Почему-то всё хорошее всегда кончается быстрее, чем плохое — зато и помнится дольше. Кончились и каникулы — а ведь поначалу казалось, что никогда не кончатся. Но вот пролетели, оставшись в памяти, как один большо-о-ой шар-сувенир, в котором, если его встряхнуть, идёт снег. Можно встряхнуть — и, как наяву, увидеть свой танец в розовом платьице, и счастливые глаза девочки с куклой… Встряхнёшь ещё раз — и катишься с горки, подскакивая на ухабах… А вот бабушка примеряет связанные внучкой варежки и смеётся — красивые варежки, нарядные, только обе — на левую руку… А вот они с бабулей пекут лепёшки, и бабушка своим, особым, способом выгоняет из кухни чад, потому что Миль зазевалась… А вот — голуби слетелись на угощение… И ещё — мокрые валенки сохнут на батарее, а Миль с бабушкой, закутавшись одним пледом, пьют на диване горячий чай с малиновым вареньем, и прогулки на сегодня закончены — нечего было по сугробам лазать…
Мелочи… Милые сердцу, тёплые, уютные, драгоценные только для тебя. Согревающие и спасающие душу всю жизнь — назло любым гадостям. Богатство, которого не потеряешь и которого никому не отнять. Лекарство от пустоты одиночества и шанс выжить, когда прижмёт…
А от других мелочей — когда порежешься, или разобьёшься в кровь, или когда кто-то обзовёт незаслуженно и обидно — бабушкино утешение:
— Это всё мелочи и глупости, от этого не умирают, так ведь? — не умирают, кивала Миль. — Ну, а раз так и это тебя не убьёт — терпи и делай выводы, станешь сильнее.
«Но она сказала, что я — … Даже написать не могу, что она сказала. И это не впервые».
— Ну и что — это правда?… Нет. Так почему же это тебя задело? Ладно бы — я тебе такое сказала, пусть и не всерьёз — вот от меня это было бы обидно, потому что по-настоящему могут ранить только свои. А так — какая-то свиристелка насвиристела, подумаешь! И вообще — умные люди не обижаются. Они делают — что? Правильно: вы-во-ды. Ну, так какие выводы ты делаешь из её… э… слов?
Миль покусала кончик ручки, склонилась над блокнотом:
«Что эта дура мне не подружка и что, если не перестанет нарываться, то получит».
Бабушка поцокала языком, качая головой:
— Первый вывод правильный. По поводу второго… А если она окажется сильнее и не она, а ты от неё получишь?
Миль пожала плечами:
«Знаешь, побеждает не тот, кто круче. А тот, кто себя не жалеет и кому терять нечего. И даже если она мне наваляет, то и ей тоже достанется, и в следующий раз она крепко подумает, прежде чем со мной связываться. А то ей кажется, что она — самая-самая и всё для …»
Дописать она не успела — бабушка читала через плечо и тут же спросила:
— Ух ты, как всё серьёзно-то. И откуда такое глубокое знание вопроса?
«Сама удивляюсь, бабуль, почему у меня всё не как у людей. Считаешь, я не права?»
Мария Семёновна стояла за её спиной, и девочка не видела слёз, вдруг наполнивших бабушкины глаза. Но голос, ответивший ей, был спокоен и ровен, обнявшая рука не дрогнула:
— Я сейчас скажу совершенно непедагогичную вещь. Ты права. Но. Можно ведь обойтись и без побоища? Предупредить её на первый раз?
«Интересно, как? Она неграмотная! Но наглая!»
Бабушка незаметно вытерла глаза и предложила:
— Может быть, мне с ней поговорить? Она всего лишь маленькая глупая девочка. Обычная. Злая и несчастная. А тебе потом будет стыдно.
Миль опять пожала плечиком:
«А ты не можешь. Вообще-то такое бывает каждый раз на новом месте. Ты не волнуйся, я помню Анну и… всё помню. Просто иногда надо учить таких, как эта. Пока они ещё маленькие и глупые».
Подумала и дописала: «Ладно, не бойся, я её предупрежу». И добавила: «Ты не приходи больше в студию, хорошо? Не надо».
Чем, несомненно, очень «успокоила» бабушку. Но поделать Мария Семёновна не могла ничего.
Потому что Миль действительно была права — кто-то должен был объяснить местной «королеве» то, что не сумели родители. Миль с этим отлично справилась — у неё был нехилый опыт. Сначала она проигнорировала брошенные ей слова. Но «королеву» это только раззадорило. Следующие фразы вышли из её розовеньких уст ещё более хлёсткими и обидными. Миль в ответ медленно обернулась, погрозила пальчиком и укоризненно покачала головой. «Королева» издевательски засмеялась, передразнивая её. Некоторые дети в студии тоже засмеялись, не понимая, впрочем, над чем, — так, чтобы поддержать веселье. У детей такое случается.
Следующих слов, брошенных «королевой», не понял, надо полагать, никто, в том числе, и она сама. Зато понял подходивший к студии учитель — девочка произнесла их звонко, с выражением, явно копируя кого-то. Учитель сбился с шага и приостановился, краснея и оглядываясь — не слышал ли кто ещё. Но в коридоре он после звонка был один.
А потом он помчался в свою студию бегом, потому что оттуда послышались совершенно недвусмысленные звуки битвы. Вернее, избиения.
Бедный Иван Иванович застал совершенно безобразную сцену: Миль с разбегу повалила обидчицу на пол, обхватила ногами, уцепилась за светлые локоны и стала методично хлестать её по лицу, стараясь разбить в кровь, но при этом, памятуя бабушкины наставления, не изуродовать и не выбить противнице зубов. Одновременно она била «королеву» головой об пол и выдирала столько волос, сколько могла. Попутно она драла на ней платье и плевала на неё.
Остальные дети, сбившись в кучку, испуганно, но с интересом наблюдали за процессом.
Оторвать Миль от визжащей «королевы» удалось не сразу и с большим трудом — лишь с помощью сбежавшихся на крики взрослых из других аудиторий. После чего Миль, враз успокоившись, вырвалась из их рук и отошла в сторону, поправляя на себе одежду, потирая собственные синяки и с удовлетворением глядя, как медсестра оказывает первую помощь совершенно деморализованной «королеве», лишившейся не только всей своей красоты и почти всех волос, но, надо полагать, и большей части своих амбиций. Взамен приобретя некоторый, весьма ценный, личный опыт. Доставшийся ей, кстати, не так уж и дорого, как считала Миль.
Правда, родители избитой «королевы», примчавшиеся забирать воющее чадо, с ней бы, конечно, ни за что не согласились. Хорошо, что их не допустили к «бандитке» и «хулиганке», так отделавшей их ненаглядную доченьку. Они так орали, что администрация сочла за благо пообещать, что «дефективная социопатка» из студии будет исключена. Бабушка, пришедшая за внучкой, такому решению, как могла, сопротивлялась, но переломить ситуацию было не в её силах — пострадавшая сторона бушевала тем больше, чем упорнее ей доказывали, что решение неправомерно, что в драке участвовали две стороны и надо ещё разобраться, кто спровоцировал конфликт… Мать «королевы» принялась визжать почище своей дочки, требуя уволить допустившего избиение педагога, и Миль, тревожась за Ивана Иваныча, стала дёргать бабушку за руку и тянуть её к двери…
Тут на неё вдруг посмотрели все присутствующие, и стало относительно тихо. Потом кто-то из учителей сказал:
— Удивительно, как эта мелкая, хрупкая… особа могла сделать такое с более высокой и крепкой девочкой?
— И при этом почти не пострадать? — добавил кто-то.
— И любопытно было бы узнать всё-таки, за что она её так?
— Ах, и вам любопытно?! — взвизгнула мать драной «королевы». — Вот пусть скажет, за что! Ну, отвечай, за что ты, гадина, чуть не убила мою Линочку?! Ты же её изуродовала, дрянь такая! Ты мне ещё ответишь!.. Хотя нет, ты не умеешь, ты ж дефективная инвалидка!
Миль увидела, как резко побледнела бабушка, и перепугавшись — только сейчас! — затормошила, руками поворачивая к себе её лицо и мотая головой — не надо, не надо! И Мария Семёновна кивнула ей, успокаивая:
— Всё, всё, не бойся, я-то сдержусь… Давай-ка пойдём домой.
Но Миль подбежала к доске, и, метнув в полное накрашенное лицо кричавшей на неё женщины яростный взгляд, схватила мел и принялась писать. И стало совсем тихо. Только мелок, осыпаясь, постукивал по доске. Все, вытягивая шеи, старались разглядеть, что там пишет, привставая на цыпочки, виновница скандала.
«Она ответила за те слова, которым вы её научили. Все слышали, что она тут сказала. За такие слова надо отвечать — и теперь она это знает.»
Взгляды присутствующих обратились к Ивану Иванычу. Иван Иваныч кивнул, чувствуя, что опять краснеет и ничего не может с этим поделать.
Миль положила мел на полочку, подошла к бабушке, и они ушли.