Анри Буге, генеральный судья города Доле, писал в своем «Трактате против колдунов» в 1610 г.: «Весьма спорным остается вопрос, возможно ли для людей превращение в животных. Некоторые отстаивают такую возможность, другие отрицают, и есть веские основания для обеих точек зрения». И хотя между французскими учеными, теологами и демонологами велись споры о том, случались ли в действительности подобные превращения, пугающий призрак волка и бродящего на свободе человекозверя по-прежнему маячил в глубине сознания французов.
Начало
Представление о вервольфах, тесно переплетенное с представлением о дикой жестокости, возможно, стало навязчивой идеей французов со времен избиения невинных в день св. Варфоломея (1572 г.) и «войны трех Генрихов», или так называемой восьмой религиозной войны (1584–1598 гг.). Первое из этих событий ознаменовалось тем, что французские власти при помощи французских католиков набросились «как волки» на гугенотов (французских же протестантов), которые приехали в Париж на празднование свадьбы гугенота Генриха Наваррского (впоследствии — короля Генриха IV) и Маргариты Валуа. Бойня, как считается, была задумана Екатериной Медичи, главой католического крыла в правительстве и матерью слабовольного французского монарха Карла IX. По некоторым сведениям, она дала карт-бланш армии, приказав убить столько французских протестантов, сколько окажется возможным. Военные, которым помогало преимущественно католическое население Парижа, вели себя как настоящие звери, в неистовом бешенстве разрывая празднующих протестантов на куски. После смерти Карла IX началась война между его младшим братом Генрихом III, главой католической лиги Генрихом де Гизом и протестантом Генрихом Наваррским — еще более кровопролитная бойня, в ходе которой тысячи мертвых тел оставались гнить на полях боев, а по стране победно шествовали голод и мор. Волки, почуяв поживу, выходили из лесов, устраивая настоящие пиршества. Казалось, что они рыщут буквально повсюду. Серый призрак преследовал воображение французов даже после того, как война окончилась.
ПЕТЕР ШТУББЕ
В 1590 г. во многих городах Франции появился памфлет, который еще более сгустил атмосферу страха. Хотя главной его фигурой был вовсе не француз, а немец, изложенные в тексте подробности подлили масла в огонь уже ходивших слухов. Памфлет был озаглавлен «Правдивый трактат о достойной осуждения жизни и смерти некоего Штуббе Петера», публиковался он без указания имени автора. Текст повествовал об одном жителе немецкого города Кельна по имени Петер Штуббе или Штумпф, описывая его как существо «сильное и могучее», с глазами настолько огромными, что по ночам они сверкали подобно горящим головням, со ртом большим и широким, полным острейших и хищных зубов, с мощным телом и огромными лапами. В таком облике он был подобен дикому зверю, в которого превращался с помощью надетого заколдованного пояса, который, по слухам, получил от самого дьявола. Снимая его, он приобретал более нормальные человеческие размеры, «как будто никогда и не менялся». Находясь же в измененном теле — как многие говорили, в теле волка, — Штуббе становился невероятно свиреп и нападал на людей, которым случалось перейти ему дорогу, а затем скрывался в лесах, окружавших город, с легкостью уходя от посланных за ним вдогонку гончих. По некоторым свидетельствам, охотиться он предпочитал на людей, но если такая «добыча» не попадалась, то нападал на крупный и мелкий рогатый скот. Говорили, что он убил не менее 13 маленьких детей и двух беременных женщин, вырвав из их утробы нерожденных младенцев и пожрав их. Нельзя было и представить себе более ужасных и чудовищных преступлений. В дополнение к этому он был еще обвинен и в инцесте — «подобно грубому животному» — с собственными сестрой и дочерью. Также ему было предъявлено обвинение в убийстве сына — причем это убийство Штуббе совершил, когда был в своей «более человеческой» форме, а потом съел его мозг для удовлетворения «зверского аппетита».
Наконец гончим удалось окружить Штуббе, пребывавшего в волчьем облике, на краю поля подле деревни Бедбур. Чтобы обмануть их, он сбросил свой волшебный пояс и предстал перед ними в облике обычного человека, который шел к деревне, опираясь на посох. Однако люди, что следовали за гончими, не отрывали взгляда от волка и видели превращение, которое описывали как «самую черную магию». Штуббе был схвачен и под ужасными пытками дал полный отчет о своей позорной жизни. Волшебный пояс, правда, так и не нашли — Штуббе утверждал, что бросил его «в одной долине», прежде чем его окончательно поймали. Однако тщательный обыск указанного им места не дал никаких результатов, поэтому был сделан вывод, что дьявол (у которого на службе, по общему мнению, Штуббе состоял) забрал назад свою собственность. Дело Штуббе получило такую огласку, что ему предстояло испытать на себе всю строгость закона. Такое нововведение как книгопечатание внесло свою лепту в распространение этой истории, поэтому рассказы о его преступлениях читали как по всей Германии, гак и в других странах, в том числе во Франции. Назначенное ему наказание, в деталях описанное в памфлете, могло заставить некоторые из приписываемых ему преступлений выглядеть чуть ли не по-джентльменски. Штуббе был привязан к большому колесу, на котором его вращали, вырывая куски плоти раскаленными докрасна инструментами; его руки и ноги размозжили деревянным топором, затем отрубили голову, а тело публично сожгли на костре — как и одну из его дочерей и любовницу, которые были обвинены как пособницы его преступлений. После казни в Бедбуре был возведен довольно странный памятник, состоявший из длинного шеста, на котором было укреплено колесо палача с вырезанным на нем изображением волка. На самом верху композиции находилась голова Штуббе — как грозное предупреждение остальным не заключать сделок с дьяволом и не принимать волчьего обличья.
Мог ли Штуббе полностью перевоплощаться в волка или становиться чем-то средним между человеком и волком — неизвестно (хотя литературные источники предполагали первый вариант), но памфлет о нем определенно сумел возбудить страх перед вервольфом или человекозверем по всей Европе. Ужасные подробности мертвой хваткой вцепились в воображение публики и стали питательной почвой для панических историй о по-волчьи жестоких убийствах, которые уже вовсю гуляли по Франции, переходя из уст в уста.
ЖИЛЬ ГАРНЬЕ
Одной из таких историй была легенда о Жиле Гарнье, «отшельнике из Сен-Бонно». В 1570-х гг. он жил со своей женой в хижине в глубине лесистой части Арманжа, неподалеку от города Доль. Он не был уроженцем тех мест, предположительно являясь выходцем из Лиона, и его считали человеком странным и крайне воинственным. Примерно в то же время, как он облюбовал для жительства Арманж, огромный свирепым волк начал охотиться на стада местных пастухов, сея страх и тревогу во всей округе. К тому же он унес в лес нескольких маленьких детей, и некоторые свидетели утверждали, что бедняжки стали жертвой оборотня-вервольфа. Поползли слухи, и страх перед неким сверхъестественным существом, обитающим в лесах, начал неуклонно расти. Естественно, подозрения деревенских жителей пали на жившего в лесу по соседству отшельника, и, хотя эти подозрения неоднократно звучали во всеуслышание, у местных властей все еще не было достаточных доказательств против Гарнье. По мере того как тревога росла, местный парламент (высший судебный орган и областной орган управления) решил предпринять некоторые действия. Он опубликовал воззвание, призывавшее всех дееспособных мужчин, вооружившись пиками, аркебузами, палками и алебардами, собраться и загнать волка. Группа смельчаков принялась за дело, и вскоре они сумели выследить добычу. Маленькую девочку удалось спасти от волчьих челюстей на лугу Ла-Пупе, между Отюном и Шастенуа. Она была сильно искусана страшным животным, но, когда ее спасители отгоняли его прочь, они, по их утверждениям, были поражены жутким сходством между мордой твари и лицом отшельника-мизантропа из Сен-Бонно. Это и послужило недостающим доказательством, и парламент Доля постановил, что Гарнье должен быть арестован и подвергнут допросу в связи с нападением.
Отшельник, похоже, оказался не в своем уме. Он путался в показаниях и объяснениях, но, когда был «подвергнут допросу» (что в те времена означало применение пытки), признался, что на самом деле был вервольфом. Процесс по его делу проходил в самом начале 1573 г., общественным обвинителем был Анри Камю. Гарнье был признан виновным и 18 января казнен.
Гарнье признал себя виновным и дал долгие и изобилующие омерзительными подробностями показания о том времени, которое проводил в шкуре волка. Центральное место в его признании занимало убийство двух маленьких мальчиков, 10 и 12 лет, одного из которых он убил неподалеку от Доля, а второго (в августе 1570 г.) — в грушевом саду рядом с деревней Перруз в приходе Кромани. Когда он принялся поедать тело последнего, его спугнуло приближение поденщиков (он был в своем волчьем облике). В октябре того же года он убил маленькую девочку, игравшую в лесу Ла-Серр, примерно в миле от Доля. Гарнье заявил, что нашел ее мясо «особенно вкусным». Вернувшись в человеческий облик, он прихватил часть тела с собой, чтобы приготовить на ужин.
В отличие от Петера Штуббе, на вопрос о том, как он на самом деле превращался в волка, Гарнье отвечал весьма туманно. У него не было ни волшебного пояса, ни предполагаемого контакта с дьяволом. Вместо этого Гарнье попросту говорил, что становился волком «посредством колдовства», хотя как у него это получалось и какие методы он использовал, так и осталось неясным. По некоторым документам, он утверждал, что встречался с призраком, или «призрачным человеком», глубоко в чаще леса Сен-Бонно, и этот человек обучил его разнообразным магическим умениям, включая превращение. В других отчетах Гарнье заявлял, что просто слышал голос «между деревьями», который указывал ему, что делать. Что интересно, он также говорит, что «удушал» свои жертвы.
Могло ли быть так, что слабоумный, помутившийся рассудком Гарнье попросту воображал себя волком, когда совершал свои подлые убийства? Могло ли его преступление состоять скорее в каннибализме, чем в оборотничестве? Разумеется, такое предположение отбрасывает в сторону свидетельства тех, кто видел его в личине волка, потому что они настаивали на сходстве между ужасным зверем и отшельником. Могли ли они тоже ошибаться? Может быть, необразованный и жалкий Гарнье и его жена поддались неестественным желаниям, пытаясь выжить в чаще леса? А может быть, то был просто общий заговор с целью избавиться от странного и противопоставившего себя обществу отшельника? Такие социальные или психологические тонкости не были приняты в расчет чиновниками Доля, от которых требовалось лишь проведение суда и казни над мрачным мизантропом Гарнье.
После суда они отказали ему в «милости удушения» перед тем, как его тело будет полностью сожжено, — жестокое наказание, которое должно было напомнить о тех ужасных преступлениях, которые он якобы совершил. Тяжесть приговора также была отражением того страха, который испытывали цивилизованные французы перед мерзким чудовищем, прокравшимся в самое сердце их общества.
ТРИ ВЕРВОЛЬФА
Дело Гарнье вновь пробудило в памяти французов отголоски другого суда над оборотнями-вервольфами, случившегося несколько ранее. В тот раз речь шла не об одном монстре, а о нескольких. Около 1520 г. были разоблачены три якобы вервольфа, жившие неподалеку от деревни Полиньи в регионе Юра, в предгорьях Швейцарских Альп. Это была глухая гористая местность, густо заросшая лесом и традиционно богатая дикими слухами о лу-гару, злобном духе, близко ассоциировавшемся с дьяволом, который, творя зло, бродил по округе в образе гигантского пса-мастифа. Первым из этих разоблаченных «людей-волков» был Мишель Вердон (также известный под именем Мишель Удон): он был ранен путешественником, на которого напал. Отправившись в погоню по кровавому следу, несколько местных жителей отыскали хижину Вердона, где увидели женщину, хлопотавшую над его кровоточащими ранами. Дело было изложено главному инквизитору Безансона, который предпринял тщательное расследование, включая «допрос» самого Вердона. Под пыткой тот назвал еще одного человека — Пьера Бурго, известного в округе как Большой Пьер.
Этот человек славился своим скверным характером, гневливостью и странным образом жизни, так что его соседи ничуть не удивились тому, что он мог быть связан с таким сверхъестественным преступлением, как оборотничество. Под пыткой сам Большой Пьер признался, что был вервольфом, и описал, как это с ним случилось. Однажды, когда он разыскивал разбежавшихся после бури овец, к нему приблизились три черных всадника, которым он поведал о своих невзгодах. Один из них пообещал Бурго покой и довольство, если он станет подчиняться им троим как хозяевам и станет исполнять все, чего бы они ни потребовали. Бурго с готовностью согласился и вскоре после этого нашел своих потерявшихся овец. Несколькими днями позже три всадника объявились около его дома, и тот, что говорил с ним, открыл ему, что он — пособник дьявола. Черный всадник заставил Большого Пьера отречься от христианской веры и поклясться в верности князю зла, поцеловав его левую руку. Позже Бурго пожалел о том, что совершил, — ведь теперь он оказался в рабстве у Сатаны, — но как раз в тот момент, когда он собирался пойти к священнику и покаяться в содеянном, у его двери появился Мишель Вердон. Вердон заявил, что он тоже слуга дьявола, и пообещал Большому Пьеру золото и прочее богатство, если он ничего не скажет священнику и повторит свою клятву нечистому. Он заставил Пьера раздеться и намазал его каким-то волшебным зельем, которое превратило его в подобие волка. Тоже обернувшись волком, Вердон сообщил ему, что они могут отправляться на дьявольский шабаш — великое сборище ведьм, на котором будет присутствовать сам дьявол, — а человеческий облик им вернет другое специальное снадобье, которым он, Вердон, обладал.
Находясь в образе волка, Бурго испытывал чудовищные вожделения и желания, которыми не мог управлять, в том числе и желание поедать человеческую плоть — особенно плоть детей. Он, например, пожрал тело четырехлетнего ребенка, которого забил до смерти, и нашел его мясо чрезвычайно сладким и вкусным. Он также свернул шею девятилетней девочке и тоже съел ее. Мишель Вердон также принимал облик волка и сопровождал его в ужасных экспедициях — и не только: они оба спаривались со многими волчицами, встреченными в лесу. Оказавшись лицом к лицу с таким списком ужасов и разврата, власти решили, что у них нет другого выхода, кроме как казнить обоих, а тела сжечь.
По мере того как рассказы о Жиле Гарнье и вервольфах Полиньи начали распространяться по Франции, образ человекозверя все более утверждался в массовом сознании. Люди поддавались панике и начинали видеть вервольфа в каждом встречном. Неспокойное и враждебное настроение того времени способствовало общей атмосфере подозрений и недоверия. Случай Жака Руле — иллюстрация тогдашней общественной напряженности.
ЖАК РУЛЕ
В 1598 г. один солдат шел по полю недалеко от Анжера, что на северо-западе Франции, вместе с несколькими местными крестьянами, когда вдруг заприметил диковатого на вид полуголого нищего, прячущегося в кустах. На руках и лице бродяжки были царапины и кровь, а вытащив его из убежища, они увидели, что под его длинными обломанными ногтями застряли куски чего-то похожего на человеческую плоть. Обыскав подлесок, они нашли тело пятнадцатилетнего подростка.
Имя нищего было Жак Руле, он был умственно отсталым и эпилептиком в придачу. Хотя прямых доказательств, указывающих на его связь с убийством, не было, он был схвачен для допроса и брошен в тюрьму в Анжере. Нет документальных упоминаний о том, был ли он допрошен (хотя пытка вполне могла иметь место), но в какой-то момент от него удалось добиться полного признания: он сознался в оборотничестве. Руле предстал перед местным магистратом — судьей Пьером Эро, которому и признался в том, что у него есть волшебная мазь. Когда он втирал ее в кожу, то становился волком. Судья Эро, который отнесся к этому рассказу несколько скептически, приняв во внимание очевидную невменяемость заключенного, спросил его, не одевался ли он как волк. Руле это отрицал, заявив, что принимал телесный облик настоящего зверя с огромными мощными лапами. Однако относительно формы головы он был не так уверен, полагая, что мог все же сохранять человеческую голову, обретая тело волка. В таком виде он посетил несколько дьявольских шабашей, куда приходили и другие ему подобные.
Нет записей о том, что именно произошло с Жаком Руле после суда, но, вероятно, он был признан виновным, казнен и сожжен. Считается, что суд нашел его признание настолько отвратительным, что приказал сжечь фиксирующие его документы, поэтому до нас дошли лишь фрагменты этого дела.
ПОРТНОЙ ИЗ ШАЛОНА
1598 год, похоже, оказался весьма «урожайным» на оборотней, и человекозвери причиняли особенно много хлопот. Один из самых заметных и получивших наиболее широкое освещение случаев произошел в городе Шалоне в провинции Шампань, где местный портной был обвинен в совершении преступлений, связанных с людоедством. Он якобы совершил несколько нападений на детей, игравших поблизости от его лавки, стоявшей на самой окраине города. Он уносил их тела в окрестные леса и поля, где, по слухам, пожирал их, как дикий волк. Кости он припрятывал в ящиках и бочках на заднем дворе. Когда это случайно обнаружилось и ужасные преступления выплыли наружу, его отволокли в Шалонскую тюрьму, обвинив в оборотничестве.
Дальнейшая его судьба неизвестна, но, вероятно, он был сожжен, так же как и Жак Руле, — хотя это не может быть подтверждено документально, поскольку распоряжения суда по этому случаю были уничтожены. Также не сохранилось записей о том, превращался ли портной в волка (или сам так считал) — или это были преступления, связанные с каннибализмом. Впрочем, какую бы форму такие действия ни принимали — они теперь неизбежно ассоциировались с идеей человекозверя.
Страсти по вервольфам
ГАНДИЙОНЫ
Ликантропы, или зверолюди, стали теперь одним из наиболее занимательных для французов сюжетов, и страсти по оборотням все больше накалялись. В регионе Франш-Конте вблизи Швейцарских Альп, недалеко от Полиньи, где были арестованы Мишель Вердон и Пьер Бурго, обнаружилась целая семья вервольфов. Это была очень глухая и почти недоступная местность, густо покрытая лесами и очень гористая. Летом 1598 г. двое детей собирали фрукты возле деревни Сен-Клод в Бургундии. Шестнадцатилетний Бенуа Бидель ненадолго оставил свою сестру внизу возле дерева и полез на верхние ветви, чтобы достать особенно сочные плоды. Пока он взбирался на дерево, случилась трагедия: бесхвостый волк выскочил из ближнего леса и напал на беззащитную девочку. Бенуа, вооружившись острым ножом, которым срезал фрукты, тут же спрыгнул на землю, чтобы защитить сестру. Однако волк, похоже, совершил превращение прямо у него на глазах, сделавшись чем-то вроде человекозверя — с человеческим лицом, но покрытыми шерстью руками. Он выхватил у мальчика нож и нанес ему смертельный удар в шею. Девочка закричала, чем привлекла внимание работавших на поле крестьян, которые подбежали и отогнали «волка». Бенуа был при смерти, но успел сообщить им о волкоподобном существе — и, вооружившись, они предприняли обыск ближайших окрестностей. В лесу неподалеку они обнаружили девушку по имени Пернетта Гандийон, бродившую среди деревьев. У нее на лице оказались царапины, а на платье — пятна крови, и одержимая страхом и яростью толпа растерзала ее на куски.
Семья Гандийонов жила поблизости, и все местные жители всерьез заинтересовались их жизнью. Гандийонов уже давно подозревали в ведовстве и почитании дьявола, считая это семейство нелюдимым и враждебным обществу, а теперь у властей появился повод для дальнейшего расследования. Остальные члены семьи были арестованы и подвергнуты допросам. Антуанетту, сестру Пернетты, обвинили в том, что она — оборотень, а также в вызове грозы с градом посредством черной магии. Также она была обвинена в посещении ведьмовского шабаша в горах и соитии с дьяволом в обличье огромного человека-козла.
Ее брат, Пьер Гандийон, также был обвинен.
Он был подвержен обморокам и эпилептическим припадкам. Как говорили, его видели лежащим у себя дома в состоянии кататонии (в оцепенении и с одеревеневшими мускулами), в то время как его дух рыскал по окрестностям в теле волка, нападая на каждого встречного. Его тоже обвинили в посещении шабаша, а также огромного сборища вервольфов. Под пыткой он открыл, как Сатана подарил ему и остальным Гандийонам одежды, сделанные из волчьих шкур, и заставлял бегать по округе на четвереньках, нападая на животных и людей, чтобы удовлетворить свой дьявольский аппетит. Сын Пьера, Жорж, также признался в том, что обладает волшебным бальзамом, который превращает его в волка. Вместе с Пернеттой и Антуанеттой он напал на соседского козла и убил его, будучи под действием этого средства.
В дело вервольфов Сен-Клод вмешалась новая, более зловещая фигура. Это был верховный судья региона Франш-Конте, Анри Буге (1550–1619 гг.), юрист с университетским образованием, который специализировался на случаях колдовства и демонологии. Его книга, посвященная этой теме, которая имела успех не только во Франции, но и за ее пределами, называлась «Трактат о колдунах» и представляла собой всестороннее (пусть и крайне пристрастное) исследование, остававшееся главным руководством для французских судей и охотников на ведьм еще долго после смерти автора. Ведьмы и создания тьмы, говорил он, рыщут повсюду, и власти должны быть постоянно настороже. В доказательство он указывал на собственный список дел, включающий суды и казни более чем 600 колдунов только во Франш-Конте и Юре между 1598 и 1616 г. Буге также был особенно искушен в отыскании случаев колдовства и дьяволопоклонства среди местных евреев. Когда стало известно о деле Сен-Клод, его книга по колдовству была уже отправлена в печать, а автор завоевал репутацию ведущего демонолога Франции. Однако, начав расследование дела семьи Гандийон, он решил выпустить второе издание книги, в которой содержалась бы особая и детальная статья по ликантропии. Он заявил, что любой, кто предался дьяволу, может быть превращен в дикое животное, и использовал случай семьи Гандийонов как пример подобной порочной практики. Буге утверждал, что видел, как члены семьи расхаживали по своим камерам на четвереньках, «как звери», — так же, как по полям вокруг своего дома, когда были на свободе. Он также отметил, что Пьер Гандийон был настолько обезображен, что на самом деле напоминал животное. Все перечисленные качества не могли не развить у семейства вкус к человеческой плоти. Слова Буге были восприняты чрезвычайно серьезно как церковниками, так и учеными. Они, несомненно, внесли свой вклад в растущую во Франции истерию по поводу вервольфов, тайно живущих в окружении нормального общества.
После того как Гандийонов сожгли на костре, Буге принялся за поиски других оборотней, которые могли скрываться в регионе Юры. Он удвоил усилия по выявлению лиц, подозреваемых в ликантропии, хотя и осталось неясным, удалось ли ему обнаружить еще кого-нибудь. Однако теперь, когда французы целыми толпами привлекались к суду, уже само по себе обвинение позволяло добиваться признания от людей, подобных Гандийонам. Самая знаменитая книга Буге по этой теме, «Демономания волшебников» (переведенная на английский язык под заглавием «О колдовстве»), утверждала, что дьявол принимает множество обличий, с легкостью меняя их, будь то облик человека или животного. Соответственно и те, кто обладает способностями принимать чужие обличья, тайно живут среди детей Божьих — и эта зараза должна быть вырвана с корнем. Так Буге обрисовал главное предназначение охотника на ведьм — и «Демономания волшебников» придала законное обоснование тем ужасам, через которые местные французские судьи-магистраты заставили пройти множество предполагаемых ведьм.
ПЬЕР ДЕ РОСТЕНЬИ
Одним из таких магистратов был Пьер де Ростеньи (больше известный как Пьер де Ланкр, 1553–1631 гг.), судья Бордо, который вел яростное преследование ведьм в области Лабур в Бретани в 1609 г. На этой территории проживали в основном баски, народ, к которому предвзятый судья Ланкр питал крайнее презрение и ненависть, видя в них одновременно людей суеверных и безбожных. Став магистратом, он развязал против них планомерное преследование и сжег более 700 человек только за 1609–1610 гг. Баскских женщин он считал поголовно распутницами, а мужчин-басков — немногим лучше грубых зверей. Как и многие другие судьи, он написал книгу, получившую широкое распространение, под названием «О непостоянстве падших ангелов и демонов» (опубликована в 1613 г.), которая еще более утвердила у читателей представление о ведьмах и других злобных тварях, живущих в самом сердце местных общин, и идею об их способности превращаться в животных.
В изобилии обеспеченные книгами о колдовстве и поклонении дьяволу, жители Франции к этому времени уже находились на грани истерии, вызванной мыслями о злобных существах, живущих среди них. Зверолюди рыскали повсюду, и любой, кто вел себя странно или подозрительно, вполне мог оказаться сторонником Сатаны. Неспокойная политическая атмосфера того времени, когда протестанты, действуя против католиков и правительства, пытались вновь обрести контроль над ситуацией, лишь подливала масла в огонь. Дело явно близилось к взрыву.
ЖАН ГРЕНЬЕ
Процесс, который, по общему мнению, считается кульминационным моментом судов над вервольфами во Франции, — это случай Жана Гренье. Гренье, сын бедного поденщика из деревни в приходе Сан-Антуан-де-Пизон, находящемся под юрисдикцией суда низшей инстанции Сен-Севье парламента Бордо, считается одним из последних французских ликантропов. Судьей в его деле снова был Пьер де Ланкр. Ко времени этого судебного разбирательства он усиленно злоупотреблял властью, преследуя басков, и распространил свое влияние за пределы Франции — на часть территории Испании.
Жан Гренье был странным четырнадцатилетним подростком, возможно психически неполноценным; он любил пугать местных девушек и маленьких детей, утверждая, что он — оборотень. Чем дальше — тем более нелепыми и дикими становились его утверждения. Он заявлял, что в полях недалеко от его дома ему явился дьявол в образе таинственного незнакомца и подарил ему волшебный бальзам и плащ из волчьей шкуры, которые могли превращать его в волка на один час в определенные дни недели, всегда по ночам. Еще он утверждал, что является незаконнорожденным сыном священника (мол, все знают, что его отец ему не родной), — а во многих районах Франции бытовало поверье, что незаконные сыновья священников часто становятся вервольфами и служат дьяволу.
Гренье говорил, что, пребывая в личине волка, нападал на нескольких собак, но нашел вкус их крови отвратительным. Еще он порой говорил, что убил несколько маленьких детей, и их кровь показалась ему куда слаще — хотя ни разу не сказал точно, кто же были якобы съеденные им жертвы. Хотя все эти россказни явно были фантазией болезненного подросткового воображения, соседи по деревне восприняли их всерьез. Однажды, пася овец вместе с тринадцатилетней Маргаритой Порье, Гренье опять принялся за свои басни о том, как был вервольфом. После этого перепуганная девочка обвинила его в том, что он у нее на глазах перекинулся в волка и напал на нее. Жан якобы скрылся среди деревьев и появился вновь уже в волчьем образе. Она сумела отбиться от монстра, но он только отбежал на несколько шагов, присел на задние лапы и рычал на нее, готовясь снова прыгнуть. Волк, по ее словам, был похож на Жана Гренье. После этого она бросилась бежать и сумела спастись. Она рассказала, что этот волк был мельче обычных и у него не было хвоста — верный признак вервольфа, по мнению местных жителей. Гренье был арестован и привлечен к суду.
Учитывая тяжесть выдвинутых против него обвинений, ожидали, что подросток станет все отрицать, — но, ко всеобщему удивлению, он признался во всем, с почти непристойным бахвальством рассказав о еще нескольких случаях своего оборотничества. В течение предшествующих месяцев в округе недосчитались нескольких детей, и Гренье, казалось, поставил себе целью дать суду понять, что именно он причастен к их исчезновению. Это придало значительности его путаным и часто противоречивым показаниям. Расследуя некоторые из описанных им случаев, власти стали проверять их детали, но не нашли ничего существенного: эти «признания» были всего-навсего лихорадочными видениями расстроенного рассудка и не имели под собой никаких оснований. Тогда Гренье изменил показания и принялся впутывать в дело других людей, с которыми был знаком и которые, по его словам, тоже были вервольфами. Несколько его соседей были арестованы и заключены в тюрьму. Был предпринят тщательный обыск дома Гренье с целью найти пресловутый волшебный бальзам, но отыскать его не удалось. Отец Жана был арестован и подвергнут пытке и в конце концов признался, что на самом деле тоже был вервольфом и приставал к маленьким девочкам. Однако он утверждал, что никогда их не ел — «только играл с ними».
Сегодня такие «признания» привели бы к выводу, что старший Гренье был педофилом, испытывавшим влечение к детям противоположного пола, и что его сын-подросток унаследовал от отца нездоровые склонности и фантазии. Однако во Франции XVII века рассудили, что оба — отец и сын — были сверхъестественными существами. Возможно, такое явление, как педофилия, находилось за гранью понимания тогдашнего французского суда, и дело велось на основании обвинений только в колдовстве и ликантропии. Воспользовавшись ситуацией, несколько местных девочек (на глазах некоторых из них волки действительно унесли их друзей) насладились «минутой славы», в свою очередь выдвинув обвинения против семьи Гренье, к которой никто в округе не питал особой любви. Отца Жана еще раз подвергли пытке, и он оговорил сына и вновь подтвердил свое участие в преступлениях, в которых сознался ранее. На основании этих шатких доказательств Жан был предан суду в Кутра в июне 1603 г. Французская Фемида с удивительной поспешностью признала его виновным в колдовстве и ликантропии и приговорила к повешению. Следствие завершилось, но закон с Жаном Гренье еще не покончил.
В сентябре следующего года дело рассматривалось высшей инстанцией — парламентом Бордо под председательством Пьера де Ланкра. Жан вновь пересказал свою историю о том, как становился волком, присовокупив к ней новые подробности и пытаясь впутать в дело тех, кто ополчился на него и давал враждебные показания. Жан поведал суду, что, когда ему было одиннадцать лет, один из соседей отвел его в лесную чащу, чтобы познакомить с «черным человеком», которого он называл «хозяином леса».
«Хозяин», который, по-видимому, был дьяволом, длинным ногтем оцарапал ему руку, оставив ясно различимую отметину, и дал Жану волшебный бальзам и плащ из волчьей шкуры, чтобы он мог менять облик. Далее Жан сознался, что в личине волка ворвался в один дом в деревне, название которой позабыл, вытащил из колыбели младенца и сожрал его. Вскоре после того он встретил в лесу настоящего волка, с которым поделился остатками своей «трапезы». Некоторое время спустя в приходе Сен-Антуан-де-Пизон он напал на маленькую девочку в черном платьице, которая пасла овец в поле, и убил ее. Эта местность с тех пор стала его любимым охотничьим угодьем: двумя месяцами ранее он загрыз и почти полностью съел маленького мальчика, который играл во дворе, а еще шестью неделями раньше он убил маленького мальчика, который переходил мост, и тоже съел. Он утверждал, что дрался с несколькими собаками, убив всех, кроме одной: последний случай произошел в городке Эпарон; внезапно появился хозяин пса и прогнал оборотня прочь, угрожая рапирой.
Жан снова подтвердил свои уверения (которые были произнесены с такой убежденностью, что их одно время принимали за чистую правду), что его отец ему не родной. Он объявил себя внебрачным сыном священника — именно поэтому «хозяин леса» обратил на него внимание и совратил на путь зла. Позже, противореча самому себе, он заявил, что его якобы незаконное рождение и родственная связь со священником сообщили ему «особые силы», что включало и способность превращаться в животное. На сей раз никакого упоминания о «черном человеке» не последовало. Однако в результате дальнейшего расследования все его рассказы были признаны выдумкой помраченного ума: его отец, местный поденщик, был арестован и вновь подвергнут пытке — и подтвердил, что Жан на самом деле его собственный сын. Между отцом и сыном были весьма сложные отношения: родная мать Жана умерла, и отец женился во второй раз. Жан и его мачеха не очень хорошо ладили, поскольку она находила его поведение крайне странным, а иногда и пугающим, а отец периодически выгонял его из дома и доводил до нищенства, вынуждая бродить по округе, выпрашивая еду. Парень пытался найти работу, но заслужил дурную славу человека ненадежного, поэтому немногие решались его нанять. Он отличался довольно живым воображением и во время своих скитаний терроризировал маленьких детей жуткими рассказами об оборотничестве и поклонении дьяволу.
Отношения его с отцом были настолько скверными, что нет ничего удивительного в том, что один старался переложить на другого всю вину в этом грязном деле. Однако когда Жан в суде встретился с отцом лицом к лицу, его свидетельские показания затрещали по швам: он запинался, противоречил сам себе и взял назад некоторые их своих прежних обвинений. Теперь Жан говорил суду, что это мачеха вышвырнула его на улицу, потому что увидела, как он бродит на четвереньках, подобно псу, и выблевывает пальцы маленьких детей. Это ее напугало, и она прогнала его прочь из дома. Он повторил истории о том, как съел маленькую девочку в черном платье и мальчика во дворе. Это тоже оказалось чистой фантазией, поскольку суд не нашел свидетельств того, чтобы такие дети вообще пропадали. Отец Жана был впоследствии освобожден из-под стражи без вынесения обвинений.
Несмотря на все эти явно безумные домыслы, апелляционный суд воспринял дело Жана Гренье совершенно серьезно. Оно во многих отношениях подтверждало теории де Ланкра относительно черной магии и злобных существ, скрывающихся в рядах цивилизованного общества, чтобы совращать слуг Божьих. Поэтому при пересмотре дела были зафиксированы все зловещие и леденящие душу детали. Однако к началу XVII века настроение французского общества стало постепенно меняться — и это отражено в приговоре, определенном апелляционным судом, который оказался менее жесток, чем приговор суда низшей инстанции. Суд принял во внимание «тупость» подростка, то, что он был нищим и постоянно недоедал, — а также то, что, будучи лишен родной матери, он был воспитан жестокой мачехой, которая предоставила ему самому заботиться о себе, и никто не проявлял к нему ни малейшего участия. Учитывая эти обстоятельства, удивительно ли, что Жан Гренье превратился в такое жалкое существо, легкую добычу дьявола и его приспешников? Хотя изначально он был приговорен к повешению и сожжению тела, суд высшей инстанции аннулировал это решение и постановил, что Гренье должен жить до конца дней своих в темнице в монастыре. Там, как надеялся суд, он со временем пересмотрел бы свою дурную жизнь и обратился на истинный путь Христа. После этого имя Жана Гренье исчезает со страниц исторических документов.
ЧУДОВИЩЕ ИЗ ГЕВОДОНА
Хотя случай Жана Гренье расценивается как один из последних подобных в стране, Франция еще не до конца распрощалась со своими вервольфами. Страшилище, скрывающееся в глубине подсознания французов, не желало сдавать позиции. Оно вновь вернулось в 1764 году в образе мерзкого Чудовища из Геводона (Геводон — местность, находящаяся высоко в горах Центрального массива). Так же как и Юра, это был гористый и труднодоступный регион с разбросанными далеко друг от друга деревнями, затерянными среди густых лесов. В Геводоне, в деревне Лагонь, свирепое животное, похожее на волка, внезапно стало нападать на людей, подходивших слишком близко к опушке леса, и убивать их. Количество жертв вскоре достигло одиннадцати, в их числе оказались хорошо известные в округе труженики, и по деревне стала быстро распространяться паника. Хотя вполне возможно, что убийства совершила стая волков, живших в лесу, а не одно животное, давним страхам перед ликантропией — наследству прежних столетий — не потребовалось много времени, чтобы возродиться вновь. Разумеется, все знали о том, что в лесу может обитать большая волчья стая, но глубоко укоренившийся местный фольклор и народная мудрость намекали на нечто сверхъестественное, а именно на объявившегося поблизости оборотня-вервольфа. Старым сказкам помогло ожить и сравнительно недавно появившееся в этой местности новшество: печатное слово. Газеты и памфлеты были весьма популярны, они пересказывали древние легенды и постепенно смещали фокус внимания в сторону слухов о ликантропии. Большая доля этой периодики сопровождала текст отдающими дьявольщиной гравюрами и рисунками, изображающими жуткую фигуру: получеловека-полузверя, крадущегося под покровом леса и готового наброситься на ничего не подозревающую жертву. Такие картинки подкармливались местными страхами и раздували истерию среди населения. Свою лепту добавляли и путаные рассказы о странных звероподобных фигурах, замеченных кем-то когда-то краем глаза в лесу — в особенности в лесу у Мазель-ле-Грез. Если верить одному из них, некая женщина, направляясь к мессе, увидала человекозверя в образе волка с медными пуговицами вокруг шеи, как будто волчья шкура была верхней одеждой, надетой на человеческое тело. В другой истории лесник разглядел большую кудлатую тень, бегущую по лесу на четырех конечностях, — по его словам, тень напоминала человека. Еще одна женщина, также по пути в церковь, встретила косматого человека, покрытого темной шерстью, который пошел было рядом с ней вдоль дороги, но тут же исчез, как только она выкрикнула имя Христа. То был верный знак, как она сама сказала, что попутчиком ее оказался либо дьявол, либо кто-то из присных его. И она была убеждена, что это существо — не кто иной, как вервольф. Вскоре убийства прекратились (возможно, волчья стая откочевала куда-то дальше), а Чудовище из Геводона так и не поймали. Тем не менее навеянный им ужас еще долго витал над всей округой.
Не приходится сомневаться, что многие встречи с якобы оборотнями были ничем иным, как игрой воображения местных жителей, пришпоренного возрождением старых народных сказок и поверий. Эти случаи, однако, служат хорошей иллюстрацией того, что французская мысль хоть и продвинулась вперед со времен Жана Гренье и более или менее официально признала, что вервольфов не существует, некоторая неуверенность по этому поводу все же осталась — особенно в умах сельских жителей. Сказки и древние легенды о тех, кто мог превратиться в зверей или волков, разговаривающих человеческим голосом, по-прежнему оставались чем-то вроде главной «информации к размышлению» в некоторых сельских районах Франции. Хотя история о Чудовище из Геводона была самой известной из них, были и другие, родившиеся в иных местах французской глубинки, похожие по общему настроению и намекающие на то, что оборотни живут себе поживают среди нормальных людей.
МАЛЕНЬКАЯ КРАСНАЯ ШАПОЧКА
Некоторые из этих историй привлекли внимание серьезных собирателей фольклора. Французский писатель, автор волшебных сказок и собиратель легенд Шарль Перро быстро распознал значимость старых рассказов о волках, в конце XVII века еще передававшихся из уст в уста. В 1697 г. он опубликовал собрание народных сказок, в число которых вошла волшебная история о говорящем волке, сеющем вокруг панику и хаос. Была ли в ее основе подлинная народная сказка — неясно, но содержавшиеся в ней элементы обычны для многих французских историй об оборотнях-вервольфах того времени. Она рассказывала о хорошенькой маленькой девочке, еще совсем крошке, которой пришлось отправиться в путь через темный лес, чтобы отнести пирожки своей больной бабушке. Образы маленькой девочки и темного леса были общими характерными чертами многих легенд о вервольфах и звучали как эхо процесса Жана Гренье, который отделяли от того времени всего 80 лет. Собираясь в путь через холодный промозглый лес, девочка надела свою любимую шапочку из красной материи.
Когда она шла по тропинке между деревьев, к ней приблизился волк, который неожиданно выскочил из подлеска. Он втянул малышку в беседу, настойчиво выспрашивая о том, куда и зачем она идет, и узнал от нее точное расположение домика бабушки, а также — что та больна и не может выходить из дома. Однако волк не напал на девочку, потому что где-то поблизости оказались егеря — зато выразил обеспокоенность здоровьем старушки и заявил, что тоже заглянет к ней в гости, сказав, что побежит другой дорогой. Его хитрый план был обставлен как игра из рода «кто первым добежит». Маленькая девочка пошла длинной дорогой, да по пути еще отвлекалась, собирая цветы и разглядывая лесных зверушек.
Тем временем волк уже добрался до домика и, подделав голосок девочки, убедил старушку открыть дверь и впустить его. Стоило ей это сделать, как он набросился на лежавшую в постели бабушку и проглотил ее. Забравшись в постель, он надел бабушкину ночную сорочку и принялся ждать прихода девочки. Когда она появилась, волк притворился прикованной к постели старушкой и пригласил ее в дом. Между ними состоялся разговор о том, почему у «бабушки» такие большие глаза, такой большой рот и такие острые зубы, и в конце концов волк раскрыл свою истинную сущность и, прыгнув на девочку, проглотил ее целиком. В этой истории нет счастливого конца. Однако в ней нетрудно узнать детскую сказку «Маленькая Красная Шапочка», которую все мы когда-то читали, хотя изложенная здесь версия, которую Перро услышал где-то на юге Франции, на испанской границе, напечатана под названием «Большой Злой Волк». Возможно, ее источником были истории о Жиле Гарнье, вервольфах Полиньи и Жане Гренье, пересказываемые уже более столетия. Волк нападает на маленькую девочку и прикованную к постели старушку, обе они — беззащитные жертвы. Оба злодейства напоминают об обвинениях, выдвинутых на судах над вервольфами. Вполне возможно, во Франции «Маленькая Красная Шапочка» начинала свой путь как крайне мрачная «страшилка» об оборотне. В другой французской версии той же сказки девочка сначала встречает волка в человеческом теле — и поэтому не испытывает страха. (И действительно, странно, что в волшебной сказке говорящий волк не кажется девочке чем-то неестественным и пугающим!) Перро же постарался оставить волка в его собственной шкуре, а не сделал его двойственным созданием, чтобы добиться максимального драматического эффекта.
Французская сказка заканчивается трагически — смертью маленькой Красной Шапочки в челюстях волка. Другие ее варианты, однако, имеют более счастливый финал. Немецкая сказка, например, заканчивается гораздо более удовлетворительно с точки зрения человечности. Она была опубликована в знаменитом собрании народных сказок братьев Гримм (предназначенном в основном для детей) «Детские и домашние сказки» в 1812 году. Там она носит название «Красная Шапка», что близко и английскому варианту заглавия. Немецкая версия повторяет французскую, но только до определенной степени, поскольку в ней крики девочки привлекают внимание проходящего мимо охотника (или работающего неподалеку дровосека), который спешит на помощь. Ножом (или топором) он разрубает волку брюхо и таким образом освобождает Красную Шапочку и ее бабушку. Изложение истории здесь несколько путано: объевшийся волк, похоже, уснул — и таинственным образом не просыпается во время этой операции, поэтому охотник заменяет спасенных жертв большим камнем, который бабушка зашивает в волчьем животе. Когда волк просыпается, он пытается сбежать, но вес камня тянет его вниз и становится причиной его гибели. Концовка немецкой сказки, таким образом, с точки зрения рассказчика более оптимистична. Этот более «здоровый» вариант был доработан и расширен в Британии в эпоху королевы Виктории, когда многие старые, довольно жестокие европейские сказки были «облагорожены» и превращены в детские «сказки на ночь» для всеобщего пользования, и одна их этих версий — та, что сейчас знакома большинству из нас.
Основана ли она на настоящей народной сказке или нет, история о Красной Шапочке определенно отражает ряд черт, как явных, так и скрытых, характерных для старых сказок о вервольфах, многие из которых были созданы задолго до Перро. Цвет шапочки или плаща девочки — это цвет крови, заставляющий предположить в ней потенциальную жертву. Она должна быть крайне наивна, если позволяет себе поддаться на уловки говорящего волка (который в этой истории играет роль дьявола). И, разумеется, следует учесть само наличие демонической силы, сначала в обличье человека, а потом — в разрушительном образе зверя. Все эти образы имеют давнюю традицию и ассоциации, уходящие далеко в прошлое, в доисторические времена.
Делались также предположения, что сказка о Красной Шапочке имела скрытый политический подтекст и вполне могла быть старой гугенотской сказкой. Хотя доказательств этого недостаточно, предположительно она появилась после резни в Варфоломеевскую ночь в 1572 г. как завуалированный намек на жестокость и дикость французской монархии: красный цвет шапочки при этом символизировал цвет свободы. Красные шапки иногда носили гугенотские патриоты — в качестве символа независимости от католицизма и государственной машины, которая в основном контролировалась католиками. Идея гугенотского движения, поглощенного католической монархией, а затем освободившегося, разорвав ее «плоть», могла послужить источником вдохновения и основой для создания этой сказки. И хотя такое идейное наполнение сказки выглядит несколько натянуто, не приходится сомневаться, что тень волка по-прежнему дремала в неком уголке сознания французов, выжидая момента пробуждения.
Не только в галльских сказках, неважно — политически мотивированных или нет, появляется оборотень-вервольф. Множество судов во Франции привлекло общий интерес не только собирателей фольклора, но и рациональных мыслителей. Времена менялись, и новый дух научного естествознания становился в Европе общей нормой. Старые верования и суеверия, которые множество веков принимались как незыблемый факт, теперь попадали под прожектор более пристрастного исследования. Встал вопрос: если такие люди, как Жиль Гарнье, вервольфы Полиньи и Жан Гренье, на самом деле вовсе не были вервольфами (а общее мнение было таково, что они вполне могли таковыми и не быть, что следует из более мягкого приговора Гренье, вынесенного апелляционным судом в Бордо) — тогда кем же они были? Несколько ведущих специалистов-медиков всерьез занялись этим вопросом в связи с французскими процессами.
Мнение медиков
Уже в начале XVI века, когда такие процессы только набирали силу, раздавались голоса, которые выражали сомнения относительно лежавших в их основе представлений о колдовстве и оборотничестве. Одним из первых скептиков был немецкий врач по имени Иоганн Вейер (или Вейр, 1515–1588 гг.), который предположил, что причиной необычного поведения и странных признаний несчастных «преступников» является некая форма физического или психического нездоровья. Вейер, по общему мнению, был первым, кто использовал термин «психически больной» при описании действий и откровенных выдумок так называемых ведьм и вервольфов. Он был врачом разумным и гуманным, ищущим истинное объяснение такого состояния. Анализируя некоторые суды над вервольфами (а также процессы над «ведьмами» в Германии), он настаивал, что эти люди находились в плену иллюзий и их признания в совершенных зверствах, смешанные с фантастическими историями о встречах с дьяволом и использовании волшебных зелий, были не чем иным, как потоком помраченного сознания. Такие люди, продолжал он, «становились животными» только в собственном воображении и нуждались более в помощи, нежели в наказании. Когда в Европе воцарилась эпоха Просвещения, на точку зрения Вейера встали и другие. Психические заболевания, тяжелые условия жизни, одиночество и изоляция в некоторых подобных случаях внесли свою лепту в отклонения в поведении, которые могли быть классифицированы как «оборотничество». И, разумеется, судьи были вынуждены понять это — как понял Пьер де Ланкр на примере случая Жана Гренье, когда говорил, что убожество существования Жана в немалой степени ответственно за его предполагаемые преступления. Начиная с Вейера (и в какой-то степени в результате французских процессов) взгляд на так называемых вервольфов стал постепенно меняться. И к этой сместившейся точке зрения мы теперь и обратимся.