековое мышление приписывало собачьи черты. Еще дальше на восток, в горах Индии, как полагали, также обитали огромные племена собакоголовых. Это поверье было основано на писаниях Ктесия Книдского, который жил в конце IV века до н. э. Он заявлял, что в далеких индийских горах живут до 120 000 собакоголовых. Ктесий был уроженцем острова Кос в Эгейском море и, по слухам, принадлежал к врачебной школе Асклепия. (Санаторий в Асклепионе — храме Аполлона — был одним из самых ранних медицинских учреждений в Древней Греции. В числе практиковавших там врачей был великий Гиппократ, ныне известный как «отец медицины».) Ктесий был назначен личным врачом персидского царя Артаксеркса II, и ему был открыт доступ в принадлежавшую монарху восхитительную библиотеку, полную малоизвестных книг и рукописей. Ему было позволено делать списки некоторых свитков, описывающих путешествия персов во многие страны и тамошние чудеса. Позднее он воспроизвел эти отчеты в собственных книгах.

В некоторых из них он упоминает народ, известный как кирокефалы (кинокефалы?), селившийся в отдаленных долинах среди гор Индии и весьма многочисленный. У них были собачьи головы, и когда они имели дело с другими народами, говорили только на грубом лающем наречии или объяснялись посредством знаков. Персы считали их необыкновенно свирепыми и воинственными, а также любителями полакомиться человеческой плотью. Эти создания были настоящими людоедами, а их культура была крайне неразвита: они одевались в шкуры животных и жили в примитивных жилищах и пещерах. По большей части они были земледельцами, выращивали злаки и возделывали землю в верховьях Инда, но, если страннику случалось забрести в их владения, могли проявлять крайнюю дикость и жестокость, нападая на него, подобно псам. Ктесий советовал всячески избегать их.

Многие писатели впоследствии подвергали сомнению правдивость Ктесия. Лукиан в своих рукописях особенно усердно высмеивает его, утверждая, что у Ктесия никогда не было доступа к подобному архиву (если таковой вообще существовал) и он попросту выдумал все эти подробности или основывал их на слухах и сплетнях. Похоже, есть определенные основания для таких утверждений, потому что, хотя Артаксеркс и обладал библиотекой, она и близко не могла быть такой обширной, как утверждал Ктесий. Однако истории о собакоголовых людях, живущих в индийских горах, существовали. Упоминания о них есть в отчетах о путешествиях Марко Поло, а также в некоторых рукописях, касающихся восточных походов Александра Великого. Псоглавцы действительно предстают в них как каннибалы и люди примитивной культуры. Однако такие отчеты избегают описывать их как по-настоящему «собакоголовых» — скорее как людей с острыми чертами лица и выдающимися вперед, «собачьими» зубами. Тем не менее труды Ктесия произвели глубокое впечатление на западную средневековую мысль, и то, что где-то на далеком востоке обитает народ псоглавцев, было принято как бесспорный факт.

ДРУГИЕ ДОКУМЕНТЫ

Это впечатление было усилено такими писателями, как Фома из Кантимпре (1201–1272 гг.), который написал работу, озаглавленную Liber de Monstruosis Hominibus Orientis (Книга о чудовищных людях Востока), снискавшую в XIII веке похвальные отзывы. Примерно в то же время писал свои произведения и Джованни из Пьян дель Карпини (1180–1252 гг.), один из первых европейцев, который посетил дворы великих восточных ханов и оставил отчет о том, как войска хана Угэдэя (третьего сына Чингисхана, 1186–1241 гг.) столкнулись и воевали с народом собакоголовых людей неподалеку от озера Далай-Нур (Северного моря, ныне идентифицированного как озеро Байкал в Южной Сибири). Эти люди сражались исключительно отважно и считались каннибалами.

Создавая для своего покровителя, короля Франции Людовика IX, книгу Speculum Naturalis, почтенный энциклопедист Винсент из Бове (1190 — I 264 гг.) описывает некоего человека-волка с Востока. Он, по словам Винсента, был «животным с головой пса и всеми прочими членами человеческими. Хотя ведет он себя как человек… и когда в мирном настроении, то благодушен как человек. Но когда злится, становится свиреп и восстает против рода человеческого». Его образ воспроизводят некоторые средневековые писатели, включая таинственного Адама из Бремена, который родился около 1050 г. и чье образцовое описание человека-волка породило впоследствии множество подражаний, созданных придворными авторами.

 

Карты

Представление о собакоголовых людях, живущих где-то далеко за пределами сферы влияния христианского мира, пустило глубокие корни в средневековом мышлении. Действительно, на многих средневековых картах терра инкогнита, (неизведанная земля) украшалась изображениями подобных созданий. Они олицетворяли все то, что в таких далеких землях казалось чуждым и таинственным — а возможно, и опасным. Псоглавцы появляются на многих средневековых картах мира, на которых обозначены неисследованные районы земли. Они есть, например, на карте типа Т и О, на которой изображена плоская Земля и которая включает только известные обитаемые земли. Эта карта хранится в Херефордском кафедральном соборе, датируется примерно 1079 г. и указывает неисследованные земли, где, как считалось, обитали такие существа. Подобные карты основывались на древних греческих и римских образцах и иногда изображали территории, лежавшие за пределами греческого и римского знания и влияния. Их считали дикими местами, не затронутыми цивилизацией и населенными одними варварами, людоедами и чудовищами. Многие из этих изображений представляли попросту людей и существ, известных по классическим мифам и басням, которым придавались собачьи головы с целью продемонстрировать их свирепость и злобность.

Одним из таких мест была страна лестригонов со столицей Телепилосом. Эта страна описана в «Одиссее» Гомера как место, где царь Итаки высадился на берег и был пленен местными жителями. Это были людоеды-великаны, и Одиссею и его спутникам просто повезло, что они сумели вырваться из их хватки. Обиталище лестригонов, описываемое как «каменная крепость Ламоса», по предположениям, находилось на маленьком островке далеко за Сицилией, удаленном от центров цивилизации. Там вполне могли обитать примитивные злобные создания (доказательство такого их характера — то, что они швыряли в корабли Одиссея валунами, оторванными от горы.) Некоторые лестригоны на позднейших картах изображены с собачьими головам и, хотя никаких ссылок на этот факт у Гомера нет.

Значительное число таких легенд появилось, вероятно, благодаря отчетам путешественников, которые порой видели похожих существ в отдаленных землях — горилл, обезьян с заостренными мордами, бабуинов и мандрилов. Позже они превратились в их воображении в фантастические народы, возможно — свирепые и опасные. В Средние века число писателей, упоминавших таких существ (или легенды о них), начало расти. Им приписывали еще большую свирепость, злобность и великие сверхъестественные способности. В этот период в воображении западного человека начал складываться образ дикого собакоголового хищника с человечьим телом.

 

Китайские легенды

В восточных странах, таких как Китай, представление о собакоголовом существе несколько отличалось от европейского и было связано с мифом о сотворении мира. По легенде, в далеком прошлом Земля была опустошена великим потопом, который уничтожил всякую жизнь. Уцелели лишь китайский бог-герой Фу Кси и его жена. Им удалось спастись от прибывающей воды, забравшись на гору Куньлунь в центральном Китае, Там, осознав, что остались единственными людьми, они вознесли молитву Небесному Императору, чтобы тот обеспечил их какой-никакой компанией. Небесный Император удовлетворил их просьбы, даровав Фу Кси силу сотворять людей из мягкой глины, осевшей после потопа. Фу Кси лепил фигурки и обжигал их на солнце, а затем они оживали, становясь его подданными. Некоторые из его первых созданий получались не очень хорошо, в особенности те, чьи лица по ошибке их создателя напоминали собачьи морды. Эти существа также ожили, но были изгнаны в «дальние горы» или «в далекую землю за море», где продолжали жить на должном удалении от настоящих человеческих существ, которых бог-герой (а позднее — правитель своего народа) создал «правильно». Что на самом деле сталось с ними — неизвестно.

Следующее упоминание о собакоголовых людях встречается в очень древней китайской рукописи, известной под названием Лян Шу (Книга династии Лян), авторство и время написания которой неизвестны. В ней упоминается народ киноцефалов, обитающих на острове к востоку от страны Фузань (или Фусан) По китайской легенде, Фузань рассматривался не столько как настоящая страна, но как мифическая земля, находящаяся далеко на западе. Некоторые ученые идентифицировали это легендарное место как Америку. Другие полагают, что могла иметься в виду Япония, хотя сами китайцы иногда называли эту страну просто By. Это была страна, впервые привлекшая внимание китайцев благодаря рукописям буддистского миссионера XVII века Хань Шаня, который утверждал, что высаживался там, хотя его описания этой земли часто туманны. Где бы это место ни находилось, злобные и примитивные собакоголовые жили там в большом количестве, часто нападая на тех китайских исследователей и купцов, которые отваживались высаживаться на их берегах.

Как и на Западе, на Востоке представления о собакоголовых были несколько путаными. Некоторые склонялись к тому, чтобы рассматривать их как отпрысков человеческого рода и людей цивилизованных, созданных Фу Кси, другие же — как свирепых и воинственных существ, обычно нападавших на непрошеных гостей. Так же, как в Европе, различие между цивилизованным человеком и злобным зверем — основа нашего современного представления об оборотне — становилось на Востоке все более отчетливым.

 

Япония

Но не только далекие народы, имевшие внешнее сходство с животными, занимали восточные умы. Отдельные личности, жившие совсем рядом, тоже могли похвалиться близостью к собачьему роду — а точнее, к лисицам. Как в Китае, так и в Японии некоторые жители отдельных — чаще сельских — общин, по поверью, обладали лисьими чертами во внешности и в поведении. Это потому, что на самом-то деле они были лисами, которые благодаря неким сверхъестественным средствам приняли человеческий облик. Обычно на таких людей окружающие смотрели с сомнением. Во многих восточных культурах лисы не рассматривались как абсолютное зло, хотя порой и считались созданиями непростыми. Они, как принято полагать, обладают житейской мудростью, а в некоторых местах их даже почитают: во многих районах Японии специально для этой цели существуют посвященные лисам храмы. Японское название лисы — кицуни — обычно было синонимом слова йокай, обозначавшего шаловливого духа. Таким образом возникала еще более мистическая интерпретация — лисий дух. Так что те, кто отличались лисьими чертами — лисы-оборотни, — якобы обладали особыми силами или особой мудростью, но также могли быть крайне коварны, имели сношения с ненадежными духами, и с ними не стоило спорить. Они могли, по поверьям, возвращаться в исходную лисью форму в любой момент, но принять вновь человеческий облик стоило им определенных усилий, так что иногда превращения происходили нечаянно, стоило им на мгновение потерять контроль над собой. Если, например, они напивались допьяна, то могли полностью потерять человечье обличье и даже вернуться на некоторое время к дикой жизни. Также некоторые превращения в человека оставались незавершенными. В некоторых сказках лисы-оборотни обоего пола (хотя в большинстве легенд лиса предпочитает женский облик мужскому) стремятся спрятать лисий хвост под одеждой, чтобы избежать разоблачения со стороны соседей или друзей. Такие люди, по поверьям, обладали невероятными магическими способностями, и считалось, что многие местные ведуньи были замаскировавшимися лисами.

С целью лучшего понимания и объяснения этой концепции японцы иногда разделяли своих лисиц-оборотней на две категории: зенко, или хороших лисиц, и яко, буквально — «чужих лисиц», которые были духами проказливыми и могли нанести вред. Такой «практический метод» был несовершенен, но мог служить приблизительным руководством по двойственной натуре подобных созданий. Зенко полагалось почитать как лисьих духов, а яко следовало по возможности избегать. Таким образом, понятие о двойственности собакообразной формы — либо благодетельной (культурной), либо свирепой (варварской) — начало утверждаться в различных культурах, в том числе и на Дальнем Востоке.

* * *

Классическое представление об оборотне как цивилизованном человеке, который может быть превращен в дикое чудовище, постепенно возникло из этой базовой концепции. Другие элементы — каннибализм, почитание демонов и так далее — были добавлены позднее, но противопоставлению цивилизованности и дикости предстояло стать фундаментом для образа в целом. Были, правда, и другие элементы, проросшие из этой базовой концепции, — например, представление о перевертыше или о воине, который мог изменить обличье ради битвы, — и нам пришло время обратиться к этой системе верований. В ней волчий след особенно заметен.