Билл Хермс был хорошим человеком. Умудренным временем и опытом. Послушал ли я его совета? Конечно же, нет. Я остался. Остался, вопреки здравому смыслу.

Пища и вода были самой главной проблемой. Долгое время был занят только тем, что пытался выходить Шелли, и, следовательно, пренебрегал всем остальным. В чулане было хоть шаром покати, поэтому я вместе с остальными канализационными крысами стал выходить на улицы, собирая все, что мог найти.

Когда состояние Шелли только начало ухудшаться, в городе работало несколько пунктов первой помощи, где можно было получить свежую воду, еду и медикаменты. Но несколько недель спустя все они были закрыты и заколочены. Если не принимать во внимание армейские патрули, порядка было мало. Органы власти - государственные и местные - рухнули на всех мыслимых уровнях.

Поэтому, вооружившись пистолетом, я начал охотиться.

И сам стал объектом охоты.

У меня был "Браунинг Хай-Пауэр" 9-огокалибра, который я забрал из квартиры Билла Хермса. Никогда в жизни я никого не убивал, да и не хотел, если честно. Но я знал, что это время пришло. Однажды я выпустил несколько пуль поверх голов каких-то хулиганов, погнавшихся за мной, и это все.

Потом, дня через три или четыре после смерти Билла, на улице ко мне подошел какой-то старик и попросил сигарету. Бедолага был насквозь изъеден лучевой болезнью. Зубы и волосы выпали, лицо покрылось язвами.

Но я не мог рисковать.

Я направил на него пистолет и приказал отвалить. При таком количестве смертей от инфекционных болезней я серьезно опасался вредных бактерий, летающих в воздухе и того, на что они способны. Радиация как-то повлияла на них, сделала их больше, злее, опасней. Некоторые из них не изменились, но другие стали гораздо смертоноснее. К тому времени я уже подвергся воздействию холеры и, бог знает, чего еще. И рано или поздно мне все-равно грозила смерть.

Старик попытался улыбнулся.

- Просто хочется сигаретку. Вот и все. - Он зашелся в припадке кашля, сплевывая на тротуар кровь и желчь. - Дай сигаретку, дружище. Дашь, и я расскажу тебе, где есть еда. Сам я и пары дней не протяну. Так что мне уже не пригодится.

Я бросил ему пачку и спичечный коробок.

- Оставьте себе. У меня есть еще.

Закурив, он было словно на грани оргазма. Такова природа зависимости. Мне она была хорошо знакома. Я бросил курить за три года до... Но после бомбардировки, из-за стресса, снова закурил. Сделав пару затяжек, он рассказал мне про продуктовую лавку. Консервы там были почти не тронуты. И все это было в моем распоряжении.

Обыскав несколько улиц, я нашел черный вход в лавку, о которой рассказывал старик. И как он и сказал, там был склад, забитый коробками с консервированными и сушеными продуктами. Ощущая себя ребенком, попавшим в кондитерскую, я бросился набивать рюкзак консервированной пастой, овощами, сухим молоком, макаронами и сыром. Я был рад безмерно. Потому что все шло очень гладко. И даже слишком, как вскоре я узнал.

Когда я собрался уже уходить, из передней части магазина вывалилась, спотыкаясь, какая-то женщина. Она была одета в старое меховое пальто, под которым ничего не было. Ее тело было изъедено язвами и покрыто шелушащимися струпьями. Из носа выпирал какой-то покрытый коркой, грибковый нарост, голова была совершенно лысая. Она смотрела на меня остекленевшими, неподвижными глазами и усмехалась ртом, полным серых, сломанных зубов.

- Мое, - сказала она, протягивая грязные руки. - Все мое!

Я навел на нее "Браунинг".

- Отвали от меня, на хрен!

- Мое! - прохрипела она. С подбородка стекала желтая пена, словно она страдала бешенством. - Отдай это мне, красавчик! Это все мое!

Она бросилась вперед, а я даже не сумел выстрелить.

Да, я вскинул пистолет, но, как и большинство людей, не привыкших убивать, замешкался. И этой доли секунды ей оказалось достаточно. Она накинулась на меня и сбила с ног, пистолет вылетел у меня из руки. Крепко ударившись, я упал, и она навалилась на меня, прижав к полу. От нее исходил удушливый, тошнотворный смрад. Это был влажный запах брожения, как от теплого, гниющего фрукта. Вцепившись мне в горло покрытыми струпьями руками, она принялась меня душить. От накатившей тошноты меня буквально выворачивало наизнанку. И дело было не только в запахе, гниющем лице и мерзкой слизи, капавшей у нее изо рта... а в том, что она делала.

Она вращала тазом.

Яростно терлась об меня своей зараженной промежностью, имитируя половой акт.

- Красавчик! Красавчик! Краса-краса-красавчик! - тараторила старая карга без умолку. Изо рта у нее свисали ленты слизи. - Я трахаю красавчика!

Это больше, чем что-либо, придало мне сил для сопротивления - чистое, безрассудное, физическое отвращение. Я ударил ее в лицо три, четыре раза. Ее голова всякий раз откидывалась назад. А затем вцепился ногтями ей в глаза. Гнилая, изрытая язвами плоть была такой мягкой, что мои пальцы, соскользнув, вонзились в щеку и царапнули по кости черепа. В конце концов мне удалось просунуть под нее колено и отпихнуть прочь.

Я потянулся за пистолетом, а старуха поползла ко мне на четвереньках, словно какой-то мерзкий, мясистый паук. Когда "Браунинг" оказался у меня в руке, я издал пронзительный боевой клич и спустил курок.

Пуля попала ей прямо в живот. Старуха упала на колени, зажимая рану покрытыми струпьями руками. Между пальцев сочилась кровь.

- Охххххххх! Посмотри, что ты наделал, красавчик! Посмотри, что ты наделал!

Она снова двинулась на меня, и я выстрелил ей в голову. Мозговое вещество и кровь брызнули на стену образовав причудливый, маслянистый узор. Она упала на пол, рот у нее продолжал открываться и закрываться словно у выброшенной на берег рыбы. Какое-то время она билась в конвульсиях, а потом затихла. Раздалось какое-то шипение, и нечто, похожее на серую, комковатую слизь вытекло у нее между ног.

Гниющая рыба. Пахло гниющей рыбой.

Меня вырвало. Теплая рвота хлестала из меня до тех пор, пока тело не содрогнулось от спазмов. А когда все кончилось, мне показалось, что я исторг не только содержимое желудка, но и нечто, более важное и нематериальное, как душа.

Я попятился от трупа прочь, вглубь магазина. Затем бросился бежать и наткнулся еще на двоих - мужчину и женщину. Оба были лысыми. У обоих шла пена изо рта. У обоих были язвы на лице и те безумные глаза.

Я открыл по ним огонь.

Продолжал стрелять, даже когда они упали.

Это была моя первая стычка со Скабами (от анг. Scab - короста - прим. пер.), как их называли. После того, что мерзкая старуха сделала со мной - а это можно было лишь сравнить с попыткой изнасилования - я пристрелил этих мерзких, заразных ублюдков, не колеблясь.

Тогда я впервые почувствовал вкус крови. Это было все равно, что лишиться девственности. Потом стало гораздо легче.

Психи были повсюду. Но, как ни странно, хорошие люди тоже встречались. Предупреждали насчет опасных районов, насчет лежбищ ночных тварей, насчет территорий, где национальные гвардейцы могли застрелить на месте. Однажды, когда меня преследовала банда Скабов, мне на помощь пришел парень с длинной черной бородкой, вооруженный дробовиком. Он показался мне нормальным. Потом мы ели с ним суп в подвале, где он жил. Он не проронил ни слова, лишь мычал, когда я его о чем-то спрашивал. На полу лежали две закутанные саван фигуры.

- Это мои дочери, - наконец, произнес он. - Это я убил их. Убил их обеих. Они начали меняться.

- Меняться?

Парень посмотрел на меня черными пронзительными глазами. - Превращаться в других. Тех, что со светящимися глазами. Которые выходят лишь по ночам. Так что гляди в оба.

Я ушел оттуда, решив, что парень спятил, как и остальные. Но два дня спустя, я понял, что заблуждался. Тогда я впервые увидел одно из тех существ.

Их называли Детки.