Смерть подстерегала здесь на каждом шагу.
Можно было принимать меры предосторожности и постоянно бороться с ней лекарствами, дезинфектантами и лечебными повязками. Но так ты лишь загонял ее в тень. И она таилась там, в сырой и угрюмой темноте. Росла как опухоль. Тянулась, хватала, сжимала. Становилась гигантской, голодной и неотвратимой. Дышала токсинами и лихорадкой. Ее холодные пальцы вцеплялись железной хваткой, не оставляя никому надежды на спасение. Ты мог попытаться вырваться, но смерть сжимала лишь сильнее. Она узнавала свое, и решительно забирала то, что ей принадлежит. И она не останавливалась, пока сосуд жизни не проливался на пол. И не оставалось ничего кроме тьмы, шепчущей тьмы, затягивающей тебя все глубже и глубже...
Когда Гослинг умер, они завернули его в водонепроницаемый брезент из плота и позволили Чесбро прочитать над ним молитву. Это лучшее, что они могли для него сделать. Элизабет удалось удержать свою тетушку в стороне от всей процедуры, и это было очень кстати. Потому что Джордж тяжело переживал смерть Гослинга. У него было чувство, будто его внутренности наполнены гвоздями и битым стеклом. Каждый шаг вызывал у него сильную боль. И если бы Тетушка Эльза снова стала обвинять его в халатности, принимая за капитана корабля, он непременно поделился б с ней этой болью. Сказал бы ей такое, отчего она замолчала б навсегда.
Они провели церемонию на палубе, в свете фонаря. Это была мрачная и тревожная процедура. Свет от фонарей мерцал, тени плясали, а туман обволакивал, словно трупный газ.
Потом Гослинг в своем утяжеленном саване был сброшен за борт. Сначала он просто лежал на водорослях, и в Джорджа стало закрадываться тревожное чувство, что тело никогда не затонет. Оно лежало бы там, и каждый день мозолило глаза... но потом, медленно оно стало опускаться вниз. И останки Пола Гослинга, первого помощника капитана "Мары Кордэй", скрылись из вида. И что-то в Джордже утонуло вместе с ними.
Он наблюдал, как исчезает тело, а в голове у него кружила мысль: Послание в бутылке, послание в бутылке.