Архипелаг состоял из великого множества островов, островков и просто отдельно выпиравших из вод каменных осколков. Несколько месяцев они жили там, выбирая всякий день новый остров, и это было вовсе неплохо — главное, что погода стояла солнечная, и Миль только и делала, что заряжалась, сколько влезет — на пару с «Фишкой», кстати, потому что батареи флайера тоже лучше подзаряжать при всяком удобном случае… Но потом Бену пришла в голову мысль, что прятаться в Архипелаге — самое очевидное дело, и, если что, то искать их здесь станут в первую очередь. И пояснил Миль, что петляет и останавливается не просто так, а ловит «окно» в графике движения спутников. Может, конечно, никто их «Фишку» и не высматривает, но если вдруг высматривает, то пусть ему служба праздником не кажется…
Миль только пожала плечами, обозвала мужа «мой обожаемый параноик» и покорно полезла в своё кресло — пристёгиваться…
Следующую остановку Бен сделал в пределах континента, который представил Миль, как Дикий. Они добрались до него уже тогда, когда дольше тянуть было нельзя: батареи требовали подзарядки, да и всем прочим системам не помешала бы профилактика. Всё-таки флайер был им и домом, и транспортом, и крепостью, обеспечивая такую замечательную мобильность…
…На вопрос — почему континент Дикий — он ответил, что именно здесь и проживает основная часть Диких Племён. И их тоже нужно опасаться, потому что никакой особой нежности к горожанам, даже бывшим, эти племена не питают. Город в лице Десанта немало для этого потрудился. И всё же, если выбирать между Контролем и Племенами…
«Согласна рискнуть. С этими хоть есть надежда в случае чего как-то договориться…»
— Полагаешь, есть? — усомнился Бен. — Ну да, тебе-то по-любому ничего страшного не грозит. Всё-таки женщин и у них недостаёт. Тем более, таких молоденьких да хорошеньких.
«Да поняла я уже, поняла, — фыркнула Миль в ответ на такие прозрачные намёки, — обещаю вести себя хорошо, слушаться старших, и бедных дикарей зря не обижать».
— Точно что ли поняла? Хотелось бы верить. Смотри — я тебя за язык не тянул… Но вообще-то они не дикари. Название «Дикие» в их случае синоним скорее слову «свободные»… или «вольные»… или даже — «своевольные»… нежели «дикие»… Просто так уж привилось… Да, техникой и промышленностью они похвастать не могут. Зато умеют жить в ладу с природой… — из недр двигательного отсека, куда Бен погрузился с головой — только филейная часть бодро торчала кверху — голос его звучал глухо.
Миль, гадавшая, как он, далеко не мелких габаритов мужчина, умудрился поместиться в таком тесном объёме считай — наполовину, взглянула на мужа внимательней: просто ли болтает за работой или с конкретной целью… Но по доступной обзору части тела определить ничего конкретного не удалось, и она спросила напрямик:
«А чего это, мой господин и супруг, ты так мне их рекламируешь? Что — опять обострение паранойи?»
Тяжёлый вздох прозвучал прологом к неприятностям, и Бен, вынырнув из машинных глубин, подтвердил её догадку:
— Паранойя не паранойя, но вот кажется мне, что без такой груды металлолома, — он похлопал по ближайшей панели, — нам с тобой в местных просторах затеряться будет попроще. Совсем за своих, конечно, вряд ли сойдём, — но внимания, надеюсь, привлечём всё же поменьше. Опять же, Контролю задачу усложним максимально… если удастся эту железяку как-нибудь спрятать. А пока я ей, бедолаге, профилактику проведу… а потом консервацию… — он опять нырнул в машинное нутро и деятельно там чем-то забрякал…
«И сколько, интересно, нам удастся от него бегать…»
Бряканье на миг затихло. И продолжилось с удвоенным энтузиазмом:
— Сколько нужно… Если понадобится — всю жизнь.
«Оптимист ты мой ненаглядный, — Миль шлёпнула мужа по тому, что торчало. Тот от неожиданности обо что-то стукнулся, судя по звуку — головой, и зашипел. — И куда мы двинемся?»
«Куда-нибудь, где нас меньше всего ждут».
«Если подумать, то меньше всего нас ждут в Городе. Но по доброй воле я туда не вернусь».
Бен выбрался на свет, осторожно, тыльной стороной испачканной кисти, потрогал ушиб, и глянул на жену с укоризной:
— Полностью с тобой согласен — экскурсию нашу мы ещё не закончили. Но драться-то зачем?
«А кто дрался? — распахнула она невинно-ясные глазки, повелительно поманила мужа, чтобы пригнулся, и милостиво приложила руку к его пострадавшей макушке, где нахально набухала шишка… Он блаженно зажмурился от немедленного облегчения — что-что, а исцелять она умела… но тут же, спохватившись, отстранился — тратить силы ей всё ещё следовало с осторожностью. — Может, я тебя просто и без затей домогаюсь?»
— Я же весь грязный… — озадачился он, оглядывая себя.
«Ну, положим, я-то тебя всякого люблю… Но — нет, так нет, — поймала она его на слове, — была бы честь предложена».
И ускользнула на кухню, оставив его, как ей казалось, в дураках… однако вслед донеслось:
— Вообще-то, госпожа провокаторша, вокруг полно воды, и к подвигам я буду готов довольно скоро… А вот тебе, голубушка моя, деться просто некуда… — он был прав: флайер он не приземлил, а приводнил, и тот, заякоренный, ввиду хорошей погоды смирно, слегка покачиваясь, возлежал на спокойной водной глади посреди широчайшего речного устья — чтобы хоть с берегов до него непросто было добраться. Спутников у Города было недостаточно, и именно здесь в зонах их мониторинга досадной прорехой очень кстати зияло ма-аленькое такое слепое пятно…
Очень скоро во флайере стало тесно: Бен вскрыл все доступные панели и кожухи, и жить теперь приходилось в окружении вывороченных блоков, клубков кабелей, мотков проволоки, стопок каких-то плат и прочей электронной начинки. С утра до вечера он что-то протирал, проверял, осматривал, перебирал, менял, смазывал, тестировал… То и дело в самых разных местах трещало, вспыхивало, тянуло дымком… И в салоне, и от Бена крепко пахло смазкой, горячим пластиком, озоном и паяльным зельем…
Вокруг флайера, на поверхности воды, колыхались, широко раскинувшись, дополнительные плёночные секции энергонакопителя, подсоединённые к батареям. К ночи Бен, правда, немного расчищал внутреннее пространство, чтобы было, где прилечь, но с утра опять разворачивал свои работы, и так — уже целую неделю…
Миль, накапливая энергию не хуже флайера, спасалась снаружи, на крыловидных выступах корпуса — но и оттуда её между делом периодически сгоняли:
— Старайся не перегреваться, ты и так слишком мало ешь.
«Сам лопай эту свою рыбу, я её уже видеть не могу…»
— Чего это она моя? Ты же сама её каждый день притаскиваешь!
«А чем прикажешь ещё заниматься?!»
— Ну, потерпи пока, ладно? Вот управлюсь и пойдём на охоту.
Миль не упиралась. Купалась, загорала, слушала ментопространство — кому-то же надо присматривать за окружением. И делилась наблюдениями с мужем:
«Здешняя фауна совсем не такая, как на Мокром, даже растения здесь… будто неодушевлённые. Там я слышала, как живут деревья, и они меня чувствовали, а эти… какие-то безмозглые. Просто растут, и всё. Может, это оттого, что я далеко от них… Или я чего-то не понимаю».
— Это я чего-то не понимаю. Деревьям вроде бы и положено быть безмозглыми, не так ли?
«Не так! Мозгов у них, конечно, нет, но чувствовать они способны. Они же тоже живые! Вспомни хоть бродячий кустарник».
— Так то кустарник, мутантная форма… Ладно… А кроме флоры да фауны… ты ничего не слышала?
«Например?»
— Да так, раз не слышала, то и хорошо… — он повернулся уходить, но Миль окликнула:
«Кстати, о фауне. Взгляни-ка, что покажу…»
Пришлось вернуться. Но жалеть не пришлось: вода на глубине зарябила, засверкала цветными бликами: это, спасаясь от кого-то, врассыпную бросились рыбьи стаи, вечно отиравшиеся поблизости от Миль. Из зеленоватой толщи воды всплывало что-то тёмное, удлинённых очертаний, от губастой головы до кончика хвоста — около метра. Его чуть сплюснутое с боков туловище имело вдоль спины и по бокам полосы бахромы из тонких полосатых шипов, а глаза этот шедевр торжественно нёс впереди себя на изящных, подвижных телескопических стебельках, причём, каждый из восьми стебельков двигался без согласования с другими…
«Ах ты, чудо-юдо… — Миль ласково провела по зеркальным чешуйкам кончиками пальцев — шипы при этом чутко отодвигались, стараясь не задеть нежных пальчиков. — Ну, разве не хорош?»
— Н-не знаю, — с сомнением произнёс Бен. — Я бы не рискнул до него дотронуться.
«Он до тебя, между прочим, тоже, — сообщила она мужу. — Не нравится этот — как насчёт других? Помнишь, ты перекрыл решёткой нашу бухту — там, возле дома…»
— Здесь?! Такие же?
«Или очень похожие. Сам послушай — там… в море… кто-то большой… Видишь? Они давно там».
Бен прислушался. За пределами пресной воды действительно резвились большие сильные животные.
«У них мощное менто, — заметил он. — И они нас не боятся».
«Ничуть не боятся, — согласилась Миль. — Как и те, что приплывали к решётке. Они нечто большее, чем просто животные, Бен. Они думают, желают, планируют…»
«С чего ты взяла?»
«А ты что — не слышишь? Или не хочешь слышать? Разверни менто, как при контакте с человеком, не сужай — тогда услышишь».
И Бен услышал… Не сразу, но — смог. Услышанное поразило. Эти создания в самом деле думали, помнили, мечтали, сопоставляли. Не так, как люди, без слов, приходилось перестраиваться, чтобы понять их визуальные, вкусовые и тактильные образы-понятия, образы-чувства, образы-желания… Что-то похожее на менто Миль, каким оно было поначалу.
«Конечно. Они же не говорят. Но всё понятно, вот послушай… Ну, чего они хотят? Не зажимайся, держись свободнее. Отвлекись».
Бен постарался расслабиться, отпустил свою насторожённость и предубеждение… Потянулся навстречу…
И оказался в кругу приветливости, весёлья, удивления, любопытства. Он не мог различить, кто именно о чём думает, как среди людей, и это дезориентировало. Здесь думали вместе, только желания чуть отличались.
Его приняли, хотя и с иронией — из-за его осторожной недоверчивости. Кто-то посоветовал ему оставаться на месте и думать одному, если он не любит компаний, но на насмешника тут же «шикнули» и пригласили Бена в круг. Приглашение было доброжелательным, наполнено вниманием и интересом к новому собеседнику. От него ждали в ответ новых впечатлений, которые он нёс в себе.
Бену вдруг почудилось, что он резвится в чудесной тёплой воде, просвеченной солнцем и наполненной вкусным угощением. Его звали присоединиться к игре и лакомству… Он растерянно ощутил во рту дивный сладкий вкус нежной, свежей рыбки… и вмиг оказался рядом с Миль, на твёрдой тёплой поверхности пластикового пола.
Тряхнул головой, уловив отголоски весёлого смеха, и сплюнул за борт, чтобы избавиться от вкуса сырой рыбы во рту.
— Надо же… надо же! — повторял он, не находя других слов.
Миль посмеивалась, глядя в сторону.
«Ну что — они вполне разумные, не правда ли?»
Он опять нашёл веселящуюся группу в море, острожно прислушался… Кто-то постарше пригласил его приходить ещё и сожалел, что не может подплыть, чтобы познакомиться поближе — пресная вода неблагоприятна для его здоровья. А ещё кто-то едко заметил, что поближе старику всё равно не подойти — пугалка не даст.
Бену почему-то стало стыдно и он отключился от разговора. Он понял, что за «пугалка» не даёт подойти поближе этим созданиям…
«Да-да, милый, они имеют в виду блокадор».
— Вот почему они всегда пытались приблизиться вплотную к купающимся людям… Просто поговорить, поиграть. Ну кто бы мог подумать, что эти шипастые чудища не едят ничего крупнее рыбы! Надо им объяснить, что люди обычно не слышат менто…
«Я сказала. Но они утверждают, что слышат всех! И не сердятся за то, что их прогоняют. Они знают, что их вид внушает другим существам известные опасения. Я бы поиграла с ними… если можно…»
— Нет уж, дорогая. Поскучай здесь. Я совсем не знаю их повадок. Некоторые люди, знаешь ли, тоже выглядят добрыми и так далее…
«Ты забываешь, что они не люди, — резко перебила она. — И им не присущи людские пороки. Им нет нужды лгать и лицемерить».
— Э-э… Ты, наверное, права. Не надо злиться. Я не имел в виду… Просто мне надо в этом разобраться. " Да не хватало нам ещё поссориться, Миль! — перешёл он на менто. — Загляни и поймёшь, почему я запретил тебе сейчас играть с ними!»
«Вижу я всё, прости меня, — виновато отозвалась она. — Действительно, чуть не поссорились, как ментоглухие!»
— Тогда быстро целуй мужа, и я пойду работать. Я закончил, пора всё это прибрать и навести порядок. Нет-нет, — остановил он её, собравшуюся помогать, — пожалуйста, ничего не трогай, а то я точно не найду, где что… — и она послушно отступилась, отдёрнув ладошки.
«Никак не пойму, где всё это помещалось, пока мы просто жили и не думали о ремонте,» — сказала она, с любопытством следя от порога за перемещениями по салону своего деятельного супруга, и, когда он оказывался поблизости, против воли втягивала носом воздух. Тот вопросительно поднял брови, но разъяснений не дождался, и полез куда-то под пульт с охапкой чего-то тяжёлого…
— Это ты не думала, — малоразборчиво ответил он, покряхтывая, из таинственных недр пульта, откуда виднелись только его длинные голые ноги. — Не твоё это дело — думать о ремонте…
«Ага, — усмехнулась она, заглядывая в путаницу элекронных поторохов и пытаясь там что-то разглядеть. — Не барское это дело, всё верно… "
— Что-нибудь интересное увидела? Знакомое что-нибудь? — спросил он, выезжая наружу в положении лёжа на спине и вытирая руки ветошью. Поднялся, задвинул на место панель.
«Да это я так, от безделья… Прикидываю, влезу я туда или нет — ну, как в детстве… — и засмеялась над собой. — Я вечно куда-то залезала… И меня вечно теряли. А ты?»
— Не то слово… — улыбнулся он, приобнимая её. — Ох, и попадало мне за это дело…
И вдруг возмущённо уличил, отстраняясь:
— Слушай, а чего ты меня всё время обнюхиваешь?!
Пойманная на горячем, она похлопала ресницами и только плечами пожала.
— Нет, в чём дело? Видишь ли, ты даже во сне меня нюхаешь. Кроме шуток.
Миль покраснела:
«В самом деле? А… а зачем ты так пахнешь?!»
— Что, плохо пахну? Нет, правда? — обеспокоился он и попытался это унюхать.
«Да нет, — утешила она. — Не плохо. Но непривычно. Странно. Интересно».
— Всего-о то, — успокоился он. — А я-то думал… Тебе, значит, просто нравится? Тогда нюхай на здоровье. Могу специально натереться смазочным маслом.
«Ага. И внутрь закапай. Шестерёнки вот тут, — она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться и постучать его по лбу, — смазать».
— Вот счас ка-ак… цапну! — растопырил он недоотёртые руки. — Будем пахнуть одинаково!
Пронзительный взвизг — и Миль ретировалась аж куда-то на крышу… а Бен, потряся в оглушённом ухе пальцем, продолжил уборку в одиночестве…
…Миль слушала континент. То есть то, что можно было услышать в ментодиапазоне. И ещё, до мурашек на коже и холодка в душе веря и не веря себе, пыталась услышать настроение Мира… Он так давно не обращал на неё внимания, что Миль начала надеяться… Запрещала себе, обламывала эти робкие ростки надежды — но так хотела верить, что он оставил попытки от неё избавиться. И вроде бы уже не слышала в ответ неприятия, недоверия, отказа в праве жить здесь…
По крайне мере, ветер, играя её волосами, как будто был тёпл и ласков, перебирал пряди, а не дёргал, и вода, принимая её тело, обнимала и поддерживала, а не давила и не пыталась засосать, огонь вечернего костра согревал и ластился к ладони, не стараясь обжечь, а песок на берегу приятно щекотал ступни, сговорчиво покидая сандалии и легко ссыпаясь с кожи и одежды…
Может быть, Ему наконец-то стало просто интересно: а что будет, если не пытаться эту странную девчонку уморить, а просто честно дать ей выжить? Возможно, и не помогать — но и не мешать… Может быть, он и не был таким уж сумасшедшим и перекорёженным…
Во всяком случае, в последнее время она часто ловила себя на чувстве гармонии и покоя — и вокруг, и внутри себя… замирала от острого восторга, просто потому, что живёт, что существует — вот здесь, вот сейчас, в этой точке пространства, в этот миг времени… маленькой частицей этой вселенной, более не отторгающей её, признающей её — своей…
Как это, оказывается, восхитительно — чувствовать себя на своём месте, быть нужной, быть своей… маленькой клеточкой большого, сложного организма… знать, что без тебя эта жизнь — будет неполной… Как удивительно понимать, что ты не просто дышишь этим воздухом — но имеешь полное право им дышать, и тебе не просто можно ходить по этой земле, а ты имеешь право ступать по ней, более того — эта земля ждёт тебя, желает твоего прикосновения, она рада тебе, как может быть рада мать своему ребёнку…
И, переполняясь, в ответ Миль щедро транслировала это своё новое состояние, ничего не скрывая от окружающего… Счастье вообще трудно скрыть, а если к тому же не стараться этого делать, то оно очевидно всем и каждому…
…в первую очередь — Бену, который замер и старался едва дышать, или — дышать в унисон с ней, и даже мысли свои в такие моменты придерживал, настраиваясь в резонанс с её менто, чтобы не помешать, не нарушить чуда единения с миром своим удивлением и благодарностью за возможность сопереживать…
Но долго продержаться на таком пике обычно не удаётся, и слава Богу. Довольно и кратких таких мгновений. Привыкаешь ко всему, попривыкла и Миль. Отвлеклась от себя, взглянула вокруг, побежала-полетела по ментопространству, касаясь то одной живой души, то другой… Ей всегда нравился такой «полёт», «какбыперемещение», да ещё возможность смотреть глазами то мелкой тварюшки из её норки, то несущегося со всех ног (обычно — от четырёх до восьми…) скакуна… и тут же — преследующего его хищника… а потом — взмыть и взглянуть сверху глазами птицы… и нырнуть в холодные глубины вместе с рыбой или китом… Границы её менто всё время раздвигались, и она «забиралась» таким образом уже довольно далеко.
Правда, на дальних горизонтах терялась чёткость восприятия. Вот и сейчас Миль пожаловалась мужу:
«Не пойму, в чём дело. Чувствую значительные массы живых, но ничего не вижу их зрением».
«А не надо так разбрасываться, — загруженный, ответил он, не особо вникая, и предложил: — Возьми кого-нибудь поближе».
«Да они не так уж далеко! Вот же — рядом с ними живность помельче, я вижу лес её глазами, но заставить посмотреть на тех, кто покрупнее, не могу. Они их боятся!»
«Значит, это семейство хищников», — предположил он.
«Не знаю, не знаю… — в сомнении протянула она. — Если и хищники, то какой-то подозрительно высокоразвитый вид. Блокируют моё менто. Я прикасаюсь к ним, а контакта нет, менто словно отражается в сторону! Чепуха какая-то!» — сердилась она.
«Ну и оставь их», — рассеянно посоветовал занятый подготовкой к путешествию Бен.
И Миль, утомившись, временно отступилась — от такого не-контакта энергия словно проваливалась, куда-то ухнув…