В своей прославленной книге De praestigiis daemonum («О демонических иллюзиях», опубликована в 1563 г.) немецкий врач Иоганн Вейер открыто нападает на суеверия и ошибочные убеждения, на которые опирались процессы над ведьмами и вервольфами в прошедшие годы. Он громит «Молот ведьм», написанный инквизиторами Шпренгером и Крамером, который стал официальным руководством церкви по выслеживанию и выявлению колдовских созданий. Преследование запутавшихся и легковнушаемых людей было инспирировано сверху — и вот теперь авторитетные медики начинали смотреть на них скорее с сочувствием, чем с осуждением.

 

Иоганн Вейер

Вейер был учеником и последователем мудреца из Кельна, Генриха Корнелиуса Агриппы Неттесгеймского (1486–1535 гг.), который признавал широкое распространение черной магии, но также заявлял, что все на свете, включая оккультизм, философию и медицину, является частью всеобъемлющего и единого целого. По его мнению, сверхъестественный и реальный миры могли быть сведены воедино посредством тщательного исследования. В этом отношении книгу Вейера следует рассматривать как одну из первых работ, демонстрирующих просвещенный взгляд на неотделимость дьявольского мира от нашего, и фундаментальный вклад в современный психологический подход по отношению к так называемым колдовству и оборотничеству.

В этой работе он уделяет особое внимание оборотням, привлекая в качестве доказательств материалы французских процессов над ними. Обвиняемые и осужденные могли страдать от «дисбаланса меланхолической жидкости». Он приводит список медицинских симптомов, которые могли заставлять этих несчастных среди ночи подниматься с постели и блуждать по округе, воображая себя волками или какими-либо другими животными. Вейер предлагает ряд «целительных средств» при таких состояниях — например, кровопускание, чтобы восстановить баланс жидкостей (как предлагал римский врач Гален), или фруктовую диету, чтобы пресечь неутолимое стремление к поеданию мяса — и тем восстановить естественные склонности. Изменения в рационе и физические упражнения жизненно важны, настаивает он, для установления правильного «гуморального баланса». Вейер отдельно рассматривает случай вервольфов из Полиньи, которые признавались в поедании маленьких детей и посещении в облике волков шабашей, где присутствовали ведьмы и дьявол. Эти люди, предполагает Вейер, не были по-настоящему психически больны — просто находились в плену иллюзий.

Он проявил разумную осторожность, не исключая прямого участия нечистого; даже признавал, что эти люди действительно могли встречаться с дьяволом (хотя что или кого именно Вейер подразумевал под словом «дьявол» — вопрос открытый). Он высказывал предположение, что «отец лжи» способен запутать и одурманить их разум до такой степени, что в нем могли угнездиться всякого рода иллюзии и заблуждения. Поэтому они уверовали в некоторые свои особые свойства и качества, ни одно из которых не существовало на самом деле. Подобные иллюзии сочетались с применением определенных амулетов и мазей, в состав которых входили сомнительные растения, которые вполне могли обладать галлюциногенными свойствами, искажая восприятие и заставляя видеть несуществующее. Таким образом, разум этих людей запутывался еще более. Во многих отношениях Вейер далеко опередил свою эпоху; он проявил себя как один из первых специалистов в области медицины, объединивших зачатки психоанализа с рассмотрением возможности применения психотропных веществ. Он также одним из первых установил общепринятый взгляд на ликантропию как на результат работы злых сил — но в совершенно новом свете.

РЕДЖИНАЛЬД СКОТ

Менялись времена — менялось и восприятие людей. Старые, ранее незыблемые верования теперь открыто оспаривались, и многие образованные люди последовали примеру Вейера. Одним из них был англичанин, сквайр из Кента по имени Реджинальд Скот (1538— 1 599 гг.). Бывший мировой судья, он повидал множество людей, обвиненных в фантастических преступлениях, и слышал абсурдные домыслы, истинность которых стал позже подвергать сомнению. Он также был убежденным либералом — и в качестве такового пользовался любой возможностью, чтобы выставить на посмешище предрассудки и легковерность католической церкви.

Самая знаменитая из его работ, «Разоблачение колдовства», опубликованная в 1584 г., прямо высмеивала доверчивость тех, кто верил в колдовство и приписывал владение колдовскими силами несчастным, часто умственно неполноценным людям. Скот перечислял такие суеверия, как оборотничество и заклятия, заявляя, что для них нет оснований в реальности и что те, кто в них верит, часто совершают большее преступление, чем те, кого в них обвиняют. Такие «вопиющие ошибки» часто были свойственны католической церкви, которая старалась лишь усилить подобные предрассудки, чтобы поддержать свою власть. Скот цитировал Вейера и поддерживал убеждение немецкого врача в том, что обвиняемые по подобным делам могли иметь множество проблем как с обществом, так и с собственным душевным здоровьем. Его образованный скептицизм перекликался с предположениями Вейера и бросал тень сомнения на распространенную на заре XVII века точку зрения на колдовство и оборотничество.

 

Полнолуние

Существовала еще одна проблема, занимавшая ученых и образованных людей: предполагаемая связь между оборотнями и полной луной. Хотя эта идея появилась позднее выхода работ Вейера и Скота, не приходится сомневаться в том, что превращения оборотней рассматривались в XVII и XVIII веках как результат сверхъестественного воздействия растущей и убывающей луны. В XIX и XX веках это представление получило дальнейшее развитие, и зависимость превращений человека в волка от фаз луны считалась неопровержимым фактом, хотя подобные ассоциации ни разу не возникали во время процессов над вервольфами. Почему же трансформации стали увязывать с полнолунием?

Луна уже давно напрямую связывалась с душевным равновесием. В английском языке слова lunacy (безумие, безрассудство) и lunatic (сумасшедший, душевнобольной), означающие психическую болезнь или повреждение рассудка, имеют общий корень с французским названием луны la lune, происходящим от имени римской богини Луны. Но откуда берет начало такая ассоциация?

Греки придерживались научных взглядов на человеческое тело и его болезни и так же, как позднее римский врач Гален, считали определяющими для жизнедеятельности веществами различные «гуморы» (жидкости) — такие как флегма (слизь), сангвис (кровь), холе (желчь), каждая из которых специфическим образом влияла на определенные части тела. Правильный баланс между ними позволял телу функционировать нормально и был залогом хорошего здоровья. Если порядок нарушался, то результатом являлась болезнь: например, избыток в теле крови провоцировал лихорадку. Мозг, как тогда считалось, содержит очень большое количество влаги, баланс которой ответствен за его нормальную жизнедеятельность. Это позволяло цивилизованному, рациональному и тренированному мышлению оставаться «у руля», в то время как другие, более темные побуждения подавлялись. Однако, как и другие части тела, внутренние органы могли испытывать влияние со стороны внешних факторов.

Наблюдая, как слабое гравитационное притяжение Луны влияет на морские приливы и отливы, греческие врачи пришли к выводу, что эта планета оказывает похожее воздействие на жидкость, содержащуюся в мозге, и может нарушить хрупкий «гуморальный баланс», позволяя диким и нездоровым вожделениям вырваться на свободу. «Цивилизованный человек» мог быть постепенно превращен под влиянием луны в яростное неразумное животное — в лунатика-безумца. Многие греческие мыслители, такие как Аристотель и Гиппократ (460–370 гг. до н. э.), считали это непреложным фактом. Эта ассоциация была настолько сильна, что имя греческой богини Селены (одной из ипостасей тройственной лунной богини) стало синонимом дикого и непредсказуемого поведения, а ее саму описывали носящейся по лесам в разнузданной причудливой пляске. Принимая утверждения греческих авторов на веру, Плиний Старший (23–78 гг. н. э.) перенес эти медицинские воззрения на римскую почву.

МЕДИЦИНА

Мир средневековой медицины в основном опирался на представления древних греков и римлян. Врачи основывали свои способы лечения на «гуморальном балансе» тела — например, пускали пациентам кровь, чтобы утишить лихорадку, и назначали слабительное, чтобы восстановить равновесие слизи и желчи. Они некритично воспринимали представление о «влажности» мозга и том воздействии, которое могла оказывать на него луна. Агрессивное или дикое поведение происходило якобы от избытка жидкости, скопившейся внутри черепа, часто в результате действия на индивидуума внешних сил — таких как «магнетическое притяжение» луны. Слабовольные, грешные или физически неполноценные пациенты — больные, голодающие или ведущие убогое существование — были особенно подвержены подобным приступам. Та же концепция была распространена и на способ поведения оборотней — людей, отчетливо воображавших себя каким-либо зверем, и на обычных безумцев. Церковь, которая проявляла живой интерес к обыденной медицине, поскольку многие средневековые доктора были монахами, утверждала, что это — несомненный результат греха: грешники сознательно подвергают себя пагубному воздействию луны и ведут себя как дикари и варвары, полагая, что превратились в животных.

Со временем западная медицина стала испытывать влияние со стороны Ближнего Востока. Уже в XII–XIII веках крестоносцы, возвращавшиеся из Святой земли, привозили с собой новые взгляды и идеи, в особенности касающиеся методов лечения, применение которых они наблюдали у арабов. Наряду с этим на Западе стали распространяться работы некоторых ближневосточных авторов, излагающие новые взгляды на болезни. Арабские писатели, такие как Рашид ад-Дин Хамадани (1247–1318 гг.) и Хаким Мохаммед Амин из Лахиджана (XVII век), твердо придерживаясь учения Корана, тем не менее полагали, что причиной душевных болезней могут быть отнюдь не только сомнительное вмешательство демонов или груз грехов страдальца.

Несмотря на это, представление о «гуморальном дисбалансе» и воздействии луны продолжало оставаться ведущим. С целью восстановить естественные ритмы жизнедеятельности тела некоторые врачи рекомендовали операцию, известную сейчас как трепанация черепа. В черепе проделывали дырочку — трепанационное отверстие (среди врачей не было согласия по поводу того, где именно оно должно быть просверлено) — с целью позволить излишней жидкости выйти, а пациенту — вернуться к нормальному мироощущению. Старинные гравюры и иллюстрации, датированные начиная с XVI столетия, представляют набор инструментов, использовавшихся для этой цели, причем некоторые из них смотрелись бы уместнее в камере палача. Об эффективности подобных этому способов лечения много спорили. Некоторые врачи, такие как Моше бен Маймон (Моисей Маймонид, 1138–1204 гг.) и Андреас Везалий (1514–1564 гг.), сомневались в том, что единственный способ облегчить безумие пациента — это пустить ему кровь, чтобы предотвратить воспаление мозга «лихорадкой и возбуждением». Последнее средство считалось весьма действенным: считалось, что «возбуждение» у тех, кто считал себя животными и жаждал человеческой плоти, вызвано избытком крови, затуманивающей мозг. Облегчить неестественные вожделения, как говорили, нельзя было никак иначе, чем отворить пациенту кровь или применить гирудотерапию (прикладывание к кровеносным сосудам кровососущих пиявок).

Любопытно, что и в старинных сицилийских легендах единственным способом «излечить» вервольфа было пустить ему кровь. По описаниям в этих легендах, кровь вервольфа была черной и имела консистенцию смолы; даже самого небольшого количества ее, вытекшего из вен зверя, было достаточно, чтобы избавить жертву от тяготевшего над ней проклятия. Старинная сицилийская сказка, предположительно основанная на реальном событии, произошедшем в Палермо в 1889 г., иллюстрирует такую точку зрения.

СИЦИЛИЙСКИЙ ФОЛЬКЛОР

Один богатый и знатный человек, который жил то ли в Палермо, то ли в Салапаруте, был подвержен влиянию полной луны. Когда она поднималась на небосклон, он сверхъестественным образом превращался в свирепого волка и поддавался волчьему вожделению, жаждая человеческой плоти. Свой секрет он доверил одному-единственному слуге, и когда совершал свое превращение, тот выводил господина на базарную площадь и отпускал. Там оборотень нападал на припозднившихся прохожих, убивая гуляк-полуночников. Однажды ночью, когда он бродил по городу, навстречу ему попался солдат, который оказался не робкого десятка. Он храбро встретил волка лицом к лицу, выхватил меч, ударил зверя наискось по морде и рассек шкуру на лбу. Из раны потекла черная липкая кровь. Ее было немного, потому что удар получился скользящим, но этого оказалось достаточно, чтобы снять проклятие. Скуля и подвывая, существо свалилось у ног солдата, постепенно изменяя свой облик на человеческий. Расколдованный аристократ был безумно счастлив и щедро наградил солдата за то, что тот освободил его от ужасного проклятия оборотничества, так долго тяготевшего над ним.

Палермо

В сицилийском фольклоре есть еще две похожие истории — одна из Палермо, а другая из Иблы (Нижняя Рагуза). В обеих присутствует мотив кровопускания, необходимого для «исцеления» вервольфа, что доказывает устойчивость этого поверья в данной местности.

Следующая из рассматриваемых нами сказок рассказывает о чрезвычайно религиозной женщине из Палермо (по некоторым сведениям — сестре священника; во многих католических странах сестрам священников часто приписывали особые способности). Хотя она регулярно посещала мессу и тщательно соблюдала все обряды и читала молитвы, однажды ночью обычного благочестия оказалось недостаточно. Она случайно выглянула из окна и узрела свирепое на вид волкоподобное существо, крадущееся во мраке неподалеку от ее дома. Оно отдаленно напоминало человека, но было покрыто шерстью, а вместо лица имело оскаленную морду и широко раскрытую волчью пасть. Увидав, что женщина выглянула из окна, существо зарычало и попыталось залезть по виноградным лозам, оплетавшим дом, грозя ей длинными когтистыми лапами. В ужасе благочестивая женщина вознесла молитвы Богородице и святой Розалии, но, увы, безрезультатно, ибо вервольф уже добрался до ее балкона. Вбежав в комнату, женщина схватила стилет (небольшой кинжал) и повернулась к нему лицом. Не переставая молиться, она изо всей силы ударила надвигавшееся на нее существо, попав ему по лбу. Потекла густая черная кровь, похожая на смолу, и вервольф, завывая и скуля от боли, развернулся и убежал. Продолжения различных вариантов сказки противоречат друг другу: в одном говорится, что позже недалеко от дома женщины нашли полуобнаженным одного из ее соседей; другой сообщает, что оборотнем был местный аристократ, который вознаградил женщину деньгами и драгоценными камнями за то, что она освободила его от проклятия оборотничества. Точное время возникновения этой легенды неизвестно, но считается, что она появилась во второй половине XIX века, как и предыдущая.

Ибла

Третья, несколько отличающаяся от предыдущих народная легенда из Иблы (Нижней Рагузы) повествует о священнике, который также вступил в схватку с вервольфом. Ибла — очень древний город, который был практически целиком заново отстроен после великого Сицилийского землетрясения 1693 г. и стал называться Ибла Рагуза. Одним из его самых старинных зданий является церковь Санта Мария делла Скала, отстроенная в начале XVIII века, и с этим святым местом связана история благочестивого священника.

Когда поздним вечером он переходил городскую площадь, возвращаясь после некоего благотворительного дела, то столкнулся со странным созданием, рыскавшим в темноте. Оно обнажило клыки и зарычало на священника, и при лунном свете тот сумел разглядеть, что тело монстра отдаленно напоминало мужское, но было снабжено всеми атрибутами волка, включая удлиненную морду, с челюстей которой капала слюна. Священник вознес молитву — но безрезультатно; казалось, священные слова только разъярили зверя, который, похоже, собирался растерзать его. Священник бросился в церковь, но существо последовало за ним, явно не испытывая никаких неудобств от того, что оказалось на святой земле. Добежав до алтаря, священник схватил тяжелый крест и поднял его над головой. Вервольфа не смутила и святая реликвия, он продолжал надвигаться на священника, а из пасти его угрожающе текла слюна. Священник пятился, отступая, пока спина его не уперлась в алтарь. В отчаянной попытке спастись священник взмахнул крестом перед собой, сильно ударив вервольфа по лбу. Брызнула черная липкая кровь. Вервольф взвыл как пес и сбежал, оглашая воплями святой храм. Еще не добравшись до главного входа, он начал менять облик, а потом свалился на ступенях церкви, и когда священник подбежал, чтобы помочь ему, он обнаружил, что глядит не на волчью морду, а в лицо другого священнослужителя, своего знакомого.

Запинаясь, этот человек поведал свою историю. С самого детства он был подвержен пагубному влиянию лунного света, который превращал его в дикого зверя. В таком виде он рыскал по старому городу, нападая на встречных и иногда убивая их. И только кровь, брызнувшая от удара тяжелым крестом, освободила его от проклятия. По другой версии, оборотнем оказался видный гражданин, щедрый жертвователь на благо церкви, хотя имя его осталось в тайне. И вновь причиной трансформации были лучи луны.

ЛУННЫЕ БОГИНИ

Существовал и другой аспект лунного влияния. Мы уже упоминали, что полнолуние связывали с богиней Селеной, являющейся божественным воплощением полной луны. Однако Селена — только одна ипостась взошедшей луны, один лик тройственной лунной богини. Другим воплощением того же божества была богиня Артемида (у римлян известная как Диана), которая в античном мире была покровительницей охоты. Большая часть ее охотничьих прогулок, учитывая ее связь с луной, особенно полной, происходила по ночам, потому что именно ночью охотится целый ряд животных. Тех, кого коснулись лунные лучи, охватывал лихорадочный охотничий азарт, который был свойствен и самой богине.

Еще в древности было замечено, что лунный свет оказывает возбуждающее действие на собак (которые являются животными-охотниками), и это явление относили на счет влияния богини. Она усиливала охотничьи инстинкты животных, и они становились беспокойными. То же могло происходить и с некоторыми людьми, особенно слабовольными и много грешившими. Таким образом, убогие и грешники становились заложниками влияния лунного света, как и собаки.

Это вредоносное воздействие связывалось и с третьим аспектом богини, ее воплощением по имени Луна. Отсюда — слово «лунатик» как обозначение странного и непредсказуемого поведения. Но никакой связи между таким поведением и непосредственно полнолунием древние не проводили, отмечая только увеличение общего количества лунного света. Хотя мы не можем быть абсолютно уверены в этом, именно оно могло считаться ответственным за изменения поведения некоторых животных. Однако дикое и эксцентричное поведение безумцев в полнолуние стало ассоциироваться с дикостью вервольфа, и был сделан вывод, что лунный свет может оказывать влияние на человека и инициировать превращение в оборотня. Этой волнующей идее предстояло получить дальнейшее развитие, когда писатели и голливудские режиссеры обратили внимание на образ оборотня.

 

Слагаемые волчьей сути

По мере того как дух эпохи Просвещения набирал силу, росло число людей, усматривавших связи между безумием, оборотничеством и жалким греховным существованием. В конце XVII и XVIII веках ученые начали изучать идеи, которые формально были прерогативой церкви, — такие как одержимость демонами, чудеса, призраки, вампиры и вервольфы, — ища для них научного или просто разумного объяснения. Вместо того чтобы приписывать «оборотничество» одержимости человека зловредными сверхъестественными силами, последователи Вейера начали связывать его с безумием или, по крайней мере, некой формой психического отклонения. Они отринули существование волшебных поясов, плащей из волчьих шкур, даже дьявольских зелий и мазей, пытаясь доискаться до более естественных причин того, почему вообще возникают подобные состояния. Что именно, спрашивали они, может заставить человека вообразить себя диким зверем?

РАСТЕНИЯ

Некоторые полагали, что дело в веществах, употребляемых внутрь, и их воздействии на человеческий мозг. В числе источников таких веществ могли быть грибы, входившие в рацион сельского населения некоторых местностей. Не исключалось и вдыхание аромата каких-либо лесных растений, который мог впоследствии вызвать галлюцинации. Одно из таких растений, прочно ассоциировавшееся с волками и другими животными, — аконит (или борец), который в изобилии растет во многих европейских лесах. Это растение было известно под многими названиями: дьяволов шлем, монаший колпак, бабья погибель, дьяволова желчь — и считалось атрибутом колдовства. Полагали, что это растение может быть повинно в галлюцинациях о превращении в волка. По убеждению многих, оно являлось одним из главных ингредиентов магических мазей и бальзамов, якобы использовавшихся для той же цели. Оно (точнее, его составляющая — аконитин) также применялось для приготовления ядов — занятия, которое имело прочную ассоциацию с колдовством (одно время понятия «зельеварение» и «колдовство» были практически синонимичны), а через него — с грехом, злыми намерениями и аберрантным поведением. В настоящее время известно, что аконитин действует на нервную систему, вызывая потоотделение, судороги, дрожание конечностей, фантомные боли и даже галлюцинации, которые могли включать и иллюзию превращения в животное. Считалось, что это растение эффективнее всего в период цветения и именно тогда происходит большинство превращений в волков. Позже, однако, был сделан вывод, что верно обратное, поскольку наблюдения показали, что волков оно отпугивает — отсюда и самое известное его название: волкобойник или волкобой.

Более всего восприимчивы к воздействию подобных растений были бедняки, часто живущие в глуши, вне пределов цивилизации. Основу их рациона составляли растения и грибы, и вполне естественно, что жуткие условия жизни в сочетании с употребляемыми в пищу некоторыми растениями могли «превращать их в волков» — точнее, заставляли воображать себя волками.

ПСИХОЛОГИЯ

Несмотря на ученые спекуляции XVII–XVIII веков на тему трав и грибов, главное сомнение — относительно того, что несчастные «вервольфы» попросту находились в плену иллюзий, — оставалось в силе. Хотя эта идея была причиной первых подвижек в воззрениях на душевное и психическое здоровье, подобные концепции были пока недоступны большинству мыслителей. Иллюзии же приписывались не столько дефектам психики, сколько вмешательству нечистого в жизнь убогих и нездоровых людей. Если люди верили, что они были волками, и вели себя как волки, — то это потому, что дьявол пробудил животные страсти в их телах с целью лишить их возможности попасть в рай. Психиатрического понятия «истерии» в те далекие времена не существовало, и ему еще предстояло почти 200 лет «вызревания», прежде чем оно появилось в трудах ученого Зигмунда Фрейда, которого считают отцом психоанализа. В 1897 г. Фрейд, обративший внимание на ряд судебных процессов по делам оборотней, предложил свою теорию. По мысли Фрейда, истерия, которая теперь выдвигалась в качестве объяснения подобных случаев, может быть запоздалой эмоциональной реакцией на перенесенное в детстве сексуальное насилие или на подавленные детские сексуальные фантазии. Он уделил особое внимание делу Гренье 1603 г., которое отвечало некоторым его предположениям, так же как и дело Гандийонов.

Фрейд мог, конечно, испытывать влияние работ Вейера: нет никаких сомнений в том, что он читал книги немецкого ученого — он упоминал его работы в числе десяти книг, оказавших на него наибольшее воздействие, в интервью 1906 г. И, по его собственным словам, он лицом к лицу встречался с пациентом, который демонстрировал ряд тех же характерных черт, которые особенно выделялись во времена французских процессов над вервольфами.

Чтобы сохранить личность этого пациента в тайне, Фрейд в своих заметках и отчетах об этой встрече именует его «человеком-волком». Пациент описан как довольно богатый отпрыск значительного русского семейства, который во время курса психоанализа пересказал Фрейду свой навязчивый детский сон о волках. Во сне он лежал в собственной кроватке в спальне, когда внезапно распахнулось ближнее окно, и, поднявшись, он выглянул и увидел нескольких волков — шесть или семь, — лежащих у подножия орехового дерева на улице и очень пристально глядящих на него. Ни один из зверей не двинулся с места и не угрожал ему, но их присутствие все равно перепугало мальчика, который закричал и проснулся, и няне пришлось его утешать. В этой истории присутствовал также фольклорный элемент, о котором и Фрейд, и его пациент был хорошо осведомлены. Как в румынском, так и в русском фольклоре существует традиция относительно личности, известной как «хозяин волков» («царь волков», «повелитель волков» и т. д.), порой описываемой как нечто вроде гибрида человека и зверя, живущего в лесу и повелевающего волчьими стаями. Это существо было не вполне человеком и часто испытывало те же вожделения и желания, что и сами волки. В книге «Оборотни и вампиры в Румынии» (1982 г.) профессор Гарри Сенн описывает подобное существо как охотящееся в лесу вместе с волчьими стаями, причем волки относятся к нему примерно так же, как к своему вожаку. «Хозяин волков» обычно описывается сидящим на лесной поляне в окружении отдыхающих волков — и, возможно, пациент Фрейда скорее отождествлял себя именно с ним, чем с настоящим хищным оборотнем-вервольфом. Была и еще одна интересная деталь: пациент родился 25 декабря, в Рождество. Существовало также древнее христианское поверье, что те, кто посмел родиться в день рождения Христа, непременно станут чудовищами и прислужниками дьявола. Этот пациент также родился «в рубашке» (водной оболочке, которая обычно прорывается во время родов) — что, тем не менее, считалось дурным предзнаменованием во многих местностях России. Напротив, в других культурах это считается признаком удачи и гарантией того, что такой человек никогда не утонет и не погибнет в пожаре.

Фрейд также отмечает, что няня, ухаживавшая за мальчиком в первые годы его жизни, была особой крайне религиозной и суеверной и восприняла его рождение «в рубашке» как знак того, что ребенок вырастет оборотнем и станет прислужником дьявола. Она постоянно делилась этими опасениями со своим питомцем, да еще и рассказывала ему множество старинных легенд о «хозяине волков», живущем в чаще леса. Таким образом, в сознании пациента образы волков приобрели дополнительную зловещую значительность. В заключение анализа Фрейд предположил, что пациент, скорее всего, страдал от врожденного желания вернуться в материнскую утробу, — и полностью отверг как несущественные сверхъестественные и фольклорные элементы, транслировавшиеся пациенту няней (хотя и признавал ту роль, которую они сыграли в формировании подсознательных образов его сна). Кстати, интересный факт: Фрейд и сам родился «в рубашке»!

ПОВЕДЕНИЕ

Фрейд был не единственным мыслителем, который относил так называемые превращения (и заявления тех, кто их якобы переживал) на счет ментальной «истерии». Французский врач Жан Мартен Шарко (1825–1893 гг.), которого иногда называют «отцом неврологии», также признавал такую связь. Хотя в своих работах он не делает никаких специальных ссылок на французские процессы над оборотнями, зато выдвигает предположение, что подобное состояние может быть результатом «обострения» наследственных нервных болезней. В качестве практикующего врача (а позже — профессора невропатологии) в госпитале Сальпетриер — парижской больнице для бедных женщин — Шарко имел дело с множеством случаев ярко выраженной истерии, причем часть его пациенток демонстрировали черты животного поведения. Некоторые истории болезней таких женщин вполне могли бы подойти под описание, если можно так сказать, «комплекса оборотня», и Шарко пытался помочь им, используя сравнительно новую медицинскую процедуру — гипнотерапию. Он был одним из первых врачей, использовавших гипноз для лечения психических заболеваний.

СТРАДАЛЬЦЫ

Исследования «комплекса оборотня» выдающимися учеными-медиками знаменовали изменения во взглядах на это состояние. Прежде оно рассматривалось как намеренное злое деяние, творимое колдунами и ведьмами ради удовлетворения своих темных нужд с помощью магических средств типа поясов, плащей из волчьих шкур или специальных мазей. Авторы «Молота ведьм» гремели проклятиями в адрес ведьм — прислужниц дьявола, нападавших на ближних своих в обличье волков или других животных. Эпоха Просвещения изменила этот взгляд и отвернулась от идеи преднамеренного акта колдовства или черной магии, которую так поддерживала церковь. Оборотничество более не рассматривалось как отрасль черной магии и обдуманный вызов Господу — скорее как невольное, непреднамеренное заболевание, которое проявлялось почти случайным образом. Вервольфа теперь описывали как страдальца, который борется с собственными превращениями, часто происходящими в ответ на восход луны или употребление растения — такого, как волкобой. Как и в случае с вампиром, одного укуса вервольфа достаточно, чтобы превратить его жертву в рыскающее чудовище, когда луна вновь наберет полную силу.

Такое представление о невольном и часто болезненном превращении позже будет подхвачено Голливудом и ляжет в основу ряда фильмов, которые, в свою очередь, усилят и упрочат его в массовом сознании. В большинстве таких картин герой — это несчастный, тем или иным образом подпавший под «заклятие вервольфа» (понятие, синонимичное идее болезни) и принужденный становиться волком или волкоподобным человеком в ходе драматичной и зрелищной трансформации. Столь разительное отличие обычно применяется для усиления драматического эффекта между цивилизованным, благородным человеком и свирепым ненасытным животным. Главная идея многих ранних фильмов на эту тему часто сводится к попыткам отсрочить превращение или избавить от «заклятия» или «недуга» его носителя.

Когда XVIII век близился к концу, представление об оборотне более или менее преобразилось: от «злодея» к «несчастной жертве». По мере того как общество постепенно стало стараться понять своих отверженных, чудаков и инакомыслящих, образ оборотня представился в куда более сочувственном свете.

 

Дикие создания

Прежде чем анализировать идеи, воплощением которых являются кинематографические образы вервольфов, необходимо обратить внимание на другую породу людей, считающуюся столь же «чуждыми» обществу, как и безумцы-«лунатики». Речь идет о дикарях — о тех, кто вырос в дикой природе, часто будучи воспитан каким-то животным или группой животных. Такие феномены время от времени попадают в поле зрения цивилизованного общественного большинства.

ВОЖДИ

Как мы уже отмечали выше, существует популярная легенда о том, как братья Ромул и Рем (близнецы — основатели Рима) были выкормлены и воспитаны волчицей. Этот пример можно рассматривать как один из первых случаев возвращения детей-дикарей в лоно общества. Однако основатели Рима были не единственными детьми — героями древних легенд, которых вырастили волки. Очень старинная турецкая сказка повествует о том, как возник народ турок. Предки турок были поголовно уничтожены в великой битве — все, кроме одного маленького мальчика, который успел спрятаться на болоте. Все родственники его погибли, он остался в полном одиночестве, но его нашла волчица и забрала в свое логово, где растила вместе со своими щенками. Мальчик вырос, стал взрослым и вступил с ней в связь, от которой родились десять сыновей. Одним из них был Асена (или Ашина), великий вождь туркестанских турок, которые избрали своей эмблемой волчью голову.

Великий воин и герой Персии, вождь Заль в младенчестве был унесен гигантской птицей, которая поначалу воспринимала мальчика как добычу, но потом взяла на себя заботы по его воспитанию. В Китае VII века мудрый и хитрый Цзю Юань (министр при дворе царства Чу) был якобы брошен в детстве своей матерью, дочерью принца Юня, но его воспитала тигрица, а впоследствии принц забрал его назад к императорскому двору. Ребенку было дано прозвище Цзюй, «воспитанный тигром». Позже это прозвище было сокращено до его официального имени. Он считался очень умным и дальновидным политиком, но был подвержен внезапным вспышкам гнева; и то и другое считали результатом того, что он воспитывался на лоне дикой природы приемной матерью-тигрицей.

В других древних культурах также существуют легенды (правдивые или чисто мифологические) о королях и могучих воинах, воспитанных животными в дикой природе, которые в конечном счете возвратились, чтобы возглавить свой народ или основать могучую державу. Есть также ряд легенд, в которых такие вожди устраивают людоедские пиршества, отдавая дань своему дикарскому происхождению. Асена, например, якобы поедал побежденных им в битве врагов. У таких героев древности, воспитанных в дикой природе, воинские таланты обычно сочетались с ярко выраженной жестокостью.

СВЯТЫЕ

Образ ребенка-дикаря проник даже в христианскую традицию: с ним связаны истории нескольких выдающихся святых. Святой Альбеус (Алби) был младенцем брошен в пустынной местности матерью, родившей его незаконно (возможно, в результате инцеста). Волчица, промышлявшая пропитание, обнаружила дитя и воспитывала его как собственного детеныша, пока его не нашел пастух по имени Лохан, продавший мальчика бриттам. Позже Альбеус принял христианство, основал ряд храмов и монастырей (в том числе один — на Арранских островах) и в конце концов уехал в Рим.

Ему приписывают огромное количество совершенных чудес (в том числе несколько эпизодов, в которых фигурировали животные); он предположительно крестил св. Давида Уэльского. В Средние века св. Альбеус считался святым покровителем Манстера. Рассказывали также, что однажды выкормившая его волчица прибежала искать у него защиты, когда за ней гнались охотники из местной знати. Святой защитил се, прогнав охотников, и до конца своей жизни волчица каждый день навещала его хижину, часто принося с собой волчат. На некоторых изображениях святого в образе епископа и покровителя Манстера он изображен с лежащей у его ног волчицей, что должно, по-видимому, означать его «дикарское» происхождение.

Провинция Манстер славилась своим волчьим поголовьем и в эпоху Средневековья была одним из излюбленных мест для охоты на черных и бурых волков. Охотничьи выезды организовывались по всей провинции и привлекали многих ирландских аристократов. Изображение святого покровителя Манстера в компании этих животных вполне могло отражать и эту особенность провинции.

В мифологии христианской Ирландии есть еще один подобный случай: отец святого Барра был якобы выращен волками, после того как его бросила мать, зачавшая ребенка в инцесте. Во Франции, в Бордо, святой V века Медок был, по преданию, воспитан волчицей-охотницей, которая украла его из колыбели и унесла в лес. Возможно, поначалу она намеревалась его съесть, но в конце концов стала выкармливать, как собственное дитя. Говорили, что даже в зрелые годы, давным-давно вернувшись к цивилизации, святой демонстрировал некоторые волчьи черты характера и поведения, напоминавшие о его жизни в дикой природе.

ДИКИЙ МАЛЬЧИК ИЗ АВЕЙРОНА

В более близкие к нам времена одним из самых известных и, наверное, самым детально документированным случаем среди «найденышей» был «дикий мальчик из Авейрона». Это произошло во Франции, в эпоху Просвещения. В 1797 г. в гористой местности региона Лакон видели мальчика, который нагишом бежал по лесу. В следующем году его поймали и держали взаперти, как диковинку, назвав «диким мальчиком из Авейрона», по имени местности, где он был пойман. Однако ему удалось бежать и вернуться в лес, и следующие 15 месяцев добровольцы пытались выследить его и снова изловить. Мальчика, живущего на воле в лесу, видели довольно часто и говорили, что он устроил себе несколько логовищ, которые позже были обнаружены уже покинутыми. Некоторое время ему удавалось сбивать с толку преследователей, но в 1799 г. он вновь был пойман в лесах возле Сен-Семэн-сюр-Ранс охотниками, которые из сострадания отдали его на попечение пожилой вдовы. Он не мог говорить, лишь издавал долгое хриплое рычание, поэтому определить его происхождение оказалось невозможно. Он не желал есть мясо, предпочитая сырые желуди, каштаны, грецкие орехи, ягоды и картофель.

Вскоре после того, как его поселили у вдовы, он снова сбежал в расположенные рядом горы. Однако голые скалы — это совсем не то же самое, что сравнительно уютный зеленый лес, и убежище в них найти трудно. Наступила чрезвычайно суровая зима, и мальчик был вынужден бродить от одной одинокой горной фермы к другой в поисках пищи и тепла. Он преодолел широкое плато, лежащее между Лаконом и Роксезьером, где жалостливые фермеры предлагали ему картофель и крышу над головой — от последнего он всегда отказывался. В январе 1800 г. его снова выследили и схватили и на этот раз отдали в местный сиротский приют. Осмотр, проведенный специалистами, определил, что ему было где-то между 12 и 15 годами, и более никаких результатов не дал. Мальчик отказывался носить одежду и сразу после поимки издавал негромкие звуки, напоминавшие человеческие возгласы, хотя, когда его привезли в приют, затворился в молчании. Некоторое время он отказывался и от еды, а когда пищу клали перед ним, подозрительно принюхивался к ней, как животное, прежде чем попробовать хотя бы крошку. Прослышав о его поимке и водворении в приют, множество людей потянулось поглядеть на него, но было совершенно очевидно, что большие толпы его пугают, и он частенько старался укусить каждого, кто отваживался подойти поближе.

То была «эра разума», когда всему, что прежде считалось необъяснимым, старались найти объяснение, — и, разумеется, поимка «дикого мальчика» пробудила живой интерес к нему в кругах образованных людей. И прежде появлялись работы о дикарях — например, книги Теодора Руссо или Пьеpa Этьена де Кондийяка — но «дикий мальчик» представлял собой нечто особенное: возможность изучить такого индивидуума в стабильных условиях и в конкретном месте.

Одним из тех, кто принял особое участие в истории «дикого мальчика», был молодой врач Жан Итар, тесно сотрудничавший с аббатом Сикаром, директором Национального училища для глухих, и бывший учеником одного из первых психиатров — Филиппа Пинеля. Сам Пинель не особенно заинтересовался «диким мальчиком» и, будучи председателем комитета избранных, проводивших обследование, объявил мальчика «идиотом от рождения», подвергнув сомнению его дикарское происхождение. Комитет также пришел к выводу, что ребенок абсолютно глух; Итар с этим не согласился. В годы после Французской революции учреждение Сикара занималось лечением и образованием глухих, и Итар был уверен, что мальчик не просто отстал в развитии или безумен, как заявляли члены комитета. Он назвал мальчика Виктором и вызвался ухаживать за ним в соответствии с системой воспитания и обучения, разработанной в училище. Вскоре стало ясно, что Виктор отнюдь не глух, но в какой-то момент жизни был серьезно ранен (случайно или намеренно): поперек его горла был виден большой горизонтальный шрам. Итар пришел к выводу, что ранение было нанесено человеком, оставившим ребенка в лесу, чтобы тот не плакал и не привлек к себе внимания. Однако если это было действительно так, то порез был нанесен неловкой рукой и не повредил глотку, что означало, что теоретически Виктор был способен говорить. Итар с воодушевлением принялся учить его речи и упорствовал в своих попытках в течение нескольких лет. Вначале казалось, что они окажутся успешными, но постепенно Виктор потерял к занятиям интерес, и продвижение застопорилось.

Мальчик жил в доме вместе с Итаром и его экономкой мадам Герен и, хотя начал приобретать кое-какие привычки цивилизованного человека, время от времени возвращался к поведению, более свойственному животному. Например, пищу он по-прежнему брал руками и временами дрался с собаками за кость. Однако когда он увидел, как мадам Герен плачет после кончины мужа, Виктор явно проникся к ней состраданием и сочувствием. Итар счел это долгожданным прорывом, решив, что Виктор проявил свою истинную человеческую сущность, и удвоил усилия, пытаясь развивать и обучать мальчика — хотя, следует сказать, без особого успеха. Виктор, «дикий мальчик из Авейрона», умер в Париже в 1828 г., унеся свою тайну с собой. Несмотря на все старания Итара, он так и не научился по-настоящему говорить, и о происхождении его ничего не известно.

Сколь бы ни были малы достижения Виктора, один подвиг ему точно удался: он пробудил и стимулировал интерес к дикарям и споры на тему того, что именно отличает людей от диких животных. Его история легла в основу многочисленных книг, фильмов (таких, например, как классическая лента Франсуа Трюффо «Маленький дикарь», 1970 г.) и научных работ, включая и написанную американским ученым, доктором Гарланом Лейном из Бостонского университета, психотерапевтом, занимавшимся проблемами языка, речи и обучения. В 1977 г. Лейн пришел к заключению, что, хотя Виктор до самой смерти не сумел научиться говорить, в этом повинны определенные пробелы в методе Итара (некоторые из них позже были исправлены в работе с глухонемыми пациентами). Немецкий невролог Ута Фрит даже предположила, что Виктор мог страдать от некой формы аутизма.

С точки зрения многих мыслителей и врачей, в том числе Пинеля, именно дар разумной речи отличает людей от животных, поскольку речь демонстрирует логические и рациональные когнитивные процессы. Таким образом, несмотря на то, что Виктор выглядел как человек, он был умственно отсталым и стоял ближе к животным, поскольку к разумной речи оказался неспособен. Тот факт, что Виктор рычал и ворчал, вкупе с его почти животным поведением, по мнению многих, ясно это демонстрировал. В истории «дикого мальчика» граница между животным и человеком — или между безумцем и животным — оказалась практически стертой.

ДРУГИЕ НАБЛЮДЕНИЯ

Хотя случай «дикого мальчика» Виктора — наиболее хорошо документированный пример того, что происходит с ребенком, выросшим вне человеческого общества, были и другие — и немало. Французский философ Жан-Жак Руссо приводил несколько истории детей, воспитанных дикими зверями, таких как «волчий найденыш», выросший в Гессе (Германия) и обнаруженный в 1344 г., и «медвежий найденыш» в Литве в 1694 г. К тому же был еще знаменитый случай с Петером из Ганновера, ребенком-дикарем лет 15 от роду, пойманным в 1724 г. неподалеку от немецкого города Гаммельна (того самого, который прославился своим Крысоловом). Также как и Виктор, он не умел разговаривать и жил в лесу «как белка», питаясь ягодами и орехами. Этот мальчик-дикарь вызвал в свое время огромный интерес и привлек внимание английского короля Георга I, когда тот приезжал с визитом в Ганновер. Петера привезли в Лондон, где он сделался объектом всеобщего любопытства — и едкой сатиры Джонатана Свифта. Он умер в 1785 г., дожив до сравнительно преклонного возраста, и был похоронен на кладбище церкви Св. Марии в Хертфордшире.

Петер и Виктор были самыми знаменитыми дикарями — но время от времени продолжали появляться и другие. Самым противоречивым был случай Камалы и Амалы, девочек, воспитанных волками, найденных подле индийского селения Годамури в начале XX столетия.

КАМАЛА И АМАЛА

В 1926 г. в Индии местный священнослужитель и глава сиротского приюта преподобный Джозеф Амрита Лал Сингх написал письмо в газету «Калькутта Стейтсмен», рассказав невероятную историю о двух индийских девочках, находившихся на его, попечении. Преподобный Сингх утверждал, что однажды к нему подошел человек из Годамури, деревни в округе Миднапур, который сказал, что хочет показать ему кое-что любопытное. Когда Сингх пришел к нему домой, его подвели к клетке, выстроенной рядом с домом, в которой сидели две маленькие, совершенно дикие на вид девочки; хозяин утверждал, что изловил их в окрестных лесах. Позже Сингх заявил, что сам поймал их в октябре 1920 г., вытащив из волчьего логова, где они, судя по всему, воспитывались волками. Он забрал девочек в свой приют, где попытался вырастить. Все время, что они провели там, он вел дневник (не более чем ворох разрозненных страниц), в котором запечатлены его попытки «очеловечить» детей. Он пишет, что девочки вели себя как волчата: отказывались носить одежду, царапали и кусали всякого, кто набирался смелости к ним подойти, не желали есть приготовленную пищу, равно как ягоды и фрукты, по-собачьи лакали молоко из поставленной на пол миски, с аппетитом поедали сырое мясо и ходили на четвереньках, как животные. От этого у них были грубые мозоли на ступнях и ладонях, так что, похоже, они передвигались таким образом уже длительное время — если не всю жизнь. Сингх назвал старшую девочку, которая выглядела лет на восемь, Камалой. Младшая получила имя Амала, ей было от полутора до двух лет. Ни одна из них не умела говорить, поэтому они не могли указать, откуда они или каким образом они стали жить вместе с волками.

По словам Сингха, у обеих девочек был необычный режим сна: они просыпались около полуночи, чтобы пройтись, время от времени издавая звуки, которые Сингх описывает как «вой, похожий на волчий». В физическом отношении они не отличались от коренных жителей этого региона Индии, для которых характерны темная кожа, широкие лица и носы, но обе были низкорослые, а передвигались скачками, согнув корпус. Они не имели ни малейшего понятия о личной гигиене, отправляли естественные надобности, не смущаясь присутствия людей, при первой потребности, иногда вытирая ягодицы о землю, как делают после дефекации собаки. Сингх полагал, что это были скорее попытки избавиться от глистов, как и у собак, чем желание очиститься.

Девочки почти не проявляли интереса к человеческому обществу, но больше привязались к животным, жившим в окрестностях приюта, особенно к собакам. По словам Сингха, они также жевали траву, мелкие камешки и комки земли, как иногда делают собаки. Однако когда им давали сырое мясо на кости, они счищали его руками, а не глодали кость, как делают плотоядные животные.

В 1921 г. Амала заболела и умерла, предположительно от почечной инфекции. Камала, по словам Сингха, явно печалилась, а впоследствии стала несколько более общительной, подружившись с некоторыми приютскими детьми, а также с кошкой и щенком гиены, которого растили на территории приюта. Она в большей степени свыклась и с обществом взрослых людей, приучилась соблюдать гигиену в доме и могла пройти небольшое расстояние выпрямившись, хотя часто возвращалась к прежнему способу передвижения на четвереньках. Время от времени Сингх отмечал, что в ней снова берет верх дикарская природа. Например, когда неподалеку от приюта пала корова и ее окружили стервятники, девочка прогнала птиц и принялась поедать сырое мясо, отрывая его от костяка руками и грызя кости. Она умерла в 1929 г., предположительно от уремии (почечной недостаточности).

Случай этих двух девочек породил огромное количество споров, в основном из-за того, что единственные документальные свидетельства содержались в заметках Сингха, часто противоречивых. Большая часть «доказательств», касающихся их «волчьего» поведения, состояла из его ничем и никем не подтвержденных наблюдений; это натолкнуло ряд врачей и психиатров на мысль, что многие из них фальсифицированы. Некоторые из отчетов, принадлежащих перу Сингха, настолько противоречили данным медицинской науки, что большинство ученых вообще не верили, что девочки воспитывались волками, считая, что это была легенда, придуманная Сингхом ради повышения интереса к его приюту. Высказывалось предположение, что девочки могли страдать умственным расстройством и были брошены родителями — вполне обычное дело для той части Индии. Помимо того что в части заметок были неточности с научной точки зрения, никто не смог подтвердить факт существования того логова, где Сингх, по его заявлению, нашел детей.

Последующее развитие бихевиористского направления в психологии привело некоторых современных авторитетов в этой области к предположению, что девочки не были волчьими приемышами — скорее, несчастными, страдавшими от психического отклонения и проблем в поведенческой сфере. Хотя никто и не отрицал, что эти дети действительно существовали, идея о том, что их вырастили волки, была поставлена под серьезное сомнение. Однако время от времени даже сейчас, в наши дни, дикари — в основном юные — продолжают обнаруживаться.

СВЯЗЬ С ВОЛКОМ

Хотя данная работа и не предлагает детального изучения проблем, связанных с детьми-дикарями, нельзя не отметить, что само представление о подобных «найденышах» сильно повлияло на восприятие образа оборотня. Процесс шел в двух направлениях. Во-первых, стали еще более трудноопределимыми различия между человеком и животным. Продолжает ли первобытный зверь скрываться где-то под тонким «культурным слоем», покрывающим подсознание, даже если речь идет о самом цивилизованном человеке? Может ли он высвободиться из плена благодаря неким обстоятельствам или окружению? В XIX веке такое представление было поводом для бурных дебатов в обществе. Работы Чарлза Дарвина бросали вызов — и продолжают это делать по сей день — ведущим доктринам церковного учения, утверждая, что человек, которого полагали целиком и полностью творением Божьим, на самом деле не так уж далеко ушел от шимпанзе. Даже в конце XVII и в XVIII веке исследователи таких мест, как Борнео, описывали покрытых шерстью и похожих на обезьян «людей», живших в лесах, — возможно, они говорили об орангутанах. Возможно ли, чтобы человек вернулся к своим животным истокам под действием определенных обстоятельств?

Во-вторых, существование «найденышей-дикарей» повлияло на «концепцию вервольфа» в том отношении, что усилило представление о таком состоянии как о результате «заклятия» или «несчастья». Вполне возможно, что многие из «найденышей-дикарей» были психически больными или отсталыми, и это приводило к тому, что родители бросали их в лесу. Их поведение в человеческом обществе было результатом умственной неполноценности и дикости обстановки, в которой они росли. Они не несут за это ответственности: они всего лишь жертвы обстоятельств.

Это до некоторой степени укрепило ассоциации между дикарским поведением и «безумием» — связи, которые уже просматривались ранее. Теперь же эти ассоциации нарастали со скоростью «эффекта домино». Вместо того чтобы становиться оборотнем или дикарем ради дурных целей или по велению дьявола, человек делался жертвой заклятия оборотничества против своей воли. Деформация, происходящая при превращении оборотня, постепенно начинала ассоциироваться с сумасшествием. Свет полнолуния, говорили люди, действует на безумцев — но также превращает больных людей в свирепых животных, поэтому они не могут нести ответственность за свои действия. Их превращение из человека в зверя и нежеланно, и трагично.

 

Вервольфы в кинематографе

Идея «жертвы» и ее драматического превращения (обычно под губительным влиянием луны) полностью созрела для коммерческого использования и была быстро подхвачена Голливудом. В 1930-х годах кинематограф быстро завоевывал позиции одной из наиболее популярных форм развлечений, а одним из его самых излюбленных жанров был фильм ужасов. Классическая лента «Дракула», со зловещим Белой Лугоши в главной роли, наряду с «Франкенштейном», где снимался англичанин Уильям Генри Пратт, были одними из самых финансово успешных фильмов своего времени. В целях дальнейшего развития жанра (а также из денежных соображений) киностудии вели поиски нового героя для «ужастиков» — и нашли его в лице вервольфа. В течение всех 1930-х и в начале 1940-х одной из лидирующих компаний кинорынка была студия «Юниверсал», представившая на суд критики в 1931 г. и «Дракулу», и «Франкенштейна». Твердо решившись повторить триумф этих фильмов о монстрах, в 1935 г. студия выпустила «Лондонского оборотня», но успех на долю фильма выпал весьма средний. Владельцы «Юниверсал» решили, что для повторения прежних достижений им необходим настоящий блокбастер.

В 1941 г. на экраны вышел снятый на весьма скромные средства «Человек-волк» — фильм, который представил зрительской аудитории всего мира нового героя — оборотня. С этой лентой возник ряд проблем. Студия планировала на главную роль Лугоши или Карлоффа, чьи имена стали визитной карточкой фильмов ужасов, но оба актера были на тот момент заняты в других фильмах. Актер, на котором остановилась «Юниверсал», несколько отличался от общепринятого образа: не массивный устрашающий гигант и не зловещая мрачная фигура. К тому же он был обладателем сравнительно меньшего по масштабам дарования. Его имя — Крейтон Чейни, он был сыном легендарной звезды немого кино Лона Чейни. Возможно, сознавая ограниченность дара сына, Лон отговаривал его от выбора актерской профессии. Тем не менее, Крейтон был полон решимости делать карьеру в кинематографе и, будучи не из тех, кто отказывается от семейных связей, после смерти отца в 1931 г. избрал себе псевдоним Лон Чейни-младший. Пусть Лон и не был знаковой фигурой для фильмов ужасов, как Лугоши или Карлофф, зато обладал суровой, грубоватой внешностью, которую дополняла почти детская наивность, — такая комбинация подходила к основной идее фильма как нельзя лучше и сделала его настоящим хитом. Он идеально подошел на роль центрального персонажа фильма — человека, подвергшегося заклятию.

Однако «Человек-волк» страдал одним серьезным недостатком. Другие два блокбастера студии, «Дракула» и «Франкенштейн», были сняты по классическим книгам Брэма Стокера и Мери Шелли, с которыми была знакома по крайней мере часть зрительской аудитории. А те, кто их еще не читал, могли пойти в магазин и купить книгу, чтобы продлить удовольствие, насладившись ею дома. Образ же вервольфа не имел никакого конкретного литературного воплощения, поэтому фильму пришлось рассчитывать только на собственный сценарий и на актерское мастерство Чейни. Автором сценария был Курт Сьодмак, брат знаменитого режиссера Роберта Сьодмака, снимавшего фильмы ужасов. Чтобы как-то «подкрепить» сценарий, «Юниверсал» включила в него фольклорные элементы — как традиционные, так и вымышленные. Хотя большая часть случаев оборотничества была «засвидетельствована» во Франции, вервольфа сделали обитателем Германии и Восточной Европы — с целью связать сюжет фильма с другими успешными лентами «Юниверсал». В фильме постулировалась идея о том, что человек может стать оборотнем под влиянием полной луны, но только если он был укушен другим таким же существом. Это, разумеется, не имело ничего общего с фольклором, зато отлично соответствовало аналогичному представлению о вампиризме, утверждаемому в «Дракуле».

Сьодмак также ввел еще один мотив: вервольфа можно убить только серебряной пулей. Эта идея якобы была взята из фольклора румынских цыган — на самом деле ничего подобного в нем нет. Хотя оборотни действительно существовали в легендах румынских и российских цыган, они не были каким-то особенным воплощением ужаса. Более того, даже обычных волков цыгане воспринимали с несколько меньшими опасениями, поскольку считалось, что вервольф по-прежнему обладает человеческой душой, которая в основе своей добра. Французская же традиция, как уже отмечалось ранее, относилась к идее оборотня с гораздо большим неприятием, чем цыганское сообщество, — и, конечно, это никак не вязалось с идеологической программой фильмов «Юниверсал».

Сьодмак также предложил идею о том, что вервольфа, как и вампира, можно отпугнуть с помощью распятия — или нарисовав защитную пентаграмму, такую же, как румынский талисман. Опять-таки, никакого основания для этого в настоящем румынском фольклоре не было, но эти детали внесли значительный вклад в драматическую атмосферу фильма, придав сюжетной линии некую мистическую окантовку.

В «Человеке-волке» наличествовали два элемента, которым предстояло стать составной частью позднейшей «вервольф-традиции». Во-первых, фильм утвердил мысль о том, что оборотень зачастую является жертвой некоего фатального заклятия, которое вступает в силу при восходе полной луны (или в новолуние). Почти детская невинность внешности Чейни способствовала тому, что его герой выглядел человеком, живущим в постоянном ужасе перед страшной трансформацией, но неспособным ничего с этим поделать.

Во-вторых, «жертва» в процессе превращения не становилась волком полностью, а скорее делалась чем-то вроде гибрида, получеловеком-полуволком. Сущность этого создания состояла в невероятной свирепости и дикости, ничем не напоминая изначальную, человеческую, и полностью отражая только звериный элемент. В более поздних фильмах герой часто даже не сохраняет никаких воспоминаний о том, что происходило с ним после превращения.

Такой подход, разумеется, ставил некоторое количество вопросов, разрешение которых осуществилось при помощи драматических эффектов в последующих фильмах. Это были вопросы, например, такого рода: что представляет собой само превращение — одержимость духом волка в стиле вуду или верований американских коренных племен? Что произойдет, если луч луны не коснется оборотня: помешает ли это превращению — или оно совершится в любом случае, как только взойдет луна? Может ли священник на самом деле воспрепятствовать превращению? Все подобные вопросы легли в основу фильмов, продолживших линию «Человека-волка».

Хотя фильмы о вампирах продолжали лидировать в жанре ужасов, общее число лент о вервольфах также достаточно велико. В 1940— 1950-х они время от времени выходили на экран, но к 1960-м, ознаменованным появлением Кристофера Ли в роли Дракулы, такие ленты стали редкостью. В 1957 г. студия «Америкэн Интернэшнл Пикчерз» выпустила фильм «Я был подростком-оборотнем», снятый Германом Коэном, с Майклом Лэндоном в главной роли «трудного подростка», пытающегося справиться с ликантропией. Фильм пользовался успехом у молодежной аудитории, но не у кинозрителей постарше, поскольку давящая на психику подростковая агрессивность Лэндона в то время рождала тревожные ассоциации, предполагавшие, что воинствующей молодежью движут звериные инстинкты.

Тем не менее фильмы об оборотнях продолжали снимать, поддерживая образ вервольфа в сознании публики. Наверное, одним из самых знаменитых стал фильм Джона Лэндиса «Американский оборотень в Лондоне», который некоторые критики громогласно объявили «шедевром». Хорошо написанная и снятая, эта история включает многие компоненты, пришедшие из 1930-х, подавая их в захватывающей, свежей и волнующей манере, способствовавшей несомненному кассовому успеху картины. В 1994 г. эстафету подхватил фильм «Волк» с Джеком Николсоном в главной роли, продемонстрировав тем самым, что картины об оборотнях могут привлекать и серьезных актеров-звезд. Эта лента также оказалась финансово успешной.

Другой сферой, где развивался этот жанр, была порнографическая киноиндустрия. Сексуальный элемент, присутствовавший как в «Американском оборотне», так и в «Волке», доказал свою привлекательность для любителей кино, и порнопродюсеры взяли его на вооружение. Эта тема получила и другой аспект. В 1945 г., в последние дни Второй мировой войны, Адольф Гитлер приказал создать бригаду «Вервольф» — формирование фашистских партизан, которые безуспешно пытались помешать продвижению советских войск в Германии. Некоторые порнорежиссеры подхватили эту тему, воплотив «вервольфов» в образе девушек в нацистской военной форме. Так на рынке порнографических фильмов стали появляться ленты типа «Нацистских девушек-волчиц» и «Сексуальных волчиц Третьего рейха», многие из которых были сняты американскими и итальянскими режиссерами.

С пышногрудыми девицами в нацистской форме или без оных, кинофильмы поддерживали образ вервольфа в массовой культуре. Такие ленты, как «Американский оборотень», разумеется, породили ряд подражаний в других культурных сферах, и в середине — конце 1980-х комиксы вроде «Ночного оборотня» (выпущен компанией «Марвел Комикс») пользовались определенным успехом. Первую скрипку, однако, продолжали играть вампиры, и выходили фильмы типа «Баффи, истребительницы вампиров» (полнометражный вариант и телесериал) или «Сумерек». Вервольфы до некоторой степени были оттеснены на второй план, поскольку того требовали вкусы публики. Кровавое безумие, характерное для многих лент об оборотнях, перекочевало в жанр «слэшера», где жестокость и кровопролитие стали прерогативой безумных маньяков, а не гибридных звероподобных чудовищ.

Тем не менее образ рыщущего в лесах существа по-прежнему преследует человеческое воображение, и высокий пронзительный волчий вой, отдающийся эхом в дальних холмах, по-прежнему способен заморозить кровь в жилах. Тень волка здесь, она никуда не делась…