Если и существовала тюрьма, сама призывающая к бунту, то это была Долина Шеддок.

Древнее-древнее здание начала XIX века. С тех пор здесь почти не добавилось никаких удобств. Зимой здесь было холодно, как на льдине, а летом от жары пузырилась и текла краска на стенах.

Сквозняки, протекающая крыша, кишащие кругом насекомые. Это здание было старым уже к началу Первой Мировой войны, а на рубеже веков вообще превратилось в трухлявую развалину.

Разменяв третий век существования, Шеддок оставался тем же местом, каким и был всегда — свалкой, куда государство сбрасывало всякий мусор, а когда этому мусору приходило время выходить на свободу, правительство притворялось слепым и закрывало на это глаза.

Зеки постоянно жаловались на всё: от еды до санитарии в помещениях. Но ответом им было лишь гробовое молчание.

Некоторые требовали улучшения медицинской помощи или прав на посещения, некоторые — таких простых вещей, как новые матрасы и визиты к стоматологу, хотя бы раз в три года.

Охранники были злобными, и побои стали привычным делом, как и отсидки в карцере за незначительные, а порой и сфабрикованные нарушения.

Белым парням здесь приходилось тяжело. А неграм и латиносам — ещё сложнее.

Среди охранников процветала коррупция — они могли пронести зекам всё, что угодно: от порнушки до наркоты, если им хорошо заплатить.

Но если для белого это будет стоить двадцать баксов, то для латиноса — тридцать, а для негра — все пятьдесят.

Охранники поощряли стукачей, и даже приплачивали некоторым зекам, чтобы те крысятничали друг на друга. Что многие и делали с тревожащей регулярностью. Охранники тоже верили в принцип «разделяй и властвуй».

Иногда они без всяких причин предоставляли поблажки чёрным, но забирали привилегии у белых, только усиливая тем самым вражду и ненависть среди зеков. И рано или поздно всё это выливалось в вооружённые стычки между белыми и неграми во дворе с обрезками труб и заточками.

Иногда охранники начинали лучше относиться только к одному зеку из большой группы и делали ставки, сколько времени пройдёт, прежде чем товарищи по камере его за это изобьют до полусмерти. Или даже хуже.

Охранники часто распространяли слухи, регулярно рассказывая зекам неправду про их жён и детей — что угодно, чтобы раскачать лодку и заставить зеков расшевелиться.

Каждый заключённый мог в любой день ожидать шмона камеры.

Личные вещи изымались, рисунки детей разрывались на мелкие кусочки, а фотографии девушек и жён охранники отбирали и продавали другим зекам… Особенно если девушки были сексуальными и в купальниках.

В большинстве своём охранники были парнями из небольших городков.

Жестокое, бесчеловечное быдло, которое ненавидело любого, кто оказался темнее их.

Чёрных били постоянно. Латиносов — чуть меньше. Но вот если они прекрасно разговаривали на английском, то в первую очередь охоту открывали на латиносов.

А вот перед белыми из организованных группировок охранники виляли хвостом, как дворовые шавки, и делали всё, что те запросят: приносили еду из итальянских ресторанов, выбирали лучшие куски мяса, вино и свежие фрукты.

Такие же группы из чёрных могли в любой момент ожидать, что их бросят в карцер и изобьют, если охранники заподозрят, что они пытаются объединить разрозненные негритянские банды в единое целое.

Тюремных юристов и адвокатов охранники тоже терпеть не могли.

За подачей иска от зека следовало обычное наказание — голодный паёк.

Кантри слушать было можно, но вот за рэп или тяжёлый рок радио или магнитофон могли конфисковать, особенно если охранник давно мечтал о таком же для себя.

Если у тебя была репутация смутьяна, то передачу писем из дома могли приостановить, а любую исходящую почту прочитывали перед отправкой.

А любые детали личного и интимного характера тщательно собирались охранниками и использовались для того, чтобы побольнее достать зека.

Вот такой была жизнь в Долине Шеддок.

В Департаменте исполнения наказаний любили поговорить о реформах, но Шеддок до сих пор их так и не увидел.

Тюрьма стала похожей на старую рану, которую не обработали должным образом, а лишь позволили покрыться коркой. А оставшийся под ней гной отравлял каждый нерв, каждое мышечное волокно, бегущую по сосудам кровь, пока всё тело — вся тюрьма — не оказались заражены.

И лишь вопрос времени, когда этот гнойный очаг прорвётся сам.