Скользящий

Даже сейчас, спустя столько лет, наполненных ужасом, я с трудом могу говорить о том, что видел в том прогнившем доме на болотах. И что ещё хуже - это "что-то" видело меня... Мерзость, которая до сих пор преследует меня, которая предъявила на меня свои права, которая год за годом высасывает мой разум, как пиявка.

Я потерялся. Вот так всё и началось. Потерялся во мрачной пустоши болот. Я любил ходить в походы и был кем-то вроде любителя-натуралиста. И именно благодаря своему хобби я столкнулся с этим кошмаром, а кошмар столкнулся со мной.

Наступила ночь, и небо из свинцово-серого превратилось в насыщенно-чёрное, как кипящий котёл ведьмы. Из лощин и болотных низин поднимались кверху длинные, нелепые тени. Ветер выводил заунывный траурный марш среди непроходимых пустошей с кочками и дренажными колодцами. И напоминало это пронзительный голос погребённых душ.

Я сразу вспомнил, что время уже позднее, а я тут совершенно один, и вдоль позвоночника пробежал холодок.

Я отклонился от главной дороги, сошёл с тропинки, покружил у болот, перелазил через загнившие поваленные деревья и обходил крутые скалистые кряжи. И всё это - ради нескольких видов болотных орхидей: гнездовки, пальчатокоренника и ятрышника.

Там меня и застали сумерки.

Среди сырого сфагнума и вереска, где я пристально изучал лишайники, таволгу и особенно - огромную жирянку. Я должен был выйти из болот час, а то и два назад, но не мог оторваться, завороженный сказочной природой.

Вскоре начался дождь. Я поднялся с земли и потерялся в лабиринтах вереска и осоки. В радиусе нескольких километров не было никакого жилья. Я промок до нитки, и дождевая вода стекала по полям моей шляпы мне за шиворот. Я замёрз, вымок, а вокруг не было ничего, где бы я мог укрыться от непогоды. Я схватил палку и пошёл через болота, но ночью это было абсолютно бесполезно. Я не мог найти тропу. Вокруг меня лежала лишь топь, мечтающая поглотить меня живьём. Дождь лил как из ведра, опустился густой туман; вода переливалась через край ботинок.

Пробродив более часа под проливным дождём, я увидел дом на вершине пологого, поросшего травой кряжа.

Это было высокое покосившееся здание из раскрошившегося от времени камня, обвитое виноградными лозами и другими ползучими растениями. А вокруг дома росли карликовые дубы. Территория вокруг дома, заросшая сорняками, выглядела неопрятно. Этим утром в холмах я натыкался и на другие заброшенные хижины с покосившимися стенами и заколоченными окнами.

Они были заброшены в течение многих десятилетий.

Но эта лачуга...

Ещё до того, как я увидел тусклый жёлтый свет в окнах, я подсознательно знал, что она не пустовала. Меня не отпускало неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Только не мог понять: из дома или со стороны болот. Ощущение было отвратительным, и я бросился к разваливающемуся дому. От насыщенного запаха подгнивающей растительности меня чуть не стошнило.

Я забарабанил в запертую дверь. Минут через пять мне открыли.

Точнее, приоткрыли, оставив лишь щель, чтобы меня рассмотреть. И через эту щель в свете шипящей масляной лампы я увидел часть лица... Старого, с жёлтой, как пергаментная древняя рукопись, кожей. Покрасневший глаз смотрел на меня почти со страхом.

И послышался скрипучий голос:

- Кто... Кто там?

- Бассетт, - ответил я, чувствуя, как холодные пальцы ночной сырости сжимаются у меня на шее. - Дэвид Бассетт... Я турист. Потерялся на болотах...

- Турист, говоришь...

Дверь приоткрылась чуть шире. И я почувствовал манящее тепло жилого дома. Но было что-то ещё... Старый, жуткий запах старости - и мне это не понравилось. Наверно, такие дома, которые стоят по триста лет, имеют право на подобный запах, но для меня он был отвратительным. Это был не просто запах времён; нет, здесь пахло грешными воспоминаниями, разложением и годами хранившимися в ящиках комода старыми вещами.

У меня кровь застыла в жилах. Мне хотелось бежать без оглядки и никогда сюда больше не возвращаться.

- Бассетт, Бассетт, - пробормотал старик, распахивая дверь. - Значит, ты турист, да? Заблудился, как ребёнок, в лесу, и я единственный, кто может тебя приютить? Ты ведь об этом просишь, да?

- Да, - кивнул я, а вода текла с меня ручьём.

Старик поднял старую масляную лампу повыше, пристально меня рассматривая. Удовлетворив своё любопытство, он глянул на бурю за моей спиной, словно там что-то пряталось. Подозрительный старик? Да нет! Параноик до крайности!

- Ну что ж, мистер Бассетт, хотите спрятаться от непогоды? Говорите, вы турист? Но приходили и другие, да... Сколько раз они лгали. Приходили с болот, да... Стучали в дверь посреди ночи... Те, кого ни один человек в здравом уме не пустит к себе на порог.

Он тряхнул головой. Редкие седые пряди волос рассыпались вниз по шее, как белые ленты.

- Но я не могу прогнать тебя я в такую погоду... Что ж, входи, милый странник!

Мы вошли внутрь, и массивная дубовая дверь захлопнулась за нами, как крышка гроба. Старика звали МакКерр - просто МакКерр. Его семья владела этим домиком ещё со времён Пуританской революции. Держа над головой фонарь, мужчина провёл меня по узкому коридору в помещение, которое являлось, скорее всего, гостиной с каменным полом и громадным пылающим камином, дым от которого поднимался вверх и коптил балки и стропила.

Я сел перед очагом, и с моей насквозь мокрой одежды повалил пар.

- Как насчёт чашечки кофе и глотка виски? - спросил МакКерр. - Это всё, что я могу предложить.

Старики - они и есть старики. Но МакКерр был просто ископаемым. Высокий, худой, даже костлявый. Он напоминал пучок веток, обтянутых тоненькой целлофановой плёнкой. Кожа его была такой же тонкой, почти прозрачной, как у креветок. Сквозь неё можно было рассмотреть все вены и артерии, которые ещё питали тело старика и поддерживали в нём жизнь. Его лохматые волосы и густая борода цветом напоминали иней, а зубы были кривыми и пожелтевшими. И глаза... Широко распахнутые, блестящие, загнанные. Как у кролика, прячущегося от парящей над головой совы.

Стены гостиной были увешаны истлевшими гобеленами и ветхими картинами старых художников эпохи реализма, а на полках стояли пахнущие гнилью и сыростью древние фолианты. Я пытался прочитать их названия, когда проходил мимо, но латинский знал плохо, а арабский не знал вообще. Что-то в этих нагромождениях специфических книг в переплётах с металлическими уголками меня тревожило; возможно, загадочные символы, вырезанные на корешках.

Виски был хорош. А кофе - ещё лучше. Пытаясь изо всех сил казаться радушным хозяином, МакКерр завернул меня в пропахшее плесенью одеяло и спросил, как я оказался на болотах. Я попытался рассказать ему как можно подробнее, но старик довольно грубо прервал. Может, ему было не так уж и интересно.

- Вы... Вы там видели что-нибудь? - таинственно прошептал он, не встречаясь со мной взглядом. - Там, на болотах? Какое-нибудь существо? Может, гигантскую фигуру?

- Нет, ничего, - от его тона у меня мурашки побежали по телу. - Что вы... Что вы имеете в виду?

Но старик лишь покачал головой и прижал палец к губам, приказывая помолчать. Склонив голову и глядя перед собой пронзительным взглядом, он прислушивался к тому, что я, похоже, не слышал. Я мог разобрать только шелест дождя по крыше и скрип старых балок на ветру.

- Вы ничего не слышали, да? - обратился ко мне старик. - Когда... Когда наступила ночь, и начался дождь? Никаких звуков? Ничего... необычного? Никакого... плеска? Скольжения в темноте вдалеке?

Я покачал головой.

- Разве вы не чувствовали, как за вами наблюдали невидимые глаза?

Здесь я кивнул, и МакКерр задрожал. И то ли ахнул, то ли всхлипнул.

- Ох, - закивал он, - значит, это будет сегодня, да? Боже, мне так и говорили.

- О чём вы? - спросил я, пытаясь не показывать страха. - Что будет сегодня?

Он ухмыльнулся. Кривые зубы вместе с измождённым, сморщенным лицом выглядели жутко и отвратительно. Он стал похож на отвратительного, злобного человека-грызуна, который заточил себе зубы, обгладывая кости. А его глаза... Боже милосердный! Они были наполнены жутким, злобным светом, который лишал меня разума. Да, он был не здоров. Определённо, старик был безумен. Но может ли сумасшествие быть заразным? Потому что когда он смотрел на меня - более того, сквозь меня! - я чувствовал, как это же безумие гложет и меня. Возможно, я просто устал от приключений на болотах и был изнурён... Нет, не думаю. Это зерно безумия оказалось внутри меня... И оно увеличивалось, прорастало и разбрасывало свои чёрные слизистые усики. Возможно, это было из-за того, что он смотрел прямо сквозь меня и видел то, что я не мог увидеть, и слышал то, что я не мог услышать. И хоть я не мог их осязать физически, я их чувствовал. Притаившиеся тени, кишащие сущности; первобытные и безымянные.

Старик налил мне ещё виски.

- Сегодня ночь получения моего наследия. Да, это наследство развращенного рода, нечестивое и жуткое. Все мужчины рода МакКерров поддаются ему в свои последние часы, когда их умы становятся слабыми, а тела - медленными, и они больше не могут сопротивляться тому ужасному кошмару, который тянется к ним вне пространства и вне времени.

И старик горько рассмеялся.

- Похоже, у меня мысли скачут, и вы начинаете волноваться, да? Значит, мне стоит объяснить. Объяснить, почему вам нужно покинуть этот дом.

Я сомневался, что хочу услышать его объяснения.

- То, о чём я вам расскажу, мистер Бассетт, произошло более трёх веков назад во время Пуританской революции, так называемой Английской гражданской войны... Видите ли, мой прапра-какой-то дедушка шесть поколений назад был офицером в Королевской коннице под руководством маркиза Ньюкасла и принца Руперта. Недалеко отсюда, всего в одном полёте ворона, произошло крупное и кровавое сражение под Марстон-Муром, где роялистская конница была разгромлена «круглоголовыми» Оливера Кромвеля под полной луной...

МакКерр говорил так уверенно, словно сам присутствовал при описываемых событиях. С другой стороны, подобные воспоминания подробно передавались из поколения в поколение во многих древних родах Йоркшира. Я был рад, что он отвлёкся от предыдущей темы: от вещей, которые я не хотел знать. Очевидно, Гражданская война прошла для роялистов плачевно: слишком много потерь на севере. Маркиз Ньюкасл был вынужден отступить в укрепленный Йорк, где его продолжали преследовать парламентские войска сэра Томаса Ферфакса. Принц Руперт прорвали осаду с четырнадцатитысячным войском, верным короне, состоящим из кавалеристов и пехоты. Одним из них был предок МакКерра. В тот же день Ферфакс прорвал блокаду, и как парламентские войска, так и роялисты собрались на закате рядом с Марстон-Муром. "Круглоголовые" численностью около 27000 человек значительно превосходили силами армию Руперта из 14000, которая уже несколько дней сражалась без передышки. Кавалерия роялистов была наголову разгромлена за несколько часов кровопролитных боёв, потеряв более 3000 солдат. В последующие дни Йорк сдастся парламентской армии, и, таким образом, север Англии был потерян для короля и перешёл под руководство Кромвеля.

- Эх, можете себе такое представить, мистер Бассетт? Бессмысленная дьявольская бойня под полной луной... А дальше я расскажу вам то, что вы не найдёте ни в одной книге, но тем не менее, это чистая правда.

МакКерр налил себе ещё виски и выпил залпом весь стакан.

- Да, полк моего предка - Дугласа МакКерра - оказался отрезан от основных сил маркиза Ньюкасла и отброшен в леса и трясины у Уилстроп Вуд. Их окружили. Это была война не на жизнь, а на смерть. А теперь представьте: бойня под яркой жёлтой полной луной. Никакой пощады. Разбросанные во все стороны тела и части тел. Воздух, пропитанный запахом крови и пороха. Крики умирающих. Той ночью "круглоголовые" почувствовали запах победы и даже двинулись дальше, закованные в стальные доспехи, латы и железные шлемы, обвязанные оранжевыми шарфами. Роялисты отступали, их красные шарфы были забрызганы кровью и грязью. Всё было страшно и безысходно. Кавалерия "круглоголовых", подкреплённая пехотой, копейщиками в стальных кирасах и мушкетёрами с мушкетами, шла убивать. Для оставшейся группы роялистов всё было кончено... Должно было быть кончено.

- Что-то... Что-то случилось? - спросил я.

МакКерр снова жутко усмехнулся.

- О да, кое-что случилось, Господь тому свидетель. Что-то, заставившее "круглоголовых" Ферфакса бежать... Сотни и тысячи солдат летели стремглав прочь прямо по телам павших товарищей.

- И что это было? - спросил я. - Контратака?

- Что-то вроде того, мистер Бассетт, - произнёс МакКерр, и его глаза снова злобно сверкнули. - Что-то вроде того...

То, что он рассказал мне дальше, заставило меня усомниться в его адекватности.

- Я расскажу вам о Дугласе МакКерре, - сказал старик. Пламя камина отбрасывало на его лицо узкие тени.

- В каждом роду есть своя белая ворона, своя паршивая овца, и эта семья не исключение. Да, Дуглас МакКерр был тем, кого называли колдуном и чародеем. За время охоты на ведьм он избежал не одного костра, а однажды за ним охотился даже сам Мэтью Хопкинс - печально известный главный охотник на ведьм тех мрачных времён, истинный фанатик, присланный из Святой Земли для уничтожения мерзкого ведьминого племени.

МакКерр усмехнулся.

- Теперь уже не секрет, что мой предок изучал проклятые демонические книги, которые стоило сжечь. Книги древней мудрости и безбожного кощунства, о которых мне не хватает смелости вам рассказывать. Но знайте, мистер Бассетт: то, что я вам расскажу - не избитая сказка, не красочная семейная байка, приукрашенная и изменённая за прошедшие столетия. Поймите это. Поймите, что Дуглас МакКерр был колдуном, худшим из худших, самым страшным и ужасающим. Этот секрет потомки МакКерров защищали долгие века, хотя, в конце концов, это стоило им жизней. Но я расскажу вам то, что ещё ни один посторонний человек не слышал.

- Зачем? - спросил я. - Зачем вы хотите мне это рассказать?

- Потому что я последний из своего рода, - признался МакКерр. - У меня нет потомков. Я последний из МакКерров и сегодня... да, сегодня ночью я умру.

Он помолчал, сосредоточенно меня изучая.

- Вы верите в такое, мистер Бассетт? Колдовство и тому подобное?

Я хотел соврать, но не решился.

- Нет, не верю.

- Тем лучше, тем лучше... Ох, ваш скептицизм и практичность - как глоток свежего воздуха! Когда я был молод, как вы, я был таким же... А сейчас? Сейчас я многое узнал. И тем хуже...

Он налил ещё порцию виски, но его руки так дрожали, что он еле донёс до рта стакан, не расплескав, даже удерживая его двумя руками.

- Значит, вы не верите в колдовство, некромантию и призыв злых сущностей? Да, враги Дугласа МакКерра тоже не верили... Они считали это легендами, преданиями, детскими сказками и женскими байками. Но разве это похоже на сказку, мистер Бассетт? Когда мой предок вскинул руки к небу среди вековых друидских рун, солнце перестало светить и не появлялось на небе три дня. Разве похоже это на легенду? Спустя всего месяц после того, как Дуглас МакКерр избежал виселицы в Ньютоне за наложение чар на несколько известных семей, с неба спустилось нечто, напоминающее мерцающую и горящую лавину. А когда оно исчезло, вместе с ним исчез и город Ньютон. Разве похоже это на детские сказки и женские байки? Жена Дугласа МакКерра отдалась некому демону вне пространства и времени на алтаре из детских костей, а спустя девять месяцев родила бескостное существо, которое прогрызло себе путь наружу из её чрева. Скажете, это фантастика? Народные предания? Страшилки, которые рассказывают друг другу грозовыми вечерами? Но дело в том, мой милый наивный друг, что я видел это мерзкое древнее существо, которое пожрало свою мать! Да, я был одним из тех, кто уничтожил его, чтобы больше никто не кричал и не стонал в фамильном склепе под нашими ногами...

Безумие. Господи, я оказался в ловушке в этом ужасном полусгнившем доме наедине с бредящим сумасшедшим! Конечно, свою роль сыграли и мрачная атмосфера дома, и мой угрюмый хозяин: его рассказы подхлестнули моё воображение, расшатали мои нервы, и теперь я ощущал то, чего быть не могло. Но теперь я возьму себя в руки. То, что рассказывал старик, было чистой воды фантастикой. Я не мог позволить себе думать иначе. МакКерр - сумасшедший, и я должен об этом помнить.

- Когда закончится дождь, я пойду, - произнёс я.

Старик рассмеялся. Он рассмеялся?! Даже не так: он захохотал так злобно и неистово, словно я рассказал самую смешную в его жизни шутку. А может, так оно и было. Может, он сам играл со мной в какую-то игру, и я был лишь удачной концовкой его грандиозной шутки? Может быть.

- Да, мальчик мой... Теперь ты не можешь дождаться, чтобы сбежать отсюда? Не можешь дождаться, когда же покинешь этого слабоумного старика?

Он снова рассмеялся, но на этот раз смех вышел горьким.

- Я уже не увижу следующий день, мистер Бассет, так что сделайте мне одолжение, прошу вас: выслушайте последнюю исповедь старого человека.

Что я мог сказать? Я не хотел показаться грубым. Не хотел обижать приютившего меня. Но... Чёрт, мне придётся взять себя в руки! Ничего из того, что он мне рассказал, не может быть правдой.

Я сглотнул.

- Вы говорили, что Дуглас МакКерр был офицером, - попытался я вернуть нашу беседу в здравое русло.

- Да, был. Как вы думаете, как подобный человек мог получить звание? Человек, который был в лучшем случае отшельником, а в худшем - злобным малефиком? Да, некоторые говорят, что всё дело в колдовстве, но вы можете сделать собственные выводы.

МакКерр долго смотрел в свой пустой стакан.

- Я уже рассказывал, что "круглоголовые" наступали и оттесняли противника. Избитые, окровавленные роялисты прятались в Уилстроп Вуде, полностью утратив силу духа. Казалось, всё потеряно, пока не вмешался мой предок.

- Что он сделал?

МакКерр отводил взгляд.

- Он призвал нечто... То, что с тех пор терзает мой род.

- Что вы имеете в виду?

Но я знал. Похоже, я знал.

- Он вызвал некую сущность... Что-то древнее, отвратительное; то, что скользит по бесплодным равнинам и галактикам за пределами нашей вселенной... Существо, чудовище... Злобный, изголодавшийся кошмар, - прошептал старик.

Из уголка его рта свисала струйка слюны, а глаза наполнила бездонная темнота.

- Да, мистер Бассетт, именно так. Воспользовавшись заклинаниями из древних фолиантов, он призвал в этот мир из гнилостных подвалов вне времени и пространства истинную заразу, скользящий кошмар! Знаете, что это? Первобытное, злобное, смертоносное, коварное существо! Слизкий завсегдатай мрака...

Конечно, это безумие, но как я мог оставаться равнодушным к сказанному? Как мне было сделать, чтобы эти слова не оседали в моей голове и не уничтожали меня изнутри? В этом ужасном доме, полном стелющихся теней и зловещих предзнаменований... Когда за окном льёт дождь и стонет ветер... Я был вне себя от страха, полный дурных предчувствий... сам не знаю чего.

Я попытался отодвинуться от МакКерра, но он наклонялся всё ближе и ближе, пока я не ощутил его зловонное кислое дыхание.

Это зловоние говорило мне, что он сам гниёт изнутри, от самой чёрной своей сердцевины. И не удивительно: в таком уединённом мрачном мавзолее на пустоши болот любой сошёл бы с ума.

- Да, мистер Бассетт, мой предок призвал эту сущность. Но за всё приходится платить... Это было отвратительное, отталкивающее создание, и оно требовало жертв. И ему принесли жертву... "круглоголовых".

МакКерр замолчал, тяжело дыша.

- Видите ли... Этому созданию не нужны были их плоть и кости. Оно жаждало их разум. Оно мечтало насытиться умом наступающих солдат. Так и случилось. Оно лишило рассудка сотни воинов, осушая их головы каплю за каплей, пока люди не превратились в ничего не соображающих, тараторящих бессмыслицу безумцев, дрожащих от любого слова и каждую ночь видящих кошмары.

МакКерр так ни разу и не описал это существо в деталях. Лишь говорил, что оно сворачивается в спираль, умеет скользить и пожирает разум. Но этого было достаточно: мой ум мог заполнить пробелы. Скорей всего, эта сущность пришла со зловонным туманом, обволакивающим "круглоголовых", скользящим по ним и высасывающим насухо их разум. К тому времени, как солдаты поняли, что среди них есть нечто опасное, охотящееся за ними из стелющегося тумана, они уже были жутко напуганы и дезориентированы; они зарезали и стреляли друг в друга, пытались спастись бегством, но большинство из них заживо поглотили бездонные болота.

- И тех пор, мистер Бассетт, это существо изводит мой род. Той чудовищной жертвы было недостаточно... Оно возвращается к каждому потомку МакКерра в его последние часы и высасывает его разум. Конечно, мы ощущаем, как оно постоянно кружит вокруг нас, как стервятник; постепенно, день за днём по капле истощая наши умственные силы. Но лишь с последним издыханием оно высасывает наш разум без остатка.

После этого рассказа МакКерру стало нехорошо.

Он сказал мне тотчас уйти, но раз уж мы были заперты в этой лачуге посреди бури, старик выделил мне комнату наверху. Помещение было грязным, заросшим паутиной, пропахшим сыростью и старостью. Я не мог заснуть. После того, что я услышал, сон никак не приходил. А в полночь я услышал, как старик кричит. Это был не простой вопль ужаса, а нечто дикое, животное, как крик забиваемого на бойне агонизирующего животного.

Я побежал вниз по лестнице. Крики эхом отдавались под сводчатыми потолками. Я знал, что то существо пришло. Несмотря на всю свою логику, практичность и доводы разума. "Такого быть не может", - скажете вы. Поверьте, я говорил себе то же самое. Но, пока я спускался по скрипящим ступеням, я его чувствовал... Чувствовал это враждебное, мрачное, инопланетное присутствие, заполняющее гниющий старый дома, подобно чуме.

А МакКерр?

Да, я его нашёл. Он до сих пор сидел в мрачной гостиной, но был не один. Я ощутил запах трупных газов, гниющей тины и чего-то ещё, чему даже не мог подобрать названия. А существо... Это немыслимое наследие МакКерров... Оно напоминало мерзкого сероватого огромного слизня желеобразной консистенции с десятком колышущихся отростков, на конце каждого из которых был чёрный узелок. Я понял, что это его глаза. Глаза, которые пристально и холодно смотрели на меня с ненасытным аппетитом. Существо уже начало поглощать МакКерра и принялось за его голову, втянув её в дымящееся отверстие, с которого капала чёрная, едкая слизь.

Я увидел немного, лишь то, что высветили блики огня в разожжённом камине, но мне хватило. У меня было ощущение, что у этого создания не было истинных размеров, а его спиралевидное тело могло простираться до галактик и звёздных скоплений.

Я побежал.

Я не пытался помочь МакКерру. Я выбежал на улицу, в бурю, туман и ночь. Я почти сходил с ума. Я видел то существо. Это было ужасно. Но что ещё хуже - и оно видело меня. Оно меня пометило.Я чувствовал, как её отвратительное сознание заползает в мой разум; грызёт, жуёт и пробует на вкус моё серое вещество. Я ощущал этого тогда, ощущаю сейчас и буду ощущать до последнего вдоха.

Ведь когда придёт мой час, оно придёт за мной.

Оно придёт, чтобы высосать мой разум, затем - разум моих детей и детей их детей. И так - сотни и тысячи поколений. И лишь тогда оно будет довольно.

 

Тень скитальца

Всё началось, когда в мой офис вошла Элизабет Блейк.

Если допустить, что всё это вообще с чего-то начиналось... Я только что вернулся с дачи показаний в деле о поджоге. Мой клиент, низенький жирный хорёк по имени Джимми Флепс, завсегдатай бильярдных и клубов, нанял меня, чтобы узнать, с кем ему изменяет жена. Оказалось, что с его братом. Джимми решил сыграть по-умному: вместо того, чтобы высказывать всё в лицо, он поджёг свой собственный дом, пока его жена с братом кувыркались в кровати. Они выбрались живыми и невредимыми, а вот Джимми предстояло провести ближайшее время на никелированной койке с трёхразовым горячим питанием, пока его жена будет распоряжаться его тяжким трудом добытыми деньгами и дальше трахаться с его братом.

В общем, я вернулся в офис, налил себе чашку кофе и закурил сигарету, и в этот момент раздался стук в дверь.

В тот момент я не хотел открывать. Но я был на работе - открыл частное агентство по расследованию - а работа есть работа. Нужно что-то есть, но это сложно устроить, если вы оказались на мели. А никогда не знаешь, что может принести подобный стук. Может, сбежавшая жена. Может, мошенничества со страховкой. А может, какой-то барыга хотел помощи, но желал сам остаться в тени. Обычно подобные дела были грязными, но парни вроде меня любят грязь. Мы любим залазить в неё и рассматривать, кто в этой грязи копошится. Потому что для таких парней, как я, грязные делишки всегда отлично оплачивались зеленью. Поэтому я открыл дверь.

Я открыл дверь, и в комнату вошла высокая брюнетка с такими длинными и красивыми ногами, что просто невозможно было не проследить по ним взглядом до самой задницы. Да уж, милашка. Тёмные глаза цвета растопленного швейцарского шоколада и фигура, где изгибов больше, чем на горной дороге. Одно слово - вкусняшка. Сладкая вкусняшка. С такой хочется забыть о манерах за столом и наброситься на еду голыми руками, а потом долго-долго облизывать с наслаждением пальцы.

- Мистер Спэрроу? - спросила она. - Лу Спэрроу?

Я вспомнил о манерах. "Хватит слюни пускать!" - приказал я себе.

- Именно так. Чем могу помочь?

- У меня... Думаю, у меня есть для вас дело.

- Что ж, тогда заходите и присаживайтесь.

Я сел за стол, а она расположилась в кресле передо мной, закинув ногу на ногу так, что у меня дыхание перехватило. Вот это поворот: частный детектив, вроде меня, и красивая женщина, которой нужна моя помощь... Чёрт, да это точь-в-точь одна из тех историй, что я читал в "Чёрной маске" или "Поразительных детективных рассказах"! Но, посмотрев в её глаза, печальные и испуганные, я понял: с фантазиями пора заканчивать. Эта девушка здесь не ради моего общения и сексуальной привлекательности: ей нужна помощь. Если проведёте в моём бизнесе определённое время, то тоже научитесь читать людей. Я читал свою посетительницу, как открытую книгу: она хотела рассказать историю, и история эта была довольно плохой.

- Я здесь ради ответов, мистер Спэрроу, а мне сказали, что вы из тех людей, кто не останавливается ни перед чем, пока их не получит, - произнесла она. - Я приехала из Милуоки и не планирую уезжать, пока не получу того, зачем приехала.

- Справедливо... А теперь расскажите, в чём дело.

- Это касается моего брата, Роберта Блейка. Он умер здесь, в Провиденсе, и нам сказали, что причина смерти - случайное поражение электрическим током во время грозы.

- Но вы на это не купились?

Она покачала головой.

- Ни на секунду. Я считаю, его убили.

И она рассказала мне свою историю во всех подробностях... Насколько она их знала. Её брат снимал комнату на Колледж-стрит. Он был писателем, который придумывал ужастики, любил мистику и был любознательным книжным червём. Роберт без конца искал определённые тома книг по колдовству и чёрной магии - легендарные и чрезвычайно редкие. И он нашёл одну из них в книжном магазинчике в Милуоки. Она называлась "De Vermis Mysteriis", что в переводе значило "Тайны Червя". Эта книга в тяжёлом переплёте была старше, чем моя прапрабабушка. Её написал некий чудак по фамилии Принн в 1542 году... Как раз незадолго до того, как его сожгли на костре за занятия колдовством в часы Святой Инквизиции. В общем, книга была написана на каком-то устаревшем и зашифрованном латинском. Поэтому Блейк привёз её сюда, в Провиденс, своему коллеге, который должен был помочь с переводом.

- Разгорелся пожар, и друг моего брата погиб, - рассказывала Элизабет. - Роберт вернулся домой... Но он уже больше не был прежним.

Она утверждала, что её брат всегда был нервным, сторонился других людей, тяжело заводил друзей, был очень раздражительным и капризным, склонным к приступам меланхолии и депрессии, как и большинство творческих личностей. Похоже, этот парень был натянут в отношениях с другими туже, чем фортепианная струна. Нет, не хочу сказать, что это делало его плохим; нет, скорее раздражительным неврастеником на гране срыва. Ну да, творческая личность. Как я и говорил.

- Друг вашего брата... Кто он? - спросил я.

- А, мистер Уиппл, ныне покойный, - ответила она.

- Ясно. А теперь переходите к самой сути, - сказал я.

Элизабет рассказала немного. После того, как Роберт вернулся в Провиденс, он был постоянно напуган и встревожен чем-то, о чём отказывался говорить. Он больше не был прежним. Он вернулся в Провиденс зимой 1935го года, написал домой несколько писем, а в следующем августе погиб от удара током, предположительно из-за грозы.

- Во-первых, мисс Блейк, не стану вас обманывать: вы хотите, чтобы я занялся делом двухлетней давности, а след-то давным-давно уже остыл, надо полагать.

Я откинулся на спинку стула и затянулся сигаретой.

- Но я возьмусь за ваше дело. Если это произошло в Провиденсе, то вам нужен именно я. Я прожил здесь всю свою жизнь и не бывал дальше Уорика на юге и Вунсокета на севере. Этот городок по площади всего сорок-сорок пять квадратных километров, и я знаю всех его жителей, как мать знает своих собственных детей.

Она вздохнула с облегчением.

- С чего начнём?

Я выдохнул дым через ноздри.

- Во-первых, вы должны знать, что день моей работы стоит пятьдесят баксов плюс расходы.

- Без проблем. Что дальше?

- А дальше вы будете отвечать на мои вопросы, - усмехнулся я. - И возможно, мы сможем найти ответы.

✲

Пару часов спустя я был на окраине города.

Я припарковался у притона с названием "Гостиная чародея", увешанного горящими синим неоном вывесками. На них были изображены девушки с длинными ногами и поднимающиеся со дна бокала с мартини пузырьки. Здесь можно было неплохо отдохнуть. Какой-то вышибала на входе окинул меня тяжёлым взглядом, но я вернул ему взгляд сторицей.

Внутри "Гостиная" была притоном среднего пошиба. Девчонки на сцене трясли грудью, а парни с усталым видом потягивали разбавленный алкоголь. Местечко принадлежало итальяшке по имени Малыш Кармин Френченза - жёсткому малому, выросшему на Спрус-стрит, сделавшему себе имя в мафиозном клане Новой Англии, а ныне отбывающему срок в Уолполе за рэкет. Парень, которого я искал, был его шурином. Джонни Шейкс. Мы выросли в трёх домах друг от друга в Смит-Хилл. Пока Малыш Кармин сидел за решёткой в Уолполе, всем заправлял Джонни.

Я увидел его в баре со стаканом виски с содовой, подсчитывающего ставки. Всё тот же старик Джонни - нервный, с широко распахнутыми покрасневшими глазами. Снова выглядел так, словно не спал неделю, либо только что соскочил с иглы. Но для Джонни такой вид был в порядке вещей - он был любителем крепкого алкоголя и амфетамина.

Я присел рядом с ним и заказал виски с содовой, а получил в основном содовую с небольшим добавлением виски.

- Какого хрена тебе надо, поганая ищейка? - спросил Джонни. - Каждый раз, стоит мне обернуться, как ты уже чего-то от меня хочешь. Господи, да что на этот раз?!

- Надо глянуть на одно местечко. Колледж-стрит, 66. Рядом с Брауновским университетом. Знаешь, где это?

Джонни только хмыкнул. В этом городе он был, как паук в своей паутине: не было практически ничего, чего бы он ни знал. А ещё большинство многоквартирных домов по всему городу, сдаваемых в аренду, принадлежали именно ему.

- Ну, так вали туда и постучи в двери.

- Думал, ты меня представишь хозяевам.

- Вот растёшь с парнем в соседних дворах, а он потом из тебя всю жизнь соки тянет, -проворчал Джонни. - Что случилось на этот раз?

Я сделал глоток виски.

- Работаю на одну дамочку из Милуоки. Её брат там жил, Роберт Блейк. Он сейчас мёртв, удар электрическим током.

- Да ну на хрен? Ток? С моим стариком в 1928 году случилось то же самое. Посадили на электрический стул в Синг-Синг в Нью-Йорке.

- Да нет, идиот. Не электрический стул. Он поджарился из-за какой-то странной молнии, которая попала в окно во время грозы.

Джонни на мгновение задумался.

- Кажется, я его помню. На Федерал-Хилл, да? Все итальяшки тогда были взвинчены: все эти сглазы, горящие свечи, молитвы и заклинания, и прочее... Думали, что в церкви вызвали дьявола... Да? Ты об этом говоришь?

- Об этом.

- Точно, тот парень, Блейк, постоянно ошивался вокруг церкви. По крайней мере, так говорили местные.

Может, Джонни и сидел на колёсах и бурбоне, но ум у него был по-прежнему острым, как лезвие бритвы. Он сразу же вспомнил о деле Блейка, как и я, когда Элизабет только начала о нём говорить. Подобное было трудно забыть. Живущие на Федерал-Хилл итальянцы были страшно суеверными, и всё произошедшее их здорово напугало. Оно напоминало какое-то постановочное полуночное жуткое шоу ужасов. Они были напуганы, хотя случившееся зацепило их лишь по касательной. Они не читали дневник Блейка. А я читал. И у меня ладони были мокрыми от ужаса.

- Можешь сходить туда, Лу. Чёрт, конечно, можешь! Я представлю тебя, но... Полегче там, ладно? Не надо снова нервировать этих старых макаронников. Понимаешь, у Малыша Кармина там родственники есть...

Я пообещал ему не наседать. Но тогда я и понятия не имел, какое осиное гнездо я готов потревожить. И к чему это приведёт.

✲

На следующий день мы с Элизабет стояли в 66-ом доме по Колледж-стрит и слушали старика - владельца этого места. Джонни Шейкс замолвил за нас словечко, и вот мы стояли на лужайке во внутреннем дворике и смотрели на высокий дом в колониальном стиле, увенчанный островерхой крышей. Как и от большинства домов в Провиденсе, от этого пахло вековой старостью. Глядя на него сразу представляешь, как много столетий тому назад из его маленьких застеклённых окон были видны лишь редкие фермы и сельская местность.

Старика звали Гиббонс, и он любил поговорить.

- Помню ли я? Чёрт, конечно, помню! Я в то время жил на Федерал-Хилл. Был жуткий скандал. Все те старые итальянцы переполошились. Палили свечи и перебирали чётки... Чёрт, да это напоминало какой-то карнавал! Безумие какое-то...

Он покачал головой и поднял на меня свои водянистые глаза.

- Все говорили о призраках, приведениях и прочей жути. Естественно, это всё чушь собачья! Но те итальянцы такие смешные: верили во все эти суеверия. Они говорили, что какой-то парень, Блейк, пробрался внутрь старой Церкви Звёздной Мудрости на Федерал-Хилл и вызвал из ада самого дьявола... Что-то вроде того. А потом начались странные вещи. В июле разразилась гроза с молниями, везде вырубилось электричество, и весь город погрузился во тьму. Итальяшки чуть не посходили с ума, собрались у церкви с зажжёнными свечами, утверждая, что этот жуткий монстр боится света. А спустя некоторое время этого парнишку, Блейка, ударило электрическим током. Чушь, конечно. Вот и всё, что я знаю.

Я не поверил последней фразе Гиббонса. Да, его память была кристально чиста, и он прекрасно помнил события тех дней, но я по глазам видел, что он верит в намного большие вещи, чем готов мне рассказать. Пока он пытался уверить нас, что не такой сумасшедший, как все остальные, и не верит в эту чепуху, я окинул взглядом дом. Он выглядел ухоженным, по большей части, но от одного взгляда на здание у меня мурашки забегали по телу. Он мне не нравился. Я ни в малейшей степени не купился на жуткие истории, но вот этот дом был странным. Окна на верхнем этаже были заколочены досками. Возможно, чтобы кто-то или что-то не выбралось наружу.

- А что с окнами на верхнем этаже? - спросил я.

Гиббонс стёр со лба пот.

- Ну, когда я сюда въехал, они уже были заколочены. Я снимаю оставшуюся часть. Владелец хотел, чтобы они были заколочены, а кто я такой, чтобы спорить? Там больше никто не живёт. Это были комнаты Блейка.

- Именно их мы и пришли осмотреть, - произнесла Элизабет.

Гиббонс покачал головой.

- Там пыльно и грязно, мисс, и возможно, бегают крысы.

- И никто после Блейка там не жил? - уточнил я.

Гиббонс вытер губы тыльной стороной кисти.

- Никто. И вряд ли кто-то будет. Я иногда слышу кое-что. Знаете, эти звуки старых домов...

- Какие звуки?

- Ну... Удары, стук, что-то такое... Царапание. Нет, это всё, конечно, чепуха. Просто байки про призраков.

- Что ж, пойдёмте, взглянем.

Гиббонсу эта идея не понравилась, но он не посмел возразить, после того, как за нас попросил Джонни. Возможно, он ходит у того в должниках. Внутри это был типичный для эпохи короля Георга дом с резными деревянным деталями и классическими шестипанельными дверями. Мы почти могли ощутить запах веков внутри дома; жизни, которыми пропитались его стены. Гиббонс подвёл нас к винтовой лестнице.

Он вытянул ладонь, как швейцар, ожидающий доллар на чай.

- Джонни сказал, у вас для меня кое-что есть.

Я вскинул брови и посмотрел на старика.

- Ну же, я это не ради "спасибо" делаю.

- Ладно, ладно, - кивнул я.

Элизабет положила ему в ладонь монетку, и старик усмехнулся.

- Если вы не против, я останусь внизу, - произнёс он.

Тусклые, водянистые глаза старика внезапно разгорелись и смотрели перед собой со страхом, как у девственницы, приносимой в жертву. Я достал фонарь с длинной рукоятью, и мы с Элизабет начали подниматься. Мы ещё даже не успели подняться до верхней ступени, как у меня внутри всё скрутило. Может, это случилось из-за историй, а может, из-за чего-то другого. Чего-то химического, что проникало в меня, как яд. Я почти ощущал поджидавшую нас там тьму; тьму, затаившую дыхание, подобравшуюся для прыжка.

- Вот дверь, - судя по голосу, Элизабет было даже жаль, что она её нашла.

Мы вошли внутрь. Обстановка в комнате была тяжёлой, отталкивающей, угрожающей. Я практически чувствовал, как атмосфера комнаты проникает в меня, заполняя до краёв чёрной дрожащей субстанцией. Мне было страшно. Очень страшно. А я не из тех, кого легко напугать. Оно тянуло ко мне свои руки, как мерзкий прокажённый, и я чувствовал сырое, промозглое дыхание разрытой могилы. Я повёл фонариком, и на стенах заплясали тени. Я чувствовал себя напуганным ребёнком в доме с приведениями, который только и ждёт, когда эти приведения выскочат из-за угла. На своём веку я побывал в разных заброшенных домах и на свалках, и у каждой был свой запах. Ну, знаете: запах старости, сырости и голубиного помёта... Но запах в бывших комнатах Блейка не был похож на что-то подобное. Тут стоял резкий, едкий запах гнили и разложения: словно здесь что-то умерло, сгнило во мраке до костей, а помещение с тех пор ни разу не проветривали. Если не считать того факта, что запах казался недавним, живым...

Элизабет прикрыла нос платком.

- Вы чувствуете запах? - спросила она.

- Да уж, его сложно не почувствовать.

- И кажется... Кажется, он становится всё сильнее.

Вы не представляете, как мне хотело ответить, чтобы она не вела себя, как сумасшедшая идиотка... Но проблема была в том, что я думал точно так же.

Я снова обвёл помещение фонариком.

Комната была пустой, не считая нескольких предметов мебели. Пыль настолько густо покрывала все поверхности, что из неё можно было связать свитер, да ещё хватило бы на шапку и варежки. И, конечно, вонь никуда не делась. Это напомнило мне о квартирке, которую мы с другом снимали после окончания школы. Когда-то там было похоронное бюро, и теперь никто не хотел там селиться, поэтому мы сняли комнаты по дешёвке. Но летом во время дождя от влажных, раскалённых стен исходил запах старости и смерти. Как и здесь... Запах немытых трупов и формалина. Я продолжал осматривать комнату, пытаясь справиться с поднимающейся к горлу тошнотой. Пылинки размером со снежные хлопья плавали в лучах света.

- Что это? Вы видели? -произнесла Элизабет.

Да, я видел. Стены были измазаны какой-то вязкой жидкостью, которая засыхала в прозрачную плёнку. Она напоминала слизь из носа, но было такое чувство, что сочилась она прямо из стен. И это ещё не всё. Обои и деревянные панели были изрезаны, словно кто-то исцарапал их ножом... И большим. Эти отметины были повсюду. Неровные царапины, проникавшие до самой штукатурки.

- Что это такое? - спросила Элизабет.

- Я... Я не знаю, - признался я. -Может, сюда на спор забирались дети. Вот и...

Это было слабое объяснение, и я это прекрасно понимал. Но я должен был что-то ответить, и возможно, мне даже удалось бы убедить в этой брехне Элизабет, но тут мой фонарик начал гаснуть. Словно батарейки разрядились, только вот я поставил новые перед тем, как сюда отправиться. Я ударил фонариком по бедру, и свет заморгал и снова загорелся, но оставался теперь тусклым, неярким. И теперь у меня не просто тошнота к горлу подкатила; сейчас все мои внутренности хотели выплеснуться от ужаса наружу. Я схватил Элизабет за руку и дернул её обратно к двери. Я схватился за ручку... Дверь была заперта. Я дёрнул её, повернул несколько раз, но дверь была заперта крепче, чем пояс целомудрия на моей незамужней тётушке. Без шансов.

- Лу..., - начала Элизабет.

Да, я тоже это почувствовал. Мы здесь были не одни. Клянусь, не одни. Здесь было что-то ещё, и я чувствовал, как из темноты к моему горлу тянутся бесплотные руки. Я крикнул Гиббонсу, но тот либо не слышал нас, либо не хотел слышать. В этот момент латунная дверная ручка раскалилась, причём настолько сильно, словно кто-то поднёс к обратной стороне двери паяльную лампу. Я бросил фонарик в соткавшуюся напротив нас тьму, и он во что-то попал. Не знаю, во что. Но что-то густое. Фонарик ударился во что-то с глухим звуком, словно угодил в тыкву. Мы оба услышали сухой шорох, будто по полу тянули изъеденную молью паутину. А затем скользящий звук, словно из стен вылазило с десяток питонов. И запах... Боже, мерзкий, тяжёлый, как хранящееся в сарае органическое удобрение. Сам мрак был неправильным, и я это знал. Он был слишком густым, слишком плотным; он клубился вокруг нас, тёк и сочился, кружил и поднимался.

- Скиталец Тьмы, - произнесла Элизабет, намекая на бредовые записи в дневниках её брата, на существо, притаившееся в полной темноте.

Но вот в тот момент мне не нужно было много доказательств.

Я выхватил свой калибр .38 и выпустил несколько пуль в направлении звука. Выстрелы прозвучали в комнате, как раскаты грома, а во вспышках выстрелов мы увидели нечто большое, выползающее из стены; что-то вроде нитей и веревок из серой ткани, образующих громадную, безымянную фигуру. Я чуть не обмочился. Я схватил Элизабет за руку и бросился к заколоченным окнам. Это существо извивалось, увеличивалось в размере, и мы слышали, как оно ползёт и колышется.

- Свет! - закричала Элизабет. - Оно боится света!

Умная девочка. Я как раз подумал о том же. Я засунул пистолет в карман пальто и начал изо всех сил дёргать за приколоченные доски. А за нашими спинами из темноты поднималась живая громада теней. Было слышно, как она касается стен и потолка, поднимая перед собой большую волну горячего зловония, как вырывающийся из литейной печи воздух.

И тут у меня получилось оторвать одну из досок, и в комнату проникли несколько лучей полуденного солнца, вспоровшие окружающую нас темноту, как острые клинки.Раздался оглушительный визг, словно кто-то наступил на крысу. Очень большую крысу. И вместе с воем тени отпрянули, а я только этого и добивался. Я отшвырнул оторванную доску и принялся за другие, пока всю комнату не залил дневной свет.

Существо исчезло.

На стенах и на полу осталась розоватая слизь, запахом напоминающая свежеразделанного борова. Но на этом всё. Элизабет помогла мне оторвать все доски. Из окна открывался вид на одно- и двухэтажные домики Провиденса. Мы смотрели на здания, узкие дымоходы на крышах, поднимающиеся ввысь деревья и петляющую между ними дорогу. А вдалеке виднелся Федерал-Хилл - множество многоквартирных, собранных вместе домов, словно собранный ребёнком конструктор из кубиков. А на вершине холма тянулась шпилем к небу разваливающаяся Церковь Звёздной Мудрости. Да, мы смотрели именно на то, что повергло Роберта Блейка в пучину безумия.

- Давайте выбираться отсюда к чёртовой матери, - произнёс я.

✲

Следующий шаг я решил сделать в одиночестве.

Я высадил Элизабет у отеля "Корона" на Вейбоссет-Хилл и отправился на Федерал-Хилл. Нужно было осмотреть эту церковь собственными глазами. Конечно, мне хотелось этого так же, как и собственноручно обрубить пальцы тесаком, но... Деваться некуда. Это моя работа. Конечно, я мог солгать и поводить Элизабет за нос, но я был не таким парнем. Может, я и не самая яркая звезда на небосклоне, но если мне платят деньги, я продолжаю честно гореть изо всех сил. Кое-что до сих пор не давало мне покоя ещё с тех комнат на Колледж-стрит, и теперь пришло время со всем разобраться.

Я неплохо знал Федерал-Хилл. Улочки там были старыми, узкими и запутанными, как клубок змей. Я подъехал как можно ближе, а потом отправился пешком. Я видел множество людей на улицах, слышал голоса, говорящие на итальянском и португальском. У подъездов толпились старики, а женщины присматривали за копошащимися в грязи детьми. Над головами хлопало и трепыхалось развешанное на верёвках стираное бельё. В деревянных клетях сидели цыплята и кролики, а торговцы с ручными тележками продавали всё: от столового серебра до жареных сосисок. Но, чем ближе я подходил к церкви, тем меньше мне встречалось народа, и, в конце концов, я остался один-одинёшенек на большой булыжной мостовой перед зданием. Чуть дальше раскинулась небольшая площадка. За ней стояла церковь, отгороженная покосившейся железной и уже ржавой оградой.

Сделав глубокий вдох, я поднялся на насыпь и протиснулся сквозь щель в заборе. Я оглянулся, но не увидел за собой ничего, кроме грязных зданий, обветшалых домов и нескольких любопытных лиц, выглядывавших из окон. Я был сам по себе, и я это прекрасно осознавал. Я пересёк внутренний двор - жёлтый, мертвый и бесплодный; земля под ногами потрескалась, словно я находился в пустыне. Церковь походила на какой-то гигантский кладбищенский саркофаг или усыпальницу, которая поднималась прямо из мёртвой земли. Стены были грязными, заросшими мхом и лишайником, а крыша зияла дырами от бесчисленных бурь. Окна были высокие, стрельчатые и закопченные. Чуть выше располагалась колокольня, увенчанная длинным сужающимся шпилем, который склонился в сторону и грозился с минуты на минуту обвалиться на землю. Это было действительно жуткое место, и от одного взгляда на церковь кровь в моих жилах похолодела, словно под воздействием хладагентов.

Интересно, о чём думал Блейк, когда стоял на том же месте, что и я?

Я решил, что двери церкви будут заперты, как упоминал в своих дневниках Блейк, поэтому обошёл нагнетающее тоску здание с другой стороны, пробираясь через сорняки и торчащие из-под земли обломки старых памятников. Я нашёл открытое окно подвала и влез внутрь. Внутри включил фонарик и в его свете рассмотрел ящики, бочки и свисающую со стропил густую паутину. Я слышал, как кто-то бегал и скрёбся в темноте, но это было не удивительно. В старой заброшенной дыре, подобно этой, должно быть полно крыс.

Поднявшись наверх, не терял времени.

Я прошёл по проходу, вздымая клубы пыли. Скамьи были грязными, изъеденными червями и затянутыми белым кружевом паутины. Я двинулся через неф в холл и обнаружил винтовую лестницу, которая поднималась в башню. Она была узкой, крутой и тоже заросшей паутиной. От стоящей в воздухе пыли я чихнул. Лестница доходила до комнаты, которая в обычной церкви была бы колокольней. Но это место нельзя было назвать "обычным".

Ничего удивительного.

Когда-то это место называлось Церковью Свободной Воли, прежде чем в 1840х годах её не передали Церкви Звёздной Мудрости. Руководил им профессор Боуэн - о нём в своих дневниках упоминал Блейк. Предположительно, последователи Звёздной Мудрости были одержимы неким странным древнеегипетским камнем, с помощью которого они могли призывать в наш мир Скитальца Тьмы, так же известного под именем Ньярлатотеп. Не думайте, что я верю во весь этот бред, просто придерживаюсь фактов.

Как только вошел в помещение, то почувствовал, что задыхаюсь. Стены располагались близко друг к другу, а створки окон прогнили. Воздух был странным: сухим, с непонятным мускусным запахом, напоминающим секрет желез рептилий. Я стоял на пороге, судорожно втягивая воздух и понимая, что могу потерять сознание. Голова кружилась, как шарик на колесе рулетки. Но спустя пару секунд, в голове прояснилось, и я мог соображать. Я тяжело сглотнул и обвёл фонариком помещение. И видел то же, что видел Блейк... Ту же комнату, те же стулья с высокими спинками, стоящие перед каменным постаментом. А на том постаменте - жёлтая металлическая коробка. А в коробке...

Матерь Божья! Сверкающий Трапециоэдр.

Этого не могло быть. Но вот он - лежит прямо передо мной. Судя по информации, которую узнала Элизабет и её семья, сразу после смерти Блейка сюда пришёл доктор по имени Декстер, знакомый с ситуацией, забрал камень и бросил его в самый глубокий залив Наррагансетт. Похоже, он полагал, что этот артефакт способен изгнать Скитальца. Но если это так, то зачем, во имя всего святого, он решил выбросить камень в самые тёмные бездны, которые можно только отыскать?! Когда Элизабет рассказывала мне об этом, я решил, что всё это чушь собачья, и, похоже, так оно и было, ведь вот он, Сверкающий Трапециоэдр, прямо передо мной.

Он выглядел как чёрный кристалл размером с кулак. Он мерцал и блестел; по его поверхности пробегали красные прожилки, напоминающие кровеносную сеть. Это был камень, в который смотрел Блейк, и с помощью которого призвал Скитальца Тьмы. Чтобы показать самому себе, насколько я крут, я достал сигарету, прикурил её и в свете тлеющей сигареты осмотрел камень.

Сначала ничего не произошло.

А затем мой взгляд оказался прикован к Трапециоэдру, и я не мог его отвести. У меня начались галлюцинации, словно я накурился опия. Бредовые картинки сменялись у меня в голове одна другой: высокие горы, словно из битого стекла; каменные башни; невероятные города на скалах... А затем я увидел кое-что ещё. То, что заставило меня похолодеть внутри. Тьма, что была за гранью тьмы. Живой вихрь пульсирующей черноты, которая, как говорил мне разум, находилась за пределами самых дальних уголков космоса; примитивное, безумное место; и именно там, в центре вихря, я ощутил волю, сознание и непристойные мысли Скитальца Тьмы.

Мне повезло, что я тогда закурил, иначе сейчас я бы это не писал. Окурок догорел и обжёг мне пальцы, и именно эта боль привела меня в чувство. Иначе... Иначе это первобытное дыхание тьмы высосало бы из меня всю сущность до самых костей.

Я вскрикнул и уронил сигарету.

Мой фонарик начал затухать, как в комнатах Блейка. Атмосфера здесь и так была не самая праздничная и больше напоминала фамильный склеп в полночь, но теперь стала вообще гнетущей и мрачной. Аж вены хочется вскрыть... Нездоровая, тягостная, непонятная. Начал подниматься очень старый и неприятный животный запах. Он напомнил мне запах, исходящий от клеток мартышек в зоопарке летним жарким днём: запах гниющей соломы и кишащего мухами дерьма. Отвратительный.

Запах появления Скитальца Тьмы...

Этой ползущей чумы, имеющей десятки имен в десятке культур. Я призвал его, уставившись на это чёртов камень, и теперь он идёт. Ньярлатотеп постучал в дверь, и я открыл её ему. Мой фонарик давно потух, и я бросил его на пол. Я слышал, как оно растёт над моей головой под сводом колокольни без окон, ширится, увеличивается, как отодвигающая здоровые ткани опухолевая ткань. Оно росло само по себе, достигая необъятных размеров. Я стоял в темноте и ждал, когда оно приблизится. Я пришел в эту разрушенную церковь, чтобы встретиться с существом лицом к лицу, и не сбегу до того момента.

Не передать словами, насколько я был напуган. Мои внутренности переплетались в узлы. Моё сердце колотилось, в висках ломило. Моя кожа натянулось настолько туго, что вот-вот грозила лопнуть.

Камень светился, словно наэлектризованный; балки над головой скрипели, и я услышал скользящий звук, словно существо протекло через люк.

Я задержал дыхание и напрягся.

Он пришёл сюда за мной, только его ждал сюрприз. Я закричал, ощущая близость этого кошмара, вдохнул его маслянистый запах и засунул руку в карман пальто, вытаскивая принесённую с собой сигнальную шашку.

Скиталец был близко.

Он дохнул на меня из вонючей темноты.

Я не сомневался, что это он. Набежавшая волна тепла обрушилась на меня; огненный шторм, который опалил мне брови и обжёг лицо. Его дыхание напоминало пламя горнила; тёмный, безымянный жар, зародившийся где-то в беспросветных кипящих подвалах Вселенной.

Я отвернул колпачок на шашке, и она зашипела, освещая комнату красными всполохами. Я видел Скитальца две или три секунды, пока он не отпрянул и не растворился в тени. Но когда свет нашёл его, я увидел тягучую плоть, которая таяла сейчас, как мокрая глина. Огромное, чёрное, блестящее от слизи существо с длинными дрожащими щупальцами, торчащими из живота, как кишки сбитой на дороге собаки. Они извивались, раскручивались, а на конце каждого щупальца располагался рот с множеством острых, как спицы, зубов.

У меня больше не хватает слов, чтобы описать его.

Огромный. Злобный. Полный ненависти. Казалось, вот его тело шевелится от перекатывающихся мышц, а в следующую секунду оно уже расползается, как желе, и сочится чёрной дымкой. Я увидел гигантский красный глаз размером с колёсный диск. Он посмотрел на меня, а потом моргнул, как потухающая звезда, и исчез так быстро, что я не мог сказать, а точно ли я его видел. Скиталец был соткан из теней и мрака, и меня не покидало ужасное чувство, что я видел только часть его.

А затем он исчез.

Именно это мне и показали мои глаза... и в то же время, я увидел в голове нечто совсем иное - искаженные, фрагментированные изображения, как отражение в засвеченной поверхности зеркала. Это был какой-то пульсирующий стеклянный шар, из которого торчали паучьи конечности и колышущиеся отростки, ползущие, напоминающие паутину нити всевозможных цветов и оттенков, которые я прежде никогда не видел. И точно посреди этого хаоса, как яйцо в гнезде, расположился огромный безжизненный глаз, который, как я прекрасно понимал, мог в любую секунду высосать мой разум. Он наблюдал за мной. Он разделился на два глаза, затем на четыре, на восемь, на шестнадцать - и так дальше, в геометрической прогрессии, как мыльные пузыри. Его образ заполнял мой разум и сознание, заполнял пространство и время и...

В следующую секунду я бежал вниз по винтовой лестнице, хныкая, пуская слюни и почти сойдя с ума. Я пулей вылетел из колокольни. Я плохо помню происходящее. От вида того существа что-то в моей голове щёлкнуло, и я не мог прийти в себя, пока не оказался на улице, ползущим среди обломков памятников с горящим лицом, бормоча себе под нос какую-то несуразицу. Наконец, я смог подняться на ноги и бросился вниз по улице. Старухи злобно зыркали на меня, а женщины кричали вслед на итальянском и быстро уводили своих детей по домам. Несколько мужчин швырнули в меня камни. Не знаю, возможно, они ощущали на мне запах этого чудовища.

Когда я добрался до своей машины, рядом с ней, облокотившись на капот, стояли двое патрульных. Они заметили меня и выхватили пистолеты.

- Отдышись, сыщик, - произнёс коп помоложе.

Я поднял руки, готовясь пройти через заведённый порядок.

- Так, так, так, - произнёс второй сиплым голосом, - а не Лу Спэрроу ли это, известный частный детектив?

Я понятия не имел, кем был младший коп, но второй был Аль Бреннан, старожил Центрального полицейского участка. Он был тёртым калачом. Мы давно были знакомы. Мы не просто не нравились друг другу; мы друг друга не переносили. Всё началось с тех пор, как я увёл у него девушку. После этого я никогда не мог смолчать, когда он начинал выпендриваться, а он несколько раз по различным причинам пытался отобрать у меня лицензию, а один раз даже подстрелил. Да, мы были близки, как ложки в ящике. Каждый раз, когда мы сталкивались, у меня всё тело болело от его объятий, и с лица приходилось стирать слюну от его поцелуев.

- Какого хрена тебе надо? - спросил я. - Что случилось? Не нашёл алкашей или детей, которых можно прижать за переход дороги в неположенном месте, а, ирландский кусок дерьма?

Может, будь я в лучшем состоянии, а не выжатый, как лимон, я бы заметил, как он замахивается дубинкой. Но я не заметил. Он ударил меня по затылку, и я тотчас свалился на землю; перед глазами заплясали звёздочки.

Я сморгнул пелену с глаз. Он стоял прямо надо мной, такой же милый, как жующая собственное дерьмо мартышка.

- По-прежнему не умеешь держать язык за зубами, Спэрроу?

- Слушай, расслабься, ладно? - произнёс я. - Если это насчёт твоей матери, так это была её идея, я просто сделал снимки...

Он начал бить меня ногами по лицу, пока я не потерял сознание. Спокойной ночи, милый принц...

✲

Позже, придя в себя, я почувствовал себя не лучше валяющегося на полу бревна. Я открыл глаза и понял, что нахожусь в полицейском участке. Но не в камере, а в офисе, который прекрасно знал. Всё тело болело, словно Бейб Рут отрабатывал на мне удары. Во рту был привкус крови. Голова раскалывалась. И всё это - за какие-то паршивые пятьдесят баксов в день. Должен быть лучший способ зарабатывать деньги.

- Господи, Лу, - услышал я голос. -Ты в порядке?

- Ага, только дай шалтай-болтаю время прийти в себя.

Я лежал на диванчике, и когда попытался сесть, голова закружилась.

- Мне нужен глоток чего-нибудь крепкого.

Много лет назад, до того как стать частным детективом, я был копом. И десять лет работал в этом самом участке. Я сносил не одну пару ботинок, прочёсывая кварталы Бенефит-стрит и Мейн-стрит. И однажды схватил одного мудака, которого мы выслеживали уже почти месяц. Этот парень изнасиловал маленькую девочку, а затем так сильно избил, что она умерла на операционном столе. Можете представить, как мы, копы, чувствовали себя. Наша работа - защищать людей от подобных животных, а мы облажались. Когда я поймал этого урода на Черч-стрит, а не стал сдерживаться. Я избил его так, что он шесть недель провёл в больнице, а потом ещё восемь мог питаться только кашками и бульончиками. Меня отстранили от работы на неопределённый срок, но я не стал дожидаться решения начальства. Я сдал значок и ушёл. С того случая прошло почти двенадцать лет, но копы до сих пор знали меня, уважали за то, что я сделал, и сияли, если я заходил в участок.

Коп, который налил мне виски, был Бобби Уокер - лучший сыщик, которого я когда-либо встречал.

- Снова ты и Бреннан, - протянул Бобби. - Когда вы, парни, уже научитесь хорошо себя вести? Господи, Лу! Только скажи, каким образом ты хочешь всё уладить. Тут ты командуешь. Хочешь его значок - получишь. Если шеф узнает о случившемся, он точно заберёт его у Бреннана.

Мне не нужен был значок Бреннана.

Он был, честно говоря, мелкой сошкой. После встречи с той милашкой на колокольне парни, вроде Бреннана, мне казались смехотворными. Я был зол и расстроен, но единственное, что пострадало в стычке с копом, это моя гордость. Я сел, помассировал тяжёлую голову, закурил сигарету и начал думать о том, что произошло, и том, что ещё только грядёт. Как и Блейк, я потревожил Скитальца Тьмы. А я знал из дневника Блейка, что каждый раз, когда Скитальца тревожат, начинают исчезать люди. Не будите спящую собаку? Нет, это не про меня! Если Лу Спэрроу видит спящую собаку, он обязательно пнёт её прямо в голое пузо! Господи. Когда Элизабет пришла ко мне с этой дикой историей, я не поверил ни единому её слову. Я пошёл на дело неподготовленным и теперь разворошил осиное гнездо, а это неизбежно будет стоить невинных жизней.

- Это наше с Бреннаном дело, - сказал я Бобби.

- Ну, как хочешь, Лу.

Я видел, что Бобби хотел того же. Я знал, что он мечтал об увольнении Бреннана из органов, но не таким способом. Дело об избиении бросит тень на весь участок, и потребуются годы, чтобы от этого пятна избавиться.

- Но я попрошу тебя об одолжении, Бобби, и немаленьком, - я вкратце рассказал Бобби о деле Роберта Блейка, о котором он, не сомневаюсь, прекрасно помнил.

- О, Господи, Лу... Это хреново. Очень хреново.

Бобби покачал головой.

- Мы рассматривали это дело под разными углами, но никогда не получали новой информации. Если ты, конечно, не станешь верить в эти бредовые истории. Это был странный случай. Расследование длилось месяцы. И знаешь, что мы, в конце концов, сделали?

- Что? - спросил я, выдыхая дым.

- Мы засунули папку с делом в ящик и заперли его. Если честно, я был рад этому. Видишь эту седину на моих висках? Знаешь, откуда она? Из-за этого дела Блейка у меня половина волос стала седыми, а по ночам кошмары снились!

Я вздохнул и рассказал Бобби о посещении комнат Блейка и старой Церкви Звёздной Мудрости. Его лицо превратилось в серую безжизненную маску, когда я рассказал ему подробности. Если бы кто-то поведал мне такую историю, я рассмеялся бы ему в лицо. Но Бобби не рассмеялся. А вот выпить ему, похоже, было надо. Он налил себе стакан виски. Выпил залпом.

- Твою мать, - прошептал он. - Это снова начнётся... Снова начнётся.

- Если мы это не остановим, -заметил я.

- Каким образом?

- Отдай мне папку с делом Блейка, и я тебе потом расскажу.

- Господи, Лу, да она в хранилище под замком! Мне нужно разрешение капитана.

- Да ладно, Бобби, ты же знаешь: через капитана будет слишком долго.

Бобби выпил ещё виски.

- Ну, ты, мать твою, и скотина. Всегда толкаешь меня на неприятности. А мне, между прочим, всего пять лет до пенсии.

И Бобби принёс мне папку.

✲

И сделал для меня кое-что ещё. Сказал, где находится Бреннан. Сейчас он был переведён на нижний этаж и стал обычным бумажным клерком. Я спустился вниз и нашёл его в хранилище. Стол был завален бумагами. Сам Бреннан рылся в шкафу спиной ко мне.

- Эй, Бреннан, - окликнул его я. -Ты мне должен, я спас твой значок. Можешь не благодарить.

- Иди на хрен! - огрызнулся тот.

Я захлопнул дверь, и он повернул ко мне свою мерзкую ирландскую рожу как раз вовремя: мой правый кулак врезался ему в челюсть, отбрасывая назад. Бумаги разлетелись в стороны. Бреннан был уже большим мальчиком. И крепким. Он быстро пришёл в себя, и я добавил ему в челюсть с левой, а затем снова правой. Он зашатался, и я врезал ему коленом в живот, а затем локтем по затылку, и Бреннан кучей свалился мне под ноги. И только после этого я повернулся к выходу. Когда он попытался подняться, я рывком распахнул дверь, со всей силы ударяя его по голове, и он отключился.

Я закрыл дверь и пошёл своей дорогой.

Остановился в вестибюле и осмотрел себя. Над бровью наливались лиловым несколько синяков, а лицо выглядело так, словно я слишком долго пролежал в июле на пляже. Краснота напоминало простой солнечный ожог. Вот что с моей кожей сотворил жар от той твари. Если бы она подышала на меня чуть дольше, то можно было бы меня уже потыкать вилкой и посмотреть, не потечёт ли уже прозрачный сок, как из хорошо пропеченного мяса.

Наша первая настоящая встреча оказалась патовой.

Но следующая будет не такой. Когда я разберусь со Скитальцем Тьмы, я буду в его чёрном списке идти прямо за палящим солнцем.

✲

Дело Блейка.

Оно было размером с телефонный справочник Манхэттена и не намного легче. В нём были не только бумаги, но и картинки. По большей части - обычная хрень с описанием места преступления. А вот отчёт коронера был довольно интересен. Дело в том, что коронер так и не пришёл к окончательному мнению, что послужило причиной смерти Блейка.Предположительно, его сердце остановилось, но это случилось из-за какой-то органической патологии или из-за того, что он увидел перед смертью? И, в конце концов, указал наиболее вероятную по патологоанатомическим изменениям причину: удар электрическим током. Удобная, безопасная. Но ещё у него были ожоги. Это не было отражено в заключении, и этого было не услышать в сплетнях на лавочках. Да, его не поджарили до хрустящей корочки, но ожоги определённо были. Все волосы были опалены, а на лице, руках и других незащищённых участках тела появились ожоги второй-третьей степени. Коронер решил, что это вполне вписывается в теорию с ударом электротоком.

Но я смотрел в зеркало на свою рожу и понимал: Блейк столкнулся с чем-то неприятным - и была это далеко не молния.

Бобби был прав насчёт глубокого расследования.

Его парни показали себя с хорошей стороны, опросив десятки людей на Федерал-Хилл и получив несколько довольно диких историй. Истории о древнем культе Звёздной Мудрости были широко известны, и их ещё не забыли. Рассказывали, что приверженцы этого культа призывали демона с помощью какого-то чудного камня, и тот глубокими ночами крал людей. А Блейк, говорили итальянцы, растревожил это существо. В этом его вина. Также к делу были подшиты некоторые исторические факты, касающиеся прошлого старой церкви. В 1869 году, когда Федерал-Хилл был ещё преимущественно ирландским кварталом, исчез парень по имени Патрик Риган, и в церковь ворвалась местная шпана. В 1876 году произошла новая череда исчезновений, а в 1877 городские власти разогнали собрания Звёздной Мудрости. Большинство последователей убрались из города. Поговаривали о похищениях людей и тому подобном. Но на этом всё не прекратилось: каждое десятилетие или около того исчезали люди. И всегда - глубокой ночью. Вероятно, для части исчезновений существовали вполне обычные объяснения. Но не для всех.

Один из детективов был умным малым. Он взялся за дело с удвоенной силой. Он просмотрел все дела о пропавших людях, навёл кое-какие справки и пришёл к выводу: все люди исчезали в окрестностях Федерал-Хилл самыми тёмными, безлунными ночами. А поскольку по всему Провиденсу было проведено электричество, люди исчезали именно тогда, когда его отключали. И выясняли это, когда свет включался.

А в ночь, когда умер Блейк, произошли сбои в работе электросети. И теперь, когда я расшевелил это чудовище, похоже, грядут новые неполадки в электроснабжении.

Бобби не понравилось то, что я ему рассказал.

Но он слушал, и, в конце концов, мы сделали всё по-моему.

✲

Не думаю, что проживи я хоть сто пятьдесят лет, я смог бы забыть тот ужас, с которым мы столкнулись в церкви. Даже когда я просто пишу об этом, волосы у меня на загривке встают дыбом. Надо отдать Бобби должное. Может, я и составил весь план, но в жизнь его воплотил именно он.

Спустя три дня после моего визита в церковь, мы стояли на широкой, мощёной булыжником площади у ограды. С нами было восемь патрульных машин. Они выстроились у забора таким образом, чтобы по приказу Бобби свет всех фар попадал прямо на церковь. Также у нас было два мощных прожектора на бортовом прицепе, вроде тех, что используются на местных ярмарках. С их помощью мы могли ночь превратить в день. Улица позади нас была перекрыта заградительными барьерами и несколькими копами, а рядом с заграждением стояло порядка сотни итальянцев со свечами. Старухи молились и кричали, падали на колени и рыдали. Все окна, выходящие на церковь, были либо плотно занавешены шторами, либо закрыты ставнями. И в каждом из этих домов горели либо электрические лампочки, либо газовые лампы, либо свечи.

Мы были готовы.

От нас требовалось только выманить Скитальца Тьмы наружу. Может, нам стоило ожидать, пока чудовище вылезет само из церкви, как унюхавший кусок сырого мяса дикий пёс, но мы не хотели ждать. К тому же, Бобби не мог удерживать силы полиции на долгое время. С нами пришли двадцать полицейских.

Похоже, мне всё же придётся идти внутрь.

Но Бобби моментально отмёл эту идею.

- Нет, Лу, ты не пойдёшь. Ты гражданский, а это полицейская операция.

Я ещё никогда не был рад остаться в стороне.

Бобби нашел нескольких добровольцев среди копов, а мой старый приятель Бреннан был чрезмерно счастлив их возглавить. Никто из них толком не понимал, на что идёт. Они знали лишь то, что внутри укрывается группа вооружённых сектантов. Это было единственным правдоподобным прикрытием, которое мы с Бобби смогли придумать. Возможно, итальянцы с Федерал-Хилл знали, в чём дело, но Бобби нужна была история, которую можно доложить капитану.

В общем, Бреннан повёл ребят в церковь. Надо было выманить это чудовище, а потом в дело вступят прожекторы. Я предчувствовал беду. Большую беду. Я дважды видел, как Скиталец заставляет мой фонарик гаснуть. Похоже, каждый раз, когда в Провиденсе проблемы с электричеством, происходит то же самое. Я не сомневался, что Скиталец сможет воздействовать на наши электрические фонари и фары, поэтому заранее позаботился о страховке. Прямо перед входом в церковь я установил шесть столитровых бочек с бензином, связанных друг с другом и подсоединённых к общему центральному детонатору.

Бобби эта идея не понравилась, да и несколько копов при виде такой бомбы удивлённо вскинули брови, но я уговорил его.

Бобби взялся за громкоговоритель.

- Поосторожней там! - крикнул он вслед удаляющейся фигуре Бреннана. - Не стрелять! И аккуратно с горючим!

Бобби сильно потел и переживал.

Если всё провалится, ему придётся подать в отставку. Он сильно рисковал, соглашаясь на мои сумасшедшие авантюры. Но в глубине души он понимал, что я прав. Он чертовски устал от дела Блейка и от этой церкви. Эта проблема, как опухоль, росла и отравляла организм Бобби, и он осознавал, что её пора вырезать.

Мы сидели перед церковью в темноте спустя почти два года после смерти Блейка. Ночь была холодной и сырой. Огромную, нависшую над нами готическую церковь обвивали тени. Её острый шпиль, казалось, пронизывал похожие на островки сливок облака. Ещё одна ночь ожидания. Иногда мне казалось, что только этим я и занимаюсь. Из-за своей работы я был, как и Скиталец, преимущественно ночным существом. Такова была моя жизнь: ночь сменяла ночь, пока я практически не забывал, как выглядит и чем пахнет день.

- Сколько у них времени? -спросил Бобби.

Я вытащил сигарету.

- Немного... Совсем немного.

Но всё оказалось не так. Ожидание было невыносимым, и я почти жалел, что не отправился внутрь. Может, те парни и отлично задерживали преступников и выбивали из них признания, но сейчас они должны были столкнуться с чем-то совсем для них новым. Новым для всех нас. Скиталец тьмы. Не человек.

- Что-то... Что-то происходит, -услышал я, как прошептал один из патрульных.

Так и было.

Я сначала не мог понять, что случилось, но чувствовал, как меня прошиб пот. Было такое же ощущение, как перед грозой, когда падает столбик атмосферного давления. До сих пор дул холодный ветерок; несильный, но заметный. И вдруг он прекратился. Наступила полнейшая тишина, как на кладбище. Воздух стал тяжёлым. Нас окутала горячая волна воздуха, которого ещё пять секунд назад не было. Я чувствовал, будто этот жар просачивается через землю. А за этим последовал внезапный кисловатый запах, напоминавший плавленую проводку. В толпе за заградительными барьерами пронёсся ропот. Я слышал, как несколько причитавших женщин начали молиться дрожащими голосами.

- Какого хрена..., - произнёс Бобби.

В церкви что-то происходило.

Полагаю, именно оттуда и начались все эти атмосферные возмущения и аномалии. Изнутри до нас донеслось рычание, треск, скрип, словно ломались старые потолочные балки либо сама церковь грозилась вот-вот вырвать себя из земли. Мы услышали гул, словно здание поднялось кверху, а затем вновь опустилось наземь. Земля сотряслась от удара. Шпиль содрогнулся. Послышался звон осколков и треск. Церковь начала раскачиваться из стороны в сторону, обломки кирпича падали на поросшую сорняками землю. Словно началось землетрясение, и здание может развалиться в любой момент. Стёкла в окнах начали трескаться, опоры подкосились и сломались, а причудливая лепнина под крышей откололась и обвалилась.

Я услышал выстрелы. И затем - тишина.

На нас налетел порыв горячего, сладковатого, неприятного воздуха, напоминавшего по запаху подгнившее и разлагающееся мясо. Несколько человек упали на колени. Бобби по громкоговорителю призывал своих людей вернуться. Но это было бесполезно, потому что в этот момент поднялся оглушительный, громовой вопль, низкий и раскатистый, как пароходная сирена, отдававшийся эхом в ночи. Все заткнули уши. Звук шёл от церкви. Это было сочетание сирены воздушного налета и гортанного рёва чудовища, от которого начинали кровоточить разрывающиеся барабанные перепонки и трескались окна в патрульных машинах.

- Включайте освещение! -прокричал Бобби.

Патрульные включили фары и прожекторы, превращая мрачную ночь в яркий полдень. Свет прожекторов охватил церковь, и мы все увидели, как ходил ходуном шпиль, и как бежали трещины по старой каменной кладке. Люди в толпе кричали, и я слышал, что некоторые из копов начали молиться. Не прошло и пяти секунд с тех пор, как мы включили прожекторы, как снова послушался вопль, но на этот раз - усиленный десятикратно. Лобовые стёкла трескались, люди кричали и плакали; какофония звуков волной прокатилась над крышами Провиденса.

Мы увидели фигуру, бегущую через двор церкви. Коп. Один. Он спотыкался, как пьяный, и прикрывал лицо рукой от бьющего в глаза света; наверно, у него было чувство, словно он смотрит на солнце.

И пока он бежал, двойные дубовые двери церкви распахнулись, и из них вырвался поток воздуха, пахнувшего поджаренной плотью. Это было похоже на ураган из пепла, обломков и пыли. Раскалённый и тошнотворный. Порыв ветра опрокинул копа на землю, и мы слышали, как он заорал.

- Там в темноте что-то есть! -прокричал он. - В темноте... Что-то вышло оттуда... Что-то вышло из темноты и схватило их, просто всех их схватило...

Он пытался подняться на ноги, но ветер сбивал его, а форма трепыхалась и хлопала по телу. Мы едва могли что-либо разглядеть, когда в лицо ударил горячий, зловонный воздух с мелким песком. Все свечи и факелы в толпе были задуты. Запах был невероятно мерзкий... Запах разложения, рвотных масс, опаленной плоти и ещё десяток других, который мой мозг даже не мог описать. Но больше всего мне запомнилась сухая, пыльная вонь старости, азота и песка, запах сгнившего савана и вещей, похороненных в гробницах на бессчётные века. Словно сейчас перед нами открылся склеп, запечатанный столетия назад.

Ветер ударился в нас и затих. Но не умер. Он словно повернул обратно. Будто до этого церковь выдохнула, а теперь снова делала вдох. Образовавшийся вакуум чуть не засосал нас всех внутрь. Единственного выбежавшего из церкви копа подняло в воздух и затянуло обратно.

Мы все ощутили, как над головами пронёсся чистый, непередаваемый ужас. А когда этот грёбаный ветер затих, воздух вокруг нас стал не просто горячим; он стал пахнуть озоном и потрескивать от статического электричества.

И все осветительные приборы в Провиденсе вышли из строя.

Лишь в нескольких домах остались гореть масляные лампы и газовые фонари, но их света едва ли хватало, чтобы рассеять опустившийся на город мрак.

Я был так напуган, что не находил себе места.

Церковь содрогнулась, черепица с её крыши взметнулась к небу, словно её затягивал в себя смерч. Колокольня рухнула. Несколько пролётов стены обвалились. И тут дрожащий шпиль раскололся. Я видел, как это произошло. Он раскололся, как бревно от удара топора. И из этой трещины, как и изо всех дыр и щелей в здании фонтаном выплеснулось какое-то маслянистое вещество. Оно было тёмное, мутное, как паучья кровь, и чёрное, как нефть. Но это была не жидкость, а всё те же живые, наделённые сознанием тени, которые я видел раньше. Они окружили церковь ледяным, тягучим, колеблющимся потоком. Всё это истекало из Скитальца... Постоянно движущаяся, иссиня-чёрная сеть, как чернила кальмара. Оно изливалось из церкви, и фары патрульных машин начали тускнеть одна за другой.

Но прежде, чем они все потухли, я рассмотрел, как нечто гигантское и слизкое вылазит из расколовшегося шпиля, как отвратительный эмбрион из зародышевых оболочек.

А затем наступила тьма.

Бобби схватил детонатор, но ничего не произошло.

- Грёбаные провода перерезаны! -прокричал он.

Тьма наполнилась криками людей, топотом ног убегающих, воем вылезающего из крыши церкви монстра и удушливым гнилостным запахом. Я знал, что провода не были перерезаны. Детонатор срабатывал от электричества, а оно было отключено, как и любая батарея и генератор в Провиденсе. Я слышал, как разваливалась церковь, когда из неё этой ночью рождался Скиталец Тьмы. И сегодня он окончательно насытится... Это хищное, безумное создание пожрёт весь город.

Оставался последний шанс.

Я пробрался через ряды полицейских к стоящему в конце парню, который сжимал в руках мощную винтовку. Я выхватил оружие, вскарабкался к ограде и вцепился в прутья. От монстра исходил такой жар, словно я подставил лицо к зеву доменной печи. Я всунул винтовку между прутьями ограждения и выстрелил туда, где, в моём представлении, стояли бочки с бензином. Первая пуля прошла мимо, но во вспышке выстрела я смог скорректировать траекторию и выстрелил второй раз. Пуля угодила в бочки, и они взорвались с оглушительным грохотом. Взрывной волной меня отбросило от забора на капот патрульной машины. Прямо перед церковью в небо поднялся огромный столб огня.

Тогда мы в первый раз действительно смогли рассмотреть Скитальца Тьмы.

Сначала он представлял собой бесформенную массу с колышущимися лентами и отростками живой, извивающейся черноты. А когда колокольня развалилась окончательно, он развернулся, окрашенный мерцающим рыжим пламенем. Он не был чёрным, как мне представлялось - так казалось из-за теней, которые его составляли. На самом деле он был бледным, даже почти прозрачным, как личинка. Абсолютно лишенный цвета, как и всё остальное, рождённое в полной тьме. Я видел пульсирующую, извивающуюся сеть просвечивающихся зелёных и фиолетовых артерий.

Когда монстр, состоящий из развевающейся плоти и бурлящих теней, выпрямился, я увидел, что он имеет овальное, вытянутое туловище. По обе стороны тела у него имелись гигантские, перепончатые, грубые крылья на костных остовах размеров с корабельную мачту. Я увидел одинокий, горящий красным, разделённый на три части глаз, исходящий паром, как брошенный в воду раскалённый уголёк. Когда Скиталец вытянул свою тушу из церкви, я заметил, что нижняя часть его тела состоит из тысяч извивающихся щупалец, каждое из которых заканчивалось зазубренными присосками размеров с крышку канализационного люка. Они тянулись на сотни метров вниз, цепляясь за фундамент церкви, подобно корням дерева. Но когда Скиталец потянулся вверх, щупальца освободились, и церковь рухнула.

Это был Ньярлатотеп.

- Господи Иисусе, чтоб я сдох, -выдохнул Бобби.

Аминь.

Скиталец резко, пронзительно зажужжал; крылья захлопали, поднимая вокруг него смерч.

А затем он начал растворяться.

Только так я могу описать происходящее. Его плоть превратилась из бесцветной в кроваво-красную, яркий цвет которой очертил сморщенное тело, а затем стала полностью чёрной. Из клубов дыма вылетали языки пламени. Это напомнило мне кадры хроники крушения дирижабля "Гиндебург", когда падавший цепеллин начал гореть в воздухе, извергая клубы дыма и огня. Только Скиталец, в отличие от "Гиндебурга", не упал на землю, сгорая дотла, а поднялся ввысь... Искрясь, дымясь, пылая, хлопая огромными крыльями.

Мы наблюдали за этим секунд десять-пятнадцать, а затем он растворился во мраке. Я рассмотрел, как он мелькнул среди тёмных туч, но уже в следующее мгновение Скиталец Тьмы исчез. Поднялся до мерцающих звёзд.

Я слышал, как кто-то всхлипнул:

- О Господи...

Больше никто не выдавил ни слова.

✲

"Что же произошло дальше?" - спросите вы.

Тело Бреннана нашли в километре от церкви на крыше дома, обгоревшее и обуглившееся. Свидетели рассказывали, что оно ещё тлело, когда упало на здание. Его личность определили по зубам. Остальных так и не нашли, за исключением скелета одного парня в подвале. Его кости практически расплавились. Заметьте: не обуглились, а расплавились. Я поговорил со знакомым парнем, который работал в крематории. Он сказал, что подобное невозможно. Даже при воздействии экстремальных температур потребуется не один час, чтобы превратить человеческие кости в пепел. А уж чтобы превратить костную ткань в жидкость, нужна настолько сильная температура, которой не существует на нашей планете; возможно, лишь на поверхности солнца.

Я с ним целиком и полностью согласен.

Единственными, кто видел Скитальца Тьмы, были копы, стоявшие в оцеплении перед церковью. Остальные просто разбежались. Хотя, конечно, ходят слухи о неком демоне, появившемся из сердца церкви, так что я полагаю, несколько очевидцев всё же было. Бобби и его парни написали в рапортах, что в церкви произошёл взрыв. Ну, вроде как, у сектантов был динамит, и они им воспользовались. Да, репортёры ещё долго будут задавать вопросы, но так было всегда. Городские власти запланировали снести церковь в ближайшие несколько недель. Хотя теперь уже было всё равно: от неё остались лишь обуглившиеся развалины.

Элизабет жутко рассердилась, когда узнала, что всё пропустила.

Но я пригласил её на ужин, и мы долго-долго обсуждали всё произошедшее. Она собиралась вернуться в Милуоки, и я почти готов был отправиться с ней. Я больше не мог нормально спать. Меня преследовали кошмары, в которые вряд ли кто поверит.

Элизабет подарила мне экземпляр книги, написанной её братом. "Гурман со Звезды". Не думаю, что смогу её прочитать. Ни сейчас. Ни потом. Элизабет позвонила своей матери, и какой-то друг её брата по имени Фиск задавал кучу вопросов.

Но в остальном всё было кончено.

В скором времени церковь сровняют с землёй, и я надеюсь, мы навсегда изгнали Скитальца Тьмы. Конечно, это существо всегда будет жить в моих воспоминаниях, но мне придётся с этим смириться. За годы своей работы я сталкивался со многими вещами, от которых можно было поседеть раньше времени, но я справлялся с этим. Потому что всегда найдётся следующая работа, и всегда наступит следующая ночь. И вы должны быть к ней готовы. Никогда не знаешь, когда в твою дверь постучат, и что этот стук вам принесёт.

Но пока за дверью меня будет ждать обычный человек, я ничего не боюсь.

 

Ноктулос

"Бог сухостоя, владыка человеческих могил", - думала Фреда, глядя через сгнившую занавеску на город мёртвых. "Повелитель кошмаров. Я знаю, кто ты, и что ты".

- Сегодня я тебя убью, - шепчет она обещание в промозглый воздух.

Она изучает тёмные, мёртвые улицы и толпы бесчеловечных людей. Тотемные каннибалы. Кровопийцы. Охотники за головами. Они служат ему. Они служат ублюдочному богу, даже не зная его. Тому, кто высасывает любовь и смех, и свет, и тепло, и всё хорошее и человеческое. Мёртвому иссохшему кумиру, повелителю ночных кошмаров и дневных ужасов. Тому, кто купается в менструальной крови девственниц в мире, очищенном от эмоций. Она прекрасно его знает. Его слёзы - вино, а дыхание - жжёный сахар. Она видит его в своих мыслях, и он знает, что она за ним наблюдает.

Октябрь. Деревья превращаются в тыквенно-рыжие и огненно-красные осенние костры.

Замечательное зрелище. Оно запускает воображение. Цвета. Чувства. Души в огне. Сентябрь закончился. Лето осталось тёплым воспоминанием, волшебной порой вымирания. Жаркие поцелуи, тёплые ночи, раскалённый песок пляжа, знойные вечера с прохладительными напитками. Всё прошло. Наступила осень. Уже многие-многие годы назад.

- Ноктулос, - прошептала Фреда. - Похититель реальности. Ему даже удалось украсть времена года.

Он - полночь. Ненасытный, гложущий, полный мёртвых желаний и бесплодной похоти. Помещённый в гниющую оболочку отвратительной, неживой плоти с плотоядно ухмыляющимся кукольным лицом из потрескавшегося гипса, ползучей сырости, плесневелого дыхания; он одинок и торжественен; его мечты - пустые поля зимой, а крик его - морозный январский ветер. Да, она его знает. Высокий мрачный монумент октябрю, ожившее надгробие, пятнистое от разросшегося лишайника; пальцы его - обветшалые шпили церквей, а кости его - изъеденная короедами, сгнившая древесина. Глаза его - мёртвые диски серебристой луны, а голос - шёпот веков - глух и пуст, как полый барабан.

Фреда задёрнула штору, не желая больше смотреть. Такое ощущение, что в мире, лишенном чувств, она была каплей тёплой крови на холодном бетоне. Она бледна, с болезненными чертами лица. Она отражает человечность, которую Ноктулос убил и запер в продолговатой коробке. Она - ещё дышащее подношение убитым чувствам.

Она - последняя.

Некоторое время назад умерли все остальные. Каждый мужчина, женщина и ребёнок были задушены спящими мрачной, дурманящей тенью Ноктулоса. Вместо них остались манекены, муляжи из дерева и воска, притворяющиеся живыми с мозгами из опилок и пуговицами вместо глаз. Вещи не могут испытывать чувства. Фреда - последняя. Последняя живущая, с текущей по венам кровью и способная испытывать любовь. И он её ненавидит. Господи, как же он её ненавидит!

И, когда она закрывает глаза, как сейчас, он подходит всё ближе и ближе. Он хочет забрать её эмоции, её жизнь, а если не сможет - то выкрасть её сны, чтобы ими вытеснить то, что не смог забрать.

Растянувшись на продавленной кровати, Фреда попадет в мир кошмаров.

В его мир.

✲

Она попадает в мир камней и мёртвых цветов.

Кладбище.

Склеп.

Здесь, в иллюзорном мавзолее с жёлтыми увядшими цветами и фотографиями покойников, она ждёт свою любовь. И имя её любви - смерть.

Он приходит за ней, как осень за летом. Пути назад нет. Она вдыхает запах октябрьского ветра и зловоние чёрной земли. Он берёт её за руку. Он касается её кожи, нежно лаская. Прикосновения - как шёлк. Он улыбается, обещая удовольствия. Его глаза черны, глубоки и холодны. Безбожно холодны. Она прижимается губами к его губам; в этом прикосновении - огонь и лёд, жизнь и смерть. Всё сплетается в головокружительном, чувственном танце.

Вдалеке бьёт похоронный колокол.

"Кто же он? - ничего не соображая, задаётся она вопросом. - Кто этот красавец?"

Под печальное воркование голубей он целует её, дарит ей ощущения, о которых она никогда и не мечтала. И в этот момент что-то происходит. Всё меняется. Она больше не прижимается к твёрдой груди, больше нет эротических грёз, горячего подтянутого тела и мягких, настойчивых губ.

И она понимает.

Как должна была понять уже давно.

Она вновь одурачена, соблазнена безумием, любима смертью. Она была так голодна, что ничего не поняла. Или не хотела понимать.

Но сейчас, сейчас...

Его волосы седеют и рассыпаются пеплом. Его кожа без единого изъяна начала трескаться, отваливаться и шелушиться. Глаза разбухли и превратились в разделённые на множество долей шары, которые похотливо всматривались в самые глубины её души, пробуя то, что смогли там найти. Она обнимает извивающуюся, корчащуюся сущность, которая жужжит и жужжит, вгоняя в неё жало. Его рот, покрытый протухшими соками, начал втягивать в себя её язык, всё глубже и глубже в утробу.

А она кричала и кричала, бледнея от ужаса.

Её мольбы эхом отдавались от бетонных стен усыпальницы, и ответом её были лишь мрак и зверский холод.

И доносящееся откуда-то детское пение.

И она узнала его. Это был её собственный голос.

✲

Кошмары переплелись с явью.

Фреда просыпается, хотя должна спать. Она чувствует, как в её голове звучат тысячи рыдающих голосов. Каждый из них обещает рай, блаженство и спасительное бегство, но дарует лишь жестокое безумие и горькое одиночество.

"Почему? - задаётся она вопросом, зажимая сигарету дрожащими губами. - Почему я осталась одна? Почему он забрал всех, кроме меня?"

Ответов нет. Она - галлюцинация, сон, живой монумент исчезнувшей расы. Единственный представитель молчаливого, вымершего человечества. Участница игры в кошки-мышки. Последний игрок в игре под названием "геноцид", последний вдох, последний кладезь надежды рода людского, и в её венах течёт лекарство от безумия: эмоции.

Но она должна подумать. Должна составить план и разработать схему.

С каждым ночным кошмаром он становится всё ближе, и вонь от его дыхания становится всё сильнее. Он гнилостный туман, чумная дымка, расползающийся мор. И она должна его остановить. Она ветер перемен, который может взорвать и рассеять его гибельную ауру и вредную атмосферу поглощающей тени. Она, последняя обитель чувств и скорби, должна уничтожить его и тем самым принести божественное свободомыслие и всеобщую любовь в ряды человеческих марионеток, стереть их сухие улыбки и растопить ледяные восковые сердца. Если она сможет победить его; если она может уничтожить то, чем он является или не является, то всё станет, как прежде. Вернётся детский смех. Пение птиц. Чувства влюблённых. Игры и веселье. Она хочет снова ощутить всё это; мечты и чувства не должны умереть вместе с ней.

Фреда закуривает и выглядывает из-за потрёпанной сетчатой занавески. Мёртвый мир. Безбожный мир, населённый марионетками-зомби. И за верёвочки этих марионеток дёргают нечестивые, прокажённые пальцы вне пределов этого пространства и времени. Они притворяются людьми: живыми, дышащими и чувствующими. Но ни на что из этого они не способны.

Фреда это знает. Марионетки не умеют любить. Их мозг не способен слагать песни и сонеты. Фреда собирает в заплечный рюкзак все свои вещи и выскальзывает в мир, пахнущий старым свечным воском. Сегодня ночью она его отыщет. Он поджидает её в каком-то пыльном, заброшенном, обескровленном квартале города. С глазами кобры и зубастой пастью, из которой капает нейропаралитический яд.

Сегодня ночью. Либо смерть. Либо рождение. Либо небытие.

✲

Карнавал проклятых.

Фреда знает это место. Что может быть лучшим прикрытием для уродства, чем показуха?

Громадные и неповоротливые, крошечные и испуганные мысли носятся у Фреды в голове, обжигая её мозг летним стальным блеском и жаля его, как комары в августе перед дождём. Она окидывает взглядом толпу, проходящую мимо неё, воняющую сигаретным дымом и пережаренной пищей. Её глаза - полумесяцы; глаза человека, страдающего клаустрофобией; зеркала медиума, отражающие восковой ад преисподней. Да, она их видит. Они раздражают. Пустые, обработанные чучела, которые не умеют любить и чувствовать. Они цепляются друг за друга, имитируют поведение мужчин и женщин, но понимают его не более, чем деревянные статуэтки понимают работу кассового аппарата.

Она знает. Прекрасно знает.

Он здесь. Его мёртвое касание всюду.

На её губах блуждает лёгкая улыбка. Она прислоняется спиной к ярмарочной палатке с тиром и закуривает сигарету. Вдыхает запах старого жира и заплесневевшего брезента. Неподалёку появляется парочка влюблённых; они направляются к ней, неуклюже переставляя ноги, как заведённые длинноногие игрушечные солдатики. На их ярко раскрашенных краской лицах виднеются отвратительные, потрескавшиеся, измождённые ухмылки. Они смеются и целуются, как куклы, управляемые скрытыми руками кукловода.

Они не чувствуют ничего. Они являются ничем.

"Еще одно доказательство", - решительно думает она. Он здесь. Сейчас".

Фреда пошла за парочкой, следя за ними и наблюдая, как за мухами под стеклом. Она думает об их убийстве. Будто бы их можно убить! Разве можно убить деревянное полено? Разве может кусок глины испытывать боль? Она может стереть их постоянно улыбающиеся лица; может расколоть их тела на тысячи щепок; может растоптать их пластмассовые сердца; может разбросать все их винтики, шестерёнки и шкивы. Может. Но это ни к чему не приведёт.

То, что вечно мертво, больше умереть не может.

Она идёт за ними в нескольких шагах позади. Они останавливаются у ограждения ярмарочного "Домика ужасов", что-то игриво между собой обсуждая. Фреда смотрит мимо них вперёд и видит выцветшую, оттенка слоновьей кости билетную кассу, покосившуюся набок. Она выглядит такой же безжизненной, как и мумия, что работает внутри. На аляповатом холсте кричащими красками изображены сцены, которые являются (по крайней мере, художник так надеялся) худшими человеческими кошмарами: отрубленные головы и конечности; разбросанные внутренности; пролившаяся кровь; безумный маньяк с бензопилой и мясницким ножом; множество ходячих мертвецов и кровопийц на всевозможных стадиях разложения.

Фреда хмурится, когда двое влюблённых платят билетёру-марионетке в будке и направляются к "Домику ужасов". Они бросают на неё один настороженный взгляд и исчезают внутри. О да, они знают. Знают, кто она такая. Они ощущают её тепло, её волю, и это сводит их с ума.

Фреда вытаскивает два доллара и подходит к билетной кассе. Мужчина даже не смотрит на неё - грязная лапа выхватывает её деньги и швыряет в её сторону билет. Пальцы, коснувшиеся её руки, быстро отдёргиваются.

"Да-да, - думает Фреда, - ты ведь тоже знаешь, кто я? Так? Ты знаешь, что я не такая, как ты. Что я та, кем тебе никогда не быть".

Уличный торговец, стоящий у входа, улыбается ей пустой мёртвой улыбкой.

- Вечер добрый, мисс, - бурчит он, глядя на её скрытую под свитером грудь; зная, что она из плоти и крови, и ненавидя её за это.

- Ваш билет, пожалуйста, - хрипит он.

Она протягивает ему кусок картона, презирая холодное касание его рук из красного дерева.

- Идёте одна? Знаете, там может быть действительно страшно.

Фреда морщится. Что дальше? Это сгорбленно низенькое чучело предложит ей свою компанию? И её будет поддерживать под руку, успокаивать и утешать кусок дерева?

- А я люблю страх. Полезен для души, знаете ли, - отвечает она.

- Как пожелаете, мисс.

Вот он. Дом ужасов.

Он идеален. Что лучше подойдёт для ползающего по подвалам существа, вроде Ноктулоса? Для существа из тёмных кладовок? Непотребного творения пространственно-временной дыры?

В её голове гремит лишь одно имя.

НОКТУЛОС.

Она оказывается в петляющем блестящем серпантине коридоров, которые поворачиваются под странными углами, как кишки. В конце концов, она совершенно дезориентирована. Повсюду зеркала - на стенах, на потолке, даже пол выложен каким-то отполированным светоотражающим материалом. Она видит десятки искажённых, абсурдных образов самой себя, таких же дезориентированных, как и она сама. Расплывчатые формы превращаются в ещё один тёмный коридор, оставляя за собой пыльный и дымный запах пепла. Она идёт за запахом; вонь затхлого дерева и запертых веков щекочет ей ноздри.

"Я иду за тобой", - думает Фреда. Слова ритмично стучат в висках.

Она входит в мрачный зал. Зеркала закончились. Здесь переплетаются пространство, время и антиреальность, превращаясь в клыкастые, изогнутые под сюрреалистическими углами тени, окутанные прозрачной паутиной, которая дышит, пульсирует и смотрит на неё голодными лицами нерождённых младенцев. Дымка. Спутанное созвучие квакающими голосами жаб. Молчаливый лунный свет, который при прикосновении опадает пеплом. Выпуклый пол, он же - и потолок, и стены. И ни то, ни другое. Всё абсурдно, уродливо, вывернуто наизнанку. Где-то глухо и неблагозвучно забил железный колокол, эхом отдаваясь от стен.

И загоготал безумный, довольный голос.

Фреда движется сквозь кровоточащие соцветия. Здесь всё бесцветно; существуют лишь чёрные, белые и серые тона и их всевозможные оттенки. Она раздирает пальцами клубящийся у лица туман. Он издаёт отвратительный хныкающий звук, замирает, покрывается миллиардами трещин и опадает к её ногам сотнями осколков, как битое стекло. Воздух грубый, проклятый, полупрозрачный; биологическое сплетение внепространственных тканей. Опустошённые, измождённые, серые лица с хитрыми усмешками выглядывают из ям и погребов, которые ведут в никуда. Она находится в сточной канаве меж миров; в безумных, извращённых трущобах среди серой дымки, сломанных тел и белоснежных кровососущих насекомых. В месте, которое извергло Ноктулоса из подвальных, слизких, поражённых глубин.

- Покажись! - требует Фреда. - Я тебя не боюсь.

Она замечает движение позади неё и слышит шёпот, напоминающий шелест листьев в сточной канаве. Она много раз представляла себе Ноктулоса. Она во всех деталях рисовала в голове его извращённую сущность. Но реальность её просто ошеломила. Гигантские, шелушащиеся прокажённые глаза. Грубая, словно резаная ножницами кожа; исклёванная сотнями чёрных клювов печень... И лицо - если этот ужас вообще можно было назвать лицом... Расплывшаяся лиловая ткань с дрожащей на ней плесенью, испещрённой белёсыми шрамами. И всё это омывается розоватыми слезами. А под этой лоскутной, будто сшитой хирургом тканью, постоянно шевелится что-то злобное, неспешное, извивающееся - как роющие в поисках выхода землю паразиты.

Ухмыляясь тремя беззубыми пастями, Ноктулос вздыхает, пыхтит и говорит:

- Прелесть, прелесть, прелесть...

- Я не боюсь тебя, - произносит Фреда.

Так и есть. Да, ей противно, но не страшно. Она вытаскивает из сумки топорик. Беспокоит её лишь один вопрос: что извергнется из этой мрази, когда она его вскроет, как консервную банку?

- Не боишься? - спрашивает он. - И почему же? Ты слепа, дитя? Посмотри на меня. Посмотри и утрать всякую надежду.

Его череп, словно на шарнирах, может по желанию двигаться, меняться и скручиваться в любую сторону. Рты превращаются в глаза. Из глаз высовываются чёрные острые языки. Из каждой расширившейся поры начинают выползать черви. Редкие волосы превращаются в извивающихся змей, скрюченные руки - в кроваво-алых пауков. Его лицо расплывается в мерзкой ухмылке, и он сплёвывает на Фреду сгусток сгнившей эктоплазмы.

- А теперь боишься? - спрашивают её десятки ноющих голосов.

Фреда качает головой и делает неуверенный шаг вперёд; пол вздрагивает и качается под её ногами. Она погружает топор в его живот. Дождём проливается коричневая патока. Крик, достигший звёзд. Распахиваются десятки круглых жёлтых глаз, и из них льются слёзы - мерзкие лепестки сгнивших цветков, плывущих в наэлектризованном воздухе. Ослабевший, потерявший жизненные силы Ноктулос отшатывается назад.

- Мне нужно твоё тепло, Фреда, - умоляет он царапающим, сухим голосом. - Очень нужно. Посмотри на меня. Я так выгляжу, потому что внутри я опустошён, холоден и одинок. Я не рождён. Я пребываю в забвении. И жду, когда же смогу родиться. Мне нужны твои эмоции. Ты моя последняя надежда.

Но Фреде это не интересно.

Ноктулос напоминает ей жалкого, отвратительного, испорченного, упрямого ребёнка. Она начинает рубить, колоть и рвать. Он разваливается, как мягкие сгнившие брёвна; сворачивается, как гусеница, пытаясь защитить свое мягкое белое подбрюшье; лопается с визгом, как воздушный шар, извергая чёрный дождь перегноя; взрывается миллионом чёрных спор и пушинок. Его пузо - кошмарный зоопарк из лязгающих челюстей, распарывающих когтей и изогнутых стальных крюков. Но вскоре всё это становится лишь воспоминанием.

Он превращается в озеро растёкшейся чёрно-белой жидкости, как в фильмах жанра нуар 50-х годов. Сладковато-кислой, воняющей и шипящей. И, наконец, Фреда ощущает порыв тепла, надежды и жара; оболочка Ноктулоса лопается, высвобождая все эмоции и чувства, которые он вытягивал из этого мира. От наплыва эмоций у Фреды начинает кружиться голова. Она погружается в поток ощущений. Как рождение новых звёзд. Как фейерверки. Как наступающий вслед за промозглой ночью яркий солнечный день.

Фреда счастлива. Счастлива. Счастлива!

✲

Кошмар внутри кошмара.

Фреда просыпается и чувствует протыкающие кожу акупунктурные иглы. Где она? Где? Где?! Мир белого снега и перьев из подушек. Слепящий свет. Кружащийся, закручивающийся. Неподвижность. Голоса вдалеке.

- Ноктулос, - шепчет она. - Ноктулос, Ноктулос, Ноктулос...

И тут она понимает: это больница. Они притащили её сюда после битвы, в которой она спасла всё человечество. Но почему её руки и ноги удерживают кожаные ремни? Почему ей не позволяют двигаться? Она всё понимает: он снова победил. Её привели сюда. И здесь её будут удерживать. А эти иглы... О да, этими иглами они будут лишать её человечности, будут вытягивать её эмоции прямо через внутривенный катетер.

Голоса.

Металлические голоса.

Не человеческие.

Белые фигуры марионеток останавливаются у её кровати.

- Но почему? - спрашивает один из голосов. - Почему женщина, выглядящая абсолютно нормальной, станет отправляться в зеркальный лабиринт и кромсать топором двух людей, которых она даже не знает? Какого хрена творится в её голове?!

- Как и в головах всех остальных...

- Но она не выглядит сумасшедшей! Смотри, сейчас, когда она спит, то вообще безобидна и невинна. Да ещё и библиотекарь. Я хочу выяснить, что происходит в её голове.

- Там один мусор и тьма, вот и всё. Просто подожди. Подожди, пока проработаешь здесь столько, сколько я. И увидишь, что за дерьмо наша работа. Давай, помоги её развязать.

- А если она проснётся?

- Не проснётся. Они все спят, по меньшей мере, до следующего утра.

"Да, - думает Фреда, - пусть они думают, что я сплю. Да, да, да..."

- Так, а теперь помоги мне её поднять. М-да, а она тяжелее, чем выглядит.

Откуда-то доносится дикий вопль, эхом отдающийся в угрюмом полумраке.

- Да что там с этим новичком в соседней палате?

- С крикуном? Говорит, что он одержим. Рассказывает, что что-то высасывает его чувства, крадёт их.

- А разве эта девушка не рассказывает то же самое? Что кто-то украл...

- Не обращай внимания. Они все сумасшедшие. Только начнёшь их слушать - и будешь, как и они, везде видеть тайные заговоры.

Фреда резко открывает глаза. Она жива. Она мешок извивающихся, жалящих, дерущихся гадюк. Она погружает свои пальцы в глазницы первого мужчины и тянет, тянет, тянет на себя, пока кость с кожным лоскутом не отрывается. Да, да, да! Она была права! Внутри нет ни крови, ни мышц, ни подкожно-жировой клетчатки. Только колёсики, шестерёнки, смазка и провода. Её пальцы пачкаются в смазке.

Ярко-красной.

А в соседней комнате раздаётся высокий, злобный смех из какой-то чёрной канализационной реальности.

Ноктулос.

 

Шесть футов земли истлевшей

1

Когда мы отыскали могилу, шёл дождь.

Холодный ветер с дождём, превративший вековое кладбище в болото из грязи и потоков воды, затопивших могилы; каменные разваливающиеся надгробия серели среди угрюмых разливающихся рек. Это была сырая, холодная ночь; от заросших мхом и лишайником надгробий на землю падали спутанные, густые тени.

Мы с Крофтом стояли перед могилой; дождевая вода лилась по нашим непромокаемым плащам и шляпам, слезами стекая на хмурые лица.

- Вот, - произнёс Крофт. - Вот это место.

Моим глазам предстала разрушенная, замшелая плита, просевшая в землю на добрый десяток сантиметров. Бесчисленные годы и смены времён года разъели её, делая надпись нечитаемой. Но она была массивной и тяжёлой - из тех плит, что предназначались для придавливания и удержания своим весом того, что лежало под ними, сотни и тысячи веков. С помощью ломов мы отбросили в сторону отколовшиеся части плиты, а затем принялись копать землю в тусклом свете фонаря. Наши лопаты разрезали рыхлую почву, как хирургические скальпели рассекают кожу и подкожную клетчатку с мышцами; потоки грязной воды окружали нас, как реки заражённой крови.

Мы пришли на это жуткое кладбище недалеко от Старого города в Вюрцбурге, чтобы откопать тело колдуна XVII века. И выбрали мы для этого прекрасную ночь. Крофт сказал, что нам нужна как раз такая погода: ливень и мрак, чтобы никто не вылез на улицу и не увидел, что мы делаем. И он оказался прав: на улицах никого не было... Только мы. Современные похитители трупов. Да, Крофт говорил, что нам нужен дождь. Но нам, скорей всего, нужно было нечто большее: сама атмосфера жуткого векового кладбища. И мы этого добились. Стук дождя, завывание ветра в деревьях. Отдалённое поскрипывание ворот.

Это была сложная работа, но мы справлялись; полными лопатами отбрасывали сырую, взрытую червями почву, от которой в воздух поднимался тошнотворный, могильный запах. Мы раскапывали могилу квадратами, аккуратно складывая вырытую землю кучами на простыню, чтобы потом, когда мы будем уходить, могиле можно было бы придать нетронутый вид.

Как видите, Крофт всё спланировал. Это была его идея. Подобные вещи всегда были его идеей. Ночные вылазки в заброшенные дома и разрушенные склепы, поездки в города-призраки. Он всегда приходил ко мне с такими вещами. И я всегда соглашался, потому что Крофт был моим другом... Да и, во имя всего святого, ради острых ощущений! Он шёл на это ради истории и прошлого, а я - ради азарта. Ведь когда начинаешь тесно общаться с Крофтом, азарт вам обеспечен. Вы можете полностью рассчитывать на странные походы и задания. Он позвал меня с собой, во-первых, из-за того, что я его друг, а во-вторых, у меня была тренированная спина и сильные руки, способные управляться с лопатой. А может потому, что мои принципы были странно избирательны, и я не отказывался от различных сомнительных занятий... Вроде разграбления могил.

В общем, так мы здесь и оказались; раскапывали в полночь мрачное, уединённое немецкое захоронение, которому уже на момент Гражданской войны в США было, по меньшей мере, пять веков.

Германия и колдовство. Гремучая смесь. Германия XVI и XVII веков была не лучшим местом для тёмных искусств, и уж тем более, для тех, кого государство причислило к практикующим чёрную магию. Судя по записям в архивах, за колдовство и чародейство было сожжено порядка 100 тысяч человек. Иногда - более ста за день. Возможно, в других странах Европы истерия по поводу чёрной магии вполне могла называться "охотой на ведьм", но в Германии она приобрела масштабы тотального истребления... Геноцида, равного которому Центральная Европа не ощутит до времён Холокоста.

Считайте это небольшим экскурсом в историю.

Мы с Крофтом искали одного конкретного мага и чернокнижника - Алардуса Вердена, известного некроманта XVII века, казнённого в 1627 году во время Тридцатилетней войны. Обвинённый в колдовстве и ворожбе, Верден был обезглавлен и сожжен по приказу епископа Адольфа фон Эренберга в вюрцбургской "Башне ведьм", где религиозные фанатики пытали и казнили стольких бедняг. После тщательного изучения множества ветхих фолиантов, вроде "Компендиума ведьм Вюрцбурга" 1643 года, книги "Ведьмы: охота и преследование в Вюрцбурге и его окрестностях" 1665 года, а также судебных записей того времени, Крофту удалось выяснить то, что упустили другие: легендарный маг Верден был тайно захоронен после казни. Несколько неизвестных единомышленников поместили его обгоревшие останки в гроб и захоронили в безымянной могиле.

Наверняка вы скажете: "Какие-то предания о колдунах вскрылись спустя столько лет. Подумаешь!" Но для Крофта это было сбывшееся пророчество. Откровение. Божественная истина. И после этого он начал свой Крестовый поход. И когда он узнал, что эта могила, скорей всего, принадлежит Вердену... Точно! Он позвал меня с собой!

Вот так мы и оказались этой промозглой, мрачной ночью в таком унылом и отвратительном месте. Почва была чёрной, глинистой, с кучей узловатых корней и кишащих насекомых. Копать было ужасно сложно... Словно ворочать лопатой влажный цемент. Пока мы не спустились на три-четыре фута в глубину. К тому моменту мы были уже насквозь мокрые, грязные с ног до головы и не в лучшем расположении духа. В воздухе стоял запах мокрой земли, сгнившей растительности и вскрытой могилы. А вокруг нас мрачными могильными ртами усмехались заросшие плющом склепы и увитые ежевикой ангелы на верхушках памятников. Целые ряды потрескавшихся от времени средневековых могильных плит, покрытых лишайником и окружённых со всех сторон ядовитыми мухоморами. А вдалеке, на значительном расстоянии, виднелись заросли тиса; его тонкие, длинные ветви обрамляли развалины церкви XV века.

Да, это было кладбище вюрцбургского Старого города. Днём - очень интересное место. А ночью... Место, от которого лучше держаться подальше.

Мы почти два часа копали эту чёртову могилу; туман стелился у наших ног, поднимаясь из мрачных лощин. И, конечно же, дождь не прекращался. Он продолжал идти, превращая древний могильник в бурлящий котёл болотной жижи, от которой поднималась жуткая вонь. Лопата ударилась обо что-то.

Что-то твёрдое.

Крофт заволновался и начал кричать, чтобы мы быстрее счистили грязь. Мы принялись за дело: сначала лопатами, затем - голыми руками. Наконец, мы опустили в яму фонарь и увидели длинный ящик, разваливающийся и размякший за прошедшие века. Не переставая, лил дождь, смывая не расчищенные нами остатки грязи и песка. Первое, что бросилось мне в глаза - это железные цепи.

Да, гроб был скован цепями. Наглухо.

И не для того, чтобы никто не забрался внутрь, а для того, чтобы находящийся внутри не смог выбраться наружу...

2

Я не сдержался и озвучил свои мысли. Крофт рассмеялся, но смех вышел таким натужным, словно подобные мысли только что посетили и его.

- Что ж, займёмся тем, за чем пришли, - произнёс Крофт прежде, чем я смог прервать его своими глупыми вопросами и дурацкими предложениями бросить всё к чертям.

Как я и говорил, древесина саркофага Вердена размякла за столько лет; её покрывала плесень и обвивали белые корни растений. Чудо, что за прошедшие четыре столетия гроб остался целым и нетронутым. Мы оказались первыми, кто его вскрывал. Обвивающие гроб цепи были укреплены древними замками. Они были ржавыми и зелёными от плесени. Мы с ними быстро управились. Острые лезвия наших лопат легко вырвали их вместе с кусками сгнившей древесины. Я ударил по первой цепи; и когда лопата зацепила крышку гроба, то услышал изнутри какой-то шум. Может, эхо от удара?.. Господи, да я там чуть на месте не скончался! Этот звук... Словно внутри что-то просыпается и скребёт крышку...

Крофт всегда говорил, что я никогда не нервничаю, и внутри меня стальной стержень... Брехня! Просто раньше мы не сталкивались ни с чем подобным. Никогда ещё я не испытывал такой полнейший необъяснимый ужас. Я никак не мог побороть нервную дрожь. Что-то просочилось из этого прогнившего, прокисшего гроба и проникло в меня. Я не могу адекватно описать, что чувствовал тогда: у меня зуб на зуб не попадал, и хотелось заорать. Меня не покидало странное ощущение, что мы собираемся отогнуть край Вселенной и заглянуть вниз, в чёрные, как смоль, глубины полного безумия. И из этих неисследованных бездн что-то будет смотреть на нас. Кровожадный кошмар, который может с одного взгляда заставить наш разум оцепенеть...

В этот момент Крофт разорвал цепи. Я никогда прежде не видел его таким: то ли взволнованным, то ли напуганным, то ли просто свихнувшимся от всего происходящего. Я был уверен, что если в этот момент решу оставить его и свалить, то он раскроит мне череп этой же лопатой.

- Помоги поднять крышку, - попросил Крофт.

Я не хотел. Во мне росло первобытное, необъяснимое отвращение, когда я думал, что мне нужно прикоснуться к этой штуковине. Но пришлось. Господи, помоги мне! Крофт поддел лезвием лопаты крышку гроба и приподнял струхлевшую за прошедшие века древесину. Я придержал её, подсунув пальцы под край... И отшатнулся. Мне было противно это ощущение под пальцами. Настолько, что меня чуть не вырвало. Холодное, скользкое... Как человеческий мозг на блюде. На счёт три мы откинули крышку в сторону; дерево было настолько старым и гнилым, что наши пальцы продырявили его насквозь. Я принялся неистово стряхивать со своих рук прилипшие частички древесины, пока Крофт прислонял крышку гроба в краю выкопанной ямы.

Из гроба до нас донёсся смрад горелой плоти, и я подумал, что сейчас упаду в обморок. Но он быстро выветрился, словно ничего и не было. Всё, что я ощущал, это запах неисчислимых веков. Опасный смрад разложения, раскрошившихся костей, могильной сырости и чернозёма.

А в гробу...

Я колебался. То, что там находилось, напоминало человека... Почти. По существу, это был почерневший скелет с засунутым под левую подмышку черепом. Всё правильно, учитывая, что Вердена обезглавили перед сожжением на костре; невообразимая роскошь, если вспомнить о том, что большинство ведьм того времени было сожжено заживо. Череп злобно ухмылялся нам распахнутыми челюстями, а в глазницах коварно извивались тени. В моей голове скреблись не прошеные мысли. Но не из-за скелета в развороченной могиле. Было что-то ещё...

Скелет, пусть и искорёженный пламенем костра, был каким-то неправильным. Вытянутым. Деформированным. Он был абсолютно абсурдным, и я был уверен, что виной всему стал не пожар. Кости шероховатые, неровные и необычно утолщённые в некоторых местах. Локтевая и лучевая кости левой руки были очень короткими и толстыми, а правой - невероятно длинными, достигающими коленной чашечки; а пястные кости, в свою очередь, обвивались вокруг бедренной кости, словно были сделаны из пластилина. Грудная клетка скособочена, череп - неестественно широк, с двумя долями, разделёнными глубокой расщелиной; одна глазница располагалась значительно дальше от средней линии, чем вторая; полость носа оказалась прямоугольной, а челюсти выдвинуты вперёд и вверх.

Скелет Вердена выглядел расплавившимся.

Что-то размягчило кости, сделало их податливыми, а затем растянуло в различных направлениях и дало остыть и вновь затвердеть.

Это было отвратительно. Аномально.

Ни один костёр не смог бы сделать такого с человеческими костями. Скелет напоминал те, что я видел в медицинском музее или в шоу уродцев: что-то атрофировалось, а что-то мутировало до такой степени, что сложно было представить, как этот человек мог передвигаться.

- Это из-за огня? - задал я Крофту глупый вопрос.

Тот покачал головой.

- Не думаю...

Он поднёс фонарь ближе, и в мерцающем свете череп нам злобно ухмыльнулся. Хоть это и была просто кость, выглядела она злобной и порочной. Крофт поскоблил скелет перочинным ножиком. Чёрные хлопья гари унесла дождевая вода. Дело было не в огне. Под почерневшей, обугленной плёнкой на костях виднелись большие опухолевые наросты и выпячивания, словно кости оплетали какие-то ядовитые плесневые грибы.

Я не мог отделаться от мысли, что скелет Алардуса Вердена выглядел так, словно он начал делиться, как амёба, когда его предали огню. Безумная идея, но эти выпячивания выглядели именно так: будто один скелет готов был вот-вот разделиться на два.

- Займёмся тем, за чем пришли, - произнёс Крофт.

Он опустил лезвие лопаты на левое запястье и отрубил кисть. Она отвалилась в сторону, и Крофт аккуратно сложил кости в поясную сумку.

Затем мы, пугаясь каждого призрачного шороха, опустили крышку на место и забросали могилу землёй. Мы установили на место расколотую могильную плиту и пошли домой под проливным дождём, лавируя между древних памятников и уверяя себя, то с делом Алардуса Вердена покончено раз и навсегда.

Как же мы ошибались!

Ведь мы и понятия тогда не имели, что извлекли из-под шести футов истлевшей земли.

3

А теперь, если вы не против, вкратце - или не совсем вкратце - расскажу о человеке по имени Альберт Крофт.

"Почему Германия?" - спросите вы. Ну, потому что Крофт неприлично богат и может позволить себе жить там, где только вздумается. А почему Вюрцбург? Потому что этот город был оплотом немецких ведьм и центром их гонений на протяжении многих веков, а Крофт обожал всё мрачное и зловещее.

Он жил в разваливающемся доме XIX века, где большую часть пространства занимали книги. Стоило только переступить порог, и вы сразу почувствовали бы этот затхлый запах изъеденных молью и покрывшихся плесенью фолиантов. Сам дом был, по сути, огромной библиотекой. Не было смысла искать здесь телевизор или DVD-проигрыватель: у Крофта даже не было электричества, а водоснабжение было нерегулярным. В целом, это был гигантский разваливающийся дом с крысами в подвале и летучими мышами на чердаке, со скрипящим флюгером на остроконечной крыше и потрескавшимися, засиженными мухами витражами. Лабиринт из узких тёмных коридоров, которые, казалось, никуда не ведут, и сводчатых комнат, которые всегда пахнут затхлостью. Всей атмосферой особняк напоминал викторианский морг: начиная от узких проходов и заканчивая газовыми горелками на стенах. Замечательное место, если вы готовы, как Крофт, окунуться в уныние и тьму забытых веков. Немного экстремально для современных вкусов и предпочтений.

Дом, как и живущий в нём человек, был пережитком прошлого. Но чтобы Крофт жил в другом месте?.. Такого я и представить не мог.

Крофт обладал богатым воображением и острым умом, поэтому неудивительно, что он был в некотором роде писателем. Если вы любите американские и британские новеллы и рассказы в жанре ужасов, то, возможно, слышали имя Альберта Крофта. Он написал несколько коротких историй и новелл о тёмных прожорливых богах, о безымянных выживших и об абсолютно других планетах. И должен сказать, эти произведения были неплохо приняты критиками. Я прочёл многие из них: и "Скребущийся во тьме", и "Острова Сальтес", и "Ведьмин род из Ни-Горла", и "Мать крыс", и мой любимый рассказ - "Мерзость в подвале". Многие из них впервые были опубликованы в мрачных, специфических журналах, вроде "Морга", "Призрачных теней" и "Книги Червей", а позже были собраны в сборник "Возрождение Жутких Костей и другие ужасы". Эта книга в твёрдом переплёте вышла в свет, благодаря издательству "Дом ведьм" незадолго до того, как их главный редактор, Джейсон Борг, покончил жизнь самоубийством. Что, естественно, только добавило известности издательству и их многочисленным произведениям. После этого происшествия коллекционеры и ценители ужасов со всего мира старались заполучить их издания.

Однако, несмотря на его редкие походы в мир тёмного фэнтези, Крофт был абсолютно серьезен в вопросах чародейства и волшебства; он был преданным студентом, и, как я подозревал, иногда занимался некой тёмной практикой (хотя он никогда бы не признался мне в этом, несмотря на моё принятие). Да, иногда лучше не знать всего. Да и не нужно мне знать всё. Я и так увяз в этом достаточно глубоко.

Сначала, когда только начал общаться с ним, я играл роль адвоката дьявола, доказывая, что его исследования были чистой воды фантазией: ничем, кроме мифов и суеверий, результатом устарелого мышления невежественных умов. Но Крофт был искусным рассказчиком; он мог часами спорить со мной, утверждая, что так называемые "тёмные искусства" были, по существу, системой знаний и целой тайной наукой, утерянной в веках; что древние цивилизации были способны на то, о чём современная наука может только мечтать. И в таких спорах всегда побеждал Крофт. Несмотря на отсутствие высшего образования, Крофт был очень умён, обладал прекрасным ораторским искусством и удивительной памятью на исторические факты. А я, невзирая на докторскую степень по литературе и начитанность (по крайней мере, я так считал), едва ли мог тягаться с ним.

В общем, чего ходить вокруг да около? Скажу прямо: если бы Крофт жил в XVI или XVII веке, его бы уже давно судили и казнили за колдовство. Думаете, я хочу сказать, что он был колдуном? Если начистоту... Я и сам не уверен. Скажу лишь, что он коллекционировал старинные запрещенные рукописи и книги, проводил большую часть времени в поисках забытых за века знаний и расшифровывал тексты, которые, по моему скромному мнению, лучше было бы оставить зашифрованными, как и хотели того сами авторы. Он мог часами рассказывать мне о жизни и работе известных магов, ведьм и некромантов - Луи Гофриди и Симона Волхва, Георгия Сабелликуса и Мартинеса де Паскуалли, Мадлен Бавен и Роджера Болингброка - пока мне не начинало казаться, что я знаком с ними лично.

Его дом был сокровищницей запретных знаний, и мне не нравилось туда приходить. Я предпочитал встречаться с Крофтом в таверне или кафе, потому что в его доме постоянно витали удушливые, пугающие запахи. Полагаю, дело было в старости - гниющая штукатурка, заплесневелая мебель и множество книг. Бесчисленные тома, разваливающиеся в труху. Их было так много, что воздух стал спёртым и даже неким образом желтоватым от пыли и кусочков распадающихся переплётов и истончающихся страниц. В этом доме у меня всегда начинали слезиться глаза и першить в горле... Вряд ли с жизнью в подобном склепе можно оставаться здоровым. Книги стояли не только на стеллажах; они занимали все столы и даже неопрятными кучами были свалены на полу. Среди них можно было найти книги и на латинском, и на арабском, и немецком, и на греческом - невероятно древние манускрипты, исписанные криптограммами, шифрами, рунами и непонятными символами. Чаще всего в стопках встречались Коттон Мэзер, Якоб Шпренгер и Джозеф Гленвилл, чьи многочисленные памфлеты и брошюры ярко описывали ужасы инквизиции и пытки ведьм. Крофт обстоятельно приобретал всевозможные древние рукописи. Здесь можно было найти очень интересные книги демонографов и охотников на ведьм - "Демонопоклонничество" Николя Реми, "О демониалитете и бестиалитете инкубов и суккубов" Синистрари, "Книга ведьм" Гуаццо, "Рассуждение о ведьмах" Анри Боге, "Разоблачение ведьмовства" Реджинальда Скотта - бок о бок со старыми гримуарами, к которым Крофт мне даже не позволял прикасаться. Например, такие запрещённые, отвратительные книги, как "Книга Иода" и "Книга Эйбона", "Восстание Насекомых" и "Культ Червя", "Чёрная книга Алсофокуса" и "Святое Царство".

В общем, думаю, я дал вам полную картину того, кем является Альберт Крофт... Учёный, затворник и антиквар. Человек, которые терпит кого-то, вроде меня, лишь из-за того, что я бываю ему полезен, и время от времени Крофту нужен собеседник.

Конечно, ничего из этого не помогает вам понять, почему мы раскопали могилу колдуна XVII века. Но к этому я сейчас вернусь. Это касается того, что средневековые чёрные маги называли "Рука славы". Возможно, вы уже видели эту мерзкую штуку по телевизору или на картинках. Но если нет, позвольте вас просветить, как в своё время был просвещён и я. Рука славы - это отрезанная рука повешенного преступника. Предпочтительнее её удалять, пока тело ещё качается на виселице, но для еретиков и ведьм также подходит вариант эксгумации. В последнем случае, по словам Крофта, рука будет обладать истинной мощью... для тех, кто верит в подобную чепуху. В общем и целом, если верить Крофту, кисть традиционно обескровливают, высушивают при помощи савана и две недели маринуют в глиняном горшке в травах и специях, таких как корица и калиевая селитра. После этого её костный каркас удаляется и заменяется мазями и воском. Воск изготавливается из трупного жира, по возможности, того же покойника, которому принадлежала рука, либо не рождённого ребёнка. Существует предание, которое гласит, что в XVII веке беременных женщин часто убивали, чтобы добыть содержимое их чрева. Мазь чаще всего изготавливалась из крови малой ушастой совы, жира белой курицы, желчи кошки и могильной земли. Поэтому во время процесса изготовления рука нередко приобретала нездоровый зеленоватый оттенок. В кончик каждого пальца вставляется фитиль из волос мертвеца и поджигается... И вот вы уже становитесь счастливым обладателем трупного подсвечника, о котором ваши предки могли только мечтать!

"Отвратительно", - скажете вы. Полностью согласен. Но Крофт решил, что обязательно должен заполучить себе такой. И где-то на страницах своих изъеденных червями фолиантов он нашёл, если можно так сказать, "рецепт" изготовления Руки Славы из кисти казнённого ведьмака.

Это и привело нас к Алардусу Вердену.

А его - к нам.

4

Той дождливой ночью мы вернулись в старый дом Крофта, насквозь пропитанные вонью могильной сырости, и открыли мешок с "добычей". Даже в свете лампы эти кости казались... ненормальными. Я сидел в кресле и вдыхал запах заплесневевших книг, пока Крофт отмывал пожелтевшие, деформированные кости и аккуратно склеивал их в единое целое. Кисть получилась абсурдной и нелепой. И не столько из-за того, что принадлежала мертвецу, а по большей части из-за своего внешнего вида. Сами кости были узловатыми, с наростами, серого цвета; пястные кости оказались плоскими, заострёнными и со странными крохотными отверстиями, словно проделанными миниатюрной дрелью. Пальцы составляли сантиметров пятнадцать-двадцать в длину; безымянный был длиннее среднего, а большой напоминал полую костную трубку.И все пальцы были деформированы - согнуты и вывернуты под странными углами, которых в норме и быть не могло.

Я мог лишь предположить, что Алардус Верден страдал от какого-то заболевания костей.

- И что теперь? - спросил я у Крофта.

Он вскинул на меня глаза, словно только сейчас вспомнил о моём присутствии. Его глаза были налиты кровью, а взгляд остекленел. У меня сложилось впечатление, что он был на гране истерики и сейчас либо захохочет, либо закричит.

- Как ты собираешься из этого сделать подсвечник?

Крофт ухмыльнулся и ответил, что у него уже припасены необходимые материалы: жир, специи, фитили и даже кусочки кожи, которыми он будет всё скреплять. После этого я решил больше не задавать вопросов. А, возможно, и стоило. И стоило отправиться в полицию и всё им рассказать. Но я не стал.

Я ушёл, пока Крофт листал фолиант в кожаном переплёте. Но перед уходом у меня хватило мужества спросить:

- И что, во имя всего святого, ты собираешься делать с этой жутью?

Крофт улыбнулся в тусклом, жёлтом свете лампы.

- А ты действительно хочешь это знать?

5

Всё, я умываю руки.

Я сопровождал Альберта Крофта в стольких ночных прогулках, но ни разу не делал этого против своей воли. Хочу, чтобы вы это понимали. Если он каким-то образом и принудил меня к этому, то сделал это так тонко, что я поверил, что хотел этого сам, и что это было моей собственной идеей. Я не пытаюсь оправдаться за то, что совершил в его компании - перетаскивал древние надгробия из кладбища для его личной коллекции; крал редкие погребальные скульптуры и урны из склепов, потому что Крофту был нужен находящийся в них пепел человека для каких-то опытов. Но теперь я готов со всей уверенностью заявить: с этим покончено. Всё зашло слишком далеко. Никогда, клянусь вам, никогда прежде я не выкапывал гробы... Хотя, подозреваю, что для Крофта это было не впервой. Наверно, вы можете обвинить меня в довольно избирательных моральных принципах, и я не стану с вами спорить. Лишь скажу в свою защиту, что в могиле, которую мы раскопали, находился один скелет и ничего более. Я бы никогда не стал тревожить останки того, кто был погребён недавно.

Да, похоже, я вновь начал оправдываться.

Впервые я встретил Крофта в пивной в Дармштадте около шести лет назад. Я тогда пытался прийти в себя после разрыва отношений с одной немкой, с которой был вместе ещё со времён своей службы в армии. Всё кончилось плохо. И вместо того, чтобы вернуться в Индиану, как и должен был, я остался в Германии. В Штатах меня ничего не ждало, поэтому я устроился на отличную работу в винодельню в Бад-Дюркхайме. Я почти десять лет отслужил в местной армии, и мне нравилась эта страна. За шестнадцать лет вне дома, Америка стала мне казаться абсолютно чужой. Вот я и остался. Я остался, работал в местной винодельне и всё свободное время проводил в барах, напиваясь и тоскуя по своей ушедшей любви, и вляпываясь в неприятности.

Там меня Крофт и нашёл.

Он был американцем, как и я, моим ровесником, и мы быстро поладили. Даже когда я узнал о его неприятном хобби, меня это не остановило. Крофт стал моим другом. Я был обычным солдатом в отставке вдалеке от дома с огромной дырой в сердце, и я понятия не имел, чем заниматься дальше. Теперь мне кажется, что Крофт моментально всё понял и воспользовался этим. Не важно. Я ведь уже большой мальчик и мог в любое время сказать "нет". Но не стал. Я был очарован Крофтом. Умный, утончённый, богатый. Тот факт, что он хотел со мной общаться, тешил моё самолюбие. Я был на дне. А Крофт взял меня за руку и вытащил из этой канавы саморазрушения. Я хотел отплатить ему той же монетой. Но я не был глупым или наивным. Может, в глубине души Крофт и испытывал ко мне какие-то чувства, но суть в том, что я был ему нужен. Ему был нужен парень, которому нечего терять. Парень с мускулами и крепкими яйцами, но без грамма здравого смысла.

Такой, как я.

Но теперь с этим покончено. Я даже набросал кое-какой план, как уехать из Германии. Мои родственники в Индиане все умерли, но в городе Хуксетт, штат Нью-Гэмпшир, жила моя сводная сестра, и я подумывал отправиться к ней... Сорокалетний мужчина без перспектив в жизни.

Но я понимал, что должен это сделать. Я должен сбежать от Крофта. Должен убраться из Германии. Потому что с той самой ночи, когда мы разграбили могилу Алардуса Вердена, меня не покидало предчувствие чего-то жуткого, и я не мог от него избавиться. У меня сдавали нервы. Я понимал, что это чушь, но мне казалось, что если я не выберусь из страны, меня утащит за собой нечто мерзкое и огромное.

В общем, хватит вам слушать мою печальную историю. Вам она не интересна. Ведь вы хотите услышать об Альберте Крофте и руке колдуна XVII века. И об этом я вам дальше и расскажу.

6

Спустя две недели после нашего посещения кладбища в Старом Городе я решил нанести Крофту визит. Как оказалось, это была чертовски плохая идея. Потому что то, что лениво глодало мои нервы с тех пор, как мы вскрыли ту проклятую могилу, теперь начало жевать их всерьёз.

Сейчас объясню.

Я бы никогда не пришёл к Крофту без приглашения или без предупреждения. Обычно он отправлялся в город и звонил мне оттуда, ведь телефона у него не было. Стоило ему меня позвать, и я тотчас прибегал, взволнованный перспективой нового мрачного приключения. Но на этот раз я решил заскочить без предупреждения. Меня не покидало ощущение, что я должен зайти. И скорей всего, это стало моей самой крупной ошибкой.

Вюрцбург находился в двухстах километрах от Бад-Дюркхайма. Тем утром я вырулил на своём крошечном фиате на автобан, точно зная, куда направляюсь. Только вот не зная зачем. Я осознавал, что не могу покинуть Германию, не предупредив Крофта. Чувствовал, что должен это сделать. Я несколько раз кругами проезжал мимо его высокого, закрытого ставнями дома, но так и не мог заставить себя остановиться. Может, из-за нервов, а может из-за чего-то ещё, но при одной мысли о том, что мне придётся войти внутрь, у меня всё внутри сжималось. Но пару кружек пива в городе - и вот у меня уже появились силы и мужество, чтобы закончить то, ради чего я приехал.

Солнце уже село; от реки тянуло холодным воздухом, а редкую растительность у дома Крофта затягивал туман. Над головой светила полная, круглая луна, но свет её был не ярким, а тусклым и безжизненным, словно витающее над древним городом призрачное, восковое лицо. Вюрцбуг... Город древностей и захороненных предметов, тёмных преданий и богохульных тайн, спрятанных в унылых садах.

Я постучал в покосившуюся дубовую дверь, и весь дом - от угрюмых, накренившихся шпилей и готических башен до обваливающейся кирпичной кладки и кровли - казалось, содрогнулся. Возможно, у меня разыгралось воображение, но я был уверен, что этот высокий, загнивающий особняк на окраине Вюрцбурга заходил ходуном. Он зашатался, вздрогнул и погрузился в тревожную тишину. Он нависал надо мной, как выдернутый из чёрной, зловонной земли разложившийся чёрный скелет, излучающий злобу и ненависть.

Я постучал ещё раз. Я слышал, как мой стук эхом отозвался в длинных узких коридорах, пронёсся по лестницам и умер во тьме запертых чердаков и пустых ниш. Шорох шагов... Усталое шарканье ног старого человека, у которого едва хватает сил двигаться. Лязг замков, цепочек и отодвигание ржавых запоров. Дверь со скрипом приоткрылась сантиметров на пять.

- Кто стучит? Кто там? - спросил хриплый, надтреснутый голос сперва на немецком, а затем на английском. - Кто стучал в дверь?

Я даже не сразу ответил, потому что, если честно, не был уверен, что это Крофт. Этот надтреснутый, скрипучий голос... И глухой, раскатистый, словно старик шептал в трубу. Тусклый свет луны отразился в остекленевшем, выглянувшем в щель глазу.

- Крофт? - прошептал я.

На пару секунд наступила тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием.

- Это ты, Криг? Да, ты... Можешь входить.

Я попытался сглотнуть ком, но в горле пересохло. Я не мог поверить этому надтреснутому голосу... Он не был похож на привычный голос Крофта, хотя интонации были схожи. Будто кто-то подражал ему.

Дверь открылась, и в проёме появилась фигура.

Меня посетило безумное желание развернуться и бежать, оставляя между мной и этим тошнотворным домом как можно больше километров. Но я остался. Я переступил порог и последовал за удаляющейся фигурой в кабинет - просторную комнату, в которой Крофт проводил большую часть времени. Там было темно; помещение освещала единственная, догорающая на заваленном книгами столе свеча. Крофт обогнул стол, и в дрожащем пламени я рассмотрел его сгорбленную, прихрамывающую фигуру.

- Ты в порядке? - спросил я.

Он опустился в кресло, и я даже засомневался, что из них двоих хрустнуло: кресло или сам Крофт. Дыхание старика было хриплым, клокочущим.

- В порядке, в порядке, дружище. Хотя, стоит признать, что меня знобит... Слишком много ночей мы с тобой провели на промозглых кладбищах, да?

Это была наша с ним частая шутка. Я и не сомневался, что Крофт ответит именно так и, как всегда, отшутится. Но вот его интонация, ударения на определённых гласных... У меня холодок пробежал вдоль позвоночника.

- От тебя ничего не было слышно, - всё, что я смог выдавить.

Крофт кивнул, и мне показалось, что даже для этого ему пришлось приложить немало усилий.

- Я же сказал, мне нездоровилось. Не сомневаюсь, что миазмы этого старого дома ядовиты для лёгких... И конечности постоянно коченеют... Не важно, скоро я поправлюсь, и тогда...

- Что "тогда"?

Но Крофт покачал головой, словно это не стоило обсуждения. Он сидел в кресле, подальше от света, сгорбившись от усталости. Это был Крофт. И не был.

Наступившая тишина, мягко говоря, нервировала. Мой разум был подобен пустому барабану, и я не мог придумать, о чём заговорить. А Крофт, казалось, был занят лишь тем, чтобы дышать, словно сам процесс дыхания был утомительным и выматывающим. Всё его тело поднималось со вдохом и сдувалось с выдохом. Ему всегда было, что сказать: он либо болтал о какой-то чепухе, либо отстаивал свои теории, либо критиковал недавно прочитанную статью. Но он никогда не молчал.

В доме стоял запах, который мне не нравился. Не обычный запах плесени и древних книг, а что-то невыносимо застойное, вроде запертых подвалов и влажных грибниц, разрушенных склепов и прогнившей шёлковой обивки гроба.

Я попытался откашляться, но это оказалось совсем непросто... С каждым дрожанием пламени свечи я ловил случайные проблески лица и рук Крофта, и то, что я видел, очень напоминало слизь.

- Тебе надо выбраться на воздух, хоть ненадолго, - произнёс я. - Здесь плохо пахнет, Крофт. Несвеже. Тебе это на пользу не пойдёт.

- Я буду жить, как жил, - прохрипел он.

- Подожди, я сейчас зажгу ещё свечу, чтобы получше тебя рассмотреть, - я быстро двинулся ко второй свече на столе, начиная думать, что на самом деле не очень-то и хочу видеть лицо Крофта.

Старик издал хриплый, горловой звук.

- Нет... Не надо. Мне не нужен свет, Криг.

Крофт начал тяжело и шумно дышать.

- Видишь ли... Из-за болезни мои глаза стали чувствительны к свету. Я не могу переносить яркий свет. И меня это тревожит и настораживает.

И с этими словами он отодвинулся подальше в тёмный угол комнаты, как червь, прячущийся от солнечных лучей. И стоило ему двинуться, как я осознал, что отвратительный запах в доме исходил от самого Крофта, словно нечто внутри него разлагалось. Он сидел в темноте. А я снова заметил, что его плоть была желеобразной и пористой. Что-то произошло. Или даже происходит прямо сейчас. Крофт переносил какие-то чудовищные расстройства души и тела.

В моей голове крутились сотни мыслей, которые мне хотелось прокричать, но я не рискнул даже чуть-чуть повысить голос и спокойно спросил:

- Чем ты занимался, Крофт?

Смутная фигура не двигалась, просто дышала.

- Я думал о всякой всячине, друг мой. О вещах, которым научился. О горизонтах, которые лишь промелькнули вдали. Ведь есть такие силы в этом мире, которые нам никогда не постичь. Предзнаменования. Вероятности. Зловещий ужас, с которым не справиться... Возможно... да, возможно, произошедшее со мной за всю жизнь ослепило меня, я отказался от социальных обязательств... Приношу свои извинения. Но я боюсь, что судьба поручила мне такое и показала такие великие откровения, что весь остальной мир доставляет мне лишь скуку и повергает в апатию. Я не могу притворяться, что мне интересно что-то помимо того, чем я занимаюсь.

- Ты же видишь, мои исследования полностью поглощают меня, требуют больших умственных усилий и концентрации внимания. Я пошёл непроторенной дорогой. И сейчас стою на пороге необъятного космоса, о котором не могу говорить, но вскоре, друг мой, ты обо всём узнаешь... Есть вещи, которыми я хотел бы поделиться с тобой первым. Не стоит их бояться. А затем... затем я покажу тебе, что твой маленький, замкнутый мирок великих истин и больших тайн - лишь капля в море.

Я сидел и смотрел на Крофта. Да, он был любителем старины, что иногда сказывалось на его манерах и речи, но это всегда было шутки ради. А сейчас... Сейчас мне было не до смеха. Человек, сидящий напротив меня, был для меня абсолютно чужим. Мне были незнакомы как его замыслы, так и сама его личность. Его слова были зловещими и угрожающими, будто он планировал поставить весь мир на колени.

- Твои исследования... они включают в себя Руку Славы? - уточнил я.

Крофт рассмеялся, хотя больше это походило на пронзительный гогот, чем на смех. Неискренний, пустой звук, эхом отразившийся от стен дома.

- Рука Славы? Ох, это такая дешёвая и примитивная проделка по сравнению с тем, что я делаю и что собираюсь ещё сделать!

Я тяжело сглотнул.

- О чём ты?

И снова этот сухой смех. Он загудел в комнате, ринулся в темноту коридоров и там замер.

- Ты можешь спрашивать сколько угодно, Криг, но тебе могут не понравиться ответы. Ведь это искривление самого пространственного континиума, извращение всего, что ты знал до этого. Криг, мой милый Криг, я говорю о тех, кто гложет и терзает, о тех, чьё хищное касание высасывает костный мозг самих звёзд, о тех, кто вопит и ползает в прерывистой тьме. Безнравственный дух, гниющее бытие, ползущая зараза из плоти, крови и мяса. В звёздах над нашими головами есть дыры, Криг... Ты слышишь это клацанье зубов? Станешь ли ты слушать и услышишь ли прежде, чем станет уже поздно?

Он был безумен.

"Какое-то психическое расстройство помутило его разум", - подумал я, поднимаясь на ноги и намереваясь уйти из дома, пока Крофт ещё позволяет мне это сделать. Ведь я чувствовал в сжимающейся вокруг меня тьме нечто омерзительное, нечто сумасшедшее, и оно хотело высосать досуха мою душу.

- Я... Я должен уйти, - пробормотал я, пытаясь во мраке нащупать дверь.

- Да, - ответил Крофт резким, срывающимся голосом. - Думаю, должен.

И я ушёл.

К входной двери я направлялся уже почти бегом. Тогда я ни капли не сомневался: Крофт был одержим.

7

Когда я вернулся в свою квартирку в Бад-Дюркхайме, меня ждал конверт. От Крофта. По почтовому штемпелю я определил, что он отправил письмо пару дней назад. Я поспешно разорвал его, не зная, чего ожидать. Я всё ещё был на нервах после посещения того проклятого дома. Я пытался рационально оценить то, что видел, и чему стал свидетелем, но получалось у меня плохо. На меня давил суеверный ужас. Я понимал, что связался с тем, что выходит далеко за пределы понимания нормального человека.Что бы ни случилось в том доме, и что бы ни завладело Крофтом, я не мог это списать на простое бредовое расстройство.

Первым делом я вытащил из конверта письмо.

"Криг.

Осталось совсем немного. Я постараюсь писать как можно быстрее, потому что не знаю, что может принести любое последующее мгновение. Я хочу извиниться перед тобой, дружище, за то, что втянул тебя во всё это. Ты был мне верным спутником, и я сожалею о содеянном. Прости за то, что заставил тебя сделать, и за то, о чём сейчас попрошу. Ты знаешь меня. Знаешь, каким скрытным я бываю. И будучи хорошим другом, ты никогда не требовал от меня большей информации, чем я готов был тебе предоставить. Но я оказался неправ. Ты должен знать правду. Всю правду. Правду о том, что мы извлекли из могилы Алардуса Вердена. Знаешь, я видел в древних манускриптах предупреждения о том, какие опасности подстерегают в той могиле. Ох, Криг, тот гроб... Зачем, ну зачем, во имя всего святого, я его открыл?! Почему не оставил те старые кости лежать в земле? Те древние секреты и ужасы могли разрушить весь мир, и я знал это.

Но что-то у меня мысли скачут. Ты, наверно, думаешь, что я сошёл с ума. Боюсь, так и есть. Но прежде чем ты выбросишь это письмо, прошу тебя, в память о нашей дружбе... Если она для тебя хоть что-то значит... Сделай то, о чём я тебя сейчас попрошу. Я никогда ещё не просил о чём-то настолько важном. Пожалуйста, потерпи меня ещё чуть-чуть. В этом конверте ты найдёшь ксерокопию, которую я сделал несколько лет назад из чрезвычайно редкого полного издания "Компендиума ведьм Вюрцбурга", который сейчас хранится в Особой Исторической Коллекции Гёттингенского университета. Я тебе уже говорил, что это издание бесценно. Оно содержит многочисленные рукописные записи, начиная от Кепплера и заканчивая Фон Шредером. Сейчас их больше нигде нельзя найти, как и некоторые сохранившиеся в "Компендиум" письма XVII века времён гонения ведьм. Прежде чем продолжишь читать это письмо, просмотри ксерокопию. Это очень важно..."

Я не знал, что думать, и что делать. То существо в доме Крофта не было Крофтом. В этом я был уверен. Это было нечто высохшее, морщинистое, притворявшееся Крофтом, а вот это письмо... В нём я чувствовал личность своего старого друга. В нём был тот Крофт, которого я знал. Я не мог должным образом описать, что же скрывалось под маской Крофта в том жутком доме. Но я сделал то, о чём просил меня Крофт: достал из конверта ксерокопии страниц, исписанных убористым, мелким почерком на древнегерманском. Я расшифровывал записи дольше, чем ожидал, но не столько из-за устаревшего языка, сколько из-за почерка: буквы сливались одна с другой, лист покрывали кляксы, словно автор писал письмо в спешке или под воздействием стресса. Вот расшифровка:

"Моя дорогая Мадлен.

Я прошу прощения за спешность и за длительный промежуток времени, прошедший с моего последнего письма, но ты ведь знаешь: работа, которую я выполняю, угодна Богу и требует от меня большой концентрации сил и верности. Точнее, требовала. Ибо я больше не считаю себя странствующим солдатом-охотником на ведьм, благословлённым самим епископом. Я больше не стану маршировать и подчиняться приказам Гундрена, этого печально известного вюрцбургского монстра. Я сбежал, и теперь за мной охотятся мои же бывшие единомышленники, обвиняя в колдовстве, как и я некогда обвинял других в порывах бредовой духовной непорочности.

Да поможет мне Бог, и ныне и присно, и во веки веков!

Я тебе уже много раз говорил, что мы с единомышленниками выполняли богоугодные, правильные дела. Это же я повторял и себе, раз за разом, ибо как ещё я смог бы совершать те зверства, которые мне приказывали совершать? Многие высказывались против нашей работы по истреблению ведьмовских сект. В нашей семье ты противилась этому сильнее остальных, поэтому именно тебе, моя милая сестра, я и отправляю это письмо. В некоторой степени ты была права. Даже я бы сказал, в большей степени. Здесь и сейчас я обнажаю пред тобой душу свою. Мои грехи тяжки и многочисленны. Как мне рассказать о тех зверствах, коим я стал свидетелем? Они были совершены добровольно, и да простит меня Бог, но я считал, что совершал всё во имя Его. Как рассказать обо всех погибших невинных? А они были невинным, в этом у меня сейчас нет сомнений. Мужчины, женщины, дети. Я видел, как детей трёх-четырёх лет вели на костёр. Какую выгоду можно извлечь из убийства сих агнцев божьих?! Но близится судный день, и все мы ощутим гнев Его и Его карающую длань.

А моё время уже убегает.

Вот моё признание в том, что я сделал, что видел, и кого судил ошибочно. Должен признать, что мрачную деятельность ведьмовского суда остановила именно протестантская армия короля Густава, и если бы шведы не захватили наши города и провинцию, охота на ведьм бушевала бы бесконтрольно. Сейчас я расскажу о наших методах. Они безупречны. Не сомневаюсь, сестра моя, что тебе известны наши инструменты для выбивания признания: тиски для пальцев, "испанские сапожки", дыбы, жаровни, клинья... Мы легко рубили руки предполагаемым еретикам и разрывали калёными крюками груди девушек и женщин. Колесование, подвешенная к потолку клетка, виселица, "испанские башмачки", "ведьмино кресло" - вот наши самые мерзкие инструменты. В минуту тяжёлой меланхолии признаюсь тебе, что я принимал участие в массовых сожжениях в Вюрцбурге и Бамберге. Скольких мы поджарили на костре и в печах? Я даже не могу сосчитать. Целые деревни были уничтожены и сейчас опустели, а в других, где раньше были сотни жителей, осталось по пять-семь человек.

Вот она - суть истерии с охотой на ведьм, сестра моя. И те, кого мы притаскивали в тюрьму, должны были либо сами признаться в колдовстве, либо сделать это под пытками. Таков приказ Епископа Дорнхайма, и все охотники на ведьм следуют ему. А если проявить к заключённым сочувствие, то тебя осудят за пособничество. Поэтому пойми, прошу тебя, пойми хорошенько, что все ужасы и мерзости, о которых ты слышала, не лишены оснований. А ты помнишь рассказы дяди Конрада о зверствах в Силезии? Как он стал свидетелем того, что за крепостными стенами Шлюсберга были вкопаны сотни столбов, и на каждом из них качался труп сожжённой или зарубленной ведьмы?

Истерия с охотой на ведьм - это зараза, чума невежества, которая должна быть искоренена, хотя пока я не вижу для этого ни единого способа. За исключением нескольких редких случаях не существует никаких доказательств дьявольщины и колдовства. Но поскольку время моё уходит, ровно как и свобода с жизнью, и я боюсь, что больше никогда не увижу тебя, я чувствую, что должен рассказать тебе об одном редком, невообразимом и до крайности жутком случае. Надеюсь, ты мне поверишь.

Две недели назад отряд из шестнадцати человек под предводительством комиссара по охоте на ведьм Гундрена Вюрцбургского напал на деревеньку Кобольддамм, о которой ходили ужасные, внушающие серьёзное беспокойство слухи. Поселение находилось глубоко в лесу, среди древних холмов и курганов, которые, если верить местным легендам, некогда населяли тролли и эльфы. Дома в деревне стояли кучно, и мимо них пролегали лишь вытоптанные тропинки и редкие дорожки, вымощенные битым камнем. Дома были наполовину сделаны из дерева, наполовину - из соломы; чудно вытянутые вверх, их скрывали от посторонних глаз зловонные, сырые туманы. Кобольддамм был тихим, скрытым местом, от которого развивалась клаустрофобия, и не отпускало предчувствие чего-то ужасного. Над деревушкой витала необъяснимая аура гнили и вырождения, и при первом взгляде на неё мне показалась, что деревня заброшена. Покосившиеся дома, покорёженные двери, провисшие крыши... Даже воздух там казался испорченным, гнилостным, заразным, как в поражённых чумой поселениях. Этот запах висел между домами на узких улочках, словно деревенька гнила изнутри. Уверен, что все мы без исключения ощущали эти миазмы зла, властвующего над хутором. Скорей всего, мы все рванули бы прочь, если бы не одержимость Гундрена ведьмами.

И мы остались, потому что помешательство Гундрена лишь усилилось из-за того, что мы видели перед собой явные, чёткие знаки ведьмовства. Пентаграммы, пентакли, руны заклинаний. На стенах домов. Многие из знаков были нам знакомы и имели такие жуткие толкования, что у меня холодок пробежал по спине. Среди этих знаков были нацарапаны самые ужасные языческие символы: руны, глифы, целые слова то ли на арабском, то ли на латинском, а может и на другом, неизвестном нам языке (позже Гундрен назвал это "шифром Кобольддамма"). Да, на всех постройках этой гнусной деревни были выгравированы цифры, слова и символы загадочного и жуткого происхождения.

Мы не сомневались, что здесь творится чародейство, и что эта деревушка отдала себя в мерзкие лапы самого дьявола. Мрачная, пустая, заброшенная, гибнущая - не это ли признаки безбожия и кощунства? О таких местах нам часто рассказывали, но мы никогда ещё не сталкивались с ними лично. Здесь не надо было фабриковать обвинения, сестра моя, ибо всё было и так очевидно.

Был ли Кобольддамм заброшен? Едва ли. Ведь спустя пару минут нас вышли поприветствовать крестьяне с бледными, безумными лицами в чёрных, рваных рясах. Большинство из них страдали от какой-то мерзкой заразы: их лица и тела покрывали опухоли, язвы и наросты, которые омерзительно деформировали их конечности и туловище. Они окружили высокого и мрачного мужчину с горящими глазами и вытянутым, неприятным лицом, которого мы все знали: это был Алардус Верден, чародей и алхимик, которого прозвали "Колдун из Кобольддамма". Никто из нас не спешил приближаться к проклятым жителям. Все боялись, что их болезнь заразна, как жёлтая лихорадка, бубонная чума или золотуха. Мы остались сидеть на лошадях, сжимая в руках мушкеты и сабли, а прокажённая, покрытая язвами толпа сгрудилась вокруг нас. С каждой минутой мы замечали всё больше и больше признаков болезни, которая вызывала у нас отвращение. Сам воздух в этой деревне кишел ядовитыми парами и неизвестными болезнями.

Наконец, Гундрен произнёс:

- Не вы ли, сэр, Алардус Верден? Не вы ли в ответе за это мракобесие? - Гундрен обвёл рукой отвратительные символы и отталкивающие руны заклятий. - Не вы ли, сэр, и есть создатель сего кощунства?

Верден захохотал, скрестив пальцы в знаке лукавого. От любого другого этот жест показался бы оскорбительным, но от Алардуса Вердена... таинственным и угрожающим. Меня переполнял ужас, как малодушного труса.

- Либо говорите, зачем пришли, либо уходите. Или, возможно, вы пришли за тем, что у нас называют "поисками ведьм"? - обратился он к Гундрену.

В этот момент Гундрен издал боевой клич и выстрелил из мушкета. Пуля угодила прямо в грудь Вердена. Мы все последовали его примеру, разряжая мушкеты, и жители деревушки бросились врассыпную, таща за собой раненого Вердена. Мой рассказ невероятен и ужасен, не так ли, сестра моя? Но он ещё не окончен. Видишь ли, если верить одному из сказаний о Вердене и его роде, они призвали некое чудовище не из нашего мира и скрещивались с ним. И семя его находилось в них. Я знал, что это правда, ибо я видел их гротескные лица.

После того, как разредили свои мушкеты, мы ускакали в город, чтобы на следующий день вернуться с подмогой в пятьдесят всадников. По сути, мы пришли, чтобы сравнять Кобольддамм с землёй и захватить Вердена, чтобы надлежащим образом казнить его. Наш налёт был быстрым и разрушительным, но, возможно, в итоге именно мы потерпели поражение. Ибо в тех высоких домах мы отыскали вещи, о которых я не смею говорить. Но должен. В подвалах и на запертых чердаках мы нашли мерзости, которые никогда не должны увидеть свет божий. Мы видели мужчин, женщин и детей - живое свидетельство богохульства; они не ходили или бегали, но ползали. Шершавые, скользкие, они больше напоминали червей или слизняков, чем людей. Незрячий кошмар; ползающий, извивающийся, хныкающий. У некоторых я даже не стану пытаться описать неестественность и отвратительные мутации. А у других я стал свидетелем физического разложения. Первое существо я увидел, когда его, шипящего, тащили из подвала трое всадников. Сначала я решил, что это женщина. Затем - что мужчина. А может и женщина, державшая в объятиях двоих или троих детей. Но это было ни то, ни другое, ни третье... Создание с множеством конечностей и голов, словно слепленное из четырёх или пяти тел, которые срослись, напоминая безумный человеческий грибок. Существо было бледным, дряблым; оно визжало несчётными беззубыми ртами и пялилось на нас десятком серых, водянистых глаз. В этой адской сущности не было никакое однородности; сложно было сказать, где заканчивалось одно тело и начиналось другое... Лишь перетекающий сгусток человеческой плоти с бескостными конечностями. Расплавленный человеческий жир с глазами в тех местах, где их быть не должно, и с рудиментарными конечностями, принадлежащими не понятно кому. Мы сожгли этот кошмар прямо на улице. Мы нашли ещё многих подобных. А некоторых и ещё отвратительнее. В этих мрачных, сгнивших домах мы стали свидетелями детей, поглощавших других детей, и матерей и отцов, поглощавших друг друга.

Но самым худшим - действительно, худшим! - было наше следующее открытие: эти скопления человеческой плоти могли делиться на несколько частей. Даже те, кто на вид представлял собой одиночное мужское, женское или детское тело. Когда их касались солнечные лучи, они начинали кричать; от их тел поднимался гнилостный запах и зловонный туман, и они начинали делиться. Да, они раскалывались, исходили паром, барахтались в грязи и ядовитой жиже, а затем... Затем они начинали расширяться, расплющиваться, выпячиваться, разламываться, словно их мыли или растягивали в противоположных направлениях, пока они не расширялись до величины двух мужских торсов. А потом от макушки до промежности появлялась кровоточащая демаркационная линия, как на надрезанном фрукте. И две половины человека медленно, под отвратительные, тошнотворные звуки отделялись друг от друга, связанные лишь тонкими паутинками человеческой ткани, пока полностью не заканчивалась бифуркация, и на земле не оказывались два создания. Два бесформенных желеобразных существа, быстро застывающих, как охлаждённый жир.

То, о чём я тебе рассказываю, безбожно и гнусно, и я никогда бы не признался в этом, если бы моё время не подходило к концу. Я не могу притворяться, что понимаю дьявольскую механику этих кошмаров. Но судя по тому, что все "отпочкования" выглядели похожими на Вердена, я могу предположить, что это именно его семя росло и размножалось на этих несчастных людях, как сорняк бесконтрольно рассеивается на плодородных полях. Думаю, так оно и есть. Я уверен, что те существа, слепленные из многих тел, должны были разделиться на нескольких, когда придёт их час. А дальше... Господь милосердный, ты хоть представляешь, как скоро эта чума плоти и духа людского могла распространиться от одной деревни к другой, как отвратительная зараза?! Я признаюсь тебе, что тогда мы предали всех этих проклятых гибридов огню. И правильно сделали. Как они кричали и бесновались! И женщина, которую вытащили из погреба. На ней росли трое её детей: безглазые, уродливые, извивающиеся тела; они напоминали недоразвитый плод, пытавшийся самостоятельно выкарабкаться из матки. И мужчина, который разделился на двух прямо на наших глазах; его половинки вначале ещё соединялись кровавыми тяжами, напоминавшими резину, а затем полностью разделились, растянулись... У одного из образовавшихся созданий челюсть оттянулась почти на метр до самого пояса. Господи, как же это существо сопротивлялось! Как оно пыталось сначала разделиться, а затем вновь склеиться, пока огонь глодал его плоть!

Вот так, сестра моя. Мы спалили всех в той проклятой деревеньке. Это была тяжёлая работа. В конце концов, мы насчитали тридцать три тела... Хотя некоторых было довольно сложно считать, ведь они состояли не из одного, а из трёх-четырёх человек. В скором времени мы сожгли дотла и всё поселение, и даже низину вокруг. Несчастные всадники следовали за нами и посыпали выжженную землю солью. Но основной нашей заботой, по мнению Гундрена, был Алардус Верден. Да, мы поймали его, и он яростно боролся. Делился сначала надвое, затем натрое, но в итоге мы сломили его сопротивление залпом мушкетов и горящих стрел. Мы связали его, как свинью, и потащили на другую сторону гибельных холмов, пока солдаты сжигали деревню. Гундрен сказал, что позже мы вернёмся с порохом и запалами и сровняем с землёй эти проклятые холмы, чтобы и памяти о них не осталось. Но что-то я отвлёкся. Мы притащили Вердена на выбранную нами для костра поляну и привязали его к стволу засохшего тиса. Он извергал проклятия и богохульства на языках, большинство из которых мы даже не знали. Ни один порядочный человек не должен слышать такие речи. У меня до сих пор в ушах стоит уверенный голос Гундрена и слова, которые я теперь начинаю презирать.

- Признай свой грех ведьмовства, Алардус Верден. Свой и своих родичей! Этого нечестивого и дьявольского шлюшьего семени! Признайся перед ликом Господа нашего, иначе мы заставим тебя есть святую соль и пить святую воду. Кто научил тебя, Верден, сему проклятому искусству колдовства, и откуда он пришёл? Признайся, колдун, признайся!

Но Верден лишь хихикал, как злобная сумасшедшая старая ведьма. И был обезглавлен. Этим всё и должно было закончиться, но... Его голова продолжала жить, как и обезглавленное туловище! Тогда мы сложили вокруг него поленья и предали огню и вечным мукам. Хотя должен признаться и тебе, сестра моя, и Богу на небесах, что Верден не сгорел так, как сгорел бы я, или ты, или любой другой! Мы сожгли его до чёрного пепла, но и после этого я не мог сказать, что к нему пришла смерть. Терзаемый пламенем, обгорелый труп Вердена продолжал двигаться и продолжать жить. Не решившись оставить это дьявольское отродье, мы отвязали его от столба, скрутили труп верёвками, накрыли брезентом и забросили в повозку. Мы привезли его останки в Вюрцбургскую Башню, где много дней спустя он, наконец, был умерщвлён. По решению епископа Дорнхайма останки скелета Алардуса Вердена были помещены в крепкий гроб, крышка была забита сотней гвоздей, а сам гроб обмотан многометровой цепью. На этом моё знание вопроса заканчивается, моя дорогая Мадлен. Эта история оставляет меня с трясущимися руками и седыми волосами, хотя мне ещё только тридцать один год. Как раз перед тем, как я покинул Гундрена и самого Епископа Дорнхайма, я слышал, что гроб исчез. Каким образом? Понятия не имею.

На этом моя исповедь окончена.

То, что мы сделали в Кобольддамме, было нашей работой, и длань Господня указывала нам путь. Я знаю это. Но именно этот пример - пламя, которое зажжёт земли, как ничто прежде, и принесёт сотни смертей невинных жертв. Я не отрицаю, что существует в этом мире и истинное зло! Но оно - такая редкость... Однако, если эта редкость попадёт в руки такого монстра, как Гундрен, то даст ему повод и оправдание для бессмысленных убийств и разбоя.

Всё, моя милая сестра, моя дорогая Мадлен. Больше я не скажу ни слова. Прости своего брата, но не жалей его: он сделал то, что сделал, будучи в здравом уме. Храни Господа нашего в сердце своём, и пусть он защитит тебя от зла. Но помни, милая моя: в эти тёмные времена такое зло, как Верден, встречается очень и очень редко, а вот зло, подобное Гундрену, напротив, становится слишком распространённым.

Прощай, моя дорогая сестра.

Искренне любящий тебя брат,

Гензель Зондерхайм".

Немного озадаченный, я отложил в сторону копии старого письма, на мгновения погрузившись в эпоху четырёхсотлетней давности. Все эти невинные жертвы. Но не все из них были невиновны, если верить только что прочитанному мной письму. Я не сомневался, что письмо было древним, но было ли сказанное в нём правдой? Даже при воспоминании о Крофте - или о том, кем он стал - я продолжал сомневаться. Всё было настолько неправдоподобным. Но в глубине сердца, признаю, я уже поверил написанному. Предполагаемые события в Кобольддамме говорили о человеческих существах, делящихся, как клетки; о людях, сросшихся вместе, словно в какой-то извращенной стадии бинарного деления. И разве не об этом же подумал я сам, когда увидел останки Вердена? О том, что скелет колдуна выглядит так, словно начал почковаться во время сожжения? Конечно, тогда шёл дождь, по земле стелился туман, свет фонаря был тусклым, а я устал от тяжёлого физического труда... Но тот скелет не был обычным. Я вспомнил, о чём тогда подумал: костяк Вердена выглядел так, будто два скелета решили слиться воедино, либо один скелет решил расщепиться надвое.

Безумие. Неужели я всерьёз об этом думал и верил в это?!

Да, думал. И верил.

Ладно, допустим. Алардус Верден призвал нечто. Нет, не христианского дьявола, а кого-то из тех сущностей, о которых мне рассказывал Крофт, начитавшись древних книг. Сущностей, что были гораздо древнее, чем само христианство, да и мир вообще. Абсолютное вселенское зло. Возможно, из другого измерения. Что мне тогда сказал Крофт? Что-то вроде "они разгуливают не по тем пространствам, о которых мы знаем или можем догадываться, а за их пределами, меж мирами". Значит, Верден призвал это наделённое сознанием зло из другого измерения, и оно его заразило, поглотило, изменило его биологию, пока его организм не стал абсолютно чужд нашему миру. А затем болезнь начала захватывать всё новых и новых жертв, расползаясь, как злокачественная опухоль. Он заразил всех в той деревеньке, и они, в свою очередь, тоже начали делиться. И это начало бы бесконтрольно расти в геометрической прогрессии, пока полностью не захватило бы весь наш мир через определённое время. К счастью, отряд охотников на ведьм пресёк заразу раньше. А Алардус Верден, источник заразы, был обезглавлен, сожжён и заперт в гробу. И гроб этот находился глубоко в земле в тайном месте, пока мы с Крофтом не раскопали его...

И тогда...

Господи, что же мы выпустили на свободу?!

Дрожащими руками я снова взял письмо Крофта. Начал читать с того места, где остановился. Там оставалось уже немного.

"Если ты сделал то, о чём я тебя просил, Криг, значит, ты знаешь всё, что тебе следует знать. Мне жаль, что я втянул тебя в этот бардак. Я понятия не имею, что мы высвободили; что мы выдрали из земли, как гнилой зуб. Наверно, ты сейчас уверяешь себя, что всё, написанное в письме, полная чушь. Я не могу тебя винить в этом. Но поверь мне, дружище: это правда. Ибо кости Вердена не были мертвы! В них сохранилась жизнь! В этих костях существовало нечто древнее и смертоносное. И мы выпустили это на волю. Века для существа, подобного этому - ничто. Пыль. Четыреста лет или сорок тысяч - не важно. И эти кости живы даже сейчас...

Та рука, те кости, что я взял для своей небольшой Руки Славы, не были обычными; в этих заражённых костях сохранилось дремлющая, злобная жизнь. Я вмешался, Криг, и теперь эта зараза распространяется. По глупости своей я разбудил её, и теперь инфекция во мне; это существо возродится в моём теле и захватит весь мир, как и намеревалось сделать несколько столетий назад. Только ты можешь это остановить, Криг. Я чувствую, как оно размножается во мне даже сейчас, когда я пишу это письмо, заражая клетку за клеткой. Пока его сознание - сознание Вердена - дремлет, но вскоре оно окрепнет и очнётся, и тогда... Ты понимаешь, к чему я клоню?

Нет, Криг, прошу тебя, не думай, что я свихнулся. Ты - моя единственная надежда. Сейчас я бессилен. Я почти ничего не могу сделать. Я нашёл кое-что: оно даст мне ещё некоторое время или, по крайней мере, усложнит работу этой заразе. Это мазь, рецепт которой я нашёл в "Книге Иода": смесь человеческого жира и ещё многих экзотических компонентов, которую надо намазывать на тело, чтобы демоны не проникли через кожу. Своего рода защитная мазь или линимент, который широко использовал один чернокнижник XIII века. Стоит попробовать.

Но на самом деле, всё сейчас зависит от тебя. Господи Иисусе, Криг! Если ты любишь этот мир и его обитателей; если не хочешь, чтобы наша планета стала колонией древнего невыразимого ужаса; если не желаешь видеть, как человеческая раса падёт под гнётом мерзости, которую даже невозможно описать, тогда ты сделаешь то, о чём я прошу.

Приди ко мне домой, дружище. С ружьём. И когда я выйду тебе навстречу, застрели меня. Застрели насмерть, а останки раствори в кислоте. Не сжигай их! В этом мире не существует пламени, способного превратить эту плоть в пепел! Убей меня и расплавь в кислоте, пока ещё не поздно. Но ради Бога, умоляю, не дотрагивайся до меня! Не позволь моей плоти коснуться тебя, иначе эта чума возродится в тебе.

Убей меня, Криг. Прошу. Убей. Прояви жалость. И до последнего кусочка раствори мою плоть в кислоте, ибо даже если моё тело покажется тебе мёртвым, в нём всё равно будет сохраняться жизнь".

На этом письмо заканчивалось.

Крофт сказал то, что я и ожидал, но не думал, что он станет просить именно меня о таком. Возможно, нужно было обратиться в полицию, но я знал, что это бесполезно. Они не станут утруждать себя и растворять труп Крофта. Они заберут его на вскрытие, возьмут образцы тканей и выпустят эту заразу на свободу.

Нет, я должен сделать всё сам. Я больше никому не могу доверить такое задание. В память о нашей с Крофтом дружбе я должен совершить нечто безумное и немыслимое. Я обязан сделать это ради него. Да и ради мира в целом.

Я спрятал письмо в ящик стола и начал составлять план убийства.

8

Дом Крофта стоял, погрузившись в раздумья.

Моё сердце колотилось, как бешеное, дышалось с трудом. Я в жизни не был так напуган. Я припарковался на улице и понёс картонную коробку, полную нужных мне вещей, в дом. И старался держаться в тени, что было абсолютно нетрудно на этом старом, заброшенном участке. Коробка была очень тяжёлой, и пока я донёс её до заросшего травой двора, был уже весь мокрый от пота. Поставил коробку в кусты. В ней было всё, что мне могло понадобиться: четырёхлитровая бутыль концентрированной серной кислоты, защитные перчатки и маска, чтобы я не расплавился вместе с Крофтом, две канистры бензина, полдюжины сигнальных ракет и некоторые другие вещи. А в кармане пальто было ещё кое-что: револьвер калибра .357 «Магнум», который я купил на чёрном рынке. Пару выстрелов из него могут остановить даже здорового слона. Я стрелял из такого, когда служил в армии, и умел отлично с ним управляться. Но на этот раз... Просто надеялся, что его мощности хватит.

Я засунул три сигнальных ракеты в куртку и вылил одну из канистр керосина в ведро. Привязал ударопрочный фонарь к ремню. Затем я вскрыл окно у чёрного входа и очутился внутри. В доме было тихо, но я тяжело дышал; адреналин нёсся по моим венам. Я около пяти минут постоял в тишине, привыкая к этому мрачному месту и позволяя ему привыкнуть ко мне.

А затем двинулся закончить то, за чем пришёл.

Пока крался по узким, извилистым коридорам, я, наверно, поседел от страха. Каждую секунду я ждал, что Крофт или то существо, в которое он превратился, выпрыгнет на меня из темноты и совершит то, о чём я даже боялся думать. Но этого не произошло. Я знал, где он будет. Знал, что он будет сидеть в кабинете в окружении древних фолиантов и продумывать поглощение этого мира.

Мне не надо было его искать... Я шёл на запах. Этот дом и так никогда не пах, как весенний луг солнечным днём, но сегодня всё стало гораздо хуже. В воздухе стоял тяжёлый, удушливый запах, напоминавший смесь испорченной свинины и сгнивших трав. Гнетущий запах прелой листвы и разлагающегося в чернозёме трупа. Головокружительная, тошнотворная вонь, которая заполняла мои ноздри и проникала в голову.

У двери кабинета я замер и выдохнул.

Наверно, я ждал достойного повода, чтобы развернуться и убежать. Не знаю. Меня бросало то в жар, то в холод, а во рту неприятно горчило. Руки и ноги стали ватными, словно мне недавно укололи двойную дозу димедрола. Внутренности скрутило. Я слышал доносящиеся из комнаты звуки... Падающие книги, шум и голоса. Да, странные, жуткие бесплотные голоса. Они говорили на немецком, немного на латинском, а по большей части на каких-то непонятных гортанных языках, которые нормальный человек даже не сможет воспроизвести. И в одном я был полностью уверен: из-за двери доносилось множество голосов. Но, несмотря на их различное звучание, я каким-то образом был полностью уверен: все они принадлежали одному человеку. Может быть, то существо, что жило в Вердене, высосало разум десятков жителей Кобольддамма и сохранило их в клетках собственного организма.

Откуда мне знать?

Я прислушивался к звукам за дверью и понимал, что всё это закончится нехорошо.

Я тихонько снял фонарь с поясного ремня. Это был фонарь фирмы Коулмен с двойным фитилем. Я поджёг его зажигалкой и приспустил заслонку. Сжимая фонарь в одной руке и ведро бензина в другой, я пнул ногой дверь. Я сделал шаг вперёд, и в лицо мне ударила жаркая волна разложения, чуть не заставив вывернуться меня наизнанку. Я услышал влажный, скользящий звук и клацанье зубов. Я полностью открутил вентиль, и нечто завизжало громко и пронзительно, я почувствовал его зловонное дыхание на своём лице. Фонарь был мощным и прекрасно освещал комнату, загоняя тени по углам и под стол и позволяя мне всё отлично рассмотреть.

На первый взгляд мне показалось, что по комнате прошёл ураган: все книги свалены на пол, у многих оторваны корешки и переплёты. Сверху на книгах, как осенние листья, валялись пожелтевшие страницы древних манускриптов. Я разглядел осколки стекла и битую посуду.

У кого-то или чего-то была грандиозная истерика.

Я не видел нигде Крофта... Но слышал его дыхание; дыхание туберкулёзника: свистящее и булькающее, словно лёгкие его были полны сухих листьев и воды. На столике у камина стояла коллекция древней стеклянной алхимической посуды. Часть её была разбита вдребезги, но кое-что сохранилось: реторты, дистиллятор, колбы с узким горлом, наполненные грязно-бурой жидкостью. А рядом с ними были разбросаны листы бумаги со странными символами и наспех набросанными схемами.

Я поставил ведро на пол и вскинул револьвер.

- Покажись! - крикнул я и сам поразился, насколько чётко и ясно звучал мой голос.

Снова это влажное, шумное дыхание.

- Криг, - прозвучал голос, и он точно не принадлежал Крофту. - Погаси... Погаси этот фонарь. Ты выжигаешь мне глаза. Выжигаешь глаза...

Даже не сомневаюсь. Ибо теперь Крофт стал тем, кто принадлежит тьме. Провести четыре сотни лет в гробу - это вам не шутки!

- Выйди, чтобы я тебя видел, - потребовал я. - Покажись, Верден.

Дыхание моментально прекратилось, и я услышал скрежет. Из-за дивана вышло существо, которое пряталось там в поисках такой привычной для него темноты. Крофт - точнее, существо, в которое он превратился - было абсурдно до крайности. Оно было сутулым, как человек с искривлением позвоночника. Левая рука была лишена кожи и наружу выступала плоть цвета варёных раков. Узловатые, переломанные пальцы длиной от двадцати пяти до тридцати сантиметров казались абсолютно бесполезными. А лицо его... Господи! Бугристое, неровное, с отвратительными грибковыми наростами, полностью искаженное и деформированное, лишённое костей и изрытое, как губка. Плоть блестела белым, как мясо моллюсков, и по ней струилась сеточка алых сосудов. Пучок напоминающих волосы нитей рос от выпуклой нижней губы прямо в гортань и грудную клетку, как корни растения.

Он неуклюже потащился ко мне, ухмыляясь ртом, больше напоминающим простой разрез в куске недопеченной свинины. И при этом рот располагался почти вертикально, да и всё остальное лицо было смещено вправо; туда, где должно было находиться ухо. Я увидел один чёрный, студенистый глаз... Второй, наверно, находился где-то в области угла челюсти.

- Так, так, так, Криг, - произнёс он глухо, словно разговаривая с полным ртом. - Больше нет смысла притворяться и разыгрывать тебя карнавальными костюмами, так? Как видишь, этот бодрый ублюдок Крофт спрятал своё тело за растительными припарками и мазями, которые задерживают меня в этом треклятом состоянии.

Из-за безумия сложившейся ситуации мне захотелось и самому расхохотаться, как свихнувшемуся. Я стою и разговариваю с законсервированным чудовищем из другого измерения, у которого прекрасно подвешен язык?!

- Не подходи ко мне, Верден, - предупредил я, и мой голос сорвался.

Он старался держать лицо подальше от света.

- Похоже, мы находимся в затруднительном положении, не так ли? Кажется, у тебя на руках расклад получше, но как ты его разыграешь? Может, послушаешь, что я могу тебе предложить, а? Власть? Богатство? Женщины? Я - тот, кто может двигать миры и гасить звёзды. Я - всё и вся...

Он начал разглагольствовать о том, что мог бы сделать для меня, с каждой фразой подходя всё ближе и ближе, что было непросто, учитывая тот факт, что его левая нога заканчивалась не стопой, а пучком вывернутых атрофированных щупалец. Но я знал, в каком положении он находится. Знал, что ему нужно другое тело для перерождения. Моё тело. И он его не получит.

- Криг, послушай меня, я могу...

Я не стал его слушать. Я нажал на спусковой крючок: первая пуля пробила отверстие в его груди, а вторая вырвала большую часть его горла. Третья в клочки растрепала алую голую руку. Удар заставил Вердена отшатнуться, но не остановил его. Он начал делиться. Похоже, после столетий, проведённых в гробу, он не собирался сдаваться после пары-тройки пуль. Его плоть вскипела и покрылась пузырями, и взрывалась сотнями розовых усиков, и на конце каждой был чёрный узелок. Они хлестали, как плети; устрично-серые глаза смотрели на меня, и в их злобном иноземном взгляде читалась ненависть. Из его спины веером вырвались рыжие членистые ноги, словно из Вердена пыталось выбраться какое-то огромное насекомое.

Я выпустил в него все пули, а затем плеснул бензином из ведра. Я поджёг фальшфейер и бросил его в Вердена. Его охватил поток пламени; он кричал, верещал, рычал, и из него пытались вылезти всё новые и новые придатки. Он не собирался умирать после такого долгого ожидания в земле. Но, наконец, он рухнул на пол корчащейся кучей, поджаренный, дымящийся и шипящий.

Я решил, что он мёртв. Я был в этом уверен. Я наблюдал издалека, пока подёргивания не прекратились, и только потом приблизился, окидывая взглядом чёрную, обугленную мумию. Это был мой самый идиотский поступок, потому что в это самое мгновение существо вскинулось и выплюнуло в меня что-то вроде усика... Колючего усика, который оцарапал мой большой палец.

Он нашел нового хозяина. И довольно быстро.

Я сходил за кислотой и вылил её на существо, даже не заботясь теперь о защитных перчатках и маске. Кислота растворила чудовище, смешав его останки с потёкшей краской и штукатуркой, которые затем вообще превратились в едкий туман. Я всё сделал. Больше ничего не осталось.

Кроме той споры, что оно посеяло в моём пальце.

Но я знал, что её хватит.

9

Я сжёг дом Крофта вместе со всеми редкими книгами и рукописями. К тому времени, как прибыли пожарные, от здания остались почти одни головешки. Старый дом был сухой, как трут, и мне оставалось лишь наблюдать, как огонь быстро распространяется от одного этажа к другому до самого подвала. Вот, наверно, и всё, что я могу рассказать.

Я спас мир. Удивительно, не правда ли?

И вы ещё больше удивились бы, увидев меня, продающего в вюрцбургском Старом Городе свои безделушки и сувениры туристам. Ибо теперь столица древней Франконии стала моим домом. Вы почти всегда можете отыскать меня на Старом мосту через Майн, сидящим среди каменных статуй святых. Я знаю этот город, и он знает меня. Если вам нужен человек, прекрасно говорящий на английском и способный показать вам любые достопримечательности города, будь то крепость Мариенберг или Больница Юлиус, либо рассказать о романском стиле постройки церкви Ноймюнстер - считайте, вы его нашли. Может, я и выгляжу сейчас не лучшим образом, но не забывайте: однажды я спас весь мир.

Да и не так уж много людей готовы предложить работу мне, калеке с крюком вместо правой руки.

Да, той ночью, вернувшись домой в Бад-Дюркхайм, я отрубил собственную руку тесаком... Мои пальцы уже стали изуродованными, обезображенными, и пытались бороться против меня. Но я победил. В конечном итоге я одержал верх и уничтожил последний след Алардуса Вердена.

Поэтому когда вы увидите, как я продаю карандаши на мосту или пристаю к туристам, не надо злиться и гнать меня прочь. Помните: я - герой. Последний охотник на ведьм.

 

Проект "Процион"

Это была простая работёнка, и Финн получил её, потому что был настоящим героем маленького, процветающего городка. Когда он вернулся в Кенберри-Крик с Тихого океана, люди не могли ему угодить. Они все хотели услышать, как он дал япошкам жару на Гуадалканале. Словно он был там один... Иногда он и сам начинал верить в свои рассказы... По крайней мере, пока не просыпался среди ночи весь в холодном поту, крича от кошмаров, где перемазанные кровью японские солдаты вновь и вновь, как обезумевшие, фанатично бросались в атаку из горных ущелий.

Но, несмотря на это, он делал всё возможное, чтобы показать себя суровым, крутым морпехом и защитником свободы. Благодаря этому у него появились бесплатные обеды, свидания с красотками и даже билеты на премьеры в "Риальто" на Мейн-стрит. Если они хотели верить, что он - жестокая, пуленепробиваемая машина для убийств, пусть будет так. Он ведь не идиот: дарёному коню в зубы не смотрят. Он играл свою роль, а они всё съедали и не давились. И цена этому - его нервы и левая нога.

Не прошло и двух недель с его возвращения, как ему предложили работу на Блю Хиллз - бывшем заводе по производству пестицидов. Но всё это было прикрытием для научно-исследовательского центра вооружения оборонного ведомства для целей войны. Нечто, под названием "Проект Процион". Всё, что там происходило, стояло под грифом "строго секретно". А работа Финна заключалась в том, чтобы проверять на входе и выходе пропуска и удостоверения личности. Платили отлично, к тому же, оставалась куча времени, чтобы читать журналы.

Финн был человеком ленивым, и после Гуадалканала он твёрдо решил начать жизнь спокойную и ленивую.

✲

На следующий день после Хеллоуина 1943 года ему пришлось выйти в ночную смену, потому что двух других охранников призвали в армию. Он приехал на Блю Хиллз, переоделся, взял в кафетерии чашечку кофе и направился в будку охранника. Ему повезло. На предприятии настолько не хватало рабочей силы, что сюда взяли даже парочку пенсионеров. Одним из них был Честер Де Янг - морской пехотинец старой закалки. Он участвовал в Филиппино-Американской войне сорок лет назад.

- Смотрите, кто идёт! - воскликнул Честер, завидев Финна. - Брутальный вояка собственной персоной! И что такой бравый пехотинец, как ты, делает в такой дыре?

Финн усмехнулся. Честер всегда приветствовал его подобным образом, и Финну это нравилось. Наверно, он был единственным в городе, кто относился к Финну, как к обычному человеку. А все остальные вели себя так, словно он сделан из хрусталя. Он как-то сказал об этом Честеру.

- Чувство вины, - ответил тогда Честер. - Да, они собирали металлолом, газ выделялся дозированно, в магазинах не было хорошей говядины и капроновых чулок... Но на самом деле страдал именно ты. И они это понимают. Ты отдал ногу за то, чтобы поднять наш флаг. Не беспокойся, сынок. Год или два - и им станет наплевать. Они не захотят больше выслушивать истории бывалого пехотинца. Помяни моё слово.

Тогда Финн ощутил одновременно и спокойствие, и тревогу.

Но именно это он и любил в Честере. Тот умел преподнести вещи с разных точек зрения. Каждый раз, когда Финн рассказывал старику о том, что его тревожило, Честер приводил его мысли в порядок и помогал взглянуть под другим углом. В отличие от его собственного отца, который каждый день просыпался и пялился на расставленные на каминной полке медали Финна, словно те были самим Ковчегом Завета. Финн не сомневался, что его старик любил эти медали больше, чем его самого.

- Как сегодня дела?

Честер пожал плечами и потянулся.

- Да как и всегда. Проверяем входящих. Проверяем выходящих. Я уже так наловчился, что должен закупаться в самом крупном супермаркете. А ты как держишься, сынок?

- Неплохо. Да, неплохо.

- Ещё мучают кошмары?

Финн подумал солгать, но потом просто кивнул.

- В последнее время всё хуже. Гораздо хуже.

-Так всегда. У меня тоже такое было. Да и сейчас никуда не делось. Нельзя пройти через войну и остаться нетронутым, как девственный снег. Что-то внутри тебя меняется навсегда. Тебе нужно просто принять это и идти дальше.

Честер рассказывал, что восстание на острове Самар в 1901 году до сих пор преследует его в кошмарах. Земля была влажной от крови. Он никогда не забудет людей, которых убил во время штурма.

- Иногда кажется, что прошла целая жизнь с тех пор. А иногда - что всего неделя.

"Господи, но ведь прошло уже сорок лет! Неужели в 1980-х мне всё ещё будет сниться это дерьмо?!"

Разговор прервал внезапный грохот со стороны одного из главных исследовательских комплексов. Казалось, вся земля содрогнулась, а затем завибрировала. Финн вдруг почувствовал головокружение, а внутренности сложно сжало в кулак. Он неуклюже поднялся на протезе.

- Всю ночь такое слышал, - признался Честер. - Чёрт его знает, что они там делают. Только надеюсь, что нас не взорвут.

Финн вышел из будки и прислонился к стене, вдыхая прохладный свежий воздух. Безумие - вот что это такое. Грохот заставил его подобраться. Как тогда, при бомбардировке на Гуадалканале. Словно всё внутри скручивает в узел. Отвратительно. Из-за этой странной вибрации у него кружилась голова, перед глазами будто нависла пелена, а кожа, казалось, пыталась слезть с костей. Что-то в этой вибрации было неправильное.

- У меня всегда от этого шея начинает болеть, - пожаловался Честер. - А сердце вообще пару ударов пропускает.

Финн подвигал челюстью. Зубы ломило, словно металл в пломбах и конструкциях начал расширяться.

- Какого хрена они вообще там делают?

Честер лишь покачал головой.

- Не знаю, да и знать не хочу! Меня это не очень заботит.

Финн закурил, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы. Что-то во всём этом предприятии было странное. Внезапно его кожу вновь начало покалывать, а секунду спустя, гул возобновился, и земля задрожала. Его сопровождал высокий электронный писк, а затем снова вибрация. Голова опять закружилась. А когда он открыл глаза... Казалось, весь мир двигался, а деревья в лесу шатались, хотя ветра и не было. Звёзды над головой изменились. Вместо крошечных, едва заметных точек появились светящиеся, пульсирующие шарики, и расстояние до них казалось гораздо меньшим.

А потом всё вернулось к норме.

- Тоже это почувствовал, да? - спросил Честер. - В первый раз я думал, меня вырвет. Позвонил в корпус А, чтобы узнать, что у них случилось, но доктор Уэстли уверил, что это просто проблемы с генератором.

"Ага. Проблемы с генератором, - подумал Финн. - Дело далеко не в грёбаном генераторе".

Финну казалось, что весь мир чуть не разбился на осколки. Он не знал, в чём именно заключается проект "Процион", но был чертовски уверен, что он никак не связан с генераторами.

Честер защёлкнул крышку на контейнере для еды.

- Ладно, я пойду. Моя старушка ждёт меня дома с горячим ужином.

И он подмигнул Финну.

- Беспокоится, а вдруг я после работы рвану в город покуролесить с девчонками.

- Ну да, - с трудом выдавил из себя смешок Финн.

Честер помахал ему рукой и вышел за ворота, довольно быстро пересекая стоянку и подходя к своему старенькому "Форду". Казалось, что он старается убраться из Блю Хиллз как можно скорее.

И Финн не мог его в этом винить.

✲

Первый час прошёл быстро. Финн сидел в будке, слушал концерт Кея Кайсера и листал журнал с таинственными, мистическими рассказиками. Они были спокойными, даже скучными и не производящими впечатления. Как он и любил.

Где-то около половины второго ночи он начал обход. Основные исследования проводились в двух зданиях: корпусах А и Б, но существовало ещё с десяток хранилищ и ангаров, которые надо было проверить. На смене, как и всегда, работали двое охранников: Финн и Джек Койе. Финн должен был наблюдать за сектором у ворот, а Джек - за западным сектором, в который входили корпуса А и Б. У них всё рассчитано. Они начали обход в 01:30, а в 02:15 уже встретились в диспетчерской, которая по ночам пустовала.

С тех пор как начали происходить эти странные вещи - шум и вибрации - Финн чувствовал, что слегка на взводе. Он хотел встретиться с Джеком и выкурить с ним сигаретку. И не столько ради компании, сколько из-за того, что Джек всегда знал то, что знать ему было не положено.

Джек обычно делал обход быстрее, чем Финн. С деревянной ногой быстро не походишь.

Несмотря на то, что большая часть парковок и проезжих частей в Блю Хилл освещалась, ночь была чертовски тёмной. Казалось, чёрный лес прижался к ограде ближе, чем обычно. Над мрачной чащей и полями сплетённых пожелтевших трав висел полумесяц.

Финну казалось, что он последний человек на земле.

Сырость заползала под пальто и холодила позвоночник. Финна колотило, и он не мог с этим никак справиться. Его вновь начали беспокоить фантомные боли в отсутствующей конечности. Подумать только!

Он, прихрамывая, шёл вдоль ограды Блю Хиллз. Здесь, как и всегда, не было ничего необычного: сорняки, тени и наползающая тьма, которую именно сегодня вечером Финн не переносил. Возможно, она напоминала ему о мрачных ночах в Бухте Аллигатор во время боя у реки Тенару, когда японцы всю ночь атаковали их позицию... А возможно, она напоминала ему о тянущихся из-под двери комнаты тенях с того времени, когда он был ещё мальчишкой.

Что бы это ни было, Финну стало неуютно.

Он патрулировал дорогу вдоль ограды, освещая фонарём окрестности и почти страшась того, что мог высветить луч света. Финн напрягся, а сердце заколотилось, как безумное.

Напряжение должно было исчезнуть, как только он вернулся на главную дорогу и направился к котельной, но оно лишь нарастало. Этой ночью всё было странным. Всё было неправильным, но он не мог понять истинную причину этого. Когда он остановился рядом с тёмной громадой котельной, Финну показалось, что он услышал шум. Что-то вроде "шшш, шшш". На первый раз он приостановился, а потом продолжил идти, но во второй раз замер, как вкопанный.

Что за хрень?

Финн ждал, глядя на котельную из-за припаркованных прямо на лужайке машин ночной смены.

Шшш! Шшш! Шшш!

Теперь звук стал более настойчивым, исходя от самих машин. Финн осторожно направился к ним, радуясь, что на бедре у него висит револьвер калибра .38. Рука сама опустилась и сжала рукоять. По лбу Финна стекла капля пота, когда он обвёл лучом фонаря парковку и автомобили. Все они были тёмными и пустыми.

Финн заметил, как что-то спряталось за седаном.

Оно было большим, слишком огромным для суслика или даже рыси. В глубине сознания мелькнула мысль, что это больше походило на бегущего на четвереньках человека. Финн тяжело сглотнул и огляделся. Надо было отступать. В котельной всегда были рабочие... Но что он им скажет? Что какой-то ночной хищник напугал его до смерти?

"Чёрт, Финн, да морпехи ничего не боятся!"

Звук повторился. Что бы это ни было, Финну придётся справляться с этим самому. И снова "шшш, шшш". Финн дрожал. Со времён войны его нервы пошаливали. Он напрягался при малейшем шорохе. Он даже спал настолько чутко, что это едва ли можно было назвать сном. Ветка ли царапнула по крыше или собака залаяла в трёх кварталах от дома - сон как рукой снимало, и Финн лежал, уставившись в потолок, готовый вскочить в любую минуту.

Револьвер дрожал в его руке.

- Эй! - слабо выкрикнул Финн. - Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Никакого ответа. Лишь вновь это "шшш, шшш", напоминающее чем-то кузнечика или цикаду... Только вот чтобы достичь нужного уровня в децибелах потребовалось бы около 10.000 кузнечиков. Он осторожно двинулся между машин, освещая себе путь фонариком. Финн и раньше слышал странные звуки во время кампании на Тихом океане; насекомые и хищники действительно доставляли кучу беспокойства. Но эти звуки ни на что прежнее не походили... Это было нечто иное. Оно напоминало мягкое, размеренное разжёвывание.

- Эй! - громче крикнул он.

Жевание прекратилось. Его сменило гортанное мурлыканье, затем вновь "шшш, шшш", только на этот раз звук стал более громким. Словно предостерегающим. Он доносился из-за багажника шевроле. Финн пытался сглотнуть, но во рту пересохло. В одной его руке ходуном ходил револьвер, в другой фонарик; луч света лихорадочно плясал.

Финн обошёл шевроле, ощущая сладковатый запах разложения, от которого внутренности скрутило в узел. Мужчина подошёл к багажнику и увидел... Он даже не понял, что увидел...Но это заставило его сделать три-четыре шага назад и осесть на землю.

Луч фонаря высветил нечто.

Нечто что со звуком "шшш" поднялось в воздух на перепончатых крыльях, напоминая жужжание вертолётного винта. Оно пронеслось прямо над Финном и исчезло в темноте. А Финн сидел на асфальте с бешено колотящимся сердцем, пытаясь сделать вдох. Чем бы это существо ни было, по размеру оно походило на человека, но выглядело как огромное насекомое. Может, оса. Только тело было усеяно, словно иглами, острыми тонкими волосками, и Финн заметил три ярко-жёлтых круглых глаза. И пасть, полная загнутых назад клыков, как у гремучей змеи.

Финн поднялся на ноги и заметил останки животного, наверно, енота. Его внутренности были разбросаны по парковке, как разобранный часовой механизм в разбившихся часах.

Это существо... Этот жук... Он ел енота.

Финн повернулся к котельной, намереваясь рассказать всей ночной смене, свидетелем чего он только что стал, но остановился, понимая, что не сможет. Они решат, что он свихнулся. Ещё один контуженный на войне пехотинец. Может, в лицо они ему и не рассмеются, но стоит Финну выйти за дверь...

Нет, он не станет ничего рассказывать.

А может, ему всё привиделось? Может, у него с нервами гораздо хуже, чем он предполагал? Может, война действительно что-то сдвинула в его голове?

Но сам Финн в это ни минуты не верил.

✲

Он понимал, что задерживается, но было непросто работать после встречи с гигантским насекомым. Может, снаружи его больше и не трясло, но вот внутри он до сих пор мелко дрожал, а внутренности скрутило в узел. Ему нужно было открыть и закрыть четыре двери, но руки просто ходили ходуном, и первые два ключа он просто не мог вставить в замок.

В конце концов, мужчина замер, сделал глубокий вдох и медленный выдох и заставил себя успокоиться.

"Ты пережил войну, дубина! И теперь места не находишь из-за какого-то шершня-переростка?!"

Да, мысли были верными. Только звучали неубедительно. У той твари были зубы. С каких пор у насекомых есть зубы?! И крылья... Теперь Финн потихоньку вспоминал, но их была не одна пара, а две или три. Нет, это было невероятно во всех отношениях. Насекомые не бывают такими огромными. У них не бывает грёбаных зубов.

Финн провернул последний ключ и вздохнул с облегчением.

Он с нетерпением ждал Джека.

Джек с удовольствием посплетничает обо всех странностях, тут и к бабке не ходи.

Финн шёл по пустынной, залитой лунным светом дороге к зданию А и диспетчерской, которая стояла неподалёку от основного строения. Чашка кофе, сигарета - и Финн снова станет чувствовать себя человеком. Всё произошедшее обретёт смысл...

Шум. Снова.

"Вот чёрт!"

Он становился всё громче и громче, словно морские волны, врезающиеся в пирс. Земля задрожала, и Финн снова оказался сидящим на заднице. И почти одновременно началась вибрация. Он чувствовал костями, мышцами, как всё вокруг вибрировало. Будто всё, из чего Финн состоял, готово было вот-вот разлететься вдребезги. Голова кружилась, и волнами накатывала тошнота. И стоило ему моргнуть, как он увидел мир таким, каким ни разу не видел его прежде. Абсурдный, искорёженный. Деревья, как длинные извивающиеся пальцы, касаются светящихся облаков. Здания, как склонённые монолиты. Звёзды над головой; такие яркие и такие близкие; пульсирующие, осязаемые, как бьющиеся сердца; или словно распахнутые от ярости глаза в окровавленных глазницах.

Финн закричал.

И снова, и снова. И тогда он разглядел на фоне неприятно раздутой, как гниющая дыня, и такой близкой луны рой проносящихся мимо гигантских насекомых.

А затем всё закончилось.

Финн поднялся на ноги и заковылял к диспетчерской. Дошёл, прислонился к стене и попытался выровнять дыхание. Не получалось. Финн лихорадочно сжимал край металлической полки, потому что боялся, что всё повторится вновь, и на этот раз он действительно разлетится на тысячу осколков.

Минут через пять он пришёл в себя и успокоился.

Насколько это было возможно. Финн зашёл внутрь диспетчерской и увидел, что Джек Койе уже его ждёт. Он сидел рядом с радио и отслеживал передвижение воздушного транспорта. Из уголка его рта торчала сигарета. Обычно уверенное лицо Джека сейчас было бледным и одутловатым, а под глазами виднелись тёмные круги.

- Сумасшедшая ночка, - произнёс он. - Чертовски сумасшедшая ночка.

Финн упал в крутящееся кресло на колёсиках и прижал ладонь к здоровой ноге, чтобы она не дрожала. Джек налил ему крепкого чёрного кофе; Финн медленно отпил глоток и затянулся сигаретой.

- Выглядишь так, словно увидел привидение, - заметил Джек.

- И не одно, - ответил Финн.

- Хрен пойми, чем они так занимаются. Говорят о каком-то генераторе. Об источнике энергии и прочем дерьме. Ага. Ходит куча странных слухов. Да я сам чуть в штаны не наложил, когда они последний раз его запустили.

Джек отвернулся от радиоточки и посмотрел на Финна.

- Тебя тоже зацепило, да?

- Ага, - кивнул Финн.

- И кишки скрутило?

- Ага.

- И голова кружилась?

- Ну да.

- Хотелось выблевать собственные внутренности?

- Ага. Что это за херня?

Джек качнул головой и закурил вторую сигарету. И молчал. Пепел падал на длинное серое форменное пальто, но он, казалось, этого даже не замечал.

- Как только включается та штуковина, радио начинает барахлить. Всё выключается. Одни помехи. И ещё... Самолёты в небе начинают терять скорость и высоту. Полиция не может переговариваться на своих частотах. На электростанциях возникают перебои. А может это всё и не связано, не знаю.

О нет, это всё было связано, в этом Финн был уверен. Что бы за устройство они там не испытывали, подобного ему мир ещё не видывал. Финн понятия не имел, что это за механизм может быть, но уже начинал бояться его мощи и потенциала. Как только они его включали, начиналось безумие. Небо менялось. Мир менялся. И с каждым разом было всё хуже и хуже.

"А что насчёт существа, сожравшего енота?" - спросил себя Финн с лёгкой непроизвольной дрожью. "Что за хрень это была?!"

И у него снова не было ответов. Он знал лишь то, что оно выглядело, как какое-то отвратительное насекомое, но в этом мире не существует подобных насекомых. Он старался убедить себя, что это никак не связано с происходящим вокруг предприятия, но и сам не верил своим уверениям. Особенно после того, как спустя всего пару минут работы неизвестного механизма он увидел целый рой этих насекомых на фоне луны.

Всё было связано. Но каким образом Финн пока не знал. Это находилось за пределами его понимания.

- Не знаю, Джек, какого хрена они творят, но они выпускают кучу энергии. Столько, сколько мы в жизни не видели.

Джек кивнул и затушил сигарету.

- Ходит слух об этом генераторе, источнике энергии. Думаю, это и есть ядро "Проциона", что-то реально огромное. На прошлой неделе я работал в дневную смену. Сюда приходила делегация из Минобороны, генерал из военной разведки, а в понедельник, как я слышал, предприятие посещали адмиралы из Управления военно-морских исследований. Это серьёзно, Финн, очень серьёзно. И знаешь, что ещё?

Финн бросил на Джека взгляд.

- Даже боюсь спрашивать.

- Я слышал краем уха, что со следующей недели вахту будем нести не только мы. Они расставят по периметру солдат.

Финну происходящее нравилось всё меньше и меньше. Военная полиция и так уже охраняла их главные здания. А теперь ещё и вдоль забора будут ходить?

- Надеюсь, они не взорвут нашу планету к чертям собачьим.

Джек огляделся вокруг, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь.

- Слушай, не стану утверждать, что знаю, что у них там происходит, - прошептал Джек. - Но знаешь что? У меня в Паксли есть двоюродный брат, работает на мясокомбинате. Похоже, здесь, в Блю Хиллз, у них серьёзные дела.

- На мясокомбинате?

Джек кивнул.

- За последние несколько месяцев они доставили множество грузовиков с мясом и кровью.

- Кровью?

- Ага. По словам брата, они доставляют более сорока пяти килограммов сырого мяса и около восьми сотен литров крови животных дважды, а то и трижды в неделю, - признался Джек. - Столько даже маленькая личная армия не съест. А уж про кровь вообще молчу... На хрена им восемьсот литров животной крови?!

Финна снова затошнило. Если учёные работали над каким-то механизмом - это одно. Но здесь явно что-то другое... Столько крови и мяса... Похоже, они кормят животных. Но в Блю Хиллз нет животных.Никакой исследовательской биологической станции; они занимались строго разработкой оружия. Физика, электроника и тому подобное. Именно этому был посвящён проект "Процион". По крайней мере, так говорил люди.

Джек пару секунд помолчал.

- Считаешь это странным? Тогда послушай вот ещё что: им доставляют книги и документы из какого-то университета на востоке. Специальным курьером.

- Какие книги?

Джек язвительно ухмыльнулся.

- Да не абы какие, друг мой. Не технические инструкции, не чертежи, ничего подобного. Эти книги... особенные.

Он снова окинул взглядом комнату, слегка задержавшись на висевших на стенах плакатах с надписями "Болтун - находка для шпиона" и "Беспечная болтовня может стоить жизни".

- Книги о магии.

Финн не мог поверить собственным ушам. Они говорят не о фокусах, вроде вытягивания кролика из шляпы, а о чёрной магии. О редких древних руководствах по тайным знаниям, по исчезнувшим религиям и забытым богам; о книгах заклинаний, которые рассказывают, как вызвать сущность из другого пространственно-временного континуума.

- Ты о демонах? - уточнил Финн. В горле пересохло, и язык еле ворочался.

Джек пожал плечами.

- Ведьмовские книги, Финн, вот о чём я. Мои источники сообщали, что у них странные названия, вроде "Некрономикон" и "Тайны Червя"... Ну, что-то вроде этого. Всякая лабуда на латинском, как в церкви. Эти книги очень и очень старые. И очень редкие. Много столетий назад они были запрещены святой церковью, и до наших дней сохранились лишь несколько копий. Дьявольские книги.

- Да что за чёртово безумие? Ты уверен, что твой человек не решил над тобой подшутить?

Джек покачал головой. Его лицо стало серовато-бледным, а широко распахнутые глаза, не мигая, уставились перед собой. Он был не просто обеспокоен. Он был чертовски напуган. С таким лицом не шутят.

- С помощью этих книг можно призвать... Я даже не могу произнести их имена. И не проси меня.

- Да что это всё значит, Джек? Какого хрена они там делают?

Джек пожал плечами.

- Не знаю. У них есть какое-то устройство, которое посылает волны и что-то подобное, от чего людям становится плохо. Они выбрасывают энергию, от которой звёзды превращаются в забавные шарики. Они закупают кровь и мясо, словно внутри содержат тигров в клетках. И они изучают книги о поклонении дьяволу и ведьмовстве.

Джек тяжело сглотнул.

- Я даже боюсь связывать всё это воедино.

- Я тоже, брат, я тоже, - прошептал Финн.

✲

Они проболтали ещё час, а потом разделились и пошли на обход. Кругом было тихо и спокойно. Финн расслабился. Со стороны главных зданий больше не доносилось никаких признаков активности. Слава Богу! Он обходил свой участок, наслаждаясь ночью. И не видел ничего странного. Всё, что недавно произошло, уходило на задворки памяти с ключевыми словами "ошибки и заблуждения". Финн до сих пор не мог полностью осознать случившееся, особенно рассказанное Джеком, но он прекрасно понимал, что некоторые вещи лучше оставить в покое и не углубляться.

Не его дело, чем они там занимаются.

Джо Хайдиггер на прошлой неделе предложил ему работу водителя погрузчика на складе, и Финн начал всерьёз обдумывать его предложение. Возможно, пришло время перемен. Время полностью отойти от войны и оружия. Он своё отслужил. Свой долг отдал. Никто не сможет требовать от него большего.

Ночь была прекрасна. Действительно прекрасна. За это Финн и любил ночные смены. Тишина. Спокойствие. Сверчки. Ночные птахи. Одинокий крик совы. Можно побыть наедине с самим собой. Можно всё обдумать, принять решения.

Он вернулся в будку, налил чашку кофе из термоса и сел в кресло. Финн очень надеялся, что остаток ночи будет тихим. Но когда он услышал топот бегущих ног, он понял, что этому не суждено было случиться.

Он вздохнул, вышел из будки и увидел доктора Уэстли. Это был один из учёных в проекте "Процион". Финн вспомнил, что его "коньком" была физика. В свете фонарика Финн разглядел широко распахнутые глаза и дрожащие губы.

- Там, - выдохнул учёный. - Там... Всё случилось. Мы не можем это остановить. Не можем!

- Что вы не можете остановить? - спросил Финн.

- Устройство! Оно стало работать самостоятельно... Мы ему больше не нужны!

- Ничего не понимаю, - признал Финн.

- Мы... Мы увидели скрытый потенциал для нового оружия. Господи, да! Да, это была смесь передовых знаний в области физики, теории элементарных частиц и колдовства... Да, да, да! Откуда нам было знать, во что мы впутаемся?! Что мы имеем дело с изначальными силами хаоса?

Он схватил Финна за руку и не думал отпускать. Глаза доктора смотрели в одну точку, по лбу стекал пот, рот перекосило, а на лице застыла маска животного ужаса.

- Мы их впустили... Да, впустили! Но только насекомых! Клянусь, только насекомых. Мы заглянули через окно многомерной реальности в самое сердце космического антимира! мы кормили насекомых кровью и мясом, и они становились всё крупнее и крупнее! Но они не из нашего пространственного континуума... Разве вы не понимаете? Мы их не сможем вместить. Они способны использовать четырёхмерное пространство. Они проходят прямо сквозь стены! Сквозь стены!

Финна и самого начинало трясти.

- Доктор, вам нужно успокоиться.

- Я не могу успокоиться! Не могу! Устройство всё ещё работает. И мы ему больше для этого не нужны! Оно берёт энергию из самих звёзд, из атомной структуры веществ. А те существа поглощают энергию и вновь активируют устройство! Оно работает, потому что они этого хотят!

- Насекомые?

- Нет, глупец! Те разумы и сознания извне! Те бесформенные сущности, которые хотят довести этот ужас до конца! Чудовища, восседающие на троне первобытного хаоса! Живая первобытная масса ядерного катаклизма...

Уэстли был невменяем, полностью сошёл с ума. Но и Финн недалеко от него ушёл.

Снова послышался шум.

Твою мать!

Земля затряслась, и Финн услышал ревущий звук с холмов, а Уэстли продолжал разглагольствовать дальше. А затем ударная волна свалила его с и так некрепких ног и выбила из лёгких весь воздух. Оглушительный гул. Словно весь Блю Хиллз взяли и подбросили. Финна накрыло такое ощущение, как после долгого-долгого спуска на лифте вниз. И снова почти сразу к шуму присоединилась вибрация.

Со стороны корпусов А и Б Финн услышал крики.

Финн поднялся на ноги и неуверенно заковылял в ту сторону, несмотря на подкатывающую тошноту и гудящую голову. Ему было чертовски сложно передвигаться, но кому-то там, впереди, нужна была помощь. Он должен туда добраться.

Вибрации шли с холмов и накатывали волнами. Финну казалось, что его кости становятся ватными, и он в любой момент может взмыть к небу, как шарик с гелием.

- Нет! - закричал Уэстли. - Не ходите туда!

- Я должен! - закричал в ответ Финн.

Мир вокруг него становился жутким, пугающим. Всё было неправильным. Звёзды снова опустились вниз, а искривлённые ветви деревьев, как щупальца, тянулись к небу. Корпуса А и Б наклонились, как покосившиеся надгробные плиты. И шевелились, как шатающиеся в дёснах гнилые зубы. Финн моргнул, пытаясь избавиться от наваждения, но всё осталось, с каждой секундой становясь всё более искажённым. Пейзаж стал мерзостным. Он увидел вдалеке неясные тёмные сооружения, напоминающие обелиски, сферы и цилиндры. А затем...

Воздух наполнился жужжанием и хлопаньем крыльев, и всё ночное небо заполонили полчища этих безымянных насекомых. Он видел, как какие-то существа летают прямо над его головой. Чёрные, лоснящиеся, человекоподобные, но без единого намёка на то, что можно было бы назвать лицом.

Уэстли заорал от одного их вида, а Финн мог лишь стоять и не двигаться - оцепеневший и онемевший свидетель мрачного пересечения миров.

Вибрация становилась всё сильнее и сильнее.

Чёрное небо превратилось в водоворот, освещаемый вспышками молний. Грохот перерос в рёв грузовых поездов, будто на них надвигался отец всех торнадо. Раздался оглушительный звук, напоминающий треск статического электричества. Воздух стал сначала горячим, как погребальный костёр, а затем ледяным, как арктическая пустошь.

Финну казалось, что он пытается вдохнуть жидкую овсяную кашу. А затем его сбил с ног опаляющий порыв ветра, заставив упасть на колени рядом с верещащим Уэстли. В воздухе летал пепел, словно хлопья снега в метель.

Он накрыл мужчин с невероятной силой.

Холм, на котором стояли корпуса А и Б, приподнялся, как шляпа гигантского чудовищного гриба, и крыши на обоих зданиях начали взрываться изнутри со вспышками ослепительно-голубого света, и обломки крыш взлетали к самому небу и растворялись в ночи.

А затем небо над их головами раскололось, и из трещины в нём словно начал просачиваться пылающий солнечный свет. Отверстие расширялось, раздувалось, поглощало небо, превращаясь в всасывающий в себя всё разрез. Финна и Уэстли протащило по земле; гигантский вихрь старался утянуть их в разверзшиеся разрушительные небеса.

И что-то лезло через этот разрыв.

Нечто, желавшее поглотить этот мир, высосать его кровь и обглодать холодные пожелтевшие кости.

При виде этого Уэстли полностью съехал с катушек, начал визжать, кричать и странно размахивать руками. Его речь стала неистовой и лихорадочной, но кое-что Финн расслышал:

- Он идёт за нами! За всеми нами! Первичный ядерный Хаос! Господь милосердный, помоги нам... Йог-Сотот, убереги нас! Ньярлатхотеп! Йа... ЙА! ЙА! ГЛАЗ АЗАТОТА! Я ВИЖУ ЕГО! ВИЖУ, КАК ОН ОТКРЫВАЕТСЯ!

А Финн лишь стоял и ждал; беспомощный, безмолвный, беззащитный.

Вот он - результат проекта "Процион", окончательный триумф странного устройства, колдовских книг, крови и мяса: призыв этого безбожного, отвратительного кошмара из самых подвалов реальности, этого извивающегося скитальца тьмы, это семя примитивного ужаса, первобытное живущее горнило. Да, вот что они пытались сделать всё это время. Вот какую силу они пытались обуздать и использовать в качестве оружия.

Они пытались открыть дорогу сюда этому первобытному плацентарному кошмару.

На одно безумное мгновение Финну показалось, что из образовавшегося разрыва рождается полная луна. Только это была не луна, а туманный, расплывчатый, непонятный бледный шар, превращающийся в выцветшее, разлагающееся глазное яблоко. И в этом исполинском глазе начала прорисовываться радужка... Он подплывал всё ближе, ближе, заполняя собой весь небосвод... И Финн видел, как внутри него нечто начинает разворачиваться, подобно лепесткам вырождающегося цветка. Корчащееся, скользящее, как мясистые ткани последа... Они раскручиваются, вытягиваются, удлиняются, делятся на сотни и тысячи нитей и филаментов, пока над холмом не вырастает чаща из пульсирующих, вздрагивающих прозрачных отростков, тянущихся на многие километры.

А под ними - светящаяся пропасть, источающая шипящие плесневые миазмы. И она начала раскрывать всё шире и шире, подобно рту. Медленно. Очень медленно. Родовые пути. И было в этой бурлящей реке чистого голода нечто живое. С древним, ярким интеллектом и холодным голодом чужого, пришлого разума. И это нечто пришло, чтобы поглотить мир.

Финн услышал гулкое, влажное хныканье, словно мучительные вопли рождающегося по образовавшемуся каналу гротескного, изуродованного младенца.

В считанные минуты существо увеличилось в размере, как микроорганизмы в чашке Петри, и гигантская, извивающаяся, мерцающая паутина нитей заполнила всё пространство до неба, а на фоне неё вырисовывались контуры разрушенных корпусов А и Б.

Нити не просто дотягивались до неба; они сами стали небом, и Финн был уверен, что видит лишь малую толику их необъятных размеров.

А затем с разрывающим грохотом небо захлопнулось обратно, и существо, опутывавшее всё небо, разорвалось с оглушительным выбросом энергии и мощи. И исчезло.

Когда Финн очнулся, всё вокруг было в огне и дыме. Всё разрушено. Здания исчезли. Более того, холмы, на которых стояли корпуса, тоже пропали без следа. На их месте появились дымящиеся, обугленные кратеры. На сколько Финну хватало взгляда, вся земля была разворочена; тысячи деревьев валялись вырванными с корнем или просто переломанными. Как тёмная сторона луны: серая, безжизненная, испещрённая шрамами равнина.

Уэстли был мёртв.

Он лежал на земле под слоем пепла, держал перед собой скрюченные руки; рот его перекосило на бок, а глаза почти вылезли из орбит.

Ошеломленный, оцепеневший, почти сошедший с ума Финн пробирался через пылающие обломки и жирный чёрный дым, пока не добрался до места, где ещё совсем недавно была будка охранника. И только там он упал на землю, трясясь, как в лихорадке. В отдалении он услышал полицейские и пожарные сирены.

Джек Койе был первым, кто до него добрался. Как и самого Финна, Джека покрывал слой пепла, а лицо было измазано сажей. Он схватил Финна за руки.

- Эй, парень, не отключайся, говори со мной.

Финн молча улыбнулся.

- Оно ушло? - спросил он.

- Да... Да, ушло.

Финн глубоко вдохнул и попытался выровняться.

- Всё разрушено.

Джек кивнул.

- Точно, точно. Ничего не осталось. Но... Ты это видел? Действительно видел?

Финн задумался, а потом покачал головой. Закурил сигарету, вспоминая надписи на плакатах. "Болтун - находка для шпиона". "Беспечная болтовня может стоить жизни".

- Ни хрена я не видел, - ответил он.

Джек подмигнул ему.

- Хороший мальчик.

 

Чума, бродящая во мраке

Всё началось с Роланда Клэйба.

Возможно, вам это имя ничего и не говорит, но для фольклористов западного Массачусетса он был практически легендой. Не существовало ни одной мрачной истории или запутанного сказания из Беркшир Хиллз, о которой бы он не знал. Среди всех старожил-сказителей и фольклористов его почитали и уважали, наверно, больше всего. Каким-то образом он узнал, что я задаю вопросы и собираю сказания и фамильные предания для написания собственной книги. И захотел поучаствовать. И немалую роль, полагаю, сыграло то, что я платил наличными. Он написал мне краткое, но интересное письмо:

"Мистер Крей.

Слышал, что вы кое-чем интересуетесь. Если хотите услышать о Лавкрафтовском "Неименуемом", приходите, я расскажу.

До встречи.

P.S. Захватите пару бутылочек пива. И не забудьте чековую книжку".

Разве я мог отказаться?

Говард Филлипс Лавкрафт был писателем-отшельником из Провиденса, работавшим в жанре ужасов. Он умер уже около семидесяти лет назад, но даже после смерти его дело переросло в огромный культ. Который и сейчас продолжает расти и процветать. Рассказ Лавкрафта, который меня интересовал, назывался "Неименуемое". В нём говорилось о создании - наполовину человеке, а наполовину чудовище - которое было настолько ужасно и отвратительно, что буквально не поддавалось описанию. Лавкрафт позаимствовал идею в одной из книг Коттона Мэзера "Великие деяния Христа в Америке". Как вы, возможно, помните из школьных уроков истории, Мэзер был весьма эксцентричным, влиятельным писателем и проповедником в Новой Англии. Его пламенные проповеди и значительная вера в колдовство косвенно привели к охоте на салемских ведьм. Мазер посвятил целый раздел "Великих деяний" нахождению ведьм и других сверхъестественных феноменов - привидений, демонов и духов, населявших колониальную Америку. И вот в одном из "случаев из практики" описывался молодой мужчина с "дурным глазом", который был обвинён в скотоложстве с животным на ферме. Животное родило мерзкого получеловека с такой же аномалией глаз, и мужчину казнили.

Диковинная сказка для нас, но для Коттона Мэзера подобные обвинения были в порядке вещей. И вот, Лавкрафт соединил этот фрагмент книги Мэзера со старой традицией в семьях Новой Англии прятать на чердаках родившихся с уродствами детей. Приправил всё это своей болезненной фантазией и написал "Неименуемое" - впечатляющий рассказ ужасов о получеловеческом-полуживотном ребёнке предположительно демонического происхождения, которого держали запертым на чердаке. Но естественно, ему удалось убежать и вызвать проблемы.

Я интересовался этой историей, потому что писал книгу с рабочим названием "Заблуждения о дьявольском семени: изучение полуросликов, слабоумных и получеловеческих монстров в мировом фольклоре". И я заинтересовался ещё больше, когда узнал, что описанное Мэзером произошло в Беркшир Хиллз в западном Массачусетсе. И Мэзер поведал в своём труде не обо всём.

В общем, я начал задавать вопросы местным фольклористам, и это привело меня к Роланду Клэйбу. Или его ко мне.

Поэтому через пару дней после пришедшего письма я сел в машину, забросил в багажник двенадцать банок пива и поехал в Адамс, расположенный у подножья горы Грейлок - самого высокого пика в округе Беркшир. Всё, что у меня было - это обратный адрес на конверте. Олд-Пайк-Роуд. Как выяснилось, большего мне и не было надо. Потому что в Адамсе Роланда Клэйба знали все. Парень на заправке лишь хмыкнул и показал, куда свернуть. И вот я уже подъезжал к Олд-Пайк-Роуд. Вдоль дороги виднелись указатели, как и на большинстве просёлочных дорог в Новой Англии. Первый: "РЕБЁНОК О ДВУХ ГОЛОВАХ". За ним: "ГИГАНТСКИЙ МОЛЛЮСК-ЛЮДОЕД". Третий: "ПОДЛИННЫЕ ИНДЕЙСКИЕ МУМИИ". Все остальные крошечные, красные, выгоревшие на солнце указатели продолжали извещать о "Колдовских артефактах" и "Колониальных орудиях пыток". Хоть я и понимал, что так город завлекал туристов, но, тем не менее, мне и самому стало интересно.

Через милю я доехал до "Музея Странностей" Клэйба. Он стоял в низине среди густых папоротников, лапчатки и дикой вишни. Похоже, раньше это здание принадлежало автозаправочной станции. Стены его были окрашены в красный, как и все указатели на дороге. Даже трейлер, стоящий у дороги, был ярко-алым. Я обошёл "Галерею гротеска" и "Зал боли", сувенирный магазинчик с диковинками и раритетами и направился прямиком к трейлеру. Я дважды постучал, и в открытое окно услышал хриплый крик:

- Чёртов музей закрыт, так что проваливайте! Оставьте меня в покое! Я пытаюсь напиться!

- Мистер Клэйб? - позвал я.

- Катитесь к чёрту! Если продаёте - я ничего не собираюсь покупать! А если покупаете - у меня ни черта нет! А если решили проповеди мне читать - валите на хрен!

А это уже интересно...

- Мистер Клэйб, - снова крикнул я. - Это Джон Крей. Я писал вам о новелле Лавкрафта.

На пару секунд всё стихло, а затем дверь распахнулась.

- Тогда входите, - произнёс голос.

Внутри вагончик был заставлен тем, что Клэйб, по-видимому, не смог втиснуть в свой "Музей Странностей". Сотни книг, журналов, газет тяжёлым грузом лежали на полках. Ящики, папки, картонные коробки старых писем и дневников боролись за пространство с чучелом двухголового козла, деревянной статуей человека с оленьей головой и коллекцией консервированных вещей в банках, о происхождении которых я даже не хотел задумываться. Клэйб оказался грузным человеком в зелёных рабочих брюках с подтяжками и в рубашке. С длинной седой бородой и гнилыми зубами он выглядел мерзкой версией Санты.

- Пиво привезли? - спросил он.

Я протянул упаковку.

- Ну, конечно, дешёвое дерьмо, - буркнул он. - Я надеялся на "Адамса" или "Будвайзер".

- Я не миллионер, - ответил я.

- Как и я.

В общем, моё первое впечатление о Роланде Клэйбе было не лучшим. Не знаю, чего я ожидал, но точно не подобного персонажа. Его одежда, запах алкоголя и сигаретного дыма, который прицепился к нему, как грязь к коврику на входе... Если честно, то он напоминал мне одного из тех людей, что роются по помойкам в поисках пустых бутылок. И был он не намного чище их, и говорил далеко не культурнее. Какое-то время он стоял, почёсывая бороду, растрёпанные волосы и другие места, о которых я лучше не буду упоминать. Может, у него были вши или блохи, а может, ему нужна была горячая ванна. Он предложил мне присесть, куда захочу, или оставаться стоять. На мой выбор. И ему "похер, что я выберу". Я переложил с дивана стопку газет и расчистил себе место. Он бросил мне одну из банок привезённого мной пива, рухнул в кресло, отпил из своей банки и вытер пену со рта. Даже не обратив внимания на то, что часть пива пролилась на бороду. Я представил, как он потом будет её выжимать.

- Не против, если я закурю? - спросил он.

Я ответил, что у меня астма. Он заржал и сказал:

- Хреново.

Вытащил из кармана рубашки окурок и закурил.

- Значит, пишите книгу, мистер Крей? Отлично, отлично. Просто превосходно. Люблю, когда люди пишут книги о том, чего не знают.

- Я знаю, о чём пишу, и довольно неплохо, благодарю покорно, - ответил я.

И чтобы доказать это, пустился в рассуждения о монстрах и гибридах, вроде Пана и Фавна, о сатирах и гарпиях, о ламиях и суккубах. Люди-змеи в индуистской мифологии; богиня Лилит, которая ещё до сотворения Адама в древнееврейских и вавилонских мифах считалась матерью демонов, инкубов и суккубов. Египетские божества, вроде Анубиса с головой шакала, Себека с головой крокодила; гибриды человека и кошки. Я рассказал всё неплохо. Эмпусы - женщины-оборотни из свиты Гекаты, древнегреческой богини магии и колдовства. Кровожадные бааван ши и глейстиги в шотландской и кельтской мифологии; славянская Мара или Морена; ассирийские Пазузу и Ламашту; нигерийские люди-леопарды; люди-волки из племени американских индейцев-сиу; пигмеи времён неолита, которые стали прототипом эльфов и фейри в преданиях Европы и Уэльса. Добавить ко всему этому ночных ведьм, демонов, чудовищ, вроде широко известного в мире Гренделя из классической литературы и сотен других, известных только у себя в деревушках.

- Я могу продолжить, мистер Клэйб, - произнёс я. - Я многие годы читаю лекции на эту тему.

- Ладно, ладно, - пробурчал, наконец, он. - Сдаюсь. Похоже, вы знаете, о чём говорите. Ко мне часто заглядывают журналюги в поисках небылиц, над которыми сможет поржать читатель, вот меня всё и заколебало.

- Многие из этих историй, - продолжил старик, - передавались из поколения в поколение, и думаю, они заслуживают большего уважения. После большинства из них становится не до смеха, а некоторые - вроде тех, за которыми, как я понимаю, охотитесь вы - лучше не рассказывать перед сном.

Я был заинтригован. По большей части моя книга была обычным повторным описанием наиболее известных гибридов, но главной "фишкой" моей книги - и лекций - были местные рассказы и провинциальные байки, которые в кругах фольклористов мало известны. И я надеялся, что сегодня Лавкрафт и Мэзер меня не подведут.

Клэйб отхлебнул пива.

- Что вы знаете о первоисточниках Лавкрафта?

Я сказал ему, что знаком с бредятиной Коттона Мэзера.

- Хорошо, - кивнул мужчина. - Тогда с этого и начнём. Поведанное Коттоном Мэзером было пересказом того, что случилось в Беркшире в 1670-1680 годах. Всё, что я знаю, я почерпнул из дневников и писем того периода. Во-первых, история Мэзера - полная брехня. Он добавил к тревожащей селение легенде первородный грех, проклятия и получил откровенную хрень. Но чего ещё было ожидать от этого радикала и святоши? А вот мистер Лавкрафт, как мне кажется, знал о легенде, вдохновившей Мэзера на ярые проповеди, гораздо больше. В новелле Лавкрафта мы видим получеловеческого монстра, который вырвался из заточения на чердаке, начал нападать на жителей окрестностей на пустынных дорогах и даже убил местного священника и его семью. Я почти уверен, что всё это правда. Но ни Лавкрафт, ни Мэзер не стали заострять внимание на происхождении этого создания. Думаю, раз уж я собираюсь рассказать эту историю, то начать нужно именно с этого.

Сначала Клэйб поинтересовался у меня, что мне известно об Озарке, поскольку косвенно это будет связано с его повествованием. Я признался, что знал немногое. Озарк уже давно был чем-то вроде живой лабораторией для учёных-фольклористов. Изначально район был заселен колониальными племенами, которые произошли от жителей северных и центральных Аппалачей, в основном британского происхождения. И до недавнего времени - до решения Корпорации Долины Теннесси - они развивались самостоятельно и обобщённо, а значит, сохранили большую часть оригинальной народной культуры первоначальных колонистов, значительная часть которых была ввезена напрямую из Европы и Британских островов.

- Неплохой ответ, - кивнул Клэйб, вытаскивая запутавшиеся в бороде крошки. - Что ж... В Озарке, в прежнем Озарке, колдовство вряд ли можно было назвать редкостью. Оно процветало, как нигде в этой стране, сохраняя свои европейские корни нетронутыми. Существует занимательная история о посвящении ведьм, рассказываемая в Озарке. Многие наши коллеги переписывали её раз за разом, так что нет никаких сомнений в её истинности. Если верить рассказываемому, женщина, которая хотела вступить в ведьмовскую секту, должна была вступить в связь с представителем дьявола. Этакое символическое единение с самим дьяволом. Судя по источнику, который я исследовал, этим мужчиной мог быть либо избранный из самой секты, или одержимый дьяволом или одним из его демонов.

- Сам ритуал проходит так: женщина, пожелавшая стать ведьмой, безлунной ночью идёт на кладбище. Там она раздевается догола и отрекается от христианства, предлагая своё тело и душу дьяволу. Там она совокупляется с избранным членом культа, который в дальнейшем отвечает за обучение её тайнам секты. Всё это отвечает определённым ритуалам и должно быть засвидетельствовано двумя другими членами культа, также нагими. Это не просто оргия, мистер Крей, а чрезвычайно серьёзная религиозная церемония. После соития они читают нужное заклинание, которое должно привлечь демонов и злобных призраков мёртвых. И весь этот ритуал повторяется три ночи подряд.

- Я, я слышал об этом, - кивнул я.

Клэйб проигнорировал мои слова.

- Эти увлекательные верования из Озарка через какое-то время достигли предгорий Арканзаса. И то, что я сейчас вам расскажу, очень сильно смахивает на озаркское посвящение в ведьмы.

Если честно, на такой увлекательный рассказ я и надеяться не мог, когда сюда ехал. Клэйб был открытым окном, окном в те тёмные и суеверные времена невежества и религиозной нетерпимости. Он вскрыл следующую банку пива. И рассказал мне историю, которая передавалась из уст в уста много-много поколений.

- Насколько я помню, Лавкрафт ни разу не упоминал в своей новелле фамилию того семейства. Не важно. С помощью подсказок, которые я отыскал в дневниках и того, что мне рассказали старожилы, семья, которая нас интересует, всегда определялась как "Уинтроп" или "Уолтроп". Но их истинная фамилия была Кори. Хотя, опять же, я это важным не считаю. Для нас имеет значение лишь то, что в то время в этой холмистой местности действовал дьявольский культ, и Кори - или семья с любой другой фамилией - была в этом замешана...

Увлекательно.

Клэйб сказал, что эти Кори приехали из Англии и привезли с собой свои языческие и ведьмовские верования. Он также намекнул, что эти Кори из Беркшира могли оказаться кровными родственниками Кори, которых казнили во время процесса над салемскими ведьмами, что само по себе уже было интригующим. В общем, семейство Кори было немалым. Они владели множеством ферм, разбросанных среди холмов у подножья горы Грейлок. Джон Кори был известным членом культа, и боялись его не только домашние, но и все остальные жители деревни. Дело обычное: он мог вызвать ливни, наслать мор, поднять демонов из ада, проклясть ваших врагов или благословить ваши посевы. Он был способен рассказать ваше будущее и сварить любовное зелье; был неплох в создании кукол для колдовства; практиковал некромантию и вызов духов. Всё как обычно.

У Кори была дочь по имени Люция. Она была слабоумной, и всё это происходило от того, что она была рождена с "меткой", как тогда это называли: особенное родимое пятно в форме земляники на груди. Если бы охотники на ведьм того времени увидели его, они бы без сомнений опознали в нём печально известную "печать дьявола". Те, кто рождался в семье Кори с подобными отметинами, были либо прорицателями, либо знахарями, либо колдунами. По преданию, их мощь была огромной. И именно таких дочерей избирали в день их тринадцатилетия для полуночной церемонии посвящения, так напоминавшей озаркскую церемонию.

- И здесь мы подходим к тому, в чём Коттон Мэзер не посмел признаться, - со всей серьёзностью заявил Клэйб. - В Беркшире обряд был чистым и непорочным по своей сути. Люцию отвели на кладбище под названием "Лощина Страха" и отдали её тело сущности, призванной её отцом. Это не был посланник дьявола, мистер Крей, нет... Это было немыслимо жуткое создание, чума вне времени и пространства.

Диктофон записывал его рассказ, а сердце моё бешено колотилось. Клэйб сумел захватить меня. Он рассказывал свою историю так, словно она была правдой, словно он сам в неё верил, как и любой прекрасный рассказчик. Я чуть не слюни пускал на рассказываемое: это было никем ранее не слышимое предание о ведьмах, сохранившееся и не забытое лишь в этом богом забытом Бергшир Хиллз. Именно такие истории заставляли меня чувствовать выигравшим в лотерею: практически неизвестная, абсолютно не разбавленная выдумками, подлинная народная легенда длиной в сотни лет. Словно я мог заглянуть в разум тех первых поселенцев, увидеть то, что видели они; почувствовать то, что чувствовали они. Толковать мир так, как они его понимали своими ограниченными из-за столетий губительных суеверий мозгами.

- Как вы думаете, мистер Клей, что это было за существо? Лавкрафт сказал, что оно было "неименуемым", но всё же упомянул про когти и рога - традиционные образы дьявола...

- Никто точно не знал, за исключением самих приверженцев культа. И судя по тем крупицам информации, что мне удалось отыскать, никто никогда не заглядывал в лицо призываемым существам кроме тех девиц, что им отдавались. Ходили слухи, что единожды взглянув на него, уже нельзя остаться прежним.

Клэйб практически перестал вести себя, как спившийся грубиян. Теперь передо мной был фольклорист, как и я сам. Очень серьёзно воспринимающий, казалось бы, такой абсурдный предмет разговора.

Тем лучше.

Он отодвинул банку пива и продолжил.

- Мы не знаем, что именно за существо это было. Уверен только в том, что оно было до крайности отвратительным. По словам человека по имени Джошуа Рабин, ныне уже давно покойного, Кори привели к чудовищу ещё двух своих дочерей. И ни одна из этих двух не выжила после ритуала единения. Но это было раньше. И вот вновь люди в той деревеньке ощущали, что время пришло. Они все косились на Люцию, видели, как она говорила на своей тарабарщине и временами смотрела, не мигая, в одну точку, и боялись её. И когда приблизился её тринадцатый день рождения, все жители понимали, что ей предстоит. Поговаривали, что знамения грядущего были очевидны. За несколько недель до церемонии знаки были повсюду. Козодои целыми стаями собирались вокруг села и пели песни ночи напролёт, как безумные. На поверхности луны появлялся кроваво-красный обод. Роились мухи, бегали полчища крыс, жабы выскакивали на дорогу. Леса были полны духов, а по ночам в двери и ставни домов кто-то скрёб. А потом наступала ночь церемонии. Ночь, когда все запирались в домах и хижинах и молили о скором рассвете.

- Можете рассказать подробнее о самой церемонии?

Клэйб покачал головой.

- Не могу. К сожалению, служители культа дьявола в Беркшире очень тщательно оберегали свои тайны. Но вот что я вам, мистер Крей, скажу: люди утверждали, что ещё многие недели спустя после церемонии на том проклятом кладбище Лощину Страха освещало ночами жуткое, неземное сияние. Что это говорит о ритуале с Люцией? Не знаю. Но как бы то ни было, церемонию единения с той сущностью девушка пережила. Обезумев от ужаса, она выбежала с кладбища в лощину, место шабаша ведьм.

Клэйб уставился на меня широко распахнутыми глазами, горящими на бескровном лице.

- Мы можем только догадываться, каково ей было: обезумевшей, напуганной, рванувшей через тёмный ночной лес, а запах того чудовища следовал за ней повсюду, пропитав её саму. Оно пометило девушку до конца её дней. Люди верили, что она была проклята. Проклята...

- Что ей оставалось, как не вернуться домой после всего? И она попыталась, мистер Крей, но наткнулась на запертые двери и захлопнутые ставни. От неё, помеченной чудовищем и навеки принадлежащей ему, отвернулись её родители и вся её родня. В истории говорится, что той ночью она бегала от одного дома к другому, но никто не хотел её впускать. Собаки лаяли, как безумные, чуя её, коровы разбегались по загонам, и даже лесные звери спасались бегством. "Отправляйся к таким же, как ты, - говорили ей. - Ты больше не наша. Ты - их, и принадлежишь им, а не нам. Уходи к таким, как ты сама". И, в конце концов, она так и сделала. К рассвету растрёпанная, исцарапанная до крови и доведённая до истерики она добрела до леса, забираясь всё выше в горы и зная, что есть только одно место, где её примут. Высокий, узкий заброшенный дом вдалеке от Лощины Страха. Местные были уверены, что этот дом населяют злобные духи и языческие бесы; и не без причины - это был дом бабушки Люции по отцовской линии, Эбигейл Кори.

- Должен вам сказать, что Эбигейл была верховной жрицей культа дьявола. Недалеко от Лощины Страха была деревенька Клопвуд, ныне разрушенная. Если вам интересно, я позже покажу вам её расположение. Её очень сложно найти, и теперь там ничего не осталось ничего, кроме руин и развалин. В общем, фактов дальше маловато, но судя по всему, жители Клопвуда устали от дани, которую требовала Эбигейл - домашний скот, еда, дрова и всё в таком духе - и публично забили женщину камнями на площади. Но Эбигейл выжила и наложила на деревушку проклятие. Если верить редким слухами кое-каким намёкам в старых письмах, женщины Клопвуда стали рожать существ, лишь отдалённо напоминающих людей. Лишённые глаз и конечностей мерзости, которых сразу сжигали на костре. И то же самое случилось с домашним скотом. Вскоре все поля выродились, животные мутировали, женщины сошли с ума от того кошмара, что вылезал из их утробы, дети голодали. И тогда мужчины Клопвуда отправились к дому Эбигейл Кори, вытащили её кричащую во двор и повесили на высоком дубе со спутанными ветвями. И оставили гнить её тело, пока плоть не распалась и не оголила кости. Культ дьявола в Беркшире впал в ярость, и спустя несколько месяц деревню сожгли дотла. Очевидно, вместе с жителями. О произошедшем осталось мало упоминаний, мистер Крей; в основном лишь эвфемизмы об огненном демоне, разрушившем деревню.

- Вот в этот дом и отправилась Люция. В запущенное, забытое место, где она могла бы в одиночестве родить зародившуюся в ней жизнь. Никто не смел и на километр приближаться к этому дому. Никто из членов культа и даже из самого семейства Кори не приходил туда, кроме Джона, отца Люции. Но и он не желал глядеть на дочь. Он приходил дважды в неделю, оставлял еду и все необходимое, но ни разу не взглянул на Люцию. Она была священным сосудом, понимаете? Священной реликвией, не предназначенной для глаз нечестивых смертных. Так продолжалось в течение многих месяцев. Отец приносил еду и прочие нужные Люции вещи, а когда он уходил, девушка забирала оставленное. И так было все девять месяцев. Пока не родился ребёнок.

Я слушал эти рассказы. Такие прекрасно сплетённые, захватывающие, вытянутые из замшелых голов наших прадедов. Я чуть не подпрыгивал на диване от нетерпения, ожидая развязки. Клэйб рассказывал с таким убеждением, с такое верой в собственные слова! Еле переводя дыхание, широко распахнув глаза и сжимая в дрожащей руке банку пива. Естественно, я не верил, что в рассказанном есть хоть капля правды. Это лишь народная легенда, приукрашенная многими поколениями, и, благодаря всё новым и новым деталям, стала напоминать роман ужасов. Нет, я понимал, что в самой сути есть крохотное зерно истинных верований и мифов, исчезнувших в наши дни. И должен признаться, меня захватил этот рассказ.Я чувствовал себя ребёнком, сидящим вечером у костра в лагере скаутов, слушающим страшилки и верящим в них. Звучит нелепо, но Клэйб был прирождённым рассказчиком; он продолжал с такой решимостью и непоколебимой убеждённостью, что невозможно было усомниться в достоверности повествования.

- И как... Как выглядело дитя? - спросил я.

Клэйб вновь не обратил внимания на мою реплику.

- Итак, девять месяцев спустя, в вальпургиеву ночь неместный охотник пришёл к одному из домов в деревне и рассказал, что нашёл тело молодой девушки снаружи от заброшенной лачуги. Она была зверски разодрана, скорей всего каким-то диким животным. Туда отправились с десяток мужчин - самых храбрых, кто рискнёт приблизиться к проклятому дому. Труп Люции был расчленён и выпотрошен, как туша борова. А ещё более странным было то, что тело девушки было опаленным и обгоревшим. Они даже не стали хоронить девушку, услышав доносившиеся из запертого дома звуки: хныканье, повизгивание, кряхтение. Они сбежали, опасаясь за свои жизни. Да, мистер Крей, Люция дала жизнь ужасному, нечеловеческому созданию... Сжигающему существу, которое не было рождёно обычным способом - оно проело себе путь из материнской утробы. Люцию съедало заживо собственное дитя, ибо когда оно прокладывало себе путь наружу, оно питалось материнской плотью.

Пришёл мой черёд хвататься за пиво.

Я вскрыл одну банку и залпом осушил её до половины. На меня серьёзно подействовала история. Клэйб был отличным рассказчиком. Представляю, каким спросом он пользуется на Хэллоуин! И дело было не только в самой жуткой, пугающей истории, но и в атмосфере внутри трейлера. Тусклый свет, пробивающийся через клубы сигаретного дыма; статуя человека с оленьей головой; мерзкие, плавающие в банках предметы; старый плакат на стене, объявляющий выступления "Мальчика-крокодила и девочки-змеи" и "ужасов, рождённых от нечестивых союзов". Пугающее одиночество среди гор; доносящийся из ящика Пандоры манящий шёпот; пересказанные истории и тайны сумасшедших семейств, которые впервые вытащили на белый свет...

Хотя основную роль всё же играл Клэйб.

И его манера повествования: все эти неприятные, личные подробности. Словно он был там в то время. Когда он рассказывал мне о найденном в доме Эбигейл Кори теле, его лицо было мертвенно-бледным, а губы дрожали. Он так сильно сжал банку из-под пива, что смял её. А я сидел напротив со своей банкой и смотрел на Смотрел, как он стёр платком пот с лица, как судорожно дёрнул головой, как вздулись вены на его шее.

В конце концов, тишина стала меня тяготить.

- Интересная сказка.

А Клэйб рассмеялся.

Он смеялся прямо мне в лицо, и смех его был резким, пронзительным и скрипучим, как петли в подвал, населённый призраками. Да, он смеялся, но в смехе этом не было и доли юмора; лишь ослепительная, гнетущая боль, сидящая глубоко внутри него.

- Да, сказка... Но она ещё не окончена.

Он отбросил в сторону банку пива, даже не заметив, что пена выплеснулась на ковёр.

- Итак, Люция погибла, и мы даже представить не можем, какой жестокой и мучительной была её смерть, мистер Крей. Но дитя... да, дитя выжило. В записях говорится, что Джон Кори отправился к дому, чтобы похоронить останки дочери. И пока был там, зашёл в дом. Никто не смел входить внутрь дома с тех пор, как той жуткой ночью порог переступила Люция. А до того? Нет. Ни единая душа не заходила сюда с того дня, как повесили во дворе Эбигейл. Но Джон Кори вошёл. Вошёл с единственной целью: найти свою новорождённую внучку или внука. Кори был стар, очень стар, но каким-то извращённым чувством он ощущал, что этот ребёнок - его плоть и кровь. И эта кровь звала его. Он понимал, что если дитя сбежит из дома, то начнёт творить жуткие вещи; на него откроют охоту и убьют, как из века в век убивали таких существ, как он.

- Мы никогда не узнаем, что в тот миг чувствовал Кори, каких моральных сил требовалось, чтобы войти в этот мрачный холодный дом. Чтобы ходить по коридорам в поисках этого создания, заглядывая на чердаки и подвалы, возможно, даже подзывая этого монстра. А потом услышать, как оно спускается, но не шагает, а ползёт. Как существо без конечностей. Либо у которого слишком много конечностей. Существо, которое светится во мраке заброшенного дома. Существо, которое хнычет, как человеческое дитя, но ни одно человеческое дитя в этом мире не могло быть... Нет, мы ведь не можем знать, мы можем лишь догадываться и предоставить волю нашему воображению...

Да, я уже представлял: мрачный пустой дом, пыль, паутина, скрипящие доски под ногами, висящие на стенах жуткие напоминания о прошлом, словно призраки в разрушенном склепе. Я практически видел, как мужчина ходит один по коридорам, зовёт существо и знает, что оно должно ответить, должно показать себя и либо выползти по лестнице из подвала, мерцая злобными красными глазами, либо спуститься сверху, по стенам, как получеловек-полупаук.

Естественно, это была всего лишь сказка, которой, без сомнений, наслаждался бы сам Лавкрафт. Но мне от этого не становилось легче. У меня по спине ручьём тёк пот, не хватало воздуха, чтобы вздохнуть; я испытывал практически физическое отвращение к тому, чем было и чем не было это создание. Никогда прежде на меня не оказывала подобного влияния простая сказка, какой бы бредовой и жуткой она ни была. Я имею в виду, что меня никогда не пугали ни бог Сет с головой змея, ни играющий на свирели в лесах Пан. Меня восхищали их образы, как и умы, которые их придумали и верили в них. Но ребёнок Люции Кори... При мысли о нём хотелось запереть дверь дома на ещё один замок и перед сном обязательно заглянуть под кровать.

Но Клэйб ещё не закончил. Возможно, если бы я знал, что будет дальше и каких усилий от меня это потребует, я сбежал бы из этого трейлера. А может, и нет. Ведь фольклористу присуще врождённое любопытство.

Клейб рассказал, что по местным поверьям, Джон Кори нашёл дитя, завернул его в мешковину, отнёс в собственный дом и запер на чердаке. Его держали на чердаке не только для того, чтобы скрыть от посторонних глаз, но и оттого, что существо боялось солнечного света. Как паук или летучая мышь, оно хорошо росло только в темноте, и поцелуй солнечного света был для него губителен. Клэйб перечитал множество источников, но все они сходились на том, что чудовище было женского пола. Заботились о нём и кормили его только члены семейства Кори. Спало существо в детской кроватке, как и обычный ребёнок. И днём оно лежало тихо, но по ночам начинало плакать и кричать. Все, кто проходил мимо дома Кори с восходом луны, могли отчётливо слышать, как эта мерзость скулит, хнычет и скребёт по стеклу запертого окна, удерживающего её взаперти. И упоминалась ещё одна интересная деталь: из-под чердачной двери всегда пробивался странный свет, но не как от лампы или свечи, а мерцающий, ярко-жёлтый.

- И вот мы, мистер Крей, приблизились к самому интересному, - произнёс Клэйб. - Монстр был заперт на чердаке подальше от любопытных глаз и, возможно, даже от взора самого Всевышнего. Он жил на чердаке около двух лет, и за это время несколько членов семьи Кори сошли с ума из-за его присутствия в доме. Да, если верить сплетням, семейство Кори было вырождающимся с высокой долей наследственного безумия, передающегося из поколения в поколение. Но с появлением этого выродка от связи Люции Кори и безымянного кошмара всё стало ещё хуже. Несколько человек сошли с ума. А одну из дочерей - старшую, Мерси - увидели утром, бредущей по ржаному полю соседнего фермера Престона. Девушке было двадцать лет, но волосы её были седыми, лицо старческим и сморщенным, а глаза - остекленевшими и безумными. Она брела со сгорбленной спиной, как старая карга, но сделала с ней это не длительная работа на протяжении всей жизни, а то, что она видела и за чем ухаживала. Оно высосало из девушки молодость и жизненные силы, выжав, как тряпку. Потребовалась сила нескольких взрослых мужчин, чтобы удержать её, потому что она впала в безумие, кричала, шипела, скалила зубы, плевалась и бредила. В моменты относительного спокойствия она начинала плакать и рассказывать о "живых зелёных костях и паутине жёлтой плоти" и о "глазах, которые горят; глазах цвета пламени и тумана". И другой бред про существо, рождённое для мрака, ползающее в детской кроватке; существо из паутины, дыма и слизи с горящими глазами. Десятками горящих глаз. Она была абсолютно безумна. В основном она кричала и бушевала, пытаясь укусить любого, кто находился рядом; плевалась и царапалась, подражая, возможно, каким-то увиденным бешеным животным. Или тому, что было заперто на чердаке.

- Её осмотрел доктор и очень заинтересовался несомненной физической дегенерацией и ускоренным старением. Он предположил, что это каким-то образом связано с многочисленными гноящимися ранами на теле девушки и странными кольцевидными ожогами на её горле, груди и животе. И ещё он заметил, что она была горячей на ощупь, лихорадочно горячей, словно горела изнутри. А её левая сторона тела была значительно отёкшей и увеличенной, особенно конечности, в то время как правая сторона стала сморщенной и атрофированной.

- Время от времени, Мерси, казалось, приходила в себя и требовала, чтобы её освободили, чтобы она смогла "продолжить заниматься своими делами". Говорила, что "ей нужно работать руками, которые не дрожат и знают своё дело". Рассказывала, что нужно присмотреть за домашним скотом и скосить траву. А затем она снова начинала бредить и тараторить, как сумасшедшая, говорить, что "тот, другой, что живёт в пыли и мраке, проголодался, и его надо накормить и напоить", потому что он "любит жевать мясо и пить кровь, как только его брюхо пустеет". Шериф пытался связаться с семейством Кори, но те утверждали, что не знают эту девушку и это не их дочь. Шериф докладывал, что все Кори отличались сероватым оттенком кожи, которая была морщинистой и "выглядела нездоровой". Так было и у Мерси. И хотя семейство всегда было большим, а отец семейства был плодовитым, сам шериф за всё время видел лишь двух сестёр Мерси.

- А Джон Кори? - спросил я.

Клэйб покачал головой.

- Незадолго до произошедших событий он умер. Когда всё началось, он уже был стар. Мы можем только представить, насколько резко его подкосило появившееся существо. В общем, он умер и был должным образом захоронен на семейном кладбище Кори в Лощине Страха.

- А ребёнок?

- Ну, о нём - или о ней - существует множество историй. Большинство из них сходятся в том, что дитя сбежало в лес. И многие месяцы после этого оно охотилось на диких животных и на тех глупцов, которых удавалось ночью отловить на пустынных трактах. Тогда произошло несколько необъяснимых убийств. И вот мы снова возвращаемся к мистеру Лавкрафту и его "Неименуемому". Ведь события, которые он вплетает в свой рассказ, родились из журналов и писем того периода: убийство священника и его семьи, убитые ночью люди, заглядывающее в окна по ночам жуткое чудовище... Да, всё это послужило ядром описания. Как и местные сплетни о существе, скребущемся ночами в двери и оставившем на досках сожжённой церкви аномальный отпечаток.

- Думаю, моего рассказа вполне хватит для вашей книги, мистер Крей. Но вы должны знать ещё кое-что. Я чувствую, что должен поведать вам о последствиях тех убийств и о необъяснимых феноменах.

- Хорошо, - выдавил я, не уверенный, что хочу услышать продолжение. Ибо чем больше говорил Клэйб, тем больше я верил в рассказанное. Его выражение лица и манера повествования заставляли меня считать, что это не просто старая легенда, а набор фактов.

- Что произошло с Мерси?

- Она умерла спустя месяц после того, как её нашли в полях Престона. Она отказывалась от еды. Волосы начали выпадать, и её каждый день рвало кровью. Язвы на коже становились лишь обширнее, и в одну из ночей на фоне жуткой лихорадки она отошла в другой мир.

- Ясно.

Клэйб взглянул на меня так, словно мне ничего не было ясно.

- Всю остальную информацию я получил из письма человека по имени Чарльз Хоуп, написанного им его сестре в Провиденсе. Мы можем полагаться только на рассказанное им. Его признание - единственный уцелевший фрагмент, и не существует никаких дополнительных доказательств.

-Такое случается, мистер Клэйб. Вы же прекрасно знаете, что такие сказки часто передаются из уст в уста и очень редко записываются. Поэтому так важно успеть их отыскать до того, как все забудут. Полагаю, вся красота фольклора и мифов и заключается в их пересказывании. Но для нас, учёных-фольклористов, всё же необходимы письменные доказательства.

Взгляд Клэйба источал яд.

- Так вы считаете, что то, что я вам рассказал, это миф? Думаете, мои руки дрожат, а сердце бешено колотится из-за какой-то избитой сказки?

Он хихикнул.

- Ладно, плевать.

Но было очевидно, что ему не плевать, ибо разозлился он не на шутку.

- Хоуп присоединился к группе добровольцев, организованной шерифом, - продолжил Клэйб. - Они уже давно устали от смертей и исчезновения их скота. И вот они отправились к дому Кори...

- Хоуп писал, что дом находился в плачевном состоянии и запустении. Покосившаяся лачуга с пустыми амбарами и не вспаханными полями. Посадки засохли и заросли сорняками. И хотя лето было в разгаре, на деревьях не было ни то, что листвы, но даже почек. Всё, от живой изгороди до травы на лугу, было мертво и разрушено. Высокий вяз перед домом упал, как только на него опёрся один из мужчин. Всё было готово вот-вот развалиться в труху, словно обуглилось в лесном пожаре. Внутри дома царила тишина и запах пепла и тления. Отряд нашёл тела сестёр Люции: одна лежала наверху в кровати, а вторая - распластанная на полу на кухне, словно перед смертью пыталась выползти через чёрный выход. Их тела напоминали тело Мери, только у этих двоих девушек атрофия была выражена сильнее. Всё тело покрывали язвы, плоть была серой и морщинистой, а седые волосы выпадали. У обеих не осталось зубов. И как и у Мерси, у обеих были прижжённые круговые раны на животе, груди и шее. Тела разваливались, как только до них дотрагивались, и быстрое вскрытие, произведённое доктором, показало, что в них практически не осталось крови. Все вены спались.

Отряд начал подниматься по лестнице наверх, к чердаку, и чем ближе они подходили, тем яснее ощущали отвратительный смрад. Хоуп описывал это как сладковато-кислый запах разложения, но со странным "привкусом" золы и рассыпающихся в прах полотен. С помощью кремниевых пистолетов мужчины отстрелили замок с двери и ворвались внутрь. Там было мрачно, грязно и отвратительно пахло. Окно, прежде забитое досками, было распахнуто настежь, а ставни стучали под порывами ветра. В углу они увидели грязное одеяло, миску, цепи и кандалы. Весь пол был усеян костями, плотью и отходами жизнедеятельности.

- И что они сделали? - спросил я.

- Они вышли и сожгли дом дотла. Для них это была проклятая земля, которую следовало очистить. Ибо в тот день они узнали то, что хотели забыть. Они узнали, что случилось с семейством Кори, и что их убило.

Клэйб уверенно заявил, что погибли они оттого, что ребёнку Люции была необходима пища. Сначала они начали его кормить объедками со стола, но ему этого не хватало. Оно плакало, ведь хотело другого. Крови. Судя по всему, это была вампирическая сущность. Поэтому Кори начали отдавать ему домашний скот, а когда он закончился, отдали то, что оставалось.

- Самих себя, - произнёс Клэйб. - То существо хотело крови, и они отдавали ему свою собственную. Те кольцевидные раны были от его рта. Вы можете вообразить подобное? Чтобы кто-то позволял этому кошмару присасываться к себе, как пиявке? Не удивительно, что они сошли с ума. Но убило, ослабило и искалечило их не столько безумие и потеря крови, сколько сам контакт с существом. Простое нахождение поблизости от него уже было губительно не только духовно, но и физически. Существо излучало нечто сжигающее и опасное для человека. Знаете, что это могло быть?

О, да, я знал, на что он намекал. Понимал, к чему он ведёт. Я догадался в тот момент, когда он упомянул про "свечение" и физическую дегенерацию Кори. Истинный Лавкрафт. Но я решил сыграть недоумение - ни к чему подогревать его одержимость.

- Нет.

Клэйб усмехнулся.

- Радиация, - сказал он. - Ребёнок, скорей всего, был радиоактивным. Без сомнения, Кори сошли с ума, находясь рядом с этой тварью и позволяя ей высасывать их кровь. Да, они слабели день ото дня из-за его присасывания. Но сгубил их именно контакт с этим существом, с его ртом... Лучевая болезнь. Только она может объяснить все описанные симптомы. Это существо должно было быть радиоактивным, как и его отец. Это объяснило бы упоминание Лавкрафта о том, что изображение этого существа было выжжено в оконном стекле чердака.

Я пристально взглянул на Клэйба.

- Думаю, мистер Клэйб, вы увлеклись. Вы пытаетесь логику реалий переложить на то, что по сути своей является мифом.

- Друг мой, вы не понимаете, о чём говорите.

Я вздохнул.

- Радиация? Да ладно...

Клэйб усмехнулся.

- А как мне ещё это назвать? Хорошо, давайте назовём это... Эманациями, излучением энергии. Такой же, какую испускает солнце. Только вот в нашем случае это неестественно. Излучение от дитя было частью его отцовского наследия.

Смешно и нелепо. Я знал кое-что о радиоактивных материалах. Он светились только в научно-фантастических фильмах, если, конечно, не взаимодействовали с другими элементами. Но я не стал на этом останавливаться. Какой смысл? Я откашлялся.

- А что случилось с ребёнком?

Клэйб улыбнулся.

- А что с ним? Не сомневаюсь, что рассказанное мной вы опишите как местную легенду и забудете об этом. Но для меня всё не так просто.

Он снова закурил и выпустил дым через искривлённые зубы.

- Но как давно бы ни случились описываемые события, эта история всегда будет существовать в Беркшире. Она не умрёт, пока в ней сохраняется хоть крупица истины; пока горит костёр, не дающий потухнуть легенде; то, что не даёт истории погибнуть до сего дня.

- О чём вы?

- О доме Эбигейл Кори, который всё ещё стоит на тех холмах, - ответил Клэйб. - Видите ли, именно туда отправилось дитя, ведь это был единственный настоящий дом, который оно знало. Время от времени оно убивало кого-то и питалось им. Фермеры находили быков с такими же круговыми метками на шеях, и вскоре животные слабели и умирали. Это длилось многие, многие годы. Полагаю, обычно подобные местные легенды и суеверия заканчиваются тем, что группа мужчин отравилась на поиски чудовища. Но в этот раз такого не произошло. Хотя нет, ходили слухи, что периодически какие-то смельчаки отваживались открыть охоту, но ни об одном из них после этого больше ничего не слышали.

- Могу лишь сказать, что, в конце концов, люди научились сосуществовать с чудовищем, как бы дико это не звучало. Если ему приносили пропитание, оно не спускалось в деревню, не убивало и не калечило. Классический фольклорный сценарий, да? Жертвоприношения для зверя в попытке задобрить его и не дать разорить окрестности и поубивать жителей. Да, так и было. Каждую неделю к дому доставляли подношения. Я читал, что каждый раз приносящий выбирался жребием. Фермеры отдавали ему мясо - коз или свиней; то, что могли себе позволить. Создание надо было держать сытым, иначе... В общем, вы догадываетесь, что произошло бы в противном случае.

- И как долго, если верить записям, это продолжалось?

Клэйб нервно хихикнул.

- Как долго? Это продолжается и до сих пор.

Я почувствовал, как вдоль позвоночника у меня пробежал холодок. И не потому что начал верить в эту околесицу, а потому что окончательно уверился, что передо мной сидит безумец.

- Вы... Вы ведь не серьёзно? Мистер Клэйб, это ж... Господи... Вы говорите, что... Что это существо живёт в разрушенном старом доме уже три столетия. Это нелепо! Оно никогда не существовало, и даже если бы и родился на свет какой-то ребёнок с аномалиями развития... он бы уже давным-давно умер!

И я даже не стал упоминать о том, что большинство мутаций редко совместимы с жизнью. Все они были генетическими тупиками. Простая биология - если по счастливой случайности природа не наделила мутировавший организм возможностью к выживанию и существованию на грани смерти... Он умирает.

- Возможно, - протянул Клэйб.

Я пожал плечами. А что я мог сказать?

Клэйб усмехнулся, глядя на меня злопамятным взглядом. Я знал, что он верил в свой рассказ. Он действительно верил в сказку, которая была захватывающей как с точки зрения истории, так и с точки зрения фольклора. Но без сомнений, это была абсолютная небылица. Должна быть небылицей... Она потрясла меня; в своих изысканиях я слышал и другие странные истории. Но эта... Полное безумие. Клэйб был сумасшедшим. Должен оказаться сумасшедшим, как иначе? И, тем не менее, он мне таким не казался...

- Забавно, правда? Я говорю вам, что это правда. Что это злобное, вечное создание прожило в доме три века и будет продолжать там жить, пока гниющая хижина не развалится и выставит чудовище под солнечные лучи, которых оно так боится. Но вы всё ещё сомневаетесь. Естественно. Старик, несущий несусветный бред... Так вы обо мне думаете? Да, может, я и старый человек. Может. Но я не ошибаюсь. Всё рассказанное - не продукт моего неуёмного воображения, независимо от того, насколько нам было бы легче жить, если бы это оказалось простой выдумкой.

Он продолжал смотреть на меня, пытаясь заставить опустить глаза. Но я выдержал его взгляд. Не смог отвести. И вскоре он продолжил сухим, безжизненным голосом:

- Я могу рассказать вам то, что знают лишь несколько избранных, кто хранит тайну и передаёт её из поколения в поколение. Я могу рассказать, что мистер Лавкрафт знал правду, когда писал о мальчике в 1793 году, который увидел что-то в высоком окне чердака и убежал прочь, истошно вопя. Или я могу рассказать историю солдата, вернувшегося с войны 1812 года и отправившегося к тому дому, чтобы истребить чудовище. Видите ли, зимой оно проявляло меньшую активность, и возможно, солдат решил, что оно находится в спячке и его будет легче схватить. О нём больше никто не слышал, но весной, когда сошёл снег, в лесу около дома нашли груду костей. Но я полагаю, само по себе это ничего не доказывает. Да, ещё был доктор Болан, который устал от суеверий и предрассудков и в 1875 году отправился в тот дом. А вернулся абсолютно седым и безумным. Болан был полевым хирургом во время Гражданской войны и насмотрелся ужасов. Но то, что он увидел в хижине, навсегда лишило его разума. Ни кошмар сражений при Энтитеме и Шайло не смогли подготовить его к той чуме, что глядела на него из окна. А в 1914 году появились два глупца, оставшихся на спор на ночь в разваливающемся доме...

- Хватит, - произнёс я, наконец. С меня действительно было довольно. Я с благодарностью выслушал местные поверья и легенды, но этот бред слушать не желал и выключил диктофон.

- Думаю, мне лучше уйти.

- Вы глупец, мистер Крей. Чёртов глупец, - ухмыльнулся Клэйб. - Вы поставили на мне крест, потому что я - свихнувшийся деревенщина. Что ж, не могу вас винить. Но что, если я скажу, что у меня есть доказательства? Что могу предоставить вам шанс выйти из кабинета и отложить пылящиеся на полках книги? Что вы на это ответите? Вы готовы встретиться с тем, что уже столько веков сводит людей с ума? Или спрячетесь за своими пыльными полками и неинтересными рассказиками?

Я тяжело сглотнул. Наверно, я понимал, что к этому всё и идёт. И поэтому я и остался в надежде, что в самом конце получу хоть крупицу доказательств рассказанного. Хоть обломок кости, как в рассказе Лавкрафта. Хоть что-то. Ведь вера Клейба в свой рассказ была бесспорной. Он не сомневался в этом ни на минуту. Нет, серьёзно, я не верил в монстров, хотя и допускал, что в течение всей истории человечества на свет появлялись люди с уродствами и аномалиями, вид которых и вдохновлял на создание историй, которые я тщательно записываю. Но я не верил вот в это существо - в ужас семьи Кори; в создание, которое имело с ними кровное родство, и которое они отчаянно пытались скрыть. И, в конце концов, потерпели полный крах. Допустим, оно действительно когда-то существовало. Но я не верил, что оно может жить до сих пор и является жутким "неименуемым" людоедом, каким его описывал Клейб. Наверно, Люция Кори действительно могла родить ребёнка с дефектами развития, но произошло это не из-за некого вмешательства кошмара из иного мира, а из-за инцеста и близкородственных браков внутри и так не совсем здорового семейства. Логично? Вполне. Но часть меня - та, что принадлежало учёному и любопытному собирателю древних легенд - всегда задавалась вопросом: откуда же появлялись эти сказания о полукровках и гибридах? И мысль о том, что я могу получить некое вещественное доказательство, была слишком аппетитной, чтобы отказываться. Хотя здравый смысл и говорил мне не соглашаться.

Клэйб поднялся и достал из шкафа ружьё.

- Я собираюсь отправиться в тот дом, мистер Крей. Я завершу то, что следовало сделать много лет и веков назад. Хочу, чтобы вы отправились со мной и стали свидетелем происходящего. Это всё, о чём я вас прошу.

Дрожащими пальцами он зарядил ружьё.

- Видите ли, я уже без малого сорок лет забочусь об этом кошмаре, как заботился о нём мой отец, а до него - мой дед. Думаю, теперь вы уже догадались, что моя истинная фамилия не Клэйб. Я - Кори, и прости Господи, я являюсь родственником этого монстра. И сегодня я сделаю то, что должен, но что поклялся никогда не делать. И если вы отправитесь со мной, то увидите тайну моего семейства.

Мне следовало бежать оттуда сломя голову. Но я остался.

Я запрыгнул в дребезжащий пикап вместе с безумным стариком, положившим себе на колени заряженное ружьё, и мы поехали в холмы. В дороге говорил он.Он признался в страшных преступлениях, которые совершали его предки, чтобы сохранить в тайне существование этого создания. Клэйб рассказывал жуткие истории о похищенных детях, которых связанными и с заткнутыми ртами привозили в дом Эбигейл Кори и бросали в старый колодец, из которого по ночам поднималось странное золотистое свечение. Он признался, что сам никогда в таком не участвовал; подобное совершали его наиболее радикально настроенные родичи несколько поколений назад. Во времена его отца и самого Клэйба существу бросали в колодец только баранину и свинину.

- Да простит меня Господь, Крей, но первые десять лет с того момента, как меня посвятили в семейные тайны, я действительно наслаждался сохранением тайны о чудовище. Но проходили годы, и в один из дней мне стала противна одна только мысль о том, что я должен туда отправиться. Но я продолжал туда ходить, даже когда меня тошнило от всего этого. И сейчас... Я не был там уже месяц. Думаю, она будет бодрствовать. И будет очень голодна, и из-за этого не так хитра и коварна. Она будет нас ждать. Она учует, что мы приближаемся, и будет ждать.

Мы ехали по узкой горной дороге, которая вскоре превратилась в простую грязь с единственной колеей, по сторонам которой рос красный кедр, орешник и дубы. Мы переехали через деревянный мост, минули холмы, спустились в заболоченную ложбину, где подлесок окутывал густой туман. Вскоре дорога закончилась, и мы пошли по тропе среди зарослей болиголова. Через пятнадцать минут тропа закончилась. Я бы сам никогда не нашёл это место, но Клэйб знал, куда идти. Он вёл меня через ущелья, поросшие ежевикой, и холмы, вверх по скалистым уступам и сквозь засохший, мёртвый лес.

Там и стоял дом.

За прошедшие годы он должен был зарасти сорняками и плющом, но этого не произошло. Фактически, дом был таким же мёртвым, безжизненным и высохшим, как и деревья вокруг него, окружавшие строение, как нимб. Сухая, потрескавшаяся земля была неплодородной. Когда мы ступили на неё, от сапог поднялись облака серой пыли. То там, то здесь поднимались ввысь высохшие, мёртвые деревья с отваливающейся корой. Они разваливались в труху, стоило только их коснуться. Сам дом был высоким, узким и обветшалым, как ободранный от плоти скелет. Островерхая крыша почти полностью прогнила и рухнула. Стены были бурыми из-за разросшегося лишайника и плесени. Всё это напоминало разрушенное, крошащееся надгробие, готовое в любой момент рухнуть.

- Она там, - произнёс Клэйб, и голос его был таким же безжизненным, как и окружавший нас пейзаж.

Перед домом раскинулся огромный, гротескный дуб, напоминавший почерневший скелет. Я ясно представил, что именно здесь была повешена Эбигейл Кори. Именно здесь её тело оставили висеть и качаться на ветру, пока плоть не оголила кости скелета.

Я стоял, затаив дыхание, впитывая окружающее, и живот у меня неприятно скрутило. Признаюсь, этот дом меня пугал. От одного только его вида моё сердце колотилось, как сумасшедшее, а внутри черепа словно начали скрестись мёртвые пальцы.

Мы подошли ближе, и я увидел колодец, который упоминал Клэйб. Обычная тёмная яма, окружённая сваленными каменными плитами. Я не видел её дна. Да и не хотел. Пахло здесь, как в старом амбаре или на пепелище. Ветра не было, и воздух казался плотным из-за частиц разваливающегося дома и иссушённой земли.

Клэйб сказал мне подождать снаружи. Я абсолютно не возражал.

Он зажёг фонарь, который принёс с собой.

- Электрические фонарики здесь не работают, - пояснил он. - Чем ближе к ней подходишь, тем тусклее они становятся. Не знаю, почему... Может, из-за энергии, которую она излучает. Полагаю, в неё больше от её отца, чем от человеческой матери, поэтому её окружает некое поле...

Он повернулся, чтобы войти в дом, и я схватил его за руку. Во рту пересохло. В глотку словно насыпали песка.

- Не нужно вам этого делать, мистер Клэйб, - прошептал я, дрожа. - Я... Я вам верю. Пойдёмте отсюда. Прошу вас, давайте уйдём.

Он качнул головой и слабо улыбнулся мне.

- Сынок, я должен это сделать. Должен увидеть, чего боялся все эти годы. Я обязан с этим покончить. Пришло время убить чудовище.

Стоило ему закончить, как из дома донеслись стоны и скрип. Что-то упало. Может, доска или деревянная планка. Мы оба взглянули на узкое высокое окно чердака, которое было тщательно заколочено досками. Многие доски сгнили, и в образовавшиеся дыры можно было разглядеть участки пыльного стекла. Некоторые стёкла потрескались и вывалились из рам, но некоторые ещё стояли целыми. Скрип, который мы слышали, шёл именно оттуда, и я почувствовал, как у меня похолодели руки. На одно безумное мгновение мне показалось, что я видел в окне светлое размытое пятно.

Я хотел произнести какую-ту чушь о том, что с такими звуками, наверно, и разваливаются старые дома, но... Но в этот момент из того окна на чердаке донёсся одинокий стон, напоминающий завывание ветра в узкой арке.

Клэйб улыбался, глядя на дом безумными глазами.

- Она там, она ждёт меня...

- Нет! - крикнул я, пытаясь его остановить.

Я чувствовал, как внутри дом распадается и иссушает всё, что приближается. Нет, я не видел её. Не видел нечестивое, жуткое, сверхъестественное существо, прожившее на чердаке три сотни лет, но я чувствовал её. Да, и теперь я услышал и её голос.

Но Клэйб всё же вошёл в дом.

Крыльцо давно развалилось, поэтому ему пришлось забираться через высоко расположенный дверной проём. Я помог ему подтянуться и ощутил удушливый, зловонный запах старого дома и существа, что там обитает.

Бедный наивный старик вошёл через дверной проём прямо в ненасытную, жаждущую тьму. Я видел свет его фонаря. Я слышал, как скрипят рассохшиеся доски, как падают предметы. Я слышал, как он поднимается по древней, скрипучей лестнице. А затем... Затем я услышал, как он кричит. Слышал звук выстрела, эхом разнёсшийся в ужасающей тишине. Слышал, как пронзительно, жутко завыло существо, разрывая своим визгом барабанные перепонки.

Наверно, я и сам закричал.

Помню, что развернулся, чтобы сбежать, как трус, но тут из темноты меня позвал Клэйб. Я слышал, как он упал с той проклятой лестницы. Слышал, как что-то ползёт за ним. Что-то сухое и шелестящее. А затем влажный звук и чавканье, словно медведь, жующую чью-то тушу в пещере... Что-то щёлкнуло в моей голове, и я рванул обратно к дому, врываясь в грязь, пыль и облака паутины. Фонарь валялся на нижней ступеньке и всё ещё горел. Я увидел истекающего кровью Клэйба, лежащего посреди лестницы и распотрошенного, как лосося. Я видел только его ноги и нижнюю половину туловища. И пока я смотрел, его потащило вверх по лестнице. Свет фонаря в моей дрожащей руке отбрасывал пляшущие тени на стенах.

И тогда...

Я услышал это существо. Оно не просто тащило Клэйба по лестнице; оно присосалось к нему и высасывало его кровь, как огромный мерзкий паук осушает муху капля за каплей.

Я подскочил и схватил тело Клэйба за щиколотки. Я не отдам его этой твари. Я дёрнул. Существо дёрнуло в ответ. Мы сражались, словно два безумца, перетягивающих канат, и, в конце концов, оно с чмокающим звуком отцепило свой рот от Клэйба и зарычало на меня. Меня обдало горячим порывом затхлого воздуха. Я видел впереди смутную, напоминающую человека фигуру... которая неясным образом светилась. Существо рычало, скрежетало зубами, и зловоние от него было невыносимым. Но я в последний раз дёрнул Клэйба за лодыжки и вырвал его из хватки чудовища. Мы оба покатились вниз по лестнице и приземлись в пятно света, падающего через выбитую дверь.

Я оказался прямо у дверного проёма. Тело Клэйба, окровавленное, обезображенное и странно сморщенное из-за вытянутой из него крови, упало у моих ног.

А существо...

Древнее, уставшее, гниющее чудовище сходило с ума от голода. Я видел, как оно светилось в темноте, и от него шёл мерзкий, нездоровый запах. Оно настолько обезумело от голода, что бросилось вперёд в луч света, издав длинный, низкий скорбный вой.

И в этом свете я его разглядел.

Увидел существо, сводившее с ума людей.

Отвратительное дитя Люции Кори.

Она была одета в серые лохмотья, которые некогда были её одеждой, но за столько веков истлели и порвались; кожа её местами оторвалась от мышц, ссохлась и съёжилась. Она прыгнула вперёд, как какое-то гигантское насекомое, и завопила, когда свет коснулся её тела. Но инерция несла её вперёд, и она остановилась, лишь когда нависла надо мной. Её одежда и плоть кишела насекомыми, которые сваливались на меня шевелящимися комьями. Она с трудом удерживала равновесие секунду-другую, и я ощутил на лице её зловонное дыхание, отдающее гниющей в овраге падалью.

Она смотрела мне в глаза какую-то долю секунды, но этого хватило, чтобы внутри у меня всё перевернулось. Её глаза напоминали чёрные дыры на сморщенном лице, испещрённые алыми и золотистыми прожилками, и напоминали поглощающие свет тёмные туманности в самых дальних уголках вселенной. Один глаз находился выше другого, но оба были широкими и полупрозрачными, словно покрытые водной оболочкой.

И в этот момент я вывалился через дверной проём наружу. Я закричал, пытаясь закрыть лицо... Я упал, приземлился на твёрдую, высохшую землю и покатился прочь...

А она пошатывалась передо мной, покачивалась из стороны в сторону, захваченная в ловушку из солнечного света, как насекомое в янтаре. Она начала распадаться: из груди вырывались долгие, бледные, как черви, нити, а плоть стекала, как расплавленный вязкий розоватый, красный и рыжий воск.

А потом она тоже упала во двор дома.

Она почти мгновенно вскочила, издав дикий вопль, в котором агония смешивалась с яростью. Обезумев, она крутилась вокруг своей оси, а в это время плоть её продолжала отваливаться и испаряться. Она напоминала дикую и странную ведьму, исчезающую в следствии собственных заклинаний. Внешне она имела сходство с человеком, но многие её части тела были непропорционально увеличены, другие - уменьшены... К тому же, яркие искрящиеся цвета, сбегающие воском на землю, скорее напоминали акварельный набросок, чем натуральные оттенки человеческой плоти. Ростом она была со взрослого человека, но сгорбленная, согнутая, переломанная; кости и наросты на них торчали во все стороны. Её левая рука была толстой и мясистой с выросшими на ней нитями, напоминавшими испанский мох; кисть - затупленной, наподобие лопаты; правая рука - худой, скелетоподобной, а пальцы напоминали острые и загнутые вилы.

Я смог неплохо рассмотреть её, обрамлённую лучами солнечного света, как ореолом, когда она воздела к небу деформированные, уродливые пальцы и попыталась закрыться от лучей. Её голова была огромной, напоминающей луковицу, и мягкой, как подгнившая тыква. Она сидела на коротком шейном отделе позвоночника. Отдельные пучки белых волос только чуть-чуть прикрывали жёлтый череп. Лицо было изрезано морщинами, и с него лохмотьями висела кожа и плоть. Рот был несимметричным относительно остального лица, а губы, сперва тонкие и бледные, теперь отекали, становясь пухлыми, рыбьими. Когда она закричала от ярости, её раскрытый рот превратился в идеальный овал, как у пиявки. А за тающими губами я рассмотрел острые, треугольные, короткие зубы. Зубы, предназначенные для измельчения и перемалывания.

Она умирала, а я был готов вот-вот двинуться умом от всего происходящего. Но я понял... По крайней мере, мне казалось, что я понял. Её человеческая мать принадлежала этому миру, но вот отец пришёл из некого мрачного места, где нет солнца и его ультрафиолетового излучения. А они были губительны для этого вида. Его получеловеческая дочь была ночным кошмаром. Чумой, бродящей во мраке.

Я смотрел, как она упала на землю, скуля и задыхаясь, и тело её плавилось, как жир на сковороде. Её горящие глаза подёрнулись пеленой и запали. Её кожа пузырилась и испарялась. Она ещё несколько минут корчилась на земле. Гигантское кровоточащее тело мутанта пыталось само когтями содрать с себя остатки плоти, а затем... Затем она затихла.

Вот так, по прошествии трёх сотен лет, дочь Люции Кори, Неименуемая, в конечном итоге вышла на свет, которого столь долго избегала.

 

Жуткие парни

1: Жизнь.

Да, сидя за рулём своего “Линкольна Континенталь” - на этот раз, красного кабриолета, а не чёрного с леопардовыми сидениями - Ктулху скучал по старым временам. По тем дням, когда у него был свой собственный огромный культ, и его последователи совершали свои действия и из уважения, и из страха к нему. А теперь ему приходится для этого работать. Проклятье! Он должен работать на улицах, как любой другой в районе. В жизни были свои взлёты и падения. Он работал на компанию "Outfit". Он работал на Старца. Вымогательство, ростовщичество, азартные игры, рэкет, воздушное пиратство - Старец прочно держал в руках свою империю. Ктулху тоже толкал наркоту, получал нужную информацию от своих соглядатаев и мог в любой момент получить от ростовщиков сотни две тысяч баксов. Мог сам время от времени врезать парням, которые имели неосторожность перейти ему дорогу.

Но отчего-то это было не то же самое.

Такой человек, как Старец - мафиози, авторитет - обладал всем, чего только желал: и наркотой, и девицами, и бабками. Кучей бабок. Когда он входил в комнату, люди сразу понимали, кто он такой. Его уважали. Он требовал к себе уважения. И если не получал - показывал зубы.

Как на днях в Мидтауне. Старец имеет пай в строительстве зданий в том районе. Проблема заключалась в том, что владелец цементной компании, с которой был заключён контракт, опаздывал с оплатой. На две недели. Неприемлемо.

Старец был зол.

- Ты отправляешься туда, ясно? Забираешь мои деньги. Если надо закатать их в асфальт - действуй. Только получи мои бабки.

Вот Ктулху и отправился туда один. Он вошёл в офис с длинной свинцовой трубой в руках и нашёл там владельца, перекидывающегося в покер с ещё одним мужчиной. Они оба побелели, как снег. С ними в комнате ещё был какой-то здоровяк в жёлтой каске. Ктулху в два удара разбил каску и раскроил его никчёмную башку. После этого ему тотчас отдали и деньги, и проценты.

- Если мне ещё раз придётся сюда прийти, - сказал он владельцу, - то твою голову найдут следующий раз в грёбаной мусорке.

Вот так он и жил. Вот так он работал.

Ктулху втянул в себя рассыпанный на столике кокаин и стал ждать Мексиканца. Его звали Рамон Гуаверес. Он был владельцем сети закусочных тако и парочки чёртовых магазинчиков с запрещённым порно. Дела у мелкого мексикашки шли отлично, но была одна проблема: плата. Он задолжал Старцу 250 тысяч баксов. Стандартный процент при такой сумме - десятка, а значит - двадцать пять штук еженедельно. А мексикашка не платил уже месяц. Он ушёл в подполье и объявил о банкротстве.

Ктулху ждал его.

Сидел и любовался, как красиво на солнце блестели его бриллиантовый перстень, оправа «Рэй-Бэнов» и золотая цепь на шее. Вот он. Гуаверес вышел из бассейна и нырнул в переулок. Но прежде, чем успел что-то предпринять, Ктулху уже навис над ним.

- Где грёбаные бабки? - протянул он.

Гуаверес задрожал и осел на асфальт.

- У меня нет денег, нет, - захныкал он. - Но я могу их раздобыть, я...

Он разозлил Ктулху. Нет ничего хуже лжи. Он забылся, сбросил своё человеческое обличие и вскоре возвышался над Гуавересом трёхэтажным зданием. Зелёный, блестящий, как влажный пластик. Со щупальцами и крыльями, и прочей фигнёй. Отвратительный, как голый прокажённый со стояком. Он схватил мелкого мексикашку и проглотил, не разжёвывая.

В дальнем углу переулка за этим наблюдал бомж с красными, воспалёнными глазами.

Вскоре Ктулху вновь превратился в приличного парня в дорогом костюме. Он вытер рот уголком шёлкового платка, бросил взгляд на бомжа и усмехнулся.

- Человек, - произнёс Ктулху. - Белое мясо.

2: Босс над Боссами.

В сыром и мрачном районе Аркема, известном как Малый Юггот, сам босс над боссами - Йог-Сотот - сидел в своём кабинете; облака едкого сигарного дыма лениво выплывали из полудюжины отверстий.

- Всё изменилось, - сказал он Ньярлатотепу. - Раньше ведь как было? Захватываешь мирок, превращаешь несколько городов в богохульную помойку, заставляешь какого-нибудь идиота написать о тебе книгу - и всё, ты в шоколаде. И даже десять тысяч лет спустя получаешь доход от вложенного в те времена. Обязательно найдётся какой-нибудь умник, который станет названивать по поводу этой книги. И ты знал, что всегда получишь то, что тебе причитается.

- Да, всё изменилось, - кивнул Ньярлатотеп. - В наше время мир превратился в чёртову выгребную яму. У людей не осталось ни капельки уважения.

Йогги, очень похожий на груду извивающихся желеобразных спагетти, покачал головой. Он весь состоял из извивающихся щупалец и выпученных глаз.

- Посмотри теперь на мою команду, ради всего святого! У всех этих дебилов есть проблемы. Один - ипохондрик, другой - педик, третий лечится у психиатра. Да что же это, мать твою, такое? Когда-то у нас ведь всё шло отлично!

- Да, мы держали мир за яйца.

Йогги стукнул щупальцем по столу, брызнув слизью на Посланника богов.

- Мы были тайным обществом. А теперь каждая дворняга знает, кто мы и откуда. Какого хрена? Знаешь, теперь эти Старшие Боги - эти грёбаные СБ - повсюду! Они прослушивают мой телефон, следят за моими людьми. Да я даже задницу не могу подтереть, чтобы они потом не сняли отпечатки с туалетной бумаги!

Ньярлатотеп знал, что всё это правда. В наши дни СБ были повсюду. Мясоеды. Штамповали обвинительные заключения и навечно низвергали в бездну. Чушь собачья. В старые деньки СБ были другими, более продажными. Заплатишь им бабки - и можешь заниматься своими делами, сколько влезет.

- Мы должны быть осторожны, - произнёс Ползучий Хаос.

- Кто мы теперь? - продолжал босс над боссами. - Под тобой ходит куча кретинов, которые пишут о нас дрянные рассказики, рисуют комиксы и даже снимают дерьмовые фильмы. Они даже придумали эту - как они её называют? - ролевую игру! И всякие задроты прикидываются супермачо и суперспецами, а сами даже член никогда в бабу не засовывали! Ну, разве не херня?!

- Так и есть.

- А кто вообще начал называть наше существование "Мифы Ктулху"? - вскинулся Йогги. - Что за чёрт? Это мой бизнес, а не какой-то грёбаный "миф"!

Безликий только покачал головой, закуривая сигарету.

- Это Дерлет. Он всё начал.

- Сукин сын. Надо было его прихлопнуть, когда у меня была такая возможность. Я смирился, что про нас начал рассказывать всему миру тот писака из Провиденса, но Дерлет вообще превратил нашу жизнь в балаган! - Йог-Сотот забарабанил по столу слизкими щупальцами. - И в придачу, я не вижу от этого ни цента. Ладно, с этим покончено. Если кому-то не нравится, как мы работаем, придётся их убрать с дороги. Либо мы получим часть этого бизнеса, либо завалим всё трупами.

Ньярлатотеп только кивнул; он слишком хорошо все понимал.

- Раз уж ты сам поднял эту тему... Я переживаю из-за того эпизода с Ктулху.

- Какого эпизода?

- Того эпизода. С Ктулху. Мы обсуждали его.

- А, ты об этом...

- Да, именно о нём, - кивнул Демон Тьмы. - Я начинаю беспокоиться. Ктулху... Он слишком необузданный, слишком неуправляемый, как ковбой на Диком Западе, и может вскоре выйти из-под контроля.

Йог-Сотот выглядел обеспокоенным - насколько обеспокоенной могла выглядеть куча извивающихся щупалец.

- Но он хороший парень. У него есть яйца.

- Он отбился от рук.

- Ладно... Если так надо...

- Мы отошлём его подальше.

3: Глубоководная крыса разворачивается.

Дагон высморкался и тут же всунул в левую ноздрю ингалятор Вика.

- Боги, у меня весь нос заложен. Кажется, я простыл. Неудивительно, я сейчас даже поспать нормально не могу. Мне нужен антибиотик. У тебя есть цефуроксим? Или амоксициллин?

Агент СБ лишь вздохнул.

- Дагон, ты должен успокоиться, хорошо? Ты должен перестать сомневаться в себе. Ты поступаешь правильно.

- Ты уверен? - Дагон нервно почесал сыпь на шее. - Потому что я сомневаюсь. Я предатель. Крыса. Ты знаешь, каково это - доносить на своих друзей?

- Они тебе не друзья. Мы оба знаем, что они задумали, - произнёс агент. - Йог-Сотот – подонок, как и все остальные. На самом деле, всё, что они делают - это прикрытие их основного плана - господства над миром. Ты же знаешь, что они не будут счастливы, пока не добьются своего.

- Не знаю... Я в замешательстве.

- Конечно. Просто расслабься.

На Дагона аккуратно повесили передатчик, который будет передавать все разговоры в СБ. Со временем они раскроют грандиозную схему рэкета и предъявят обвинение всей мерзкой компании.

- Боги, я - крыса... Обычная крыса. Если бы я верил в существование ада, то точно горел бы там.

Дагон снова высморкался.

- У тебя точно нет никаких антибиотиков? А противоаллергического?

4: Вымогательства в стиле парней.

Когда они убедились, что сбросили хвост СБ, Ктулху остановил свой чёрный “Линкольн Континенталь” у обочины.

- Когда доберёмся до места, говорить буду я. Ясно?

Чёрный Цатоггуа кивнул.

- Ага.

Азатот тоже кивнул, и машина наполнилась ядовитым зловонием.

- Снова в штаны наложил? - взревел Ктулху. - Чёртов вонючий сукин сын! Выметайся из моей машины! Если испортишь обивку на сидении, я тебя закопаю!

- Я ничего не могу с этим сделать, - ответил Азатот. - У меня проблемы с пищеварением.

Ктулху покачал головой.

- Боже, воняет палёной резиной.

Приняв человеческий облик, они пересекли тротуар и вошли в здание. Вверх по лестнице на третий этаж. Пахло грязью и кошачьей мочой - либо всё дело снова было в Цатоггуа. Этот парень был простым, как палка. И пах каждый раз отвратительно.

- Знаешь, человечество придумало мыло и воду, - сказал ему Ктулху. - Мыться нужно не только по праздникам. А что с твоим костюмом? Ты его из помойного ведра доставал?

Он остановился перед Цатоггуа, поправил ему галстук и расправил лацканы пиджака. И покачал головой, с отвращением глядя на мятую одежду. Ктулху носил только сшитые на заказ итальянские костюмы. Рядом с нежно-голубым "Армани", который был на нём, костюм Цатоггуа выглядел половой тряпкой.

- Мы должны выглядеть профессионалами. Господи, как ты носишь этот готовый ширпотреб из магазина? Он сидит на тебе, как мешок из-под картошки, Цаг, а когда ты двигаешься, кажется, будто под этим брезентом трахаются два бульдога.

Он бросил взгляд на Азатота, но тот пытался сделать вид, что не он только что испортил воздух.

- И ты не лучше... Господь Всемогущий, как мне не бросить всё к чертям?! Да у Цатоггуа задница пахнет лучше, чем воздух вокруг нас!

Они остановились перед дверью, и Ктулху открыл замок - плюнул на него, и тот расплавился. Натянув кожаные перчатки, они вошли внутрь. За столом сидел низенький толстячок и печатал что-то на компьютере.

- Эй, - сказал он. - Вы не можете...

- Пасть закрой, - оборвал его Ктулху. - У нас к тебе дело. Так?

Чёрный Цатоггуа кивнул.

- Ага.

Ктулху засунул руку в карман своего чёрного пальто и вытащил книгу в твёрдом переплете с изображением монстра со щупальцами на обложке. И швырнул её на стол.

- Это ты написал? - спросил он парня.

- Конечно... Вы её читали?

Он выглядел удивленным. Внезапно воздух наполнился отвратительным запахом канализации. Воняло, как от дохлой разложившейся крысы. Азатот стоял и ухмылялся, гадая, когда они это заметят.

- Да что за хрень с тобой сегодня? - вздохнул Ктулху, зажимая нос. - Твоя задница тебе не подчиняется?

Он махнул рукой Цатоггуа.

- Открой чёртово окно, Эйнштейн.

Чёрный Цатоггуа недоуменно уставился на Ктулху. Тот перевёл взгляд на толстяка.

- Ну что мне с ними делать?

Ктулху повернулся к Цатоггуа и попытался на языке жестов объяснить ему, что он хочет.

- Окно, кретин. Ок-но. Нет? Не говоришь по-английски?

Азатот пошёл сам открывать окно. И пока открывал, успел высунуть задницу на улицу и повторить всё снова.

- Вы читали мою книгу? - переспросил толстяк.

Ктулху проигнорировал вопрос. Не рассказывать же ему, что он никогда не заходил дальше спортивной страницы в газете!

- У нас к тебе дело, - сказал он.

Затем повернулся к Чёрному Цатоггуа, который задумчиво чесал яйца.

- Сделай нам кофе, умник.

- Ага, - кивнул Цаг и направился в крохотную кухоньку.

И практически сразу все услышали, как он что-то роняет, разливает и разбивает. Руки у него, конечно, были человеческими, но обращался он с ними, как пианист с копытами.

Ктулху покачал головой.

- Ну что за чертовщина...

Снова перевёл взгляд на толстяка.

- Сколько тебе платят за подобное дерьмо?

Парень занервничал. Покрылся испариной с ног до головы.

- Не много... Пару сотен за несколько копий.

- И всё?

- Это маленький рынок.

Ктулху был разочарован. Если бы ему сказали, что у него вместо члена будет теперь висеть кусок колбасы, он не был бы разочарован больше.

- Вот до чего дошло? Старец заставляет нас выбивать копейки?

- Я не понимаю...

Ктулху взбесился.

- Ты хоть представляешь, кто я, мать твою, такой?!

- Нет...

- Значит, придётся показать.

Парень тут же обделался и начал звать мамочку. Ктулху выхватил револьвер калибра .45 с глушителем, приставил к голове парня и нажал на спусковой крючок. Стена за спиной толстяка окрасилась в алый. Черный Цатоггуа вернулся с двумя чашками кофе. Протянул одну из них Ктулху. Ктулху свирепо посмотрел на него и выхватил чашки из его затянутых в перчатки рук.

- Ты кто, чёртов комик? Я похож на того, кому нужен кофе, чёрт тебя дери?! Что ты за долбаный идиот?

Он подтолкнул Цатоггуа к двери.

- Тебе нужен душ. Ты воняешь, как проклятая канализация.

Черный Цатоггуа кивнул. Ктулху осмотрелся: Азатота нигде не было. Только в воздухе висела неимоверная, почти ощутимая вонь. Он последовал за вонью в другую комнату и обнаружил Азатота, сидящего на унитазе.

- Какого хрена ты тут делаешь?!

- Облегчаюсь.

- Я только что снёс парню башку, а ты пошёл "облегчиться"?! Я не верю своим глазам.

Он развернулся и зашагал прочь.

- Наверно, поэтому тебя и называют "безумным Богом".

5: Дагон на Кушетке.

Развалившись на кушетке психотерапевта, Дагон безудержно всхлипывал. Он тряс головой, уставившись в потолок, словно там были написаны ответы на все его вопросы.

- Я просто больше не вписываюсь в их общество, - сказал он. - Я пытаюсь, но... Чёрт, это неправильно!

Врач был невозмутим.

- Может быть, вы просто смотрите на всё это неправильно. Может быть, дело не в вас, а в них. Возможно, вы их просто переросли. Знаете, такое случается.

Дагон вздохнул.

- Я... Чёрт... Знаете, мне нравятся "Мифы", но я их не люблю. Понимаете разницу?

- Конечно, понимаю, - психотерапевт что-то нацарапал в своём блокноте.

- Господи, у меня сейчас такая паранойя, что я даже не хочу выходить из дома. Стоит мне очутиться в толпе, и на меня находит паника.

- Вы знаете, почему так происходит?

Дагон покачал головой.

- Слишком многое нахлынуло. Слишком многие от меня зависят. И в Южном Море, и в Иннсмуте... Все чего-то хотят. Мне кажется, будто меня разрывают в разные стороны. Они все надеются, что я приму решение, а я не могу...

- Вы боитесь ответственности?

Вместо ответа Дагон вновь зарыдал. В конце концов, успокоившись, он ответил:

- Я устал от всей этой сверхъестественной жути. Разве неправильно, если мне хочется, чтобы люди улыбались?

Врач продолжал невозмутимо наблюдать за пациентом.

- Почему бы вам не рассказать, в чём проблема на самом деле?

Но Дагон словно не слышал.

- Господи, я чувствую себя развалиной. Спина болит, колени ломит. Не могу справиться с вечными головными болями. Вам здесь не жарко?

- Нет.

- Значит, я заболел. У меня жар. И сердце колотится... Господи, у меня сердечный приступ!

Он резко сел и схватился за грудь, тяжело дыша.

- Я не могу дышать... Не могу дышать...

Психотерапевт протянул ему бумажный пакет.

- У вас обычный приступ паники. Дышите глубоко и медленно. Вот так, глубоко и медленно...

6: Ночи Ктулху.

Ктулху сидел на кожаном диване и смотрел по телевизору фильм по мотивам книги Лавкрафта. Он потягивал из бокала мартини "Асти Спуманте", в то время как какая-то белобрысая шлюха трудилась над его членом. Он пялился в экран и с каждой минутой бесился всё сильнее.

- Только глянь на это дерьмо, - сплюнул он.

Девица подняла глаза, чтобы посмотреть в телевизор, но Ктулху резко вернул её голову на место.

- Тебе кто разрешал останавливаться? - нехорошо прищурился он.

Он сделал ещё глоток мартини, вспоминая все те годы, когда он мечтал об этом погрязшем на дне городе. Думал, какой же это был идиотский шаг. На экране появилась какая-то мерзкая фигура, плюхнувшаяся на холм. Очевидно, это должен был быть Йог-Сотот, но похож он был больше на грязную половую швабру. Люди бегали и кричали. Ктулху начал по-настоящему возбуждаться. Шлюха быстрее задвигала головой.

- Эх, было же время, - вздохнул он. - И какого хрена с нами случилось?

Он достал из-под подушки револьвер калибра .357 Магнум и разнёс к чертям экран телевизора. Господи, как же всё изменилось! Он скучал по своему культу. Он скучал по убийствам и членовредительству. Он скучал по власти.

7: Безумный Жуткий Светский Клуб.

- И вот я стою, прислонился к барной стойке, весь такой расстроенный и взбешённый, - рассказывает Ктулху. - Проглатываю виски залпом, так, что у стоящего рядом бармена глаза чуть не вылезают из орбит. И тут мимо меня проходит этот кретин из СБ. Он знает меня. И я намеренно в него врезаюсь. «Прошу прощения», - говорит он мне. «Засунь свои извинения себе в задницу», - отвечаю я. А он, как грёбаный праведник, просто подставляет для удара вторую щеку. «Простите, это моя ошибка». Я, не моргая, смотрю ему прямо в глаза. «Это твоей мамаше следовало извиняться, что родила на свет такого ублюдка, как ты. Эй, ты только не обижайся, ладно? Я бы купил тебе выпить, но отдал последние пять баксов твоей сестре, чтобы она у меня отсосала». И вот тут он съезжает с катушек. Не прошло и пары секунд, как мы оба катаемся по полу, нанося друг другу удары. В конце концов, мне удалось отбросить от себя этого кретина. «Ладно, ладно, - говорю я. – Я перешёл черту, да? Я не должен был говорить такое о твоей сестре. Это было чертовски грубо. Прими мои извинения. Ведь мне отсосала не твоя сестра, а твоя мамаша». И мы снова начали друг друга пинать, кусать и кататься по полу.

Все присутствующие, как и всегда, хохотали над историями Ктулху. Там были почти все, кроме Старца и Ньярлатотепа. Они, как всегда, продумывали некую схему. Пытались разобраться, как дальше поступать этими «Мифами». Старец установил новое правило: они больше не буду называться «Мифы Ктулху». Это название – проявление неуважения к нему самому. Теперь все должны называть это не иначе, как «Йог-Сототия». Парни сидели в комнате, ели пасту и потягивали вино. Всё, как всегда.

Чагнар Фагн зашёлся в очередном приступе смеха.

- А ты забавный парень, Ктулху. Такой забавный!

Ктулху смахнул несуществующую пылинку с костюма от Армани за три тысячи баксов и повернулся к Фагну. Окинул взглядом всех присутствующих. Его глаза горели, как угли в камине.

- Забавный? Что значит «забавный»?

Фагн пожал плечами.

- Ну, ты травишь всякие байки и всё такое. Я чуть со смеху не сдох. Ты забавный.

Ктулху выпрямился.

- Так, давай-ка уточним, что ты хочешь сказать. Может, я всё неправильно понял, а? Я сделал что-то забавное? Что? Что забавное? Разве я похож на грёбаного клоуна? Думаешь, я пришёл, чтобы тебя, мать твою, забавлять?! Тебе смешно? Тебе смешно оттого, что я тебя тут развлекаю? Говоришь, я забавный? Я мать твою, забавный? И какого хрена ты мне говоришь, что я забавный?!

Отец Йиг вскинул руки в жесте примирения.

- Расслабься, Ктулху, он просто хотел сказать…

- А ты заткни пасть, спагетти-головый! У этого мудака есть собственный рот, значит, он и сам может мне ответить. Он понимает, что произнёс. А значит, понимает, что назвал меня чёртовым клоуном.

- Нет-нет, я лишь хотел сказать, что ты… смешной, - пошёл на попятный Чагнар Фагн, но поздно осознал, что только подлил масла в огонь.

- Смешной? Я – смешной? – прищурился Ктулху, вытаскивая револьвер калибра .38. – А хочешь, разыграем комедию прямо здесь, кретин? Хочешь, посмеёмся вместе, мудак?

И прежде, чем кто-то успел его остановить, Ктулху нажал на спусковой крючок. Шесть раз. Шесть путь пробили огромную голову Фагна, и он замертво упал на пол.

- Господь милосердный! – воскликнула Шуб-Ниггурат, выхватывая револьвер из руки Ктулху. – Да что с тобой?! Кто ты, чёрт возьми? Грёбаный психопат? Да? Вот, значит, кто ты?

Ктулху оттолкнул её.

- К чёрту его. Меня достал этот мерзкий кретин с головой слона. Размахивал своим хоботом, как девственник – членом.

- Ага, - кивнул Чёрный Цатоггуа.

- А тебя кто-нибудь просил вставлять свои пять копеек? – огрызнулся Ктулху. – Избавься от этого мусора. Вынеси куда-нибудь.

- Ага, - снова кивнул Цатоггуа и потащил тело.

Дагон упал на четвереньки, тяжело дыша.

- Ой, как колет в животе… Наверно, это аппендикс… О Боже…

- Заткнись, - бросил Ктулху. – У тебя нет аппендикса. Ни аппендикса, ни яиц.

В комнате наступила полнейшая тишина. Такая плотная, что, казалось, её можно резать ножом. Никто не двигался. Никто не произносил ни слова. Ктулху окинул взглядом помещение. Никто не рисковал встречаться с ним взглядом.

- Ой, да ради всего святого! Что вы такие поникшие? Этот кретин был не нашего поля ягода. Чёрт, да даже те писаки не упомянули его ни в одном рассказе! Парень явно не принадлежал к нашей компании.

Шуб-Ниггурат была недовольна. Она изо всех сил старалась удержать свою человеческую форму, но та стиралась, как старый ковер — Шуб-Ниггурат клубилась чёрным туманом; если прислушаться, можно было услышать стук её копыт и увидеть рога.

- Ты не можешь стрелять в людей, когда тебе вздумается, - произнесла она, наконец, с трудом сдерживая ярость.

- Каких людей? – хмыкнул Ктулху. – Ты про этого идиота с головой слона? Да кто ты вообще такая, чтобы указывать мне, что делать? Ты, вонючая куча козьего дерьма?

- Хватит, - произнёс Отец Йиг.

Дагон схватился за пузырёк с таблетками, бормоча что-то про мигрень.

- Да ладно, пусть идёт, - обиженно произнесла Шуб-Ниггурат. – Пусть делает, что хочет. Может, Старец снова заточит его на том острове, и мы навсегда от него избавимся.

Ктулху собрал всю волю в кулак, чтобы не броситься на неё прямо сейчас. И никакой стоящий между ними стол не стал бы для него помехой. Если бы у него было ружьё, он бы застрелил её на месте. Если бы у него был нож, то уже к вечеру возле его камина красовался бы красивый коврик из кое-чьей шкуры.

- Послушай, тупая ты сука: я единственный, кто здесь работает, ясно? Пока ты кормишь тысячу своих приблудышей грудью, я зарабатываю деньги. Именно я держу на плаву всё наше семейство. Или у кого-то есть другие мысли по этому поводу?

Других мыслей не было. Ни у Отца Йига, ни у Шуб-Ниггурат, ни у Азатота, ни у Ктугха, ни у Ран-Тегота, ни у Ниогты. Они не сказали ни слова. Ведь они действительно забыли, кем были когда-то. Приспособились к новому миру. Проблема была в том, что Ктулху не желал приспосабливаться. Все это видели.

Он жаждал вернуть прежние деньки, и все понимали, что это не приведёт ни к чему хорошему.

8: Другие Боги – уважаемые люди.

- Несколько человек решили взбунтовать в Сок-сити, - сказал Ньярлатотеп Старцу – Йог-Сототу. - Сначала с ними возникли небольшие трудности, но парни, которых я послал, всё уладили. Теперь там мир и спокойствие.

- Отлично, - кивнул Йогги. - Так и должно быть. А что по поводу нашего другого дела?

- Какого дела?

- О котором мы с тобой тогда говорили.

- А, ты про Кингспорт?

- Нет-нет-нет, - замотал головой Старец. - О другом деле.

- А, о Ктулху?

- Да, о нём, родимом. Как он?

Ньярлатотеп закурил сигарету.

- Я поговорил с ним про его горячую голову и ковбойские замашки. Приказал успокоиться и взять себя в руки. Ктулху сказал, что постарается.

- Он хороший мальчик.

- Я сказал, что на первый раз мы закроем глаза на его разборки с Чагнаром Фагном, но больше пусть поблажек не ждёт. Если он продолжит убивать направо и налево, то закончит в бочке на дне Тихого океана, как прежде.

Старец затянулся сигарой. Гаванские. С густым, насыщенным ароматом. Только никакой аромат не способен был заглушить вонь, исходящую от самого Йог-Сотота – словно компостная куча в лагере смерти.

- Мы же не хотим, чтобы из-за этого мальчишки у нас были неприятности? Он должен взять себя в руки. Бедный безумный мальчик…

Чёрный Фараон лишь кивнул, сбрасывая сигаретный пепел в мраморную пепельницу.

- Настоящий ковбой на диком-диком западе… Он может устроить кучу проблем.

- Плевать, - махнул рукой Старец.

9: Неадекватная Криминальная Семья.

Тем вечером все жуткие парни сидели в клубе: пили, курили, играли в карты и ели гамбургеры. Только Ктулху не сидел вместе со всеми. Он занял место за барной стойкой и потягивал виски прямо из бутылки, как младенец – молоко из материнской груди. Он уже вдохнул одну дорожку, а наверх закинулся экстази. В голове его клубился радужный шум, и Ктулху с каждой минутой становился всё уродливее и уродливее, как борец сумо, решивший станцевать стриптиз.

В клуб вошёл Дагон и, посматривая на часы, присел за стойку. Все видели, что у него красные глаза. Он вытащил из кармана таблетницу и открыл крышку. Дрожащими руками закинул в рот две таблетки «Прозака», затем – две «Дарвоцета» и запил всё порцией виски «Джим Бим».

Отец Йиг, Ктугха, Азатот и Тёмный Хан, игравшие в карты, сделали вид, что ничего не заметили. Они знали, что с Дагоном последнее время было сложно. У него были проблемы. Они не знали, какие именно; не хотели знать.

- Ты чёртова развалина, - поморщился Ктулху. – Проклятый ипохондрик.

Дагон бросил на него язвительный взгляд.

- Ты и представить себе не можешь, как мне хреново.

Ктулху повернулся к нему лицом и взмахнул рукой.

- Ты и представить себе не можешь, как мне хреново, - передразнил он высоким фальцетом. – Чёртова баба. Давай, будь мужиком! Разберись с собственным дерьмом. Ну, давай! Пойдём на танцпол, снимем по паре-тройке шлюх и устроим вечеринку, как в Средние века!

- Я не могу, - выдавил Дагон.

- Почему нет? Спешишь домой делать маникюр? Или брить ноги под свои гейские песенки? Я прав?

Дагон залпом опрокинул порцию виски.

- Потому что я импотент, ясно? Теперь доволен?

Ктулху скривился, покачал головой и отвернулся. Открылась дверь, и в клуб вошёл, покачивая бёдрами чуть больше, чем необходимо, Хастур. Он снова начал зависать в гей-барах в Деревне, но все решили закрывать на это глаза. Все, кроме Ктулху.

- Посмотрите, кто пришёл! Тот-кого-нельзя-называть… Или Та? – рассмеялся Ктулху и решил, что это уж точно звучит, как вызов. - Никак не бросишь посасывать свои мясные сигаретки? - Он снова рассмеялся и сделал глоток виски. - Эй, знаете, что общего между Хастуром и затонувшей подлодкой? Они оба полны мёртвой спермы!

- Ой, иди ты в задницу, - пропел Хастур, глядя в зеркало и поправляя аккуратно уложенные волосы. – Чем я занимаюсь и с кем я занимаюсь – не твоё дело, сладенький.

- Успокойтесь, - произнёс Отец Йиг. – Оба.

- А я тут при чём? – вскинулся Ктулху; ярость закипала в нём и грозила выплеснуться наружу ядовитым варевом. – Этот парень - пижон, и мы все это знаем. Он же педик!

- Ага, - кивнул Чёрный Цатоггуа.

Ктулху смерил его ледяным взглядом.

- А ты, дерьмоголовый, лучше достань руки из трусов и принеси мне пива, лады?

Дагон всхлипнул и… внезапно от него начало доноситься странное, электронное пиканье. Он побледнел и схватился за грудь; глаза расширились от страха, а губы затряслись.

Ктулху оттолкнул Хастура, схватил Дагона за рубашку и рванул её в стороны, обнажая приклеенный к груди передатчик. Дагон отшатнулся, тяжело дыша и дрожа.

- Прослушка! – взревел Ктулху. – На этом ублюдке прослушка! Он работает на СБ!

И прежде чем кто-то успел его остановить или хотя бы задуматься об этом, Ктулху выхватил «браунинг» калибра .45 и проделал четыре дыры в груди Дагона. Дагон упал на пол. Вокруг его тела моментально набежала лужа крови и чего-то ещё, что кровью не являлось. Ктулху подошёл ближе и выпустил ещё две пули ему в голову.

- Чёртова крыса, - прошипел он.

Комнату заполнил запах гнили. В дверь вошёл Азатот: рубашка навыпуск, сложенная газета подмышкой.

- Я бы на твоём месте, парень, никуда пока не уходил, - произнёс он.

10: Буйство.

Это было последней каплей.

Ктулху потерял всё, и теперь не было пути назад. К чёрту Старца! К чёрту его новый порядок! Ктулху не мог его принять. Он вышел из машины. Точнее, он вырвался из неё, сметая всё на своём пути.

Он возвышался над зеленеющим и спокойным городом Аркемом; его щупальца свивались и раскручивались; крылья так молотили по воздуху, что создавали смерчи. Ктулху сметёт этот город с лица земли. Возможно, если бы он не был так взбешён, не влил в себя до этого пару бутылок виски и не закинулся метамфетамином, ничего бы этого не происходило. Возможно. Проблема была в том, что это копилось уже долгое время, и никто, кроме кричащего сейчас народа, не был действительно удивлён.

Конечно, Ньярлатотеп появился, а как же. Как раз в тот момент, когда Ктулху схватил кого-то бегущего и кричащего щупальцем и раздавил в кровавую кашу. Конечно, Ньярлатотеп сказал, что для Великого Ктулху ещё не поздно повернуть назад. Что он может всё прекратить. Что они смогут всё исправить. И если они сейчас успокоятся и поговорят, Старец спустит это с рук, Ньярлатотеп уверен.

Но Ктулху послал его трахнуть собственную мать и продолжал разрушать, разламывать и крушить. Здания падали. Машины превращались в груды покорёженного металла. Люди становились похожи на лужицы малинового желе. Тех, кого не удавалось растоптать, он съедал. Он ходил от дома к дому, срывая двери, пробивая крыши и хватая находящиеся внутри угощения. Всё, чего он хотел – всё, что ему было нужно, - это несколько девственниц для жертвоприношения. Как в старые добрые деньки. Но ему попадались только бордели, и приходилось довольствоваться тем, что есть. Он опустил щупальце на одно из зданий, и оно развалилось в труху. Из-под обломков выскочил Хастур. На нём была кожаная мини-юбка, сапоги на шпильках, ажурные чулки и блондинистый парик.

- Эй, ты что делаешь, большой безмозглый кретин? – прокричал он. – Как девочкам работать в таком шуме-гаме?

Но Ктулху лишь отшвырнул его (или её?) в сторону и продолжил. Он не прекращал часами. В конце концов, когда окраина Аркема начала напоминать город после бомбёжки, Ктулху прилёг на руины, уставший и опустошённый. Почему же он не чувствует удовлетворения? Его это беспокоило.

- Всё? Закончил? – спросил Ньярлатотеп.

Ктулху недовольно заворчал.

- Кажется, я сказал тебе отвалить.

11: Последствия.

А потом началась далеко не красивая история. СБ состряпали массовое обвинение в рэкете против Других богов. Тайный сговор, вымогательство, наркотики. В списках были все, включая Йог-Сотота. СБ планировали навсегда упокоить с миром большинство из них. Ктулху арестовали за убийство, незаконный оборот наркотиков, нападение и уничтожение государственной собственности. Его адвокат договорился, что Ктулху выпустят под залог в пятьсот тысяч долларов.

Спустя несколько часов после внесения залога за ним пришли Тёмный Хан и Отец Йиг.

- Старец хочет с тобой поговорить, - сказал Отец Йиг.

Ктулху знал, что ему придётся идти. Выхода нет. Они привезли его на склад у реки, и Ктулху зашёл внутрь. Естественно, там никого не было. Пусто. Ктулху успел только сказать: «Вот, чёрт», как Отец Йиг и Тёмный Хан выхватили по девятимиллиметровому револьверу с глушителями и выстрелили ему в затылок.

- Ну вот и всё, - сказал Тёмный Хан. - Скатертью дорога.

Ктулху засунули в бочку с цементом и сбросили в бездонные руины Р'льеха, где он продолжил мечтать о вечности. Всем запретили даже вспоминать его имя.

- Теперь он навсегда останется с рыбами, - сказал Старец. – Ему это только на пользу.

 

И имя тебе - ведьма

Они отправились в Аркем. В этот очаг заразы. В бурлящий котёл перешёптывающихся теней и запретных знаний. Это один из самых священных трудов, посланных нам Отцом нашим - наречение ведьмы. Связывание и очищение ещё одной богомерзкой языческой колдуньи. Накладывающей заклинания, призывающей демонов, сбивающей с пути истинных верующих и создающей кукол для чародейства. Ослепляющей глаза и пожирающей души. Морщинистой карги, проповедующей Старую религию и превращающей непорочность в гниль. Нет, Мэтью Старк и его напарник пока не знали имя обвиняемой, но они точно знали, что она - как и все ведьмы - была расползающейся опухолью в мире господнем.

Опухолью, которую сегодня они, несомненно, вырежут.

Они остановились на вершине холма с видом на город; их лошади нервно заржали при виде того, что им открылось сверху.

- Чувствуешь это место, Мэтью? - произнёс Томас Лич, натягивая повод, чтобы успокоить своего коня. - Чувствуешь, как оно проникает в тебя, как чума?

Мэтью Старк сидел на коне, прищурив серые, жестокие глаза и поправляя островерхую шляпу с пряжкой. У него были длинные тусклые волосы, ястребиный нос и бескровное суровое лицо. Вокруг привычно скривленного рта уже прорисовались морщинки, и сейчас он тоже морщился, испытывая отвращение к увиденному. Он перебросил струящийся чёрный плащ через плечо.

- Чувствую ли я? О да, чувствую, мистер Лич. Словно червь пожирает мои внутренности. Более того, я слышу этот запах: запах порчи и богохульства. Они прижились здесь, а теперь начали гноиться.

- Если бы у Короны была хоть капля здравого смысла, они бы приказали сжечь дотла этот рассадник чумы и дьявольщины. И я, мистер Лич, был бы только счастлив бросить первый факел в этот костёр.

- И я был бы на твоей стороне, как и всегда, - произнёс Лич, аристократично склонив голову.

Старк сжал рукоять своего меча; ему нравилось чувствовать ладонью его холод.

- Посмотрите вниз, мистер Лич, разве вы не ощущаете гнилость этого ведьмовского места? Нет, Аркем - не город, не деревня. Это гниющая кроличья нора, крысиная дыра.

И действительно, так Аркем и выглядел.

Кучей разваливающихся, прогнивших домиков, почти касающихся друг друга крышами, разбросанных хаотично по городку и перемежающихся узкими улочками и тропинками. Над линией горизонта возвышались искривлённые флюгеры, покосившиеся шпили крыш и раскрошившиеся дымовые трубы. Всё казалось неправильным, деформированным, геометрически нарушенным... Словно Аркем был построен в насмешку истинным верующим - разросшийся на некой общей могиле бледный грибок, тянущий свой мицелий в разные стороны. Невозможно было отделаться от мысли, что некогда эти дома стояли ровно и симметрично, но потом сгрудились вместе от невыразимого ужаса.

Лич считал, что это очень напоминает тесные средневековые трущобы в Центральной Европе.

- Едем, мистер Лич, - произнёс Старк. - Отправимся в это змеиное логово и разберёмся со всеми делами.

Перед ними открылся город, и они вошли внутрь него, поглощённого чудовищем и ставшего с ним единым. Они двинулись по извилистым мощёным улочкам; стук копыт коней отдавался громким эхом от заросших мхом стен домов и разваливающихся бурых остроконечных крыш. В городе воняло затхлостью и гнилью, как из сундука с давно хранимыми вещами. И чем ближе они подъезжали к центру города, тем удушливее становился смрад. Да и сама атмосфера была гнетущей: дома возвышались по обеим сторонам дорог, как надгробные плиты, прижатые друг к другу настолько тесно, что между стенами могли еле-еле разминуться двое. Всё это, несомненно, угнетало.

Они ехали по дороге, и вслед им из-за грязных ставней смотрели бледные лица. Седые старики и замызганные дети взирали через арочные дверные проёмы. Сгорбленные лавочники наблюдали из-за пыльных сводчатых окон. Похоже, незнакомцы были редкостью в этой деревне.

Старк знал, что Аркем уже давно был местом мрачных шепотов, теней и отвратительных тайн. Он был там во время судебного процесса над ведьмами в 1692 году. Тогда несколько загадочных происшествий, начиная от мора скота и заканчивая исчезновением детей, привели к аресту Кезии Мейсон и других членов жуткого аркемского Ковена Ведьм. После того, что Старк узнал во время суда над Мейсон и из материалов дела, ничто, увиденное в этом городе, уже не сможет его удивить. Он знал нечестивые тайны, скрытые под крышами этих домов... Знал, какие отвратительные обряды проводятся в запертых подвалах, и какой ужас скрывается на заколоченных чердаках.

Аркем говорил о бедности, отчаянии и бесплодных попытках наладить существование.

Крысиная дыра. Ни больше, ни меньше.

Открылась дверь аптеки, и на порог вышел пожилой мужчина, взирающий на всадников через квадратные стёкла очков. На нём были зелёные панталоны и плащ, а ярко-красный вязаный колпак почти надвинут на глаза. Он что-то пробормотал. Всадники не расслышали.

- Утро доброе, друг мой, - произнёс Мэтью Старк, останавливая коня и приподнимая шляпу. - Не сопроводите ли нас к городской тюрьме? У нас там дела.

- Так это вы? Вы ищите ведьм? - спросил старик.

- Да, - широко ухмыльнулся Старк, и было видно, что подобная мимика для него непривычна.

- Мэтью Старк из Провиденса, охотник на ведьм, назначенный Его Величеством. А это мой коллега, мистер Лич.

- К вашим услугам, сэр, - кивнул Лич.

Старик не выглядел удивлённым или, тем более, обрадованным. Его нижняя губа задрожала, а брови нахмурились. Но в остальном он ничем не показал своё отношение к новостям.

- Что ж, Мэтью Старк, охотник на ведьм и палач, вы здесь для того, чтобы получить признание от Гуди Мапл, да? Только сдаётся мне, если она и не ведьма, то вы сделаете её таковой. Сегодня вас ждёт улов, да? Только я, как добрый христианин, запру дверь и закрою окна. Тюрьма находится на Хай-Лейн, по которой вы сейчас и едете. Доброго вам дня, охотник на ведьм.

Старик сплюнул под ноги, повернулся и поспешил вниз по переулку, ворча на ходу и сравнивая Старка и подобного ему с копошащимися в гниющем мясе червями.

Лич рассмеялся.

- Не стоит веселиться, мистер Лич, - произнёс Старк. - Именно благодаря мне вы ходите на свободе.

- Конечно, мистер Старк, - кивнул Лич, пытаясь за широким рукавом скрыть снисходительную улыбку. - Вы прекрасный человек и христианский святой, мистер Старк, и я буду спорить с каждым, кто скажет иначе.

Старк сжал бока коня коленями, и тот пошёл вперёд. На лице охотника на ведьм застыло недовольное выражение, гораздо больше подходившее его внешности. А почему должно быть по-другому? Ведь в зловещей работе охотника на ведьм нет ничего весёлого.

*

Чем глубже они пробирались в Аркем, тем больше тот раздражал. Каждое строение, будь то склад или жилой дом, или конюшня - всё было однообразно серым и разваливающимся. Навесы крыш трёхэтажных домов касались двухэтажных, их дымоходы соприкасались друг с другом, как старые, идущие в обнимку приятели. Сложно было сказать, где заканчивался один дом и начинался другой. Дома скрывались за домами, и единственный способ проехать через них - по извилистым, мощёным булыжником улочкам и через арочные проходы с крошащимися каменными ступенями. С точки зрения архитектуры Старк видел раздражающую мешанину противоречивых стилей: двери с планками и ступенчатые фронтоны, как в Голландии, каркас из полукруглых брёвен и застеклённые окна времён эпохи Тюдоров, готические арки. И всё это смешалось воедино со скучной средневековой прямоугольной расстановкой домов и простотой эпохи короля Георга. И это было только начало. Намётанный глаз сразу примечал элементы эклектики колониального стиля, готические островерхие крыши, французские ставни внахлёст, слуховые мансардные окна, открытые стропила и крыши со шпилями. Жуткая смесь различные стилей, словно архитекторы и сами не знали, как должна выглядеть в итоге их работа, поэтому город выбрал сам свой вид: замкнутый, злобный и скученный, как трущобы.

Старк не был в Аркеме двенадцать лет, но за это время здесь ничего не изменилось. Он до сих пор ощущал стелющиеся тени и зловоние от реки. Самые худшие слухи здесь оказывались правдой, а то, что должно было скрываться во мраке, ходило при свете дня.

Наконец, они добрались до тюрьмы и спешились. Во дворе находились необходимые приспособления: позорный столб, колодки, ножные кандалы. И судя по внешнему виду, всё это часто использовалось. Их приветствовал городской судья, мистер Купер, и его вид заслуживал отдельного описания. Это был излишне изысканный франт в расшитом красном бархатном камзоле с широким кружевным бантом на шее, в шёлковых лосинах и белом пышном парике под алой треуголкой. И никакая пудра и одеколоны не могли скрыть вонь его немытого тела.

- Утро доброе, джентльмены, и добро пожаловать в Аркем. Должен вам доложить, господа, что в нашем городе обитает древнее мерзкое зло, - он нервно осматривал улицу, словно боялся, что за ним подглядывают, а разговор подслушивают. - Но прошу вас, входите, входите! Подальше от этой гадкой сырости! Мне кажется, над улицей стелятся противные испарения! Входите! Входите! И тогда я введу вас, мистер Старк, в курс дела.

- Конечно, - ответил Старк, - как скажете.

Лич улыбнулся и кивнул.

Купер повёл их мимо конторы городского маршала в тюрьму через каменный тоннель, в котором с потолка постоянно капала вода. Они прошли мимо нескольких полностью зарешёченных дверей с валяющимися за ними охапками грязного сена. В подобных местах запах гнили, фекалий, крови и мочи был обычным делом. Купер не обращал внимания на запах, постоянно прижимая к носу и рту надушенный платок. Купер пояснил, что городской маршал сейчас отсутствует, но к вечеру обязательно появится. И тогда, можно надеяться, Мэтью Старк получит признание.

Купер завёл их через массивную железную дверь в просторную залу с каменными стенами. В ней было холодно и сыро. Старуха с сальными седыми волосами была подвешена за запястья на прикрученных к стене кандалах. На ней был грязный, рваный лиф платья и нижняя юбка.

Старк снял плащ, оставшись в чёрном жилете, и сложил на груди руки.

- Это и есть ведьма? - спросил он.

Купер кивнул.

- Ведьма. Это мерзкое существо зовут Гуди Мапл. Мы истязали её кнутом, она побывала на дыбе, "кресле допроса" и "стуле ведьмы". Дважды её топили в воде, но не добились ни капли признания.

Старк улыбнулся.

- Приспешников Cатаны часто приходится долго убеждать. Идёмте, мистер Лич, зададим ей несколько вопросов.

Купер снова прижал ко рту платок.

- Молю господа нашего, чтобы вам удалось добиться признания. Эта ведьма и её родичи встречались в заброшенном овраге позади Медоу Хилл и там общались с дьяволом. Вскоре на поселение пало проклятие: люди покрывались странными волдырями, посевы высыхали, а скот вымирал. Люди говорили, что именно Гуди Мапл стоит за этим. Именно она объединилась с самим сатаной!

Лич еле сдерживал смех от высокопарных речей.

Старк подошёл к женщине, схватил её одной рукой за подбородок и грубо сжал.

- Вы признаётесь, леди? Признаётесь в напастях, которые создали, и стихиях, которые призвали своими богопротивными ритуалами?

Из уголка рта женщины стекла струйка слюны. Её жестоко избивали и пытали, но глаза её по-прежнему горели ярким, обвинительным огнём.

- Не признаюсь. Я истинная христианка и буду исповедоваться только Ему.

- Старая похотливая сука, - прошипел Лич, потрескивая костяшками пальцев. - Может, хороший удар развяжет ей язык?

Но Старк остановил его, вскинув руку.

- Послушай меня, Гуди Мапл, колдунья и еретичка. Послушай, что я скажу: все добрые жители Аркема считают, что ты ведьма. Теперь ты признаешься?

- Гори в аду с такими же, как ты, охотник на ведьм.

Старк лишь кивнул.

- Прекрасно. Разденьте её, мистер Лич, не слишком нежничайте. Найдите нам "метку дьявола". Найдите "ведьмин сосок".

Купер вновь надушил платок.

Лич закатал рукава камзола. Он дважды ударил Гуди Мапл о стену, а затем ножом разрезал ей лиф. Он быстро, с видимой сноровкой раздел её и ударил по лицу, когда она осмелилась назвать его свиньей.

- Итак, Гуди Мапл... - бескровное лицо Старка окрасилось румянцем от возбуждения. - Ты признаёшься? Признаёшься перед лицом Господа нашего Иисуса Христа? И не лги нам, леди, ведь мы знаем, кто ты, и знаем о твоих чарах.

Пожилая женщина задрожала, и из глаз её побежали слёзы.

- Зачем вы меня мучаете? Что я совершила?

- Хватит, женщина, хватит! - скривился Старк. - Ты и сама знаешь! Я нарекаю тебя, Гуди Мапл. Нарекаю тебя ведьмой!

Лич приступил к работе, выискивая на её бледном, напряжённом теле "метки дьявола". Он осмотрел подмышки, спину, обвисшую грудь и промежность. Он даже заглянул в её волосы и несколько раз ткнул деревянной палкой в анальное отверстие.

- Нет меток, мистер Лич?

- Нет. Даже пятен никаких.

Старк был непреклонен.

- Я такое видел неоднократно. Эта ведьма, мистер Купер, посредством своей мерзкой чёрной магии смогла свести свою метку.

- Так она ведьма?

- Без сомнений, сэр.

Лич продолжил искать, а Старк пытался убедить Гуди Мапл сознаться, чтобы им больше не пришлось причинять ей боль, которая, как он уяснил за годы своей работы, была единственным языком, который понимала ведьма. Но женщина не признавалась, и им ничего не оставалось, как приступить к «испытанию иглой». Лич достал из кармашка четыре серебряные иглы различной длины, проверил их остроту и кивнул Старку.

- Приступим, - произнёс охотник на ведьм.

Лич начал втыкать кончики игл в тело пожилой женщины. Из проколов выступали лишь крошечные капельки крови, но агония была ужасной. Гуди Мапл корчилась и кричала, извивалась и плевалась, её глаза закатывались от боли, пока Лич колол её грудь и живот, бёдра и поясницу, уделяя особое внимание наружным половым органам. Затем он принялся за подошвы стоп и продолжал, пока женщина чуть не потеряла сознание от напряжённого крика.

Когда он закончил, она повисла на кандалах в полубессознательном состоянии, и её кожу усеивали два или три десятка кровоточащих колотых ран. Её глаза остекленели, а уголок рта часто нервно дёргался.

- Да, она кричит, как женщина, но она не женщина, - произнёс Старк, плеснув ей в лицо холодной водой, чтобы привести в чувство.

- Она... Она истекает кровью, мистер Старк, - прошептал Купер, готовый вот-вот свалиться в обморок. - Как и я, и вы...

- Не обманывайтесь её чарами и колдовством, сэр. Она дитя великого обманщика и плута, самого Cатаны. Он изменил её естество, чтобы все её раны кровоточили, как у людей.

Старк приблизился к женщине, замерев в десяти сантиметрах от неё.

- Хватит притворства, ведьма! Ты признаёшься? Признаёшься перед лицом Господа?

- Я... Я ничего не делала, - выдавила Гуди Мапл. - Ты и твои люди мучают меня без всяких на то причин. Я не признаюсь! Не признаюсь!

- Что ж, мистер Лич, "испытание иглой" было лишь подготовкой... Приступайте к "испытанию солью".

Лич тщательно вытер иглы и спрятал их. Он достал из сумки кристаллическую каменную соль. Напевая под нос песенку про покойника, он начал втирать соль в раны женщины. Она выгнулась и завизжала.

- Тише, тише, старая плутовка, - прошептал он, растирая покрасневшую и воспалившуюся плоть. - Тебя искололи, а теперь надо посолить и поперчить, чтобы сочное мяско было готово к огоньку.

- Теперь признаешься, ведьма? - спросил Старк. - Да или нет? Или дьявол связал тебе язык? Не стоит, леди, не стоит! Мы знаем о твоих чарах и заклинаниях, это факт. Признай себя ведьмой и назови своих единомышленников, чтобы мы могли прекратить твою агонию. Ну что, ведьма? Что скажешь?

- Я скажу "нет", ублюдок! Я скажу "нет"!

Гуди Мапл плакала, но, несмотря на бесчисленные синяки, раны и содранную кожу, стойко и мужественно смотрела в глаза своему палачу.

- Ведьмы? Чушь! Я не колдунья! Это ты колдун! Ты готовишь для меня петлю, но это именно ты общаешься с Древними Богами! Я знаю тебя, господин Старк! Я нарекаю тебя, Мэтью Старк! Нарекаю тебя колдуном!

- Ты, ведьма? Ты нарекаешь меня?

Женщина забормотала под нос молитвы.

- Подготовь жаровню, мистер Лич. Если она ведьма, её плоть начнёт таять, как воск. Растопим её плоть!

Лич кивнул, вытирая пот со лба. Он решил, что Гуди Мапл была самой занимательной ведьмой на его памяти. Очень редко допрос заходил так далеко. Да, она была сильной и стойкой. Может, она и вправду была ведьмой... Он разворошил угли в жаровне и принёс раскаленные щипцы. Этим он наслаждался, пожалуй, слишком сильно. Ничто на божьем свете не реагировало на огонь так прекрасно, как человеческая плоть. Специалист мог жечь свою жертву несколько дней подряд, не причиняя ей при этом существенного физического вреда, но боль была такой нестерпимой, что обвиняемых часто покидал разум, пока тело ещё было готово терпеть издевательства.

- Признайся, ведьма! - настаивал Старк.

Но она отказывалась вновь и вновь.

- Прижигай! - отрывисто скомандовал Старк.

Лич усмехнулся и прижал пылающий уголёк к покрасневшей, отёкшей коже Гуди Мапл. Ему нравилось наблюдать за шипением и пузырением кожи. Часто, когда обвиняемые уже выдыхались от предыдущих пыток, прижигание открывало в них второе дыхание. Да, раскалённое железо заставляло их вертеться, подпрыгивать и приплясывать. Однажды Лич стал свидетелем того, как молодая девушка в агонии выдернула вмурованные в камень оковы. Но Гуди Мапл была на такое неспособна. Нет, она пыталась: дёргалась, визжала и вырывалась как молодая семнадцатилетняя девчонка. Вскоре смрад жжёной плоти и волос перекрыл запах гнили, царивший в подвале.

Мистер Купер упал в обморок. Лич рассмеялся, сжимая в руках раскалённые щипцы с прилипшими к их браншам кусочками почерневшей, дымящейся плоти. Гуди Мапл вновь отключилась, поэтому Старк опять плеснул ей в лицо воды, пока она не открыла глаза и не сфокусировала на нём взгляд.

- Ты признаешься? - спросил Старк.

- Катись к чёрту, охотник на ведьм! Катись к своей шлюхе матери! И оставайся и дальше в том дерьме, из которого ты на свет вылез!

- Да... Слышишь, мистер Лич, как она теперь заговорила? Сидящие в ней демоны, наконец, дали о себе знать и вышли на передний план. Мы больше не будем терять ни секунды! Готовьте "колыбель"...

Двадцать минут спустя Гуди Мапл была запеленута в серую холщовую ткань, которую подвесили на цепи на почерневшей закопченной балке под потолком. Это называлось "Колыбель ведьмы", и раскачивали её Лич и Старк. Купер уже пришёл в себя, хотя лицо его по-прежнему было отвратительного бледно-зеленоватого оттенка от запаха крови и жжёной плоти. Старк раскручивал мешок с Гуди Мапл, вращая его и вызывая у жертвы сводящее с ума головокружение. Они вращали её больше получаса, пока она не перестала всхлипывать. Лич время от времени проверял, жива ли женщина, ударяя по мешку железным прутом.

Наконец, её высвободили из мешка.

Но её мучения вряд ли были на исходе.

На протяжении всего дня её били, жгли, сдирали кожу и рвали плоть щипцами, пока Старк и его мальчик на побегушках Лич искали демонов внутри несчастной жертвы. Она прошла пытки винтов и зажимов, "испанского сапога" и "железного башмака". Её подвешивали за голени и кисти, прижигали углями, дробили кости запястий и лодыжек. Затем её заставили ползать по кругу, истекающую кровью, пока она, в конце концов, не потеряла сознание и не провалилась в спасительное небытие.

Где-то в середине всего процесса Купер извинился и вышел, а когда вернулся, лишь спросил:

- Ну что?

- Она призналась, - произнёс Старк, тыкая носком сапога в отёкшее, кровоточащее, обожжённое тело Гуди Мапл. - Она назвала своего покровителя. Его зовут Гобблтод, и с его помощью она практиковала свои мерзкие чары на добрых жителях этого города.

Лич хихикнул.

Купер тяжело сглотнул.

- Значит...

- Да, мистер Купер, она, несомненно, ведьма. И сегодня вечером мы предадим её огню, чтобы спасти душу несчастной от грязи и скверны, - произнёс Старк. - Приставьте к ней охранника. С крепким желудком и благочестивой душой. Не сомневаюсь, что демоны внутри неё попытаются выбраться и укрыться в тенях!

Купер пообещал, что найдёт нужного человека.

Старк посмотрел на обвиняемую и криво усмехнулся.

- Мы отбили, размягчили, приправили и обварили мясо ведьмы. Теперь, мистер Лич, оно вполне готово для вертела...

*

Гуди Мапл отвели на холм, с которого открывался вид на Аркем. В домах вы бы не увидели ни единого огонька, ибо все жители города собрались на месте казни, пили, проклинали ведьму и кричали. К высокому, высохшему дубу была цепями прикована лестница, и к ним длинными ремнями привязана женщина. Эти ремни целый день вымачивались в особом составе, благодаря которому теперь они были устойчивы к пламени. Вокруг Гуди Мапл набросали столько дров и хвороста, что они скрывали женщину до пояса. А под хворостом заранее рассыпали порох.

- Сегодня вечером, - сказал Старк собравшимся на холме верующим, - мы возвращаем дьяволу то, что принадлежит дьяволу, и отдаём Господу нашему то, что его по праву.

- Да! - выкрикнула совсем пьяная женщина в толпе. - Предадим эту дерзкую суку огню!

- Дотла! Сожжём дотла! В костёр! Пусть узнает, каково пламя ада! - закричали другие.

- В огонь её, в огонь! - скандировала толпа.

Люди превращались в огромное неконтролируемое стадо. Многие из них были пьяны, а некоторые хотели хорошенько с кем-нибудь подраться. Если охотник на ведьм сегодня не развлечёт их сожжением ведьмы, то взамен на костёр отправятся они с Личем. Старк практически мог осязать исходящую от толпы поглощающими волнами жажду чьей-нибудь смерти. Мужчины. Женщины. Даже дети. С широко распахнутыми, горящими глазами и стекающей по подбородку слюной. Они тратили свои жизни на тяжёлый, нудный, монотонный труд. В них не осталось надежды и сострадания к ближним. Они считали Гуди Мапл причиной их грязной, голодной, несчастной жизни. Это она убивала их младенцев в колыбелях, она отравляла воду в колодцах, портила посевы и домашний скот. И не важно, была она ведьмой или нет. Она была лишь символическим агнцем, которого нужно было сжечь.

- Рождённое в огне, - прокричал Старк, - огонь и поглотит!

Лич поджёг порох и отошёл назад.

Толпа тотчас замолкла, и Старк ощутил, как все задержали дыхание, как единый организм, и в ожидании и предвкушении приоткрыли рты.Порох вспыхнул жёлтыми, рыжими и алыми языками пламени и охватил трут и хворост, распространяясь на поленья и глодая дерево. Столбы дыма поднялись в небо. Мрачная ночь превратилась в яркий день. Языки костра напоминали огромные лепестки редкой орхидеи. Пылающие, яркие, горящие. Они лизнули сперва дерево, затем ведьму. Оба пришлись им по вкусу. Гуди Мапл начала метаться, ощутив жар. Огонь коснулся её тела и поджёг волосы. Её глаза вылезли из орбит, рот искривился в крике, зубы прокусили собственный язык, и на губах запузырилась кровавая пена. Кожаные ремни заскрипели, когда каждый мускул женского тела пытался справиться с ними. Жуткая агония разрушала разум. Её вырвало, на лице появлялись пузыри от ожогов, которые увеличивались, затем лопались, и на их месте появлялись новые. Она кричала дико, безрассудно, безумно, как животное под ножом мясника. Пальцы превратились в тлеющие палочки. Лицо почернело, раздулось, а потом с громким хлопком спалось, как проколотый шарик. Глаза кипели в глазницах и, в конце концов, лопнули с шипящими брызгами.

Дымящееся, обгоревшее тело дёрнулось в последний раз и затихло.

Когда огонь опал, добрые жители Аркема начали расходиться. На холме осталось лишь почерневшее пугало, висящее на обугленной лестнице. Жители Аркема вернулись к своей тоскливой жизни, и вскоре на холме остались лишь Мэтью Старк и Томас Лич, оглядывающие результат своих трудов.

- Они ушли, - произнёс Лич. - Да будут они все благословенны!

Старк ухмыльнулся, и это было жутким зрелищем.

- Ага, теперь можем приступить к работе. Ведьмовское мясо было хорошо прожарено и иссушено? Тогда призовём Его, и пусть Он примет нашу жертву.

Старк вытащил книгу в кожаном переплёте, и они принялись скандировать строки до тех пор, пока на них не упала тень темнее самой ночи. Она принесла с собой смрад мертвечины. Фигура зависла над поджаренным, покрытым копотью телом Гуди Мапл. Сначала фигура была бесформенной, но со временем начинала приобретать очертания. Кем бы оно ни было, сейчас оно раскинуло чёрные блестящие крылья, как у летучей мыши. Плотоядное, костлявое, с длинными острыми когтями и зубами, а вместо головы - огромный живой череп со сверкающими алыми глазами. Не мудрствуя лукаво, зверь оторвал тело Гуди Мапл от лестницы и поднялся с ним в ночное звёздное небо. Он исчез в темноте - крошечное пятнышко во всём Млечном пути. Они слышали, как оно жевало свою жертву, отрывая мясо от костей и обгладывая обугленные суставы.

- Да. Мы принесли жертву, и он её принял, - прошептал Лич.

Только сейчас они посмели открыть глаза, зная, что им запрещено смотреть на тёмного безымянного владыку, которого они призвали запахом жареной ведьмовской плоти и древними заклинаниями.

- Теперь едем, - кивнул Старк. - Наша работа - наказ самого Господа, и мы его выполнили. Благодарим тебя, Владыка наш, за пищу и воду, за милость твою, и да будет наше дело благословенно во веки веков!

- Аминь, - закончил Лич.

Они вскочили на коней и поехали прочь от Аркема. Будут и другие ночи, и другие ведьмы, ведь чрево их Владыки всегда пусто и жаждет пищи.

Хвала Господу.