Ну, вот она, наша девочка, — заметно волнуясь, сказала Лена, открывая дверь в детскую. Гости вошли и сразу заулыбались, а пятнадцатилетняя Настя даже всплеснула руками от восторга.

— Ой, мама, смотри какая хорошенькая, просто кукла, — воскликнула она.

Действительно, в своем ярко-синем пушистом комбинезончике, сидевшая в кроватке малышка походила на дорогую красивую куклу. Конечно, Лена знала, что синее покупают мальчикам, а девочкам розовое, но покупала дочке почти все голубое и синее, так как у нее были удивительно синие глаза. И это при темных густых волосах и бело-розовом фарфоровом личике. Когда они гуляли с ней по улице, даже самые хмурые прохожие невольно притормаживали, чтобы полюбоваться ею, а многие женщины вообще останавливались или улыбались ей на ходу. Вот и сейчас сестра с мужем и дочкой с явным восхищением смотрели на Стеллочку, а та, почувствовав себя в центре внимания, тоже с любопытством рассматривала посетителей.

— Надо же какая красивая, — продолжала простодушно восхищаться Настя.

— Да, малышка просто прелесть, — поддержала ее Вера, а Павел просто молча поднял вверх большой палец.

Тем временем Стеллочке надоело смотреть на них, и она вернулась к прерванному занятию. В руках она держала ярко раскрашенную пластиковую книжку, предназначенную развлекать детей во время купания в ванне и, хлопая по ней пухлой ладошкой, болтала что-то на своем детском языке, как будто читала.

— Ты что читать умеешь? — со смехом спросила ее Настя.

Малышка на секунду задумалась, но потом четко и ясно сказала "Дя", и в подтверждение энергично кивнула.

— Ничего себе, — засмеялся Павел, — так ты, наверное уже и в школу ходишь?

— Дя, — последовал незамедлительный ответ, вновь подкрепленный кивком.

— Ну, наверное уже в десятый класс?

— Дя, — не задумываясь согласилась Стеллочка.

Тут уже все не выдержали и дружно засмеялись. Довольная произведенным впечатлением, малышка тоже начала смеяться, как будто поняла шутку.

Настя, не выдержав, выхватила ее из кроватки и объявила:

— Раз она теперь моя двоюродная сестра, я буду ее воспитывать. Ты поняла, — обратилась она к девочке. — Мы будем с тобой дружить. А ну, быстренько обними и поцелуй Настю, свою сестричку.

Малышка послушно обняла ее и, прижавшись к ней губками, несколько секунд усиленно дышала ей в щеку, видимо, совершенно искренне считая, что целует.

— А она говорит еще что-нибудь, кроме "да"? — поинтересовался практичный Павел.

— Да, — гордо сказала Лена. — Она говорит почти двадцать слов. Для года и двух месяцев это довольно много. Она говорит "нет"…

— Неть, — четко сказала девочка, как будто бы все понимая. Это прозвучало так комично, что все опять засмеялись

— Еще она говорит "мама"…

— Мама, — повторила малышка и похлопав Лену по плечу, добавила, — о мама.

Лена почувствовала, как ее глаза предательски увлажнились. Вот, наконец-то, она дождалась, что ее называют мамой. Сколько лет она мечтала об этом, и вот это свершилось. У нее есть доченька, да еще такая чудесная.

Глядя на младшую сестру, прослезилась и Вера.

— Ну, слава Богу, — вытирая глаза, сказала она, — Я так рада за тебя, девочка чудесная.

— Но вы ведь не обижаетесь, что мы вам ничего не рассказывали о ней? — виновато спросила Лена. — Мы просто очень боялись сглазить. И так нас с Вадимом сглазили, или, может быть, просто бог обидел.

— Скорее всего действительно сглазили, — подтвердила сестра. — Я же помню, как еще на вашей свадьбе без конца люди говорили, ах, как Лене повезло, муж такой красивый и богатый, и любит ее так. И вообще они такая красивая пара.

— Видно полного счастья не бывает. Если уж с мужем все хорошо, так в другом бог обидел. Ты же знаешь, скольких мы врачей обошли, и здесь, и в Германии, и в Англии, и в Израиле. Все только плечами пожимали и говорили, все у вас обоих в порядке, и будут у вас дети, вот увидите, а так ничего и не получилось, — вздохнула Лена. — А из детдома брать, опасно, там же такая наследственность. Сами знаете, порядочные люди детей не бросают, только подонки какие-нибудь. И что интересно, для них родить ребенка, это не проблема. Это только нам бог детей не давал, а всяким алкоголикам пожалуйста.

— Ну так где же вы взяли Стеллочку? Теперь ты уже можешь нам рассказать? — нетерпеливо спросила Вера.

— Теперь могу, мы уже все официально оформили, ее у нас уже никто не заберет, — счастливо улыбнулась Лена. — Пойдемте только сядем за стол. Я тут столько наготовила, Настя, пойдем. Стеллочка тоже с нами посидит.

— Ну, нет, — отмахнулась Настя. — Я не голодная, вы идите, а мы с ней здесь поиграем. А где у нас куколки? А где наши игрушечки? — нараспев обратилась она к малышке.

— Пойдемте, пойдемте, пусть Настя с ней понянчится, — сказала Вера, которой не терпелось поскорее узнать все подробности.

— Ну, хорошо, только проходите и садитесь. Что вам положить?

— Ой, Лена, ну потом. Сначала расскажи все, — дружно запротестовали гости. — Давай, рассказывай.

— Ладно, слушайте, — начала Лена. — Узнали мы о ней случайно. Это никто, как бог нам ее послал. Или нас ей. Это случилось на майские праздники. Мы с Вадиком пошли навестить его главного бухгалтера, он ногу сломал. Ну, посидели там немного, поговорили, а когда вышли, еще было светло, погода стояла хорошая, теплая, и мы решили пройтись. И встретили их, то есть, Стеллочку и ее дедушку. Он у Вадика четыре года начальником охраны проработал. Очень порядочный человек, Вадик его очень уважал. Он бывший военный, подполковник в отставке, на пенсию вышел по состоянию здоровья, у него гипертония началась. Потом он подлечился немного и к Вадику пошел работать. И надо сказать, при нем действительно порядок был, и вообще он очень честный и добросовестный человек. Но полгода назад ему пришлось уйти с работы, снова гипертония разыгралась. Вадик ему такой банкет устроил на прощанье. Там вся его семья была, жена, она врач, кстати, и дети тоже были. Я еще обратила внимание, какие они у него красивые. А как он ими гордился. Всем рассказывал, что сын юридический факультет с красным дипломом закончил, а дочка и невестка в университете учатся.

В общем, его мы и встретили. Он вел Стеллочку за ручку, а во второй ручке она крепко сжимала веревочку от воздушного шарика. Мы окликнули их, а когда они подошли ближе, и я посмотрела на него, то даже испугалась, так он изменился. Помню, я еще тогда подумала, что болезнь делает с человеком. Он постарел, наверное, лет на десять за эти полгода, что я его не видела. Но мы, конечно, вида не подали, что удивлены тем, как он выглядит, решили, что, может, он болеет сильно. Вадик стал его расспрашивать о здоровье, а я наклонилась к Стеллочке. Знаешь, я когда ее увидела, меня прямо в сердце как будто что-то кольнуло. Я так мечтала о такой девочке, а вот у кого-то она есть. А она, знаешь, протянула мне шарик, такая довольная, и даже языком поцокала и головкой так смешно покачала, чтобы показать, какой он красивый. У меня прямо слезы на глаза навернулись, — всхлипнула Лена, — так мне обидно стало, почему она не моя. Ну, ладно, в общем, потом меня прямо как будто бог надоумил спросить, как там его жена и дети. А он, вдруг замолчал, отвернулся и глухим голосом таким говорит, что у него больше нет ни жены, ни детей. Мы с Вадимом сначала обомлели и даже не поняли, что он имеет в виду, а он тогда и рассказал нам, что они со Стеллочкой одни на всем свете остались. Четыре месяца назад их всех пригласили на свадьбу. Его жена, сын с невесткой и дочка с женихом поехали, а он остался с ребенком, так как ему все равно ни пить, ни есть почти ничего нельзя. Да и с малышкой кто-нибудь должен был остаться, вот он и отпустил их всех погулять. Ехали они на машине дочкиного жениха. Он парень хороший был, не пил почти совсем, а тем более за рулем. Да только мало им это помогло. Когда они назад ехали на них грузовик наскочил, шофер был пьяный вдрызг. Все, кроме невестки, погибли сразу, а она еще сутки прожила. Все плакала и просила его позаботиться о девочке. Уже умирала, а все равно о себе не думала, только о дочке, и смотрела на него умоляющими глазами. Представляешь, вот бедная женщина, как ей было тяжело знать, что она оставляет такого крохотного ребенка на больного старика.

Мы с Вадиком, когда услышали это, так растерялись, что даже не знали, что ему сказать. А что вообще можно сказать в такой ситуации, разве можно кого-то утешить в таком горе? Но потом все-таки Вадик пришел в себя, стал ему предлагать материальную помощь, но он отказался. Сказал, что получает пенсию, и девочка за отца тоже, и им хватает. Вот только он очень за внучку переживает. Он ведь пожилой больной человек, а сейчас и вообще себя все время плохо чувствует. Если с ним что-нибудь случится, что с ребенком будет. Та, вторая бабушка, невесткина мать, живет в Киеве, вместе с семьей старшей дочери. У них квартира маленькая, они вчетвером в двух комнатах теснятся, ссорятся между собой постоянно, так что там для Стеллочки места не найдется.

В общем, когда он попрощался, и они ушли, мы с Вадиком посмотрели друг на друга и у обоих во взгляде было написано: это наш шанс. Девочка ведь необыкновенная, вы же сами видели, и хорошенькая, и из хорошей семьи. Мы уже даже никуда и не пошли, а только целый вечер все обсуждали, как же старика уговорить отдать ее нам. Вадик еще как-то держался, а меня просто трясло, так я волновалась, получится или нет. Вадик даже испугался, стал меня уговаривать, чтобы я так не переживала, но мне уже ничего в жизни не нужно было, только Стеллочка. Короче, на следующий день мы накупили подарков и пошли к ним, благо у Вадика на работе сохранился адрес Михаила Петровича. Всю дорогу я пыталась доказать себе и Вадиму, что старик просто должен отдать нам девочку ради нее самой. Что он сможет ей дать, старый, больной, а мы для нее сделаем все. И он сам это поймет и отдаст нам ее. Но Вадик так не думал.

— Понимаешь, одно дело говорить о том, что он переживает за ребенка, а другое дело вот так взять и отдать внучку чужим людям. Но мы с тобой постараемся все-таки убедить его, — быстро прибавил он, потому что у меня оборвалось сердце и это, по-видимому, было ясно написано у меня на лице.

— Я была уверена, что сразу смогу начать говорить о Стеллочке с Михаилом Петровичем, и вообще, что он сам догадается, зачем мы пришли. Но ему и в голову это не пришло. Он ведь прожил свою жизнь в эпоху профсоюзов, и считал нормальным, что его пришли навестить с бывшей работы и принесли подарки. Он пригласил нас пить чай, мы сидели, он нам рассказывал, какая у него была чудесная семья, мы слушали, сочувствовали ему и никак не могли начать разговор о главном. А Стеллочка, — Лена нежно улыбнулась, — сидела тут же возле нас, и играла новыми игрушками, которые мы ей принесли. Знаешь, я посмотрела на нее, одета она была чистенько, ничего нельзя было сказать, но все вещи старенькие, стираные-перестиранные, видно, их еще мама и бабушка покупали, когда были живые. И игрушечки ее собственные тоже уже не новые, облезшие, некоторые поломанные. У меня прямо сердце заболело, а как начать разговор — не знаю.

— Понятия не имею, как бы мы все-таки заговорили с ним, если бы он сам не помог нам, невольно, конечно. Оказалось, он даже и не знал, что у нас нет детей. Я взяла Стеллочку на руки, прижала к себе, а он вдруг возьми и спроси:

— А ваши дети уже большие, наверное?

Тут уж я не выдержала и заплакала. Он бедный ничего не понял, удивился сначала, потом испугался. Смотрит на Вадика, а тот глаза опустил и молчит. Тогда я и сказала ему все. Что у нас нет детей, а мы много лет мечтаем о ребенке. Что если он отдаст нам Стеллочку, она будет самым любимым и дорогим ребенком. И Вадик тоже, наконец-то, пришел в себя, и заговорил. Сказал, что он богатый человек, и все, что у нас с ним есть, все будет ей. И мы все сделаем, чтобы она была счастлива. А я еще сказала, что ему не придется расставаться с ней. У нас большой дом, он может жить с нами, потому что он будет теперь родным для нас человеком. Стеллочке мы скажем, что он мой дядя, и он останется для нее дедушкой.

— Подумайте о ней. Сейчас, пока она маленькая и не понимает, она счастлива с вами, но позже ей ведь захочется иметь и маму и папу. Вы ведь не хотите, чтобы она всю жизнь была несчастна?

В общем, мы его так уговаривали в два голоса, он совсем растерялся. А я еще и плачу, никак не могу успокоиться. Мне ведь и его жалко, и Стеллочку, и нас с Вадиком, что мы такие ущербные. Смотрю, и Вадик тоже глаза вытирает. Да и старика проняло, он лицо руками закрыл, а под пальцами слезы текут. Наплакались все, каждый о своем горе, но вот девочку всем троим жалко. А она бедненькая тоже расстроилась, детям ведь передается настроение взрослых. У нее тоже личико сморщилось, она ничего не понимает, в глаза нам всем заглядывает, деду лицо все пытается открыть. В общем, глядя на нее, мы поняли, что нужно успокоиться, не расстраивать ребенка. Улыбнулись ей, дали ей в ручки опять игрушечки, она успокоилась, а мы сели и все обсудили. Михаил Петрович оказался человеком разумным. Он сказал, что, конечно, ему очень больно отдавать своего родного ребенка, но другого выхода нет. Это нужно сделать ради девочки. Сейчас жизнь очень тяжелая, а что он сможет ребенку дать? И не только в материальном смысле, а и во всех остальных тоже. С ней ведь играть надо, заниматься с ней, а у него уже ни сил, ни здоровья нет. Нет, он старается, конечно, как может, но с его детьми, когда они были такими маленькими, больше жена занималась. Он даже толком и платьица не может ей выбрать, соседку просит. А когда она вырастет? Ведь когда ей будет восемнадцать, ему уже пойдет седьмой десяток. Ей, бедной, ни поговорить, ни посоветоваться не с кем будет, а он будет только камнем у нее на шее.

Короче говоря, — улыбнулась воспоминаниям Лена, — решили мы, что он отдаст нам Стеллочку, только прежде она должна будет привыкнуть к нам, потому что, кроме него она никого не знает и ни к кому не пойдет. Мы договорились, что я буду приезжать к ним на целый день, гулять с ней, кормить, купать, а вечером будет подъезжать Вадик и тоже будет с ней заниматься. Он, видно, хотел, посмотреть, как мы будем к ней относиться, когда у нас обязанности появятся, потому что растить ребенка, это ведь не только счастье, а еще и тяжелый повседневный труд.

Но вот чего он не знал, это то, что для меня любая работа для Стеллочки — самое большое счастье. Я столько лет мечтала о ребенке, закрывала глаза и представляла, как я держу его или ее на руках, целую, обнимаю, даже разговаривала с ним вслух. А потом открою глаза, а ничего нет, только огромная рана в сердце. А теперь вот у меня будет такая чудесная девочка. Да я на все была готова ради нее. Мне и няни никакой не нужно было, я все только сама хотела для нее, моей куколки, делать.

Назавтра я взяла на работе отпуск и поехала к ним. Какое это было счастье, возиться с ней. Знаешь, я впервые дотрагивалась до своего ребенка, и только теперь поняла, что матери до своих детей дотрагиваются совсем не так, как до чужих. Я не могу это объяснить, но только после того первого дня, я сразу могу уверенно сказать о любой женщине на улице, идет ли она со своим ребенком, или с племянником или еще кем-нибудь, например. И мне так хотелось забрать ее уже скорее домой, чтобы она уже была нашей. Мы не знали, сколько времени старик отвел на этот испытательный срок, и боялись даже спросить его об этом.

Но жизнь сама распорядилась в этом вопросе. На третий день рано утром, когда мы еще спали, раздался звонок. Это оказалась соседка Михаила Петровича. Оказывается, ему ночью стало плохо, сильно повысилось давление, и он ничем не мог его сбить. До утра он сам пролежал, а утром смог к ней постучать в стенку. Она прибежала, благо ключ он ей дал заранее для таких случаев, вызвала скорую помощь. Ему сделали несколько уколов и хотели забрать в больницу, но он попросил подождать, пока к нам дозвонится. Вот сейчас он нас ждет, не можем ли мы срочно приехать?

Ну, как это мы не можем, когда там наш ребенок совершенно без присмотра остается. Конечно, мы немедленно вскочили в машину и помчались к ним. Приехали, а там Михаил Петрович лежит на диване, красный весь от высокого давления и глаза даже открыть не может. Соседка сидит с малышкой на руках, а та такая несчастная, препоганая, к дедушке рвется, гладит его по лицу, пытается с ним разговаривать. Увидела нас и так обрадовалась. Я взяла ее на руки, а она так прижалась ко мне, обняла, а сердечко у нее так бьется, бедненькое. В общем Вадик вызвал скорую помощь, отвез Михаила Петровича в хорошую частную клинику, а я осталась со Стеллочкой. Она уже привыкла ко мне, немножко только похныкала, когда дедушку увезли, а потом успокоилась, я ее умыла, накормила, а потом Вадик вернулся, и она с ним даже пошла гулять, хотя его она меньше знала.

Знаешь, — Лена снова смахнула счастливые слезы, — я как вспоминаю этот наш первый день, каждый раз плачу. Это ведь в первый раз мы были одни со своим ребенком. Такое чудесное ощущение не передать словами. Только, наверное, люди, которые как мы были так долго лишены этого, могут нас понять. А вечером мы втроем поехали к Михаилу Петровичу. Она, конечно, как увидела его, сразу кинулась к нему. Ему уже было гораздо лучше, он взял ее на руки, обнял ее, поцеловал, а потом сказал нам, и так твердо, видно, принял решение.

— Берите ее, и оформите все бумаги, пока я жив. Я вижу, что со мной каждый день может что-нибудь случится, что с ней будет? Не дай Бог, заберут в детдом, потом и не найдете ее вообще. Давайте оформляйте все, чтобы я видел, что она в хороших руках, тогда я смогу умереть спокойно.

— Мы, конечно, стали уверять его, что он еще много лет проживет, мы будем о нем заботиться, но он был прав, нам нужно было удочерить ее официально как можно скорее, и Вадик на следующий же день бросился оформлять удочерение. Нам это обошлось кучу денег, но все документы нам сделали буквально за неделю. Ты знаешь, мы пришли с ней забирать Михаила Петровича из больницы, и он сам сказал ей, вот это твоя мама, и сам стал учить ее называть меня так. А вот Вадику он сказал, ты извини меня, но я не могу учить ее говорить тебе папа, научи ее сам. И заплакал. Нам так было его жалко, представляешь, как ему бедному было тяжело. Как будто он своего мертвого сына предает. Но ради девочки он, конечно, смирился с этим.

— Из больницы мы забрали его к нам. Он пожил с нами неделю, потом увидел, что девочка уже совсем привыкла к нам, что мы ее очень любим, и стал собираться домой. Теперь вот иногда приезжает к нам на субботу-воскресенье. Он ведь скучает по ней. И, знаешь, что самое интересное, он с нашим садовником подружился. Оказывается, хотя он и человек городской, ему всегда нравилось в земле копаться, так что он здесь у нас при деле.

Лена счастливо засмеялась и спохватилась.

— Ой, что же это я вас совсем заговорила. За стол посадила, а кушать не даю. Давай, Павлик, наливай шампанское, а то Вадика ждать очень долго.

— Ну, за нашу новую племянницу, — поднял тост Павел. — Чтобы была живая и здоровая, и росла вам на радость.

— Наверное, так и будет, — сказала Лена. — Во всяком случае, нам был знак.

— Как это знак?

— Ну, не знаю, — смутилась она, — Вадик надо мной смеется, но я знаю, что это был знак, что мы поступили правильно.

— Так, а ну, с этого место поподробнее, — тут же заинтересовался Павел, который уже много лет коллекционировал всякие мистические случаи.

— В тот день, когда Михаил Петрович заболел, — начала объяснять Лена, — Вадик должен был с утра ехать на встречу с важным клиентом. А тут ему пришлось все бросить и ехать туда. Его заместитель был в этот день выходной, но Вадик позвонил ему и попросил поехать вместо него, а материалы обещал ему прислать с шофером на место встречи. Тот поехал из дому, а шофер из офиса. И по дороге шофер попал в аварию. Кто-то перебежал дорогу под самым его носом, он свернул и врезался в дерево. И знаете, что самое интересное? — торжествующе сказала она. — Шофер совсем не пострадал, слава богу, а вот сиденье рядом, где обычно Вадик сидит, было смято в лепешку. Если бы Вадик в тот момент сидел там, не знаю, чем бы это закончилось.

— Интересно, — задумчиво сказал Павел, — получается эта малышка ему жизнь спасла.

— Да, — подтвердила Лена, — она как будто бы сразу отблагодарила нас, за то, что мы приехали спасти их с дедушкой. Так что, я уверена, мы взяли ее на счастье.

— Ну, значит так оно и есть, — подвела итог Вера. — А как Вадика родственники к этому отнеслись?

— Ой, не спрашивай, — махнула рукой Лена. — Они нам такое устраивали, ты себе не представляешь. Ну как же, его сестричка так твердо привыкла рассчитывать на наши деньги и вдруг такое. У нас, видите ли, будет свой ребенок, и деньги нам понадобятся самим.

— Слушай, я не понимаю, — вмешался Павел. — У Вадика сестры, как ее там, Галины, кажется, есть муж и взрослый сын. Да и сама она не калека, могла бы тоже пойти работать, ты же работаешь.

— Да о чем ты говоришь, она в своей жизни ни одного дня не работала. Сначала папочка обеспечивал, а потом они всю жизнь из Вадика деньги тянули.

— Так, а ейный муж? Он ведь тоже какой-то бизнес имеет?

— Ха, он их уже двадцать имел. Он же полный идиот, вечно влезет в самое настоящее дерьмо, а Вадик должен его выручать. И только выручит, как у него уже опять новая идея, и такая же умная как и предыдущая. Знаешь, как они мне осточертели.

— А на что вообще они живут? — поинтересовалась Вера.

— Да очень просто. Вадик каждый месяц дает мамочке деньги, потому что это же его мать, святое дело, можно сказать. Только на ту сумму, что он дает, можно прокормить целую семью, так что, полагаю, мамочка с ними делится, и на эти деньги они живут.

— А как теперь?

— Да продолжает давать, но не в этом дело, ты же знаешь, что у нас есть деньги. Мне, по крайней мере, хватает. Дело в завещании.

— В завещании?

— Ну, да, Его сестра и мамочка почти год обрабатывали Вадика, чтобы он написал завещание в пользу племянника, то есть сына сестры.

— Не понял, — удивился Павел, — а как же ты?

— Ну, и в мою пользу, конечно. Половину денег и дом мне, а вторую половину и фирму Денису. Я тогда согласилась. Зачем мне фирма, я в Вадика делах ничего не понимаю, а денег мне и половины хватит. И вообще, мне Вадик живой нужен, я даже и думать не хочу о том, что с ним что-нибудь может случиться. Так вот, это было несколько лет назад. Мы тогда твердо решили никого не усыновлять, да и они нам без конца твердили о наследственности, так что они привыкли к мысли, что их сыночек обеспечен. Вадик еще взял на себя оплату его учебы в институте. Он якобы учится на менеджера. Ну, а как же, у него же своя фирма будет.

— Так якобы или действительно учится?

— Да кто там учится. Числится, скорее всего. Да вы, если его увидите, сразу поймете, что ни учиться, ни работать он никогда не будет. Типичный плейбой, лодырь, мот и транжира. И такой же умный как его папочка. Так вот, когда мы взяли Стеллочку, они испугались, что Вадик переделает завещание. Кроме того, что она, может быть, и сама сможет управлять фирмой, когда вырастет, у нее будут муж, дети. Конечно, Вадик отдаст все нашим внукам, а не какому-то племяннику. Ну, вот и началось. Чего они только не говорили. И что Михаил Петрович нас обманул, и на самом деле его сын и вся семья умерли от алкоголизма или от наркотиков. И вполне может быть, что у них в роду было полно душевнобольных, а мы это не проверили. И ребенок тоже производит впечатление умственно-отсталой, это Стеллочка то есть, у них умственно-отсталая. Видала, какие скоты. Да она умница необыкновенная, а красавица какая, вы же видели. Она что производит плохое впечатление?

— Да ну, ерунда какая, — отмахнулись Вера и Павел — Совершенно очаровательная девочка. Ты лучше скажи, а что Вадик? Переписал завещание?

— Пока нет. Он хочет подождать, пока Стеллочка подрастет, да и посмотреть, что из этого оболтуса получится. Ну, я тоже пока жду. Дочка еще маленькая, у нас время есть. И потом я все-таки надеюсь, что с Вадиком ничего не случится, а на старости лет, он всегда успеет написать новое завещание. В общем, поживем-увидим.

— Да, — одобрили родственники — Ты права. Время есть, а жизнь сама покажет, что делать. Главное, что у вас теперь есть свой ребенок, и пусть растет здоровой и счастливой вам на радость.

Они еще посидели, поговорили о жизни, родителях, маленьких детях вообще и об их собственных. У Лены душа просто пела. Обычно, когда заходил разговор о детях, она старалась уйти, так как такие разговоры причиняли ей страдания, а вот теперь она с удовольствием выслушивала случаи из Настиного детства, советы, что делать, если ребенку нездоровится, в общем обычный разговор двух любящих мам. Да, теперь они были на равных. Лена, наконец-то, чувствовала себя полноценной женщиной, и это все было благодаря Стеллочке.

Когда Настю, наконец, с трудом оторвали от сестрички, и родственники ушли, Лена выкупала малышку, положила ее в кроватку, спела ей колыбельную, а когда та заснула, стала кормить ее кашей из бутылочки. Михаил Иванович предупредил ее, что Стеллочка не любит кашу, и ест ее только во сне. Лена варила жидкую кашу и кормила ее ночью и рано утром. Для этого специально вставала в пять утра, чтобы каша была свежей и хорошо разваренной.

— Господи, да разве это мне в тягость, — думала она склоняясь над мирно чмокающей во сне малышкой. — Я для нее все на свете могу сделать, это ведь моя доченька. Ничего, что не я ее родила. Не та мать, что родила, а та, что вырастила. И какое счастье, что они встретились с ней. Ей так была нужна забота любящих родителей, а им так нужен был ребенок. И вот Бог свел их вместе, и теперь они будут счастливы всю жизнь.

* * *

Лена налила в кастрюльку немного молока и поставила на огонь. Хотя Стеллочке недавно исполнилось два года, Лена в особых случаях все еще кормила ее кашей во сне. Сегодня как раз был такой случай. Малышка простыла и немного капризничала, не хотела кушать, не хотела ложиться спать в свою кроватку. Лена и не настаивала. Она не относилась к таким мамам, которые считали, что ребенка нужно заставлять всегда выполнять требования родителей. Ребенку, считала она, также как и взрослому надоедает каждый день делать одно и тоже. Да и ломать ей характер совершенно ни к чему, потом на ней каждый ездить сможет. Поэтому она уложила ее спать на диване в гостиной, как та и хотела. И покормить решила по старинке кашей во сне.

— Ну, так я пошла, — сказала ей с порога Ирина Михайловна. — Я думаю, я вам так скоро не нужна, так что я съезжу в супер за йогуртами для Стеллочки.

Лена кивнула ей и та ушла. Ирина Михайловна была их приходящей домработницей. Она покупала продукты, убирала в доме, помогала Лене готовить. Кухарку они не держали, так как Вадим отказывался есть, приготовленное чужим человеком, а держать няню Лена сама не хотела. Она хотела все делать для дочки сама. Работу она уже давно бросила и ни капли не жалела. Позднее материнство целиком захватило ее.

Она добавила в молоко ложку сахара и снова стала ждать, пока оно закипит. Молоко все никак не кипело, и Лена решила, что вполне успеет на минутку сбегать в туалет и вернуться. Она сделала огонь поменьше и пошла в гостевой туалет тут же рядом с кухней. Как теперь принято у них была американская открытая кухня, отделенная от гостиной только барьером.

Лена спустила воду в туалете и повернула защелку. Хотя в доме никого, кроме нее и спящей Стеллочки не было, она по привычке закрыла ее. Посмеявшись собственной глупости, она толкнула дверь. Дверь не открылась. Все еще не понимая, что случилось что-то страшное, она снова повернула защелку. Та свободно прокрутилась, не задевая замка. Лена похолодела. В панике она крутила защелку и толкала дверь, но та и не думала открываться. Все попытки были безнадежными. Она чувствовала, как ее охватывает ужас. На газовой плите стояла кастрюлька с молоком. Через несколько минут оно начнет кипеть, зальет огонь и газ начнет выходить в гостиную. А там спит беспомощный ребенок, которого она любит больше всего в жизни. Что делать? Что делать? Лена припомнила все, что она читала в книжках о чрезвычайных ситуациях. Главное, писалось там, не впадать в панику, а постараться взять себя в руки и найти выход из положения. Так, хорошо, я успокаиваюсь. Она постаралась унять дрожь во всем теле. Теперь выход. Какой может быть выход? Взломать дверь. Она изо всех сил уперлась в дверь и надавила всем телом. Бесполезно, та не подалась ни на сантиметр. Построено все, видно, было на совесть.

Хорошо, это явно не выход. Тогда попробуем еще раз замок. Она повернула защелку. Та прокрутилась совершенно свободно, ничего не задевая. Лена попыталась еще раз, пробовала приподнять дверь, прижать как-нибудь. Ничего не помогало. Выхода не было. Ее охватило самое настоящее отчаяние, она стала биться в дверь всем телом, потом обессилев, опустилась на пол, обхватила голову руками и завыла. В голове проносились страшные видения. Вот газ начинает заполнять комнату, ребенок начинает задыхаться. Сейчас она проснется, начнет кашлять, звать маму, плакать, а она будет сидеть здесь и слышать все это, и ничего не сможет сделать. А потом газ начнет просачиваться сквозь щели вверху и внизу, и она тоже задохнется в этой мышеловке.

Господи, сделай так, чтобы я умерла первой, чтобы я не слышала, как умирает моя любимая доченька. Доченька, прости меня, что я не уберегла тебя, но видит бог, я не виновата. Я не знаю, что я сделала в прошлой жизни, что Бог меня так страшно наказывает, но почему должен страдать ребенок. Я так берегла ее, я так старалась, чтобы она была здоровой и счастливой, почему же ты так поступил со мной, почему, почему, почему.

Лена чувствовала, что сходит с ума, она сидела на полу, все также обхватив голову и раскачиваясь твердила только одно слово, почему. Смерть все не приходила, она даже не чувствовала запаха газа в своей тюрьме. Видно, газ выходил понемножку, и ему требовалось много времени, чтобы заполнить большую гостиную.

Если что-то случится со Стеллочкой, а я останусь жива, я покончу с собой, думала она. Я брошусь с моста над дорогой. Хотя нет, там машины все время, и может пострадать шофер и люди в машине. Хватит, что я убийца своего собственного ребенка, зачем же еще убивать кого-то. Нет, я выброшусь с балкона. Пойду в Верин дом. Там два входа, в одном лифт, а в другом только лестница и выходы на общий балкон на каждом этаже. Я брошусь с четырнадцатого, последнего, чтобы было наверняка. Говорят, когда человек падает с высоты, он умирает не долетев до земли, потому что у него разрывается сердце. Какое счастье, я умру и буду вместе с ней. Я не пущу ее одну туда. Только надо будет бегом побежать, чтобы мне не помешали. Я не хочу жить без нее.

Вдруг она услышала, как открывается дверь и узнала шаркающую походку Ирины Михайловны. Она вскочила на ноги и стала отчаянно стучать в дверь. У нее появилась безумная надежда, может быть еще не все потеряно. Комната большая, может, ребенка еще можно будет спасти. Она стала кричать.

— Газа, газ, Ирина Михайловна, выключите газ и посмотрите, что со Стеллочкой. Скорее, я вас умоляю.

— Господи, Лена, что случилось, где ты? — услышала она недоумевающий голос домработницы.

— Я здесь, в туалете, я не могу выйти, замок испортился. Что со Стеллочкой? Она живая?

— Тьфу, тьфу, тьфу, что ты говоришь, Лена. Конечно, она живая, спит себе спокойненько, что с ней может случиться? Чего это она не должна быть живая? — удивилась Вера Михайловна.

— Вы уверены? Вы хорошо посмотрели?

— Ну, конечно, же. Сопит себе носиком. А чего ты так говоришь?

— Да ведь газ же на кухне включен. Выключите его скорее.

— Да нет никакого газа. Все выключено. С чего ты взяла, что газ включен?

Лена почувствовала, что силы оставляют ее и она сползает на пол.

— Как это нету? — еле произнесла она. — Он выключен?

— Ну конечно, выключен.

— А кастрюлька с молоком?

— Стоит здесь, холодная. Ты, видно, хотела включить, да забыла, к счастью. Я сейчас за кем-нибудь сбегаю, чтоб тебя открыли. Подожди, я тут недалеко соседа видела, сейчас позову его на помощь. Я быстро, пока Стеллочка спит.

Она убежала, а Лена осталась в изнеможении сидеть на полу. Как же так? Она прекрасно помнит, что газ был включен. Его кто-то выключил, но кто? Дома ведь никого, кроме нее и Стеллочки не было. Загадка казалась неразрешимой.

Когда Вера Михайловна вернулась с соседом, Лена с трудом заставила себя встать на ноги. Сосед принес с собой кочергу и подцепив замок, быстро вырвал его из гнезда и мгновенно открыл дверь. Когда, после бесчисленных Лениных "спасибо", он, наконец, ушел, она бегом бросилась к Стеллочке. Ей все еще не верилось, что все закончилось благополучно, что девочка жива и здорова, и ей не нужно выбрасываться с балкона. Малышка преспокойно спала, лежа на спинке и раскинув ручки на подушке.

— Солнышко мое, — умилено прошептала ей Лена, — как я счастлива, что ты живая.

У нее снова на глаза навернулись слезы. Пережитое волнение давало себя знать. Она вся дрожала, и ноги не держали ее. Испуганная Ирина Михайловна заставила ее выпить валерианку, но это не очень помогло. Только когда Стеллочка открыла глазки и позвала ее "мама", она смогла хоть немного взять себя в руки и улыбнуться дочери. Но потом страшные картины Стеллочкиной смерти снова стали вставать у нее перед глазами, и ее снова стала бить дрожь. Вконец перепуганная Ирина Михайловна позвонила Вадиму, и он, все бросив, примчался домой, так и не поняв толком, что же все-таки случилось.

— Так что произошло, Лена? — допытывался он, вглядываясь в измученное лицо жены и машинально поглаживая по головке Стеллочку, игравшую с куколкой у него на коленях.

— Понимаешь, я ведь оставила включенный газ, когда застряла в этом проклятом туалете. А в кастрюльке было молоко. Оно бы выбежало, залило огонь и газ пошел бы в гостиную. А там Стеллочка спала, — борясь с рыданиями начала рассказывать Лена. — Я думала, что она уже все… мертвая. Я молила бога, чтобы я тоже умерла скорее, — заплакала она. — Ты не можешь понять, что я там пережила.

— Ну, почему же не могу, могу. Я тебя понимаю. Но ведь все кончилось хорошо. Газ был выключен. Стеллочка, слава богу, жива и здорова. Постарайся успокоиться хотя бы ради нее, посмотри, как она переживает, что ты плачешь.

Действительно Стеллочка перестала играть и замерла, тревожно глядя на Лену.

— Мама плачет, — вдруг громко сказала она. Потом повернула головку к Вадиму и снова повторила: мама плачет.

— Нет, нет, солнышко, все хорошо. Мама уже не плачет, все в порядке.

Лена взяла дочку на руки. Та изо всех сил обняла ее и стала гладить по голове. Потом вдруг сердито посмотрела на Вадима и погрозив ему пальчиком, громко сказала «ну-ну-ну".

— Здравствуйте, — опешил Вадим, — а я здесь причем? Что, папа у вас во всем виноват?

Это было так комично, что Лена засмеялась сквозь слезы. Довольная, что развеселила ее, заулыбалась и Стеллочка. Вадим вздохнул с облегчением.

— Ну все, девочки, давайте забудем об этом. А вот давно мы не играли с вами в прятки. Чур, я первый прячусь.

И пошло веселье. Вадим с адской изобретательностью прятался за шкафами, за шторами на окнах, за вещами на вешалке, но Лена со Стеллочкой все равно находили его и тогда дом оглашался радостным визгом. Потом наступила очередь Стеллочки прятаться, и Вадим долго бродил по комнатам, приговаривая, ну, где же она, куда она могла подеваться. При этом он старательно не замечал маленькие ножки или головку, выглядывающие откуда-нибудь из-за кресла и упорно не слышал довольного хихиканья, шедшего оттуда же. Потом они поиграли в другие игры, поужинали, посмотрели мультики, в общем, Вадим постарался сделать все, чтобы отвлечь Лену от тягостных воспоминаний. Но когда вечером Стеллочка, наконец, уснула, он увидел, что Лена снова сидит, отрешено уставившись в одну точку, расширенными от ужаса глазами.

— Леночка, — вздохнув, снова начал он курс психотерапии. — Ну, хватит переживать, ведь ничего же не случилось и случиться не могло. Газ был выключен…

— В том-то и дело, что нет, — тихо, но твердо произнесла Лена. — Газ был включен.

— Лена, ну что ты говоришь. Ну, сама подумай. Вы были дома только вдвоем. Если он был включен, кто мог его выключить? Ну не Стеллочка же? — Физически она могла это сделать. Вентили расположены невысоко, и она вполне могла дотянуться.

— Ты что серьезно считаешь, что она могла почувствовать запах газа, встать, догадаться, что нужно сделать, пойти на кухню и выключить газ?

— Нет, конечно, я так не считаю. Я даже думаю, что если бы я сказала ей, что нужно делать, она бы все равно не поняла, чего я от нее хочу. Ей же всего два года. Она очень развитая для своего возраста девочка, так как она вообще умненькая, и я с ней много занимаюсь, но выключить газ она не могла.

— Хорошо, тогда кто мог сделать это?

— Никто. Это было некому сделать, но газ выключили, чтобы спасти ее, вернее, нас обеих.

— Так, кто же это сделал? Господь Бог?

— Не знаю, не имею понятия.

— Так, Лена, — Вадим, наконец рассердился. — Я больше не хочу об этом слышать. Я не желаю видеть, как ты сходишь с ума.

Лена посмотрела на него, он действительно был на грани терпения. Чутье подсказало ей, что если она не хочет, чтобы он считал ее ненормальной, она должна перестать настаивать на своей версии.

— Ну, хорошо, — неохотно сказала она. — Наверное, ты прав. Возможно, я просто собиралась его включить и забыла. Ладно, давай больше не будем об этом.

— Ну, слава богу, — с облегчением сказал он и тут же заговорил о том, что им нужно обязательно съездить отдохнуть вместе с ребенком, конечно. Он в ближайшее же время найдет возможность выделить время на отпуск, а она пусть подумает, куда лучше им поехать. Лена поддакивала ему, высказывала различные предложения веселым голосом, а перед глазами у нее стояла газовая плита, на которую она посмотрела, выходя из кухни. Огонь был еще довольно большим, и она подумала, не прикрутить ли его еще немного, но потом решила, что не стоит.

Потом, когда она уже лежала в кровати, а Вадим спал рядом, она вдруг припомнила еще кое-что, чему раньше не придавала значения. У нее в ушах прямо зазвучал голос Михаила Петровича, который сказал им, сразу после того, как они взяли Стеллочку.

— Знаете, — сказал он тогда, — это просто судьба, что вы тогда встретили меня. Я и не собирался идти той дорогой. Я хотел пойти с ней через садик, покатать ее там на качелях, а она сама потащила меня в эту сторону. Я ей говорю, пойдем на качели, ты же любишь кататься, а она ни в какую, уперлась "туда, «и все. И только мы свернули за угол, как встретили вас. Так что она сама, можно сказать, вас выбрала.

А потом был этот случай с машиной, вспомнила Лена, когда Вадим не поехал на совещание, а поехал к Михаилу Петровичу и, благодаря этому остался жив. Она как бы сразу отблагодарила нас за нашу любовь к ней, вспомнила она свои собственные слова. Что же за ребенок им достался. И вдруг в ее памяти всплыл еще один эпизод. Когда Стеллочке был год и восемь месяцев, они пошли к детскому психологу. Это был обычный визит. У них в поликлинике все дети дошкольного возраста один раз в полгода должны были наблюдаться у психолога, который следил за их развитием. Когда они вошли в кабинет, там уже было несколько детей, примерно Стеллочиного возраста. Врач показывала им предметы разных цветов и просила назвать цвет. Когда они сели за стол, врач показала им мячик оранжевого цвета.

— Кьясный, — уверено сказал один малыш, и его мать гордо посмотрела на остальных мамаш, чьи дети вообще молчали.

— Я думаю, это оранжевый мячик, — спокойно произнесла ее дочка. Вероятно, благодаря тому, что Лена с ней постоянно разговаривала, она очень рано начала говорить и почти не коверкала слова, четко произнося "р" и "ш". Лена заранее предвкушала, что ее ребенок окажется развитее всех, но такого даже она не ожидала. Стеллочка сказала это как-то совсем так по-взрослому, что изумленный врач даже не знала, что сказать в первую минуту. Другие женщины завистливо посмотрели на Лену, а она ответила им гордым взглядом. Но потом она совершенно случайно перевела взгляд на Стеллочку и остолбенела. Та сидела на диване и насмешливо смотрела на остальных детей. Нет, нет, Лена не ошиблась. Это был взгляд разумного взрослого человека, снисходительно и насмешливо взирающего на неразумных младенцев. Лене стало не по себе, но то, что произошло дальше, было еще хуже. Стеллочка посмотрела на нее и усмехнулась ей заговорщической улыбкой, как будто они были на равных. Не веря себе, Лена закрыла глаза и встряхнула головой. Когда она снова открыла глаза через несколько секунд, все уже изменилось. Стеллочка вместе с другими детьми перебирала игрушки, и глаза ее светились обычной детской радостью. Потом Лене удалось убедить себя, что этот взрослый Стеллочкин взгляд ей просто показался, а на самом деле ничего такого не было. Но теперь все странности, которые она уже успела позабыть, вновь встали перед нею и потребовали ответа, а у нее его не было.

— Что же за ребенок нам достался? — снова и снова повторяла она, даже не пытаясь унять бившую ее дрожь.

И вдруг детский крик заставил ее вскочить с постели. Стеллочка и раньше иногда плакала по ночам. Как всем детям ей время от времени снились страшные сны, и ее надо было утешать и успокаивать. Сразу забыв все свои сомнения и терзания, Лена кинулась на помощь своему ребенку. Та сидела в постели и, растирая кулачками глаза, громко плакала. При виде Лены она протянула к ней ручки.

— Мама, — жалобно сказала она — серый волк.

— Ну, что ты, солнышко, он тебе приснился. Волки бывают только в сказках, — схватив ее на руки и прижав к себе, зашептала Лена. — Все в порядке, доченька, все хорошо, успокойся. Мама с тобой, она не даст тебя обидеть. Давай сейчас попьем с тобой водичку и ты успокоишься. Хочешь водичку?

— Да, — сонно сказала девочка, обвив ее шею ручками и изо всех сил прижимаясь к ней.

Лена напоила ребенка и стала укачивать ее, тихонько напевая древнее как мир "баю-баюшки-баю". Та еще несколько раз судорожно вздохнула, а потом успокоилась и уснула. А Лена еще долго качала ее на руках, не в силах расстаться с ней.

Какая же я дура, покаянно думала она. Выдумываю черт знает что на ребенка, а она самая обыкновенная маленькая девочка, которой нужно, чтобы ее мама была возле нее. А такие странные случаи, наверное, случаются не так уж редко, недаром люди рассказывают всякие такие истории. Да ведь и бог тоже ведь есть. Вот он и спасает время от времени того, кто это заслуживает. А кто больше заслуживает этого, чем маленький невинный ребенок.

Лена еще долго сидела с уснувшей дочкой на руках и пошла спать только под утро, приняв твердое решение не думать больше ни о каких странных случаях, потому что на все есть воля божья, а скорее всего пытаться проникнуть в его замыслы есть большой грех, и не стоит искушать судьбу.

— Да не было у меня никакой причины покушаться на жизнь своей сестры, — с досадой сказал Вадим. — Скорее у нее были причины убить меня.

— Тем не менее, — продолжал гнуть свое следователь, — отравлена была она. И произошло это в вашем доме, яд был проглочен вместе с кофе, и спасли ее только благодаря тому, что он начал слишком быстро действовать. Доза была рассчитана неправильно. Это ведь не совсем яд, а просто лекарство, для одних оно лечение, для других яд. Если бы этот кофе выпил такой крупный мужчина как вы, то он бы начал действовать гораздо позже и спасти вас было бы невозможно. Более того, причиной смерти бы посчитали остановку сердца, и дела бы никакого не было.

— Ну, вот, видите, все говорит о том, что отравить хотели меня, — вздохнул Вадим. — А она выпила этот кофе по ошибке.

— Вот вы все время говорите, отравить хотели меня, яд подсыпали мне, а кого вы имеете в виду? Кто мог подсыпать вам яд? Дома ведь никого не было, только вы, ваша сестра и дочь. Жена и домработница как раз уехали за покупками. Так кто мог это сделать?

— Знаете, мне не очень приятно об этом говорить, но у моей сестры вполне хватило бы совести отравить меня. И причина у нее была самая серьезная.

— Так, и какая же именно?

Следователь уселся поудобнее и приготовился слушать.

— Ну, хорошо. Дело в том, что моя сестрица и вся ее семейка уже давно живут за мой счет. Муж ее бездельник и негодяй, и сын теперь стал точно таким же. Мне ее всегда было жалко, и я давал им деньги. Более того, четыре года назад она и моя мать уговорили меня написать завещание, где я свою фирму и половину капитала завещаю племяннику. Так как у меня сына нет, я тогда согласился на это, тем более, что Денис поступил учиться на менеджера и должен был потом работать вместе со мной. Видите ли, мой бизнес в последнее время очень разросся, мне одному тяжело, и хотелось бы иметь рядом своего человека. В общем, я взял на себя обязательство оплачивать его учебу и, так сказать, содержать его эти пять лет. Вот после этого все и пошло-поехало. Кроме платы за обучения и всяких там карманных денег, у меня постоянно просили еще на разные непредвиденные расходы, типа на дополнительные занятия с учителями, мальчику видите ли, тяжело учиться, на учебники, на пересдачу экзаменов. Кроме того, мальчику нужно хорошо одеваться, чтобы не выглядеть хуже, чем другие, и все такое. Я давал деньги, хотя мне это уже стало надоедать. Мальчику, в конце концов, уже двадцать один, мог бы и сам что-нибудь подработать. А потом пару месяцев назад, мой заместитель случайно был в казино, и встретил там моего племянника. Тот не моргнув глазом проиграл приличную сумму, и при этом весело смеялся. Мой заместитель рассказал мне это, и я попросил своего начальника охраны проследить за Денисом. Оказалась, что тот бывает в казино регулярно, посещает также и дорогие рестораны, снимает там девиц легкого поведения, а я, как оказалось, за все это плачу. И надо мной еще и смеются. Естественно, когда моя сестра пару недель назад пришла ко мне с очередной байкой вытащить деньги, я ей отказал и объяснил почему. И сказал, что больше платить за его учебу я не намерен. И завещание тоже перепишу немедленно. Ну, тут все и началось, и слезы и уговоры, И мать моя, конечно, подключилась. Они стали мне угрожать, что в таком случае, они будут вынуждены продать коллекцию моего отца. По его завещанию, эта коллекция отходила мне, а дом и дача сестре. Это тоже, слава богу не мало. Но эту коллекцию старинного оружия отец собирал всю жизнь, и стоит она очень дорого. Я ее из родительского дома не забирал, так как мать попросила, чтобы она там оставалась до ее смерти. Ей, видите ли, будет очень ее не хватать. А теперь они мне заявили, что продадут ее. Я, естественно, распсиховался и тоже заявил, что немедленно подам на них в суд, и они мне выплатят всю стоимость коллекции до копейки, даже если им придется все продать и пойти жить на улицу. В общем, все эти семейные дрязги, конечно, выглядят очень некрасиво, но почему я должен оплачивать игру в казино и прочие забавы своего племянника. Я на эти деньги, между прочим, работаю с утра до ночи.

— Понятно, — согласно кивнул следователь. — И что же было дальше?

— А дальше после этого они притихли. Потом вдруг позавчера является моя сестра сюда с тортом и говорит, что с сыном она уже все уладила, он устроился на работу, на какую, правда, она не сообщила, но больше деньги ему не нужно давать, только дать ему шанс исправиться и не выбрасывать его из завещания. А в знак примирения она предложила посидеть, поговорить, выпить кофе с тортом, который она принесла. Ну, я согласился, мне и самому это все было до крайности неприятно, мы ведь родные люди все-таки. Ну, посидели, поговорили, поели торт, кофе попили, конечно, и она ушла. Вот и все. А потом вечером уже мать позвонила, рассказала, что ей на остановке автобуса стало плохо, люди вызвали скорую, отправили ее в больницу, а там ее еле спасли в реанимации. Это все, что я знаю. А почему вы ничего не спросили у моей сестры? Она ведь уже пришла в сознание.

— Мы спрашивали, но она твердит, что ничего не знает и ничего не понимает. И действительно, — задумчиво продолжил следователь, — все было бы логично, если бы она хотела отравить вас. Но отравилась почему-то она сама. Перепутать чашки она вряд ли могла. На столе стояли всего две, и она точно знала, в какой яд. Но, если мы все-таки примем версию, что хотели отравить вас, тогда напрашивается предположение, что ваша сестра не знала об этом, и у нас остается еще один человек, который мог это сделать. — И кто же это? — удивился Вадим. — Моей жены не было дома, это наша домработница может подтвердить.

— Но ведь дома была еще ваша дочь.

— Кто? — вытаращил глаза Вадим. — А причем здесь она?

— Видите ли, она ведь тоже ваша наследница. Возможно, ей сейчас срочно нужны деньги. Родители далеко не всегда все знают о своих детях. Возможно у нее есть серьезные проблемы.

— Ой, не могу, — засмеялся Вадим, — моей дочери срочно нужны деньги. Да зачем они ей?

— Не скажите, — серьезно возразил следователь, — Всем родителям кажется, что их дети еще маленькие, а у детей на самом деле уже есть проблемы, которые они стараются как-то решить.

Понятно, что вам, как отцу не хочется верить, что ваш ребенок способен поднять на вас руку, но мне приходилось встречаться и не с таким.

— Ладно, — сказал Вадим, наконец-то, перестав смеяться. — То, что у моей дочери есть проблемы, это однозначно, у кого их нет. Но проблема проблеме рознь. Пойдемте, я вас с ней познакомлю, и вы сами все увидите.

Они вышли из кабинета Вадима, где разговаривали все это время, и Вадим повел его за собой. Они вошли в просторную гостиную. На диване сидела симпатичная женщина, жена Вадима, следователь уже знал это, а возле нее, хорошенькая девочка лет трех пыталась прыгать через скакалку.

— Папа, — кинулась она к Вадиму, едва завидев его, — ты представляешь, я не могу прыгать через скакалку. Здравствуйте, — спохватившись вежливо сказала она следователю, и тут же снова начала жаловаться. — Все девочки умеют, а я нет. Вот, смотри.

Она резко хлопнула скакалкой об пол и подпрыгнула на ней.

— Ну вот вам и проблема, — весело сказал Вадим, любовно глядя на девочку.

— Да, проблема, — грустно вздохнув, подтвердила та.

— Теперь вам с моей дочкой все понятно? Она у нас очень поздний ребенок, и пока в магазины не ходит, и деньги ей не нужны.

— Все ясно, — отозвался следователь. — Дочка ваша действительно отпадает.

Он повернул голову, осматривая комнату.

— Дело происходило здесь? Давайте попытаемся восстановить события. Где вы были, когда ваша сестра Галина накрывала на стол?

— Я вышел в кухню, поставить чайник и задержался, так как жена велела поставить суп в холодильник, когда остынет, а я забыл. В холодильнике, кстати, не оказалось места, и я стал передвигать все, что там было. Потому и задержался.

— Так, а Галина?

— Она была здесь в комнате, ставила все на стол.

— А девочка?

— Причем здесь девочка? — рассердился Вадим, — Вы же видите, что она совсем еще крошка. Она играла где-то тут с куклами.

— И ничего я не играла. Я спряталась от тетки Галины за то кресло. Она плохая, я ее не люблю.

— Стеллочка, — попыталась остановить ее мать, — так нельзя говорить, это нехорошо.

— Все равно, она плохая, — упрямо повторила девочка. — Зачем она себе папину чашку взяла? Я ее папе подарила, а не ей.

— Так, доченька, давай пойдем и не будем мешать папе и дяде. Дети не должны вмешиваться в разговор взрослых, — сказала Лена и взяла дочку за руку, чтобы увести.

— Нет, нет, погодите, — вдруг заинтересовался следователь, — что ты сказала про чашку?

— Я раскрасила папе чашку из сервиза. Видите как красиво?

Она подбежала к серванту и показала на чайный сервиз, стоящий на полке. Он был сделан из тонкого белого фарфора, на чашках, тонкой золотистой полосой были нарисованы цветы. Приглядевшись, следователь увидел, что на одной из чашек цветы раскрашены чем-то бледно-розовым, скорее всего лаком для ногтей.

— Да, — смеясь, сказал Вадим, — она мне подарила эту чашку, и я теперь пью чай только из нее.

— А тетка Галя взяла и поставила чашку себе, — обижено продолжила рассказ девочка.

— Ну, и что было потом? — осторожно спросил следователь.

— Ну, она насыпала в чашки кофе и сахар и пошла на кухню за чайником. Да, — вдруг вспомнила она. — Она еще взяла и насыпала в папину чашку лекарство. А папа даже вовсе и не больной, зачем ему лекарство? Папа, ты разве больной?

В комнате на мгновение наступила тишина. Девочка ожидала ответа отца, а взрослые растерянно смотрели на нее.

— Нет, я не больной, — наконец смог ответить немного пришедший в себя Вадим.

— Ну, вот, я же знаю, что ты не больной. Поэтому, когда она пошла на кухню, я поменяла чашки. Пусть сама пьет свое лекарство.

Так, — сказал следователь, когда они все, наконец, пришли в себя. — Вот вам и разгадка. Скажите спасибо дочери, она спасла вам жизнь.

— Как это спасла жизнь? — с любопытством спросила девочка. — Папа, как это я спасла тебе жизнь?

— Ну, это так говорят, — уклончиво ответил следователь, так как Вадим ошеломлено молчал. — Папа потом объяснит тебе это. Ну, что, вы будете возбуждать дело против вашей сестры?

— А… нет. Конечно, нет, — твердо сказал Вадим. — Видите ли, это дело семейное. Пусть живут себе, я просто больше их знать не хочу и все.

Когда следователь, попрощавшись, ушел, Вадим, начал объяснять жене, почему он не хочет выносить сор из избы и подавать заявление против своей сестры, но Лена не слушала его. Она внимательно смотрела дочку, пытаясь увидеть ее глаза. Та хлопотливо рассаживала кукол вокруг игрушечного стола, разговаривала с ними, как обычный ребенок. Наконец, она почувствовала на себе Ленин взгляд, подняла глаза, посмотрела на Лену и улыбнулась ей. Лена облегченно вздохнула. Это был совершенно нормальный простодушный детский взгляд, и такая же простодушная улыбка. Нет, девочка ничего не помнит. Она самый обыкновенный ребенок. Но что-то все-таки происходит с ней… иногда. В голове у Лены стала зарождаться смутная догадка. Возможно, сегодня ночью она получит ответ на нее. Но ребенок здесь не при чем.

Ночью, когда муж и дочка уже крепко спали, Лена тоже улеглась в постель и закрыла глаза. Теперь нужно было ждать, когда придет то чуткое пограничное состояние между сном и явью, в котором люди неизвестно откуда получают ответы на мучающие их вопросы, или совершают гениальные открытия. И она не ошиблась. Как только она погрузилась в легкую дрему, предвещающую крепкий сон, она услышала у себя в голове негромкий женский голос, который сказал:

— Можешь задавать вопросы.

— Ты ее мать? — мысленно спросила Лена.

— Да, — прозвучал такой же ответ.

— Ты охраняешь ее?

— Да, и вас тоже. Пока вы любите ее, вам ничего не грозит.

— Ты вселяешься в нее?

— Пока она была совсем маленькой, так было. Потом я уходила, она все забывала и становилась обычным ребенком.

— А теперь?

— Теперь я не могу так, она уже большая. Теперь я просто подсказываю ей, что нужно сделать, и она делает. Я очень люблю ее. Я так мечтала вырастить ее сама, но смерть отняла у меня это. Но моя любовь сильней, чем смерть, поэтому я всегда рядом с ней.

— Я понимаю тебя. Я ведь тоже очень люблю ее.

— Я знаю. Я сама выбрала тебя, потому что уже тогда знала, что ты будешь любить ее. Спасибо тебе.

— Тебе спасибо. За то, что ты выбрала меня, и за то, что спасаешь нас. Не волнуйся о ней. Если нужно будет, я отдам за нее жизнь.

— Я знаю. Можно я буду приходить к тебе иногда? Вы, живущие, не всегда умеете делать правильный выбор. Мы, мертвые, обретаем мудрость, и я буду подсказывать тебе, как поступить. И еще одно. Иногда мне разрешено приходить к ней ночью. Во сне она узнает меня, говорит мне "мама". Не обижайся. Когда сон заканчивается, она все забывает, а для меня это самые счастливые минуты.

— Ну, что ты. Я не обижаюсь. Пусть во сне она будет твоей дочкой, а днем наяву моей. Главное, что ты охраняешь ее и, значит, с ней ничего плохого не случится.

— С ней ничего плохого не случится, — как эхо повторил замирающий вдали голос, и наступила тишина.

Наваждение кончилось. Лена села на кровати, сама не веря себе. Неужели она только что действительно разговаривала с мертвой матерью Стеллочки? Она встала и пошла к ребенку. Та мирно спала, подложив ручки под щечку. Распущенные волосы делали ее похожей на ангела, и Лена невольно залюбовалась ею. Вдруг девочка зашевелилась, ее лицо озарила счастливая улыбка, и все также продолжая спать, она протянула ручки и нежно сказала "мама".

Это не мне, сразу поняла Лена, это ей, той маме. Ну, что ж, пусть. Пусть бедная женщина хоть немного будет счастлива. Мы будем растить нашу дочку вместе, а когда она вырастет, может быть, я расскажу ей о ее родной матери, и мы вместе съездим на ее могилку.

Лена встала и, тихонько, чтобы не разбудить дочку, пошла к себе. Сзади нее прозвучал тихий счастливый смех, и ликующий детский голос произнес "мама пришла"