"Бог сухостоя, владыка человеческих могил", - думала Фреда, глядя через сгнившую занавеску на город мёртвых. "Повелитель кошмаров. Я знаю, кто ты, и что ты".

- Сегодня я тебя убью, - шепчет она обещание в промозглый воздух.

Она изучает тёмные, мёртвые улицы и толпы бесчеловечных людей. Тотемные каннибалы. Кровопийцы. Охотники за головами. Они служат ему. Они служат ублюдочному богу, даже не зная его. Тому, кто высасывает любовь и смех, и свет, и тепло, и всё хорошее и человеческое. Мёртвому иссохшему кумиру, повелителю ночных кошмаров и дневных ужасов. Тому, кто купается в менструальной крови девственниц в мире, очищенном от эмоций. Она прекрасно его знает. Его слёзы - вино, а дыхание - жжёный сахар. Она видит его в своих мыслях, и он знает, что она за ним наблюдает.

Октябрь. Деревья превращаются в тыквенно-рыжие и огненно-красные осенние костры.

Замечательное зрелище. Оно запускает воображение. Цвета. Чувства. Души в огне. Сентябрь закончился. Лето осталось тёплым воспоминанием, волшебной порой вымирания. Жаркие поцелуи, тёплые ночи, раскалённый песок пляжа, знойные вечера с прохладительными напитками. Всё прошло. Наступила осень. Уже многие-многие годы назад.

- Ноктулос, - прошептала Фреда. - Похититель реальности. Ему даже удалось украсть времена года.

Он - полночь. Ненасытный, гложущий, полный мёртвых желаний и бесплодной похоти. Помещённый в гниющую оболочку отвратительной, неживой плоти с плотоядно ухмыляющимся кукольным лицом из потрескавшегося гипса, ползучей сырости, плесневелого дыхания; он одинок и торжественен; его мечты - пустые поля зимой, а крик его - морозный январский ветер. Да, она его знает. Высокий мрачный монумент октябрю, ожившее надгробие, пятнистое от разросшегося лишайника; пальцы его - обветшалые шпили церквей, а кости его - изъеденная короедами, сгнившая древесина. Глаза его - мёртвые диски серебристой луны, а голос - шёпот веков - глух и пуст, как полый барабан.

Фреда задёрнула штору, не желая больше смотреть. Такое ощущение, что в мире, лишенном чувств, она была каплей тёплой крови на холодном бетоне. Она бледна, с болезненными чертами лица. Она отражает человечность, которую Ноктулос убил и запер в продолговатой коробке. Она - ещё дышащее подношение убитым чувствам.

Она - последняя.

Некоторое время назад умерли все остальные. Каждый мужчина, женщина и ребёнок были задушены спящими мрачной, дурманящей тенью Ноктулоса. Вместо них остались манекены, муляжи из дерева и воска, притворяющиеся живыми с мозгами из опилок и пуговицами вместо глаз. Вещи не могут испытывать чувства. Фреда - последняя. Последняя живущая, с текущей по венам кровью и способная испытывать любовь. И он её ненавидит. Господи, как же он её ненавидит!

И, когда она закрывает глаза, как сейчас, он подходит всё ближе и ближе. Он хочет забрать её эмоции, её жизнь, а если не сможет - то выкрасть её сны, чтобы ими вытеснить то, что не смог забрать.

Растянувшись на продавленной кровати, Фреда попадет в мир кошмаров.

В его мир.

✲

Она попадает в мир камней и мёртвых цветов.

Кладбище.

Склеп.

Здесь, в иллюзорном мавзолее с жёлтыми увядшими цветами и фотографиями покойников, она ждёт свою любовь. И имя её любви - смерть.

Он приходит за ней, как осень за летом. Пути назад нет. Она вдыхает запах октябрьского ветра и зловоние чёрной земли. Он берёт её за руку. Он касается её кожи, нежно лаская. Прикосновения - как шёлк. Он улыбается, обещая удовольствия. Его глаза черны, глубоки и холодны. Безбожно холодны. Она прижимается губами к его губам; в этом прикосновении - огонь и лёд, жизнь и смерть. Всё сплетается в головокружительном, чувственном танце.

Вдалеке бьёт похоронный колокол.

"Кто же он? - ничего не соображая, задаётся она вопросом. - Кто этот красавец?"

Под печальное воркование голубей он целует её, дарит ей ощущения, о которых она никогда и не мечтала. И в этот момент что-то происходит. Всё меняется. Она больше не прижимается к твёрдой груди, больше нет эротических грёз, горячего подтянутого тела и мягких, настойчивых губ.

И она понимает.

Как должна была понять уже давно.

Она вновь одурачена, соблазнена безумием, любима смертью. Она была так голодна, что ничего не поняла. Или не хотела понимать.

Но сейчас, сейчас...

Его волосы седеют и рассыпаются пеплом. Его кожа без единого изъяна начала трескаться, отваливаться и шелушиться. Глаза разбухли и превратились в разделённые на множество долей шары, которые похотливо всматривались в самые глубины её души, пробуя то, что смогли там найти. Она обнимает извивающуюся, корчащуюся сущность, которая жужжит и жужжит, вгоняя в неё жало. Его рот, покрытый протухшими соками, начал втягивать в себя её язык, всё глубже и глубже в утробу.

А она кричала и кричала, бледнея от ужаса.

Её мольбы эхом отдавались от бетонных стен усыпальницы, и ответом её были лишь мрак и зверский холод.

И доносящееся откуда-то детское пение.

И она узнала его. Это был её собственный голос.

✲

Кошмары переплелись с явью.

Фреда просыпается, хотя должна спать. Она чувствует, как в её голове звучат тысячи рыдающих голосов. Каждый из них обещает рай, блаженство и спасительное бегство, но дарует лишь жестокое безумие и горькое одиночество.

"Почему? - задаётся она вопросом, зажимая сигарету дрожащими губами. - Почему я осталась одна? Почему он забрал всех, кроме меня?"

Ответов нет. Она - галлюцинация, сон, живой монумент исчезнувшей расы. Единственный представитель молчаливого, вымершего человечества. Участница игры в кошки-мышки. Последний игрок в игре под названием "геноцид", последний вдох, последний кладезь надежды рода людского, и в её венах течёт лекарство от безумия: эмоции.

Но она должна подумать. Должна составить план и разработать схему.

С каждым ночным кошмаром он становится всё ближе, и вонь от его дыхания становится всё сильнее. Он гнилостный туман, чумная дымка, расползающийся мор. И она должна его остановить. Она ветер перемен, который может взорвать и рассеять его гибельную ауру и вредную атмосферу поглощающей тени. Она, последняя обитель чувств и скорби, должна уничтожить его и тем самым принести божественное свободомыслие и всеобщую любовь в ряды человеческих марионеток, стереть их сухие улыбки и растопить ледяные восковые сердца. Если она сможет победить его; если она может уничтожить то, чем он является или не является, то всё станет, как прежде. Вернётся детский смех. Пение птиц. Чувства влюблённых. Игры и веселье. Она хочет снова ощутить всё это; мечты и чувства не должны умереть вместе с ней.

Фреда закуривает и выглядывает из-за потрёпанной сетчатой занавески. Мёртвый мир. Безбожный мир, населённый марионетками-зомби. И за верёвочки этих марионеток дёргают нечестивые, прокажённые пальцы вне пределов этого пространства и времени. Они притворяются людьми: живыми, дышащими и чувствующими. Но ни на что из этого они не способны.

Фреда это знает. Марионетки не умеют любить. Их мозг не способен слагать песни и сонеты. Фреда собирает в заплечный рюкзак все свои вещи и выскальзывает в мир, пахнущий старым свечным воском. Сегодня ночью она его отыщет. Он поджидает её в каком-то пыльном, заброшенном, обескровленном квартале города. С глазами кобры и зубастой пастью, из которой капает нейропаралитический яд.

Сегодня ночью. Либо смерть. Либо рождение. Либо небытие.

✲

Карнавал проклятых.

Фреда знает это место. Что может быть лучшим прикрытием для уродства, чем показуха?

Громадные и неповоротливые, крошечные и испуганные мысли носятся у Фреды в голове, обжигая её мозг летним стальным блеском и жаля его, как комары в августе перед дождём. Она окидывает взглядом толпу, проходящую мимо неё, воняющую сигаретным дымом и пережаренной пищей. Её глаза - полумесяцы; глаза человека, страдающего клаустрофобией; зеркала медиума, отражающие восковой ад преисподней. Да, она их видит. Они раздражают. Пустые, обработанные чучела, которые не умеют любить и чувствовать. Они цепляются друг за друга, имитируют поведение мужчин и женщин, но понимают его не более, чем деревянные статуэтки понимают работу кассового аппарата.

Она знает. Прекрасно знает.

Он здесь. Его мёртвое касание всюду.

На её губах блуждает лёгкая улыбка. Она прислоняется спиной к ярмарочной палатке с тиром и закуривает сигарету. Вдыхает запах старого жира и заплесневевшего брезента. Неподалёку появляется парочка влюблённых; они направляются к ней, неуклюже переставляя ноги, как заведённые длинноногие игрушечные солдатики. На их ярко раскрашенных краской лицах виднеются отвратительные, потрескавшиеся, измождённые ухмылки. Они смеются и целуются, как куклы, управляемые скрытыми руками кукловода.

Они не чувствуют ничего. Они являются ничем.

"Еще одно доказательство", - решительно думает она. Он здесь. Сейчас".

Фреда пошла за парочкой, следя за ними и наблюдая, как за мухами под стеклом. Она думает об их убийстве. Будто бы их можно убить! Разве можно убить деревянное полено? Разве может кусок глины испытывать боль? Она может стереть их постоянно улыбающиеся лица; может расколоть их тела на тысячи щепок; может растоптать их пластмассовые сердца; может разбросать все их винтики, шестерёнки и шкивы. Может. Но это ни к чему не приведёт.

То, что вечно мертво, больше умереть не может.

Она идёт за ними в нескольких шагах позади. Они останавливаются у ограждения ярмарочного "Домика ужасов", что-то игриво между собой обсуждая. Фреда смотрит мимо них вперёд и видит выцветшую, оттенка слоновьей кости билетную кассу, покосившуюся набок. Она выглядит такой же безжизненной, как и мумия, что работает внутри. На аляповатом холсте кричащими красками изображены сцены, которые являются (по крайней мере, художник так надеялся) худшими человеческими кошмарами: отрубленные головы и конечности; разбросанные внутренности; пролившаяся кровь; безумный маньяк с бензопилой и мясницким ножом; множество ходячих мертвецов и кровопийц на всевозможных стадиях разложения.

Фреда хмурится, когда двое влюблённых платят билетёру-марионетке в будке и направляются к "Домику ужасов". Они бросают на неё один настороженный взгляд и исчезают внутри. О да, они знают. Знают, кто она такая. Они ощущают её тепло, её волю, и это сводит их с ума.

Фреда вытаскивает два доллара и подходит к билетной кассе. Мужчина даже не смотрит на неё - грязная лапа выхватывает её деньги и швыряет в её сторону билет. Пальцы, коснувшиеся её руки, быстро отдёргиваются.

"Да-да, - думает Фреда, - ты ведь тоже знаешь, кто я? Так? Ты знаешь, что я не такая, как ты. Что я та, кем тебе никогда не быть".

Уличный торговец, стоящий у входа, улыбается ей пустой мёртвой улыбкой.

- Вечер добрый, мисс, - бурчит он, глядя на её скрытую под свитером грудь; зная, что она из плоти и крови, и ненавидя её за это.

- Ваш билет, пожалуйста, - хрипит он.

Она протягивает ему кусок картона, презирая холодное касание его рук из красного дерева.

- Идёте одна? Знаете, там может быть действительно страшно.

Фреда морщится. Что дальше? Это сгорбленно низенькое чучело предложит ей свою компанию? И её будет поддерживать под руку, успокаивать и утешать кусок дерева?

- А я люблю страх. Полезен для души, знаете ли, - отвечает она.

- Как пожелаете, мисс.

Вот он. Дом ужасов.

Он идеален. Что лучше подойдёт для ползающего по подвалам существа, вроде Ноктулоса? Для существа из тёмных кладовок? Непотребного творения пространственно-временной дыры?

В её голове гремит лишь одно имя.

НОКТУЛОС.

Она оказывается в петляющем блестящем серпантине коридоров, которые поворачиваются под странными углами, как кишки. В конце концов, она совершенно дезориентирована. Повсюду зеркала - на стенах, на потолке, даже пол выложен каким-то отполированным светоотражающим материалом. Она видит десятки искажённых, абсурдных образов самой себя, таких же дезориентированных, как и она сама. Расплывчатые формы превращаются в ещё один тёмный коридор, оставляя за собой пыльный и дымный запах пепла. Она идёт за запахом; вонь затхлого дерева и запертых веков щекочет ей ноздри.

"Я иду за тобой", - думает Фреда. Слова ритмично стучат в висках.

Она входит в мрачный зал. Зеркала закончились. Здесь переплетаются пространство, время и антиреальность, превращаясь в клыкастые, изогнутые под сюрреалистическими углами тени, окутанные прозрачной паутиной, которая дышит, пульсирует и смотрит на неё голодными лицами нерождённых младенцев. Дымка. Спутанное созвучие квакающими голосами жаб. Молчаливый лунный свет, который при прикосновении опадает пеплом. Выпуклый пол, он же - и потолок, и стены. И ни то, ни другое. Всё абсурдно, уродливо, вывернуто наизнанку. Где-то глухо и неблагозвучно забил железный колокол, эхом отдаваясь от стен.

И загоготал безумный, довольный голос.

Фреда движется сквозь кровоточащие соцветия. Здесь всё бесцветно; существуют лишь чёрные, белые и серые тона и их всевозможные оттенки. Она раздирает пальцами клубящийся у лица туман. Он издаёт отвратительный хныкающий звук, замирает, покрывается миллиардами трещин и опадает к её ногам сотнями осколков, как битое стекло. Воздух грубый, проклятый, полупрозрачный; биологическое сплетение внепространственных тканей. Опустошённые, измождённые, серые лица с хитрыми усмешками выглядывают из ям и погребов, которые ведут в никуда. Она находится в сточной канаве меж миров; в безумных, извращённых трущобах среди серой дымки, сломанных тел и белоснежных кровососущих насекомых. В месте, которое извергло Ноктулоса из подвальных, слизких, поражённых глубин.

- Покажись! - требует Фреда. - Я тебя не боюсь.

Она замечает движение позади неё и слышит шёпот, напоминающий шелест листьев в сточной канаве. Она много раз представляла себе Ноктулоса. Она во всех деталях рисовала в голове его извращённую сущность. Но реальность её просто ошеломила. Гигантские, шелушащиеся прокажённые глаза. Грубая, словно резаная ножницами кожа; исклёванная сотнями чёрных клювов печень... И лицо - если этот ужас вообще можно было назвать лицом... Расплывшаяся лиловая ткань с дрожащей на ней плесенью, испещрённой белёсыми шрамами. И всё это омывается розоватыми слезами. А под этой лоскутной, будто сшитой хирургом тканью, постоянно шевелится что-то злобное, неспешное, извивающееся - как роющие в поисках выхода землю паразиты.

Ухмыляясь тремя беззубыми пастями, Ноктулос вздыхает, пыхтит и говорит:

- Прелесть, прелесть, прелесть...

- Я не боюсь тебя, - произносит Фреда.

Так и есть. Да, ей противно, но не страшно. Она вытаскивает из сумки топорик. Беспокоит её лишь один вопрос: что извергнется из этой мрази, когда она его вскроет, как консервную банку?

- Не боишься? - спрашивает он. - И почему же? Ты слепа, дитя? Посмотри на меня. Посмотри и утрать всякую надежду.

Его череп, словно на шарнирах, может по желанию двигаться, меняться и скручиваться в любую сторону. Рты превращаются в глаза. Из глаз высовываются чёрные острые языки. Из каждой расширившейся поры начинают выползать черви. Редкие волосы превращаются в извивающихся змей, скрюченные руки - в кроваво-алых пауков. Его лицо расплывается в мерзкой ухмылке, и он сплёвывает на Фреду сгусток сгнившей эктоплазмы.

- А теперь боишься? - спрашивают её десятки ноющих голосов.

Фреда качает головой и делает неуверенный шаг вперёд; пол вздрагивает и качается под её ногами. Она погружает топор в его живот. Дождём проливается коричневая патока. Крик, достигший звёзд. Распахиваются десятки круглых жёлтых глаз, и из них льются слёзы - мерзкие лепестки сгнивших цветков, плывущих в наэлектризованном воздухе. Ослабевший, потерявший жизненные силы Ноктулос отшатывается назад.

- Мне нужно твоё тепло, Фреда, - умоляет он царапающим, сухим голосом. - Очень нужно. Посмотри на меня. Я так выгляжу, потому что внутри я опустошён, холоден и одинок. Я не рождён. Я пребываю в забвении. И жду, когда же смогу родиться. Мне нужны твои эмоции. Ты моя последняя надежда.

Но Фреде это не интересно.

Ноктулос напоминает ей жалкого, отвратительного, испорченного, упрямого ребёнка. Она начинает рубить, колоть и рвать. Он разваливается, как мягкие сгнившие брёвна; сворачивается, как гусеница, пытаясь защитить свое мягкое белое подбрюшье; лопается с визгом, как воздушный шар, извергая чёрный дождь перегноя; взрывается миллионом чёрных спор и пушинок. Его пузо - кошмарный зоопарк из лязгающих челюстей, распарывающих когтей и изогнутых стальных крюков. Но вскоре всё это становится лишь воспоминанием.

Он превращается в озеро растёкшейся чёрно-белой жидкости, как в фильмах жанра нуар 50-х годов. Сладковато-кислой, воняющей и шипящей. И, наконец, Фреда ощущает порыв тепла, надежды и жара; оболочка Ноктулоса лопается, высвобождая все эмоции и чувства, которые он вытягивал из этого мира. От наплыва эмоций у Фреды начинает кружиться голова. Она погружается в поток ощущений. Как рождение новых звёзд. Как фейерверки. Как наступающий вслед за промозглой ночью яркий солнечный день.

Фреда счастлива. Счастлива. Счастлива!

✲

Кошмар внутри кошмара.

Фреда просыпается и чувствует протыкающие кожу акупунктурные иглы. Где она? Где? Где?! Мир белого снега и перьев из подушек. Слепящий свет. Кружащийся, закручивающийся. Неподвижность. Голоса вдалеке.

- Ноктулос, - шепчет она. - Ноктулос, Ноктулос, Ноктулос...

И тут она понимает: это больница. Они притащили её сюда после битвы, в которой она спасла всё человечество. Но почему её руки и ноги удерживают кожаные ремни? Почему ей не позволяют двигаться? Она всё понимает: он снова победил. Её привели сюда. И здесь её будут удерживать. А эти иглы... О да, этими иглами они будут лишать её человечности, будут вытягивать её эмоции прямо через внутривенный катетер.

Голоса.

Металлические голоса.

Не человеческие.

Белые фигуры марионеток останавливаются у её кровати.

- Но почему? - спрашивает один из голосов. - Почему женщина, выглядящая абсолютно нормальной, станет отправляться в зеркальный лабиринт и кромсать топором двух людей, которых она даже не знает? Какого хрена творится в её голове?!

- Как и в головах всех остальных...

- Но она не выглядит сумасшедшей! Смотри, сейчас, когда она спит, то вообще безобидна и невинна. Да ещё и библиотекарь. Я хочу выяснить, что происходит в её голове.

- Там один мусор и тьма, вот и всё. Просто подожди. Подожди, пока проработаешь здесь столько, сколько я. И увидишь, что за дерьмо наша работа. Давай, помоги её развязать.

- А если она проснётся?

- Не проснётся. Они все спят, по меньшей мере, до следующего утра.

"Да, - думает Фреда, - пусть они думают, что я сплю. Да, да, да..."

- Так, а теперь помоги мне её поднять. М-да, а она тяжелее, чем выглядит.

Откуда-то доносится дикий вопль, эхом отдающийся в угрюмом полумраке.

- Да что там с этим новичком в соседней палате?

- С крикуном? Говорит, что он одержим. Рассказывает, что что-то высасывает его чувства, крадёт их.

- А разве эта девушка не рассказывает то же самое? Что кто-то украл...

- Не обращай внимания. Они все сумасшедшие. Только начнёшь их слушать - и будешь, как и они, везде видеть тайные заговоры.

Фреда резко открывает глаза. Она жива. Она мешок извивающихся, жалящих, дерущихся гадюк. Она погружает свои пальцы в глазницы первого мужчины и тянет, тянет, тянет на себя, пока кость с кожным лоскутом не отрывается. Да, да, да! Она была права! Внутри нет ни крови, ни мышц, ни подкожно-жировой клетчатки. Только колёсики, шестерёнки, смазка и провода. Её пальцы пачкаются в смазке.

Ярко-красной.

А в соседней комнате раздаётся высокий, злобный смех из какой-то чёрной канализационной реальности.

Ноктулос.