Я всё ещё пытаюсь понять, что это был за бессловесный диалог между Ричи и Кэссиди, когда Эндрю наклоняется ко мне так близко, что я чувствую, как от него пахнет сырными чипсами.
– Что там про дом с привидениями?
– Ничего, забудь. Не хочу об этом говорить. – Я пытаюсь встать, но он удерживает меня за руку и тянет вниз, на скамейку.
– Нет, правда, мне не стоило об этом говорить. Я просто пыталась рассказать что-нибудь интересное. Но это всё чушь, ерунда.
– Я видел твоё лицо, Тесса. Ты не придумывала. У тебя были испуганные глаза.
Мне хочется ему сказать, что он не прав, но я понимаю, что это было бы неправдой. Эндрю улыбается:
– Да, тебе не светит карьера профессионального игрока в покер, ты просто не умеешь врать. У тебя на лице всё написано.
– Знаю.
– Так зачем тогда ты пыталась меня убедить, что ты всё это придумала?
Пожав плечами, я вздыхаю. Не знаю почему. Наверное, я боялась показаться Эндрю ненормальной, когда всё ему расскажу. О том, что в моём альбоме неизвестно откуда появился странный рисунок. Что взбесилась моя ванная и что мне становится страшно каждый раз, когда я переступаю порог своего дома. Это звучит странно. Я как будто сошла с ума.
– Моя мама постоянно говорила, что наш дом – с привидениями, – говорит Ричи. – Она слышала много всяких страшных звуков и всегда боялась.
Я насторожённо смотрю на него, пытаясь понять, не подкалывает ли он меня. Ну, чтобы меня разговорить, а потом посмеяться. Но нет, кажется, он не шутит.
– Ну да, у нас что-то такое и происходит. А что вы с этим делали?
Ричи допивает молоко и открывает второй пакетик. Всего на его подносе три упаковки. Похоже, он обожает молоко.
– Мы позвонили в службу по борьбе с вредителями. Оказалось, у нас в стенах поселились крысы. Такие чёрные, с длинными жёлтыми зубами. Они были настолько жуткими, что мама упала в обморок, когда ей их показали.
Вздрогнув, я смотрю на свой поднос. Я не в восторге от мысли о желтозубых крысах, но, с другой стороны, это немного приободряет. Может быть, эти звуки, которые слышала мама, тоже издавали грызуны. Хотя грызунами не объяснить рисунок в моём альбоме… и то, что произошло в ванной.
– Не думаю, что странные вещи, которые происходят у меня дома, можно списать на крыс. Или на жуков, птиц и ещё кого-то, кто может издавать звуки. – Я замолкаю, размышляя, как много могу им рассказать. – Я немного рисую… То есть я начинающий художник. Эта штука, которая издаёт звуки, она ещё и рисует в моём альбоме.
Над столом повисло молчание. Ричи замирает с недоеденной картошкой в зубах, глаза его неразговорчивой сестры кажутся ещё огромней. Эндрю берёт последний кусочек чипса с подноса, крутит в руках и бросает обратно. Потом смотрит на меня:
– Я видел, как ты рисовала у воды. Мне хотелось подойти и поболтать, но отец спешил на встречу, так что не было времени. – Он замолкает и смотрит мне в глаза. – И что тебе там нарисовали?
Я мысленно возвращаюсь к ровным углам и великолепным теням. Даже сейчас мне не по себе.
– Коробку. Ящик какой-то.
– А в коробке что-то было? – Ричи обменивает своё третье молоко на шоколад сестры. Та, похоже, так ничего и не съела со своего подноса.
Я качаю головой:
– Нет. Она была пустая. Но есть ещё картина, которая висит в холле, она тоже всё время меняется. Цвета становятся темнее, а настроение картины более грустным.
Не могу поверить, что сама это им рассказываю.
– Напомни, где ты живёшь? – спрашивает Эндрю.
– Тенистая улица. Недалеко от озера, где мы познакомились.
Эндрю проводит рукой по волосам, взлохмачивая их.
– Я живу неподалёку. На Сёрф-стрит. Может быть, загляну в гости, помогу исследовать дом?
– Конечно. Спасибо.
– Раньше в том районе было кладбище, – неожиданно говорит Нина. Удивительно, она наконец хоть что-то произнесла!
Огромные глаза Нины смотрят на меня, они похожи на блюдца с коричневой краской. Если бы мне пришлось определить их цвет, я бы сказала, что это какао-бобы. Они напоминают камыши, только чуть темнее.
– Правда? – удивляется Ричи. – Откуда ты знаешь?
– Читала, – спокойно отвечает Нина. Прежняя застенчивость куда-то исчезла, сейчас она выглядит… взволнованной. – В восемнадцатом веке люди, которые там похоронены, начали всплывать.
– Что? – спрашиваю я. – Как это?
Я чувствую, как по спине бегут мурашки. Как и всегда, когда я думаю об этом доме.
– Ну опять ты, Нина! – стонет Ричи. – Заканчивай со своей паранормальной чушью.
Нина бросает на брата раздражённый взгляд и продолжает:
– Тела были захоронены слишком близко к берегу озера. Влага через почву проникла к могилам, так что мертвецы некоторым образом…
– Некоторым образом – что? – перебивает Эндрю.
Я чувствую, как по спине бежит холодок, и с трудом удерживаюсь на месте.
– Ну, скажем, они не так долго пролежали в земле. В общем, большую часть их в итоге выкопали и перезахоронили на северном кладбище. Они до сих пор там. Если хотите, можете проверить.
– Бродить по какому-то жуткому кладбищу? – ужасаюсь я. – Нет уж, спасибо.
Эндрю задумчиво молчит. Ричи забыл про свою картошку и пристально смотрит на меня. Так, словно не уверен, хочет ли он продолжать сидеть со мной за одним столом. Будто жить в доме с привидениями заразно.
Нина пожимает плечами и смотрит на свой поднос. Её длинные каштановые волосы закрывают лицо как занавес, скрывая круглые глаза. Меня огорчает, что она снова смущается, но я и в самом деле не хочу бродить с ней среди надгробий.
– Спасибо за рассказ. Кто знает, может, парочку тел так и не перезахоронили. – Я нервно смеюсь. Мерзкая мысль.
– Двенадцать тысяч. Около двенадцати тысяч тел всё ещё лежат в районе Линкольн-парка. Ну и местами под Золотым берегом.
– То есть прямо под моим домом? – почти задохнувшись, говорю я.
Нина бросает на меня серьёзный взгляд. Он меня немного пугает.
– Под всеми нашими домами.