Как мне описать Беренику в те годы? Фотография — лишь одно из обличий. Я помню ее, к примеру, в юбке, из темной шотландки, до колен, которая идет к ее темным, подстриженным "под Клеопатру" волосам и глазам цвета травы. Поверх кремовой вышитой блузки на ней надета бутылочно-зеленая шерстяная кофточка, из магазина, потому что мать, которая сама бы ее связала, умерла несколькими годами раньше.

Ногти у нее обгрызены. Большой и указательный пальцы левой руки вымазаны фиолетовыми чернилами, а на правом запястье нарисованы фиолетовые часики. Без десяти два. На правом колене струп, память о падении недельной давности, когда она споткнулась по пути на утреннюю мессу, потому что надела новые лакированные туфли с ремешком и низким каблуком — они и сейчас на ней, — и скользкие подошвы еще не зашершавились; теперь носки уже слегка ободраны. Уши у нее проколоты: я вижу крошечные мягкие дырочки в мочках; сегодня сережек на ней нет.

Я запомнил эти подробности потому, что накануне вечером читал рассказ о Шерлоке Холмсе под названием "Картонная коробка". Если сюжет вам знаком, то вы помните, что в коробке (желтой, из-под паточного, или нектарного, табака) обнаружились два отрезанных уха, одно из которых — мужское — было проколото. Более того, коробка была отправлена из Белфаста, города, в котором я жил, что придавало событиям рассказа еще большую реалистичность. Поэтому в тот день я поневоле сосредоточил внимание на ушах Береники, и, рисуя их в своем воображении, и по инерции вижу и остальное.

Как неустанно повторяет Холмс, идеальный мыслитель, всесторонне изучив один-единственный факт, способен воспроизвести не только цепочку событий, которые ему предшествовали, но также и все последствия, к которым он приведет. Подобно тому, как Кювье мог по одной кости верно описать всё животное, внимательный наблюдатель, глубоко осмысливший одно звено в череде эпизодов, будет в состоянии в точности определить все остальные, как до него, так и после.

Мысленным взором я следую за Береникой — или, быть может, переношусь в свое прежнее тело рядом с ней. Мы у Водохранилища, прислонились к развалившемуся навесу где-то на заброшенных участках. Из кармана своей зеленой кофты она достает «Черепаховый» портсигар и одной рукой, с щелчком и эффектным, заговорщическим жестом, открывает его. Внутри лежат две галлахеровские «Синие», которые они сует в рот и прикуривает от одной спички, словно главный персонаж голливудского фильма. Ее искусность меня впечатляет.

Из нее бы вышла, думается мне, отличная героиня девчачьих приключенческих рассказов из «Однокашницы», еженедельника, который я презирал из мужских предубеждений, пока не понял, что меня всё больше восхищают эти костюмированные драмы, в которых фигурировали, к примеру, прекрасная принцесса Трансильванская, имевшая обыкновение наряжаться в крестьянскую робу, чтобы ближе познакомиться и подружиться со своими подданными, и Безмолвная Троица Сокрытого Четвертого, носившаяся по ночам в монашеских рясах по тайным коридорам древних школ в поисках истины, таящейся за очередной загадкой.

Мне чудится, что Береника про себя улыбается. Когда она говорит мне, что нашла способ летать, я не так уж и удивляюсь; ее изобретательность, повидимому, не знает границ. Она откроет мне секрет в день своего рождения, 18 августа, который приходится на праздник св. Елены, матери императора Константина, обретшей Крест Господень.