1. К концу XII и началу XIII века сложилось в главных чертах своих монашество старого типа, заняв определённое место в миру и церкви и определив свою физиономию. Единства и даже единообразия в нём не было. Рядом с клюнизмом стояло затмевавшее его цистерцианство, особое место принадлежало еремитизму; наконец, прежние бенедиктинцы представляли большое разнообразие форм жизни. Разнообразие типов монашества было неоспоримым и не подлежащим, не могущим подлежать изменению фактом. Сам св. Бернард, одушевлённый и часто нетерпимый защитник цистерцианства, не отвергал и других монашеских орденов. «Мир, — писал он, — полон монахами». Монастырь — высшая форма христианской жизни, «град прибежища» одинаково и для слабых, и для избранных душ. Для [103] первых он необходим, чтобы они могли избежать рассеянных в миру искушений, для вторых — чтобы выполнить возложенную на них свыше миссию. В монастыре только и возможно полное развитие заложенных в человека Богом талантов. «Царственная жизнь» ожидает за стенами его «рыцарей Христовых», которые уже самим актом вступления в него — «вторым крещением», почти обеспечивают себе царство небесное. Но какая форма монашества, какой орден лучше? — Все необходимы, но не все качественно одинаковы.

Анахоретство (vita eremitica), конечно, высоко и достойно, но оно, повторяет Бернард мысль Бенедикта, — опасно; опасно особенно для женщин. «В лесу живёт волк. И если ты, овечка, одинокою проникаешь в тень леса, значит ты хочешь стать добычею волка». «Есть изобилие в пустыне, тень в лесу и молчание в уединении. Но беда в том, что никто там тебя не видит, никто не упрекает. Когда же не страшны упреки, уверенно приближается искуситель, и грех совершается свободнее». Но трудна пустынная жизнь и для мужчины. Сколько опасностей! Какая нечеловеческая осмотрительность необходима, чтобы не попасть в разбросанные везде сети хитрого врага!

«Чтобы жить, исполняя своё призвание, каждый должен идти туда, куда ему укажет Господь», но в общем предпочтительнее жизнь монастырская, устраняющая опасности анахоретства, обеспечивающая спасение. Однако среди орденов есть известная иерархия, соответствующая строгости их жизни, и для аббата Клерво цистерцианцы выше клюнийцев, так как строже и буквальнее последних соблюдают общий бенедиктинский устав. Но и клюнийцы, и картузианцы, и другие ордена имеют право на существование. Более лёгкие требования соответствуют более слабым людям, и лучше хорошо соблюдать клюнийский устав, чем плохо цистерцианский. Бернард не щадил своими нападками клюнийцев, но указывал при этом не на несовершенства их устава, а на несоблюдение его ими, на отступления их от собственного же идеала. Установив и приняв иерархию орденов, следовало признать, что переход в более строгий орден должен быть допущен. В этом случае покинуть свой монастырь — то же самое, что ещё раз покинуть мир, и, препятствуя этому, отымают у монаха возможность дальнейшего усовершенствования.

Так идея монашества приводит к идее иерархии орденов. И это не личный взгляд Бернарда, а распространённое воззрение, выражающееся в отношении масс и самой церкви к разным орденам. Порядок членов иерархического ряда видоизменяется в соответствии с временными условиями и личными симпатиями, но сама идея иерархии остается неизменной. Соборными постановлениями и мерами папства внешне объединялось монашество, [104] и в тех и в других находил себе выражение общемонашеский идеал. Соборные постановления часто не различали между отдельными орденами, регулируя жизнь монахов вообще. Сильным нивелирующим и объединяющим моментом было проведение обязательности общих соборов аббатов всякого ордена по образцу организации цистерцианцев, в XII веке по своему общецерковному значению заменивших клюнийцев. Такие общие соборы предписал уже Иннокентий III своим обращённым к Субъяко, но потом распространённым на всю церковь декретом. Окончательно же они были проведены постановлением IV Латеранского собора (1215 г.). «Впредь в каждой церковной провинции каждое трёхлетие должны созываться общие соборы всякого ранее их не созывавшего ордена. На эти соборы должны являться все аббаты, а от тех монастырей, где аббатов нет, приоры. Никто из них не может брать с собою более шести лошадей и восьми человек. В начале действия этого нового установления на каждый такой общий собор должно приглашать двух цистерцианских аббатов, потому что такие собрания уже давно существуют у цистерцианцев. Эти два цистерцианца избирают двух из присутствующих и вместе с ними председательствуют. Примером для всего должны служить цистерцианские соборы, и их постановлениями надо руководствоваться при вопросе о реформе ордена, соблюдении устава и т.д. Все, постановлённое всеми и подтверждённое четырьмя председателями, должно соблюдаться. На каждом общем соборе назначается также место для следующего. Все присутствующие должны жить сообща (in vita conmmni), хотя бы и во многих помещениях, и разлагать расходы между собой. Также они должны избрать пригодных лиц, которые бы именем папы визитировали и реформировали все мужские и женские монастыри провинции и указывали епископу на негодных, подлежащих низложению, настоятелей. Сверх того, каждый епископ должен стремиться к улучшению жизни в подчинённых ему монастырях».

2. Мы уже знаем, какую крупную роль монашество играло в церкви, опиравшейся в своей реформаторской деятельности на клюнизм, искавшей защиты от схизмы в лоне цистерцианцев, избиравшей монахов в папы и слушавшейся увещаний св. Бернарда. Может быть, менее ярка, но не менее, если не более значительна, роль монашества в местных церквах. Видное место занимает оно в социальной и политической жизни. Но, может быть, важнее влияние не самого монашества, а выражаемого им аскетического идеала, утвердившего своё господство и в церкви, и в религиозном мировоззрении общества.

В самой церкви это заметнее всего выразилось в распространении института «уставных каноников» (canonici regulares). Рано проявилось стремление навязать наследникам апостолов — [105] клирикам — апостольскую или подобную апостольской жизнь. Поэтому первые же шаги монашества на Западе сопровождались появлением общежитий клириков (каноникатов). Распространению их содействовал Евсевий Верчельский; бл. Августин жил вместе со своими клириками, создав, таким образом, общежитие, подобное монашескому, но отличное от него помимо деталей соединением монашескоподобной жизни с известною миссиею — миссией клира. Тогда дальнейшее развитие каноникатов приостановилось, и только в VIII веке епископ метцкий Хродеганг вместе со своими современниками страсбургским епископом Геддоном, Мальдавеем Вердёнским и другими вновь противопоставил жизни клира по канонам (vita canonica) общую жизнь клириков по уставу (vita regularis) или то, что в дальнейшем я обозначаю термином каноникат.

По уставу, составленному Хродегангом и представляющему переработку бенедиктинского, каноники живут в особом помещении (claustrum), куда закрыт всякий доступ мирянам и особенно женщинам. Клирики спят в общей спальне, вперемежку старые с молодыми, едят в общем рефектории, подчиняются общей дисциплине, по очереди заведуя хозяйственными нуждами общежития и совершая церковные службы в том соборе, при котором состоит каноникат. Вступая в каноникат, клирик приносит в дар церкви свое недвижимое имущество, но, при желании, сохраняет право пожизненного пользования им; имущество же движимое остается в его руках. В его пользу идут и доходы от совершаемых им треб и служб.

Ещё в VIII веке каноникаты стали распространяться. Капитулярий 817 года сделал их обязательною формою жизни для франкского клира соборных церквей, видоизменив устав Хродеганга. Но, несмотря на это, особенного распространения каноникаты не получили, и в значительном количестве держались очень недолго. Лишь вслед за монашеским движением X века наступил черёд их расцвета, ещё более уподобившего их монашеству. Латеранский собор 1059 года предписал: «Клирики, в послушании нашему предшественнику (т.е. Стефану X; собор созван при Николае II) , хранящие целомудрие, должны сообща спать и есть, иметь общие доходы и вести апостольскую жизнь». Строже выражен аскетический идеал (и понятно, что собор отверг устав Хродеганга) и сильнее подчеркнута близость клира к апостолам.

Латеранский собор выражал лишь взгляды эпохи, и не столько его постановлением, сколько самостоятельным аскетическим течением были вызваны к жизни возникшие во второй половине XI века и позже каноникаты. Ещё ранее (до конца IX века) из сочинений Августина был скомпилирован устав, так называемый [106] устав Августина. На этом «каноническом» или «божественном» правиле и пытались строить апостольскую жизнь клириков. Прежние уставы не удовлетворяли. По выражению епископов Латеранского собора, «они годились для матросов, а не для каноников, подходили только для жизни циклопов». Но движение пошло далее намерений собора. В 1066 г. каноники Камбрэ, за которыми последовали и другие, торжественно принесли три монашеских обета бедности, целомудрия и послушания, обязались исполнять устав Августина и этим положили начало существованию «уставных каноников» (canonici regulares), названных так в отличие от «мирских каноников» (canonici saeculares), торжественных обетов не приносивших.

Устав Августина, по имени которого и принявшие его каноники называются августинцами, предполагает полный отказ от личной собственности. Получаемые каноником доходы и приношения должны быть обращаемы на общую пользу и утаение подарка рассматривается как воровство. Каноники получают от своих старших платье, а если кто-нибудь жалуется на то, что ему дали худшее, чем другим, ему следует указать, сколько он теряет из внутренней одежды сердца, препираясь из-за одеяния плоти. Не платьем своим должны обращать на себя внимание братья, а своими нравами. Единство канониката достигается не только общностью задач: служением Господу и ближним, и совместною жизнью, но и стремлением к одному и тому же религиозно-нравственному идеалу, выраженному в уставе. В устав должны смотреться братья, как в зеркало, и удерживать в памяти его святые установления еженедельным его чтением. «Более всего, возлюбленные братья, любите Бога, и потом ближнего». «Вы сошлись в монастырь, чтобы единообразно жить всем вместе в одном доме и иметь единую душу и единое сердце в Господе». Братская любовь друг к другу — закон общежития. Следует увещать друг друга за грехи, но делать это смиренно и сердечно, без ненависти: «Всякий, ненавидящий брата своего — человекоубийца». Смирение же следует хранить не менее, чем душевную чистоту, любовь и послушание. «Что пользы раздать свое имущество бедным и стать нищим, если бедная душа, презрев богатства, становится ещё горделивее, чем была прежде, обладая ими?»

С конца XI века августинские каноникаты приобретают всё большее и большее значение и распространение. Первоначально незаметно определённой и формальной связи между отдельными общежитиями. Наиболее процветающие и приобретшие известность делаются образцами для остальных. Из их среды берутся отдельные каноники для насаждения такой же формы жизни в других местах. Благодаря этому мало-помалу образовываются [107] группы каноникатов, объединяемые с основавшим их общежитием обычаем взаимных молитв друг за друга и общею редакциею устава. Такие группы, хотя и лишённые прочной организации, получают наименование конгрегации.

3. Ранее Латеранского собора 1059 г. появились «каноники конгрегации латеранского Спасителя» (canonici regulares S. Salvatoris Lateranensis). Но в уставных каноников они превратились лишь после торжественного принесения своих обетов на том же Латеранском соборе. Эти каноники явились образцом для многих итальянских и внеитальянских клириков, жаждавших апостольской жизни. Ещё ранее возникла конгрегация св. Руфа, основанная четырьмя авиньонскими клириками около местной церкви этого святого. В 30-х годах XII века она обнимала более 30 аббатств и 80 приоратов, распространившись по Франции, Испании и Португалии. Конгрегация св. Руфа дала церкви двух пап — Анастасия IV (ум. в 1154 г.) и Адриана IV (ум. в 1159 г.).

Из французских конгрегации наиболее известна основанная Гильомом из Шампо конгрегация св. Виктора. Гильом (род. в 1070 г.) приобрел известность своею преподавательскою деятельностью при парижском соборе Богоматери, архидиаконом которого он был. Утомлённый борьбою со своим учеником Абеляром, Гильом удалился за стены города, надеясь там найти желанное уединение (1108 г.). Но за ним последовали ученики, и Гильом принялся за обновление полуразвалившегося монастыря св. Виктора (cella vetus), расположенного на правом берегу Сены, недалеко от горы св. Женевьевы. Населив его своими учениками, превращёнными им в уставных каноников, Гильом вместе с этим, не будучи в состоянии «скрыть светильник под спудом», возобновил и свою преподавательскую деятельность. Новый каноникат стал учебным центром. В нём выросла целая богословская школа, во главе которой после Гильома стояли Гюг (Hugues de Saint Victor) и Ришар. Школа св. Виктора стала центром и опорою богословского мистицизма XII века, сливающего традиционное учение с августиновским и платоновским и превращённого в стройную систему Гюгом и особенно Ришаром.

Уставом канониката св. Виктора, основавшего и преобразовавшего (прямо или косвенно) целый рад каноникатов Франции (среди них и св. Женевьеву), протянувшего нити своего влияния в Германию и даже Ирландию, был августинский, который викторинцы развили постановлениями бенедиктинского. Последнее стояло в связи с сильнейшим, чем в других каноникатах, влиянием монашеского идеала. Викторинцев отличает строгость их жизни: обязательность физического труда, запрещение мясной пищи, долгие ночные службы. Во время этих служб во избежание того, [108] чтобы кого-нибудь из каноников не обуял сон, один из них время от времени проходил с книгою на голове меж их рядами, а остальные должны были склоняться перед ним. Если кто-нибудь, одолеваемый дремотой, не делал этого, книга возлагалась ему на голову, и он продолжая обход.

Появились каноники и на Востоке. В 1114 году иерусалимский патриарх Арнульф ввёл среди клириков Гроба Господня «апостольскую жизнь». Утверждённые в 1122 г. папою Калликстом II «Братья-крестоносцы Гроба Господня в Иерусалиме» (Fratres cruciferi dominici sepulcri Hierosolymitani) или, как кратко их называли, сепулькринцы, уже в 1144 году обладали в Палестине 7 домами. После взятия Иерусалима сарацинами (1187 г.) они переселились в Птолемаиду, а когда и она была потеряна христианами (1291 г.), распространились по Италии, Германии, Франции, Испании и Польше. К первоначальной идее канониката у них присоединились заботы о паломниках в Св. Земле, которым они оказывали гостеприимство, о больных и нищих, для чего сепулькринцы основывали «госпитали» — термин, в средние века обозначавший больницу и странноприимный дом вместе.

Подобное же сочетание канониката с благотворительными задачами мы находим у «госпиталитов Св. Духа». Сын графа Монпелье Гильома VII Ги сплотил около себя группу лиц, вместе с ним готовых посвятить себя уходу за больными, и дал новым каноникам устав, выработанный на основе «установлений» ранее возникшего ордена иоаннитов. В 1198 году, когда во Франции дело Ги уже окрепло, Иннокентий III утвердил «орден госпиталитов Св. Духа», а в 1204 году передал Ги госпиталь при одной римской церкви, посвящённой Деве Марии (S. Spirito in Sassia). Отсюда, как из центра, дома госпиталитов, их появившиеся несколько позднее воспитательные и рабочие заведения, распространились по Италии и другим странам, в которых они встречались с течением, идущим из Монпелье. Рост ордена привел при папе Гонории III к его распаду на две группы: около Сассии — центра для Италии, Англии, Венгрии и частью Германии — и около Монпелье — для Франции и других стран. В 1291 году в ордене насчитывалось не менее 99 домов, из них 60 в Италии, 25 во Франции, 5 в Испании, 7 в Германии.

Каноникаты существенно отличаются от монашества. Их возникновение и расцвет, несомненно, вызываются распространением и ростом аскетического настроения и идеалов, лежащих в основе всех монастырских движений. Но, создавая каноникаты, аскетическая идея реализовалась в несколько иной среде. У клириков была своя миссия, не могущая быть устранённою идеей спасения собственной души. Клирики были наследниками апостолов, и перестать быть ими не могли. Аскетическая идея только [109] яснее выдвигала, что ученик Христов, наследовавший данную Им апостолам власть вязать и разрешать, должен «следовать за Христом» и в своей жизни. Благодаря же той форме, которую приобрело понимание христианства, «следование за Христом» отождествилось с жизнью монаха. Vita monastica была вместе с тем и vita apostolica, потому что и апостолы «следовали за Христом». Пизанский архиепископ Федериго Висконти (XIII века) объяснял, что значит «следовать за Христом». «Тот следует за Христом, кто не только отказывается от всего и оставляет всё — это, читаем мы, делали многие философы, например, Диоген и Сократ — но и, как совершенный, подражает Господу в желании своем оставить всё. А это самое совершенное. И такого называют апостолом, потому что его Господь повел не только по тропе правды (per semitas equitatis), как говорится в псалме IV, но и по тропе справедливости (iustitie), как говорится в XXII псалме». И выраженная почтенным архипастырем мысль руководила, как мы видели, всем аскетическим движением.

Каноникаты представляют собой результат слияния идеи монашества с идеею миссии клира. Сфера действия последнего: божественная служба, забота о душе пасомых (cura animarum) и необходимое для неё и познания Бога изучение Священного Писания, осталась тою же. Поэтому-то каноникаты так легко и сочетали свою судьбу с развитием богословия, что наблюдается, например, у викторинцев. Монастырь тоже играл определённую социальную роль, и не только в силу фактически сложившихся обстоятельств, но и в силу самой идеи своей. Любовь (caritas) должна была отзываться на страдания мира, и, как бы ни удалялся от него монастырь, он не мог и не хотел закрыть свои двери для паломников, его рука не могла оскудеть в даяниях. А чем ближе стоял он к миру, тем сильнее и полнее развивалась эта сторона его деятельности. Аналогизируясь монастырю, каноникат не мог оставить в стороне и этой его задачи. Но у клириков было существенное в данной связи преимущество: их пребывание в центре мира и их относительная удобоподвижность. Монастырь должен был ожидать приходящих к нему недужных, бедных и паломников. Каноники, как госпиталиты, могли пойти им навстречу. И поэтому не случайно, что благотворительные и богоугодные заведения XII—XIII веков возникают в большинстве случаев в связи с каноникатами, сочетавшими созерцательную и деятельную жизнь, восстановившими забытое родство Марфы и Марии. Иногда даже задача каноников специализируется, как у основанных в конце XII века тринитариев («Орден Святейшей Троицы для освобождения пленных»), у сепулькринок (женская ветвь сепулькринцев), принимающих под своё покровительство найдёнышей и больных детей и т.д. У утверждённых в 1216 г. и распространившихся по всей средней Европе бельгийских [110] братьев-крестоносцев (Fratres ordinis canonici S. Crucis или Ordo fratrum cruciferorum) цель ордена ближе к основным задачам канониката: братья работали над обращением еретиков альбигойцев.

4. Но, если тринитарии, госпиталиты, братья-крестоносцы сочетали монашескую жизнь со специальною и иногда весьма ограниченною деятельностью, заставлявшею их забывать о лежащей на них миссии клириков, премонстранцы придали особенно значение именно ей.

Второй сын графа Гериберта (в Вестфалии) Норберт, по распространённому среди знати того времени обычаю, был предназначен к духовному званию. Посвящённый в субдиаконы, он получил каноникат св. Виктора в Ксантене, но это не помешало ему жить при дворе Генриха V. В 1121 г. в сопровождении одного только слуги ехал он на весёлое сборище молодежи, когда внезапно перед ним ударила в землю молния. Испуганная лошадь сбросила Норберта, долго без чувств пролежавшего на земле. Но удар молнии был для него тем же, чем когда-то для Савла было неожиданное видение. Потрясённый Норберт решился вести жизнь, достойную клирика, и посвятить себя проповеднической деятельности. Приняв сан священника, он темою первой же своей проповеди в Ксантене избрал суету всего земного — мысль, которая его более уже не покидала. Но Норберт думал не только о своей личной судьбе и о своей пастве. Он пытался реформировать жизнь окружающего клира, в чём и натолкнулся на сопротивление клириков, не остановившихся перед жалобою папскому легату на нового проповедника, проповедующего «незваным», носящего монашеское одеяние и не отказавшегося от собственности, не ставшего монахом. Тогда Норберт оставил Ксантен и свой каноникат, распродал свое имущество и, раздав, по завету Христа, всё вырученное от продажи нищим, оставил себе только сосуды, необходимые для совершения евхаристии, мула для путешествия и маленькую сумму денег. От самого папы получил он «missio canonica» — право проповедовать, где пожелает. Лишённый пристанища странник, сирый и босой, бродил он, проповедуя, с места на место. Двое его спутников умерли, но к «апостолу» скоро присоединились другие, среди них капеллан епископа Камбрэ Гюг.

Между тем отношение к Норберту переменилось, и епископ Лана предложил ему реформировать один ланский каноникат. Однако здесь усилия Норберта не привели ни к чему, и он избрал себе для жизни долину в лесу недалеко от Реймса, на которой стояли развалины оставленной церкви. В этой долине, рассказывает легенда, Норберт видел во сне толпу одетых в белые одежды монахов, со свечами, крестами и пением псалмов обходивших в [111] процессии церковь. Норберт счел этот сон за выражение Господней воли, и назвал «указанное ему Богом место «Praemonstratum» (предуказанным, Premontre). Ланские каноники уступили ему развалины церкви, епископ ланский построил маленький монастырь (1122 г.), и вместе с 13 товарищами Норберт начал «каноническую жизнь» по августинскому уставу, который он дополнил постановлениями, заимствованными им у других каноников, главным образом у викторинцев. Несмотря на строгость жизни молодого, ещё не окрепшего общежития, приток в него новых членов всё увеличивался. Знатные юноши жаждали «белого одеянья» и с такою ревностью исполняли предписания устава, что нуждались более в узде, чем в шпорах. Но, основав образцовый каноникат, Норберт не оставил и своей проповеднической деятельности. Не ограничиваясь призывом каноников к лучшей жизни и народа к покаянию, он выступал в Антверпене против популярного еретика-проповедника Танкхельма (1124 г.) и возвращал заблудших овец в лоно церкви. Вместе с Бернардом Клервосским Норберт деятельно боролся с Абеляром и его лжеучениями. Сам святой Бернард поддавался очарованию нового апостола, уста которого казались ему небесным источником и в пророческий дар которого он склонен был верить. Ещё сильнее было влияние Норберта на других современников, смело сопоставлявших его с клервосским аббатом. «Со времени апостолов, — говорит один из них, — не было более плодоносного апостолата».

В 1126 году избранный магдебургским епископом, Норберт принужден был покинуть Премонтре. Он оставил своих учеников, завещав им блюсти единение, не сходить с дороги послушания, подражать бедности и целомудрию Христа, не вмешиваться в суетные мирские дела и не оставлять монастыря без крайней необходимости: «рыба может жить только в воде». Норберт мог не бояться: его дело находилось в твердых руках его же ученика Гюга, и распространение ордена началось (частью при содействии самого сделавшегося могущественным князем церкви Норберта) ещё при жизни его основателя. В 1126 г. у премонстранцев было 9 общежитий, 30 лет спустя после основания ордена — 100, а в 1230 г. — более 1000, среди которых многие находились во Франции, Англии, Италии (Тоди), на Пиренейском полуострове и в Венгрии. В 1136—1145 гг. появились три премонстранских общежития в Святой Земле. Организация ордена напоминала цистерцианскую. За исключением Премонтре и двух других общежитий, все остальные группировались в подчиненные циркаторам «циркарии». Во главе ордена стояли его «первый отец» — аббат Премонтре, вместе с тремя другими «отцами ордена» визитировавший все дома его. Высшую власть с аббатом и [112] «отцами» разделял общий собор. Так же, как у цистерцианцев, у премонстранцев существовало деление на конверзов и собственно премонстранцев, в свою очередь, делившихся на священников (canonici) и клириков (clerici).

Вполне уподобясь монашескому ордену, премонстранцы не забыли своей миссии и идеалов Норберта. Их усилия прежде всего были направлены на насаждение и реформу канонической жизни, на реформу белого духовенства вообще. Но наряду с этим стояла и пастырская деятельность — энергичное осуществление миссии клира и оживлённая проповедническая деятельность, имеющая в виду уже не только клир, а и мирян. Премонстранцы более других каноников соответствовали видам и намерениям стремившейся к воздействию на мир церкви, как каноники вообще были пригоднее и удобнее для этой цели, чем монахи. И не только желанием поднять и удержать на должной высоте «каноников Августина» руководилась церковь, объединяя их, предписывая всем конгрегациям общие годовые соборы, а и хорошо понятыми своими основными задачами. Консолидация монашества и торжество каноникатов в среде белого духовенства казались руководящим кругам церкви завершением её здания. Церковь располагала теперь и людьми, ведущими совершенный образ жизни, и могучими орудиями воздействия на мир, направляемыми твердою рукою папства. Она могла спокойно и уверенно запретить на Латеранском соборе 1215 г. создание новых орденов: старых было достаточно и ими, думалось, аскетический идеал был выражен во всех возможных своих индивидуализациях. Произнося это запрещение, церковь руководилась совершенно определёнными опасениями, зловещими признаками религиозного разногласия, но она не видела его причин, стоящих в ближайшей связи с расцветом монастырской жизни в XII веке.