Крыша стремительно проваливалась вниз, фигурка Джея быстро пропала из виду… Но печаль его ещё долго невольно сопровождала улетавших и горьковато-мятный запах, который всегда сопровождал каждое его менто, словно всё ещё витал в салоне… Миль не могла ни прогнать его, ни расслабиться. Ни выставить блок — это было бы всё равно что захлопнуть дверь перед ним.
Наконец, не выдержав, попросила мужа:
«Пригласи его к нам на выходные. Пусть отвлечётся..
— А что — ты его всё ещё слышишь? — удивился он. — Я — уже давно нет.
Миль посмотрела на него укоризненно.
«Ты не слышишь его, потому что не хочешь. Он, кстати, тоже. А меня он просто не отпускает. Это, правда, не совсем плохо: зато он тренирует своё менто. Давай, позвони».
Звонок, и правда, отвлёк Джея, а последовавшее приглашение заметно подняло ему настроение. Запах мяты растаял, и Миль с облегчением смогла прервать связь.
— Что — полегчало? — Бен в полглаза посматривал на неё. — А о чём ты хотела спросить?
«Ах, да, точно… Во-первых, почему ты изменил слова клятвы во время Ритуала?»
Бен помолчал. Он молчал так долго, что Миль забеспокоилась.
— Я пошарил по архивам, как и обещал. Обобщил. И просчитал кое-что… Если верить сохранившимся легендам и бредням учёной братии, какое-то зерно в твоей версии о параллельных мирах есть…
«Это не моя версия! Я о ней читала!» — возмутилась Миль.
— Ну я же не спорю. Скажу больше — версий и у наших умников много. И большинство совершенно невразумительные. Но у меня перед ними всеми одно неоспоримое преимущество: у меня есть доказательство. Ты. И мне неважно, какая версия правильная. Самые предусмотрительные и, наверное, самые близкие к реальности умники, сходятся в одном — миры не очень хорошо относятся к вторжениям. Любая инвазия — это вмешательство в их нормальное течение событий, грозящее непредсказуемостью развития. Понятно?
«Я сюда не просилась. Да и чем я им помешала?»
— Судьбы миров — вещь неповоротливая и упрямая, но и уязвимая тоже. Один маленький толчок в нужный момент может изменить всё…
«Или ничего не может. В силу инертности махины, каковой является каждый мир — толчок погаснет, и всё пойдёт, как должно было».
— Особенно, если причину толчка устранить сразу… Так что сначала он попробует от тебя избавиться. А если не удастся устранить, он будет тебя… приспосабливать к себе, притирать… Чем больше времени пройдёт от момента твоего прибытия сюда, тем больше произойдёт всяких событий, они образуют связи, сцепляя тебя с окружающим. И чем сложнее, драматичнее события, тем более прочными станут твои связи с этим миром. Ты врастёшь сюда, всё меньше у мира будет причин выталкивать тебя… и всё меньше шансов будет у тебя вернуться обратно. Чего, если честно, мне очень бы не хотелось.
Миль подлезла под его руку и замурлыкала.
«По-моему, у меня уже появились кое-какие связи…»
— Правильно. Самые мощные связи — эмоциональные. Как дружественные, так и враждебные. А также случайные. А вот дальше мнения наших умников сильно расходятся. Одни считают, что обратного переноса не будет в силу врастания. И осознание своего положения, твой личный выбор — дополнительный удерживающий якорь. А другие считают, что родной мир нуждается в своей частичке и поначалу будет очень стараться перетянуть тебя назад. Особенно, если там остались прочные привязанности и незавершённая судьба, неосуществлённые связи, всякие долги…
«Стало быть — это опять катаклизмы и неприятности…»
— Со временем, как всегда, наступит некое равновесие, — утешил он. — У тебя даже появится возможность выбора.
«Ну да, опять выдирать корни, рвать судьбы… А если у нас родятся дети?!» — ужаснулась она.
— Очень на это надеюсь.
Он прижал её к себе одной рукой.
— Ничего, маленькая моя… Это только вначале… Я построил модель — очень приблизительную, конечно. Поначалу — да, серия отрицательных событий… Ну, будем поосторожнее…
«Вы меня поэтому из Города сплавили? Джей, значит, в курсе?»
— В курсе, — признал Бен. — А как ты хотела? …Да, так вот: вторая часть графика показала смену полюсности событий.
«Ну да: если выживу, то всё будет очень хорошо, просто, как в сказке: «А которые не мрут, те до старости живут…» Похоже, что все неприятности у нас с тобой ещё впереди…»
— Ну почему все — некоторые уже произошли…
«А жертву, гад такой, ведь принял!..» — возмутилась она.
— Кто? Какую жертву?
«А, забудь… всё равно не сработало… Так почему ты изменил слова клятвы?»
— Ну… если вдруг что-то пойдёт совсем не так… я хочу, чтобы ты выжила… и была свободна.
«То есть?!» — Миль взвилась, нечаянно толкнув Бена под руку, и машина качнулась.
— Тихо, тихо… — он выправил курс. — Ты его не провоцируй. Я, конечно, хороший пилот, но не Бог — если упадём, то разобьёмся… Кстати — пристегнись-ка…
«Я спрашиваю — что ты имеешь в виду?! — ярилась она. — Я уже не смогу без тебя! Ты это знаешь! Если тебя не будет — я не смогу! — и вдруг поникла. — Не смогу дышать… не смогу жить… Я не нашла тебя там, дома… и здесь есть только один ты…»
— Вот поэтому я изменил клятву. И ничего уже не поделать. Я знаю, что случиться может всякое. И ты это знаешь, так ведь? Пока мы рядом, мы сильнее. Значит, он постарается нас разделить. Врозь — это ещё не насмерть, понимаешь? Найди в себе силы справиться с ситуацией, не поддавайся! И… и даже если я не выживу, Миль — я хочу, чтобы ты жила дальше.
Она молчала, всем своим видом выражая протест. Не против его слов. Против такой несправедливости. «А не бывает справедливости, мышка-трусишка, — словно наяву донёсся бабушкин голос из далёкого детства. — Только та, которую люди согласны сотворить друг для друга».
— Эй — неужели ты уже ему уступаешь? Вот так, без боя?! Да хотя бы назло ему ты должна будешь выжить — а уж тем более ради меня. И вообще — жизнь больше любви. Ты же знаешь, что я прав.
Она молча сопела ему в рубашку.
— И ты мне сейчас это пообещаешь. Поклянись мне. Чтобы я… чтобы у меня тоже была хоть какая-то надежда… — он сгрёб её одной рукой, прижав к боку, уткнулся в макушку.
Отчаянная нежность затопила Миль всю, без остатка, хотелось сказать и сделать всё, что он ни попросит… но… всегда есть какое-то «но»… И она сказала:
«Клятва… Ты не знаешь, о чём просишь. Я веда, милый, ты помнишь? И моя Клятва — вещь страшная. И редкая. Равносильная самопроклятию. Ибо к нам Судьба требовательна, как ни к кому другому. Скажем, я поклянусь, что буду жить во что бы то ни стало — и не смогу сдержать слово. Но Клятву выполнять я буду всё равно обязана. Можешь меня представить ни живой, ни мёртвой? Или в вашем мире нет страшных сказок про нежить? Ты ведь не хочешь для меня такой судьбы?»
Он слегка оторопел и, хотя и знал, чуял — она не врёт, всё-таки осторожно спросил:
— Это что — правда?
«Увы… откуда-то ведь берутся все эти устойчивые к влиянию времени шедевры фольклора… Так что давай просто ограничимся моим искренним обещанием: оказавшись перед выбором, я сделаю всё, чтобы остаться в живых».
— Ну… ладно, — согласился он, покосившись на неё с непонятным выражением на лице и некоторым смятением в мыслях.
Но задышал — она почувствовала — посвободнее. Что-то внутри у него понемножку оттаивало, отпускало. И сердцебиение выровнялось, и хватка пальцев, крепко, до белизны костяшек, сжимавших штурвал, немного ослабла… И настроение пошло вверх.
— А во-вторых? — спросил он.
«Что «во-вторых?» — не поняла она.
— Ну, ты сказала, что у тебя ко мне два вопроса. Первый мы обсудили? Обсудили.
«А-а… А во-вторых — с какой такой стати я в первую брачную ночь спала одна?! Чего это ради?»
— А с такой. И ради душевного спокойствия одного безнадёжно влюблённого парня. Он мне, кстати, про нас с тобой такое порассказал… Ты не поверишь…
Она, однако, поверила сразу. Только удивилась:
«И что — это всякий раз так? Тогда у этого мира действительно есть повод для беспокойства. Простой поцелуй — и такие последствия…»
— Не всякий, — уточнил Бен. — Во время регистрации всё обошлось без фокусов и сияний. Видимо, потому, что мы там были в кругу чужих людей. И вообще — относительно спокойны. Но вот за брачную ночь я бы не стал ручаться… Нет, не стал бы…
Дорога оказалась неблизкой. А что вы хотите — пришлось пересечь практически весь континент. Поначалу внизу долго-долго тянулся Город, Миль вдоволь насмотрелась на его бесконечные Кварталы и затканное серой пеленой тяжёлое, низкое небо, но Бен поднял машину выше — и «Призрак», пробив плотную облачность, вынесся под сияние солнца и ясную ледяную синь настоящих небес, казавшихся твёрдыми и гладкими… А облака, теперь стелившиеся под днищем машины, притворялись плотной снежной равниной, по которой так и хотелось пробежаться на лыжах…
«А ведь где-то здесь точно должны водиться ангелы», — подумалось ей, и она засмеялась тихонько, чётко представив себе обутых в узорчатые валеночки ангелов, играющих в снежки и катающихся на санках. Мысль не была закрытой, и Бен тоже улыбнулся милым, хотя и незнакомым, образам… Эта «равнина» тянулась до самого конца пути, и Миль не уставала ею любоваться, но Бен погрузил «Призрак» в её обманчивую плотность, и машина, выпав из облачного слоя, оказалась под хлёстким проливным дождём.
Здесь всё промокло и выглядело сумеречно-серым, включая море — и неряшливые тучи, задевавшие мохнатыми животами рваные верхушки растерзанных волн, и избиваемые этими волнами скалы, стойко ограждавшие вход в небольшую естественную бухту, где было поспокойней и потише, и песок пляжа, затвёрдевший от дождя, и даже стоявший повыше, поодаль от береговой черты, дом, засветивший свои огни, едва «Призрак» пересёк некую условную границу.
Сильный боковой ветер, несомненно, мешал посадке, но Бен не зря говорил, что он хороший пилот — машина, как привязанная, зависла точно над раскрывшейся диафрагмой крыши ангара, плавно снизилась и аккуратно опустилась на положенное место. Крыша тут же сомкнулась, и наступила тишина. Подул тёплый воздух, дождевая вода на полу подсыхала на глазах.
Повыключав всё, что следовало, Бен освободился от фиксаторов, потянулся, потёр глаза… с длинным выдохом сказал:
— Ну вот, добро пожаловать домой, — выпрыгнул наружу и двинулся в обход — помочь Миль выйти из машины.
«Устал? А я ведь просила научить меня водить «Призрак»… Могли бы меняться в пути», — напомнила Миль, протягивая навстречу ему руки… Бен, приняв её, почему-то не поставил на ноги, а так и понёс прочь из ангара — светильники зажигались, встречая их, и гасли за спиной. На её недоумение ответил:
— В моей семье молодая жена впервые пересекает этот порог только таким образом. Не будем нарушать традицию?
«Да таскай, сколько хочешь, если не уронишь…» — ответила она, покачивая ногой. И сильно — он еле удержал её — вздрогнула, услышав густой мягкий бас «с небес»:
— Рад приветствовать хозяина и… хозяйку? Я правильно понимаю?
— Убавь громкость, железяка! Ты напугал её! Но понял правильно. Миль, представляю тебе моего домашнего кибера.
— Виноват, хозяйка, — бас стал потише. — Надеюсь, вы не сердитесь.
— Вообще-то это моя вина — я не подумал, что его голос может тебя напугать. Хочешь, сменим ему тембр? Будет женским или детским… Может даже птичкой щебетать — хочешь? — предлагал он, укачивая её на ходу в ожидании, пока успокоится её сердечко, а в подтверждение его слов дом наполнялся поочерёдно женским смехом, детскими возгласами и птичьим пением. — Сенсорное управление здесь тоже есть, киб — активировать немедленно.
— Выполнено, — ещё тише прогудел кибер.
— Вот видишь, какой он послушный… Он немного ворчун, немного скряга, но в целом — большая умница, думаю, вы подружитесь.
— Хозяин, вы меня компрометируете, — голос кибера сопровождал их по дому из комнаты в комнату.
Миль смущённо уткнулась мужу в шею:
«Да ладно, мне и так неловко… А почему у Джея кибер неразговорчивый?»
— Потому что у него всё новое, и он не любит болтливой техники. А мой кибер древний, ещё прадеду моему служил. На самом деле, он — ровесник этого дома. И нравится мне таким, как есть — Киб, ты этого не слышал!
— Так точно, хозяин. Ужинать будете?
«Он и готовить умеет?» — Миль решила проверить, услышит ли её здешний кибер, и не ошиблась в ожидании. Его датчики и сенсоры, мониторы и эмиттеры пронизывали весь дом, как нервы и сосуды, но основное «тело», сам компьютер, располагался где-то глубоко под домом. Вопрос, адресованный в пространство, не был закрыт блоком, и компьютер принял его, как и звуковое колебание — ему-то какая разница, каким способом информация достигла процессоров?
— Смею надеяться — умею, хозяйка.
— Что?! — Бен даже поставил Миль на пол и попытался прикрыть собой. Теперь Миль утешала его, обняв за талию, и выглядывая у него из-под мышки:
«Да что ты так испугался? Ты же хотел, чтобы мы с ним поладили? Мы и ладим. Ты тоже научишься… я так думаю…»
И добавила, обращаясь к киберу:
«Обещал — корми».
— Это вот так ты и с «Призраком» можешь?!
«Не знаю, не пробовала. Но идея мне нравится».
— Не вздумай! — испугался он.
«Отчего же нет? — поддразнила она. — Обещаю ничего не испортить».
Вообще-то принцип общий, и то, что хорошо для домашнего кибера, должно сработать и для бортового компьютера. Но сначала следовало приучить к этой мысли любимого, но сверхзаботливого мужа.
«Да не трону я твою ненаглядную машинку. Могу поклясться: без тебя — ни-ни».
Бен вздрогнул:
— Нет уж. Обойдёмся без клятв. И, сдаётся мне, без ужина тоже, — он задумчиво оглядел просторы не то ванной, не то бассейна. — Разве что после как-нибудь… А вот помыться бы с дороги не мешало, а, жена? Как ты насчёт поплескаться?
«Да что-то устала я немножко…»
— А ты отдыхай… я тебя сам выкупаю… — он ненавязчиво, этак между прочим, в промежутках между поцелуями задел застёжку… вроде бы невзначай — вторую… и одёжка как бы сама собой расстегнулась и сползла с Миль… Незаметно, один за другим, дезертировали и почти все предметы нижнего белья… Обнаружив это, Миль обомлела и попыталась — совершенно безуспешно — прикрыться оставшейся деталью туалета, потом запустила ею в мужа, который как раз ловко вынул из её причёски и отложил в сторонку Гребень — волосы упруго развернулись и тяжёлой волной накрыли тонкую гибкую фигурку, почти совершенно скрыв под своим пологом обладательницу…
Бен замер и прочистил вдруг охрипшее горло:
— Кхэ… Ну вот, а я так старался… — а глаза его не отрывались от кожи, мягко светящейся в просветах золотисто-русых прядей, от хрупких рук, беззащитно скрещённых на маленьких, торчащих в стороны грудках… И растерянно-счастливых, светящихся ожиданием зеленовато-серых глаз, устремлённых ему навстречу…
Почти весь Континент и полуторамиллиардный, день и ночь шумящий Город лежали между домом на Побережье и пытавшимся уснуть в своей удобной, но такой пустой квартире Джеем — и совершенно не помешали ему не увидеть, но ощутить прокатывавшиеся раз за разом по миру волны невыносимого, сводящего с ума счастья… Растения и животные, рыбы и птицы, радужные бабочки и пёстрокрылые жуки всякий раз блаженно замирали, задержав на долгий миг дыхание — а потом, слегка опьянённые, приходили в себя и продолжали предначертанный каждому путь, но уже с немного другим зарядом в клетках, с намеченными исправлениями накопленных столетиями неточностей и сбоев в кодах.
И только тоже получившие свою долю люди Города не замечали — за редкими исключениями — практически ничего… И уж точно никто из них, кроме Джея, втихомолку вытиравшего выступившие стыдливые слёзы, ничего не понял…