Наша фамилия «Карсон» считается для католиков необычной, поскольку неизменно ассоциируется с протестантским юнионизмом — благодаря Эдварду Карсону, лорду Данкэрну, которого многие считают отцом-основателем Северной Ирландии. Когда я вошел в разум, мне рассказали, что мой прапрадед по отцовской линии был пресвитерианин, который сменил конфессию и наставлял потомство с таким рвением, что впоследствии дед мой стал называть сыновей в честь римских пап.

Отсюда — Селестин, в честь Целестина V, святого-покровителя переплетчиков; Сильвестр, мой отец, в честь Сильвестра II, блестящего ученого, популяризатора абака и пневматического органа; а Лео, поганая овца нашего семейства, сбежавший в Америку еще до моего рождения, был назван так в честь Льва II, который в день св. Марка, 25 апреля 799 года, чудесным образом остался невредим после попытки противоборствующей папской фракции вырезать ему глаза и язык.

И всё же Селестин — более остальных — сохранил двойственное отношение к памяти знаменитого Карсона. У него была древняя газетная вырезка из белфастской «Ньюслеттер» с фотографией лорда Данкэрна, срезающего первый кусок дерна на торжественной церемонии начала сооружения водохранилища в Безмолвной Долине, что в горах Морн. Дядя утверждал, что сигарета, которую элегантно одетый лорд держит между указательным и средним пальцами правой руки, — это "Синяя "Галлахерс""[6]. Один современный биограф подтвердил данный факт, исследовав под микроскопом отчетливо различимую структуру пепла.

Более того, виднеющееся на дерне растение можно идентифицировать как Tussilago farfara, мать-и-мачеха, или копытень, называемый так за характерную подковообразную форму листа. Оно известно также как "бедняцкий табак", «куколь-трава», "камчужная трава", "кашельное зелье" и "дикий ревень"; его листья составляют основу "Британского травяного табака", в числе прочих ингредиентов которого — вахта, очанка лекарственная, буковица, розмарин, тимьян, лаванда и цветки ромашки. Когда Селестин не курил свои «Синие», он пользовался сходной травяной смесью, которую в шутку называл " чаем из трилистника".

В Великий пост весь его дом пропитывался ароматом «чая», почти заглушавшим доносившийся из темной комнаты лабораторный запах и сакраментальный душок закрепителей, которые он приготовлял для тонированных фотографий, растирая эссенции лаванды и живицы, древесные смолы и необработанный воск. Он презирал тех, кто просто использовал акварель из детского набора. Принципы Ченнино Ченнини, последнего сторонника средневековой традиции, настаивал он, актуальны и по сей день: при изображении лиц следует сделать подмалевок бледным позёмом, "земляной зеленью" (terre verte), а розовые телесные тона наносить тонко поверх него, переходя ко всё более светлым оттенкам, от тени к свету; зеленому дают проглядывать сквозь полутона, замечательно передавая жемчужные тона живой плоти.

Увлекшись ненадолго темперой, он подтвердил убеждение Ченнино, что для изображения лиц молодых людей с холодной, свежей окраской лучше всего подходит бледный желток яиц из-под городских кур, в то время как в случае с пожилыми и смуглыми людьми предпочтение следует отдавать более темному желтку деревенских яиц. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, он показал мне отретушированный снимок своего единственного ребенка, моей двоюродной сестры Береники, которую я до того времени едва замечал. Она была изображена в виде Клеопатры, в наряде, явственно сооруженном из старых шелковых шарфов и перьевого боа. Зубы ее казались зеленоватыми, и я решил при встрече приглядеться к ним повнимательнее.

Я почти уверен, что наша с ней фотография, до сих пор хранящаяся у меня и датированная на обороте двадцать четвертым июля 1959 года, запечатлела данное событие. Это был также и день чудотворицы Христины Досточтимой, святой-покровительницы психиатров.