Арманду Тоцци сидел в зале Четвертого окружного суда Сан-Паулу и барабанил ладонями по столу. Первое убийство в городе за последние два с половиной года. И первое в его карьере. Да какое…
В зале было много представителей прессы. Тим Кравиц сидел на скамье напротив судейской трибуны и о чем-то тихо разговаривал со своим адвокатом. Внешне он был совершенно спокоен и лишь изредка покачивал головой в разные стороны, словно не веря в то, что все это происходит на самом деле.
На судейскую трибуну поднялась федеральный судья Уилма Сальгадо. Это была высокая крупная чернокожая женщина с выпрямленными длинными волосами. Мантия делала ее еще больше, чем та была на самом деле. Как и подобает судье, она не выражала ровным счетом никакого отношения к резонансной составляющей происходящего и создавала полное ощущение того, что, какой бы вопрос ни поставили на рассмотрение, он разрешится честно и беспристрастно.
«Подозреваемый, встаньте, пожалуйста», — вежливо обратилась судья к Тиму Кравицу. Тот нерешительно поднялся с места.
В этот момент по залу пронеслось шушуканье, очень быстро переросшее сначала в заметный гул, а потом и вовсе в неуместный шум. За те несколько секунд, которые потребовались судье Сальгадо, чтобы отойти от застигшего ее врасплох возмущения и призвать прессу к порядку, журналисты уже успели сообщить своим студиям первую информацию. «И вот, наконец-то, стало известно — у Кравица уже статус подозреваемого!» — говорил в камеру один из корреспондентов. «Судья только что обратилась к члену Палаты как к подозреваемому!» — шептал его коллега из другого новостного канала. Пронзительный стук молоточка навел тишину. Судье не пришлось даже открывать рта — по возникшему на ее лице свирепому выражению вмиг стало понятно: еще хоть слово — и пресса будет удалена из зала.
Тим Кравиц внимательно смотрел на судью, будто пытаясь взглядом донести до нее, что не сделал ничего не просто криминального, но даже предосудительного.
— Прошу вас назвать свои имя, возраст и место жительства, — обратилась к нему судья, лицо которой вновь стало спокойным и перестало выражать эмоции.
— Тим Кравиц, Ваша честь. 53 года. Живу в Сиднее, Австралия, но последнее время нахожусь в Сан-Паулу по семейным причинам.
— У вас есть адвокат?
— Да, Ваша честь.
— Кем вы работаете?
— Я член Палаты. Один из девяти.
— Вы знаете, в чем вас подозревают?
— Нет, Ваша честь.
— Спасибо, присаживайтесь. Детектив, — обратилась Уилма Сальгадо к Арманду Тоцци, — суд просит вас пояснить суть вашего ходатайства.
— Ваша честь, — поднялся с места Арманду, — у следствия есть достаточные основания полагать, что господин Тим Кравиц совершил убийство.
— П-п-простите? — едва слышно произнес Кравиц, и глаза его округлились.
— Детектив, — не обращая внимания на Тима Кравица, сказала судья, посмотрев на Арманду, — вы обратились в суд с заявлением о заключении господина Кравица под стражу на время проведения расследования. Пожалуйста, изложите факты, которые с вашей точки зрения могут убедить суд выдать эту санкцию.
— Да, Ваша честь, — выдохнул Арманду, упершись выпрямленными пальцами рук в крышку стола. — Согласно имеющимся в материалах уголовного дела данным, двенадцатого февраля этого года, примерно в 10:05 по местному времени, на парковке университета Сан-Паулу было обнаружено тело Стефани Джефферсон, женщины сорока восьми лет, которое находилось в принадлежащем ей левиподе с работающим двигателем. По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть госпожи Джефферсон наступила в результате воздействия на организм компонентов латиоида. Анализ данных чипа роговицы глаза дает все основания полагать, что потерпевшая не принимала латиоид добровольно, то есть в ее организм он попал против воли и без ведома потерпевшей. В результате оперативных мероприятий, которые стали проводиться незамедлительно после получения информации от медицинских экспертов об отсутствии признаков самоубийства, подозрение пало на Тима Кравица, супруга погибшей. Так, на день своей кончины Стефани Джефферсон в течение шестнадцати лет состояла в браке с господином Кравицем. Семья постоянно проживала в Сиднее, в Австралии. Четвертого января прошлого года госпожа Джефферсон по приглашению заведующей кафедры исторической литературы университета Сан-Паулу приехала в порядке обмена в наш город и приступила к выполнению обязанностей приглашенного профессора. Ее супруг, подозреваемый по делу, первоначально остался в Сиднее, однако пять месяцев назад приехал сюда, к своей жене. Данные оперативной разработки позволяют прийти к выводу о том, что супруги испытывали друг к другу резко неприязненные чувства, между ними часто вспыхивали затяжные ссоры. По заключению судебно-медицинской экспертизы, на момент смерти госпожа Джефферсон находилась на десятой неделе беременности, а если быть точным — срок беременности составлял 65 дней с погрешностью не более одного дня в обе стороны. Объективные данные позволяют прийти к обоснованному выводу, что беременность наступила не в результате половых отношений между Стефани Джефферсон и Тимом Кравицем, о чем последний знал, что в том числе служило почвой для непрекращающихся ссор между супругами. По версии следствия, на фоне окончательно сформировавшихся личных неприязненных отношений Тим Кравиц, имея умысел на лишение жизни своей супруги, Стефани Джефферсон, решил сымитировать ее суицид при помощи незаконно приобретенного латиоида. Так, утром двенадцатого февраля Кравиц вскрыл капсулу и подмешал препарат в пищу своей супруге, которую потерпевшая приняла на завтрак. Согласно данным чипов роговицы глаза Кравица и Джефферсон, оба в этот момент находились в своем доме. При таких обстоятельствах следствие намерено сегодня выдвинуть обвинение против господина Кравица в совершении убийства, поскольку мы считаем, что именно этот человек умышленно лишил жизни профессора Джефферсон. Уже сейчас в деле собрано достаточно убедительных доказательств, свидетельствующих о совершении подозреваемым инкриминируемого ему деяния.
— Насколько я понимаю, — судья внимательно посмотрела на детектива, — пока господину Кравицу никто ничего не инкриминирует, поскольку, как вы сами сказали, обвинение еще не предъявлено, и речь идет только о подозрении.
— Формально обвинение еще действительно не предъявлено, но решение о его предъявлении уже принято. Обвинение будет официально предъявлено Тиму Кравицу в присутствии его адвоката до конца сегодняшнего дня, и это случится независимо от того, санкционирует ли суд заключение Кравица под стражу или нет. Я повторюсь, что в деле собрано достаточно не только косвенных, но и прямых доказательств совершения убийства именно этим человеком.
— Детектив, — тоном учителя обратилась к нему судья Сальгадо, — мы сейчас не рассматриваем дело об убийстве. Прошу вас, не надо мне рассказывать о том, насколько много или мало у вас доказательств. Я сейчас не намерена предрешать вопрос о виновности или невиновности господина Кравица или давать оценку вашим доказательствам. Вы обратились ко мне за санкцией для заключения Кравица под стражу. Пожалуйста, поясните мне, почему я должна это сделать. Что будет вам мешать предъявить ему обвинение и в дальнейшем расследовать это дело, если суд откажет вам в заключении подозреваемого под стражу и оставит Кравица на свободе на время расследования?
— Мы полагаем, что в силу своего статуса господин Кравиц может оказывать влияние на органы следствия, а также иным образом будет чинить препятствия в расследовании.
— Каким «иным образом» и какие препятствия? — была непреклонна судья.
— Оказывать давление на свидетелей, заметать следы на месте преступления, то есть в своем доме в Сан-Паулу, где подозреваемый проживал с потерпевшей. Тем более, Ваша честь, что сегодня утром вы уже в срочном порядке удовлетворили мое заявление и выдали приказ на привод господина Кравица в суд!
— И что теперь? Я после этого должна автоматически удовлетворять все ваши дальнейшие ходатайства? Конечно, я выдала вам приказ. А как еще? Речь идет об убийстве! Но одно дело — санкция на привод в суд, пусть она и была выдана против высшего должностного лица, а другое дело — заключение такой персоны под стражу. Ладно, я достаточно услышала для того, чтобы понять, какое решение я, видимо, приму. Ваша позиция суду понятна. Защита? — обратилась судья к адвокату Кравица.
— Ваша честь! — сказал тот, встав с места. — Все, о чем говорил детектив, это полный вздор. Оставляя в стороне бредовость самих по себе утверждений о совершении моим подзащитным убийства… Убийства, — он театрально поднял палец вверх, — а не какого-то другого, менее тяжкого преступления! Вот, значит, оставляя это все в стороне, я бы хотел сказать, что доводы следствия являются голословными. Единственное, на что они упирают, это на некие обоснованные основания полагать… А что это за основания? Кем или чем они обоснованы?
— Позвольте? — встав с места, обратился к судье Арманду. — Я хотел бы продемонстрировать суду часть полученных в ходе оперативной работы данных. Ни в коем случае не в контексте вины, а просто чтобы сложить мнение о возможных мотивах подсуди… подозреваемого и о его личности, ведь судебная практика говорит нам о том, что мы должны все эти данные оценивать в совокупности.
— Возражаю, Ваша честь! — послышался голос адвоката.
— Суд не возражает, — недовольно сказала судья. — Продемонстрируйте то, что, как вам кажется, может иметь непосредственное отношение к решению вопроса о заключении подозреваемого под стражу.
— Спасибо, — удовлетворенно сказал Арманду. — Но речь может идти о личной жизни, поэтому…
— Я вас поняла. Суд объявляет эту часть заседания закрытой. Зал должны покинуть все, кроме детектива Тоцци, господина Кравица и его адвоката.
Когда последний репортер лениво вышел из зала и закрыл за собой дверь, судья кивнула детективу.
— Помимо косвенных доказательств, — продолжил Тоцци, — следствие располагает записью целого ряда телефонных переговоров супругов. Вот один из них, он состоялся десятого февраля, менее чем за двое суток до случившегося.
Вмонтированные в стены зала заседания динамики пикнули, и присутствующие услышали голос Стефани:
«Алло?»
«Ты где?»
«А тебе какое дело?»
«Такое! Я еще пока твой муж. Ты где?»
«Не твоя забота. Ты только за этим позвонил?»
«Нет. Я хочу по-человечески все это разрулить».
«Твое «по-человечески» означает: «Иди и сделай аборт», не так ли?»
«Слушай, зачем тебе этот ребенок? Чего тебе в жизни не хватает?»
«Ребенка и не хватает!»
«Мы с тобой еще в самом начале договорились!»
«Я тогда еще не знала, что мой муж превратится в старого мерзкого вонючего козла!»
«Сука… опять начинаешь? Катилась бы тогда еще в прошлом году! Кто тебя держал?»
«Никто не держал! Я и сейчас готова! Десять миллионов — и подпишу тебе «вольную»! Причем не без удовольствия!»
«Бля, каким же дегенератом надо было быть, чтобы связать свою жизнь с такой редкостной сволочью…»
«Кто бы вякал! Член Палаты! Таких кусков дерьма поискать — днем с огнем не сыщешь! Все, я кладу трубку! Сегодня не приду. А если и приду, то меня ты не увидишь. Даром, что ли, университет такой домище выделил… Лишь бы рожи твоей не видеть».
«Сука, ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла, тварь! Вместе со своим отродьем, которое ты носишь! Натрахала ребеночка? Довольна?»
«Меня хотя бы трахают! Так. Я все сказала. Ребенка оставлю. Не хочешь, чтоб тебя считали его отцом — десять миллионов».
«Пошла ты к черту, гнида! Пусть его папаша его и содержит! И тебя! Первый же тест покажет, что я не его отец!»
Тим Кравиц сидел, грызя от волнения ногти и поглядывая время от времени на судью, которая смотрела в стол и старалась не выдать ни единого чувства из тех, что, должно быть, одолевали ее сейчас.
«Да что ты говоришь? Ну докажет. И что? Жена члена Палаты оказалась блядью, нагулявшей ребенка на стороне! Ниче так перспективка, да?»
«Я убью тебя, сука! Только попадись мне! Придушу своими руками гниду! И не посмотрю, что беременна! Из такой конченой мрази только выродки вылезать могут!»
«Не сметь так говорить о моем ребенке, ничтожество! Рассказать бы все про тебя, да язык марать не хочется! Еще раз говорю: хочешь развод — плати десятку. Ни меня, ни ребенка не увидишь. Не заплатишь — сначала скажу, что твой, а потом — что нагуляла. Козел…»
«Я тебя убью! Клянусь! Ты слышишь? Эй! Ты слышишь? Убью к чертям! Уничтожу! Ты у меня сдохнешь, поганая сучка! Ты слышишь? Сдохнешь! Алло! Слышишь? Алло!»
— На этом запись завершается, Ваша честь, — сказал Арманду. — По оперативным данным в тот день Стефани Джефферсон действительно не приходила домой, а пришла только под вечер следующего дня. А уже утром… Ну, мы все знаем, что произошло.
— Ваша честь, — тяжело дыша и раскрасневшись, кое-как поднялся с места Тим Кравиц, — я… я… это… это просто эмоции! Я ее не убивал! Она действительно была редкой сукой!
— Господин Кравиц, что вы себе позволяете! — воскликнула судья Сальгадо.
— Так и есть! И я рад, что она подохла! — расслабляя галстук, кричал Кравиц. Его адвокат жестами приказал ему замолчать, но тот продолжил. — Но я бы никогда… Это же убийство! Убийство! Я член Палаты! Да неужели бы я не нашел способа совладать с этой обезумевшей бабой!
— Немедленно успокойтесь! — строго сказала ему судья.
Тим Кравиц рухнул на скамейку и стал синеть.
— Позовите медиков! — распорядилась судья. — Перерыв десять минут!
Подоспевшая к члену Палаты бригада привела его в чувство. Через пятнадцать минут судья вернулась в зал и сказала:
— Господин Кравиц, разъясняю вам, что суд в данном заседании не исследует доказательств вашей вины или невиновности и не устанавливает фактов совершения вами преступления. Однако суд считает возможным санкционировать ваш арест на срок расследования. Вам это понятно?
— Да… Я просто… Я не убивал…
— Господин Кравиц может быть взят под стражу немедленно. Заседание окончено.
Судья поднялась с места и направилась к выходу. Полицейские подошли к Кравицу, который кричал в спину уходящей судье:
— Я не убивал ее! Я ее не убивал! Вы слышите? Ваша честь?! Это не я! Я не убивал ее!
Ответом ему был лишь звук закрывшейся за судьей двери.
Арманду вышел из здания суда на улицу. Сердце стучало, а стресс от только что закончившегося заседания еще не прошел. К нему волной ринулись журналисты. «Господин Тоцци, Тим Кравиц убил свою жену?», «Какими доказательствами располагает полиция?», «Почему судья внезапно закрыла заседание? Имела место супружеская неверность? Это стало мотивом убийства?», «Кравиц признал свою вину?», «Идет ли речь о приостановке его полномочий как члена Палаты?»
Отмахнувшись от них, Тоцци вскочил в служебный левипод и отправился на работу. Сослуживец попросил взять на стажировку своего кузена, и сегодня им с новеньким предстояло познакомиться.
Лукас уже ждал Арманду в отделе полиции. Кузен Лукаса ничего не обещал своему младшему двоюродному брату, кроме возможности устроить знакомство с капитаном Тоцци, и сегодня эта возможность будет реализована. Лукас пытался представить, какие вопросы задаст ему капитан Тоцци, и моделировал свои ответы и уместные шутки.
Арманду Тоцци быстрым шагом подошел к своему офису и открыл дверь. Он словно не замечал молодого человека. Когда дверь закрылась, оставшийся стоять в коридоре Лукас было растерялся, но, взяв себя в руки, нажал на сенсор, и дверь отворилась.
— Разрешите? — спросил он, глядя на сидящего за столом Тоцци.
— Ты Лукас? — не поднимая на него взгляда, спросил Арманду.
— Да, капитан. Маркус сказал, что я сегодня могу подойти к вам.
— Заходи. У меня куча работы, так что много времени уделить тебе не смогу.
— Да, я знаю, капитан. В сети только и говорят, что о сегодняшнем аресте Тима Кравица. Ваша фотография с процесса во всех изданиях!
— Не лучшая слава. Давай ближе к делу. О чем ты хотел со мной поговорить?
— В общем, мне 20 лет, я учусь на следственном деле. Моя мечта — стать детективом.
— А я тут при чем?
— Капитан Тоцци, я уверен, что стажировка у вас позволит мне многому научиться и после окончания университета стать детективом.
— И почему же я должен взять на стажировку именно тебя? Мне-то зачем это нужно?
— Ну, я сообразительный, исполнительный, а главное — хочу стать детективом. И я готов исполнять любые ваши поручения! Если надо, готов ночевать на работе!
— У тебя еще нет никакой работы. Ладно, я тебе позвоню. Может быть. Иди.
— Капитан, если вы меня возьмете, ручаюсь — вы не пожалеете!
— Ладно, ладно, иди, — сказал ему Арманду, а потом презрительно буркнул себе под нос, — первокурсник…
— Я на третьем курсе, — услышав это, поправил его Лукас максимально вежливым тоном, насколько это вообще было возможно.
— О! Три курса на следственном деле! Это все меняет! Ладно, иди.
— Нет, не три — я только что начал там обучаться, — сказал Лукас, уже стоя в дверях.
— Это как? А где ты учился до этого? — Арманду впервые за все время показал живой интерес к разговору.
— Я учился на медицинском отделении.
— Да ладно? — удивленно сказал Арманду. — У Видау?
— Ну конечно. У нее в том числе. Просто понял, что медицина не мое. Всегда хотел в следствие.
Арманду улыбнулся.
— Ладно, давай, иди, — повторил он. — Я правда тебе позвоню.
— Спасибо, капитан! Я очень хочу работать с вами!
— Да понял я, понял.
Когда дверь за студентом закрылась, Арманду стал вспоминать, на каком курсе он перевелся с медицинского на следственное дело. На третьем. Он набрал номер брата Лукаса:
— Маркус, это Тоцци.
— Как жизнь?
— В порядке. Слушай, я тут с твоим братом говорил. Что ты сам о нем сказать можешь?
— Дружище, Лукас отличный парень. Спокойный, умный. Как бы тебе сказать… человек без говна, в общем. Не пожалеешь.
— То, что без говна, мне стало понятно сразу. Ладно, может, и правда подпишу ему стажерское.
— Дружище, мне, если по-честному, все равно, но подпиши. Он тебе хорошим помощником станет. Он же бесплатно готов гробить себя на следствии!
— Бесплатно закон не разрешает.
— Так он-то этого не знает! Представь, как возрастет его и без того не самая низкая мотивация, когда он перед подписанием стажерского увидит, что ему еще и платить будут. Копейки, но за работу. За его работу!
— Понял тебя. Ладно, давай.
— Жму руку!