Не вслух — мысленно Женя напоминал себе, что центральные трассы всё равно придётся пересекать. Пока-то всё шло спокойно, если не смотреть по сторонам, а внимательно следить только за дорогой. Очень внимательно. И дело не только в том, что ехали дворами и узкими переулками и нужно было осторожничать из-за перебегающих дорогу ребятишек и домашних животных. Нет, на дорогу перед домами, перед самым носом машины, а то и норовя под саму машину, могли броситься все те, кого настигали отголоски разрушительной силы Демьяна. Пару раз Женя уже резко тормозил, пугая пассажиров и стряхивая собственное полусонное оцепенение, а потом хмуро дожидался, пока выскочившие из второй машины, идущей след в след, разрулят ситуацию… И чем дальше, тем чаще ловил себя на мысли: ведёт машину, будто ощупью переходит первый, самый опасный лёд на реке…

Одновременно размышлял.

Сначала о тех, кто сидел в машине Никиты. Вроде всё ясно: два его друга, откликнувшихся на просьбу о помощи, и один хранитель. Но в целом получалось неплохое такое войско.

А в его машине — трое из двенадцати волхвов. Ну, будущих. Причём, что интересно, Ирина села между парнями. Даже они удивились — молча, правда: место пассажира впереди пустовало, и они, кажется, полагали, что девушка сядет к Жене. Но ничего не сказали. Предпочли сидеть без разговоров. Ночь была плохой на сон: спали-таки в незнакомом месте, да и не с привычным комфортом.

Женя ждал, что Ирина вот-вот уснёт — выглядела так. Посматривал на неё в верхнее зеркальце, дожидаясь её взгляда туда же. Но она и не думала поднимать глаз. И, сколько ни ехали, он ни разу не почувствовал, что ей хочется посмотреть на него или откликнуться на его взгляд.

Как ни странно, Ярослав не злорадствовал. Он то ли устал от суматохи последних часов, то ли продолжал изучать собственные силы: очень уж часто его взгляд становился пустым, уходящим в себя. Красимир же как уставился в боковое окно, так и не поворачивался, разве что было раз: он смотрел исподлобья, когда у одного подъезда по их машине, поневоле остановившейся, истерически лупили кулаками. Нет, не только смотрел — надвинулся было на дверцу открыть её, но ребята из второй машины подоспели вовремя, и он снова осел на месте.

На выходе из одного из переулков Женя притормозил, а в следующее мгновение все в машине подпрыгнули от неожиданности: чуть дальше вперёд остановилась чужая машина, проехавшая так плотно, что смачно скрежетнула по боковой дверце. Кажется, Женя соображал сегодня хуже привычного: он ещё только начинал понимать, что произошло, а из машины напротив вывалился высокий тип в бейсболке, обошёл свою машину, стремительно приблизился к его старенькой мазде и, расставив ладони вокруг полуоткрытого окна, рявкнул в проём:

— Слышь, фраерок! Да ты совсем!..

Дальше шла агрессивная матерщина.

Ни о чём не думая, Женя повернулся всем телом к дверце. Тип в бейсболке понял, что он хочет выйти, и отпрянул, оскалившись в предвкушении. Мельком отметив свою дрожащую руку на рукояти, Женя открыл дверцу и с сиденья не встал, а выпрыгнул. Охрана охраной, но накопившееся раздражение и злобы тоже требовали выхода. Ещё не выпрямившись, он коротко ударил неизвестного под дых, отбросив типа к капоту его машины. Не дожидаясь, пока он придёт в себя, Женя сгрёб его, сползающего, задыхаясь, к колёсам, за отвороты кожаного пиджака, поднял на ноги, деловито перевернул и грохнул мордой о начищенную поверхность дверцы раз, два…

Холодная ярость уменьшалась с каждым ударом. Женя понимал, что этот тип не виноват в собственной несдержанности. Но подспудно понимал и то, что Демьянов деструктив действует в основном на тех, кто готов ему поддаться. И, рано или поздно, тип в бейсболке нашёл бы того, кто не сумел бы ему сопротивляться по-настоящему… Тот, кстати, был выше и мог бы уделать Женю в любой момент, не растеряйся от внезапного и жёсткого отпора.

Так он рассеянно думал, пока беспощадно и равномерно вминал в уже прогнутую дверцу голову бьющегося в его руках, мычащего от боли типа-бейсболочника.

Стремительно развернувшись, чисто машинально ударил свободной рукой по промелькнувшей сзади тени, а в следующий миг его кисть замерла в железном захвате.

— Успокойся, — медлительно сказал Григорий. — Ты достаточно наказал его и привёл в себя. Теперь остывай сам.

Женя дёрнулся, но вырвать кисть из мощного кулака не сумел. Разъярённый, он вынужденно выпустил сползшего всё-таки на асфальт стонущего бейсболочника. И внезапно оказалось, что он сам теперь стоит с заломленной назад рукой, прижатый к кому-то жёсткому, и над головой, как заклятие, то ли упрашивают, то ли просто повторяют одно и то же:

— Успокойся… Успокойся…

Но внутри всё горело, даже голова раскалывалась от внутреннего жара — и успокоиться, хотя он и понимал справедливость этого заклятия, не получалось. И замер, услышав тихое:

— Поверни его ко мне.

Его просто и легко приподняли и быстро переместили — лицом к Ирине. Девушка встала в шаге от него, положила руку на плечо и так же негромко, нараспев проговорила:

— Глазастая моя совушка, разумная головушка, барыня лесная, помоги… Пусть боль его растает и забытой вскоре станет.

Ладонь на плече он чувствовал. А потом вдруг отчётливо ощутил невероятное: его щеки коснулось нечто пушистое. Оно мягко обвеяло кожу, а потом словно лёгкой прохладой опахнуло лоб… Замерев от странного впечатления, он почти увидел, как это пушистое нечто на мгновения будто прикрыло ему перьями глаза. А когда оно пропало, а в глазах прояснело, он вдруг сообразил, что голову больше не стискивает упругий обруч, из-за которого болит всё…

— Отпусти его, — сказала Ирина, глядя поверх его головы.

Захват ослабел, словно державший не сразу поверил ей. Девушка взяла покорного ей Женю за руку и повела к машине. Всего два шага, но они оказались важными, потому что с каждым шагом он чувствовал себя приходящим в себя.

Садясь на место, оглянулся на Григория. Тот больше ничего не сказал — кивнул только и сразу пошёл к машине Никиты.

Но немного подождать всё же пришлось, благо ни позади, ни впереди не оказалось машин, желающих проехать этот переулок. Выскочил из машины Ярослав.

— Я быстро! Только проверить!

И бросился к бейсболочнику. Его он с усилием подхватил под мышки, поднял и усадил в открытую кабину, прислонив к спинке сиденья. Пара пассов, которые нервно обрывались на полпути. А потом Змей победно кивнул и просто провёл ладонями по травмированным местам лица, словно пытаясь что-то стереть с него. Несколько секунд — и убрал ладони, вгляделся в пострадавшего, ухмыльнулся и побежал к своей машине. Остальные с любопытством пригляделись к водителю в бейсболке. Его опухшее лицо так и оставалось опухшим, но всё же в чём-то изменилось. Появилась какая-то мягкость всех черт. Словно боли неизвестный больше не чувствовал.

А потом они проехали трассу и снова юркнули в переулок. Женя следил за движением и думал о том, что эти волхвы, которые за его спиной, как-то… оживают, что ли? Кажется, Ирине многое дала тетрадь, если девушка уже пытается целенаправленно пользоваться какими-то колдовскими словами. Змей пока тетради не получил, поэтому он бредёт в потёмках, примериваясь к собственной силе и приёмам её использования.

На резкое движение позади он взглянул в зеркальце.

— Сворачивай налево, — сказал Красимир. — Проедем два дома — третий наш.

Женя мельком взглянул на часы — половина девятого. Выехали рано. Сколько займёт времени поиск второго хранителя и выведение его из состояния глухаря? Что-то не нравится, как пахнет тревогой в воздухе. Вроде и тихо пока, но то и дело где-то неподалёку взрываются сердитые голоса, слышные даже при работающем моторе. И раздражают эти взрывы словесных перепалок не меньше, чем довольно частый визг и взрёвывание резко тормозящих машин

Два дома остались позади. Торец третьего объехали и оставили машины чуть в стороне, где уже притулилась одна. Впереди пошли Ярослав и Красимир, за ними — остальные. Женя знал, что нужен третий от торца подъезд. Вот и Ярослав с Красимиром шагнули было на нужную приподъездную площадку… Женя поднял ладонь, на которую упали три скупые дождинки. Солнце сияет свысока и царственно, несмотря на то что постоянно скрывается в разрозненных клочковатых тучах. Дождя, наверное, по-настоящему не будет. Так, покрапает…

— Нет, — вдруг сказал Красимир. — Его нет дома.

Только что всколыхнувшиеся надежды, что второй хранитель оправился сам — и теперь с ним осталось лишь поговорить, чтобы он примкнул к их спасательной операции, угасли, когда Красимир, подёргивая высоко задранным подбородком и напряжённо раздутым носом, медленно огляделся и сощурил глаза.

— Вот он.

Как и напротив дома Ирины, здесь существовал небольшой пятачок зелени. Нет, это не сквер, просто пара деревьев, пара скамей и обветшалая песочница, в которой вряд ли ещё оставался песок. И чуть дальше, за деревьями, стояла инвалидная коляска, а рядом с нею, на дощатом ящике, сидел парнишка с мобильником или книгой в руках.

— Младший брат? — выдохнул Змей, с интересом приглядываясь к потенциальному волхву, то и дело ворошившему в раздумьях светлый короткий «ёжик» своих волос.

— Как действуем? — негромко спросил Женя. — Мне ведь рисовать… А как объяснить, почему вдруг решился нарисовать инвалида?

— Похитить — и всё, — буркнул Макс, с интересом следя за братьями.

— Обоих, что ли? Обалдел, что ли? — недовольно протянул Никита.

— Обоих всё равно придётся взять, — задумчиво сказал Красимир. — А вдруг младший пригодится? Ну? Придумали, с чего начнём?

— Мы с тобой пойдём, — предложила Ирина Жене. — Остальные нас подождут здесь, на скамье у подъезда. Просто будто гуляем. Я заговариваю мальчишке зубы. Ты достаёшь листы и, как будто от нечего делать, начинаешь рисовать. Как?

— Сойдёт, — сказал Женя и подёрнул на плече лямку холщовой сумки.

Ребята быстро расселись на скамейке. Оглянувшись разок на них, Женя с трудом скрыл улыбку: они оживились и стали похожи на детишек в ожидании обещанных кем-то чудес. А ещё через мгновения его насмешливая улыбка переросла в слабо удивлённую, но в то же время с толикой удовольствия: Ирина положила ладонь на его машинально согнутый локоть. Он заглянул ей в лицо — неужели и её движение машинально? Она покосилась на него и опустила глаза, усмехаясь. «Будем считать, что ей захотелось этого», — решил Женя.

Они медленно перешли дорогу перед домом и так же медленно, прогуливаясь, пошли к деревьям, рядом с которыми расположились братья. Остановились напротив, так что оба были видны, как на ладони. Неизвестно, как Ирина, но Женя первым делом разглядел не братьев, а короткий ломик рядом с ящиком, на котором сидел младший. И не только потому, что он бросался в глаза, а потому, что, едва двое подошли к братьям, младший дёрнулся наклониться к ломику. Но, разглядев, что это пара, отдёрнул ладонь и снова занялся книгой, лежащей на коленях.

— Привет, — дружелюбно сказала Ирина. — Можно, мы немного тебе помешаем?

— Как это — помешаем? — снова насторожился младший, поймав её сочувственный взгляд на старшего брата в коляске.

Женя прикинул: лет ему около семнадцати-восемнадцати. Круглощёкое лицо ещё не потеряло детских мягких очертаний, но странно усталые глаза смотрели по-взрослому. Интересно, кто он из волхвов? Сокол? Или чайка? Жене всё казалось, что парнишка — птица, маленькая, но крепкая. И улыбка снова коснулась его губ. Странно: смотреть в лицо человека и гадать, что он внутренне собой представляет.

— У меня где-то здесь подруга живёт.

Ирина завладела вниманием парнишки на раз. Сначала он поразился, когда понял, что она ищет подругу, зная лишь визуально её адрес, но девушка объяснила, что подруга — довольно яркий человек и общительный. Поэтому её искать легко, подходя с глупым, на первый взгляд, вопросом к любому человеку. Парнишка невольно заинтересовался, и Ирина вдохновенно принялась расписывать ему свою эксцентричную подругу, в которой Женя, прислушавшись, с изумлением узнал довольно известную сейчас художницу с его собственного курса.

Пока суд да дело, он опомнился и взглянул на глухаря. Младший поместил старшего брата под тень пока ещё мало загустевших от зелени веток. Тени маловато, конечно, и в ней совершенно без прикрас стало видно худое лицо хранителя, безучастное и какое-то мёртвое. Жене показалось, что даже лицо Григория не выглядело таким, как это, — словно старший (как его назвали ребята? Лёня?) простился со всеми надеждами вернуться в нормальное, человеческое состояние.

Не глядя на младшего, Женя вынул папку. Тот опять насторожился, но Ирина сумела убедить его, что её друг помешан на рисовании, так что лучше не обращать внимания на то, что он делает. Тем более рисование — дело не страшное.

— А как зовут твоего брата? — почти легкомысленно спросила Ирина.

— Леонид, а что?

— Да нет, ничего. Просто интересно (парнишка помрачнел — и Женя его понял: кому интересно, а кому — трагедия). А что с ним случилось? Почему он в кресле? Мне кажется, он нас не слышит? Да?

— Не кажется, — вздохнул парнишка, обманутый участливыми (впрочем, искренними) нотками в голосе девушки. — Никто не знает, что с ним. Просто однажды мы нашли его в таком состоянии. Врачи не знают тоже, — грустно добавил он.

— А ты учишься? Или работаешь?

— Зачем тебе это? — удивился парнишка. — Ну, учусь. Просто сегодня некому было гулять с братом. Вот мы и вышли… А так обычно… Учителя знают, — добавил он — кажется, на всякий случай. — Я всегда отпрашиваюсь, если родители посидеть с ним не могут.

— Слушай, а зачем тебе эта палка? — наивно спросила она, показывая глазами на ломик.

— Утро было… такое, — вздохнул младший, — нехорошее. А мы привыкли каждый раз в одно и то же время гулять, вот и пришлось… Ну, на всякий случай…

От этого «привыкли», которое младший произнёс, имея в виду и старшего брата, Женя не выдержал и сам спросил, делая первые наброски замкнутого лица человека, сидящего в инвалидной коляске:

— Слушай, пацан, а тебе кто больше нравится — сокол или чайка?

Какие глаза стали у парнишки!

Женя уже знал ответ — и ему сейчас было просто интересно, совпадёт ли он с его представлением. Ирина сначала посмотрела на него с недоумением, а потом, забыв приветливо улыбаться, уставилась на парнишку так, словно от его ответа её жизнь зависела. Женя сообразил: она так зациклилась на хранителе-глухаре, что забыла о том, кем может быть стороживший его младший брат.

— Ну, чайка, — неуверенно сказал парнишка. — И что?

— Да ничего, — легко сказал Женя, который уже прислонился к стволу для удобства. — Как звать тебя? Меня — Женя.

— Володя. А вы художник настоящий?

— Хочешь — посмотри, как я рисую, — предложил Женя.

Володя вопросительно посмотрел на девушку — та пожала плечами, снова улыбаясь. И тогда он встал со своего ящика и подошёл к Жене. А тот уже вошёл в полутранс, контролируемый, но непрерывный. Лишь на обочине сознания постоянно бились несколько вопросов: они погодки? Впечатление, что между ними десяток лет, а не один год. Или это от печального безразличия старшего брата? И что они все будут делать, когда старший очнётся? Неужели с ним будет то же страшное действо, которое было и с Григорием, когда тот бился о пол, словно в жутком припадке, на деле-то на скорости проходя сплошные тренировки?

Володя, стоявший близко, втянул воздух сквозь зубы, глядя на брата.

Женя услышал его, но больше не отвлекался.

Глаза Леонида шевельнулись и уставились на него.

А потом уже знакомый круг света, в котором они оказались только вдвоём.

«Охотник? Как ты здесь оказался?

— Выходи, — еле двигая онемевшими губами, сказал Женя, и боковым зрением заметил, как из дымных облаков, которые перемещались за кругом, Володя испуганно уставился на него. — Выходи, Леонид. Григорий здесь. Нам надо успеть вытащить третьего хранителя. А ты всё сидишь в этой дурацкой коляске.

«Григорий? Здесь?»

Дымные облака заволновались, круг стал терять свои правильные очертания, пока не растаял. Глаза хранителя недоверчиво уставились в глаза художника.

А потом инвалидная коляска, будто её резко толкнули в колесо, упала набок. Вывалившийся из неё под отчаянный крик Володи Леонид забился в подобии припадка, уже знакомого Жене и Ирине. Отбросив папку с листами, Женя прыгнул к Володе, который немедленно рванул на выручку, как он считал, к брату, и прижал парнишку к себе, не давая подходить к Леониду.

— Нельзя, нельзя, Володя! Он сейчас сам встанет!

— Ты с ума сошёл?! Как он встанет?! — сорванным голосом кричал парнишка. — Он не может вставать, ты что — не понял, что ли?!

— Заткнись! — рявкнул Женя, не выдержав и отметив, что от подъезда к ним бегут все ребята — Григорий впереди. — Как он встанет?! Да просто! Как сейчас коляску опрокинул, так и встанет! Не мешай ему только!

Ирина пыталась что-то сказать, но слов не находила. Да и какие слова, если на глазах парнишки происходило то, что принято считать чудом — и чему он, естественно, не верил. Хотя, обычно обездвиженный и не реагирующий на какие-то раздражители, брат сейчас сам, без усилий кого-то со стороны, двигался так, что страшно было на это зрелище смотреть.

Подбежал Григорий, упал на колени, ощерясь в радостной ухмылке, и жёстко прижал плечи Леонида к земле, не давая ему разбить лицо, и так исцарапанное, о корни деревьев. Володя было снова попытался выдраться из рук Жени, но застыл, услышав:

— Лёнька, Лёнька же! Успокаивайся давай!

Наконец Григорий помог Леониду сесть и обернулся к Жене.

— Отпускай братишку. Теперь можно.

Володя кинулся к брату, схватил его за руку, жадно глядя в его лицо и словно боясь: а вдруг пропадёт? И беспомощно спросил:

— Лёнь, а ты… Ты вернулся? — И оглянулся на кучу народа над ними, сжался — даже метнул взгляд на ломик, валявшийся теперь слишком далеко. По-детски толстогубый рот дрогнул в нерешительном вопросе: — А вы кто, вообще?

— А мы те, — самодовольно сказал Ярослав, — к которым и ты относишься.

После этой высокопарной фразы было решено устроить военный совет.

На скамейку под деревьями усадили усталого, тяжело дышащего Леонида, с которого постряхивали пыль и мелкий мусор; с обеих сторон к нему подсели Змей и Ирина. Пока разговаривали, пока строили планы на дальнейшее, оба «лечили» Леонида, «подкармливая» его своей силой — Ирина руководила Ярославом.

Военный совет начался знакомством новичков с обстановкой в городе и расстановкой сил. Володе сообщили, что он человек, владеющий силой и что его внутренняя сущность — чайка.

Затем Ярослав спросил у него:

— Вчера-позавчера к вам в гости кто-то из старших приезжал?

— Откуда вы знаете? Деда приезжал, — растерянно отозвался Володя. — Но он…

— Он пропал, да? — Змей и спрашивал, и одновременно отвечал на собственные вопросы. Кажется, именно эта бесцеремонность заставляла Володю верить в происходящее. — Он говорил, что ему нужно на срочную и важную встречу?

— Да, он сказал, что приедет чуть позже, переночует, а потом снова уедет — домой. Мы ждали-ждали, а он так и не пришёл, — вздохнул Володя. — Звонили ещё. Долго. У него мобильный есть. Не отзывался.

— Володя, — вмешался Женя. — А ты не помнишь, дед оставил дома свою трость или ушёл с нею?

— Ушёл с ней. — Парнишка помолчал, а потом вдруг заулыбался и сказал: — А я немного про силу знаю. Видел передачу одну, попробовал, как они, делать. У меня получилось!

Он не хвалился, а просто радовался тому, что есть люди, которым он мог рассказать о своих странных открытиях и умениях и которые не посмеются над ним.

Женя старался помалкивать, хотя разок вырвалось о трости — больно уж его этот вопрос занимал, где они и что собой представляют. Но что-то настроение у него резко упало, как он посмотрел на эту радостную улыбку Володи. А если старшие, вернувшись, закроют эту силу? Что тогда? И смогут ли простить юные волхвы своим старикам неверие в то, что они сумеют правильно распорядиться своей силой?

Порешили так. Володя и Григорий с Никитой, которые прихватят инвалидную коляску, провожают Леонида домой. Тот дома переодевается, чтобы быть в полной боевой готовности. Остальные дожидаются у подъезда. Как только Леонид будет готов к путешествию по городу, они срываются с места и едут выручать третьего хранителя — девушку Владу, которая сейчас находится в больнице.

— А вот интересно, — задумчиво сказала Ирина, глядя, как хранители заходят в подъезд — Володя чуть не вприпрыжку за ними. — А вдруг рядом с девушкой окажется её брат или сестра? Возьмём и их с собой?

— Будем смотреть по ситуации, — откликнулся Красимир. — Нам бы ещё надо разработать план, как попасть в больницу, как дойти до её палаты и как её оттуда вытащить.

— А если не вытаскивать? — предложил Ярослав. — А если попробовать в её палату провести втихаря Женю — и пусть он там рисует себе? Мне кажется, так лучше.

— Ну, лучше не лучше, — вздохнул Макс. — Только как ты себе это представляешь? Ну, как добраться до палаты и так далее? Там же столько коридоров, и в каждом из них сидит дежурная медсестра!

— Влезть в окно? — рассеянно предложил Красимир. И невольно улыбнулся: наверное, представил, как это будет выглядеть.

— А вы там бывали? — спросил Женя у него и Ярослава. — Как вообще туда входить — знаете? Какой этаж? Надеюсь на первый.

— Нет, не первый, — покачал головой Красимир. — Третий. Но рядом с окном проходит газопроводная труба. По ней забраться нетрудно.

— Ага, — скептически сказала Ирина. — Особенно днём. Самое то — на глазах у всех залезть в чужую палату! Да тут кто угодно сразу начнёт вызывать полицию! Нет, про окна забудьте. Придумайте что-то полегче в исполнении и безопасней.

Вернувшиеся ребята выглядели довольными. Леонид хоть иной раз и пошатывался, но выглядел неплохо, и взгляд был твёрд. На младшего брата он почти не был похож: оказался гораздо темней, а с Григорием стоял почти вровень. Из-за чего худоба сразу бросалась в глаза. И тут, глядя на хранителей, Женя додумался до вопроса:

— Григорий, ты сразу узнал его. Но как?

— Могу и я ответить, — сказал Леонид. — Кажется, у всех хранителей после снятия печати пробуждается давняя память. Как только Гриша появился у меня перед глазами, наши старые личности мгновенно узнали друг друга.

— Что обсуждаем? — с любопытством спросил Григорий.

— Да вот… Не знаем, как добраться до Влады. Думаем, как провести к ней Женю.

— А что думать-то? — удивился Григорий. — Мы с Леонидом проводим его к ней — вот и вся недолга.

— Не совсем понял, как это, но ты говоришь уверенно, — заметил Женя.

— Да чего понимать? Ты пойдёшь между нами — и тебя никто не увидит.

Женя поднял брови, но переспрашивать не стал. В деле посмотрит, что именно произойдёт.