На борту воздух был буквально наэлектризован ощущением опасности. Оно было здесь, что-то было здесь. Нечто пришло из тумана и оставило после себя... Джордж не был уверен, что именно. Но атмосфера на судне стала определенно другой. Ощущение осквернения было почти осязаемым. Такое же ощущение испытываешь, когда то, что тебе дорого, трогают руки, не имеющие на то права. Когда порядок вещей в твоей комнате кем-то нарушен, на дюйм-два, но нарушен. Что может быть заметно только тебе.
Они стояли на палубе, щупальца мглы терлись об их ноги, словно голодные кошки. Туман позади них светился и пульсировал. Будь ко всему этому саундтрэк, представил себе Джордж, это было бы треньканье скрипичных струн. Струн, расстроенных на пару октав.
Первое, что они увидели, это то, что кормовая переборка кают-компании почернела. Когда Менхаус ткнул ее топором, она осыпалась, будто кристаллизовалась от высокой температуры.
- Фабрини рассказывал что-то подобное про "Циклоп", - сказал Джордж. - Тот шведский корабль, про который они с Куком прочитали в судовом журнале.
- Датский. Фабрини называл его "Корсунд". Он шел из Копенгагена.
Несколько секций палубы были обуглены, а с грот-мачты свисал влажный клубок чего-то, похожего на грибок. Изнутри него шел мерцающий свет.
Все это тоже заметили.
Они спустились вниз.
Стены трапа были вымазаны каким-то фосфоресцирующим веществом, будто что-то большое протискивалось здесь, оставляя кусочки его сверху, снизу и по бокам.
- Не трогайте этот дерьмо, - предупредил всех Кушинг.
Они прошли в кают-компанию. Все сгорело. Ковер под ногами превратился в золу. Элизабет пыталась осмыслить увиденное. Ее грудь учащенно вздымалась и опускалась, правая рука крепко сжимала рукоятку мачете. Губы были сжаты в тонкую линию.
Сперва они нашли Тетушку Эльзу.
Юриспруденция ее больше не интересовала. Как и все остальное. Она лежала на койке, точнее ее обугленные останки. Запах жженого мяса был невыносимым.
Элизабет, поперхнувшись, отвернулась.
Несмотря на тошноту, Джордж успел заметить, что простыни под телом совершенно не обгорели. Как будто Тетушку Эльзу бросили в доменную печь, вытащили и положили обратно. Но к тому времени все уже знали, что произошло, и это не от жары. Точнее не от жары в их понимании.
Затем они нашли Крайчека.
Он был еще жив, хотя находился при смерти. Его тело сильно обгорело, но лицо почти не пострадало. Волосы у него побелели, как и глаза. Он лежал на койке и, давясь, откашливал сгустки светящейся слизи, вроде той, которую они видели на палубе. С ним произошли страшные перемены. Это касалось не только его глаз, похожих на запотевшие от пара зеркала, и светящейся слизи, текущей изо рта. Было еще и другое. Крайчек словно постарел на сотню лет, как будто был подброшен на немыслимую высоту, и с такой скоростью, что все его тело обгорело до мяса.
Хотя он не мог видеть их, он знал об их присутствии.
- О, да, о, да, да, да, да, да. Оно пришло, пока вас не было... разноцветное, огненное, с ледяными глазами... оно пришло и продолжает приходить снова и снова...
Джордж хотел зажать себе уши, потому что был не в силах слышать эти профанации. Не хотел чувствовать, как они пронзают его мозг, рвут его на части. Потому что в Измерении Икс обитали существа, с которыми можно было сражаться. Но были и другие - призраки, разные мерзости, и то ползучее призрачное вещество. И против них у тебя не было ни единого шанса. И где здесь Божественное Провидение?
Крайчек продолжал что-то говорить. Он то и дело кашлял, стонал и издавал пронзительные, безумные звуки, которые никто, находящийся в здравом уме не смог бы издать.
- Вы... вы должны это видеть... оно такое холодное... такое яркое... такое жаркое и холодное... влажное и сухое... оно затягивает тебя в свой черный разум... в ледяную обжигающую вечную тьму... о, о, о, вы увидите... вы почувствуете его, а оно почувствует вас...
А потом он умер.
Просто замер на полуслове, и все.
Казалось, никто не мог пошелохнуться. Все были такими же неподвижными, как труп Крайчека. Он могли лишь смотреть друг на друга, либо не смотрели, а просто чувствовали. Чувствовали нарастающую, железную тяжесть в душе. Чувствовали, как неуверенность превращает их в статуи, в манекены, в безмолвные неподвижные создания.
И Кушинг?
Нет, все кроме Кушинга. Он знал, как и все впрочем, что оставаться опасно. Что каждая секунда стоит жизни одной клетки и хромосомы. Все равно, что стоять на раскаленной сковородке и ждать, когда зашипишь и забрызжешь салом, словно жирные ломтики бекона.
- Мы должны убираться отсюда, - сказал он, уводя Элизабет прочь. - Не трогайте ничего... здесь все заражено радиацией...
Ошеломленные, они молча проследовали вслед за ним в туман и сели в шаланду. Затем Кушинг и Менхаус взялись за весла и стали грести прочь от яхты, напоминающей сейчас разгерметизированный реактор атомной электростанции. А Кушинг все бормотал:
- Радиоактивные осадки... о, господи, черный дождь...