Отец Браун открыл дверь. Комнаты для переодевания здесь, сказал он.

Нас с Метерлинком провели в одну комнату, Беренику в другую. Мы быстро сбросили школьную форму и натянули непривычные наряды. Когда мы вышли, отец Браун сделал нам знак сесть и продолжил инструктаж.

Хотя ваше путешествие в Брюгге XV века и назад покажется нам моментальным, сказал он, мы не знаем, сколько субъективного времени займет выполнение вашей миссии. Следовательно, вам понадобятся какие-то деньги; их тоже предоставили наши фальшивомонетчики. Каждому из вас выдан эквивалент тридцати фунтов стерлингов в пересчете на современные деньги. Ни в коем случае не тратьте всё сразу. Вот вам план города. Дом ван Эйка обращен к улице заостренным под крышу каменным торцом, над дверью вырезан гелиотроп это на улице Синт Гиллис Ниеей Страт, ныне Гауден Хандт Страт, напротив Схоттинне Поорте. Место мы отметили крестиком. А теперь, поторопимся! Нам нельзя терять времени.

И отец Браун немедля перешел к делу, разлив нам по чашкам чай из самовара в центре стола и дав по глиняной трубке. Члены Древнего ордена также наполнили чашки.

Метерлинк, Береника и я принялись пить и курить. Как только пьянящий аромат Чая из трилистника ударил мне в ноздри, отец Браун затянул молитву на латыни — остальные подхватили. Слова роились у них на губах, жужжали, разрастались вглубь, раздавались все гулче, пока я не понял, что не в силах отличить гул в комнате от гула в голове. Мне вспомнились чаинки в кипящем чайнике, зернышки шума бьющего в берег прибоя, треск радио на нерабочей частоте.

Посмотрев в чашку, я увидел, что она пуста, и вспомнил, как когда-то чашка казалась мне размером с супницу. Я видел все пузырьки и трещинки в ее огромной глазурованной впадине. На дне раскинулся архипелаг зеленых побережий, на исследование которых ушли бы годы. Потом мне пришло в голову поднять глаза. Дым из моей трубки вился кольцами: одни застывали в воздухе, как мутные облачка во льду, другие — как мазки включений в стеклянном шарике.

Я перехватил взгляд Береники, потом Метерлинка. Казалось, мы смотрим глазами друг друга, замкнутые в одном взгляде.

Голос отца Брауна пришел ко мне из немыслимой дали. Вы готовы?

Мы молча кивнули и, как один, поднялись. Береника взяла меня за левую руку, а Метерлинка — за правую. Вместе мы приблизились к "Двойному портрету Арнольфини". Вся комната вдруг стихла и умолкла, но в ней чувствовался заряд электричества, как в воздухе перед грозой. Картина задрожала и стала расти, пока не закрыла собой все поле зрения. Когда мы взглянули в зеркало на дальней стене комнаты, две фигуры в нем расплылись и пропали. Вместо них, замерцав, проявились четкие силуэты нас троих.

Меня била дрожь. Рука Береники была холодна, как лед. Потом я ощутил, как сила в моем теле сливается с ее силой, и через Беренику почувствовал Метерлинка; все наши волны и частицы вплывали друг в друга. Мы зажмурились, все трое; когда мы открыли глаза, то обнаружили, что висим в глубоком черном космосе, а тела наши обратились в межзвездную пыль.

Не было слышно ни звука, но бессчетные звезды роились вокруг нас, как голоса. Долго ли нас так несло, сказать не могу. Может быть — миг, а может вечность. Что такое время, когда сам ты — пространство? Как бы то ни было, не успели мы об этом задуматься, как пронеслись через вселенную и вылетели с другой стороны.

Мы очутились в пустой комнате с высоким потолком.