Позвольте мне, говорил Селестин, привести еще три выдержки: первая — из " Знака четырех", вторая — из "Портрета Дориана Грея", а третья — из дневника иезуитского священника и поэта, отца Джерарда Хопкинса, за 1874 год.

"Там было сто сорок три бриллианта чистой воды, и среди них знаменитый "Великий могол", по-моему, он именно так называется. Говорят, что это второй камень в мире по величине. Затем там было девяносто семь очень красивых изумрудов, сто семьдесят рубинов, правда много мелких. Еще там было сорок карбункулов, двести десять сапфиров, шестьдесят один агат и несчетное количество бериллов, ониксов, кошачьего глаза, бирюзы и еще много других камней, чьи названия я тогда не знал. Теперь я знаком с камнями гораздо лучше, чем раньше. Еще там был жемчуг — около трехсот превосходных жемчужин, двенадцать из них оправлены в золотой венец".

"Затем у него появилась новая страсть: драгоценные камни. На одном бале-маскараде он появился в костюме французского адмирала Анн де Жуайез, и на его камзоле было нашито пятьсот шестьдесят жемчужин. Это увлечение длилось много лет, — даже, можно сказать, до конца его жизни. Он способен был целые дни перебирать и раскладывать по футлярам свою коллекцию. Здесь были оливково-зеленые хризобериллы, которые при свете лампы становятся красными, кимофаны с серебристыми прожилками, фисташковые перидоты, густорозовые и золотистые, как вино, топазы, карбункулы, пламенно-алые, с мерцающими внутри четырехконечными звездочками, огненно-красные венисы, оранжевые и фиолетовые шпинели, аметисты, отливавшие то рубином, то сапфиром".

"9 апреля. В Кенсингтонский музей. <…> Сделал следующие заметки о самоцветах. Берилл: водянисто-зеленый; сердолик: насыщенный красно-телесный, индийская киноварь; альмандин: лиловато-красный; халцедон: либо молочноголубой, либо переливчатый сине-зеленый, либо сине-зеленый с искорками, либо тусклый желто-зеленый, тусклый оливковый, сиреневый, белый; гиацинт: коричневато-красный, тусклый рыжевато-багровый; хризопраз: красивый полупрозрачный зеленый либо тусклый с темными замутнениями; сардоникс: молочно-голубые чешуйки в коричневом; топаз: белый, краповый, вишневый, желтый, бледно-голубой, цвета желтофиоли; сардер показался лиловато-черным; яшма, или халцедон: тусклый телесно-коричневый; хризолит: синеватый с желтым проблеском или наоборот, также бледный желто-зеленый, также прозрачный желтый; цимофан: прекрасный камень, прекрасное имя".

Давайте сравним это любование самоцветами с видением нового Иерусалима, описанным святым апостолом Иоанном в «Откровении»:

"Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое — яспис, второе — сапфир, третье — халкидон, четвертое смарагд, пятое — сардоникс, шестое — сардолик, седьмое — хризолиф, восьмое вирилл, девятое — топаз, десятое — хрисопрас, одиннадцатое- гиацинт, двенадцатое- аметист".

Это — драгоценные камни в венце Бога Отца, как изобразил их Ян ван Эйк

на большом Гентском алтаре. Они — символы непреходящей славы Единой, Святой, Вселенской и Апостольской Римской Церкви. Они — свет очей. Они озаряют новый Иерусалим, который мы воздвигнем — с вашей помощью — на земле Ирландии, зеленой и счастливой[50]. Артур Конан Дойл родился католиком, Хопкинс стал католиком, Уайлд умер католиком; здесь мы все, как один, католики.