— Ромеро сидел на пустых трибунах напротив футбольного поля, когда к нему подошёл Аквинтес.

— Эй, вот и ты, брат. Я тебя искал.

— Похоже, меня многие ищут.

— Ага, слышал, — кивнул Аквинтес. — Ходят слухи, что Чёрный Пёс предупредил тебя насчёт Палмквиста.

— Наверно, хочет оставить его для Жирного Тони. Предупреждал, чтобы я не вмешивался и не сделал какую-нибудь глупость — например, помог пареньку.

Ромеро пересказал Аквинтесу свой разговор с Чёрным Псом, хотя Аквинтес уже и сам о многом догадался: внутри этих стен ничего не менялось, и из года в год зеки играли по одним и тем же правилам.

Аквинтес вытащил самокрутку с травкой, закусил конец и сплюнул.

— Ладно, брат. Я хочу, чтобы ты меня выслушал и услышал. Ты не можешь выступить против этих людей. Ты не можешь броситься один на свору животных, вроде Чёрного пса, его байкеров, Арийцев и Папаши Джо. Да они с тебя на хрен кожу сдерут!

— Я знаю, ДжоДжо.

— Тогда к чему вообще весь этот разговор? — спросил Аквинтес. — Почему я вижу в твоих глазах готовность пойти на самоубийство? Почему я начинаю думать, что ты достаточно безумен, чтобы попытаться защитить этого малька и поплатиться за это своей собственной задницей?

Но Ромеро не собирался, да и не мог ответить на этот вопрос. Наверно, он и сам ещё толком не знал.

В этой тюряге в течение многих лет впроголодь он научился плыть по течению, ни о чём не заботиться и ничем не интересоваться, просто сидеть в камере и закрывать глаза на то, что не касается его лично… А теперь вот это.

Сейчас что-то, чего он и сам понять не мог, разбудило его совесть, и Ромеро не мог её контролировать. И эта совесть говорила ему, что он должен помочь мальку, невзирая на последствия.

Совесть не станет прислушиваться к голосу разума.

Совесть не бывает расчётливой.

Она отрицает безразличие в любом его проявлении.

— Вот твой мальчонка, — сказал Аквинтес, указывая на бредущего вдоль изгороди и пытающегося слиться с окружающей местностью Палмквиста. — Вот твой малёк.

— Он не мой, — отрезал Ромеро.

Аквинтес выдохнул дым через нос и усмехнулся.

— Ага, только вот тебе неприятно даже думать о его судьбе, да? Что-то внутри тебя — возможно, именно та часть, благодаря которой я тебя люблю и уважаю — хочет защитить этого ребёнка и порвать любого подонка, который за ним придёт. Но нужно смотреть на вещи трезво, друг мой. Если Папаша Джо говорит держаться в стороне, лучше держаться в стороне. А если станешь у него на пути… плохо, очень плохо. За тебя возьмутся не только люди Чёрного Пса или Арийцы, или приспешники Папаши Джо — он бросит клич, назначит сумму, и за твоей задницей будут гоняться все зеки. Ты не сможешь сразиться со всеми.

— Не смогу.

— Но ты об этом думаешь…

Ромеро не стал отрицать. Не мог.

Часть него жутко хотела заступиться за Палмквиста, когда все эти животные потянут к нему свои грязные лапы… Но вторая часть желала убраться от малька как можно дальше.

Потому что он не мог ни думать постоянно об одном и том же — Уимс сунулся к мальчишке, и теперь Уимс мёртв.

Что-то произошло прошлой ночью. Что-то произошло, когда Палмквист спал. И Ромеро мог хоть сотню раз говорить себе, что ему всё приснилось, но он в это ни хрена не верил.

Он продолжал думать о Палмквисте и о том, что тот рассказывал про брата. Бред сумасшедшего. Бессмыслица. Но Ромеро не мог перестать об этом думать.

«Мой брат… Деймон… Он не такой, как мы; он отличается от нас».

А, чепуха! Этот чёртов малёк наверняка просто с головой не дружит! Его изнасиловали в Брикхейвене, и теперь он потерял связь с реальностью, пребывая в каком-то мире грёз. Иначе и быть не может.

— Но что-то же достало Уимса, — пробормотал Ромеро себе под нос, но Аквинтес его расслышал.

— Вот это правда, брат.

— Вокруг Палмквиста продолжают появляться трупы. Запертые в своих камерах зеки. Зеки, которые тем или иным образом зацепили мальчонку.

Ромеро тряхнул головой.

— Я размышляю вслух, как какой-то псих.

— Ты не говоришь ничего, о чём бы я не думал сам, брат, — произнёс Аквинтес, поднялся на ноги и затушил сигарету. — Может, и вправду, мальчишка что-то делает? Может, у него есть ангел-хранитель? Жирному Тони стоит над этим задуматься.

Ромеро смотрел ему вслед и размышлял о том же.

Проблема была в том, что парни вроде Жирного Тони не думали. Они действовали. Реагировали. Как тупые животные.

Если голодны — ели. Если устали — спали. Если их загнать в угол, они выцарапают глаза. А если им в голову ударяют гормоны, они…

— Эй, Ромеро, — окликнул его один из охранников, помахивая дубинкой. — Рядом с тобой на земле окурки. Убери. Не загрязняй мой грёбаный двор.

— Да, начальник, — ответил Ромеро.