Бродяжка

Не вовремя она оказалась на улице. Хотя это никогда не бывает вовремя. Родной дом не должен отрекаться от своих. Что-то тут было не так…

Днём ещё туда-сюда, магазины, поликлиники, библиотеки, почтамт, вокзалы. Много мест, где никто не обратит внимания на одинокого ребёнка, если вести себя правильно и прилично выглядеть. Миль их варьировала, чтобы не примелькаться. Денег при ней было немного, но пришлось потратиться на расчёску, мыло, зубные щётку и пасту и полотенце — всё самое дешёвое. Туалеты были доступны почти везде, там можно было и зубы почистить по-быстрому. Но причёсываться приходилось там же, где проснёшься. Миль уже обдумывала, не расстаться ли с косой, уж больно много она требовала ухода, но пока не решилась. Каждый вечер вставала проблема ночлега — на чердаках спать было слишком холодно и неудобно, хотя почти всегда там находился подходящий угол и что-нибудь для устройства лежака. Да и очень уж непросто было после такой ночёвки выглядеть чистой. Куртка из голубой скоро станет серой. Несколько раз Миль удавалось спрятаться перед закрытием в библиотечном туалете и поспать в тепле, но тут проблемой было не проспать и незаметно выйти обратно. В другие ночи она ухитрялась затаиться в среди хлама в подсобке магазина, среди швабр и картонных коробок… пока коробки однажды не исчезли. Если бы комнату красного уголка не запирали, там был бы прекрасный ночлег — мягкие кресла, тепло… Но она почти всегда стояла пустая и запертая.

Неплохо удалось поспать на вокзале — тепло, людно, никто не приглядывается… кроме милиционеров. Поймав на себе их взгляд-другой, надо было исчезать и долго не появляться: внимание у них тренированное, цепкое, приметы и лица — их специальность. Также как и бледность, голодный блеск глаз и общее впечатление неблагополучия.

Да, деньги тают быстрее первого снега. Как их не экономь, они кончаются. Миль присмотрелась к тому, как добывают деньги другие. Ну да, она такая была не одна, а что вас удивляет? Поэтому отдельной заботой Миль было не привлечь к себе внимание не только властей, но и представителей того самого дна общества, которого, по слухам, у нас в стране не существует.

Пьяницы частенько сдавали бутылки, чтобы снова поскорей приобрести что-нибудь жидкое в стеклянной таре. Похмеляться они устраивались в общественно доступных местах, и Миль не мучила совесть, если удавалось стащить у них опустевшую бутылку-другую. А если они не были особо бдительны, то порой оставались и без закуски. Пошарив по паркам и скверам, она обычно набирала ещё две-три бутылки, старательно промывала их в туалете и пыталась сдать, чтобы обеспечить себе еду на день, а то и на два: хлеб, слава Богу, стоил дёшево, а сырок и того дешевле. Если приёмщик был честен и платил, не грабя, удавалось купить и кое-что повкуснее — молоко, сметану, ливерную колбасу. Нечестных приёмщиков она скоро знала в лицо и не подходила к ним, предпочитая сходить в другой район к другому пункту приёма… Приёмщики, кстати, как и продавщицы, были теми людьми, которых не нужно было стесняться, это Миль усвоила быстро.

Можно было зайти в кафе и успеть захватить те остатки еды, которые не доели посетители. Тут важно было, чтобы посетитель не заметил тебя, спокойно поел и ушёл, ни в коем случае не обратив на тебя внимания. Затем хорошо бы, чтоб буфетчица не возмутилась и не прогнала, если увидит. Бывают такие, у которых всё слишком хорошо, начинают возмущаться. Миль часто везло, её не замечали, а заметив, позволяли забрать то, что никому больше не нужно. И отводили взгляды. И не звали милицию. И даже нарочно совали порой что-то съестное.

Другой, правда, очень опасной возможностью добыть еду была кража. Но Миль не сразу дошла до такой необходимости. Хотя и видела, как запросто можно взять и съесть что-то в магазине самообслуживания. Особенно, когда на её глазах крали другие, пряча в карман один пакет конфет и рассчитываясь за другой.

Она научилась не гнушаться поднять с земли брошенную булку — её потом можно отряхнуть и поджарить на костре. Недоеденное яблоко тоже было едой — его можно было помыть и обрезать грязное место. А апельсиновая корка и вовсе являлась деликатесом — если сварить с нею чай, то не надо заварки и даже сахара.

Можно было попрошайничать — Миль видела, как ловко это получается у других детей, так, будто между прочим, подбежать ко взрослому и легко спросить: «Простите, вы не одолжите нам десятик? Обронили вот, теперь не хватает… Ой, спасибо большое!» Редко кто им отказывал… Но у Миль никогда бы так не получилось. Даже умей она говорить. Не с её взглядом. Да и выглядела она теперь плохо.

И отнять деньги или еду силой она тоже не умела. Зато научилась не отдавать своё.

Хуже всего были холода. Днём ещё ничего, но надо где-то провести ночь, а потом другую… и все следующие тоже не становились теплее. Хорошо было ночевать в бетонных колодцах теплотрассы, там от горячих труб было не только тепло, но и душно. Но все такие места оказались давно заняты. Миль приглашали туда, но здравый смысл и обострившееся чутьё подсказывали, что никого там не остановят ни её возраст, ни проблемы.

Она узнала, что газета — отличный теплоизолянт. Если обернуть ею ступни, сверху обмотать полиэтиленом и засунуть ноги в резиновые сапоги, то ногам будет тепло. И спать в картонных коробках намного теплее, чем просто в тряпках. Она привыкла к неприятным запахам, в том числе и от собственного тела — чего она страшно стеснялась, но помыться и сменить бельё никакой возможности не выпадало. Она, наконец, постоянно была простужена, и наверное, не только простужена. Она устроила себе логово в тёплом подвале и замаскировала так, чтобы его ни за что нельзя было обнаружить — при условии, что она будет сидеть в нём более-менее тихо… И приготовилась там зимовать.