Я всё ещё пытаюсь понять, что это был за бессловесный диалог между Ричи и Кэссиди, когда Эндрю наклоняется ко мне так близко, что я чувствую, как от него пахнет сырными чипсами.

– Что там про дом с привидениями?

– Ничего, забудь. Не хочу об этом говорить. – Я пытаюсь встать, но он удерживает меня за руку и тянет вниз, на скамейку.

– Нет, правда, мне не стоило об этом говорить. Я просто пыталась рассказать что-нибудь интересное. Но это всё чушь, ерунда.

– Я видел твоё лицо, Тесса. Ты не придумывала. У тебя были испуганные глаза.

Мне хочется ему сказать, что он не прав, но я понимаю, что это было бы неправдой. Эндрю улыбается:

– Да, тебе не светит карьера профессионального игрока в покер, ты просто не умеешь врать. У тебя на лице всё написано.

– Знаю.

– Так зачем тогда ты пыталась меня убедить, что ты всё это придумала?

Пожав плечами, я вздыхаю. Не знаю почему. Наверное, я боялась показаться Эндрю ненормальной, когда всё ему расскажу. О том, что в моём альбоме неизвестно откуда появился странный рисунок. Что взбесилась моя ванная и что мне становится страшно каждый раз, когда я переступаю порог своего дома. Это звучит странно. Я как будто сошла с ума.

– Моя мама постоянно говорила, что наш дом – с привидениями, – говорит Ричи. – Она слышала много всяких страшных звуков и всегда боялась.

Я насторожённо смотрю на него, пытаясь понять, не подкалывает ли он меня. Ну, чтобы меня разговорить, а потом посмеяться. Но нет, кажется, он не шутит.

– Ну да, у нас что-то такое и происходит. А что вы с этим делали?

Ричи допивает молоко и открывает второй пакетик. Всего на его подносе три упаковки. Похоже, он обожает молоко.

– Мы позвонили в службу по борьбе с вредителями. Оказалось, у нас в стенах поселились крысы. Такие чёрные, с длинными жёлтыми зубами. Они были настолько жуткими, что мама упала в обморок, когда ей их показали.

Вздрогнув, я смотрю на свой поднос. Я не в восторге от мысли о желтозубых крысах, но, с другой стороны, это немного приободряет. Может быть, эти звуки, которые слышала мама, тоже издавали грызуны. Хотя грызунами не объяснить рисунок в моём альбоме… и то, что произошло в ванной.

– Не думаю, что странные вещи, которые происходят у меня дома, можно списать на крыс. Или на жуков, птиц и ещё кого-то, кто может издавать звуки. – Я замолкаю, размышляя, как много могу им рассказать. – Я немного рисую… То есть я начинающий художник. Эта штука, которая издаёт звуки, она ещё и рисует в моём альбоме.

Над столом повисло молчание. Ричи замирает с недоеденной картошкой в зубах, глаза его неразговорчивой сестры кажутся ещё огромней. Эндрю берёт последний кусочек чипса с подноса, крутит в руках и бросает обратно. Потом смотрит на меня:

– Я видел, как ты рисовала у воды. Мне хотелось подойти и поболтать, но отец спешил на встречу, так что не было времени. – Он замолкает и смотрит мне в глаза. – И что тебе там нарисовали?

Я мысленно возвращаюсь к ровным углам и великолепным теням. Даже сейчас мне не по себе.

– Коробку. Ящик какой-то.

– А в коробке что-то было? – Ричи обменивает своё третье молоко на шоколад сестры. Та, похоже, так ничего и не съела со своего подноса.

Я качаю головой:

– Нет. Она была пустая. Но есть ещё картина, которая висит в холле, она тоже всё время меняется. Цвета становятся темнее, а настроение картины более грустным.

Не могу поверить, что сама это им рассказываю.

– Напомни, где ты живёшь? – спрашивает Эндрю.

– Тенистая улица. Недалеко от озера, где мы познакомились.

Эндрю проводит рукой по волосам, взлохмачивая их.

– Я живу неподалёку. На Сёрф-стрит. Может быть, загляну в гости, помогу исследовать дом?

– Конечно. Спасибо.

– Раньше в том районе было кладбище, – неожиданно говорит Нина. Удивительно, она наконец хоть что-то произнесла!

Огромные глаза Нины смотрят на меня, они похожи на блюдца с коричневой краской. Если бы мне пришлось определить их цвет, я бы сказала, что это какао-бобы. Они напоминают камыши, только чуть темнее.

– Правда? – удивляется Ричи. – Откуда ты знаешь?

– Читала, – спокойно отвечает Нина. Прежняя застенчивость куда-то исчезла, сейчас она выглядит… взволнованной. – В восемнадцатом веке люди, которые там похоронены, начали всплывать.

– Что? – спрашиваю я. – Как это?

Я чувствую, как по спине бегут мурашки. Как и всегда, когда я думаю об этом доме.

– Ну опять ты, Нина! – стонет Ричи. – Заканчивай со своей паранормальной чушью.

Нина бросает на брата раздражённый взгляд и продолжает:

– Тела были захоронены слишком близко к берегу озера. Влага через почву проникла к могилам, так что мертвецы некоторым образом…

– Некоторым образом – что? – перебивает Эндрю.

Я чувствую, как по спине бежит холодок, и с трудом удерживаюсь на месте.

– Ну, скажем, они не так долго пролежали в земле. В общем, большую часть их в итоге выкопали и перезахоронили на северном кладбище. Они до сих пор там. Если хотите, можете проверить.

– Бродить по какому-то жуткому кладбищу? – ужасаюсь я. – Нет уж, спасибо.

Эндрю задумчиво молчит. Ричи забыл про свою картошку и пристально смотрит на меня. Так, словно не уверен, хочет ли он продолжать сидеть со мной за одним столом. Будто жить в доме с привидениями заразно.

Нина пожимает плечами и смотрит на свой поднос. Её длинные каштановые волосы закрывают лицо как занавес, скрывая круглые глаза. Меня огорчает, что она снова смущается, но я и в самом деле не хочу бродить с ней среди надгробий.

– Спасибо за рассказ. Кто знает, может, парочку тел так и не перезахоронили. – Я нервно смеюсь. Мерзкая мысль.

– Двенадцать тысяч. Около двенадцати тысяч тел всё ещё лежат в районе Линкольн-парка. Ну и местами под Золотым берегом.

– То есть прямо под моим домом? – почти задохнувшись, говорю я.

Нина бросает на меня серьёзный взгляд. Он меня немного пугает.

– Под всеми нашими домами.