Понемногу армия начала поворачивать на север, чтобы настигнуть врага с юга, пока он еще не покинул Воющий Край. С того самого момента как Клент бесцеремонно прервал совещание, его больше не видели на людях. И совету генералов ничего не оставалось делать, как начать приготовления по предложенному главнокомандующим плану.

Все войска необходимо было разделить на пять частей, и к каждой приставить командира. Командование авангардом доверили полковнику Эрнбери, человеку проверенному и закаленному в боях. Но что еще важнее, Эрнбери пользовался большим уважением и даже почитанием среди солдат. Пойдя в бой за таким человеком, они уже не побегут, что бы ни случилось. Остальная пехота перешла под командование генерала Горнвуда, как наиболее опытного и хладнокровного командира. Задание, поставленное перед ним, требовало неимоверного терпения и выдержки, и кандидатуру Горнвуда поддержали все без исключения.

Лучниками на левом фланге поставили командовать полковника Тиоса, правый фланг доверили полковнику Даренну.

Когда предстояло решить, кто поведет в бой конницу, спор затянулся на несколько часов, но генерал Тулдриг был непреклонен, и, в конце концов, добился своего. Командовать кавалерией доверили ему, хотя генералы Харнегл, Доршам и Ролкен всячески пытались этому воспрепятствовать.

Командный состав был утвержден. Остальные генералы и главнокомандующий оставались в тылу вместе с резервными войсками.

Шаг за шагом армии приближались друг к другу. С каждым часом неминуемое сражение становилось все ближе, и это отражалось на каждом солдате. Кто-то больше, кто-то меньше, но все чувствовали, что их ожидает битва, кровопролитность которой не забудется еще несколько столетий.

Как только граница была пройдена, Тулдриг повернул прямо на север, прихватив с собой все десять тысяч конницы. Харнегл до последнего надеялся, что командовать кавалерией назначат кого-нибудь другого, но добиться аудиенции с Клентом он так и не смог, поэтому, глазами, полными, гнева, смотрел вслед коннице, вздымающей пожелтевшую траву и грубую почву, оставляя за собой след на земле, подобный шраму от глубокого пореза.

Не прошло и двух дней с тех пор, как на горизонте показалась серая туча, ползущая прямо по земле. Не было нужды посылать разведчиков, чтобы убедиться, что это армия врага медленно тянется в их сторону, чтобы сокрушить все, что окажется у нее на пути.

Но, разумеется, разведчиков все же отправили, и вскоре они вернулись, подтвердив все опасения. Все, кроме одного. Хоть они и не смогли подобраться близко и, конечно же, были замечены, но каждый из них был готов поклясться, что армия врага разделена на несколько частей. Три или четыре, точно сказать трудно, но то что единого командира у вражеских войск нет — ни у кого не вызывало сомнений.

Эта новость порадовала всех. Когда армия стала лагерем, офицеры убедились, чтобы каждый солдат узнал об этом. Такое известие не только подымет боевой дух, но и придаст уверенности бойцам. А гуляния, которые предложил устроить генерал Мъян, помогут им на время забыть о холоде и пронизывающем ветре.

Все обернулось даже лучше, чем можно было предположить. Бочки с элем и вином опустошались одна за другой, а мясо с костей снимали быстрее, чем успевал заметить глаз. Даже провинившимся солдатам, которых выставили в ту сладкую ночь в караул, досталось по чаше пряного вина и по жирному куску сочного мяса с пряностями.

После таких гуляний солдаты сплотились сильнее, чем после двух месяцев совместной дороги, а когда заиграли арфы и лютни, гуляние превратилось в настоящий пир. Много песен в ту ночь заставили свирепых воинов пустить слезу, а желторотых новобранцев почувствовать себя легендарными героями, отчего их страх перед битвой превратился в волнующее предвкушение.

Обе армии понемногу приближались друг к другу. Никогда еще два таких многочисленных войска не скрещивали мечи в Воющем Крае, и теперь стало ясно, почему. Между ними было не менее шестидесяти верст, и все же при дневном свете все восьмидесятитысячное войско было как на ладони. А ночью света от факелов и костров хватало, чтобы определить местоположение лагеря с точностью до тысячи шагов.

Стюарт Клента внезапно показался в лагере, хотя до этого не покидал своего господина, и передал его приказ. Клент требовал, чтобы армия остановилась, хотя до сумерек оставалось еще добрых три часа.

Это вызвало немалое удивление, но приказ был выполнен. И вскоре шатры были установлены, костры зажжены, волы распряжены, а фургоны разгружены. Лагерь был установлен.

Немного погодя, Клент показался из своего шатра. Вид у него был такой, словно он только что вылез из могилы. Лицо было бледным и безжизненным, под пожелтевшими глазами образовались черные, как уголь мешки. На щеках и подбородке показалась двухдневная седая щетина, и то ли из-за холодного ветра, а может, это тень так падала на него, но казалось, что губы генерала постоянно дрожали.

Тем не менее, Клент был облачен в свои, до блеска начищенные серебристые латы, а за поясом у него висел длинный двуручный меч. В этот раз он избрал меч Гора; названный так по двум причинам. Во-первых, из-за своей необычайной длины, а во-вторых, потому что, подобно камню, пронзающему землю и образующему горы и скалы, он, так же легко пронзает любые доспехи и даже щиты.

— Всем приготовиться выступать, — еле слышно скомандовал Клент. Офицеры, стоявшие рядом, на мгновение замешкались, но затем принялись повторять приказ, изо всех сил напрягая горло, чтобы каждый в лагере услышал его.

Теперь план Клента стал ясен. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от врага, он разбил лагерь, дабы заставить противника думать, что тот все видит. Но во мраке ночи единственное, что он увидит, это свет от факелов и костров, которые будут поддерживать оставшиеся в лагере скотоводы, конюхи, лекари… а все воины под покровом ночи, приблизятся максимально близко к врагу и успеют занять выгодную позицию еще до рассвета.

Вскоре последний луч солнца скрылся за горизонтом и на Воющий Край окончательно опустилась тьма. Все войска к этому времени уже были построены и ждали команды «вперед».

Первыми вышли лучники, так как им предстояло тащить за собой тяжелые баррикады, что представляли собой обтесанные доски полсажени шириной и полтора высотой, с двумя длинными деревянными колами спереди, чтобы конница не смогла их смять.

За ними двинулась пехота. Медленно, но уверенно они приближались к спящему врагу. Разговаривать было запрещено, поэтому тишину ночи нарушали только синхронные шаги солдат и редкое ржание лошадей, на которых ехали генералы и некоторые полковники. Огни вражеского лагеря становились все ярче, и вскоре стало возможным различить отдельные шатры.

На этом месте полковники Тиос и Даренн приказали своим подопечным остановиться, выставить баррикады и приготовиться к бою. Генералы со своей личной охраной, тоже остались здесь все, кроме Горнвуда, который гордо повел пехоту дальше.

Несмотря на все свое хладнокровие и хваленую выдержку, сердце у Горнвуда колотило с бешеной скоростью. Он давно научился скрывать свои чувства и мысли за каменной гримасой, которую соорудил и сейчас; но проявлять спокойствие внешне — это одно, а достичь его внутри — совсем другое.

Звезды и совсем молодая луна очень редко показывались из-за плотных черных туч. Когда Горнвуд видел их в последний раз, до рассвета оставалось часов пять; это было не менее двух часов назад. Нужно бы поспешить, ведь если конница не успеет ударить затемно, то урон, который она нанесет, будет значительно меньше. Но генерал не решился ускорить шаг, нужно пройти еще хотя бы пятьсот шагов — и чем тише, тем лучше.

Полковник Эрнбери, немного сутулый, коренастый, со смуглой кожей и густыми черными волосами, все чаще поглядывал на генерала, никак не решаясь поторопить его. Ближе подходить уже нельзя, иначе маневр осуществить не удастся.

— Генерал… — заставил, наконец, себя Эрнбери.

— Полковник Эрнбери, начинайте атаку, — сухо скомандовал Горнвуд, даже не взглянув на него.

Эрнбери поднял вверх свой меч, чтобы шесть тысяч отобранных для первой атаки бойцов выстроились перед ним. От остальных солдат в тяжелых серых кольчугах и стальных шлемах без забрал полковник отличался лишь короткой красной бахромой на шлеме.

Когда все шесть тысяч солдат выстроились перед ним в четыре шеренги, он властным голосом произнес:

— Люди, что расположились перед нами — наши враги! Они идут, чтобы сжигать наши дома, убивать наших детей, насиловать наших жен и разорять нашу родину! Санглинис — это наш дом. Дом, который кровью и потом возводили наши деды и прадеды! И сколько существует этот дом, столько его пытаются разрушить эти псы!

Наши предки доблестно защищали его ото всякого зла, теперь настала и наша очередь проливать кровь за родину! Ну так что?! Не посрамим наших отцов? Враг идет, чтобы посадить своего императора на наш трон, а я говорю: давайте усадим его на наши копья и мечи!!! Что скажете?

Вопрос, ответ на который был уже известен. Каждый солдат, стоявший здесь, уже пылал желанием поскорее отправиться в бой. Их глаза горели, а руки сжимались в кулаки и дрожали.

— Да!!! — закричала тысяча глоток.

— За короля! За родину!

— Смерть захватчикам!

Эта фраза понравилась солдатам больше всего. И вскоре все они кричали только: «Смерть!».

— Приготовиться к бою! — скомандовал Эрнбери, когда убедился, что солдаты воодушевились, как следует.

Четыре шеренги вновь стали идеально ровными, и все шесть тысяч человек бросились вперед. Полковник присоединился к замыкающей, обнажил свой меч и бросился в атаку вместе с остальными.

Бой начался!

Дозорные из лагеря заметили приближающихся к ним солдат и сразу же затрубили в рога. Звонкий гул в мгновение ока разнесся по всему лагерю, и все силы начали собираться на южном фланге.

Некоторые лучники успели дать пару залпов по несущемуся к ним врагу, но одиночные стрелы, пущенные в ночную мглу, не могли нанести серьезный урон. Эрнбери не стал с ходу врезаться во врага. Вместо этого первую шеренгу пехотинцев снабдили метательными топорами, которые те запустили во врагов, как только подошли на достаточно близкое расстояние. Войска противника стояли неплотно, поэтому большинство топоров вонзились в землю или попали по пустым шатрам. Однако были и такие, что все же поразили цель, о чем свидетельствовали возникшие в воздухе вопли и стоны.

Как только первая шеренга метнула свои топоры, она замедлила ход и «растворилась» во второй. Вторая шеренга была вооружена копьями и, выставив их вперед, бросилась на врага. Завязался ближний бой.

Дозорные и солдаты, что поодиночке прибегали на зов, мгновенно повисли на копьях. Им на смену подоспели уже сформированные отряды, которые были способны оказать ощутимое сопротивление.

Как только это произошло, Эрнбери дал приказ копейщикам разбиться по флангам, а мечникам, сплотившись, продвигаться вперед.

Но сделать это оказалось несколько сложнее, чем предполагалось ранее. Защитники лагеря плотной стеной отгородили Эрнбери все пути внутрь. И, хотя до этого времени его наступление разворачивалось очень стремительно, преимущество таяло на глазах.

Копейщики с флангов всеми силами не давали врагу взять их в кольцо. На правом фланге командование на себя принял лейтенант Кестер. На левом это должен был сделать лейтенант Зорн, но еще до того, как он занял позицию, вражеский меч рассек его от бедра до самого горла. Поэтому там оборона принимала все более хаотичный характер.

Шаг за шагом продолжал Эрнбери отвоевывать вражеские позиции, но каждый новый шаг обходился дороже, чем предыдущий. Все больше и больше солдат пополняли ряды врагов, тогда как число бойцов полковника только уменьшалось.

В пылу сражения Эрнбери заметил брешь в защите лагеря. Толстая стена солдат сдерживала их, но в одном месте, шатры располагались так, что обступить их обороняющимся было невозможно, а пройти сквозь — слишком опасно, ведь больше трех человек за раз, там пройти не смогут.

Полковник взмахнул мечом и крикнул:

— За мной!

Солдаты один за другим устремились за своим командиром, который вел их к густо-расположенным шатрам.

От копейщиков на левом фланге к тому времени уже почти ничего не осталось, и враги стали плотнее обступать нападающих. Когда Эрнбери оставалось меньше десяти шагов, чтобы добраться до шатров, десятки вражеских мечей засверкали перед его глазами. Ему пришлось отскочить назад, потому что солдату, что бежал впереди него, разрубили голову, и он с грохотом повалился на землю, чуть не придавив Эрнбери. Не успел он осознать, что произошло, как ему пришлось парировать летящий в него меч. Защитившись от удара, полковник тут же ответил своим и пронзил врага насквозь. Меч вошел слишком глубоко, а его противник от боли согнулся пополам, поэтому Эрнбери пришлось оставить свое оружие в теле врага и выхватить меч поверженного им противника из его мертвых рук.

Полковник снова устремил отчаянный взгляд на шатры, к которым он так стремился добраться. Если они смогут там пройти, то получат серьезное преимущество, а значит, дольше продержатся и нанесут больше урона.

Но новые враги валили ручьем, и разрезали их силы. Когда нужно уследить за десятком врагов, которые так и норовят вспороть тебе живот, сложно отдавать приказы. Но полковник выкручивался, как мог, и, слово за словом, он дал понять, что войскам следует двигаться к шатрам.

Понемногу пехотинцы пробивались к заветным шатрам, а некоторые уже успели перевести дыхание, проскользнув мимо них. Но когда там набралось немногим более трех сотен бойцов, один крик на мгновение заглушил весь шум, что производила эта бойня.

— Давай!!! — гласил он. Этот необычайно громкий, хриплый голос не принадлежал никому из людей Эрнбери.

В тот же миг тканевые стенки шатров, которые должны были защищать солдат, прятавшихся за ними от навалы врагов, пронзили множество копий, в мгновение погубив, по меньшей мере, сотню солдат.

Так же стремительно окровавленные копья снова скрылись в шатрах, а затем раздался треск — и все шатры разлетелись в клочья. Из каждого появилось не меньше двадцати человек, и, словно разъяренные пчелы, вылетевшие из улья, они набросились на выживших после первого удара солдат.

Несмотря на все оказанное сопротивление, оказавшиеся в западне солдаты погибали один за другим. Координация между ними была потеряна, строй разрушен, и все, что они могли делать, это брыкаться и бросаться, словно зверь загнанный в угол.

Эрнбери, глядя на это, терял самообладание. Он кричал и ругался, осыпал всех проклятьями, рубил мечом направо и налево, сражая врагов одного за другим, но помочь попавшим в западню солдатам уже никто не мог.

Не прошло и двух минут, как последний из них упал мертвым, обронив свой меч под ноги врагов. Расправившиеся с ними копейщики перегруппировались и бросились в бой, расплескивая ногами еще горячую кровь, что теперь струилась по холодной земле.

«Больше мы здесь ничего сделать не сможем, — решил Эрнбери. — Пора отступать».

Он сразил еще одного врага, разрубив ему торс от ключицы до нижнего ребра, и начал пятиться назад. Вражеские солдаты продолжали напирать, но полковника быстро обступили свои, что дало ему несколько мгновений, чтобы затрубить в рог.

Долгий дрожащий звук вырвался из обтесанной кости, и королевские войска приготовились отступать. Чтобы минимизировать потери, отступление производилось волнами. Пока солдаты, находившиеся впереди, сдерживали противника, тыльные отходили еще дальше и укрепляли позиции. Как только они выстраивались, сражавшиеся солдаты начинали отступать, минуя тыльные войска, и закреплялись еще дальше. Так продолжалось, пока последний королевский солдат не покинул лагерь, затем рог протрубил еще раз, и все солдаты бросились бежать навстречу подкреплению.

Как Клент и предполагал, в погоню за ними отправили конницу. Пока Эрнбери со своими людьми наводил шум в южной части лагеря, в его центре уже успели не только проанализировать ситуацию и составить план действий, но и подготовить все необходимое для его выполнения. Все войска уже были построены и проинструктированы. Оставалось только отдать приказ, и они бросятся в бой.

Конные войска свой приказ получили, но прошло немало времени, прежде чем лошадям, грузнувшим среди сотен трупов, удалось выехать за лагерь.

Когда они вновь выстроились уже за пределами лагеря, Эрнбери успел увести своих людей на приличное расстояние, хотя они все еще не были в безопасности.

Горнвуд заметил их и приказал своим людям идти вперед. Вражеская конница тоже рванулась к ним так быстро, насколько это было возможно. Тысячи облаченных в латы коней мчались во мраке ночи, звонко стуча железными подковами о ледяную землю, словно молотами о наковальню. Всадники подгоняли своих лошадей, как только могли, громко выкрикивая неразборчивые угрозы.

Эрнбери бежал в замыкающей шеренге, хотя строй уже усел нарушиться настолько, что шеренгой эту змееподобную колонну назвать было сложно. Он, как и все его люди, бежал так быстро, как только мог. Но топот коней у них за спиной становился все громче. Вскоре они даже ощутили, как дрожит земля у них под ногами.

Все чаще Эрнбери поднимал голову и устремлял полный надежды взгляд в сторону солдат Горнвуда. Они тоже бежали со всех ног, но тогда полковнику казалось, что они еле ползут им навстречу, в то время как враги у них за спиной не иначе, как летят на самом ветре.

Но когда враги уже были так близко, что можно было услышать конское дыхание, а стук копыт звенел в ушах и сводил с ума, люди Горнвуда обступили бегущих и выставили вперед два ряда копий.

Всего за несколько секунд до столкновения первая шеренга кавалерии увидела, как блеснули металлические наконечники, смотрящие на них. А после все заполнилось криками, воплями, стонами и диким ржанием лошадей. Длинные копья протыкали латы коней, словно те были из шелка. И истекающие кровью животные падали наземь, придавливая своих всадников.

Некоторые изо всех сил тянули поводья, пытаясь перепрыгнуть стену из копий, но это их не спасало. Преодолев первую шеренгу копейщиков, они приземлялись прямо на вторую, часто раздавливая нескольких человек под собой, но уже с копьем меж ребер.

Остальные всадники, увидев, как их товарищи гибнут один за другим, резко сбавили ход и попытались обойти вражескую пехоту с флангов. Но стоило им отклониться на пару сотен шагов в сторону, как они попадали под обстрел лучников. Тысячи и тысячи стрел зашипели в воздухе, словно стрекозы. Звон метала, топот копыт, вопли и крики… все эти звуки, какими бы громкими они ни были, мгновенно стихают, когда стрела пронзает плоть. Сначала этот звук похож на треск рвущейся бумаги, а потом он сменяется неприятным чавканьем, словно кто-то медленно наступает в грязь.

Хватило меньше двадцати залпов с каждой стороны, чтобы большая часть кавалерии полегла под дождем из стрел. Соблазнительной выглядела идея продвинуться немного вперед и отрезать кавалеристам путь к отступлению. Но слишком велик был риск попасть под собственные стрелы, да и окружать, собственно, уже было некого; не менее пяти тысяч конницы выехало из вражеского лагеря и не более пяти сотен возвращалось обратно.

Среди солдат разнеслись радостные крики и громкий смех на время разразился над пустыней. Но ликовать было еще рано. Офицеры, в том числе и полковник Эрнбери, поспешили усмирить солдат и огласить новые приказы. Враг теперь знает, где находятся лучники, и против полномасштабной атаки баррикады их не защитят. Поэтому на каждый фланг было отправлено по две тысячи солдат с задачей не подпустить врага к лучникам.

Остальные войска перегруппировались и отошли на сорок шагов назад. Следующая атака врага не будет конной, и чем дольше они будут идти под стрелами, тем лучше.

Также нужно было решить вопрос с ранеными. Тех, кто мог самостоятельно передвигаться, отправили в тыл. Остальным же оставалось только уповать на милость богов, ведь ни времени, ни людей, чтобы унести их с поля боя, не было.

Горнвуд объезжал на коне фронтальную шеренгу, чтобы убедиться, что все заняли свои позиции, когда из тумана показались первые солдаты врага. Они также были облачены в кольчуги, поверх которых у каждого была надета накидка с эмблемой. В Патриариуме не было регулярной армии, каждый лорд сам набирал и содержал свое войско и должен был предоставить его в распоряжение государства по первому требованию императора или его личного военного советника.

Каждый солдат нес на себе эмблему своего лорда. Сложно было разглядеть их все, но чаще всего перед глазами всплывали: серебристая змея, скрещенные топоры и черный орел.

Все больше и больше их появлялось из тумана. Они были слишком далеко, чтобы разглядеть их лица, но четкие слаженные движения, ровный строй и тяжелый синхронный шаг заставляли многих испытывать страх. Там, вдалеке, они выглядят такими уверенными, такими непоколебимыми, будто никто не нападал на их лагерь, и их конницу тоже никто не исколол… Может, и мы для них выглядим также? Очень хотелось бы в это верить…

Вскоре врагов показалось так много, что и не сосчитать. Ни один звездочет, наверно, не видел так много звезд в своей стеклянной трубе, сколько врагов им предстояло сейчас встретить.

Они не торопились. Их командиры разъезжали на своих конях вокруг солдат, выкрикивали указания и поднимали боевой дух. Время от времени солдаты отвечали им единым громким окриком и взмахивали своими мечами и топорами в воздухе.

Близился рассвет. Утренние сумерки еще не рассеялись, но в воздухе чувствовался еле уловимый теплый утренний запах. Интересно, многим ли посчастливится дожить до первых солнечных лучей?

Вот вдалеке послышался рог, и армия врага двинулась вперед. Медленно, слаженным шагом, не нарушая строй, приближалась она к королевским войскам. Все, кто шел в первой шеренге, держали на весу копье, прикрывшись щитом, который защищал от шеи до колен. В то время как оружие остальных солдат ранилось от одного к другому. Большинство имели длинные двуручные мечи, но встречались также топоры, пики, алебарды, косы, молоты и даже булавы.

В королевской же армии признавалось только три варианта вооружения пехоты для открытых баталий: копье, короткий меч с круглым щитом и большой двуручный меч, которым обычно была вооружена только десятая часть от всех солдат.

Горнвуд приказал солдатам с двуручными мечами разбиться по флангам, а остальным сомкнуть строй и приготовиться отражать атаку. Когда враги доберутся до них, от копейщиков уже ничего не останется. Остальных достаточно будет немного замедлить щитами и прижать с флангов, как они побегут прочь.

Но обернулось все по-другому. Имперская пехота двигалась медленно не просто так. Оставшуюся у них конницу разделили на две части и отправили в обход, чтобы та застала лучников врасплох. Из-за плоского рельефа кавалерии пришлось сделать большой крюк, чтобы маневр остался незамеченным королевскими войсками. Но даже в самую темную ночь невозможно восьми тысячам всадникам, подойти незамеченными. Полковники Тиос и Даренн, услышали зловещий топот копыт задолго до того, как из темноты показался первый всадник.

Лучники быстро перестроились, чтобы отразить атаку. Защищающие их копейщики также заняли свои позиции. Все они с замиранием сердца наблюдали, как ночной туман принимает свои причудливые формы, меняя их одну за другой. Но вскоре среди них начали появляться силуэты, которые не распадались от легчайшего дуновения ветра. Это были кони, кони и их всадники, мчащие на полной скорости в бой.

Тиос и Даренн, завидев их, не колебались ни секунды. «Пли!» — и тысячи стрел мгновенно взлетели в воздух. Но враги их не отличались глупостью. Хоть всадников было и много, все они были рассредоточены по огромной площади. Поэтому лишь две или три стрелы из двадцати, попадали в цель.

Как только имперские пехотинцы увидели, что их кавалерия вступила в бой, они сразу же перешли на бег. Теперь они могли не опасаться лучников и их стрел. Теперь путь для них был открыт.

Горнвуд, поняв что произошло, скривился и прикусил губу. Его конь, видимо, почуяв волнение своего хозяина, замотал головой и начал опасливо пятиться назад. Пока генерал успокаивал его, он думал, что ему следует предпринять. Изменить позицию они уже не успеют, об этом нечего и думать. Отступать некуда, а жаться к лучникам — все равно, что головой о топор стучать. Враг просто пройдет в центре, разделив их силы надвое, и задавит их числом.

В конце концов, у него в распоряжении семнадцать тысяч отлично подготовленных солдат королевской армии, готовых принять бой с любым врагом. Они вполне могут выстоять против навалы орущих варваров, если только конница не ударит им в спину. Смогут ли Тиос и Даренн разбить вражескую кавалерию или она раздавит их и, вместе с пехотой спереди, возьмет солдат Горнвуда в кольцо?

У генерала было не больше тридцати секунд, чтобы разобраться в своих мыслях, пока враги стремительно приближались к нему. И сомнения все же одолели его. Согласно плану Клента, это должно было произойти немного позже, но теперь выбора не осталось. Горнвуд снял с пояса длинный рог с необычайно широким отверстием и что было силы, дунул в него. Его морщинистое лицо стало красным, как вареная свекла, но он все же сумел произвести громкий долгий звук, быстро прокатившийся по всей пустыне.

Это был особый рог, предназначенный для особых целей. В отличие от обычного он производил звук, который можно было услышать за десятки верст, если, конечно, ничто его не заглушит. Это была единственная возможность призвать Тулдрига с его конницей, и Горнвуд ею воспользовался. Чтобы убедиться, что Тулдриг его услышит, Горнвуд протрубил еще два раза, из-за чего стал дышать так тяжело, словно на несколько минут окунулся в бочку с водой.

— Оружие к бою! — вскричал он, когда враги подступили к ним на тридцать шагов.

Все, как один, подняли вверх щиты и приготовились отразить первый удар врага. Он будет наиболее ощутимым, но после преимущество будет на их стороне.

— За короля! — снова закричал Горнвуд, размахивая мечом на коне, когда противник приблизился к ним вплотную.

— За короля!!! — подхватили тысячи глоток, и на мгновение показалось, что все вокруг затряслось от их крика.

Имперские солдаты пустили в ход копья, как только это представилось возможным, и несколько сотен поверженных солдат тут же упало на землю.

Лучники на флангах, в это время, оказывали отчаянное сопротивление. Конница уже подошла к ним на достаточно близкое расстояние, и стрельба от этого стала точнее, хотя и ненамного. Вражеская кавалерия не спешила набрасываться на копья или баррикады, вместо этого всадники кружили вдоль укреплений, подбирая удачный момент для того, чтобы поджечь какое-то из них.

Копейщики пытались оградить их от баррикад, но их сразу же сметали всадники, вооруженные пиками. Вскоре их численность уменьшилась настолько, что Тиос приказал им немедленно перебраться за баррикады и прикрыть лучников с тыла. Так они, по крайней мере, смогут дольше продержаться.

На правом фланге дела шли не сравнительно хуже. Там имперской кавалерии удалось растянуть копейщиков настолько, что они уже не представляли для них никакой угрозы. Когда Даренн заметил это, было уже слишком поздно, и единственную защиту, на которую он мог рассчитывать, сокрушали прямо на глазах.

Пока одна часть конницы рубила беззащитных копейщиков, другая безнаказанно жгла баррикады, а третья уже почти обошла лучников с тыла.

Оказавшись в такой ситуации, солдаты быстро поддались страху, и стрелы их отклонялись от целей все сильнее.

Полковник Даренн лично убил из своего лука восемь всадников и вдвое больше ранил, когда его грудь проткнула металлическая пика, и всадник на полном скаку протащил его по земле еще двадцать шагов, прежде чем стряхнуть со своего оружия.

Каждый лучник имел при себе короткий клинок длиной примерно от локтя до кончиков пальцев, а из брони только толстую куртку из вареной кожи. Поэтому, несмотря на их численный перевес, убивая одного врага, они теряли десятерых товарищей.

Крики ужаса, вопли от боли, мольбы о помощи и, конечно же, это дьявольское ржание лошадей — все перемешалось, и люди услышали адский гимн. Многие поддались панике, бросили оружие и пустились наутек, но мало кому удавалось сделать больше пяти шагов, чтобы не оказаться на чьей-нибудь пике. Крови было так много, что она уже образовывала собой реку, в которой плескались обезумевшие от ужаса люди, пытаясь не погибнуть под копытами лошадей.

Имперские кавалеристы тоже обезумели. Только причиной их безумия была именно эта кровь. Они кричали что-то, но это была уже не человеческая речь. Их голоса стали тонкими и пронизывающими, словно вой молодого волка. И, обагренные с ног до головы человеческой кровью, они продолжали скакать вокруг, жадно выискивая, кого еще можно убить.

Горнвуд видел то, что там происходит. Но помочь при всем желании ничем не мог. Мало того, что ни один копейщик не был застрелен лучниками, так еще и остальные войска оказались лучше подготовлены, чем он ожидал.

После того как имперские копейщики нанесли свой удар, из-за их спин мгновенно выскочили вояки с короткими мечами, не дав королевским солдатам нанести ответный удар. Когда солдаты с двуручными мечами попытались обступить врага с флангов, как изначально планировал Горнвуд, против них вышли имперцы с молотами и булавами, что значительно усложнило задачу.

Горнвуд смотрел на свою армию и видел, что еще немного — и все они бросят оружие и разбегутся, кто куда. В то время, как враги становились все свирепее.

Тулдрига по-прежнему не было видно, но это и не удивительно. Чтобы скрыться от вражеских лазутчиков, он держал своих людей на расстоянии даже в назначенный день. Даже если все Восемь Богов будут сопутствовать ему, он прибудет сюда не раньше, чем через час. До этого времени им придется рассчитывать только на свои силы.

Эрнбери, похоже, об этом совсем не беспокоился. Искусно орудуя своим мечом, ловко отнятым у убитого им солдата, он рубил врагов, словно они были из сухой сломы. В пылу боя он не чувствовал ни усталости, ни боли, ни страха. Мало того, его мужество или, может, бешенство, придавало отвагу окружающим. Те, кому выпала честь сражаться плечом к плечу с таким сильным воином, даже и не помышляли о том, чтобы дезертировать с поля боя.

Но, к сожалению, отваги Эрнбери хватало лишь на то, чтобы удержать двадцать-двадцать пять человек. Остальные же, видя, как их товарищей рубят, режут, пронзают насквозь, сносят им головы и ломают кости ударами молотов, все чаще подумывали над тем, чтобы швырнуть свое оружие во врага и броситься наутек.

Горнвуд видел это. И он понимал, что если его солдаты убегут сейчас, то битва закончится полным разгромом. Когда Тулдриг прибудет сюда, то успеет разве что глаза протереть от удивления, прежде чем между ними всадят десяток стрел.

Интересно, что сделал бы Лунс на его месте? Они оба старики и ценны для своего королевства своим умом, а не силой рук. И все же они тоже воины! Воины королевской армии, защитники Санглинса и его народа!

Горнвуд спешился, развернул своего коня и отослал его назад. В отличие от остальных солдат его защищали стальные латы, и шлем с пурпурной бахромой имел забрало. За спиной у генерала развевался атласный плащ, который крепился к доспехам золотыми заклепками.

В бою он будет только мешать, решил Горнвуд, и, отцепив его, швырнул в сторону. Белоснежная ткань мягко опустилась на черную землю и съежилась на ней, словно чувствуя холод. Генерал обнажил свой меч — длинный обоюдоострый клинок названый Лепесток, за свою необычайную легкость, и твердым шагом направился в гущу сражения.

У всех, кто видел генерала на поле боя, загорались глаза и воспламенялась кровь. Когда командующий лично принимает участие в сражении, да еще и пешим, боевой дух его солдат не падает даже в самых отчаянных ситуациях.

— Генерал с нами!.. — крикнул кто-то.

— Генерал Горнвуд здесь! — послышался другой голос.

Вскоре эти крики подхватили сотни и тысячи солдат, после чего они с новой силой навалились на врагов.

Горнвуда потешило, что солдаты так радостно встретили его на поле брани. В своих латах он выглядел огромным сильным воином, ожившей стальной статуей, способной разрубить несколько человек одним ударом. Но под броней скрывался иссохший старик, руки которого давно утратили былую силу, а глаза уже не были столь зоркими и наблюдательными. И он это прекрасно сознавал.

В плотных тучах снова образовалась брешь, и можно было увидеть, как солнце робко выползает из-за горизонта. Но то, что оно освещало, видеть совсем не хотелось. Горы мертвых людей устилали мертвую землю, заливая ее своей кровью. Трупов было так много, что нельзя было и шагу ступить, чтобы под ногами не оказалась чья-то плоть.

Полковник Тиос, командовавший войсками на левом фланге, уже потерял больше половины своих сил, но все же продолжал оказывать сопротивление.

На правом фланге не осталось никого, кто мог бы сразиться за короля, и имперская кавалерия выстраивалась, чтобы нанести новый удар, теперь уже по пехоте в центре, как к ним примчался какой-то всадник, судя по всему — прямо из лагеря, и начал что-то кричать прямо на ходу. Разговор продлился не больше минуты, но то что произошло после него, заставило Горнвуда вновь поверить в Восьмерых. Огромная волна конницы устремилась обратно в лагерь, вместо того чтобы раздавить сражающихся в центре королевских ратников. Семь человек из каждого десятка вогнали мечи в ножны и покинули поле боя. А те, кто остался на месте, лишь озлоблено смотрели им вслед.

Едва Горнвуд успел осознать, что произошло, как случилось новое чудо. Три всадника приблизились к месту сражения со стороны имперского лагеря и закричали:

— Лорд Замиц приказывает отступить!

Шум, лязг и звон заглушали их голоса, поэтому им пришлось повторить сказанное пять раз, прежде чем некоторые бойцы начали пятиться и, собираясь в мелкие группы, покидать поле брани.

У всех кто поступал таким образом, на груди был изображен черный орел. Выходит, это знамя, как и люди, носящие его, принадлежат лорду Замицу. И что-то заставило его отозвать их.

Каждый седьмой солдат, сражавшийся на стороне империи, покинул строй, чем не только ослабил общий натиск войска, но и подорвал боевой дух остальных солдат.

Горнвуд поспешил этим воспользоваться.

— За короля!!! — закричал он и пронзил врага стоящего перед ним.

— ЗА КОРОЛЯ!!! — подхватили остальные и, позабыв о страхе, ринулись на врагов.

Их воодушевление прибавило им сил, но оно не сделало мечи врагов тупее, поэтому потери продолжали нести обе стороны.

Эрнбери продолжал вести за собой людей, казалось, этот человек не знает усталости! Сколько бы врагов ни набрасывалось на него, все они расставались с жизнью, стоило им скрестить мечи с полковником. Его кольчуга, лицо и меч — все было багровым от крови. Но, судя по тому, как резво он двигался между летящих отовсюду топоров, мечей и копий, это была не его кровь.

Дух Горнвуда требовал от него таких же действий, но тело отказывалось подчиняться. Он успел умертвить своим мечом шестерых, еще одному свернул шею, когда тот набросился на него и попытался свалить с ног. Но его восьмой противник оказался куда более искусным бойцом, чем все предыдущие.

Он был в сажень ростом, широк в плечах и постоянно улыбался, выставляя напоказ свои гнилые зубы. Как только он увидел Горнвуда, то сразу размахнулся и ударил его своим топором. Генерал успел защититься, но удар оказался слишком сильным, и он отшатнулся так, что чуть ноги себе не вывернул. Следующий удар шел снизу вверх. Горнвуд отпрянул немного влево, увернувшись от острия, а затем ринулся вперед, пытаясь пронзить своего врага. Но противник ожидал этого, легко избежал удара, обхватил Горнвуда рукой за голову и с силой швырнул на землю.

От удара о ледяную почву у Горнвуда затрещала голова. Он открыл глаза и увидел сквозь щели в своем шлеме, как боевой топор занесся над его головой. Прежде чем нанести смертельный удар, воин закричал, и из его рта показалось острие меча. Оно-то и помешало ему закончить начатое. Генерала тут же подхватили под руки и оттащили назад. Он только и успел схватить рукоять Лепестка, прежде чем его оторвали от земли.

Снова оказавшись в тылу, он испытал облегчение и… разочарование. У него ушло около двух минут, чтобы прийти в себя после битвы и привести свои мысли в порядок. Когда он все-таки этого добился, то увидел нечто совсем неожиданное. Колонны всадников и пеших войск покидали вражеский лагерь, двигаясь на восток. За ними шли груженые телеги и фургоны, и, может, Горнвуду показалось, но некоторые человеческие фигурки вдалеке, похоже, дрались между собой.

Такой поворот событий был крайне неожиданным. Если только… Значит «пауку» все же удалось! Он смог убить Ошгурта, и его армия разрывается на куски.

Стоило Горнвуду повернуть голову влево, как он увидел, почему имперские лорды надумали бежать именно сейчас. Огромное серое облако всадников уже вплотную подобралось к лагерю с запада. Такую приятную картину Горнвуд уже давно не видел. Впереди всех скакал Тулдриг. Он подгонял остальных взмахом руки и что-то выкрикивал при этом.

Все, что осталось от имперской кавалерии, — это три с половиной тысячи измученных человек, которые так и не смогли сломить сопротивление полковника Тиоса. Хотя сам полковник, получив тяжкое ранение, не мог продолжать бой и шептал свои приказы на ухо одному из солдат, который потом повторял их так, чтобы остальные расслышали.

Командир кавалеристов еле удержался в седле, когда увидел, что в их сторону приближается армада. Решение нужно было принимать быстро. Он видел, как его товарищи на правом фланге сбежали, поджав хвосты. А теперь и другие взяли с них пример и спешно оставляли лагерь, даже не пытаясь оказывать сопротивления захватчикам. И это притом, что они по-прежнему обладали преимуществом на поле боя.

Он не струсил, как они. И все же он подвел свою страну. Если бы ему удалось растоптать этих треклятых лучников, как это сделала кавалерия на правом фланге, битва была бы выиграна. Но он этого не смог, ему не хватило сил уничтожить врагов императора. Но он еще может ему послужить!

— Воины Патриариума! — закричал он, окинув всех беглым взглядом. — Некоторые наши братья поддались страху и бросили поле боя. Они позорно сбежали, позволяя врагу вторгаться на наши земли и убивать наш народ. Но мы не должны уподобляться им! Я призываю вас встать и своей плотью защитить наш дом. Если нам суждено умереть сегодня, так давайте же умрем! Умрем, защищая своих детей и жен, свои дома и родину. Я обещаю вам, каждый, кто падет сегодня за Патриариум, будет жить вечно в песнях и сказаниях, что сложат про эту битву! Ну так что? Вы готовы умереть вместе со мной?!

— Да!!! — послышались тысячи сиплых голосов.

— ВЫ ГОТОВЫ УМЕРЕТЬ?!!

— ДА!!!

Всадники размахивали руками и кричали во всю глотку, а кони ржали и вставали на дыбы, испугавшись внезапного шума.

Тулдриг к этому времени уже успел распределить свои силы. Одна треть его солдат отправилась во вражеский лагерь, чтобы исключить всякую вероятность того, что враг получит подкрепление. Остальных же он повел за собой, направившись прямиком в гущу сражения.

Случай представился как нельзя лучше: стоило ему врезаться в тыл имперских войск, как он мгновенно станет героем, выигравшим битву. Но мчащие к нему несколько тысяч вражеской конницы портили все.

Полковник Тиос приказал стрелять, как только представилась такая возможность. Но большинство колчанов давно опустели, и стрелков осталось не так много, поэтому все, что они сумели сделать, это проводить вражескую конницу несколькими залпами.

Тулдриг был готов взорваться от злости. Даже многотысячный топот лошадиных копыт не мог заглушить все проклятья, которые он извергал, направляя колонну всадников в сторону вражеской кавалерии. Противников слишком много, чтобы снова делить свои силы, а если замешкаться, то спасать уже будет некого. Кроме того, какие-нибудь глупцы могут решить, будто генерал Тулдриг испугался встретиться с имперской кавалерией; такого допускать нельзя!

— За мной! — снова крикнул Тулдриг и погнал коня прямиком навстречу врагу.

Правой рукой он крепко сжал пику, а левой правил поводьями, но взгляд его был прикован лишь к приближающимся к нему врагам. Странное это чувство: выбирать, кого ты убьешь. Сколько бы раз ни проходил сквозь это, все равно внутри что-то сжимается и не отпускает, пока выбранная цель не перестанет дышать.

Тулдриг выбрал свою жертву. Это был всадник на гнедом мерине. Его пика уже успела обагриться кровью, а, судя по съехавшему набок шлему и помятым латам, он и своей крови успел пролить.

Земля под копытами лошадей дрожала так, что, казалось, в любой момент может разверзнуться под ними и поглотить всех разом. Наконец они сомкнулись. Натиск королевской конницы был несравнимо сильнее, и все имперские всадники на передовой мгновенно вылетели из своих седел.

Несмотря на это, остальные продолжали напирать, а те, что были с флангов, вообще попытались окружить превосходящее их по численности войско. Для Тулдрига такой поворот оказался неожиданным. Можно было подумать, что эти люди сражаются не ради победы и за свои жизни, а просто стремятся забрать с собой в могилу как можно больше врагов!

Но такие отчаянные действия на поле боя редко когда оказываются эффективными. Тулдриг приказал своим людям на флангах занять оборонительную позицию, тогда как центральные его силы пробивались вперед что есть мочи. Таким образом, имперская кавалерия быстро оказалась разрезана надвое; как все силы в целом, так и многие солдаты в отдельности.

Когда Тулдриг убедился, что угрозы отсюда больше не исходит, он окрикнул своих людей и направился к вражеской пехоте, оставив несколько сотен всадников, чтобы добить уцелевших, которые никак не хотели сдаваться.

Горнвуд, тем временем, уже снова перебывал на грани отчаяния. Несмотря на то, что многие их противники отступили, оставшиеся силы врага продолжали наседать. И делали это весьма успешно. Королевские воины дрались на пределе своих возможностей. Усталость одолевала их, мечи не хотели рубить, копья не хотели колоть, а щиты все сильнее тянулись к земле.

Имперские солдаты тоже истратили много сил. Но они не совершили ночной переход и изначально обладали преимуществом в этом бою. И преимущество это увеличивалось с каждой минутой.

Полковник Эрнбери, сколько мог, вдохновлял солдат своим примером, но его силы также подходили к концу. Его движения стали медленнее, а удары слабее, лишь сила воли позволяла ему стоять на ногах. Но когда его правую руку перебил удар молота, даже ее оказалось недостаточно. Раздался хруст костей, а затем звон металлического клинка, упавшего на землю. Сам Эрнбери отошел еще на несколько шагов влево и тоже оказался на земле. Солдаты тут же обступили его, один здоровяк перебросил полковника через плечо и понес в тыл, пока остальные сдерживали врагов.

После этого боевой дух солдат начал стремительно угасать. Были даже те, кто пробирался в тыл, прикинувшись раненым. Горнвуд смотрел на это, стиснув зубы. Он бы с радостью вернулся на поле боя, но после того падения он едва держался на ногах, и голова гудела так, словно тысяча водопадов разместились в ней.

Но Тулдриг наконец добрался и сюда. Он не стал обходить пехоту с тыла и врезался в левый фланг противника. Несмотря на то, что королевская пехота была на грани разгрома, ему все время казалось, что Горнвуд вот-вот украдет у него победу. Поэтому медлить он не собирался.

Солнце было уже высоко, и тучи разверзлись, открывая голубое небо. Видно, даже Гирону стал интересен исход этой битвы. Никогда прежде, даже в темные времена, когда Паратис был разделен между семью дикими племенами, не случалось таких массовых и таких кровопролитных сражений.

Когда Тулдриг со своими всадниками врезался в левый фланг противника, его встретили копья и мечи, но этого оказалось недостаточно, чтобы отбросить такого фанатичного генерала, и, несмотря на потери, он продолжил натиск.

Сам Тулдриг ловко парировал имперского копейщика своей пикой и, пронзив его, погнал коня вперед, сбив с ног еще троих человек. Но не всем повезло так же. Многие насадили своих коней прямо на вражеские копья, а затем рухнули на землю, похороненные под своими лошадьми.

Но там, где одни потерпели неудачу, другие преуспели. Те, кому удалось прорваться, бросали пики и обнажали мечи. Пешим войскам приходилось очень трудно: кавалеристы рубили всех, кто попадался им на глаза, так рьяно, словно для этого и были рождены.

Сопротивление длилось недолго. Стоило разбить левый фланг имперской пехоты, как все остальные бросились наутек. Тулдриг не стал их долго преследовать, так как ожидал, что, добравшись до своего лагеря, имперцы нарвутся на посланную им ранее конницу.

Удивление, а затем слепая ярость охватили его, когда он понял, что от кавалерии, посланной во вражеский лагерь, ничего не осталось. Избитые и измученные пехотинцы понемногу терялись среди бледных шатров, и не нужно было обладать орлиным глазом, чтобы увидеть, как они беспрепятственно распределяются по всему лагерю.

Тулдриг видел только один вариант действий. Следовало как можно скорее перегруппироваться и атаковать лагерь неприятеля. Но Горнвуд поспешил остановить его.

— Наши люди истощены, — заявил он осипшим голосом. — Мы понесли слишком большие потери. К тому же, мы не знаем, сколько врагов сейчас в лагере. Нужно доложить обо всем главнокомандующему, он решит, что делать.

Тулдриг выказывал свое недовольство, как только мог, но последнее слово осталось за более опытным генералом. Горнвуд взял коня у одного из воинов и вместе с Тулдригом направился к Кленту.